Текст книги "Воля павших"

Автор книги: Олег Верещагин

– Хангар, – услышал Олег выдох-стон Бранки, – выжлок…

Глаза-щелки под тонкими бровями окинули взглядом прижавшихся друг к другу мальчишку и девчонку. Бранка задрожала – Олег это почувствовал. Для нее опасность эта была не просто реальной – смертельной она была. А Олег смотрел на всадника и никак не мог отделаться от ощущения, что все это сон, фильм или спектакль, к нему не имеющий отношения. Он не мог поверить, что вот это копье может войти ему в грудь… или, что еще хуже – этот всадник может сейчас погнать их, куда ОН хочет, связать, ударить… просто потому, что он – хозяин положения. Он – сильнее.

Таких неприкрытых юридическим или моральным флером конфликтов в мире Олега давно не встречалось. И Олег не мог поверить в то, что вот это – ЕСТЬ, Даже совсем недавняя история с людоедской семейкой не производила столь противоестественного впечатления – может быть, потому что разыгрывалась в соответствующих декорациях, а не в лесу, под дождем, где только что было так здорово…

Всадник тронул коня – каким-то неуловимым движением. Олег успел отметить, что эта мохнатая животина ничуть не напоминает тех коней, с которыми он привык иметь дело – глупая мысль. Копье, опустившись, ткнуло его в плечо, отодвигая в сторону, и мальчишка сделал шаг – не потому, что толчок был сильным, нет. Просто от удивления. Конь, равномерно покачивая головой, украшенной чеканным налобником, вклинился между Олегом и Бранкой, которая замерла, словно парализованная. Больше не глядя на Олега, всадник нагнулся… и сырой воздух резанул отчаянный визг Бранки. Не крик, как от боли или гнева, а именно визг. Так визжат даже очень храбрые девчонки, случайно прикоснувшись к лягушке или столкнувшись со страшной серой мышью. Всадник что-то довольно проскрежетал, прохрюкал – ничего общего с человеческой речью это не имело. Бранка снова подала голос – и на этот раз уже не визжала, а отчаянно кричала:

– Пусти! Пусти! – и вдруг: – Во-оль!

Пригнувшись, Олег прямо с земли прыгнул на латную спину.

…Он не знал, что заставило его сделать этот прыжок. Только что он не ощущал ничего, кроме изумления, смешанного с заторможенностью. Даже когда Бранка завизжала, он вздрогнул лишь от неожиданности и – помнилось – тупо подумал: «Чего это она?» Но крик вдруг разом объяснил ему – и что происходит, и «чего» она.

И что с ней – и с ним – будет.

Наверное, это и называется – «генетическая память».

…Всадник не ожидал прыжка. Ударив всем телом, Олег выбил его из седла наземь, и при всей неожиданно кошачьей ловкости тот уже не успел перехватить повод или схватиться за луку – одной рукой он мял грудь Бранки, а второй держал ее за волосы. Но успел, невообразимо извернувшись, оказаться лицом к лицу с Олегом и ударить головой в шлеме в подбородок навалившегося сверху мальчишки.

Тренируясь, Олег получал и более сильные удары. Его охватила злость, смешанная с омерзением. Этот грязный коротышка тискал Бранку! Может быть, именно злость и помешала ему выбрать на самом деле верное решение. Помотав головой, как молодой бычок, Олег чуть отстранился от врага, чтобы нанести удар вернее – и полетел кувырком, получив пинок в живот.

Но вскочили они одновременно. Всадник, визжа – конечно, не как Бранка, а с явной угрозой, – молниеносно схватился за рукоять сабли. Но Олег уже сделал быстрый скользящий шаг – и свинг правой свалил мерзкую тварь с ног. Сабля серебристой змейкой выскользнула в траву, а Олег зашипел – костяшки пальцев были рассечены о проклятый нащечник! И поэтому же нокаута не получилось. Всадник быстро поднялся – потряхивая головой, чуть покачиваясь, но уже с длинным кривым кинжалом в руке. Рукоять кинжала была украшена алыми ленточками. Из-под нащечника всадника, склеивая левый ус в сосульку, медленно выползала кровь. Он тряхнул рукой, сбрасывая щит в мокрую траву.

Труднее всего было заставить себя не бояться ножа. Пританцовывая на траве, Олег принял решение. Подпустить ближе. Пускай ударит. Поставить блок. Если порежет руку – неважно, вытерпим. И – панч в переносицу этой жабе. Во всей своей амуниции он ляжет на месте.

…Лицо всадника вдруг стало безмерно изумленным. Он подался вперед, словно увидел друга после долгой разлуки и решил обнять его, даже руки чуть развел. Рот приоткрылся, выдохнул: «Ххххуу…» – а потом из него толчками полилась густая темная кровь, и вот теперь Олег заметил окровавленный наконечник копья, который, раздвинув чешуи панцыря, торчал на пол-ладони из правого бока врага.

Не сгибая ног, всадник тяжко повалился ничком. Только теперь Олег заметил, что волосы его заплетены сзади в две тонких косицы. Всадник лежал, разбросав руки, и над его телом мерно раскачивалось древко его собственного копья. А подальше стояла Бранка – ощеренная, как волчица, напружиненная и торжествующая. Олег смотрел на нее почти с ужасом – напряжение схватки спало. Он же вовсе не хотел убивать напавшего на них! Его мысли не шли дальше нокаута – и он не мог себе и представить, с какой легкостью его спутница способна убить человека!

– Вот вам кегли, – вырвалось у Олега.

Бранка смачно и хладнокровно плюнула на труп и, подняв саблю, двумя деловитыми ударами отделила голову убитого от тела Пинком босой ноги откатила ее в сторону. И, как ни в чем не бывало, обратилась к Олегу:

– Бежать надо, Вольг. Что дождь – добро, он следы замоет, и шума не слышно было за ним. Но все одно – найдут его скоро. Выжлоки по одиночке не ездят.

– Бежать так бежать. – Олег заставил себя отвести глаза от трупа. Впрочем, тот выглядел не так страшно, как в фильмах. – Ну, ты его… – Слов больше не нашлось, и Олег просто покачал головой.

– У тебя кровь, – сказала Бранка, отшвыривая саблю. – На лице и на руке.

– А, ерунда, – Олег несколько раз согнул и разогнул пальцы, мазнул по подбородку. – Заживет.

– Второй раз ты меня спасаешь. – Ладони Бранки легли на плечи Олегу, она серьезно посмотрела мальчишке прямо в глаза – Благо тебе и на этот раз. Смелый ты. Сильный. И бьешься умело.

– Ерунда, – с запинкой повторил Олег, не зная, куда деваться сейчас от своей спутницы. Да что это дитя природы – совсем не соображает, что делает, или просто его провоцирует?! Но Бранка не собиралась его провоцировать. Она лишь слегка подалась вперед и, коснувшись лбом плеча Олега, отстранилась со словами:

– Идти надо. Скорее.

* * *

Олег ощущал, что местность поднимается. И горы больше не были призрачными силуэтами на горизонте – какими их он увидел с дуба в первый день своего суматошного пребывания здесь. Они нависали и громоздились над деревьями, сами покрытые лесом, как невиданным мхом.

Вопреки опасениям Бранки, хангары-выжлоки их не нашли. Да и неизвестно – может, и не искали. Дождь шел почти до вечера, надежно смыв все мыслимые и немыслимые следы, пока они безостановочно уходили на север – шли, пока совсем не стемнело, и лагерь вопреки всем правилам разбивали уже в темноте. Просто забились под кусты, прижимаясь друг к другу и провели настороженную, холодную ночь. Хорошо еще, утро встретило вновь пением птиц, теплом и солнечным светом – одежда сохла буквально на глазах, а вместе с сыростью испарялось и дурное настроение с опасениями.

Нельзя, впрочем, сказать, что опасения испарились совсем. Бранка продолжала твердить о коварстве хангаров, оба были настороже – именно это спасло им жизнь на третий день пути, когда они вовремя метнулись под деревья с проплешины, поросшей вереском. А через считанные секунды над головами проплыл данванский корабль. Как Олег догадался, это и было то, что обозначалось, как «вельбот». Аппарат в самом деле походил на крылатую лодку размером с большой вертолет. Два уже знакомых гипертрофированных ППШ торчали снизу на носу и корме.

– Оружие данванов, – пояснила Бранка шепотом, хотя машина давно уже скрылась за деревьями. – Извергает поток маленьких стрел из металла. Они летят так, что пробивают каменные плиты… А еще у них есть взрывающиеся снаряды, которые сами видят врага и сами летят к нему на тепло, на огонь костра… И оружие, которое превращается в огненный шар, – такой шар оставляет после себя только пепел. Даже камень плавится, даже сталь…

– А люди? – пораженный догадкой, спросил Олег. – Те, кто остается жив, – они… ну, они ничем не болеют?

– Нет, – помотала головой Бранка. – Но данваны могут колдовством заражать воду, землю и воздух. Тогда начинают болеть все – и растения, и животные, и люди. Так они убили два наших племени только на моей памяти. Выжившие приходили к нам. Только все равно… – Она махнула рукой. – У них постоянно что-то болело. И самое страшное, – в голосе Бранки прозвучал настоящий ужас, – они не могли иметь детей! Так и умерли – бездетными!

«Как же, колдовство, – зло подумал Олег. – Знакомые штучки. „Оранжевая рецептура“, еще какие-нибудь дефолианты… А то и радиоактивную пыль рассеивают. Вот сволочи!»

Он впервые по-настоящему разозлился на неведомых данванов. И только позже понял, почему – и разозлился еще больше. Бранка ему нравилась. И отвратительна была мысль, что и ее могли убить каким-нибудь подлым оружием – сильную, смелую, красивую девушку превратить в больное, изуродованное существо… Олег не отдавал себе в этом отчета, но в нем сидело привитое отцом – бывшим офицером – глубокое отвращение к «неспортивным методам ведения войны». Можно вырезать ножами спящий вражеский лагерь – нельзя залить его ипритом. Можно пытать пленных, чтобы добыть сведения, – нельзя издеваться над мирными жителями. И так далее…

…Олег долго считал, что земля, по которой они идут, заброшена, но на третьи сутки Бранка пояснила ему, что это не так, просто она старается идти местами, где людей не встретишь. Местные жители-лесовики – Бранка говорила о них со смесью презрения и сочувствия – запуганы данванами, среди них легко найдется предатель, который выдаст идущих в горы. А вот та страна, в которой они с Олегом встретились, – та действительно заброшена. Ее опустошили данваны и хангары во времена подавления восстания, которое Бранка называла «взмятение». Раньше там много было весей и даже несколько городов, а между ними – проложенные людьми с Земли железные дороги…

О славянах-горожанах Бранка говорила с отвращением и омерзением, как о совершенно падших существах, которые сами себя продали за данванские милости и теперь вымирают. Хангаров иначе как «выжлоками» – тупыми и жестокими гончими – не называла, упоминая не раз, что до прихода данванов «хангарские выжлоки под сапогом у наших князей были, ходили мы и за горы, и за лес в их города и степи». Бранка всегда говорила «мы», даже если речь шла о событиях тысячелетней давности, бессознательно не отделяя себя от народа вообще во все времена его истории. Данванов она боялась – как боятся не людей, а злых духов, обладающих сокрушительным могуществом, хоть и смертных. О кочевниках-анласах с северо-запада знала немного, но в целом говорила хорошо, хотя и несколько свысока, уточняя, что они «дикие люди, ездят верхом и не строят домов, как положено». Олег не понял, «не строят, как положено» – это не строят вообще или не строят, как славяне? Очень неодобрительно отзывалась она о племенах Серого Медведя и Орла – но тут, как смог разобраться Олег, речь шла о самой настоящей (и обычной для этих мест, насколько он смог понять с неудовольствием и удивлением) кровной мести, корнями уходящие в дальние дали истории. Троюродного брата и дядю Бранки убили Серые Медведи, старшего родного брата – Орлы. Но Олег заключил, что и племя Бранки – Рыси – были отнюдь не без греха.

Из того, что говорила Бранка, можно было понять, что горцы живут чем-то вроде шотландских кланов – или, что менее известно, но более точно – черногорских задруг. Руководит племенем Сход Бойров – глав родов, а особо важные решения принимает Сход Мужчин. Есть и князь, но он лишь водит в походы дружину и ополчение. И снова Олега посетило ощущение оптической иллюзии.

…Это была пятая ночь в пути. Они наелись жареного мяса косули, которую подстрелила Бранка, и, укладываясь спать в кустах неподалеку от остывающего кострища, девчонка указала на двойную вершину, видневшуюся над деревьями: слева лесистый пик с двумя отрогами, справа – такой же, но с тремя, между ними – седловина.

– Сохатый перевал.

– Похоже, – согласился Олег – стоя около кустов, он аккуратно чистил зубы разжеванной на конце веточкой ольхи. Это, кстати, он начал делать по примеру Бранки, которая занималась этим по утрам, вечерам и после еды. Сейчас в ответ на Олегову реплику она повернула к мальчишке свое неожиданно возбужденное лицо:

– Ты не понял. За Сохатым – Вересковая Долина. Земли моего племени. Завтра до темноты мы там будем, Вольг!

После этого она легла и преспокойно уснула. А вот Олег, провозившись часа два, по ощущению, поднялся и, выбравшись из кустов, присел на траву, скрестив ноги.

Впервые за всю его короткую жизнь (ему самому казавшуюся очень и очень длинной), Олег оказался жертвой бессонницы. До тех пор никакие заботы не могли заставить его забыть про сон. Сейчас сон не шел – вместо него были мысли.

Нет, Олег не боялся встречи с незнакомыми людьми. Он отдавал себе отчет, что и хорошие и плохие люди есть везде, но в то же время был уверен, что большинство соплеменников Бранки похожи на нее, а это не так уж плохо. Уснуть мешала не какая-то конкретная мысль, а их путаница. Вернется ли он домой? Да, должен вернуться. Но одновременно Олег отдавал себе отчет – он будет скучать. Скучать… по Бранке? Да, по Бранке, она удивительная девчонка, но не только по Бранке. Нет, он будет скучать по всему этому миру, небольшой кусочек которого видел за последние… он тут неделю! Уже неделю… Олег попытался мысленно представить себе, что сейчас дома – и с бидой на самого себя отметил, что мысли в этом направлении текут неохотно, словно вода в гору. Нет-нет, он хочет домой, он скучает по дому… но МЫСЛИ о нем отступали под натиском того, что было вчера, позавчера, неделю назад. Казалось, за эти семь дней произошло событий больше, чем за все предыдущие годы. А Бранка перестанет с ним быть уже завтра. Уже в это время ей будет не до него, потому что ее ждет этот парень, Гоймир. Точно – ждет, хотя она никогда не говорила об этом прямо… Чего хотел дед? Фашистский плакат в бетонном доме посреди леса, машина, словно собранная по частям из разных эпох и разных стран… Найдет ли он дорогу обратно?..

Олег достал пульт, еще раз как следует осмотрел его при свете звезд и здешней луны. Вновь наугад нажал несколько кнопок – без ожидания, просто так. Вздохнул и убрал пульт, а сам неуверенно поднял лицо к небу.

И понял вдруг, как оно красиво.

До сих пор небо пугало его – непривычным рисунком созвездий, разбухшими, словно овсяные хлопья в молоке, звездами, жутковато опрокидывающейся на планету луной… А теперь он видел – все это красиво.

Звезды светили не как на Земле – колюче и одинаково холодно. Здесь у каждой был свой цвет, пушистый, как щенок. Они почти не мерцали – голубые, белые, зеленые, синие, красные, желтые, фиалковые… А луна – как отчеканенный из бронзы щит, побитый в боях. Здесь ее называют Око Ночи.

– Луна – Око Ночи, – негромко сказал вслух Олег, и в чаще забился, хохоча, как безумец, филин.

Скользнув взглядом дальше, к вершинам деревьев, Олег словно споткнулся. Вот она, планета Невзгляд. Он не смог добиться от Бранки, что это – другая планета той же солнечной системы, что и Мир, или спутник Мира? Бранка не знала… Вряд ли на спутнике планеты, похожей на Землю, может появиться жизнь… Олег немного знал астрономию.

А солнце тут так и называют – Солнце.

И, может быть, в его жизни, в жизни Олега, больше не будет такой хорошей и почему-то очень грустной ночи.

ИНТЕРЛЮДИЯ
«МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ»[11]11
  Стихи И.Кохановского.


[Закрыть]

 
Как будто по ступенькам —
Все выше и вперед —
Из детства постепенно
Нас юность
Уведет…
И скоро
у порога
решать,
куда шагнуть…
А нас
позвал в дорогу
далекий
Млечный Путь!
 
 
Нас ночь тревожит снами,
Волшебными – почти…
Мы катимся на санках
По Млечному
Пути…
И боязно
немного,
и ветер
хлещет в грудь…
Зовет,
зовет в дорогу
далекий
Млечный Путь…
 

* * *

Бранка подняла его еще затемно. Ее вполне можно было понять, но Олег не выспался и хмуро реагировал на веселые выпады своей обычно сдержанной спутницы. Только когда солнце уже по-настоящему поднялось над верхушками деревьев, он пришел в норму и начал оглядываться по сторонам.

Дубы отступили. Он и Бранка шли среди стройных корабельных сосен, по пояс в папоротнике, из которого только и состоял тут подлесок. Навстречу порывами задувал прохладный ветер, легко пробивавшийся между красных стволов. Он приносил какой-то необычный, странный запах, и Бранка, видя, что Олег принюхивается, тихо и торжественно сказала:

– Это Снежное Море.

Вообще буквально за несколько часов резко похолодало, хотя солнце светило по-прежнему ярко. Среди сосен часто поднимались тут и там валуны и целые скалы из алого гранита с многочисленными вкраплениями слюды, сверкавшими, словно маленькие зеркала. Попадались тропинки, проложенные явно человеком – узкие, утоптанные до твердости того же гранита А около полудня, когда ветер улегся, Бранка и Олег подошли к столбу, на котором висели человеческие останки.

То, что было некогда человеком, давно не издавало запаха и напоминало египетскую мумию, которую Олег два года назад видел в музее санкт-петербургского Эрмитажа. Толстая веревка, проходившая под отвалившейся нижней челюстью удавленного, охватывала столб – и не сразу Олег заметил, что верхняя часть столба представляет собой грубо вырезанную из дерева человеческую голову – суровое лицо с нахмуренными бровями, вислыми усами и длинной бородой, ямы глаз под низко надвинутой на лоб круглой шапкой… Истукан глядел на юг с угрозой и одновременно мастерски переданным неведомым резчиком бесстрастием.

– Что это? – невольно охрипшим голосом спросил Олег. Вид повешенного после всего, что он успел тут повидать, не производил особого впечатления, но истукан пугал. Он словно бы живой был… и знал все грехи и даже грешки, водившиеся за Олегом.

– Прав, – негромко объяснила Бранка, вскинув правую руку в каком-то фашистском, как мельком определил Олег, приветствии. – Бог закона и справедливого суда.

– Справедливого? – усомнился Олег, когда они отошли на несколько сот метров и душевное равновесие относительно вернулось к мальчишке. – Мне что-то кажется, что у повешенного было на этот счет особое мнение…

– Кому интересно, что он мнил? – презрительно ответила Бранка, подкидывая в руке самострел. – Он был глуп, иначе не пришел бы в наши горы с данванской дурью.

– С какой дурью? – поинтересовался Олег. – Он что, принес подрывную литературу?

– Он принес дурь, – повторила Бранка и, видя, что Олег не понимает, на ходу принялась объяснять: – Это такая жидкость… Если впрыснуть ее себе в жилы шприцом (Олег уже не удивился тому, что Бранка знает это слово), то человек пьянеет, ему становится хорошо, чудится наяву вир-рай и все самые большие свои мечты он видит сбывшимися… Только потом, когда жидкость та растает в крови, становится дурно, белый свет не мил кажется, хочется еще и еще… Те, кто часто ее колет, забывают есть, пить, мочатся под себя, как малые дети, а потом просто умирают. Кто ее попробовал – того не спасти. Поэтому все племена казнят смертью тех, кто пробует принести дурь в горы, смертью у столбов Права.

Олег только что рот не разинул. Бранка описывала действие наркоты! И название – «дурь» – точно совпадало с одним из земных названий наркотиков. А девчонка продолжала рассказывать:

– Там, у лесовиков, много привыкших к дури. В каждой веси есть! А в городах на юге данваны продают по бросовой цене и дурь, и шприцы… Хоть из-за нее люди друг друга убивают и чужое берут, ты подумай! – по голосу Бранки было ясно, что это куда страшнее убийства. – Данваны говорят – мол, каждый человек волен делать, что пожелает, запрещать кому что – не по законам… Те, кто оттуда приходят, такое расскажут – послушаешь и не знаешь, то ли верить, то ли басня, чтоб людей пугать… Вот ты веришь, что можно родного ребенка страшно сказать – ПРОДАТЬ?!

– Да вообще-то… – Олег припомнил интернетовские сайты с объявлениями о продаже детей, лицемерно называемой усыновлением, ценами, образцами контрактов и контактными телефонами. И решительно сказал: – Не верю. А кто этим занимается – тому на вот таком столбе и место.

– Что ты?! – Бранка замахала руками. – Разве такое на взгляд человечий выставляют?! Камень на шею – и в болотину, от солнца да от земли подальше…

– Решительная ты девица, – шутливо сказал Олег. – Тебе бы прокурором в нашем мире быть… Бранк, а ты сама разве не веришь, что людям свобода воли дана?

– А ты веришь, что свобода воли – это все одно делать, что пожелаешь? – вопросом ответила Бранка. И не стала дожидаться ответа. – Вот послушай, как у нас говорят… Раньше был на свете только один Сварог и дети его, Сварожичи. Творили они мир, как им по нраву было. А когда сотворяли зверей – так и человека сотворили. Одного из всех зверей – по своему подобию. Единого! И подумал Сварог, как звери-люди, его облик имеющие, станут сырое мясо рвать, кровь пить, да под коряжинами жильем жить – не понравилось то ему. И вложил Сварог тогда в сердце каждого человека частичку своего огня. Того, что в Солнце, в звездах, в блеске тупика Перунова. Вот так и остались на вечные века в каждом человеке две частички – огонь Сварожий, пламя божье, а рядом с ним зверская половинка, тупая, злая да хитрая… Потому-то каждый человек с малолетства должен Сварожий огонь поддерживать да лелеять, ввысь тянуться – душой, в мыслях… А Звереву половинку топтать, давить без пощады! – Бранка с очень серьезным лицом решительно взмахнула кулаком. – Тому у нас с колыбели учат. Человек на то Челом Века и прозван, чтобы жизнь прожить, как Сварог заповедал – и умереть, как положено, когда час его придет. С поднятой головой умереть, а не в слезах трусливых и не в соплях пьяных… А коли дал слабину зверской половинке – на миг, на вздох! – тут она и сожрала тебя, затоптала пламя божье… И будет такой человек жить, как звери живут, об одном себе думать, брюхо свое холить, да одни свои думки баюкать, а о других и не помыслит. Живой человек с виду – а так зверь зверем. На то и дана человеку свободная воля, потому и обликом он с богами-то схож, чтоб не забывал, кто он есть, за свет боролся, за правду, за род свой!

– А ты знаешь, что такое правда? – спросил Олег. Горячность Бранки позабавила его и в то же время он чувствовал, как выросло его уважение к этой девчонке. – Знаешь?

– Конечно, знаю, – решительно кивнула – так же, как только что взмахивала кулаком – Бранка.

– Что? – коварно спросил Олег, готовый пуститься в рассуждения о том, что правд много, с какой стороны взглянуть…

Но Бранка только немного растерянно сказала:

– Понимаешь, Вольг… если кто этого не понимает, не видит – ему и не расскажешь, и не объяснишь. Как слепому с рожденья рассказать про солнце? А зрячему выколи глаза, брось в поруб – так он все одно знать будет, какое оно есть!

Теперь растерялся Олег. Сказанное Бранкой – не аргумент. Но… но крепче любого аргумента. Все-таки он сказал:

– Знаешь, у нас говорят, что, если хочешь видеть правду и справедливо поступать, надо смотреть сразу с обеих сторон.

– А глаза не разъедутся – с обеих сторон смотреть? – грустно спросила Бранка – Ты, Вольг, так не говори. Не думай даже… У вас, может, так и сходит. А у нас оглянуться не успеешь, как душу запродашь…

– Дьяволу? – пошутил Олег.

Бранка улыбнулась невесело:

– Это которого Христовы волхвы выдумали?.. Нет, к чему? Данванам. Это ж их наука – мол, нету на свете ни добра, ни зла, а верней – нужны они друг другу, чтоб равновесие в мире было… А раз равновесны – так и равны. А коли равны – так и равноценны. А коли равноценны – так одинаковы. А коли одинаковы, так зачем, стать, добро защищать? Лучше злу поклониться, под боком у него пригреться, да и не заботиться ни о чем.

– Ну ты говоришь… – удивленно смерил Бранку взглядом Олег. Та вдруг покраснела сквозь загар, сконфуженно спрятала нос в косу – у мальчишки словно лампочка зажглась где-то в груди. А Бранка смущенно ответила:

– Не со своего ума говорю… Про огонь божий у нас любой бесштанный знает, коли этому не учить, так чему ж? А про то, как данваны живут и учат, да куда их ученье ведет – это Йерикки слова.

– Кто такая эта Йерикка? – поинтересовался Олег.

– Не такая, а такой. Парень это, ровесник тебе и мне… Он…

Бранка хотела что-то еще объяснить, но не успела. Вся подобралась вдруг, раздула ноздри и присела в папоротник. Самострел, будто живой, скользнул спуском ей в руку. Олег, ничего не спрашивая, опустился рядом, глазами уточнил: «Что?» Ответом был тревожный взгляд и тихие слова:

– С полночи ветер нехороший. Кровью пахнет. Железом…

Олег добросовестно принюхался. Ветер пахнул все тем же морем… и…

И был еще какой-то запах. От которого, пусть и неузнаваемого, еле заметного, сами собой противно шевелились волоски на запястьях.

– Йой, в беду кто-то попал… – шептала Бранка, кусая губы так, что оставались белые вмятинки. – Как бы не из наших кто…

Олег глубоко, как мог, но тихо вздохнул. И, достав револьвер, взвел большим пальцем курок:

– Пошли.

* * *

Убитых хангаров было много. Так много, что их количество стирало ужас, который должен был возникнуть при виде такого множества изувеченных мертвых тел. Какая-то жуткая сила отсекала хангарам руки и ноги, разрубала до пояса вместе со стальной чешуей доспехов, разваливала груди и спины… Не меньше двадцати трупов лежало полукругом на небольшой полянке возле гранитной глыбы, алым клыком скалившейся над землей.

Около глыбы сидел человек. Славянин в алой рубахе, черных штанах и настоящих сапогах с подковками на носке и каблуке. Сидел, раскидав ноги, держа в обеих руках зажатые мертвой хваткой широкие недлинные мечи, по рукояти залитые кровью. Крупная лобастая голова свалилась на плечо. Лицо и после смерти сохраняло строгое, решительное выражение, светлые глаза задумчиво смотрели куда-то в просвет между сосен…

Неожиданно ледяной вихрь с разбойничьим посвистом согнул алые стволы, ударил Олега в грудь, помчался дальше, гудя и посвистывая… А Олег понял вдруг, что рубаха и штаны на убитом просто залиты кровью из множества ран, которые нанесли ему враги. На самом деле рубаха была белой, а штаны – синими…

– Ломок! – задохнулась рядом Бранка.

– Ваш? – не сводя глаз с убитого, спросил Олег.

– Наш… – запнулась Бранка. И с отчаянной решимостью быстро заговорила: – Недобро я поступила, Вольг! Дважды ты мне жизнь спас, а я ж тебя обманула – как нож в рукаве держала! Прости, если можешь, не моя то тайна была, боялась открыться, да что уж теперь… Не за зерном мы на полдень ездили, на юг, к городу Три Дуба… Я с тем обозом уходом ушла, увязалась… а они шли за пословным человеком из Трех Дубов, на встречу важную шли… Вот, Ломок, – она кивнула на труп, – тот человек… А по его следу на нас выжлоки и вышли… Я ведь, как ты про Немого рассказывал, мало себя не выдала. Первым делом Немого они выследили, хоть и был он у них на хорошем счету, а заподозрили! В твой мир людей за ним послали, за ним, да за дедом твоим – старые обиды кровью утолить. А в Трех Дубах всех, кто по совести жил, их власти признать не мог – кого сразу убили, кого похватали да на колья… Говорят, был там и землянин один, старый уже… Ломок один ушел, уж не на встречу с нами, письма важные спасал, да жизнь свою… Когда навалились на нас, мы бой-то приняли, чтоб он подале ушел! А они его и здесь нагнали… Опастись бы ему – да он, видать, на нашу землю понадеялся, а они и тут не убоялись засаду выставить, смердь гнилая, нелюдовище! – И Бранка вдруг заплакала.

– Не похоже, чтоб его обшарили, – сказал Олег, сам удивляясь своему хладнокровию. – Погоди реветь, валькирия… Будут бить – будем плакать, а пока подумай – может, он засаду побил, а сам от ран умер, и то, что он нес – цело? Посмотреть надо…

Бранка встрепенулась:

– А может и так!

Она ни о чем не стала просить Олега – чего он втайне боялся. Сама, подбежав к убитому, опустилась рядом с ним на колени, что-то сказала, начала шарить за пазухой (Олег скривился) и уже через полминуты стояла рядом, держа в руке залитый воском берестяной скруток.

– Вот оно, похоже, – сообщила девчонка, пряча бересту за пазуху. – Прибрать бы его. – Она повернулась в сторону трупа и попросила: – Прости нас, Ломок. До своих дойдем – пошлем за тобой… Пошли, Вольг. Тут верст десять, не больше…

…Вниз по склону зацокал камешек. По конскую грудь в папоротнике между сосен ехали около дюжины всадников-хангаров. Над ними возвышался могучий мужчина в кожаной одежде, сидевший на рослом белом коне. Под одеждой поблескивала кольчуга, на поясе висели меч и камас, но в правой руке мужчина держал дулом вверх автоматическую винтовку со стволом, заключенным в легкий дырчатый кожух и складным прикладом. Длинные русые волосы мужчины стягивала зеленая повязка с коричневыми пятнами неправильной формы.

Один из хангаров, быстро натянув крутой небольшой лук, не целясь, выпустил стрелу в замершее у валуна тело. Второй, опасно галопируя по камням, объехал глыбу сбоку и, чуть перегнувшись с седла, нес-колько раз вонзил жало копья в неподвижного человека и, распрямившись, весело крикнул:

– Мерытвый! Его мерытвый сапысем!

– Ищите! – резко пророкотал человек в коже. – Ищите же! Должно быть на нем!

Несколько хангаров спешились и, оскальзываясь на камнях, окружили труп. Один из них, воровато оглянувшись, сдернул с шеи убитого цепочку из тяжелых золотых звеньев, поспешно спрятал за кольчужный ворот. Второй тут же вцепился в его руку, сердито завизжал по-своему… Всадник не обращал на них никакого внимания. Он сидел прямо, чуть постукивая пальцем по луке седла, с неподвижно-напряженным лицом.

– Нету ничиго, пустой его! – наконец растерянно доложил один из хангаров.

– Ищите! – Всадник начал бледнеть. – Ищите лучше, ублюдки!

Но один из хангаров – с жидкой седой бородкой, легкий и сухощавый, не участвовавший в азартном обыске тела, а неспешно ездивший вокруг – поднял на него внимательные, недобрые глаза:

– Тут были двое, – сказал он без малейшего акцента. – Вон туда пошли, – взмах руки вверх по склону. – Недавно совсем. На Сохатый Перевал пошли.

– Скорей! – Всадник хлестнул коня по крупу ладонью и, стаптывая папоротник, галопом ринулся в указанном направлении. Следом, на скаку взлетая в седла, визжа и улюлюкая, устремились хангары.

* * *

– Далеко еще? – сорванный мальчишеский голос сипло прозвучал в холодном воздухе.

– Беги, беги же, – ответил тусклый от усталости голос девчонки.

Они карабкались вверх среди валунов и осыпей уже почти час. Сосны тут были мелкие, они росли из расщелин, раскалывая камни корнями, оплетая их живой сеткой. Папоротник сменился длинностебельным вереском с мелкими бледными цветками и кустиками черники, которые разбрызгивали из-под ног ягодный сок.