Текст книги "Воля павших"

Автор книги: Олег Верещагин

ИНТЕРЛЮДИЯ
«АНТИПСАЛОМ»

 
Блажен, кто жизнь перешел вброд,
Не зная иного пути.
Блажен, кто других загонял в гроб,
Чтобы за гробом идти.
Блажен, кто чувствовал горечь во рту,
Вкушая липовый мед.
Блажен, кто святую свою простоту
Использовал, как пулемет.
Блажен, кто боролся против себя
И пал в неравной борьбе.
Блажен, кто смог любить, не любя,
Кто выжил в толпе и в себе.
Блажен не тот, у кого ни гроша,
А тот, кто осилил дорогу.
Блажен, кто понял – его душа
Нужна ему, а не Богу.[8]8
  Стихи В.Коркия.


[Закрыть]
 

На этот раз он ночевал не на дереве. Не потому, что не нашел подходящего – просто хотелось нормально вытянуться на земле в рост и выспаться. Буквально за полчаса до ночлега Олегу повезло – наткнувшись на болотце, заросшее рогозом, он натаскал целую кучу похожих по виду на бананы корней этого растения и набил ими желудок. Не мясо, конечно, но и не одуванчик. А около самого места ночлега попались под ноги, когда ходил за дровами, восемь здоровенных, крепких, не червивых белых грибов. Несоленые они были никакие, но после них и рогоза есть уже не хотелось.

Из ночи тянуло сыростью, лес вновь угрожал всеми своими звуками, но у огня страх притупился. Олег лежал спиной к костру, лицом в темноту. К опасности лучше всего находиться именно лицом, а за спиной иметь надежного друга – в данном случае – огонь. Эти философские мысли напомнили Олегу о Вадиме. Как он там? Наверное, тоже ищет пропавшего друга. Рассказал в милиции о разговоре и рыщет по разным подозрительным местам… Лучше бы он был здесь, подумал Олег, и тут же обругал себя скотиной. Нет, такого желать нельзя.

Он долго не засыпал. Не от страха, нет. Напряженно – и спокойно – парень думал о том, что ему делать дальше. Может быть, в первый раз за все время пребывания тут – спокойно. Куда можно прийти, держась железной дороги? К населенному пункту. А кто их тут контролирует? Нет, лучше не рисковать. Надо опять углубляться в лес, ориентируясь с деревьев на горы. Почему-то Олег был уверен, что именно там найдет помощь.

* * *

Правая кроссовка развалилась около полудня. Лопнувшая подошва отлетела полностью, и Олег вынужден был остановиться. Довольно долго он сидел на траве (сырой, кстати; земля стала болотистой, местами попадались бочажки с черной, торфяной водой), хмуро созерцая скончавшуюся обувку. Потом реанимировал ее довольно оригинальным способом – мушкой нагана вырезал из куска березовой коры подошву и прикрутил ее к кроссовке свитой из травы веревочкой. Идти было можно, хотя теперь промокали обе ноги – в левую кроссовку вода лилась уже давно через протертый носок.

Местность резко менялась. Оводы исчезли, и это было просто здорово. Но дубы и ясени исчезли тоже – стояли негусто мрачные черные ели, перемежавшиеся какими-то кустами с почти круглыми алыми листьями – похоже, это было первое на самом деле инопланетное растение, увиденное здесь Олегом. Среди кочек стыли лужи серой воды, лежали тут и там мертвые, гниющие деревья. Впереди скрипела какая-то птица – монотонно и однообразно; других голосов, ставших уже привычными, не слышалось. Солнце грело, и от земли поднималась влажная духота – колебалось белесое марево. Стоило мальчику остановиться – ноги проваливались по щиколотку.

Олег понимал, что забирается в болото, но упрямо шел вперед, надеясь, что оно вот-вот закончится. А местность понижалась, деревья мельчали и приобретали все более болезненный вид, как это обычно и бывает на болоте. Наконец, он провалился по бедра. Выбрался и, словно проснувшись, оглянулся вокруг.

Нет, не очень-то было похоже, что болото скоро кончится. Тяжело выдохнув, парень вытер мокрым рукавом рубашки такое же мокрое лицо. Назад идти было тошно. Вперед – убийственно, он видел, что дальше начинается уже настоящая топь – гнилая вода, из которой палками торчали мертвые деревья. На большой кочке сидела жаба с бугристой, неприятной кожей.

Олег снова провел рукавом по лицу и повернулся, чтобы все-таки шагать назад. И замер, нашарив револьвер.

Из болота поднимались… руки. Длинные, похожие на сухие ветки, тонкие – но с загнутыми птичьими когтями на пальцах. Пальцев было по три – суставчатых, гибких. Руки зашарили по гнилой воде. Нащупали мертвую лесину, напряглись, вытягивая из трясины… что?

Облизнув губы, Олег быстрым шагом, не глядя по сторонам, прошел мимо жутких рук и зашагал прочь. Не оглядываясь и напряженно слушая, как позади булькает, ухает и стонет. Только вернувшись на относительную сушу, он позволил себе посмотреть через плечо.

Позади никого не было. Олег даже усомнился, существовало ли на самом деле то, что он видел, или он стал жертвой галлюцинаций – от духоты и болотных испарений. Проверять это не хотелось, и он решил идти краем болота. Куда-нибудь да выйдет…

…К его удовольствию, этот ход оказался правильным. Болото резко поворачивало, и скоро вокруг вновь были дубы, шуршал папоротник да иногда рос отдельными маленькими рощицами сумрачный тис – дерево английских лучников, это Олег твердо запомнил еще с уроков истории в шестом классе. Вот жаль, что он не умеет делать эти луки – пригодилось бы. Да что там – и стрелять он не умеет тоже, хотя видел, как ребята из Юркиного клуба били в цель у себя в зале…

Кроссовки и джинсы были в грязи. Идти так стало противно – грязь сохла, стягивала кожу и воняла тухлятиной. Поэтому у первого же ручья мальчишка начал отмывать обувь. Поставив ее на солнце, он кое-как отстирал – а точнее, отмыл – джинсы, после чего выстирал носки, тоже расстелил все это на траве и, сидя на корточках, умылся. Выше по течению из того же ручья совершенно безбоязненно пили несколько ланей или косуль – не поймешь. Мальчишку они даже не замечали, а он, не поднимаясь с корточек, долго следил за ними, раздумывая, стоит ли подстрелить одну. Пока раздумывал, они смылись.

Вода в ручье была холодной и прозрачной, как стекло, на дне серели и чернели мелкие камешки. Мыть в такой воде ноги было даже как-то неудобно. Но Олег все-таки вымылся, вздрагивая и нервно смеясь от холода, а потом вытянулся на траве, заложив руки под голову и глядя в небо.

Вечерело. Впервые за все время, что он тут находился, на небе появились тучки – небольшие, подсвеченные розовым, – а там и синие и от подсветки казавшиеся почти черными. Картина была красивой, но немного угрожающей, словно Небо готовило большую неприятность.

Чтобы оторваться от мрачноватой красоты, Олег сел и, скрестив ноги, устроился удобнее – трава колола икры и бедра. Впервые в жизни он занялся чисткой револьвера. Смазывать механизм было нечем, вместо ветоши он использовал сухую траву, накрученную на палочку.

Мальчишка решил заночевать тут же, на берегу. Почистив оружие, он, осторожно ступая босиком по сучкам и траве, отправился на заготовку дров.

…Около костра джинсы и носки высохли быстро, и Олег с удовольствием оделся – неожиданно похолодало. Снова повезло с грибами – соорудив из них нечто вроде шашлыка, Олег вполне наелся и сейчас, сидя у огня, ворошил дрова палочкой, размышляя о завтрашнем дне. Он уже понял, что не стоит думать о доме или загадывать далеко вперед. Когда глаза стали закрываться сами, Олег сунул палочку в костер и, вздохнув, улегся рядом, спрятав руки в карманы джинсов…

…Он проснулся от удушья и ужаса Что-то тяжелое давило сверху, слышались мерзкие причмокиванья, хрип и сопение. С усилием выдрав себя из пучины кошмара, Олег застонал… и понял, что это – не во сне!!!

Кто-то навалился на него. Холодное, липкое касалось лица и шеи. Ужасный затхлый запах, непохожий на запах живого существа, ударил в ноздри. Олег задыхался от этой вони. Шею резануло жгучей болью, и парень, вскрикнув, начал бороться – чисто инстинктивно, стараясь сбросить с себя нападавшего. Странно, но он не ощущал ни тепла, ни живого запаха, ни дыхания животного. Только странный сип и хлюпанье.

Ледяные РУКИ – не лапы! – словно наручниками, опоясали запястья мальчишки. Шею снова полоснула боль. Олег, стиснув зубы, ударил нападающего коленом, поддел, швырнул через себя. Тварь оказалась неожиданно легкой и перелетела через голову мальчишки, словно пенопластовое чучело.

Выхватив наган, Олег вскочил, готовый драться за свою жизнь. Что-то капало на рубашку; мазнув рукой по больному месту на шее, в свете луны и звезд мальчишка увидел на ладони кровь!

Костер потух, но все того же природного света хватило, чтобы разглядеть поднимающееся существо – высокое, тощее, длиннорукое, в каком-то балахоне. Белые глаза-плошки – без зрачка, без радужки! – щурились. Тонкие губы на отвратительно получеловеческом лице кривились, обнажая длинные иглы клыков. Снова – похрюкиванье, посипыванье…

– Вампир! – вырвалось у Олега.

Тварь переместилась в сторону – но она не бежала, а лишь уходила от света луны, бившего в жуткие глаза. Балахон на ней, как различил Олег, оказался крыльями – кожистыми крыльями летучей мыши. Справа в темноте тоже что-то зашевелилось – Олег краем глаза увидел две такие же тени, они подбирались сбоку осторожными, неслышными шагами.

«Их можно… только серебром. А тот, кого укусили… сам…» – заполошными обрывками метнулись мысли в голове Олега. С нечленораздельным криком вскинув наган, он выстрелил почти в упор между белесых глаз.

Тварь упала сразу, с какой-то готовностью, почти бесшумно. Олег повернулся, но две других исчезли так же незаметно и тихо, как и появились. В этом фильмы врали – свинцовая пуля брала вампиров ничуть не хуже, чем серебряная.

Шею саднило, но страх начал проходить – толчками, временами возвращаясь. Олег почувствовал, что дрожит. Дрожит так, что зубы лязгают.

– Ну и райончик, – выдавил он. – Хуже Гарлема, наверное…

Он снова прикоснулся к шее и передернулся, представив себе, как эта гадина, пока он спал, пила его кровь. Интересно, много ли успела выжрать? Обрадовалась, наверное, такому передвижному буфету… Если их свинец убивает, то, может, и остальное тоже фигня – насчет превращения, если укусила? Надо бы прижечь…

Не переставая оглядываться по сторонам, Олег подошел к кострищу. Там еще тлели несколько угольков. Мальчишка, помедлив, подобрал сухую веточку из запасенных, подпалил ее об угли и, задув, повел тлеющий уголек к шее. Опустил руку, ощутив жар. Поднял снова и, прошипев: «Давай же, трус!» – приложил огонек к месту укуса на ощупь. Выдержал секунду – отшвырнул ветку и, постанывая, завертелся на одном месте.

– Сволочи, – выдавил он наконец, – еще хоть одного увижу – кончу, пощады не ждите!

Потом, с остервенением затоптав одной ногой костер, Олег зашагал в ночной лес. Остаться на месте этого привала его не заставила бы даже многомиллионная премия.

* * *

На покосившийся плетень Олег наткнулся примерно через полчаса и какое-то время тупо брел вдоль него, пытаясь понять, что за странные кусты. Когда же до него дошло, что это плетень, Олег замер, превратившись в слух. Потом осторожно – очень осторожно – подлез под него, оказавшись… на огороде. Да, на вполне обычном огороде, где даже в полутьме легко опознал помидорные кусты, рассаженные в художественном беспорядке и подвязанные к лучинкам.

Олег с завидной сноровкой хлопнулся в ботву и выставил перед собой револьвер. Кругом было пусто и тихо. Но впереди – непонятно, далеко или близко – горел огонек. Неяркий и красноватый, рассеченный буквой Т.

Это могло быть только человеческое жилье. Свет напоминал с одной стороны окно какой-нибудь ведьминской избушки, с другой – столь любимые недавно еще восхищавшим Олега писателем Крапивиным образы. Олег колебался. Шея болела, воображение подсовывало ему картину помещения, где сидят некие бородатые и добродушные личности с оружием, варят кашу с салом и, конечно, не откажут голодному, укушенному мерзкой тварью и одинокому мальчишке в убежище. Другая – более трезвая! – часть воображения рисовала наемных убийц-вешателей или вообще какую-то нечисть. Да и потом – если это даже партизаны, то кто мешает их часовым отрезать ему голову еще на подходе, не утруждая себя выяснением того, кто это там ползает в ботве по их помидорам? Или еще круче – взять его живым и начать аккуратненько заправлять щепки под ногти… или, вынув из печи все ту же кашу с салом, посадить его на место каши голым задом или поджарить у домашнего огонька пятки, пытаясь узнать, кто он такой НА САМОМ ДЕЛЕ… и не рассказывай нам, юное дерьмо, про иные миры, а скажи-ка лучше, кто тебя послал, и получишь – так и быть! – легкую смерть…

Олег лежа кусал ноготь. Было прохладно. Сумрачные тучи ползли через огромный угрюмый диск луны. И Олег сделал величайшую глупость. Он даже не попытался заглянуть в окно, а просто подошел к покосившейся избушке, крытой камышом, отыскал дверь и, толкнув ее, шагнул внутрь.

Навстречу каше с салом и партизанскому гостеприимству. Уж больно тошно было на улице, когда рядом человеческое жилье.

Дверь распахнулась сразу и без скрипа. Олег увидел большую комнату. В ее углу, около вделанного в приземистый очаг из обожженной глины котла, возилась напоминавшая ворох тряпья старуха. У стены стояла большущая кровать – или лавка, не поймешь. Между нею и входом позицию занимал стол, на котором среди пустых тарелок тут и там горели кривобокие свечи. А за столом в самом деле сидели трое бородачей. Правда, без оружия и каши. Здоровенные, в грязных белых рубахах серого цвета и синих штанах; Олег созерцал подошвы их мягких сапог, очень похожие на ту, что оставила след возле родника под насыпью. Точнее он понять не смог – все трое вскочили, в свете свечей блеснули ножи – и Олег еще удивился, увидев копии того, найденного в мезонине деда, только не такие ухоженные. Старуха развернулась и оказалась морщинистой ведьмой «без верхнего предела» – удивительно было, как она не рассыпается от сквозняка из двери. Рот ввалился, нос, наоборот, обрел доминирующее положение на лице, рога странного головного убора торчали вверх, как заячьи уши. Похоже, версия с ведьмой оправдывалась. Все четверо молча таращились на Олега, пока он, не в силах больше выносить затянувшееся молчание, не поздоровался:

– Мир вашему дому, добрые люди.

Последовал общий обмен взглядами, ножи опустились. Старуха закаркала так, что Олег испугался, прежде чем понял – она смеется. Но дальнейшее развитие событий вообще выбило почву у него из-под ног. На классическом русском языке ушасто-рогатое недоразумение закаркало дальше:

– Молодой бойра зашел на огонек в наше скромное жилище! Молодой бойра, не будьте так вежливы, мои сыновья пугаются этого до того, что пачкают штаны, а где мне стирать на трех таких верзил… Садитесь, молодой бойра, и не трудитесь называться – никому это тут не интересно… Сейчас я подам.

Остатки сил у Олега ушли на то, чтобы сохранить самообладание. На какой-то миг ему перекосило мозги – он был убежден, что находится где-то в Сибири. Старуха, все еще каркая (этот звук очень напомнил Олегу ворон над насыпью!), повернулась к котлу, мешая в нем. Олег подошел к столу и сел на выдвинутый навстречу табурет – мощное трехногое сооружение из дубового спила.

Бородачи продолжали изучать его. Тот, что сидел в центре, рассматривал Олега внимательней других, а потом, поднявшись, согнулся в поклоне и вышел. За ним последовал другой. Самый младший по виду остался сидеть, лениво зевая во всю волосатую пасть.

Олег, если честно, и сам не знал, почему начал прислушиваться. Может быть, от общей напряженности… Говорили те двое очень тихо, но, как и у всех подростков, слух у Олега был острее, чем у взрослых.

– …Не знаю, – шептал, похоже, старший, – может, он за ней пришел и они из одной бражки.

– Он еще щенок, – возражал младший.

– У него огненный бой. Настоящий.

– Может, еще не заряжен… Давай скрутим его и отдадим Капитану в Трех… в Виард Хоран.

– Ты дурак. Капитан возьмет и его, и наши головы, чтобы мы никому не разболтали о том, что его выжлоки затравили не всех… Нет, если уж не отпускать его, то лучше оставить себе. Он весит больше трех пудов, молодой и нежный…

– Хорошо, давай сделаем так… Будет запас.

Олег ощутил ужас. В висках заколотилась кровь; к счастью, он не успел ничего подумать, потому что иначе додумался бы до неконтролируемых воплей. В голове металась туда-сюда только одна мысль: «Вот так заглянул на огонек…»

Те двое вошли обратно. И не сели, а встали у входа.

– За ночлег и еду надо платить, бойра, – сказал старший. Средний нехорошо скалился.

– Если вы не даете этого бесплатно, я могу уйти, – ответил Олег, стараясь, чтобы голос не дрожал. Неожиданно появилось понимание того, что от его хладнокровия зависит сейчас одна простая вещь – останется ли он жив. От абсолютного, полного хладнокровия… Удивляясь сам себе, Олег, пользуясь тем, что повернулся к двери боком, расстегнул кобуру.

Все трое захохотали, и старуха присоединила свое карканье к их смеху.

– Ты не понял, бойра, – ощерился старший. Это была не улыбка – оскал зверя, почти такой же страшный, как у волка, и такой же мерзкий, как у вампира – Мы тут прячемся уже месяц. Мы истосковались по хорошей еде и женщинам… Правда, вчера нам повезло, но надолго этого не хватит. А ты очень красивый. И молоденький – не надо закрывать глаза, чтобы представить себе, что ты девка. Я даю слово – если ты нас ублажишь как следует, то в ближайшие дни мы обойдемся прошлой добычей.

– Если мы тебе не нравимся – можешь зажмуриться, – сказал сбоку младший.

И Олег мысленно поблагодарил его за то, что он напомнил о себе. Внутри мальчишки все скрутилось в тугой ком ужаса и отвращения. Он понял, что сейчас упадет в обморок… и это будет гибель. Поэтому он запретил себе падать. «Ты знал, что тут не рай, – услышал он в глубине сознания свой собственный голос. – Поэтому давай, дружок. Спасайся. И не веди себя, как девочка… иначе скоро ей и станешь… а потом превратишься в суп и бифштексы».

– Так как, бойра? – спросил старший, доставая нож.

Вместо ответа Олег быстро встал и шагнул к стене так, чтобы видеть сразу всех четверых. Наган оказался в его руке словно бы сам собой – никто больше даже не успел пошевелиться. Глаза мужиков стали расширенными и испуганными.

– К ним. Быстро, – не узнавая своего голоса, приказал Олег, чуть шевельнув стволом в сторону младшего.

– Да, бойра. – Губы у него дрожали, он повиновался мгновенно. – Ради милости богов, не стреляйте, бойра…

– Он у тебя не заряжен, – процедил старший. – Пустая игрушка.

– Брось нож, – приказал Олег…

…Нож с гулом, похожим на гул вентилятора, пролетел по воздуху и со стуком ушел в стену – в стороне от качнувшегося влево мальчишки. Одновременно Олег выстрелил – рефлекторно нажал спуск. Он увидел распластавшееся над столом в прыжке тело и выстрелил в него второй раз, в упор, увидев, как рыжее пламя расплющилось о грязную ткань рубахи, обугливая ее.

Грохот. Треск. Младший бросился к выходу – слепо выставив руки. Олег выстрелил ему в спину, потом – в четвертый раз – в черную тень – и полетел на пол, сбитый тяжелым ударом. Упал по-борцовски – на локти.

Старший полз к нему. Нижняя челюсть отвисла, изо рта лилась кровь – черная, как деготь, голова моталась.

– Ыыыы… ыак, – завывал он, и Олег ощутил, как пальцы сомкнулись на его щиколотке – так, что, казалось, хрустнула кость. Мальчишка дернул ногой – кроссовка слетела, – быстро подогнул под себя ноги, поворачиваясь юлой на мягком месте, приставил ствол ко лбу врага и нажал спуск.

Из затылка старшего ударила тугая струя крови. Опала. Пробитая голова ткнулась в пол, в быстро расползающуюся лужу.

Олег вскочил мгновенно, шарахнулся от этой лужи. Странный терпкий запах – запах крови – наполнял комнату. Застыла у котла старуха. Среди обломков стола лежал, разбросав руки и ноги, средний из троицы, его рубаха на груди дымилась. Младший корчился на полу – подволакивая ноги и правую руку, скреб доски левой. Пуля пробила ему позвоночник у крестца.

Олег задумчиво склонился над полом. Открыл рот. И почти с облегчением начал блевать, думая только об одном – не заблевать себе ноги. Но все равно брызгало – уже желчью из пустого желудка – на джинсы, на кроссовку, оставшуюся на ноге, на носок… Потом, шатаясь, он подошел к углу, где в ведре темнела вода, долго полоскал рот. Им овладело тяжелое равнодушие, он не понимал, почему старуха воет, ползая по полу от тела к телу, обнимает их и целует. Потом она завизжала, потрясая кулаками:

– Ты убил моих детей! Проклят будь! Будь проклят! Чтоб ты не мог умереть – хотел и не мог! Убийца и ублюдок убийц! Горский пес! Выкидыш рыси! Чтоб ты не мог умереть, даже если станешь просить об этом всех богов! Проклят будь! Пусть Морана приготовит тебе ложе, холодное, как труп и вечное, как моя боль! Ты убил моих детей!

– Они хотели меня изнасиловать, а потом зарезать, как свинью, и съесть. – Олег сплюнул. – На что ты жалуешься, идиотка?! Я должен был дать им с собой расправиться?!

– Да! Должен был! Должен! – Старуха била кулаками в пол, головной убор слетел, седые пряди мотались вокруг ее страшного лица. – Они были добрые! Добрые! Добрые – мои дети, мои сыно…

Она внезапно вскинулась, перекосила рот и без единого звука кучей тряпья повалилась на пол. Теперь уже настоящей кучей тряпья – совершенно безжизненной.

– Инфаркт. Вредно волноваться в ее возрасте, – пробормотал Олег и на миг испытал острое отвращение к самому себе – только что убившему трех человек. Но разжевать эту мысль он уже не успел, потому что услышал стук.

* * *

Сперва Олегу показалось, что размеренно и целеустремленно барабанят в дверь. Натянутые нервы отозвались, как гитарные струны, – не сводя с нее глаз, парень откинул защелку барабана, выдвинул шомпол, начал поспешно выколачивать гильзы, чтобы перезарядить оружие и встретить ночных гостей огнем, кто бы они ни были. Но не успел он затолкать в освободившееся гнездо первый длинный цилиндр патрона, как понял – стучат не в дверь, а где-то за его спиной.

Олег повернулся, готовый встретить нападение. Удары продолжались – и он наконец понял, что они несутся из-за кровати, а точнее – из-под нее. Впечатление было такое, что кто-то колотит ногами в доски пола, как во входную дверь.

Сунув револьвер в кобуру, мальчишка подошел к кровати и, взявшись обеими руками за край, потянул на себя. Кровать повернулась неожиданно легко. Если был Олег был любителем былин, он бы нашел сравнение – примерно так действовала ловушка, в которую пытались поймать Илью Муромца во время его знаменитых трех поездок. Но Олег этой былины не читал – он увидел просто люк в полу, даже дверь, скорее, запертый на металлическую вертушку. Это люк вздрагивал от ударов. Кто бы там ни был – его дух заключение не сломило.

Олег снова достал револьвер и, ногой откинув вертушку, предусмотрительно шагнул в сторону. Очень вовремя – изнутри по люку влепили особенно мощно, он со страшным грохотом откинулся, ударившись в стену, и Олегу открылась прямоугольная гробоподобная яма, аккуратно обшитая досками. В этой яме лежал человек – свет свечей был рассеянным, падал косо, и Олег не мог толком понять, что он собой представляет, этот пленник людоедской семейки. Человек дергался, а короткое яростное мычание дало Олегу понять, что у него еще и рот заткнут. В крышку своей «камеры» он лупцевал связанными в щиколотках и под коленями ногами – Олег успел заметить, что пленник босой и удивился силе ударов.

– Сейчас вытащу, – пообещал Олег, но почти сразу передумал. Не убирая револьвера, он отломил от прикипевшего сала одну из свечек с остатков стола и наклонился над ямой. – Только сначала посмотрю, кто ты такой. И если ты мне не понравишься – извини, оставлю здесь. Уже поздно, я устал драться и стрелять…

Пленник ответил Олегу яростным взглядом, яснее ясного говорившим о" такой постановке вопроса, но дергаться и мычать перестал. Это оказался мальчишка – ровесник Олега, может – чуть помладше, тоненький и не очень широкоплечий, одетый в серовато-зеленую то ли рубаху, то ли куртку с широким рукавом и капюшоном, поверх которой держался распахнутый на груди жесткий на вид кожаный жилет, доходивший до пояса. Мешковатые штаны – того же цвета, что и рубаха, – задрались до колен длинных сильных ног. Цвет волос и глаз Олег понять не мог, но лицо было симпатичное, даже красивое, немного похожее на лица со старых икон. Только там лица не бывают такими перекошенными от злости. Впрочем… Олег вспомнил слова этой нечисти, которую уложил, о том, что им вчера повезло, о прошлой добыче – и еще раз запоздало содрогнулся от омерзения и гнева. Теперь он совсем не жалел этих тварей. Они не колеблясь надругались бы и над этим парнишкой, и над ним самим, а потом просто съели бы.

– Ладно, ты мне нравишься, – сообщил Олег. – Ну-к…

Он спрыгнул в яму и, одной рукой выдернув кляп, другой попытался приподнять пленника. И отшатнулся. Когда он просунул руку под плечи и помог ему приподняться, прямо в ладонь попала… коса. Не очень длинная, но мощная, в руку толщиной. А еще через секунду он заметил и кое-что другое – под распахнувшимся жилетом и под рубахой.

– Бли… девчонка! – вырвалось у Олега так искренне-удивленно, что злобная гримаса на лице шлепнувшейся обратно девицы превратилась в невольную улыбку:

– Аэвяы уи, – сказала она.

И Олег сперва решил, что это на чужом языке (как и положено!), но потом понял, что это было всего лишь «развяжи руки», только очень онемевшими губами.

– Ага, сейчас, – бормотнул он и, неловко убирая револьвер (девчонка смотрела на оружие непонятно), выбрался наружу, за одним из тяжелых ножей. Когда он вернулся, девчонка уже сидела на дне, подогнув под себя связанные ноги. Она гримасничала – разминала губы и челюсти.

Олег подсунул кривое лезвие под веревочные стяжки (веревка была лохматой, толстой и жесткой), приготовился резать, но нож рассек веревку с одного движения. Девчонка выдвинула ноги – а длинные и сильные ноги у девчонки вызывают у нормального мальчишки совсем иные ощущения, чем такие же у пацана… короче… фу ты, черт…

Не сводя глаз с Олега, девчонка попеременно неловко терла себе то запястья, то щиколотки, то под коленками. Глазищи у нее были синие, как второй спутник этой планеты, а волосы – светло-русые, как у самого Олега. А тот крутил в пальцах нож, пока не порезался. Чертыхнулся, бросил его на край ямы, прижал палец к джинсам. Он не знал, что говорить. Спасенному мальчишке, пусть и незнакомому, он бы нашел, что…

Девчонка тяжело поднялась, села на пол. И вдруг вскинулась, верхняя губа ее приподнялась, как у зверя, она посмотрела на Олега вспыхнувшими глазами:

– Это ты побил их? – спросила она быстро, и Олег отметил, что она говорит похоже на то, как говорил Немой – по-русски, правильно, но в то же время – есть в речи что-то чужое. – Ты побил их всех?

– Я, – буркнул Олег, тоже поднимаясь на ноги и выскакивая из ямы. – А что, тебе их очень жаль?

– Жаль?! – Девчонка смерила Олега горящим взглядом и засмеялась. Смех у нее оказался звонкий и недобрый. – Жаль, очень жаль, что они мертвы. Я бы хотела, чтобы они были живы. Тогда бы я их убила… – Пока Олег переваривал это заявление, девчонка еще раз потерла запястья, поморщилась и требовательно спросила: – Какого ты рода? Какого ты племени? И как зовут тебя?

– Ну… – Олег пожал плечами. – Фамилия у меня Марычев… я русский. А зовут Олег.

– Вольг, – переиначила девчонка. – А что такое фамилия? И чей ты, как ты сказал?

– Ничей, – сердито ответил Олег. Ему показалось, что они все-таки говорят на разных языках. – Ты лучше объясни мне, какого пальца у вас тут все говорят по-русски и что это за место?

– По-русски? – с искренним недоумением переспросила девчонка, вылезая из ямы совсем и становясь напротив Олега. – Что за слово? А место обычное. Не очень хорошее, правда. Но все спокойней, чем юг… Постой, ты, должно, городской? Беглец? Ты не с Ломком?

– Чего? – беспомощно спросил Олег.

Девчонка посуровела:

– Нет, ничего… Меня зови Бранка – Она подумала немного и добавила: – Бранка Званова из Рысей. Благо тебе, Вольг, что спас меня от сильничанья и смерти позорной. И благо, что эту нечисть, – она сплюнула в сторону лежащих трупов, – в темноту отправил, чтоб им оттуда не выйти, пока солнце светит!

Она оттолкнулась от стены и по-хозяйски, без брезгливости, переступая через трупы и лужи крови, подошла к очагу. Девчонка напомнила Олегу – очень живо! – Наташку, девчонку с «Динамо». Такая же решительная и энергичная, только Наташка одевалась лучше, а Бранка… Бранка красивее, определил Олег откровенно. И подумал, что девчонка ему нравится.

– Нашлось! – негромко, но радостно воскликнула Бранка, вытягивая наружу мешок вроде солдатского «сидора» – с завязкой в горловине. – Попрятали, пакость…

Она достала, деловито раздернув горловину, широкий кожаный пояс, пробитый частыми рядами металлических клепок. Справа на поясе висел уже хорошо знакомый Олегу нож в ножнах, слева – большой гребень и шестиконечный крест в круге. Бранка, удовлетворенно сопя, застегнула пояс поверх рубахи, снова зарылась в мешок. Смотреть на нее было почему-то очень приятно. Точнее – Олег знал, почему. Как уже было сказано, девчонка ему понравилась. Бранка тем временем достала и ловко, двумя неуловимыми движениями, вплела в волосы на висках большие подвески – Олег с немалым удивлением узнал свастики, только концы были заломлены не под прямым, а под тупым углом. Волосы надо лбом Бранка перехватила вышитой повязкой – вышивка была очень сложной, узорчатой, сине-красно-золотой.

Сделав все это, девчонка откровенно перевела дух и что-то прошептала, протянув руку к танцующему в отверстии очага огню. Олег стоял, как свадебный генерал, следя за ее действиями. А Бранка уже обувалась в странную обувку – сперва Олегу показалось, что это просто куски шкур, но она как-то обернула их вокруг ног на манер портянки и затянула ремнями – под коленями, крест-накрест по голени, вокруг щиколотки и вокруг ступни. Получились эдакие сапоги до колен. Бранка притопнула и снова сунулась в мешок. Теперь она достала кисет, который привесила к поясу рядом с ножом. И только после этого извлекла топор и арбалет со стрелами – Олег вытаращил глаза.

Топор был на недлинной – в руку – рукояти, стянутой ременной оплеткой и металлическими кольцами. Полотно – небольшое, скругленное и оттянутое вниз, к топорищу – уравновешивалось крюком. Арбалет оказался большой, с удобным, винтовочной формы, прикладом, металлическими узорными накладками и почти автоматным затвором – коротким рычажком справа. Сам лук закрывал чехол из кожи, колчан тоже был натуго закрыт крышкой, на которой мастерская рука изобразила оскаленную голову рыси.

– Классная вещь, – похвалил Олег арбалет.

– Как? – нахмурилась Бранка.

– Хороший арбалет, – поправился Олег.

– Что-что? – Девчонка смотрела на него почти неприязненно.