Текст книги "Путь Воинов"
Автор книги: Олег Верещагин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)
Вольфганг Кран, Йохим Штубе, Тильдер Нойбах, Вольт Бринкер и Хайнц Отт
Ковыля было море. Была голубоватая огромная луна. Был тёплый запах травы и нагретой земли. Было стрекотание насекомых в раскачивающихся волнами пушистых метёлках.
– Будь всё проклято, – потрясённо сказал Тилле.
Вчетвером они стояли по пояс в этом ковыле. Тяжело дышали после короткого бега наугад, в никуда, по майскому ночному лесу. Они ощущали запах своей мокрой формы, говоривший о том, что тот бег им не приснился. И не понимали, что же произошло.
– Вот дерьмо, – сказал Тилле снова. Остальные молчали.
Вольфганг понимал не больше остальных. Он не взялся бы объяснить, почему побежал именно туда, куда побежал. Ну, ладно – сдёрнул всех с ночлега. Это объяснимо, тем более, что погоня и правда была рядом. Но дальше-то?!
Они бежали минут пять. Плотной группкой, не переговариваясь, размеренно дыша. А потом...
А вот что было «потом»? Потом они оказались в этой степи. Оказались – и всё.
– Смотрите, там костёр, – Хайнц вытянул руку. И только после его слов все увидели огонь.
Мальчишки стояли молча, глядя на то, как пламя, кажущееся совсем близким, колышется и танцует среди ковыля.
– Пошли, – сказал, наконец, Вольфганг. – Мне кажется... – он запнулся. – Мне кажется, я знаю, кто там сидит...
...Бывают такие моменты, когда самые невероятные вещи воспринимаются, как должное. Это случается, если вокруг происходит слишком много необычайного. Поэтому Вольфганг даже с некоторой скукой рассматривал сидящего около костра Вольта.
Подумаешь, сидит твой друг, которого ты сам похоронил с разнесённым затылком, подбрасывает в огонь куски деревяшки и тихонько насвистывает «Panzerlied». Ну и что?
А вот Хайнц, похоже, удивляться ещё не разучился. Он два раза моргнул и просто заорал:
– Живой!
Вольт широко улыбнулся и кивнул:
– Здесь – да.
Эти слова разрушили немую сцену. Все четверо опрометью бросились к огню. Вольт засмеялся, встал и взлетел на руках друзей прямо к луне – раз, другой, третий...
– Если честно, я не знаю – как, – Вольт ударом ножа вскрыл банку тушёнки. – Я выстрелил... и услышал поезд.
– Поезд? – удивился Хайнц. Он сидел рядом с Вольтом и то и дело заглядывал ему в лицо.
– Поезд, – кивнул Вольт. – Больно совсем не было, и я испугаться даже не успел...
Поезд загудел, гляжу – а я лежу в траве. И даже нога цела. Правда, шрам остался... – он засмеялся и покрутил ногой. – Я удивился, – признался он откровенно и просто. – Полежал, потом встал... и пошёл. Шёл, шёл, шёл... Чувствую – всё спокойней и спокойней. Как будто забывается всё. Нет, – он отчаянно помотал головой, – не забывается, не так. Как будто приглушилось всё.
– Сколько же ты здесь? – Вольфганг подался вперёд, принял банку и стал намазывать галеты. Вольт вздохнул:
– Не знаю... Правда – не знаю. Недели две или три.
– Ты же... – Йо запнулся. – В общем, мы же тебя вчера... а, чёрт! – он скривился. Но Вольт не обиделся, кивнул:
– Да, я понял... Ну, вот так. Встретил каких-то людей – они меня накормили, это от них тушёнка и галеты...
– Людей? – Вольфганг передал «бутерброд» Хайнцу.
Вольт повёл плечом:
– Ну, да... – и засмеялся. – Табор какой-то. Две повозки, куча детей, а у самих в одной повозке – телевизор!
– Телевизор?! – глаза Хайнца стали круглыми. – Телевизор, как у доктора Бауше?!99
Первые телеаппараты появились в Германии в конце 30-х г.г. ХХ века. В СССР – тоже.
[Закрыть]
– Цветной, – сказал Вольт. – Слово чести! – добавил он обиженно и отдал салют, видя, что ему не верят. – Цветной телевизор, экран – вот, – он развёл руки. – Прямо в этом их фургоне! Я смотрел, как там в футбол играют... Вот.
А говорили они по-английски, ну, не совсем, но очень похоже на английский. Но я всё как-то понимал, и они меня понимали. Тут, – он повёл вокруг рукой, – вообще все всех понимают. Говорят на разных языках – и понимают!
– А тут много людей? – Вольфганг настороженно огляделся.
Вольт покачал рукой:
– Погоди, я сейчас как раз про это... А потом они мне говорят – тебя один человек видеть хочет. Я спрашиваю – какой человек-то, я тут никого не знаю и вообще не понимаю, где я и что со мной. А они – он сейчас придёт, ты подожди. Снялись и уехали. А я сижу, как дурак... Жду, сам не знаю, кого.
И приезжает верхом такой... – Вольт помолчал. – В общем, я только в кино таких видел. Шляпа, – Вольт раскинул руки. – Перья – белые, красные, целый воз на шляпе. Весь в коже, в коричневой. Шпага на поясе, кинжал, два пистолета. На сапогах – золотые шпоры... Скажите ему, пусть рот закроет, не могу!
На миг все удивлённо застыли, потом – расхохотались. Хайнц, почти влезший Вольту на колени, в самом деле распахнул рот шире всех дозволенных природой пределов и теперь, сконфузившись, со стуком его захлопнул.
Когда отсмеялись – Вольт заговорил снова:
– Понимаете, ребята... Он со мной долго говорил, я не всё даже понял. Просто потому говорил, что я тут как бы новичок, он про меня узнал, и он решил помочь... Он не совсем обычный человек. Я так понял – кто-то вроде колдуна... Ну да ладно.
В общем, это, – Вольт махнул рукой вокруг, – не мир. Ну, не страна, не земля. Это что-то вроде дороги. А по бокам стоят дома. Это миры. И наша Германия, наша Земля – один из них. По этой дороге можно идти. Идти, идти... В разные места попадать.
Фон Бота – это так его зовут, того человека – говорил, но я многого не понял, я же сказал. Есть ещё Площадь какая-то, Двери, ещё что-то... – Вольт вздохнул. – Но главное я сообразил. Тут есть пути во все времена и во все пространства. Ну, в разные миры, – пояснил он. – Например, где мы выиграли Первую мировую войну. Или ещё куда-то...
– Фантастика, – сказал Тилле. – Не может быть! – но Вольфганг ответил:
– Ну да, а вокруг нас – это может быть?
Вольт не обиделся:
– Я сам сперва не понял. Спрашиваю – а домой мне можно? А он говорит – нет, нельзя. Ты там убит, тебе туда больше нельзя. Зато, говорит, можно в любое другое место. И показал, как. Это очень просто, оказывается. Надо только сильно захотеть. Ну, мы посидели, мне неудобно было...
– Почему? – удивился Хайнц. Вольт вздохнул:
– Ну, Хассе... ну, как ты не понимаешь? Он взрослый... добрый, но чужой какой-то. Как актёр из кино. Он, по-моему, это понял. Попрощался и уехал. А я опять пошёл. Долго шёл, разных людей встречал... – он улыбнулся. – Хороших. Тут только хорошие люди.
– Ну? – Йохим усмехнулся.
– Да, – Вольт спокойно кивнул. – В том-то и секрет. Сюда попадают только хорошие люди. Плохие или... ну, равнодушные, что ли – они тут оказаться не могут.
– Значит, фюрер здесь? – вдруг спросил Тилле.
Все разом посмотрели на него. Потом – так же дружно – на Вольта. Тот смутился:
– Ну, ребята... Я не знаю... У меня голова и так распухла... Тут ведь ещё многие просто новые тела обретают... а старое забывают... А бывает – что и нет... Ну, не знаю я! – почти крикнул он с настоящим отчаяньем.
– Ладно, – Вольфганг хлопнул его по плечу. – Ну, а дальше?
– А дальше я свернул, – пояснил Вольт, успокаиваясь. – Правда. Так и представил себе – что я сворачиваю с дороги, открываю калитку... Бум – и я на речном берегу.
– На том, где ты мне приснился? – не удержался сам Вольфганг. Вольт кивнул:
– Угу. Лето. Солнце. Деревья. Я выкупался, поел, опять выкупался, поспал, костёр развёл, выкупался, потом какого-то кролика застрелил – дуром. А потом пришёл к тебе. Я про вас думал, думал, думал... И как будто увидел – вы спите, а русские уже близко. Ну, я и... пришёл. А потом, когда всё объяснил, вернулся сюда и вас... вытащил.
– Да как, как?! – крикнул Йохим. Вольт тоже рявкнул в ответ:
– Откуда я знаю?! Как птица летает, как рыба плавает, как слоны сношаются?!
После секундного молчания опять грянул хохот. Такой, что мальчишки попадали на спины и дрыгали ногами, повизгивая, всхлипывая и фыркая. И в разгар этого веселья Тилле, ржавший чуть ли не громче всех, вдруг сел, потом встал и крикнул:
– Эй, кто там?!
– Эй, это немцы?! – ответили из темноты. И она зашевелилась – через ковыль шли не меньше десятка человек.
Совет
Шестнадцать человек – пятнадцать мальчишек и девчонка – сидели на ступенях полуразрушенной железнодорожной станции, непонятно как оказавшейся здесь. Рядом лежало оружие, и горячий дневной ветер, волновавший ковыль, ерошил их волосы и обдувал лица.
Четверо из них были мертвы в весенней Германии сорок пятого. Поэтому они молчали. Молчал и младший из них – он всецело доверял своему старшему другу. Молчала девчонка – потому что привыкла молчать, когда говорят мужчины. Но десять человек – говорили. Говорили о Германии.
– Надо вернуться, – Вальтер упрямо свёл брови. – Нечестно – не вернуться. Не вернуться – нарушить присягу.
– Мы проиграли войну, – напомнил Вольфганг. – Хотим мы этого или нет – мы проиграли войну. Я это знаю точно, – он грустно усмехнулся.
– Я её не проиграл, – тихо сказал Ялмар.
Вольфганг посмотрел на него:
– Ты тоже хочешь вернуться?
– Пока не знаю, – раздумчиво покачал головой Ялмар. – Я просто говорю, что мы не проиграли войну.
Какое-то время они молчали. Наверное, довольно долгое время. Никому не хотелось ссориться. Они сидели на ступеньках, смотрели вокруг рассеянными взглядами и молчали, слушая, как наигрывает единственная струна – и этот звук сопровождает чей-то голос:
След слепой слезы на солёном слайде, а море ушло.
Истин сизые гвозди – в сырые доски серых дождей.
И тебе остается три выхода: сдохнуть или встать на крыло,
Или просто считать, что нынче ты в отпуске, в отпуске...
Отпуск – три дня, не считая дороги,
Отпуск – три дня, не считая дороги...
– Мы ничего не сможем сделать там, – сказал Пауль. – Я не боюсь, но...
– Давайте сразу условимся, – мягко предложил Вальфрид, – что трусов среди нас нет. По-моему, это не подлежит сомнению.
Они опять помолчали. Неподалёку через степь медленно двигался конный отряд.
Обойди периметр, закрой ворота на ржавый замок,
Отыщи того, кто еще способен, и отдай ему ключ.
Не вини себя в том, что все так плохо – ты сделал, что смог,
А теперь считай, что нынче ты в отпуске, в отпуске...
Отпуск – три дня, не считая дороги,
Отпуск – три дня, не считая дороги...
– Пусть будет так, – Вальтер встал. – Кто уходит обратно – уходит обратно. Через тот ход, которым пришли сюда Ялмар и Айнс. Кто остаётся – остаётся. Те, кто уходят, возьмут продукты и две трети боеприпасов. Так будет честно.
– Да, пожалуй, – Ялмар тоже встал. – Айнс?
– Я как ты, – сказал младший мальчишка.
Проиграй в таверне свои полцарства и ядерный щит,
Заруби напарника в подворотне тупым топором —
Ведь полцарства не делится надвое – четверть уже не звучит,
А теперь считай, что нынче ты в отпуске, в отпуске...
Отпуск – три дня, не считая дороги,
Отпуск – три дня, не считая дороги...
Остальные тоже начали подниматься, неспешно, но уверенно. Ясно было, что каждый сделал свой выбор.
– Ты-то, как? – кивнул Вальфрид Ялмару.
– Я остаюсь, – сказал он, отряхивая штаны. – Пойду обратно. Ну, в ту деревню. Хочу разобраться с бандитами.
– Ты же их положил, – насторожился Вальтер.
– Положил, – кивнул Ялмар. – Но, что-то... – он поморщился. – По-моему, они там ещё есть. Уж больно у них лошадки сытенькие и патрон много. А мне не очень хочется, чтобы они явились в деревню искать своих. Хорошие там люди. Только беззащитные, ну, а я...
– Ну, мы тогда с тобой, – сказал Вольт. – Мы – в смысле, ну... мы. Это уже отряд, согласись?
Там, где тигр выходит к морю и трогает мягкой лапой прибой,
Где индейское лето – слезинкою неба по усталой щеке,
Где мечта Пасифика выйдет и встанет в пене рядом с тобой —
Оглянись и пойми, что нынче ты в отпуске, в отпуске...
Отпуск – три дня, не считая дороги,
Отпуск – три дня, не считая дороги...
– Э, постой, – Зигфрид перебросил на плечо пулемёт. – Я тогда тоже с тобой. Потом посмотрим, а пока – чего там, пошли.
– Ну, тогда пошли все, – вдруг сказал Вальтер. – И правда – потом посмотрим.
– Только сначала надо на речку вернуться, а то я дороги не найду, – сказал Ялмар, но Вольт отмахнулся:
– Я найду...
– Ну, что, все идут? – уточнил Фриди. – Нам бы с Валли оружие, а то мы пустые совсем...
И так, разговаривая о каких-то почти посторонних вещах, они пошли-потянулись в степь. Неспешно. Не боясь опоздать.
Ничего не останется после неба на казенном листе,
Ничего не останется в этом мире после нее,
Только три этих вечных выхода – сдохнуть или жить в пустоте,
Или просто считать, что нынче ты в отпуске, в отпуске...
Отпуск – три дня, не считая дороги,
Отпуск – три дня, не считая дороги...
Олег Медведев
От автора. Послесловие
Эта маленькая повесть долгое время существовала в виде множества отдельных рассказов, написанных от руки. Но, тем не менее, у неё уже было довольно много читателей. И мне нередко задавали вопрос: «Ну, почему ты написал о немецких мальчишках? У нас что, своих было мало?»
Что тут можно было ответить? Разве – что я писал и о своих, и мои читатели это знают. А вопрос этот диктовался раз и навсегда вбитым в голову стереотипом: «Они – плохие, потому что они фашисты».
Начну с того, что для меня фашисты – не они, а, например, чеченцы. Самые настоящие мусульманские фашисты, причём, массово, всем народом. Но это не важно, тем более – не важно для повести, которую вы прочитали. А важно другое.
Кто мне скажет, чья мука больше?
Мука немецкого мальчишки, заживо расплавившегося (нет, не сгоревшего – именно расплавившегося!) в бомбоубежище – или мука мальчишки русского, умершего жуткой смертью от жажды в каменоломнях Аджимушкая?
Кто мне скажет, чей страх ужасней?
Страх немецкого мальчишки, слушающего, как воют над домом сирены и как ревут в небе моторы армад «либерейторов» – или страх мальчишки русского, слушающего, как воют над домом сирены и как ревут в небе моторы армад «дорнье»?
Кто мне скажет, чьё мужество больше?
Мужество немецкого мальчишки, вышедшего на крышу тушить «зажигалки» – или мужество мальчишки русского, вышедшего на крышу тушить «зажигалки»?
Кто мне скажет, чья верность выше?
Верность немецкого мальчишки, в упор стреляющего из «фауста» по танку – или верность мальчишки русского, бросающегося под танк с гранатной связкой?
Кто мне скажет, чьё горе горше?
Осиротевшего немецкого мальчишки – или осиротевшего мальчишки русского?
Мне скажут, что это их страна развязала войну.
Вообще-то, мне есть, что ответить. Ответить подробно. Достаточно почитать дюжину книг умных людей (хотя бы Мухина с Широкорадом), чтобы понять: войну развязала Польша.
А за спиной её стояли «демократические силы мира», которые в 1931-1938 годах тщётно пытался вразумить «злобный Советский Союз» во главе с «тираном Сталиным». Но я не хочу отвечать. Речь сейчас не об этом. Речь о том, что сказал – правда, намного раньше – английский поэт:
Погибли-то МИЛЛИОНЫ —
И среди них были ЛУЧШИЕ...
Поэтому я не в настроении выяснять, кому было хуже и кто был лучше, кто виноват и кто прав. Не сейчас. Не в этой повести...
...В моей видеоколлекции есть страшный чёрно-белый фильм – «Германия, год нулевой». Он о Германии 1946 года, но, когда я смотрел его, то не мог отделаться от ощущения, что это фильм о России года 1996 или.. 2006, какая разница? Уж слишком яркими и наглядными были «приметы времени» на экране.
Вот – очередь домохозяек за пайком; женщины покорно стоят и тихо разговаривают, что в советском секторе сегодня давали мармелад, а у них – нет.
Вот – педофил, мразь в очочках, при Гитлере сидевшая тише воды ниже травы в своей норе; теперь он крутит большие дела с «союзниками»-оккупантами, а в свободное время одного за другим водит на свою квартиру всё новых и новых голодных мальчишек – посимпатичнее.
Вот – старший брат главного героя, бывший солдат СС, раздавленный страхом и опустившийся – он не смеет даже выйти на улицу, чтобы его не забрали.
Вот – старшая сестра, которая после долгих терзаний решается на единственный выход добыть деньги и еду – торговать собой для солдат оккупационных войск.
Вот – группа полубеспризорных подростков, живущих продажей краденого с железнодорожной станции; они по очереди спят с двумя девчонками из своей «команды»...
И сквозь всё это проходит одиннадцатилетний главный герой. Финал фильма ужасен. Не в силах больше видеть, как медленно умирает голодный и больной отец, мальчишка даёт ему дозу яда.
А потом забирается в разрушенный дом. Несколько секунд стоит на карнизе четвёртого этажа, глядя на развалины родного города.
И – просто и легко падает вниз. Не прыгает, а именно падает. А дальше показывают лежащий ничком труп ребёнка...
Насколько счастливей были те, кто пал в бою!!! Они не видели всего, что было потом. Они умерли, сражаясь...
...Предвижу, что и тут мне не раз врежут за эту повесть. Ну, что ж... Я не буду оправдываться. Просто напоследок, прежде, чем вы закроете рукопись, расскажу одну очень поучительную историю.
В детстве и отрочестве я обожал книги Анатолия Алексина. «Пять весёлых повестей», «А тем временем где-то...», «Третий в пятом ряду» – их было много, несколько десятков, не меньше, этих ярких и талантливых повестей.
Пионерские галстуки, ненависть к фашизму, любовь к родной земле, принципиальная жизненная позиция, сигнальщики-горнисты (кстати, так называлась ещё одна его повесть...).
В 1978 году Алексин даже Государственную премию СССР получил. Ну образцовый гражданин и патриот, Гайдар второй половины ХХ века!
А как подошёл 1993 год, стало совсем дерьмово в нашей стране, и понял этот «Гайдар», сорок лет за хорошие денежки и нехилые льготы воспевавший советский патриотизм, что больше тут ловить нечего – сдёрнул он в одну из самых нацистских стран мира. В Израиль. И выяснилось, что настоящая его фамилия – Гоберман...
Так вот. Меня, как ни крути, Гоберманом не сделаешь.
Да. И совсем последнее. Вряд ли у этой повести будет логическое продолжение.
Но, если на страницах других моих повестей – когда героям станет туго – вы вдруг услышите в тылу уже, казалось бы, ликующего врага очереди и крики: «Фрайхайт, фрайхайт!» – вы будете знать, кто пришёл моим героям на помощь.
И, может быть, где-то там (как я уже писал в одной из своих книг) мальчишки из этой повести встретятся с нашими ребятами, погибшими на той войне. Встретятся – и поймут. Поймут всё, что так и не смогли понять мы, из-за чего сбылись горькие слова Шевчука:
И, как водится, вслед за погибшими львами,
Идут, разбирая их кости, шакалы...
Но отважные – не умирают. Им просто находится дело в других местах и временах.
Я верю в это.
К О Н Е Ц
http://zhurnal.lib.ru/w/wereshagin_o_n/thewayofthewarriors.shtml
«Советник» – путеводитель по хорошим книгам.
