Текст книги "Старожил (СИ)"

Автор книги: Олег Мир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

   – А что ты, дядь Михайло, хромаешь? – подхватив мешок с вешалки, ни с того ни сего спросил парень, – неужто ли на кол напоролся?

   – Не твое дело! – неласково отозвался я, не хватало еще перед пацаном отчитываться.

   – Дело то не мое, – заходя за ящики, продолжал пацан, – но ты-то настойку выпил, дабы хворь снять?

   – Что?

   – А то, – пацан не выдержал и затараторил, – осина, поди, не самое приятное деревцо? От удачного попадания и помереть можно.

   – Ах ты поганец, – не может быть, я ошарашено смотрел на сына купца.

   – Повезло тебе старый, но ничего, время есть, пересечемся, – зрачки блеснули желтым.

   Волколак. Весь мир сузился до врага за ящиками.

   Эта мелкая подлюга и хотела меня убить. В животе похолодело, а на кончиках пальцев началось жжение, явный признак выпускаемых когтей.

   – Ты сначала доживи до этого дня, – тихо, очень медленно проговорил я.

   – Не хватай ложку, раз за стол не позвали, – язвительно отозвался пацан, ни на мгновение не прекращая набивать мешок. Не достану, далеко, да и силы не полностью восстановились.

   Я чуток сместился в сторону.

   – Пока ты человек, по скорости я тебя опережу, – главное, зубы заговорить, – Да и голову оторвать, не велика сложность. Потом в город, и через месяц наймусь в Феакулу в плотники и делов-то.

   Поверит или нет?

   Парень хищно оскалился, попятился к стене, тварюга уйдет через вторую дверь. Перехитрил-таки.

   – Кто же тебя потравил-то? – надеяться, что расскажет, глупо, вон как силой упивается, но попытка – не пытка. Может, юношеская самонадеянность возьмет верх.

   – Не твоего ума дело, – парень приосанился, нагло лыбясь.

   Паршивец чует, угрозы нету. Ладно, зайдем с другой стороны.

   – Это значит, ты Аньку и Митькой из ревности загубил? – ты же любишь хвастаться, давай.

   – Ты спьяну-то чуши не пори, – ишь ты, как силу получил, так сразу расхрабрился, я втянул непроизвольно вылезшие когти, – какая ревность?

   Он умолк, нахмурив брови, уставился на сапоги, я немного подвинулся ближе.

   – Так ты думаешь, что Анька с Митькой? Вот уморил, – натянуто засмеялся, – Анька по Моркулу-молотобойцу сохнет. А Митька при одном взгляде на девку краснеет, словно бурак. Не, ты как скоморох, говоришь, сам не знаешь что.

   Пока малец посмеивался надо мной, я сделал пару шагов, еще бы три и можно рискнуть вырвать нахалу глотку.

   Пашка резко кинул мешок, я инстинктивно схватил, за это время поганец успел сместиться к выходу. Вот сволота, забыл, в нем «сила» имеется. Ладно, успею еще поквитаться, не впервой волколаков ловить.

   Я с трудом загасил злобную ярость.

   Купеческий сын молча выскочил наружу. Эх, не было головной боли, теперь мучайся.

   Выйдя из купеческого двора, я поправил мешок на спине, двинулся к родной хате. После визита к купцу мне оттягивала не только ноша за спиной, но и тяжкие думы. Выгодно сходил, нечего сказать. Для начала нашелся подлючный убийца, все головной боли меньше, потом ясность образовалась, кого всё-таки любит несчастная Анька. Моркул работает молотобойцем у Тимохи, надо будет ночью наведаться да потолковать по душам. Настроение хмурее, чем небо над головой, но решение одной загадки настраивало на положительный лад. Да, ошибся я с выводами и крепко, ну да ладно. Не ошибается тот, кто не работает. Жаль, Гарри не спасти, продался тьме. Эх, сейчас бы выспаться, эх, мечты, мечты.

   Я с трудом дождался, пока тьма захватит село, ночка, как и все предыдущие, выдалась славной, ни зги не видать. Прихватив большой мешок да крепкую веревку, я выскочил на улицу, прислушался. Из-за проклятого волколака и шагу нормально не ступить. Рваные штаны да рубаху я напялил еще засветло, перелез через забор, пробежал дюжину саженей и только тогда снял морок. Бережного бог бережет. И пусть пословица к нечисти не совсем подходит, но суть-то этого не меняется. До Тимохиной кузни добрался без происшествий, только собаки и облаяли, но так это дело привычное. В кузне находились трое, и Моркул, понятно дело, тоже, этого дылду можно перепутать разве что с Тимохой. Так, приступим. Присев за забором, я добавил «силы» в уши, прислушился, не хотелось бы, чтоб купеческий сынок сзади подкрался. Тихонько добежав до стены кузни, замер, думаю, достану, «силы» после городской охоты еще осталось. Опустив руку на землю, представил как под ладонью появляется паук, заполнил образ «силой». Вышло всё на удивление легко, хотя зачаровывание мне всегда давалось с трудом, может дело в свежести сил. Аль в постоянных тренировках, надо на досуге обдумать хорошенько. Пока размышлял, паук добрался до мужиков, и впился в первого попавшегося. Да чтоб мне с кикиморой в одной кровати спать. Про то, что чары слепо выберут первого встречного, не подумал. Батрак прокряхтел, почесал за пазухой как я и хотел, пошел справлять нужду за кузню. Как же чарам на нужную цель-то указать? Никогда об этом не думал и вон оно как вышло. Я пристально смотрел на Моркула силясь найти решение, батрак уже вернулся, сев на пень, начал ковыряться в чем-то. Здравые мысли ни в какую не хотели попадаться в силки моих размышлений, переносить все на следующую ночь не хотелось. Да и нет уверенности, что придумаю что-нибудь толковое за день. Хм, не можем взять хитростью, возьмем силою. Создал еще одного паучка, тот быстро засеменил к людям, оставляя за собой тонкую паутинку «силовой» нити, через которую я спокойно управлял выбором паука. Чары благополучно миновали всех остальных, набросились на молотобойца. Тот в точности повторил действия неудачной жертвы моих попыток ворожбы, пошел за кузню. Я еще раз осмотрелся – никого. Подкравшись сзади, врезал по затылку, мужик качнулся, но падать отказался, еще два удара, и тело обмякло, я едва успел подхватить жертву, дабы не нашумел грохотом об землю. Конечно, мог наслать усыпляющий морок, да «силу» не хотелось тратить, да и не нравится мне он. Быстро связал, изрядно переваляв Моркула в грязи, мешок на голову. Ну всё, в путь, благо частокол рядом. Как здоровяк будет отправдываться, за свое отсутствие, меня не волновало.

   Не успел по лесу сделать и двадцати шагов, как за спиной послышалось:

   – Откуда тело?

   – Из села, вестимо, – не задумываясь, ответил я, кидая Моркула в мох.

   Развернулся, тьфу ты, леший, а голос как у Кузьмы. Ярит скромно стоял возле березы, облокотившись на посох, льстиво улыбаясь, как пес при виде поросячьего окорока.

   – Неужто ли мне подарочек. Ой, спасибо, не ожидал, – я лишь раз моргнул, а старик стоял в шаге от меня.

   – Э нет, я дары только в жидком виде приношу, – старческие глаза зажглись желтым, – в смысле пивом, бражкой. Если здоровека в жертву пренесу, то вместо доброго старичка по лесу будет шастать огромное волосатое чудище. Проблем не оберешься.

   – И ладно, – старикан тяжело вздохнул, развернулся и пошел за кусты, – к полуночи не забудь, – раздалось уже издалека.

   – Как же тут забудешь, – взваливая молотобойца на плечо, пробубнил я.

   До самого озера Моркул так и не очнулся.

   К моему счастью вызывать подводную бестию не пришлось, Кваркуша удобно расположилась на вязанке камышей, одна рука за голову другой прикрывает необъятную грудь, зелёные волосы стелятся по воде аки на ветру, рыбья часть, дабы не портить вид, спрятана под водой.

   – Мишенька, – звонко защебетала она, – никак ли ты мне забаву принес. Ой, спасибо. Не ожидала. Какой большой, крепкий. Ну что же ты его лик прячешь, покажи быстрее сокола ясного.

   Моркул замычал, я, недовольно морщась, скинул тело на землю, да так неудачно, что прям головой об дерево. Пленник заткнулся.

   – Что же ты так не бережно-то с моим милым? – недовольно заголосила русалка.

   – Вы вообще опухли? Я вам что, слуга аль прихвостень. То леший лезет, то ты, – я не говорил, я рычал, растопыривая пальцы с когтями, – зови утопленницу.

   – Вот еще, – русалка соскользнула в воду, круги по водной глади еще не разошлись, как голова стервозной водоплавающей показалась на поверхности, – то Кузька с Тимохой мужиком каким-то воду мутят, при этом орут, чтобы я вернула девку, то ты тут... А мне может личную жизнь устраивать надо.

   – Во, меняю, – я пнул Моркула ногой, – на Аньку. Только через два дня вернешь мужика.

   – Ох, и не честно, девку навсегда забираешь, а мужика через два дня отдавать, – начала торговаться водяная нечисть.

   Нет у меня времени в игры играть, ладно будем по-плохому.

   – Я ведь не ленивый могу домой сходить да травку нужную принести, до весны чесаться будешь, – ласково, аки дед с внучкой, заговорил я.

   Конечно, отчаянный шаг, а иначе до утра торговаться будем.

   – И не надо меня пугать, – не успела договорить русалка, как из воды показалась Анька.

   Подтащив Моркула к воде, сдернул мешок, мужик, ничего не понимая, заморгал, утопленница встрепенулась, подняла светлые очи, кинулась к любимому. Сопротивляться Моргул не стал, на поцелуй ответил как надо. И только их губы разъединились, как Анька грохнулась в обморок, чуть поймать успел, Моркула же откинуло на землю.

   Вынеся обмякшую девку на твердую землю, направился было в лес, как из воды донеслось.

   – Эй, касатик, а сокола моего не подтолкнешь поближе?

   Я развернулся, увидел как молотобоец, извиваясь аки змей, уверенно движется к воде, видать, сам свою судьбу решил.

   – И чтобы через два дня его в село отправила.

   – Если сам захочет, то отпущу.

   – А мне всё равно – захочет или нет, – напоследок рыкнул я.

   Донеся приятную ношу до крыльца Тимохиной избы, с облегчением выдохнул, хоть одно дело до конца довел. Теперь к лешему в гости. Ну что за жизнь, ни присесть, ни отдохнуть. Ладно, сокрушаться о судьбе непутевой у лешего буду за чаркой пива. А сейчас... Со всей дури вмазал по добротной двери и бегом через забор.

   Заскочив в избу за бочонком пива, побрел к лешему. Лес жил своей жизнью, где-то ухала сова, кто-то шуршал в кустах, деревья шелестели остатками листьев. Дождя не было, но сырости хватало, странно, пока бегал к русалкам этого не замечал. А сейчас расклеился, ведь на отдых иду.

   – Куда ломишься, ходь сюда, – когда я замер в нерешительности, куда двигать дальше, послышался голос из кустов.

   Вот же дедуля, опять расстроился, – скривя морду подумал я, глядя на плотную стену кустов,

   Кое-как продравшись через преграду, вышел на маленькую полянку, луна серебряным светом освещала центр, где из земли росли пеньки, очень похожие на стол и злосчастные табуреты Степана. На одном из них сидел старичок в простой крестьянской одежде, сложив руки на трости. На губах как всегда мягкая, всё понимающая улыбка, а в глазах играет хитринка. Я уселся без приглашения, чай не за советом пожаловал, а пиво цедить. Лешей нагнулся, достал две чарки, я молча откупорил бочонок, доставшийся мне в уплату от Евсея аккурат в ночь, когда в капкан угодил, разлил янтарную жидкость. Молча выпили.

   – Хорошо пиво, ажно воспоминания навеяло об одном мужике, что через лес к полюбовнице шел...

   Старик затянул одну из баек, медленно, с множеством уместных отступлений, и своим мнением по особо значимым событиям. Первая байка естественным образам перешла во вторую, как бы дополняя её, но совершено с другими персонажами. За это время наполнил чарку трижды.

   – ... а баба, дурья башка, приоделась и сидит, ждет. А что же молодец не весел, что ты буйну голову повесил? Аль беда пришла какая? – я даже не сразу понял, что леший обращается ко мне.

   – Да всё нормаль... – и тут меня понесло, – да что это творится, я нечисть аль монах чистоплюйный? Бегаю, как в зад раненый, село от бед спасаю. Мне б сидеть на печи да радоваться людскому горю, а я как псина покорная всё для хозяина служу. Тошно мне.

   Леший ухмыльнулся да залпом осушил чарку.

   – Наконец-то ты созрел.

   Я налил в ожидании продолжения.

   – Вот ты все головушку свою светлую ломал, что тебя грешного на земле держит? – я мотнул головой, старик продолжал неторопливо, – так я тебе подскажу. Дело было давно, лет так сто назад. Князь в церковь ушел, да по всей своей земле так же наказал делать. Вот и к нам поп пришел, да не один, одного бы местные взашей выгнали бы, а с дружиной. Да стал церковь ставить, староста прошлый не дурнее нынешнего был, понимал, что дружина только и ждет, чтоб всех порезать да похолопить. Вот и терпел, сжал зубы, но терпел. Ладно бы церковь поставили, так еще удумали в каждый дом по иконе поставить да пять молитв выучить.

   Старик промочил горло пивом, спрашивать, откуда это он всё знает, не стал, не мое это дело, да и леший может замолкнуть.

   – Батюшка первый был строг, мог заглянуть хоть вечером, хоть ранним утром проверить, как люд молится у себя дома. Многие тогда головы потеряли, – леший тяжело вздохнул, – думаешь, эти дела не про тебя? Так слушай дальше. В каждом селе была ведунья. В твоем жила одна из сильнейших, древностью рода может с этим лесом потягаться. От того и гордыня в ней была под стать роду. Вот она и высказалась в один солнечный денек, али я, али попы. Старая, мудрая, но по-бабьи – дура. Кто же против князя попрет. В общем, ушла она, куда не ведаю, но далече. И осталось село без защиты от тварей ночных.

   Я было открыл рот, дабы возмутиться, но понял, что во рту шишка, ну и шутки у старого.

   – Осталось, осталось, не спорь. Посуди сам, церковь еще слаба в умах людей, и вера в неё не очень-то и велика. – Я тут же вспомнил брюхо попа, да и сейчас церковь не особо в почете. – Силенок у молитвы хватило бы разве что сглаз снять. А ведуньи-то и нету в селе. Что же делать?

   Я пожал плечами, откуда же я могу знать.

   – А всё просто – нужно защитника искать. И нашелся-таки в облике твоем.

   – Это как же? – я с изумлением уставился на лешего, словно он только что себя осенил крестом.

   – А вот и пришла пора второй части этой истории. Как ты знаешь, при жизни ты был знатным травником. Даже князь однажды послал к тебе гонца за отваром от болей в животе. Когда эта беда с церковью случилась, тебе уже было немало годков. Нет, до смертного одра еще лет пять оставалось. Но это же мало. Вот ты и удумал, как свой род спасти – обратиться в упыря. Год прошел, но отвар ты придумал, да такой хитрый, чтоб в злобу черную не удариться да от села не сбежать. В общем, проклял ты себя, пока попы силу не наберут, не будет тебе покоя, и будешь ты село из последних сил защищать.

   Меня словно в прорубь окунули, что же это получается. Я, нечисть поганая, должен стараться во благо поповское? Бессмыслица. Дома вроде колы осиновые остались, пойду, сердце пробью, а то жить тошно стало.

   – Ты пей, полегчает, – я послушно поднял чарку, осушил, еще налил, и так пять раз.

   Фу, вроде отпустило.

   – Что, пришел в себя? – когда я кивнул, дедок продолжил, – а пиво пить полезно, оно тебя в чувство приводит. Уже и не знаю, как ты исхитрился и навел чары, дабы хмель тебя от черных мыслей избавлял, прям диву даюсь.

   – На кой такие сложности?

   – Да всё просто, – старик засмеялся, – пока пьешь, в тебе что-то человеческое остается. Как варить правильный отвар, ты, обратившись в упыря, не вспомнишь, а записи могут и пропасть, да и не известно, найдешь ли их. А выпить любой мужик не дурак, вот через его кровушку и вернешь себе разум.

   Теперь понятно, чего леший со мной всё время пил.

   – Что же ты все эти годы молчал?

   – Я и дальше слова не промолвил бы, если б ты в отчаяние не в пал.

   Дела. Не знаю, радоваться или плакать, вроде загадка всей упырской жизни открылась, но вот легче от этого не стало. И что теперь делать? Вопрос бился в голове как рыба об лед, так же безответно и беспощадно.

   – Ты как, нагулялся с мужиком на плече? – не пойми с чего спросил леший.

   – Дед Ярин, а тебе что за дело до села и до меня?

   Старик пригладил бородку и укоризненно глянул на пустую чарку. Я налил. Но с мысли себя сбить не дал.

   – Вот не скажи, есть дело и напрямейшее. Если у вас в селе нечисть расселится, то они же мне весь лес испоганят. А потом и князь проведает, и пойдет тогда огнем да мечом искоренять зло, не разбирая, кто прав, кто виноват, а кто просто в сторонке стоит.

   Что-то леший темнит, не сильно верится в сказанное, уж больно все натянуто получается. Ну да ладно, сам не сказал, силой не выбьешь, хитростью не выведаешь, придет время – сам скажет. Осушив чарку, сердито стукнул посудиной по пню.

   – Попади мне в руки эта распроклятая ведьма, измордую... – я тяжело задышал, обида, растерянность переродились в злость, ну а злость нашла цель для вымещения.

   – А чем же она тебе так не угодила? Значит, завелась в селе тварь?

   – Да жил – не тужил, а тут она все разрушила, на корню изгадила мирную жизнь. Мечусь по селу, как петухом жареным клюнутый. Аньку в утопленницы отправила! Митьку в вурдалака превратила! Гарри в волчью шкуру загнала, да себе служить заставила!

   – Неужто ли силой?

   – Да какой на хрен к чертям силой, они сами в силки полезли. Анька – дура малорослая, наслушалась бредней, что батька обвенчаться не даст с батраком, вот и поперлась топиться. Митька – дурачье, щуплым родился, вечно битый не только ровесниками, но и мелочью. Вот на силу упырскую и польстился, теперь дурная кровь ему силушки дала, правда, крови человеческой бояться надо, пуще огня. С Гарри, – я перевел дыхание, сдерживая злость, приложился к чарке, продолжал разъяснять непонятливому старикану простые вещи, – Пашка при бате всю жизнь обитал, а ему свободы хотелось, вот и вырвался, как смог. Кровь упыря да волколака достать не проблема, а приворот для обращения в нечисть любая ведьма навести сможет. Не считая Кузьмы да Евсея, все дети...

   Я умолк от неожиданно ворвавшейся мысли. Внезапно вся картин происходящего открылась в новом свете, словно я взглянул издалека на всё происходящие, как мастер, оценивающий свое творение. После смерти старосты ведьма решила подгрести под себя власть в селе, напрямую воздействовать на первых жителей села не смогла, чай все опытные и умелые мужики. А вот на детишек – это запросто. Когда Анька превратилась бы в ундину, то Тимоха всё отдал бы за то, чтобы вернуть дочь. Ну а ведьма как бы невзначай подкинула бы ему наговор, дабы дочка возвращалась в человеческий облик каждое полнолуние. Всё, кузнец, считай, в руках. С Феакулом просто, не пройдет и пяти лет, как он станет главным зодчим, а сынок уже и сейчас почти наравне с отцом пашет, а навести чары на Митьку – раз плюнуть, если знать, что он с темной силой повязан. Да и нужную мысль втемяшить в его головушку очень просто. Ну а со Степкиным отпрыском вообще всё просто, он единственный наследник всего нажитого батей. Да и продался тьме похоже добровольно. Раз напасть осмелился, когда почуял, что я слишком близко подобрался к их тайне. Евсей бездетен, да и помрет он скоро. Кузьма...

   Я подскочил словно в зад ужаленный, Варварушка, свет души моей, она следующая, если уже не...

   – Э, мне пора, дела, – я поклонился дедушке, не зазорно перед старшим спину гнуть. Да и на мысли нужные навел-таки.

   – Иди, иди, хлопец, а я тут сам бочонок прикончу, да гости скоро придут, – проводил меня словами леший.

   Как только продрался через кусты, холодный промозглый ветер ударил в голову. Надо бежать, глупо, конечно, надеяться, что сейчас объявлюсь да поймаю ведьму на жареном. Но остановиться не мог, хотелось хоть что-то сделать.

   Странное ощущение повтора событий, ночь, осень, кромешная тьма, я жду, пока стихнет храп Кузьмы. О, вроде утих, прошел в задние сени, бережно открыв дверь, аккуратно обошел капкан, опа, еще один, совсем мужик с ума сошел на безопасности. Тенью проскользнул в маленькую горницу Варварушки. Спит, аки младенец, ладошки под головку, одеяльце до ушек натянуто, холодно бедняжке. Вижу третий раз в жизни, а словно в первый раз, так бы и кинулся да впился в нежную шейку. Я сглотнул слюну и тяжело задышал, успокаиваясь.

   – Твою ж, – я тихо зашипел от боли в пятке, кто-то усердно тыкал ногу иголкой. Взмах – никого. Новый укол в плечо, удар, рука пронзила пустоту. Вот паскудник-барабашка завелся, мелкий паразит. Ну я тебя. Игнорируя укол в спину, принялся искать миску с молоком.

   Барабашка – мелкая нечисть, зловредная и ни разу не полезная, если домовой еще оберегает дом от сглаза и всякой мелкой нечисти, то барабашка просто живет в свое удовольствие. Неопытный человек от домового и не отличит. А вот оно, блюдце стояло под окном, наполовину наполненное молоком. Опустив палец в жидкость, я на донышке нацарапал знак от сглаза, затем плюнул, все, пусть только притронется – враз испепелится. Барабашки молоко не пьют, они в нем спят. Еще один укол в плечо, бесится, паскудник, что на его территорию позарился. Снял засов со ставней, надо пути отхода подготовить, уселся на пол в ожидании ведьмы, развлекая себя ловлей барабашки.

   Едва заметная тень мелькнула в дверном проеме, как я уже стоял на ногах.

   – Ёб, – только и смог выругаться я, в дверях стоял охотник в исподнем, сжимая в руках здоровенный кинжал. На бородатой физиономии застыла маска удивления.

   А ножичек-то не простой, такой в могилу загонит не хуже осинового кола. «Сила» от Кузьмы плотным потоком перетекала в клинок, затем растворяясь в воздухе. Хм, если бы замкнуть, вон тот поток с этим, то потеря «силы» будет крайне мала, хотя откат... не время. Достал из закромов юности? Я сдвинулся ближе к окну, попутно наводя морок для отвода глаз, но Кузьма плевать хотел на мои потуги, он пристально следил за мной. Так, пора рвать когти. Рывок в окно, кувырок в воздухе, я шмякнулся голыми ногами в грязь. Хрясь... Кинжал застрял в заборе, едва не оторвав мне ухо. В лес, в лес, и только потом домой, а то еще выследит, охотник хренов, перепрыгивая забор, думал я. Вот блин и помогай после этого.

   Приземлившись в высокую траву, глянул на частокол, заграждающий спасительный лес.

   – Да спили мне зубы напильником, не может быть, – ошарашенно выматерился я.

   В двух саженях от забора в воздухе висел самый что ни на есть настоящий навий. Только злобного духа мне для полного счастья и не хватало. Луна на короткий миг вырвалась из объятий облаков и осветила грешную землю. А я принялся материться, что есть сил, и плевать, что услышат. Навием был ни кто иной, как Варлам.

   – Ха-ха, Михайло, ты как был дураком, так и остался, – сипло донес до меня ветер слова духа. С навием спорить нельзя, иначе голову заморочит, да так, что до конца дней в услужение будешь.

   Что делать? Дух качнулся в мою сторону, убьет ведь. Как всегда, решение пришло внезапно, и, казалось бы, из ниоткуда. Напустив энергии в когти наподобие Кузьминого кинжала, я ударил. Дух зашипел, за оградами жалостно взвыли собаки, лапа бывшего старосты рванулась ко мне, отпрыгнув в сторону, взмахнул когтями. Есть, достал. Дух злобно зашипел, растворяясь в темноте. Победа? В битве, но не в войне, – огорчила вкус победы здравая мысль. Завтра ночью придет подготовленный, и так легко не отделаюсь. Ноги задрожали, я рухнул в уже привычную грязь, бой высосал все силы. А невдалеке послышались тихие шаги охотника.

   Встать удалось только со второй попытки, не будь Кузьма таким осторожным, лежать мне сейчас с ножом в спине. Домой я перся прямо, наплевав на осторожность, сил на игру в прятки уже не хватало. Будем надеяться на осеннюю погоду, которая милостиво смоет все следы, вот и ливинь хлынул как назаказ.

   В избу я ввалился злой, мокрый, грязный и жутко голодный. В общем, как обычно в последние дни. Все, в постель спать. Нет. Нельзя. Иначе завтра пластом лежать буду аки бревно, а мне еще навия встречать. Поставил самовар, заварил отвар, тело действовало без помощи головы. После четвертого глотка помутнение в голове отступило, пусть не совсем, но соображать стал более четко. Дурак я, и жить мне надо в глухом лесу с кикиморой, ибо соображаю ничуть не лучше её.

   И с чего это решил, что во всём виновата ведьма? Из-за Кузиной нелюбви к бабьему племени. А самому подумать, так нет же, зачем, когда всё преподнесли на блюдечке. А потом всё потянуть в одну кучу, а я, как юродивый, не желаю расставаться с навязанной идеей. Тьфу, дурак, как есть дурак. Банница и та предупредить пыталась, как могла. А я расфуфырился, мол, она отображения моих чувств. За себя боялась, родимую, нечисть ведь. Наберет навий силушки, пока сельчане ведунью будут искать, захотят умилостивить нечисть поганую. То бишь баньку стопят да пивка с сыром оставят. Дух бесплотный, понятно дело, не для мытья заявился, а для услад с банницей. Слепой самовлюбленный дурак... Ладно, хватит себя пеплом посыпать да матюгами обкладывать. Налил еще одну кружку отвара, пока пью, думать могу, а это сейчас жизненно важно. Что же с умозаключениями не промахнулся, хоть это радует. Староста подлючный, до того власть любил, даже после смерти с ней расставаться не захотел. Вот злоба, жадность да смерть насильственная его в навия и обратили. Он и принялся власть под себя подгребать, да мстить обидчикам, как умел. Хм, а чего с Кузьмы не начал? Или не смог? И вообще, странный этот Кузьма, и ножичек необычный, да взгляд не отводится. Вон и навия в избу не пустил, хотя нет, если знать, то каждый угол защитить сможет. У меня в избе оберегов столько, не только навию не пробиться, но и... Оп, что-то меня понесло, надо идти спать а то ща до того додумаюсь, что хоть в петлю.

   Спать завалился с блаженной улыбкой, и пусть главный вопрос остался не решенный. Как убить навия? Зато всё остальное разложилось по полочкам, а натянутость в мыслях исчезла, как и чувство раздражения. Когда ясно, кто враг, жить становится легче.

   Мощные удары в дверь в любом случаи приводят человека в плохое расположение духа. А если учесть что все это безобразие происходит с утра? Вчера злобный дух убить хотел, сегодня будят зверским способом. Ладно, дух по природе тварь зловредная, ему простительно, но человеку. Злыдень не унимался, продолжая долбить по двери. Я так понимаю, кому-то жить расхотелось. Нащупав обух топора, встал поприветствовать гостя, а труп, труп за сараем закопаю.

   Ведьму мне в тещи, Тимоха. Ладно пусть живет, он слабее бить не может, хорошо дверь не выломал.

   – Ты чего ни свет ни заря приперся, – с утра вежливости от меня можно не ждать.

   – Пустишь аль на пороге говорить будем? – косясь на топор, спросил кузнец.

   Молча развернулся, прошел к столу, опустив инструмент на лавку, плохое настроение еще не повод ссориться с кузнецом. Вознеся очи к потолку, тяжело выдохнул, ну кто же с утра разговоры ведет. Развернулся. Ох, ты, ешкин кот, я подпрыгнул от удивления – Тимоха снял шапку и в пояс поклонился.

   – Спасибо тебе, Михайло, за спасение единственной отрады моей. Даров не нес, знаю, не примешь, – это он с чего взял, приму еще как приму, – ибо скромный ты и знаешь: мое признание дороже барахла стоит.

   – Ты это с чего взял, что я твоему горю помог? – так, изумление на морду наводим.

   – Так кому еще? Степке? Так он семь шкур спустил бы, да в долги вогнал. Кузьма? По-тихому такого не сотворит, он через всё село средь бела дня прошел бы, на руках держа дочку, дабы люд видел. Феакулу не до меня, а Евсей так и вообще с дома не вылезает. Да и стар для такого.

   Чертовы рога мне в пузо, а ведь и не поспоришь.

   – Хороший ты мужик, несмотря на то, что с нечистью якшаешься...

   Я как собака перед командой взять, напрягся, обвел взглядом комнату в поисках чего-нибудь тяжелого. Хмм, рука привычно ухватилась за топор, попробуем Тимоху этим уработать. Кузнец стоял невозмутимо, как наковальня, и так же несокрушимо, я же смотрелся жалко с топором. Но выбора нет, люди, знающие мой секрет, жить не должны. Небольшой шажок, кузнец всё видит, но никак не реагирует. И чего это ты такой смелый? Еще шаг, так – прыгнуть вперед, удар топором сверху, он ловит, резко вниз, и когтями в пузо. Ага, и стальной кулак кузнеца мне черепушку размножит. Морок? Не поможет, он же почти ведун, все хорошие кузнецы с «силой» умеют работать, по-своему, но умеют. Что же делать? Отпускать точно нельзя. Ладно, атакую, а там будь что будет.

   Согнулся, злобно скалясь.

   – Ну, понял, что нет вариантов, меня достать? – внезапно пророкотал кузнец, – брось топорик, все рано не поможет.

   Ну, уже нет, мне с ним спокойней. Кузнец усмехнулся надо мной, словно над ребенком, пытающимся доказать, что он уже мужик.

   – Успокоился? Вижу, не совсем еще, ну ладно, глупостей вроде наделать не должен. Я давно догадывался что ты, с нечистью дружен, еще когда поселился в проклятой избе.

   Фу, хоть о том, что я упырь не догадывается, иначе лежать мне в земле, в очередной раз.

   – И многие знают? – вставил слово, пока Тимоха набирал воздуха, дабы продолжить.

   – Не, – пауза, – человек пять, а то и меньше.

   Ага, двоих я знаю: Тимоха да Ефросинья, остальных позже вычислить.

   – Да ты не бойся. Подумаешь, с нечистью якшаешься, тут и похлеще... в общем, не бойся, – замялся Тимоха, – мы-то понимаем, где живешь – там гадить не будешь. Да и пользы от тебя больше чем от, – он мотнул головой в сторону, – батюшки.

   Да, нелепо стою возле печи с топором, а гость на пороге, я отошел к столу, но Тимоха и не подумал двигаться. Ну и пусть, его проблемы. Хм, теперь ясно, чего кузнец меня на собрание позвал.

   – Как я и говорил, ты своих в беде не бросаешь, вон дочку вызволил, на совете объяснил про вурдалака. Как ведьму ловить собираешься? – во, еще один по ложному пути пошел, не одного меня Кузьма со следа сбил.

   – Да не ведьма зло чинит, – вот человек камень, ни каких эмоций, – а староста... бывший.

   – Хммм, – задумчиво протянул кузнец.

   Это он на людях изображает тупого да молчаливого, на самом деле котелок у него варит не хуже чем у Кузьмы да Степки.

   – Да со старостой-то все глаже получается, чем с ведьмой, – наконец-то выдал свое мнение Тимоха.

   Хоть что-то радостное с утра, выходит не ошибся.

   – Вот только, – по голосу Тимохи стала ясно, сейчас последует удар, рушащий все мои догадки, – Ефросинья лично ему кол в сердце вогнала да харей вниз положила.

   Вот тебе и добрая старушка, на кой такие изуверства, аль догадывалась про что. Эх, и не спросишь.

   – Так он не в упыря обратился, а в навья. Ты случаем не знаешь, как это заразу выводить?

   – Я-то не знаю, но травница точно в курсе. Зайдешь ко мне после обеда.

   И молча вышел, вот и поговорили. Надо срочно выпить, а то озверею. Достал с подпола кувшин медовухи, специально оставленный для вот таких дней. Не разливая, приложился. Вроде полегчало.

   Это правильно он сделал, что сам к травнице пошел, меня бы она поганой метлой еще при приближении к забору отметелила бы. Усевшись за стол, еще раз приложился к горлышку, а что сам-то знаю про навья? Злой дух, силы немалой, единственное неподвластное место в селе – это изба. Если, конечно, сам не пустишь. Что еще там. Пока слаб, только по ночам и является, как силу наберет, может и днем бродить, правда, невидимым. Хотя и ночью простой люд только в лунном свете его видит. Силушку наращивает от людских страхов да несчастий. Так, а как убить? Не помню, вроде, останки солью засыпать, а, не – это чтобы не вылез. Ладно, все одно не вспомню. Пойду к Тимохе, травница ему все расскажет, и нечего головушку по-пустому ломать.