Текст книги "Старожил (СИ)"

Автор книги: Олег Мир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

   Эх, Степка-Степка, решил прихвастнуть изворотливостью да хитростью, ну да не перед батраками же распинаться. Другим купцам такие хитрости пока знать не положено, да и не одобрят они такого хвастовства. А честь купца дороже барышей. Только деньги можно вернуть, а честь чаще всего нет. Вот ты и распинаешься передо мной, я вроде не последний человек в селе, но с твоими делами никак не связан.

   – Ну-у-у, – протянул я, когда бессмысленная работа торгаша подошла к концу.

   – Сойдет, – довольным голосом отозвался торгаш.

   Вот странный человек, вечно недоволен, пока сам не проверит.

   – Так о чем мы там договаривались?

   – Неужто ли у такого знатного купца, как ты, не записано все, что мне нужно? – напоследок польстил я Степану.

   – Да, – Степка довольно погладил бороду, – завтра зайдешь, вот и табуреты заодно занесешь.

   Вот хитрец, батрака даже за своими вещами не посылает, меня припряг, везде выгоду ищет. Даже стало немного обидно, не найдя толкового ответа, я ляпнул глупость, выйдя на улицу.

   – Ворота сделать не смогу, нужны новые петли, завтра к Тимохе пойду.

   – Это, – Степан замер возле калитки, – не ходи ты к нему. Пока. У него дочь вчера утопла.

   Ничего себе, я даже оступился, угодив в грязь. Никогда бы не подумал.

   – А как так?

   – Да кто ее знает, – торгаш махнул рукой, осунувшись в лице, – ушла в лес к озеру да там и утопла. Ладно, мне пора.

   Хм, видно Степана эта беда тоже коснулась, вон даже отчитывается передо мной.

   Отбив сапоги об порог, я рассеянно взялся за метлу, выметая нанесенную грязь. Что же это творится, молодуха пошла топиться в лес. Да на кой. Если можно веревочку да в сарай или вон с колокольни сигануть, в конце концов, речка куда ближе. Чтобы все видели, как ей плохо. А тут раз и в лес, топиться. Хм, нечисто дело, ох и не чисто.

   По обыкновению вечером уселся на лавку, дабы поработать с «силой». Но мысли путались, все время срывались на бедную девчонку. Нет. Так дела не делаются. Сплюнув, помянул недобрым словом бестолкового Степана, оповестившего меня, снял с гвоздя тулуп. Надо в лес идти да все разузнать.

   Перемахнуть через частокол невелика проблема, любой пацан из села с легкостью проделает этот трюк. Про парней, бегающих в соседние села по девкам, вообще молчу. Хоть ночка выдалась хорошая, ни дождя, ни сильного ветра, правда, тучи небо затянули почти полностью, так это и к лучшему. Все защита от любопытных глаз. Не пройдя и двух саженей, снял сапоги, незачем последние разбивать по лесным кочкам, можно и на побосоку пройтись. Оставив обувки возле приметной березы с дыркой в стволе, поспешил к черному озеру, лучше места для утопления не придумаешь.

   Несусветная глупость, нечисть заботится о пропащей душе глупой девки. Такими мыслями мог порадовать себя разве что поп. На самом деле всё куда проще, на кой мне поблизости новая нечисть? Правильно, незачем, поэтому лучше всё предотвратить заранее. Путь до озера недолог, благо находилось оно не более чем за версту от села. Продравшись через кустарник, я выбрел на удобную заводь, отсюда еще рыбу сподручно ловить. Так, зайти она могла только здесь, не попрется же молодуха через камыши да по бузе, когда такой удобный подход имеется. Правда, идти надо саженей семь, дабы подбородок намочить. Хм, неудобно. Значит, без Кваркуши не обошлось. Присев на корточки принялся неспешно водить пальцем по воде, добавляя в движения не много «силы». Не успел я закончить пятый виток пальцем, как из воды послышалось бульканье.

   – Касатик, ты чего воду мутишь? Мое тело белое да прекрасное в грязной водице не рассмотришь.

   – Вылезай, разговор есть, – грубо рыкнул я.

   – Зачем кричишь, касатик, – не потревожив водной глади, плавно высунулось девица, как есть голая до пояса.

   Я бывалый, но все равно замялся, белая кожа, длинные распущенные волосы, немного прикрывающие большую вздымающуюся грудь, ровно настолько, чтобы похотливым мыслям было где разгуляться.

   Русалка незаметно подплыла к самому берегу.

   – Ты мне это брось, – едва справившись с голосом, прошипел я.

   – А что я? – водная бестия свела локти перед грудью, закрывая кулачками пол-лица, оставляя лишь зеленые глаза, озорливо поблескивающие в свете луны на мгновение выглянувшую из-за тучь. Хороша блудница.

   Я зачерпнул воду ладонями там, где раннее ворожил, умыл лицо, фу, полегчало. Вот же бесстыжая, только об одном и думает. Как мужика в страсть любовную вогнать, а затем осушить, словно бочонок с хорошим пивом. Хотя всё правильно, упырям кровь, волколакам мясо, лешему страх да отчаянье, каждому свое.

   – Хи-хи, еще живо в тебе мужское начало, – уже не столь красивым голосом продолжила русалка, – так зачем же противиться?

   – Эй, пиявка подколодная, не про то разговор ведем, – не дав ей возразить, продолжил, – тут девица вчера утопла, твоих рук дело.

   – А если и моих, – обиженно начала русалка, – мне-то скучно одной, ни поговорить, ни поиграть, вот если бы ты добрый молодец пришел ко мне да обласкал, да...

   – Да не распинайся ты так, все одно морок не действует, – за образом прекрасной девы я практически четко видел истинную сущность русалки. Оплывшее илом тело, рыбья башка в водорослях, да коряги-руки.

   – Бесстыдник, не туда смотришь, – холодно отозвалась на мои замечания русалка.

   – Ты мне еще поговори, – ох, и беда с этой нечистью дикой, лишь бы языком трепать, – зови сюда утопленницу.

   Пробубнив что-то про нынешние нравы, удалилась под воду. Не успел я засомневаться, как на водной глади появилось уже две девицы. Русалка и утопленница, лицо второй закрывали русые волосы.

   – Касатик, я тебе угодила, теперь твоя очередь мне угождать, – лукаво запела русалка.

   – Это кулаком по гнилой черепушке что ли? – рыкнул я, показывая сжатую руку, – эй, Анька, ты чего топиться удумала?

   В ответ тишина. Хм, рановато как-то от имени отказываться.

   Я нагнулся над самой водой, поманив русалку пальцем, та как ждала, резво придвинулась ко мне. Неспешно провел ладонью по лицу, та словно кошка приласкалась, закрыв зенки. В следующее мгновение схватил за волосы бестию, намотав на руку, дернул на себя.

   – Ты что делаешь, изувер? – завизжала русалка.

   Я не думал обращать внимания на жалобные крики, тащил на берег, поглядывая на утопленницу. Тут главное в воду не наступить, а то расклад сил резко поменяется. Русалка билась, извиваясь, но ничего поделать уже не могла, я практически вытащил её на берег, только хвостовой плавник оставил в воде, чтобы не подохла. Фу, – перевел я дух. Пока русалка в воде, сил у нее больше, ну а на земле родной я покрепче буду.

   – Ты, рыбьи потроха, врать мне вздумала, да я тебя ща на том дереве и освежую, – злобно проговорил я.

   – Ой, милок, не надо, – вот теперь она боялась непритворно, понимает, что смерть вон она, в шаге от воды, – всё, что хочешь, скажу аль сделаю.

   – Какого рожна ты девицу в ундины потащила? Не врать, утопленницы только на третью ночь от мира отрекаются.

   – Так она же сама пришла, да еще с наговором. Как я могла отказать? Я-то думала, ты знаешь. Пусти, а? А я лаской одарю, да так что банница от зависти утопится в ушате.

   – Голову мне не морочь. Что за наговор? – я чуть-чуть ослабил хват, русалка рванулась к воде. Но где там, я-то на суше порезвее буду, дернул назад, вдавливая ногой голову в грязь.

   – Тише, не суетись, а то без волос оставлю, – ласково проговорил, убирая ногу.

   – Ох, и суров же ты, – как ни в чем не бывало, отозвалась бестия, убирая грязь с лица.

   Я промолчал, испытывающе глядя на водяницу.

   – Наговор обычный... хотя не совсем, лишнего много там всего, будто не меня звала, а всю нечисть, что в пруду могла обитать.

   Действительно, необычно.

   – А чего она молчит как пришибленная?

   – Так милка своего ждет, на кой ей другие.

   Я ослабил хват, русалка тут же метнулась в воду, обдавая брызгами соседние камыши. Ишь ты, как спешит.

   – Ладно, ты извиняй, если что не так, – промямлил я, ставшую практически ритуальной фразу.

   – Сегодня ты меня ласкал, а завтра глядишь я тебя, – из воды раздался приятный голосок.

   Утопленница, не промолвив ни слова, исчезла в толще воды, оставляя меня одного-одинешенького, с еще большими вопросами, чем при приходе сюда. Почесав правое ухо, направился домой, утро вечера мудренее, что перед сном голову ломать.

   Теперь к пруду ни ногой. А то утащит бестия к себе в омут, выплывай потом. Хорошо скоро зима, иначе совсем тяжко пришлось бы, это ни постираться, ни порыбачить. А до лета она, надеюсь, поостынет да подзабудет, русалки девицы ветреные, а Кваркуша еще и очень старая.

   Я разулыбался, вспоминая, как впервые угодил к ней в омут. Эх, молодость. С тех пор мы друг друга и треплем при первой возможности. Всё не так скучно жить.

   Не успел я пройти и трети пути до частокола, как лес изменился. Нет, все было по-прежнему, но вот чувство уюта окутало с ног до головы, словно домой пришел. Это как после чужой хаты, где запахи не те, печь перетоплена и вещи расставлены неправильно. А потом возвращаешься в свою избу и всё тебе любо. То же случилось с лесом, только мгновенно. А это значит только одно – дед Ярит.

   Из-за огромной ели, раздвигая ветви-лапы, вышел невысокий старичок, в простецкой одежде, на голове шапка, в руках посох. Но вот детали одежды не давались, как ни присматривался.

   – Здравствуй, – ласково улыбаясь, я подошел к дедушке. Он добродушно похлопал меня по плечу, одобрительно кивая.

   – Садись, друг милый, – не глядя уселся на пенек, ни на мгновение не сомневаясь, леший в этих делах редко шутит, – куда торопишься?

   – Домой, дедушка, куда же еще ночью да из лесу.

   – Ой, охальник есть места, куда мужики по ночам ходят. Рассказывай, где пропадал, что случилось, – по-свойски улыбаясь, участливо спросил Ярит.

   Эх, когда же все-таки улягусь спать, – мысленно потосковал я.

   Леший очень добрый старичок, в первые годы моего существования в образе упыря всячески меня опекал. Единственный его недостаток – так это страстное желание слушать истории, а еще больше – рассказывать. И пошутить он любит, но это мелочи. Не расскажи – обидится, а это себе дороже будет. Мне ли не знать. Помнится, когда последний раз обиделся, я с неделю выбирался из лесу.

   Я принялся за рассказ, неторопливо, как он любит, во всех подробностях отклоняясь на пояснения и свои ощущения в особо напряженных моментах. Дедушка охал, сочувствовал и смеялся в нужных местах, а где и вставлял уместные замечания.

   – Ой, спасибо, угодил. Теперь моя очередь платить добром, – надо его как-то останавливать, а то на сутки застряну, а мне еще с утопленницей разбираться.

   – Так я же без пива, не дело, – прежде чем дедушка успел что-то сказать, вставил я слова.

   Леший хмыкнул в бороду, надеюсь, одобрительно.

   – Что же, милок, тогда завтра заходи, хотя нет, завтра баня. Через два дня жду с пивом.

   Старичок как то погрустнел, перебирая посох в руках.

   – Может, развлечешь историей, пока до дома иду, – сжалился я над лешим.

   Ярит сразу приободрился, на широком лице заиграла улыбка, а лес вроде как просветлился.

   – Дело было ближе к осени. Как-то раз один мужичок пошел по ягоды. Не по доброй воле, а баба надоумила, где же видано, чтобы мужик сам за ягодами ходил, – леший как обычно начал неспешный рассказ, но вовремя смекнул: дорога закончится раньше, чем его история, – собирает он малину, сам мыслями о браге, что доходит в укромном месте. И как-то все медленно у него получается, то ли умения не хватает, то ли желания... и, конечно же, добрые боги (тут он многозначительно замолчал, намекая на себя) помогли найти огромный малинник. Он туда, и вот уже пол-лукошка как полно, и еще чуть-чуть... как звук с другой стороны. Мужик насторожился и аккуратненько раздвигает малинник, а там медведь смотрит на наглеца, хлопая глазенками. Бам, и две кучки, одна справа, другая слева. Как убегал медведь, я не видел, но вот мужик, нёсся стремглав, не касаясь земли.

   На последнем слове лешего я оказался возле частокола. Да, больше никогда не буду слушать истории Ярита в спешке. Совсем не то впечатление, как возле костра да под пиво.

   – Ну, бывай, Савелюшка, да не забывай дедушку навещать, – сказал и пропал, словно в землю канул.

   Только он меня первым именем и зовет, даже отвык немного.

   Перелез через частокол, без стеснения зевая, нужно плюнуть в глаз тому, кто говорит, будто упыри не спят, спим мы, только мало.

   – Эй, Михайло, ты что там делаешь, – я с испугу рухнул в грязь. Мать честная, Степка, он-то как здесь оказался.

   – Тебе что надо, окаянный? – поднимаясь с грязи, недобро спросил я.

  – Евсей за тобой послал, собирайся.

  Нате возьмите, с чего это вдруг я, на ночь глядя, новому старосте понадобился? Я с сомнением посмотрел на купца. Нет, таким вещами не шутят, да и Степка не скоморох, подходя к забору, прикинул я в уме.

   – Ты чего люд честной пугаешь? – надо хоть как-то оправдать падение.

   – Ты что, так и пойдешь? – зря волновался, Степке нет до меня никакого дела.

   А пчел мне под пазуху. Леший все-таки немного огорчился моим быстрым уходом, заморочил-таки голову. Забыл в лесу сапоги, я стоял словно беглый холоп босыми ногами в грязи.

   – Я быстро, – буркнул я, забегая в избу.

   Хм, как невовремя-то, огляделся, нашел половую тряпку, тщательно обтер ноги. Злобно бормоча ругательства, почесал макушку, пытаясь расшевелить мысли в голове. Сапогов нет, в чем идти. Получается только два варианта, либо в валенках, либо в лаптях, первых было жалко до слез, вторые раздражали до скрежета зубов. Повздыхав немного, взялся за лапти. Зима впереди, и разбивать валенки очень не хотелось. Потерплю.

   Выскочив на улицу, подбежал к нетерпеливо стоящему Степану, он одарил меня нехорошим взглядом и молча потопал в ночь. Приноровившись к его шагу, я впал в задумчивость.

   Как-то всё странно, на кой я нужен новому старосте ночью? Этот вопрос не главный, ответ в любом случае узнаю. Но вот купец в роли посыльного очень сильно настораживал. Степка мужик гордый, просто так никуда не пойдет, зачем ходить самому, когда батраки есть. Посему получается, дело предстоит тайное и крайне щекотливое. Вот только радоваться аль печалиться пока не ясно, тут как или пряниками усыпят или кнутом запорют насмерть. Эх, лишь бы первое.

   Пока думал, Степка довел меня до хаты нового старосты. Я-то втайне надеялся, что к Кузьме пойдем, а там Варварушку смогу ненароком увидеть.

   В избу первым вошел купец, а я уже после. Тело обхватил легкий озноб, а во рту, словно в печи, всё высохло, попытался сглотнуть слюну, но где там. Понавешают оберегов, хоть волком вой, одно радует, почти все избы в селе сделал я или подправлял. Поэтому предусмотрительно озаботился, нарисовав тайные знаки, чтобы без особых трудностей входить в избы.

   За столом уже сидели, видать, мы последние. Свет от трех свечей вырисовывал следующую картину. Во главе стола, понятно дело, новоизбранный староста, аккуратно причесаны не только волосы, но и борода, смотрит прямо, задумчиво. Справа уселся, естественно, Кузьма, кто же еще, одна рука на столе, другой уперся в бок, с прищуром смотря на меня. Напротив него сел Степан, скинув шапку на лавку, расстегнул тулуп, потянулся к кувшину с квасом. Рядом с ним, словно в воду опущенный, сидел Феакул, поскубывая бороду, безразличный взгляд следил за пламенем свечи. А вот кого не ожидал увидеть, так это кузнеца Тимоху, тот, как обычно, словно скала, непроницаем и недвижим, будто и не его дочь в ундины подалась. Странно, а где же поп?

   Вот интересно, часто они так собираются тайком, дабы вершить судьбу села? Ладно, меня это не касается.

   Немного помявшись в дверях, уселся на край лавки с кузнецом и охотником. Ишь ты, как притихли, боятся слова лишнего сказать, ну да, я чужак. Тогда на кой вообще звали? Да, неплохо они тут устроились, такого изобилия блюд я не видел, пожалуй, с похорон Митрохи, скупердяй он был редкостный, но уход к праотцам справил знатный, оставив деньги ветреной вдовушке. Староста, прочистив горло, неторопливо заговорил.

   – Теперь можем и о деле поговорить. А дело у нас печальное... э-э-э... нехорошее... э-э-э... требующее решения... э-э-э... быстрого. – Евсей с трудом подбирал слова, явно не совсем понимая, как надо вести разговор.

   Похоже, Евсея в старосты выбрали только из-за возраста, мужик хоть и умный, но легко управляемый, в принципе, Кузьме... хотя нет, всем здесь присутствующим, только этого и надо. Что же, Евсеюшка, поздравляю, теперь ты ширма для приема ударов.

   – Вообще даю слово Кузьме, он в этих делах получше меня разбирается.

   Вот оно как, ну послушаем, в чем это Кузьма так хорошо разбирается.

   – Благодарствую, почтенный староста, – сказал, словно медяк на пол обронил, вроде и монета, но почетным мужам за ней нагибаться не с руки, это для пацанят, коих здесь нету.

   – А дело у нас такое, – умолк, обводя присутствующих взглядом, словно примечая кому можно верить, а кому нет. Я отклонился чуть назад, прячась за могучего кузнеца.

   – Кхе, значится так, у Тимохи дочь в пруду утопилась, а вернее, к нечисти в служение отправилась... – Тимоха что-то недовольно буркнул, слегка повернулся, и Кузьма едва не слетел с лавки.

   За что всегда уважал кузнеца так за его непосредственность, если что-то не нравится, так и говорит, не таясь, если обиделся, упаси бог несчастного, ничто в этом мире глупца не спасет. И несмотря на то, что морда простая, как кувалда, а в разговоре больше двух слов не обронит, но котелок варит, будь здоров. Не зря же все, связанные с кузнечным делом в округе, у него чуть ли не в подмастерьях.

   – Кхе, – кашлянул Кузьма, недовольно супя брови, начнись меж ними драка, неизвестно еще кто победит, Тимоха силен, зато Кузьма быстр. Но вроде обошлось.

   – В общем так, – кладя бересту на стол, сварливо продолжил охотник, – этот наговор Тимоха нашел на дочкиной кровати. Сама она до такого не додумалась, посему выходит ее кто надоумил. Осталось понять, кто и зачем.

   В этом русалка не соврала, наговор есть. Зачем мея то звали?

   Хм, посмотрим, что дальше будет.

   – Я мыслю так, – тем временем продолжал Кузьма, – в ундины отправляются только из-за несчастной любви. А Анька была девкой знатной, бегали за ней многие, но, как говорит Тимоха, всем показывала от ворот поворот.

   Ага, папиными заботами...

   Кузнец снова недовольно зашевелился в сторону Кузьмы, а оно и понятно, кому понравится, когда о единственной дочке да в прошедшем времени. Помнится, когда женушка его померла, лет пять назад, он всё хоронить не давал, думал, жива. Хорошо Кондрат, царство ему небесное, батюшка прежний, в ум привел. А то так и не смогли бы упокоить несчастную. Посему дочку в покойницы записывать просто так не даст.

   – Не всем, – отозвался кузнец и умолк. В избе повисла тишина, все ждали продолжения. Тимоха почему-то посмотрел на меня, и гулко пробасил, – Прохор ей очень нравился.

   Все обреченно выдохнули и заерзали на лавках. Ну да дело понятное, Прохор местный балагур, с красивой мордой да военной статью, все девки штабелями падают перед ним. За это бьют его регулярно, но дело это сильно не меняет, как был кобелем, так и остается. Выгнали б давно, если б не его батя, дойстойный человк бротничество занимаеться.

   – Значит, с этой проблемой мы отчасти разобрались, Прохора за шкирку да целовать Аньку, времени до полнолуния хватает, – лихо, но он прав так от ундид возврощают в мир людской.

   Прежде чем сказать, Кузьма отодвинулся подальше от кузнеца, так сказать, во избежание телесных повреждений. Тимоха, как ни странно, отреагировал полным безразличием. Хм, а не зря, выходит, слух гуляет, что Кузьма по молодости за нечистью охотился, вон как с лету разбирается. Теперь ясно, чего Евсей на него этот вопрос так быстро переложил. А Прохору так и надо, эти двое ил жрать заставят, но Аньку спасут.

   – Ну а теперь главное, кому это надо? Вопрос, казалось бы, сложный, но на деле куда как проще, – всё удивлено уставились на охотника. Тот, выждав недолгую паузу, продолжил, – какая-та девка, ударилась в черную ворожбу. И скорей всего из подружек Аньки. Но голову ломать не будем, вытащим деваху из болота, та сама укажет на обидчицу.

   Разумно, наговор достать – это не со Степкой торг вести, куда как проще.

   Кузьма самодовольно заулыбался, подхватил кувшин с квасом, одним махом налил кружки, закинул ломоть сыра в рот, запил. Все последовали его примеру, только не столь оживлено. Хотя вру, не все, я да Феакул по-прежнему сидели, словно в воду опущенные. Меня трясло и ломало от оберегов, а вот каменщик чего такой прибитый, непонятно.

   – Эх, Феакулушка, не печалься, ща и твоё дельце порешаем, – бодро заявил Кузьма, не обращая внимания на нехороший взгляд Евсея.

   Похоже, охотник вошел в раж, теперь уже никто не остановит.

   – Пусть дельце и посложнее, да и мы тут не дураки, – Феакул поднял заплаканные глаза на следопыта. Мать честная, впервые вижу, чтобы мужик на селе плакал.

   – Не кручинься, поможем мы твоему горю. Аньку же спасли, – это он зря впереди саней бежит.

   – Мужики дело такое, сына Феакулова потравили, кровушкой упырской...

   Твою налево, я подскочил с места, как упырь, какой еще упырь? Хорошо фигура кузнеца прятала меня от взоров мужиков, я тихонько уселся обратно. Это что делается-то, как я упыря в село пустил? Не может такого быть. Мысли в панике заметались в голове, пытаясь найти ответ.

   Тем временем Феакул достал тряпицу, аккуратно развернул ее, демонстрируя нам флягу. В ней-то кровь упырская и хранилась, можно и успокоиться.

   – Мне жаль Феакулушка, но упыря можно вылечить колом в грудь или к ведунье лесеной вести надо, но там ты сам понемаешь в долгу будешь пожизненом. – Кузьма говорил медленно, с неподдельной тоской в голосе, остальные старались не смотреть на несчастного каменщика, от былого не осталось и следа.

   Теперь ясно, чего Степку за мной послали, Евсею по статусу не положено, Кузьма не та птица, чтобы за мной летать, у Тимохи с Феакулом печаль, остается только купец. А батрака не пошлешь, иначе вся секретность к черту в болото. Стоп, что за бред кобылы сивой, – я в сердцах ударил себя кулаком по лбу, – какой упырь, несчастный Минька всего лишь вурдалак, и не более.

   – Кузьма, ты народ не путай, он ведь вурдалак, – я без разрешения влез в разговор старших, мое самоуправство могло вылиться в серьезные неприятности, но и промолчать не мог, ведь Кузьма мне слова ни в жизнь не даст. Спасало только одно, собрались тайно, что делало нас почти равными.

   Евсей отреагировал на мою выходку чуть позже, чем следовало, его опередил Кузьма.

   – Ты куда влез, – самозваный староста уперся кулаками в стол, слегка приподнимаясь, – тебе кто слово давал?

   Так, сейчас главное не оплошать, нужно показать, я им ровня, а не пацан, на которого можно шикать.

   Привстал следом за охотником, угрожающе наклоняясь, до драки оставалось полслова аль жеста, но кузнец всё решил за нас. Положил свою лапищу на плечо, вдавил Кузьму в скамейку, на меня зыкнул так, словно молотом гвоздь забил.

   – Кузьма, а он же дело говорит, – впервые за весь вечер подал голос Степа, – я, конечно, в этом деле понимаю мало, но что-то такое слышал.

   Охотник исподлобья посмотрел на купца, но того это нисколько не покоробило, видать, не привыкать в гляделки играть со следопытом.

   – Ты, Михайло, раз начал говорить, не томи, – добродушно подержал меня староста.

   – Это, – я даже растерялся, с чего начать то, – так вот. Упырь это... Это человек, что пробудил «силу», скажем к ворожбе, ведовству, лекарству и, не допусти бог, к колдовству. А вурдалак – простой мужик.

   Как сложно объяснять непосвященным простые вещи, вон как глазенками лупают, силясь понять, что я несу.

   – Это ну, «сила» она, точнее, когда ее много, то из иного мира и вернуться тяжелее, держит она его так крепко, и чем больше, тем крепче, – вроде понимают, это и понятно, непростые мужики слушают, – а вурдалак, пока кровушки человеческой не попробует, слаб, и к «силе» не привязан.

   Я замолчал, сел обратно, видать, пока рассказывал, встал. В горнице висела тишина, все напряженно думали, даже жевать перестали. Фу, как же тошно тут, скорей бы уйти.

   – Я же говорил, что Миха мужик умный, а вы звать не хотели, – самодовольно пробубнил Тимоха.

   Это что же получается, виновник моего появления на совете Тимоха. Неожиданно.

   – Это что же выходит, Миньку спасите можно, – не уверенно промямлил Феакул, боясь спугнуть удачу.

   – Можно, – рыкнул Кузьма, – отвар приготовить, это не в тайном лесу обряды проводить, каждый справится. Кровь упырская есть? – кивок от каменщика, – а остальное у Ефросиньи спросим.

   Меня передернуло от одного упоминания местной лекарки, зараза, ненавидит меня пуще попа. Явно чувствует во мне нечисть, но пока доказать не может, оттого и жив еще.

   – Да что там спра... – оп, что это я несу, мало внимания привлек, надеюсь, никто не заметил моего порыва.

   Не, вроде всем не до меня.

   Вылечить вурдалака можно легко, нужно, главное, поймать, а там две луны продержать вдали от крови человеческой. А уже потом отварами в чувство привести вообще не трудно. Правда, стоит потом хлопцу кровушку испить, как сущность вырвется из него. Самое сложное – это поймать до первой жертвы, они же совсем без ума, когда обращаются.

   – Михайла, ты что-то там сказать хотел, – вот же гад старый, а всё слышит, я улыбнулся старосте.

   – Я-то спрашивал, как вурдалака ловить будем?

   – Да что ловить-то, он уже день как в подвале висит, – отмахнулся от меня Степан.

   О как, чудные дела творятся у нас в селе. И ундина, и вурдалак, и все всё знают, один я дурак дураком. Неправильно это.

   Теперь понятно, чего попа не позвали, кому захочется родное дитя на костер тащить да осиновый кол в грудь вбивать. Деревенские всегда сначала спасти пробуют, а уже если не выйдет, убивают. Городские только уничтожать горазды. Тьфу, аж противно стало. – Кузьма, и тут на девку с ворожбой все свалишь? – злорадно спросил купец.

   Кажись, я увлекся своими мыслями и что-то пропустил.

   – Да всё очевидно, Аньку хотела загубить завистница, а Митьку отравили за то, что знал лишнее. Почему не ядом? Дабы отвлечь внимание от Аньки, пока мы с упы... тьфу, вурдалаком, разбирались бы, уже давно все сроки вышли бы. Бабы в мести удержи не знают, хитрющие аки змеи.

   – А не слишком ли мал приз, чтобы столько мучиться? – задал разумный вопрос Степан. Кузнец с Феакулом выпали из разговора, их интересовало только спасение чад, а кто и как, пусть власть разбирается.

   – А дело не в призе, – охотник замялся, подыскивая слова, – вот охотник за зайцем может не один час гнаться, хотя олень куда предпочтительнее, да и убить порой легче. В общем, когда задета гордость, в средствах не сильно смущаются, да и азарт охотничий...

   Как-то все это звучит неубедительно, да ладно, дело не мое, точнее не Михаилы. А вот с новообразовавшимся вурдалаком поговорить нужно, чем раньше, тем лучше. Что-то совпадений слишком много, так и напрашиваются выводы...

   – А может это ваш упырь недавнишний, – заполнил я паузу закономерным вопросом. Лучше сам спрошу, отводя подозрения.

   – На кой упырю с фляги кормить Миньку, если кусать можно. Да и не вернется он сюда, побоится, – рассеянно высказался Кузьма.

   – Мих, тебе не пора ли, – ни с того ни сего буркнул Степан, – а мы тут пока другие дела порешаем.

   Ишь ты, какие важные, хоть щас на княжий двор да в соболиные шубы.

   Я не заставил просить себя дважды, поднялся, так даже лучше, смогу прогуляться, навестить подвал, да и сил находиться в избе уже не было.

   Выйдя из избы, глубоко вздохнул, мелкие капельки дождя приятно били по лицу, после духоты в помещении да оберегов, ночная прохлада, словно кружка пива наутро после пьянки. Надо спешить, пока мужики заняты, да и устал я, хоть прям тут падай и засыпай. Спустившись с крыльца, испуганно шарахнулся в сторону. Здоровенная псина, угрожающе рыча, прыгнула на меня, хорошо цепь крепкая да короткая, а то без неприятностей не обошлось бы. Нечего попусту дразнить пса, я быстро выскочил за калитку.

   Собаки странные животные, умные и чересчур верные хозяевам. Нечисть ненавидят всей своей сущностью готовы без приказа уничтожить любую тварь, ну если и не уничтожать, так предупредить хозяина точно. Я первое время даже сильно переживал по этому поводу, как жить буду, если постоянно, на меня кидаются да облаивают. Со временем, правда, псины перестали гавкать да бросаться, ну разве что первая сука в помете от черного кобеля. Дык это редко, да и в щенячьем возрасте удавить можно. Единственное, что приходит на ум, от чего собаки подобрели – они, видя меня каждый день с хозяевами, смекнули, мол свой, или почти свой. А сейчас еще проще стало, новые поколения псов, с молоком матери впитывают, что в селе живет упырь. Да и отвар специальный тоже помогает, хоть немного пахнуть человеком. Конечно расслабиться не получается, вот как сегодня, но это исключение из правил. Вот с лошадьми куда трудней, эти тупые пугливые скотины шарахаются от меня, как от прокаженного, красны девицы.

   Пока сокрушался по поводу общей нелюбви животных к нечисти, ноги донесли до ненавистного подвала.

   Принюхался, лишние глаза мне ни к чему, не дай бог, еще слухи поползут. Фу, хоть замка нету, только засов, а так пришлось бы возиться, шуметь. Тихо отворив дверь, видать, смазали петли, бесшумно проскользнул внутрь. Вгляделся в темноту, вот он, голубчик, более темное пятно весело на том же месте, что и я неделею ранее, точнее стоял, едва касаясь пола, но руки строго как у меня связаны за спиной. Кузьма себе верен.

   – Кто здесь? – недовольно прохрипел Минька.

   Учуял или услышал? Ладно, ща я тебя устрою кошмар безпорткового детства.

   – Кто тебя в мои угодья послал? Отвечай, тварь ничтожная, – придав голосу как можно больше хрипоты, спросил я.

   – Да кто ты такой, – ни страха, ни почтения, – зажги свет.

   Ах, света захотел, я чиркнул когтями по камням, выдавая небольшой сноп искр. Получилось так себе, летом куда зрелищнее получаеться. Вурдалак неуверенно поерзал несколько мгновений, затем заорал, словно хряк не дорезанный.

   – Ну, кто послал? – уже зверея по-настоящему, зарычал я.

   Вместо ответа крик. Я чиркнул еще раз когтями, вышло получше, чем в первый раз.

   – Кто, – похоже, совсем тупой, намеков ни разу не понимает, ладно спросим прямо.