Текст книги "Искатель. 1971. Выпуск №5"

Автор книги: Олег Куваев

Соавторы: Глеб Голубев,Богомил Райнов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Андреев хотел было возразить, но я предостерегающе поднял руку.

– Оставьте. Я знаю, что вы скажете. Советую вам не ломать себе голову над заданием, которое не только никто не возлагал на вас, но и в мыслях не допускал такой возможности.

– Товарищ инспектор, – тихо проговорил Андреев, – это задание возложила на меня моя покойная мать. А что бы вы сделали, если бы узнали, что вашего отца убили?

– То же самое, что делаю сейчас, – ответил я. – Выполнял бы свою работу. Мы лучше всего можем отомстить за убитых, если будем честно выполнять свою работу каждый на своем месте. Вы – на своем, я – на своем.

Андреев взглянул на меня, будто желая что-то сказать, но промолчал.

– Не забывайте, – продолжал я, – что каждый убитый – чей-то отец. И если у нас убийства давно стали редкостью, то это отнюдь не благодаря кровной мести. Иначе преступность не уменьшилась бы, а удвоилась. Вы, наверное, слышали что-нибудь о вендетте? Это как цепная реакция…

– К вашему сведению, я никого не собирался убивать…

– Не сомневаюсь. Но вы уверены, что никто не намеревался убить вас?

Словно музыкальная иллюстрация к моему тревожному вопросу, комнату наполнил звук разбитого оконного стекла. И я и хозяин вскочили почти одновременно. Я сделал Андрееву знак рукой – оставаться на месте, быстро подошел к окну и осторожно выглянул. Несколько мальчишек в панике удирали за угол.

– Эй вы, герои! – крикнул я им вслед. – Вот я вам задам!

Как же, задашь ты им. Не начинать же новое следствие о разбитом оконном стекле.

Опасный предмет лежал в углу комнаты. Как и следовало ожидать – обыкновенный теннисный мяч. Вот и все покушение.

Мой визит закончился.

– Ну что же, – проговорил я на прощанье. – Запишите номер моего телефона. Если вспомните что-нибудь или что случится, звоните. У меня предчувствие, как вы выражаетесь, что это не последняя наша встреча.

Андреев улыбнулся. Потом записал номер моего телефона.

«Визит без особенных результатов», – думал я, пересекая парк. Но в нашей работе результаты не всегда видны сразу. Некоторые разговоры, с виду абсолютно пустопорожние, иногда являются причиной массы интересных последствий. И между прочим, рождают в твоей голове новые вопросы.

Из многих вопросов, которые в этот миг больше всего беспокоили меня, один звучал так: куда пойти обедать?

Эту сложную проблему неожиданно разрешил транспорт: трамвай остановился на площади Ленина. Я зашел в закусочную. Устроился за отдельным столиком, но быстро заказать обед не удавалось. Хорошо, что мне было над чем подумать, так что время уходило не зря. Наконец появился официант и радостным голосом сообщил, что ничего, кроме жареной наденицы,[3]3
  Сорт колбасы.


[Закрыть] нет.

– Как раз наденицу я и хотел…

Официант поторопился исчезнуть.

– И один салат… – крикнул я ему вслед. Тот даже не оглянулся.

– И стаканчик вина… – добавил я, хотя официанта уже не было видно.

Представьте себе мое удивление, когда всего через пятнадцать минут все три мои заказа были выполнены. Официант-виртуоз на лету воспринимает, запоминает и выполняет заказ.

Наденица оказалась холодной, но я настолько привык к остывшим блюдам, что мне показалось, будто она горячая. Аппетитно давлюсь, одновременно решая служебные вопросы. Больше всего меня интересовала история с этими фактами. Почти доказано, что у Медарова действительно имелись какие-то доказательства против Танева, и можно считать доказанным, что это документы. Долгие годы, пока Медарова не было, они, очевидно, находились в маленьком сундучке. К сожалению, сундучок, как и сами доказательства, куда-то исчез. Если бумаги попали к тому, кого они интересовали сильнее всего, искать их – напрасный труд. Существует, правда, и другая возможность: Медаров мог оставить документы на временное хранение у кого-нибудь из своих знакомых. И это вполне вероятно, учитывая, что Танев для Медарова был «опасным человеком». Опасный человек, уничтожая доказательства, мог уничтожить и того, кто их носил при себе. И наоборот: владелец таинственных документов находился в относительной безопасности, пока «опасный» человек знал, что эти документы передали третьему лицу, которого он не знает. Механизм шантажа…

Я заплатил по своему скромному счету и поднялся, сожалея, что не могу пойти в кино. Хорошо все-таки, что у Медарова небольшой круг знакомых. Я рассчитывал обойти всех за один вечер. Поскольку Андреев из списка вычеркнут, я направился к Сираковым.

Вообще-то, вычеркнут объект «Андреев» из списка или нет, еще не ясно. Добрые глаза человека еще не означают, что все его слова – истина.

Солнце в этот день не спешило прятаться. Наверное, хотело посмотреть матч «Славия» – «Левски». Судя по всему, на стадионе будет сегодня полно народу, – большинство машин двигалось в направлении стадиона. К сожалению, я должен идти на свой матч, без публики и оваций. Правда, это не означает, что в случае неудачи меня не освищут. Я буду освистан беззвучно, но от этого только больнее.

Вот и дом Сираковых. На сей раз в виде исключения начну с чердачного этажа.

– А, это вы, – усмехнулась Лида, открывая мне дверь. – Какое совпадение… Я как раз думала о вас.

– Очень мило, – проговорил я. – Надеюсь, вы не думали обо мне ничего плохого?

– Напротив. Хочу написать вас как положительного героя.

– Гм… – пустил я в ход мое любимое восклицание, заходя в мастерскую. – В этой роли я еще не был.

– Я вспомнила о вас в связи с Медаровым, – объяснила Лида.

– Неужели? Ну тогда это действительно совпадение. Я тоже вспомнил о вас в связи с Медаровым…

– Помните, – продолжала девушка, не слушая меня, – я хотела написать портрет Медарова. А потом узнала от вас, что он умер. Но мысль об этом образе хищника не оставляла меня. Вы говорили еще, что от таких образов нет особой пользы. В ваших словах что-то было… В том смысле, что такой образ не может быть темой сам по себе, и поэтому у меня возникла идея использовать этот образ как противопоставление.

– Интересно… – пробормотал я, поглядывая на часы.

– Я решила создать конфликтную композицию, построенную на двух образах: новое и старое, вы и Медаров…

– Гм… А какой именно вы себе ее представляете? Мы сидим и беседуем? Или…

– В том-то и сложность проблемы: – какой будет ситуация. Я надеялась, что вы мне посоветуете.

– Сомневаюсь, – покачал я головой. – У нас есть кружок самодеятельных художников, но я, признаться, туда не записался…

– Вы могли бы помочь мне как практик…

– Хорошо, – согласился я, – подумаю. А теперь помогите мне вы.

Лида вопросительно взглянула на меня.

– Медаров часто приходил сюда. Вы хорошо относились к этому орлу-стервятнику. Естественно допустить, что и он чувствовал какую-то симпатию к вам. Возможно, даже доверял.

Я умолк и посмотрел на мою собеседницу.

– Не исключено, – ответила она, – ну и что?

– Вот я и подумал, не выразил ли Медаров своего доверия… как-нибудь материально? Не оставил ли вам, скажем, на сохранение каких-нибудь вещей, документов?

– Нет, – без колебаний ответила Лида, – ничего не оставлял.

– Это я и хотел узнать. А какие взаимоотношения были у Медарова с вашей матерью? Влияла ли на них неприязнь вашего отца?

– Ничего не могу сказать. Мать вроде чувствовала себя виноватой за грубость отца. Приходила к дяде наверх, приносила еду…

– Прекрасно, – заметил я. – Не смею больше задерживать вас. Вы, наверное, работаете…

И указал на пейзаж, стоявший на мольберте. Кстати, насколько я разбираюсь в живописи, с тех пор, как я приходил впервые, к картине никто не прикасался.

– В том-то и дело, что не работаю, – возразила Лида. – Мысль об этой композиции все время беспокоит меня и мешает работать. Я надеялась, что вы поможете мне…

«И я надеялся, что ты поможешь мне, но случилось не так, как хотелось», – сказал я мысленно, а вслух проговорил:

– Беда в том, что наша действительность бедна живописными ситуациями такого рода. Пистолеты, знаете ли, давно изъяты из обихода. Вообще, если хотите послушаться моего совета, возьмитесь за другую тему…

– Ох, вечно оно так, – вздохнула Лида, провожая меня к двери. – Только подумаешь, что нашла хороший сюжет, как обязательно что-нибудь произойдет и собьет тебя с толку…

– Не только у вас так, – успокоил я девушку. – Со мной тоже случаются такие мелочи…

Облегченно вздохнув, я спустился по лестнице и позвонил семейству Сираковых.

После третьего звонка дверь открылась, и из полутемного коридора выплыла апатичная физиономия Сираковой.

– Опять вы? – сонно спросила хозяйка.

– Да, опять я. И снова в час послеобеденного отдыха.

– Это правда. Мы с мужем решили отдохнуть, – чуть приветливее пробормотала Сиракова. – Заходите, я сейчас разбужу его…

– Не стоит, – удержал я женщину. – Не будем прерывать отдых ученого.

После нескольких контузий о мебель в темном коридоре мы оказались в знакомой мне гостиной. Я вежливо отказался сесть и попытался избегать тяжелого взгляда, которым смотрел на меня философ с фотографии.

Повернувшись спиной к реликвии, я спросил у Сираковой:

– Ваш брат не оставлял вам чего-нибудь на сохранение? Заметьте, что такие вещи, как деньги или ценности, меня не интересуют.

– Ничего не оставлял, – ответила женщина грустно. Ее взгляды на вещи и ценности явно расходились с моими. – Когда он доверил мне сундучок, обещал хорошо отблагодарить, а когда я вернула его, ничего не дал. Честное слово… Он только на посулы был щедрым…

– Не о деньгах идет речь, – напомнил я, – а какие-нибудь вещи – документы, пакет?

– Ну, ровно ничего не оставил, – проговорила хозяйка так же тоскливо, думая, наверное, о своем. – «Скоро щедро отблагодарю тебя», – говорил он. Но так я ему и поверила. Он только на словах был щедрым.

Я поспешил исчезнуть, прежде чем проснется ученик Декарта. Итак, ничего определенного. Разве что уменьшился список визитов.

Следующий этап: квартира Танева. Звоню по порядку номеров. Один раз. Никакого ответа. Двойной сигнал. Тот же результат. Три коротких последовательных призыва. На пороге появляется Мими.

– Ну мне просто повезло. Именно вас я и искал.

– Расскажите кому другому, – отвечает Мими, давая мне пройти. – Сначала позвонили к Таневу, потом Вере, а когда никто не открыл, вспомнили обо мне.

О, эти женщины! Ничто не пройдет мимо их внимания.

– Это только для того, чтобы выяснить ситуацию, – объяснил я. – Мне нужны именно вы.

– Вы, случайно, не влюбились? – спросила Мими, провожая меня в свою комнату.

– Почти угадали. Действительно влюбился. Только не в вас…

– Не оправдывайтесь, – перебила Мими. – Я уже говорила вам, что мужчины мне осточертели.

За оливково-зеленой занавеской произошли перемены. Комната казалась значительно более приветливой и даже просторной благодаря тому, что все вещи были расставлены по местам. Из радиолы, насколько я понимаю в музыке, доносились звуки какой-то бразильской самбы.

– Чем вас угощать? – спросила Мими.

– Ответами на несколько простеньких вопросов, – скромно ответил я. – Медаров у вас ничего не оставлял?

– Кроме бутылки мастики и бутылки коньяку, ничего. Коньяк уже выпили, а мастика еще есть.

– Жаль, что не наоборот. Я, как и вы, не пью мастику. Хотя скоро, наверное, придется начать. Ну сейчас меня интересует не водка. Не оставлял ли старик какого-нибудь пакета, документов, блокнотов, письма?

– Ух, какой вы… – вздохнула Мими. – Если бы оставил, я бы сказала вам об этом еще при первой встрече. Не такая уж я дурочка.

– Не сомневаюсь в этом. Но иногда случаются провалы в памяти… Гм… Вы, я вижу, прибрали…

– Воспользовалась вашим советом, – сухо ответила Мими. – Ведь жить следует хорошо, а не как-нибудь…

– Именно так, – кивнул я. – Но в данном случае вы действовали не только потому, что посоветовал я. Сами, наверное, увидели, что это никуда не годится. Вот и хорошо.

– Хорошо, – равнодушно согласилась Мими. – Если не лопну с тоски…

Я уже собрался было идти, но последнее замечание натолкнуло меня на мысль, что можно выкурить еще одну сигарету. Достал пачку и предложил Мими. Закурили.

– Первое условие, чтобы не лопнуть с тоски, – заметил я, – избегать скучных людей. Это я знаю по собственному опыту.

– Это и без опыта известно.

– Верно. Известно также, что если отказываешься от чего-то, нужно заменить это другим, ибо иначе уберете в комнате, надеясь начать новую жизнь, а потом, когда нечего больше будет прибирать, ляжете и умрете с тоски. Но, что гораздо более вероятно, вернетесь к настоящей жизни.

– Вам бы не в милиции, а в детском саду воспитательницей работать, – заметила Мими, – так просто вы объясняете… Все просто только на словах…

– Да и в жизни не бог весть как сложно, – возразил я. – Порываешь с одними знакомыми, находишь других. Вот и вся сложность. И самое главное – не считать, что жизнь сплошной праздник. Праздники даже по календарю бывают не очень-то часто.

– Хорошо, – проговорила Мими, – буду считать вас моим консультантом…

– Консультант у вас есть здесь, по соседству. Ваша приятельница Вера. Если она еще не приятельница, то вполне может ею стать. Ничего, что она называет вас Сусанной… Хотя, понятно, это ваше личное дело. – Я погасил сигарету в пепельнице и взял шляпу. – Да, чуть не забыл. Я поинтересовался этим инцидентом. Оказывается, ваш приятель Жора первым полез в драку. А вы, желая помочь ему, лжесвидетельствовали в его пользу. Но поскольку это первый поступок такого рода, вас беспокоить не будут. До свидания.

– До свидания, инспектор.

И снова я на улице. На тротуарах полно народу. Только что закончился матч. Счета я не знаю. Знаю одно: у меня пока что ноль. Из четырех объектов остался только один. Это порядочно отсюда. Там, где мы в свое время бывали на экскурсии с учительницей. Но ничего, воспользуемся троллейбусом.

Квартира Илиева. В холле новая мебель. На стене – картина. Комната наполнена резким запахом одеколона. Я вопросительно взглянул на хозяина.

– Это вы так надушились?

– Скажете тоже! – Илиев невольно улыбнулся. – Жена собралась куда-то в гости, наверное, это она.

– А Танев к вам не заходил?

– Нет. Я его не видел… Да вы садитесь!

Издалека доносились звуки скрипки. Кто-то упражнялся. Судя по всему, не все еще получалось. Хорошо, что в детском возрасте я не прошел через эти муки инквизиции.

– Некогда мне рассиживаться, – говорю. – Иду в театр, «Преступление и наказание». Не видели? Хотя можно и не смотреть. Все известно заранее: убийство, ложные свидетельства и все такое. Я случайно попал в ваши края. Вот и решил заглянуть, узнать, не оставлял ли случайно Медаров вам чего-нибудь: какого-нибудь сундучка, документов?

– Нет. Ничего такого не оставлял.

Голос Илиева звучит спокойно. Но многие лгут со спокойной совестью. Правда, я не сторонник поспешных выводов. И вообще, любить резкие духи не запрещено законом. Даже если они отвратительно пахнут. Что-то среднее между запахом сирени и йодной настойки.

На дворе уже стемнело. Конец матчам, прогулкам и воскресному дню. Да, «растрачен недельный отпуск», как выражаются в одном старом фильме. Но ведь остается театр, может заметить внимательный читатель. К сожалению, не остается и театра. История с театром была просто маленькой выдумкой.

И вот я снова дома. Не больно у меня уютно, но кровать есть. Включаю электрокамин, надеваю пижаму и ложусь. Решаю не читать, а просто постараться поскорее заснуть.

Не стану вам рассказывать, что именно мне снилось. Проснулся я неожиданно, с неясным ощущением того, что опаздываю на работу. В комнате действительно пронзительно звенело. Однако не будильник, а телефон. Я протянул руку к тумбочке, и взял трубку:

– Да, да, это я… А-а, дежурный… Что?.. Кто? Андреев? Где? В управлении?.. Пусть подождет, сейчас еду.

Итак, без представления все же не обошлось. Пусть и не театрального. Быстро оделся, схватил шляпу и выбежал на улицу.

Андреев ждал меня в коридоре управления. Он явно был чем-то угнетен.

– Ну что нового? – бодро спросил я.

– Происходят странные вещи, – проговорил Андреев.

– Например?

– Вышел я вечером, возвращаюсь и вижу, что в комнате горит свет…

– Ну и?..

– И – ничего. Я не решился войти. Явился к вам.

– У кого еще, кроме вас, есть ключи от квартиры?

– Ни у кого.

– А может быть, вы забыли выключить свет, уходя?

– Это исключается.

– Хорошо, – сказал я, – поговорим по дороге.

Сели в дежурную машину и через пять минут были у квартального скверика. Левое окно во втором этаже действительно освещено.

– Просто мистика… – бормотал Андреев, пока мы вместе с милиционером поднимались по лестнице.

«Да уж, мистика, как бы не так, – ответил я мысленно, – блуждал целый день, чтобы вернуться на исходную позицию».

Я взял у Андреева ключ, бесшумно открыл. Тихо. Квартира кажется безлюдной. Но в тишине могут говорить вещи. Холл сохраняет еще более или менее пристойный вид. Зато комната – как после налета бандитов. Из шкафа выброшены на пол все вещи, перевернута кровать, опустошена тумбочка. Ковровая дорожка, одеяло – все скомкано, перевернуто. Искали, видно, тщательно, но в спешке.

– Как вы считаете, сюда кто-нибудь заходил? – спросил я Андреева, шедшего сзади.

– Вы, как специалист, установите это точнее, – сухо ответил хозяин.

– Откуда мне знать? – проговорил я добродушно. – Когда я собираюсь выйти из дома, у меня все разбросано, как после обыска.

– А вот у меня всегда прибрано. Как тогда, когда вы сидели здесь первый раз.

– Вы не ощущаете никакого запаха? – спрашиваю.

– Пахнет скипидаром, – ответил Андреев.

В комнате действительно ужасно воняло мастикой для пола.

– Утром не пахло, – заметил я.

– После вашего ухода женщина, которая прибирает у меня, натирала паркет, – объяснил Андреев, слегка удивленный тем, что я обращаю внимание на запахи.

Милиционер стоял, на пороге комнаты.

– Вы свободны, – сказал я, – машина тоже.

Он козырнул и вышел. Теперь можно задавать следующий вопрос.

– А это случайно не ваша подруга Вера?

– Почему – Вера?

– Так. Открыла отмычкой и нарочно разбросала все, чтобы вы поняли, как трудно хозяйничать холостяку.

– Зачем вы шутите? – спросил Андреев. – Ведь речь идет о серьезных вещах.

Голос у него спокойный, но знаем мы это спокойствие перед бурей.

– Ваш вопрос уместен, – киваю я. – Но адресовать его следует вам.

– Не понимаю.

– Не понимаете? Послушайте, Андреев! – Я уже не шутил. – Доставайте из кармана то, что прячете, и давайте сюда! – Я протянул руку.

Хозяин смотрел на меня пораженный. Раздражение, которое, казалось, вот-вот прорвется, уступило место явному замешательству.

– Вы слышали, что я сказал? Давайте сюда! – проговорил я. – И поскорее, а то у меня затекает рука!

Андреев наконец решился. Расстегнул пиджак и из внутреннего кармана, застегнутого французской булавкой, вынул маленький квадратный, похожий на пачку сигарет пакетик.

– Ого, даже булавкой застегнули, – заметил я, отправляя пакетик в свой карман. – Блестящая идея. А не подумали вы о том, что вместе с этой французской булавкой, пиджаком и всем прочим вы могли оказаться где-то между урнами на свалке, направив внимательный, но неживой взгляд в небо? Как видите, – добавил я, указывая на разгром в квартире, – ему сам черт не брат. Ваше счастье, что он думал, будто вы спрятали пакетик дома, а не носите его с собой. Словом, он недооценил вашего легкомыслия…

– Вы начинаете относиться ко мне совсем как к ребенку, – обиженно пробормотал Андреев.

– Вы еще должны благодарить меня за это! Если бы я относился к вам серьезнее, я должен был бы арестовать вас как лжесвидетеля. А теперь объясните, что именно произошло сегодня после обеда.

Я сел на табуретку рядом с кроватью и закурил. Андреев поднял с пола матрас и тоже сел.

– В два часа я встретился с Верой. У меня были билеты в кино. Из кинотеатра вышли около четырех. Потом погуляли в парке, сидели в «Берлине». А потом я проводил Веру и вернулся домой.

– В котором часу?

– Где-то около восьми…

– Дальше.

– Еще когда я открывал дверь, мне показалось, что звонит телефон, но, когда вошел, звонок прервался. Некоторое время спустя, когда я пошел на кухню, чтобы поставить чай, телефон зазвонил снова. Побежал в спальню, удивленный, потому что мне мало кто звонит, особенно в воскресенье. Говорил незнакомый мужчина: «Товарищ Андреев?» – «Да», – говорю. «Мне нужно поговорить с вами по очень важному делу, оно не терпит отлагательств». – «Говорите». – «Нет, – отвечает он, – по телефону не могу». – «О чем все-таки идет речь? – спрашиваю. – И кто вы такой?» – «Вы меня не знаете, – говорит, – а о деле я по телефону говорить не могу. Во всяком случае, это дело касается вас лично. Давайте встретимся на остановке Княжево ровно в половине девятого. Буду ждать вас у павильона. Там все и объясню». Я хотел спросить, почему бы ему не прийти ко мне, но незнакомец уже повесил трубку. Вот и все.

– Вспомните точно, когда вам позвонили.

– Да, наверное, минут через пятнадцать после того, как я вернулся, значит, приблизительно без четверти восемь.

– И вам назначили встречу на восемь тридцать… Рассчитали время так, чтобы вы ничего не успели предпринять. И вы, ясное дело, помчались в Княжево?

– А как же. Почему бы не проверить, что случилось?..

– Почему бы, действительно… А вы поинтересовались, что в этом пакетике?

– В том-то и дело, что ничего. Кожаная записная книжка с двумя десятками имен и цифрами рядом с ними. Никакого намека на доказательства.

– Не беспокойтесь. Иногда доказательства – вещь не для всех ясная. С точки зрения людей, похожих на вас, нож – приспособление для резания хлеба, но когда эта вполне невинная вещь окажется на столе у следователя, она может заставить задрожать кое-кого… Припомните лучше, что вы еще утаили от меня?

– Ничего не утаил, – ответил Андреев. – Я сразу так решил: ничего, кроме записной книжки, не скрывать.

– Гм… – хмыкнул я, недоверчиво глядя на собеседника. – А записную книжку зачем?

– С ее помощью мы с Верой рассчитывали заставить Танева признаться. Я лично не понимаю, какие доказательства могут быть в ней, но если Медаров так тщательно прятал ее, значит в ней что-то есть. Возможно, написано что-то невидимыми чернилами или спрятано в обложку… Мы с Верой решили предложить Таневу обмен, предварительно установив в Вериной комнате потайной магнитофон. Я, знаете, разбираюсь в магнитофонах.

– Лучше бы дали мне пепельницу, – заметил я.

Андреев огляделся, но в комнате царил такой беспорядок, что хозяин вместо пепельницы мог предложить мне только пустой стакан.

– Магнитофон, говорите? – продолжал я. – Хитро придумали…

– Еще бы. Все равно, что мы сказали бы ему, лишь бы он признался. Это и следствию пригодилось бы. Запись, которую мы собирались сделать, предназначалась для вас…

– Очень мило, – кивнул я, выпуская струйку дыма.

– Вы ничего не вытянули бы из такого, как Танев. Единственное, на что он мог рассчитывать в ответ на свою откровенность от вас, – это смертный приговор. А мы предложили бы ему то, что его больше всего интересовало: «Если скажешь, кто и как убил Андреева, получишь записную книжку».

– И он сразу же начал бы рвать на себе волосы и расплакался бы: «Это я убил его!» Хорошо придумали.

Андреев старался не обращать внимания на мою иронию, но, очевидно, и сам уже усомнился в правильности своего плана. И сказал, словно оправдываясь:

– С нас бы хватило, если бы он признался, что присутствовал при убийстве. Чтобы получить в руки записную книжку, он в чем-нибудь да признался бы, будучи уверен, что потом легко откажется от своих слов…

– А в это время тайный магнитофон ведет фатальную для него запись, – добавил я. – Упаси меня бог от таких активистов! Вы меня в могилу сведете своими связями с преступным миром. Какой голос разговаривал с вами вечером по телефону?

– Мужской голос, низкий, но какой-то хрипловатый.

– Естественно. Говорил через носовой платок. Если бы вы услышали его опять, узнали бы?

– Не уверен…

– Впрочем, желаю вам никогда впредь не слышать, – добавил я, задумчиво глядя на Андреева. – Да, товарищ инженер-электрик, мне только недоставало заботиться сейчас о вашей безопасности.

– Неужели вы думаете?..

– А вы нет? Если он не нашел того, что искал, и если этому человеку море по колено, то логично предположить, что поиски будут продолжаться. Вы играете в белот?

– Плохо… – буркнул Андреев, несколько удивленный неожиданным вопросом.

– Вот видите, но лучше, если вы проиграете в белот, чем если случится кое-что похуже. Значит, на эту ночь я пришлю вам партнера для игры в белот. А завтра утром другой товарищ проводит вас на работу. Вы разрешите позвонить?

– Телефон в холле…

– Знаю, – сказал я, поднимаясь. – Кстати, это была ваша первая ошибка в разговоре со мной. В следующий раз, когда будете рассказывать, что кто-то пришел к вам с противоположного конца города, чтобы сообщить бог знает какую чушь, сперва спрячьте телефон. Иначе вам никто не поверит. А впрочем, и это не поможет. Ваш номер есть в справочнике…

После этого поучительного замечания я вышел в холл, а хозяин принялся наводить порядок.

– Меня обокрали! – мгновенье спустя крикнул Андреев. В голосе его звучало облегчение, да, почти так. – Нет моего нового костюма… и денег нет…

– Сколько денег?

– Немного, конечно: пятьдесят левов. Но важно, что их нет. Значит, это просто кража!..

– Пусть делают выводы те, кто хоть немного разбирается в технике краж, – ответил я, подходя к телефону.

Поднял трубку. Гудка нет. Подул, потом дернул шнур. В моей руке лежал оборванный провод.

– У вас отрезали шнур, друг мой, – сказал я Андрееву, стоявшему на пороге комнаты.

– Как это?..

– Так вот и отрезали, – объяснил я, показывая оторванный конец. – Слишком серьезные предохранительные меры для такой пустяковой кражи.

Затем повернулся и вышел, оставив Андреева в его разгромленной комнате.

На бульваре я из первого же таксофона позвонил в управление и отдал необходимые распоряжения. На этом мои служебные обязанности на сегодня завершены. Не очень-то рано – почти час ночи!

Улицы пусты, и – самое главное для меня! – закрыты все – предприятия общественного питания. Хорошо, что в центре города есть одно исключение. Итак, я направляюсь к центру, подытоживая мысленно результаты следствия. Для трехдневного расследования у меня в руках не так уж мало фактов. Но все же недостаточно, чтобы завершить его. Какой-нибудь шутник может опять поинтересоваться: «Эй, ну что ты ждешь, почему не хватаешь Танева за шиворот?» Терпение, дружок, терпение. Мы работаем по плану.

Ресторан гостиницы «Рила» еще открыт. Я выбрал себе столик рядом с оркестром не из любви к музыке, а потому, что его обслуживает мой приятель. Он быстро взял заказ и так же быстро перешел к теме «Сегодняшний матч». Я остановил его именно тогда, когда он описывал, как «нашим» забили роковой гол.

– Худо, – проговорил я, – но еще хуже, что я ужасно голоден.

– Извини, – понял приятель и исчез на кухне, оставив меня наедине с моими мыслями.

А впрочем, не совсем наедине, ибо у меня над головой загрохотал оркестр. Я вообще не большой любитель чардаша, а чардаш на пустой желудок – это просто невыносимо. Хорошо, что я предусмотрительно заказал бифштекс. Значит, музыка натощак будет недолго.

Съев бифштекс, я заказал коньяк.

– Как коньяк? Без кофе? – удивился мой приятель.

– Ну раз нужно, давай и кофе, – сдался я.

Что до меня, то пить коньяк с кофе – значит просто портить себе удовольствие и выбрасывать деньги на ветер. Однако мой приятель официант другого мнения. Ну ладно… В этот момент мысли мои были уже далеко. У Илиева сильно пахло сиренью. А вот у Андреева этого запаха не чувствовалось. Правда, при таком резком запахе скипидара нежный весенний аромат вряд ли почувствуется. Вообще, меня уже начинает тошнить от этого расследования с запахами – мастики, сирени, скипидара.

Я выпил коньяк и попросил счет, покорно выслушав рассказ об окончании матча.

– Выходит, побили наших, – проговорил я сочувственно, хотя я сам, если вам угодно знать, не отдаю предпочтения ни одной команде. Команда… Очень она мне нужна, раз я так и не стал вратарем мирового класса.

– Побили, – грустно проговорил приятель. – Не успели наши отыграться…

– Дай мне счет, – напомнил я. – И не вписывай оркестр. Я не танцую.

Я заплатил, сказал ему на прощанье еще: «Во втором круге отыграемся», и вышел.

Ночь. Софийская ночь. Белый неоновый свет падает на безлюдные улицы. Сияют витрины магазинов. Кожаные пальто. Женское белье. Хрусталь, сервизы, сувениры. Когда-то, в начале моей карьеры, я попал в аварию на мотоцикле. Тогда улицы не были еще расчищены после бомбардировок. Помещения магазинов зияли, как черные провалы. Кое-где привратники успели уже соорудить из битого стекла и дощечек некое подобие витрин, за которыми лежали дешевые пуговицы и туфли на картонных подметках. В воздухе еще держался смрадный запах пожарищ.

А теперь – асфальтированные улицы, неон и освещенные витрины. Именно мимо них и шагает ваш Петр Антонов, думая о прошлом и нынешнем дне города. «Моего города», – как любят выражаться некоторые поэты. Почему твоего, а не моего, скажем? Только потому, что ты воспел его светлым и чистым? Мое почтение. Ведь и я принадлежу к тем, кто болеет душой за его чистоту. Хорошо, что я не очень честолюбив. Профессия у нас такая – хвастаться не любим. Ходим скромно, незаметно. В ночной тиши.