Текст книги "Гидрономикон. Часть 1(СИ)"

Автор книги: Олег Марин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Когда серый рассвет неуверенно осветил внутренности палатки сквозь тонкую ткань, Инга поняла, что больше не вынесет этой пытки. С трудом выпуталась из спальника и на четвереньках выползла наружу. Встать в полный рост удалось только в три приема. Все тело ныло как подточенный кариесом зуб, колени отчаянно хрустели, а в глаза точно песку насыпали.

Спустилась к реке, цепляясь за что придется, и все-таки дважды упав. Поплескала в лицо ледяной прозрачной водой. Поняла, что забыла взять умывальные принадлежности и чтобы почистить зубы, нужно проделать весь этот путь наверх, а потом опять вниз.

"Надо, надо умываться по утрам и вечерам", – пробормотала Инга. С надеждой глянула в сторону лагеря – вдруг кто-нибудь из мужчин как раз собирается спускаться и сможет захватить ее "мыльное"? Как бы не так.

Она тяжело вздохнула, опускаясь на гладкий, обточенный водой валун у самого потока. Папа-папа... Неужели твоя вера в чудесные свойства обыкновенной воды оправдывает все жертвы? Егор уже шестой, кто не вернется с этих мрачных берегов.

Стоп, оборвала себя Инга. Еще не все потеряно. Герман считает, надежда есть. Как раз во время последнего перехода, перед этим злополучным каскадом, он рассказывал о группе русских, сплавлявшихся в этих же местах, только по другой речке. Выжили двое из всей команды. И нашли их... через неделю, кажется. Или через месяц. Неважно. Главное, что нашли и, причем, живых, только слегка похудевших. Ну, или не слегка...

Мда, Горцу худеть некуда, с мрачной иронией подумала Инга. Пока толстый сохнет, худой сдохнет, как говорится. Тьфу! Да что за слова-то в голову лезут! Все, хватит рассиживаться, надо завтрак готовить. Мужчины скоро проснутся.

Комковатую переслащенную овсянку сжевали молча. Запили слишком крепким чаем. С самого начала похода так сложилось, что готовку оставили за ней, хотя она и дома-то не слишком часто подходила к плите. Мужчины ставили лагерь, таскали воду, натягивали веревки, на которые потом развешивали вещи сушиться, и ждали, что она приготовит горячий ужин. Инга же, сдирая с себя мокрый гидрокостюм, думала, что и пальцем двинуть не сможет, не то что готовить ужин на толпу голодных мужиков. Только кого это интересовало? Шовинисты! А, собственно говоря, почему она?! Что за патриархальные гендерные стереотипы?

В первый вечер Горец, закончив с делами, распаковал гитару и лениво перебирал струны, глядя, как Инга мыкается с горелкой и котелками. Хмыкнул презрительно и пропел на мотив песни из старого фильма про декабристов:

Зажав в руке половник с миской,

Ты смотришь преданно в глаза.

На завтрак будет только каша,

На ужин – только колбаса.

С котла потянет сизым дымом,

Его на углях повело.

Не доверяйте деве юной

Вы в этой жизни ничего.

И еще раз издевательски:

Не доверяйте де-е-еве ю-ю-ю-юной

Вы в этой жизни ничего-о-о!

После этого, как ни в чем не бывало, отложил гитару и взялся за горелку: «Сегодня пайку я приготовлю, жрать очень уж хочется. Но с завтрашнего дня будешь кашеварить сама. Учись».

Но и в следующие дни он постоянно терся рядом, мешая непрошеными советами: "Хорош сахару уже! Водички еще плесни! Огонь-то убавь, не видишь, что ли?!" Инга огрызалась, но Егор в пререкания не вступал, пожимал плечами и сам доливал воды, помешивал, пробовал, что-то сыпал в котелок... И каша всегда получалась в меру сладкой и без комков, а мерзкое сублимированное мясо становилось похоже на настоящую говядину. Еда не пригорала и доваривалась, а добавки было всегда вдоволь.

Инга впихнула в себя еще пару ложек овсянки, понимая, что если она не поест, то дальше идти не сможет.

– Если мы выживем, нам будет все нипочем! – наиграно-бодро вдруг заявил Левушка.

– Не каркай, – буркнул Герман, пристально изучая размазанные по миске остатки каши.

Левушка моментально надулся:

– Сема, что они все ко мне придираются? Я просто хотел слегка разрядить обстановку! Могу я вздохнуть спокойненько, раз уж наш угрюмый друг больше не...

– Заткнись! – рявкнул Герман, вскакивая.

Звонко брякнула о камни отлетевшая миска. Левушка испуганно съежился и попытался слиться с пейзажем.

Герман постоял, тяжело дыша, сжимая и разжимая кулаки. Потом с видимым усилием взял себя в руки и опустился обратно на пенку. Жестко прищурился, вдруг став удивительно похожим на Горца, и заговорил, скупо роняя слова:

– Каскад нам не пройти. Будем обносить . Дальше пойдем аккуратно. Мы с Ингой первые, вы следом. Смотреть в оба.

– Хренушки! – с отчаянной храбростью смертника вякнул Левушка из-за спины Семена. – Меня туда, – он ткнул пальцем в сторону реки, – больше и под пистолетом не загонишь! Я, можно сказать, только жить начинаю!

– А что ты предлагаешь? – окрысился руководитель похода. – Я уже понял, что на Горца вам положить с прибором, но дальше-то что? Лечь на берег и ждать конца?

Инга зачем-то подняла руку, как школьница на уроке, и неуверенно спросила:

– А телефон? У нас же был спутниковый телефон на крайний случай?

Герман отвел глаза.

– Гор при себе все держал. В гермике. Вместе с документами.

– А если...

– Нет никаких если, – оборвал он. – По этой реке не ходят и искать нас никто не будет.

– Вернуться можно? – спросил Семен.

Герман покачал головой:

– Десять дней на маршруте... Триста километров. По таким горам, с барахлом, без снаряжения... Нереально.

– А по берегу? – пискнул Левушка.

– Много ты тут берегов видел? Да вы поймите, осталось-то – раз плюнуть! Главное, этот каскад обойти. И еще пара-тройка переходов до выброски. Как два пальца об асфальт!

Инга встрепенулась.

– Погоди, как это до выброски? А пещера? Мы так не договаривались...

Герман смерил ее тяжелым взглядом исподлобья. Да, она понимала, как это выглядит со стороны. Человек пропал, а бессердечная стерва вспоминает о каких-то глупых обязательствах. Только что же, выходит, все было напрасно? Месяцы ожиданий, боль, кровь, пот, слезы, лишения... Все зря? Что случилось с папиной экспедицией, они так и не узнали, и другого шанса уже не будет. Пусть считают ее чудовищем, бездушной тварью, но не спросить она не могла!

Герман отвернулся и заговорил скучным протокольным тоном:

– Вас предупреждали, что руководитель похода, то бишь я, имеет право прекращать движение по маршруту, изменять маршрут и график движения, возвращаться или поворачивать в ближайшие населенные пункты при резком ухудшении погоды, во время стихийных бедствий и при других обстоятельствах, делающих дальнейшее продвижение по маршруту опасным. Согласие на это вы дали в письменном виде. Сейчас именно такие обстоятельства, и дальнейший поиск пещеры я считаю нецелесообразным. Так что идем к точке выброски. Всем понятно?

– Я за, ― поддержал его Семен.

– Ага, – заныл Левушка, – а если там еще один этот... каскад? Или не один!

– Судя по картам, серьезных препятствий до конца маршрута больше нет, – заверил Герман.

– По ка-а-артам... – не унимался Левушка. – Знаем мы эти карты! Да у тебя ее, наверное, вообще нет. Думаешь, я не слышал, как пару дней назад вы с Горцем обсуждали, что это река с блуждающим руслом, и она вообще не соответствует лоции.

Инга переглянулась с Семой.

– Это правда?

Герман поднял руку и, не вдаваясь в подробности, отрезал:

– Вы знали, что река сложная и по ней мало кто ходил, но вас это не остановило. Все, минутка демократии закончена. Я теперь не только руководитель похода, но и гид-проводник в одном лице, и...

Инга поднялась, собрала посуду и отправилась к реке. Был бы тут Санька, наверняка смог бы доказывать, что форсмажора никакого нет, и им полагается неустойка. Только, какой толк препираться? Герман прав – теперь он за главного, ему и решать. И Левушка это понимает не хуже остальных. Просто страх сильнее разума. Так всех нас в трусов превращает мысль...

Она разложила на камнях миски, ложки, кружки. Посидела, бездумно глядя на бегущую воду. И заплакала.

***

Мокрая веревка дернулась как живая и выскользнула из рук.

– Я же сказал: держи! – рявкнул Герман. Досадливо поморщился: – Ладно, проехали. Извини. Сядь вон на камушек, отдохни, я сам закончу.

Инга послушно направилась к обломку скалы, валяющемуся на берегу. Села, принялась разглядывать ладони. Мозоли, подживающие и свежие ссадины, траурная кайма под ногтями... Зачем я здесь? Предки были хранителями тайны! Подумаешь! Тоже мне, тайна. Пара-тройка баек. У всех коренных питерцев есть такие семейные легенды. Как можно было поверить в тот бред, что несла тетя Люся и отправиться к черту на куличики?!

Отчего-то, после того как Герман принял решение, ей стало легче. Делай что должно, и будь что будет, говорил папа. Вот и буду делать что должно, строго сказала себе Инга. Если верить Герману, осталось всего два перехода. Сегодняшний день можно уже вычеркивать, самое страшное – обнос порога – позади, ходу до стоянки, по словам Германа, не больше часа. А завтра вообще не о чем говорить – полдня и мы в точке выброски!

– Ну что, всё забыли? – прервал ее размышления привычный окрик "адмирала". Она поперхнулась. Это был любимая присказка Горца. Он задавал этот вопрос, когда они собирались вставать на воду после очередной стоянки. На него следовало отвечать: "Ничего не взяли!", но сегодня все промолчали.

– Стартуем, – пробурчал руководитель похода, сообразив, что дал маху. – Давайте, шевелитесь! Раньше сядем – раньше выйдем.

На воде все оживились. Герман размеренно окунал весло, после каждого гребка делая странное обратное движение. Инга не сразу поняла, что таким образом он компенсирует ее слабое участие в поступательном движении их суденышка. На мгновение ей стало неловко, но... Солнце нежно гладило плечи и затылок, пронзительно-голубая вода легко несла яркие сдвоенные тела катамаранов, а главное – путешествие вплотную приблизилось к финалу! Можно расслабиться и получать удовольствие. Вон Левушка напевает себе под нос, да и на лице Семена расползается непривычная улыбка.

Будто подслушав ее мысли, Герман мотнул головой в сторону "неразлучников", усмехнулся:

– Втянулись твои подружки-то, а? Глядишь, сделаем из них настоящих водников еще!

– Не успеем, – пожала плечами Инга.

– Да ладно, – возразил Герман. – Знаешь, как Гор говорит: рано еще, ребята, сосать друг другу...

Он запнулся, мотнул головой, точно отгоняя назойливую муху. Инга сочувственно вздохнула. "Друг, оставь покурить! – А в ответ тишина..." Она и сама никак не могла осознать, что Горца больше нет. Казалось, вот сейчас, за следующим поворотом, закачается у берега оранжевая капля, резанет по глазам отразившийся от мокрого весла солнечный блик и знакомый голос недовольно спросит: "Долго еще кота за яйца тянуть будем, господа тур-р-ристы?! Шевелите булками, если не собираетесь на воде ночевать!"

Герман откашлялся и хрипло сказал, глядя в сторону:

– Ты это... Смотри по сторонам.

– Я смотрю.

– Сейчас река успокоится маленько, наверняка улова будут. Только внимательно смотри, его могло... Ну, мало ли, под камни забить или еще что...

– Я смотрю, – повторила Инга.

Когда пришла первая телеграмма про отца, было такое же ощущение нереальности проходящего. Она выскакивала в коридор, едва заслышав чьи-то шаги на лестничной клетке; бросалась на телефонную трубку как сова на мышонка; каждый час бегала к почтовому ящику; вздрагивала, увидев в толпе сутулую мужскую фигуру в серой куртке. Поверить, что папы больше нет, Инга смогла лишь спустя несколько месяцев. Да и то, видимо, не до конца, раз ввязалась в эту авантюру.

Некстати вспомнилась легенда о пещере, рассказанная жуликоватым проводником Тахиром. Исполнение желаний, злобная и ненасытная богиня Си Ван Му, путь на Ту Сторону Мира...

М-да, подумала Инга, привычно находя подходящие к случаю строки. Я не знаю кому и зачем это нужно, кто послал их на смерть недрожащей рукой...

– Что?

Она дернулась от неожиданности, чуть не свалилась с катамарана и поняла, что произнесла последние слова вслух. Герман смотрел вопросительно.

– Да так, – смутилась Инга. – Это просто... стихи такие.

– А-а... Стихи дело хорошее, – рассеяно проговорил Герман, вновь принимаясь обшаривать глазами берег. – Я, правда, в стихах не очень-то... А вот на гитаре мы в юности лабали, было дело. "И в беде, и в радости, и в горе только чуточку прищурь глаза-а-а" – фальшиво пропел он. Но Инга подхватила:

– В флибустьерском дальнем синем море бригантина поднимает паруса.

Герман покосился. Не поймешь как, благодарно или сердито, но ей стало неловко. Он друга потерял, какие уж тут песенки? Вчера, когда она заканчивала домывать посуду, ночь зазвучала вдруг перебором струн. Ингино сердце ухнуло в район желудка. Забыв о посуде, она пошла на звуки музыки, но это был всего лишь Герман. Он задумчиво перебирал струны, не замечая, что "неразлучники" смотрят на него как на привидение. Герман услышал Ингины шаги, поднял голову.... Прибил ладонью звенящие струны и излишне суетливо принялся упаковывать гитару обратно в драйбэг . А на другой день Инга заметила, что их кат стал на один рюкзак легче. Гитара осталась сиротливо лежать на берегу, похожая на труп в черном полиэтиленовом мешке.

Его можно понять. Инга с "неразлучниками" скоро сядет в самолет и вернется в нормальную жизнь. А Герману еще в полицию заявлять, объяснения какие-то писать, наверное. Да и родным Егора сообщить надо. Интересно, кто у него есть? То есть, был. Нет, это Горец – был, а его близкие пока еще есть. Родители? Жена? Инга попыталась представить себе ту, которая могла бы жить с мрачным и колючим Горцем, слушать его песни, готовить ему еду, спать с ним, целовать, провожая в экспедиции... Вот и допровожалась, хмуро подумала Инга.

– А у Егора... – осторожно спросила она, – Горца... В общем, он женат? Был женат?

– Был. В смысле, разбежались они. А раньше времени Гора хоронить не надо. Мы с ним, знаешь, из каких передряг вылезали? Он мне как брат! Я бы почувствовал, если... Тьфу!

Он замолчал и принялся яростно грести. Инга тихонько вздохнула. Этот и еще один переход. Дотерпеть до завтрашнего вечера. Потом можно будет выкинуть эти две недели из головы, забыть как страшный сон. А "еще более потом", наверное, у нее получится даже вспоминать обо всем с улыбкой: помнишь нашу поездку в Китай? Как кашу горелую жевали и сухари в чае размачивали? А как я рюкзак плохо привязала, он с катамарана упал, и все шмотки промокли? А как Левушка чуть в порог не нырнул?.. И все в таком духе. Будет что вспомнить на свалке, как говорится.

Если мы до нее доживем, мрачно сказал внутренний голос. Молчи, вежливо попросила его Инга, просто молчи, пожалуйста!

– А куда это наши братцы-кролики запропали? – вдруг поинтересовался Герман. – Вроде за нами только что шли.

Инга оглянулась. Скалы, вода, редкие корявые деревья.

– За поворотом, может, – неуверенно предположила она.

Минут пятнадцать они молча гребли. Потом Герман негромко выругался и приказал:

– Суши весла! Подождем. Впереди спокойно, конечно, но... Подождем.

Инга пристроила весло в середине катамарана, потянулась, разминая ноющую спину. Прозрачная вода негромко журчала, закручивалась водоворотами, тут и там вспухала неожиданно блестящими гладкими пузырями. Это называется "поганка" , вспомнила Инга. А вон тот гладкий камень – обливняк . В первые дни похода она не понимала половины того, о чем разговаривали между собой Герман и Горец. А сейчас и сама может изъясняться как заправский водник.

– Притабань-ка , – велел Герман. – Что-то нас несет. Если эти попугаи зачалились, так до ночи нас не догонят.

– Зачем им чалиться? – не поняла Инга. – Скоро же конец. То есть, выброска.

Герман дернул уголком рта, ответил ворчливо:

– Да кто их знает...

Инга возмущенно вытаращилась на него.

– Ну, в смысле, может им в кусты приспичило, – пояснил Герман. – А ты что подумала? Слушай, зацепись за скалу, а. Течение тут...

Каменный бок скалы оказался неожиданно теплым. Странно, подумала Инга, здесь же тень. Наверное, за день нагрелся. Пальцы сорвались и она чуть не нырнула в быстрый поток, пытаясь вновь уцепиться за какой-нибудь выступ.

– В упоры , быстро! – взревел Герман чужим злобным голосом. И добавил витиевато и непечатно.

От испуга Инга в мгновение ока продела колени в неудобные лямки. Поймала дрожащими руками весло, завертела головой: что происходит?

– Табань! – орал Герман. – Давай! Работай!

Катамаран, будто взбесившись, стремительно летел вперед. Сливаясь в серую пелену, проносились скалы, обжигали лицо колючие брызги. Порог? Откуда? Ведь по картам...

– Греби, мать-перемать!

Она опомнилась, наугад ткнула веслом. Руки едва не оторвало. Если бы не упоры, вылетела бы за борт. Тонкая аллюминиевая трубка весла мелькнула в потоке и сгинула.

– А-а, зар-р-раза! – Герман выгнулся каким-то немыслимым образом, чуть ли не по рукоятку погружая свое весло в бурлящую воду. – Запаску доставай! Живей! Шевелись!

Запаску? В мозгу Инги мелькнула безумная картина – черное колесо, крепко принайтованое к корме. Ох, нет, это он о запасном весле! Скотч! Оно же примотано! Инга беспомощно повернулась к Герману, но помощи от него ждать не приходилось – капитан отчаянно сражался с взбесившейся рекой. Нож. У меня есть нож, на спасжилете! Стропорез , подсказал призрачный голос Горца. Хоть кошкодав, отмахнулась Инга, главное – весло! Она успела достать этот самый стропорез. И больше ничего. Катамаран швырнуло вбок и крепко приложило об скалу. Мелкой рыбешкой нож вывернулся из мокрых ингиных пальцев и радостно прыгнул в реку – догонять весло, не иначе.

Потом стало темно. Катамаран по-прежнему швыряло и било обо что-то, непрерывно матерился Герман, шумела вода, и кто-то тонко кричал на одной ноте.

Это продолжалось целую вечность.

***

Грохот беснующейся воды остался где-то за спиной. Инга наконец-то осмелилась открыть глаза, но ничего не увидела. На какой-то миг ей показалось, что она ослепла. Темнота была такой густой, что она не видела даже своих рук.

Река под землей присмирела, словно пещера задавила ее тишиной. Катамаран больше не крутило, как белье в стиральной машине. Река спокойно несла его вперед, устав от бессмысленной борьбы. Судорожно вцепившись в весло, Инга гребла наугад, механически. Слева тяжело дышал Герман.

– Живая? – спросил он.

Она промычала что-то. Оглушенная падением, Инга не могла ни говорить, ни плакать. Даже думать толком не могла. В голове навязчиво, как испорченная пластинка, крутились некстати всплывшие в памяти строки: "Я в лодке Харона, с гребцом безучастным. Как олово, густы тяжелые воды" .

Самым главным казалось не уронить весло в жуткую чернильную реку.

"Туманная сырость над Стиксом безгласным. Из темного камня небесные своды".

Я в лодке Харона... в лодке Харона... Харона... Харона...

Это продолжалось целую вечность, пока слева не вспыхнул спасительный фонарь. Герман, ругаясь сквозь зубы, крутил головой и пытался разобраться, куда их занесло.

Луч налобника выхватил из темноты беловато-розовые струны натёков, волнами сбегающие со свода к основанию. Кажется, ещё секунда, они дрогнут, зазвучат, и по залам разольется чарующая музыка подземного органа. Золотисто-зелёными искрами вспыхнули стены и свод, словно кто-то зажег для них новогоднюю гирлянду. Пещера ожила и задышала в такт с людьми. Свет фонаря рассыпался на воде тысячей золотых бликов. Разглядеть эту красоту, вобрать ее в себя, не хватало ни глаз, ни воображения.

– Ребята! Это вы? – разделся сзади отчаянный вопль. Инга оглянулась, с удивлением вспомнив, что она тут не одна. В узкой полоске света, вырванной из темноты налобником, отчаянно размахивал веслом Левушка:

– Вайс! Ингушка! Эй! Здесь! Мы живые!

Она помахала ему. Левушка то ли рассмеялся, то ли зарыдал в ответ.

– Еще бы громче орал, – хмуро проворчал Герман. – Ладно, хотя бы нашлись. Инга, не зевай. Работай веслом. Держись за дядю Германа, и все будет тип-топ!

Она испытала острый приступ благодарности. Есть такие люди, который считают, что мир вращается вокруг них, причем только после отданной команды. Герман был из этой породы, из тех, кому проще отдаться, чем объяснить почему "нет". Самоуверенный, по-мужски красивый. Этакая смесь будьдозера с котом Базилио. В отличие от некоторых ее подруг, той же Гельки, Инге подобные ярковыраженные самцы никогда не нравились. Но сейчас квадратная челюсть с ямочкой и свирепо сведенные к переносице брови внушали уверенность.

Такое ощущение бывает во сне: вроде и страшно, но знаешь, что на самом деле ничего ужасного случиться не может, потому что рядом человек, который знает, что нужно делать. Здесь не имели значения ни ее внешность и связи, ни Санькины финансовые возможности, ни творческие амбиции Левушки, ни энциклопедические знания Семы. Все уперлось в личные качества того, кто работал веслом слева от нее. От него одного сейчас зависела Ингина жизнь и благополучие.

И вовсе не похож на Харона, подумала она. Очень даже участливый. С самого начала обо всех заботился, и старался сделать так, чтобы им было хорошо. Оттого и попросил своего приятеля пересесть на каяк, а сам занял место рядом с ней. Как хорошо, что Горец, а не Герман проходил каскад на каяке и...

Инга помотала головой. Нет, нельзя так думать. И вообще, нужно думать о позитивном, чтобы изменить реальность, так как тебе нужно. Никакой это не Стикс. И все идет по плану. Мы с самого начала собирались искать пещеру. Герман привел нас сюда, Герман нас отсюда выведет. Да, именно так!

А может... Может то, что нас сюда занесло и есть знак, о котором я просила? Папа-

папа, скажи, что это так.

Тихий плеск был ей ответом.

Впервые с того момента, как оранжевая скорлупка каяка растворилась в

белой пене, спазм, скрутивший внутренности тугим узлом, немного отпустил. Инга выдохнула, сжала зубы и навалилась на весло, стремясь попасть в такт с Германом. Раз-два, раз-два. Плевать, что руки и плечи налились свинцовой тяжестью. Плевать, что давно не чувствуются колени. Раз-два, раз-два.

Когда она окончательно выбилась из сил, Герман ткнул веслом прямо перед собой.

– Встаем на чалку здесь. Отдохнем и будем решать, куда двигаться дальше.

Уткнувшись в небольшой треугольник пологого берега, река раздваивалась, убегая в темноту.

Холодно. Стоит перестать двигаться, сухой прохладный воздух пробирается под одежду. Девять градусов по Цельсию – не то что бы мало, но щеки стягивает холодной маской. Инга потерла ладони друг о друга, сунула под мышки, чтобы хоть как-то согреться.

Пещера была большой, но видно лишь то, что пападает в круг света от налобного фонарика, остальное скрывается во мраке. Подземный мир, чужой, одномерный, навязывал людям свои правила. Вверх-вниз, вперед-назад; можешь идти, можешь стоять. Вариантов не много.

Инга села на камень. Рядом, свернувшись в клубок, лежал на спальнике Левушка.

Как только Подольский почувствовал под ногами твердую землю, с ним случился нервный срыв. Он набросился на Германа с кулаками, колотил его по груди, возбужденно выкрикивая нечто нечленораздельное. Семен успел вовремя оттащить бойфренда, спася от неминуемого хука правой. Левушка забился в его руках, зарыдал. Потом обмяк, повалился в песок и перестал реагировать на окружающих.

– Все, сломался ковшик, – констатировал Герман.

Зрелище было ужасное. Левушка – жалкий, похожий на мокрую мышь, – глядел остановившимися глазами куда-то в темноту. Волосы слиплись сосульками. Руки у него тряслись, а губами беззвучно шевелились.

– Ты меня слышишь, Лео? – Семен тормошил друга, как тряпичную куклу, и сам был близок к истерике. Высокий лоб покрылся каплями пота, несмотря на холод.

– Бесполезно. Клаустрофобка, тут уговорами не поможешь, – Герман достал фляжку и, разжав фотографу зубы, влил немного спирта в рот.

Левушка жалобно застонал, но спирт проглотил.

Семен заботливо упаковал приятеля в спальник и длинно прерывисто вздохнул.

– Будем надеяться, что проспится этот... твой и придет в себя, а то... – Герман осекся, а затем сказал излишне бодро. – Ну что, силы еще остались?

– В каком смысле? – удивился Семен.

– Надо осмотреться. Решить, что дальше. Пойдешь со мной.

– А... Левушка как же?

– Инга присмотрит. Да? – Герман перевел взгляд на нее. Инга судорожно кивнула, чувствуя, как пересохло во рту.

– Вот и отлично. Значит, остаешься за старшую. С этого глаз не спускай, чтобы не отчебучил чего. Отсюда не шагу. Все понятно? Минут через пять выходим.

Изнутри поднимался черный как вода страх. Сейчас они уйдут. Растворятся в темноте. Она больше никогда их не увидит. Ее бросят. Они с Левушкой останутся одни в каменном мешке. Двум здоровым мужикам проще выбраться. Зачем тащить за собой женщину и хилого нетрадиционала...

Инга бросилась следом, схватила за рукав, прижалась всем телом к широкой спине. Слова накатывали изнутри, пузырясь на губах:

– Герман, возьми меня вместо Семы. Ну, пожалуйста! Не оставляй меня здесь. Я буду делать все, как ты скажешь. Я совсем не устала. Я заплачу, сколько нужно. Мы можем договориться. Вытащи меня отсюда, слышишь, Герман? Не бросай меня, пожалуйста. Я не хочу... Я не хочу умирать здесь.

Кровь стучала в висках и обжигала щеки. Инга ненавидела себя за липкий бабский страх, за трясущиеся руки и срывающийся голос. Ненавидела стоящего перед ней самца, свидетеля и виновника ее унижения. В обычной жизни этого бы никогда не случилось, а тут... Форсмажор. Ей нужен союзник, если она хочет выжить.

Герман повернулся, обхватил ее сильными ручищами, притиснул к намечающемуся животу. Квадратная физиономия расцвела плотоядной улыбкой.

Что я наделала, ужаснулась Инга...

...и вдруг обнаружила, что сидит на камне, рядом с "неразлучниками". Семен качал на руках завернутого в спальник Левушку, словно большого младенца.

– Всем понятно? – спросил Герман. – Инга?

Она через силу кивнула.

– Выходим минут через пять.

Инга встала, как во сне сделала несколько шагов за ним.

– Герман...

– Да?

– Вы... скоро придете?

– Как получится.

– А можно... можно я пойду вместо Семы?

– Зачем? – удивился он.

– Мы же с тобой вроде как напарники, столько дней на одном кате, – Инга старалась говорить небрежно. – Да и Семен просто так Левушку не оставит. Они же "неразлучники".

Герман хмыкнул:

– Ты в пещерах раньше была?

– Была, – не моргнув глазом, соврала она. – В Крыму. И еще в Малайзии.

– Значит, кое-какой опыт имеется. А друзья твои в такой ситуации, похоже, впервые.

– И что?

Герман взял ее за плечи, заглянул в глаза.

– А то! Держишься ты молодцом. Значит, не побоишься одна остаться. Справишься. Я присмотрю за одним, ты за другим, и все будет тип-топ.

Она раздраженно высвободилась.

– Издеваешься, да?

– Даже и не думал. Постарайся отдохнуть, хорошо? Силы нам еще понадобятся.

– Плевать я хотела на "неразлучников", – голос опасно зазвенел. Сейчас Инге было все равно, что ее могут услышать и как это звучит со стороны.

– Думаешь, я ничего не соображаю? Хочешь бросить нас с Левой? Не выйдет! Ты должен взять меня с собой! Слышишь? Ты должен... Должен!

В следующий миг она оказалась на песке. Левая щека взорвалась болью, словно к ней приложили горячий утюг.

– Прости, я не хотел... – вздохнул Герман, протягивая руку, которой только ударил ее...

– Все понятно?

Инга оглянулась. Что, черт побери, происходит? Она коснулась левой щеки, неприятных ощущений как не бывало. Она с ума сходит или спит на ходу?

Герман продолжал инструктаж:

– Выходим через пять минут. С этого пятачка никуда не отлучаться. Захочется по нужде – дальше того валуна не ходить. В воду не соваться. Инга, ты в порядке? Инга?!

Он озабоченно посмотрел на нее.

– Я... мне... нужно умыться, – она помотала головой, сделала пару шагов к реке и плеснула холодной воды в лицо.

– Постарайся отдохнуть. Силы нам еще понадобятся.

– Да я не устала совсем, – заверила она.

– Ага, то-то я вижу, носом клюешь и глаза мутные.

Инга еще раз дотронулась до щеки и быстро сказала:

– Слушай, у меня, конечно, туристического опыта мало, но мы же вроде как напарники. Возьми меня с собой.

Сомнение во взгляде Германа сменилось заинтересованностью. Впервые с начала похода Инга увидела в его глазах уважение вместо привычного мужского интереса.

– Не боишься? Для чайника, в смысле новичка, это большая редкость. Я сам-то первые три-четыре захода в пещеру трясся, как заяц.

– Мне не впервой, – сказала она, как можно увереннее, предусмотрительно умолчав, что весь ее опыт ограничивался благоустроенными пещерами с дорожками, лестницами и светомузыкой.

– Ладно. Я тогда скажу Семену и уложу в драйбэг самое необходимое. Готовься.

Она пошла к катамаранам, села привалившись спиной к скале, слушая, неразборчиво бубнящие мужские голоса.

И всё мне здесь кажется странно-неважным,

и сердце, как там, на земле, – равнодушно.

Инга не чувствовала радости от того, что удалось, не теряя лица, уговорить Германа. Самое ужасное, что она не была уверена в реальности происходящего. Что если это очередной выверт утомленной психики?

Я помню, конца мы искали порою, и ждали,

и верили смертной надежде...

Но смерть оказалась такой же пустою...

И так же мне скучно, как было и прежде.

Луч налобника выхватывал из темноты стену на другом берегу подземной реки. Гладкую, темно-коричневую, как школьная доска из старых фильмов. Сверху из темноты струилась вода, стекала извилистыми струями по шоколадной глади. Хотелось прижаться щекой к отполированному веками камню. Или лизнуть, и он непременно окажется теплым и скользким, как шелковые простыни...

Вода на мгновение прекратила свой бег, а затем потекла снова, образовав затейливый узор.

Вспомнилось, как однажды, через пару лет после развода, отец надолго уезжал в экспедицию и условился с мамой, что она заберет Ингу к себе на все лето. Встретились в аэропорту Бен-Гурион. Пока отец передавал маме документы и скучным голосом рассказывал последние новости, Инга, разинув рот, смотрела на чудо-фонтан. С ниспадающего стеклянного купола лился дождь, складываясь в узоры, картинки и непонятные буквы. Потом объявили папин рейс, и пора было прощаться, но она никак не могла оторваться от рукотворного дождика. Это был последний раз, когда их семья собралась вместе. Теперь папы нет, а мама думает, что дочь отдыхает с друзьями на модном курорте в Китае.

Ни боли, ни счастья, ни страха, ни мира,

нет даже забвения в ропоте Леты...

Инга шмыгнула носом и вдруг заметила, как что-то неуловимо изменилось в водяном узоре. Он заблестел, словно кто-то включил дополнительную подсветку. Инга пригляделась. Каменная поверхность сдвинулась назад, между ней и стеной из воды появилась мужская фигура. Причудливо изломанная бегущими струями, но...

– Папа? – прошептала она.

Ей не ответили, словно тот, кто прятался за водным занавесом, не догадывался, что кто-то следит за каждым его движением.