Текст книги "Гидрономикон. Часть 1(СИ)"

Автор книги: Олег Марин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Марин Олег
Гидрономикон. Часть 1

Владеющий водой – владеет миром.

Китайская пословица

Вот кто-то решив: «После нас – хоть потоп»,

Как в пропасть, шагнул из окопа,

А я для того свой покинул окоп,

Чтоб не было вовсе потопа.

В.С. Высоцкий

1. ИНГА

Миг половодья так недолог, а потому так сладок он.

И вот уже закончен волок, весла о камень слышен звон.

В шивере вал встает чугунный. Накроет – меркнет белый свет.

Не доверяйте деве юной весло, рюкзак и спасжилет.

Народная на мотив «Песенки кавалергда»

Гидрокостюм не продувался, но лицо замерзло будто в родном городе поздней осенью. Инга снова повернулась спиной к ветру. Минуты три блаженствовала, ощущая, как расслабляются заледеневшие щеки. Потом ветер спохватился и в тысячный раз поменял направление.

М-да... Здесь вам не равнина, здесь климат иной!

Казалось бы, в середине августа в Китае должно быть жарко и засушливо, а фигушки! Солнце-то светит, но не греет.

Инга переступила с ноги на ногу, вздохнула. Надоело быть женщиной-флюгером. Еще и в неопреновых ботинках! Все равно что босиком по скалам.

Взгляд на реку – скоро он там? Только время зря теряем.

Оранжевое веретено каяка находилось где-то на середине порога. Извините, каскада, саркастически поправила сама себя Инга.

Когда добрались до места чалки , и она, стуча зубами от пробирающего до костей холода, поинтересовалась, последний ли это на сегодня порог , Горец в своей обычной манере, едва разжимая губы, поправил: "Каскад". Инга не стала уточнять, в чем разница. Не хотелось получить еще один презрительный взгляд и объяснения сквозь зубы. Но тут вмешался Герман, руководитель похода, и принялся многословно рассказывать, что порог это такое... локальное... в смысле, небольшое, препятствие, а каскад – это целая цепочка порогов, идущих один за другим, без возможности зачалиться... Горец прервал его на полуслове:

– Я пойду первым, посмотрю, что там и как. Если найду кусок попроще, встану на страховку внизу, а вы потихоньку двинете следом. Ждите отмашки, ясно? Сами не лезьте.

– Очень надо... – фыркнул Левушка. – Тут три километра смерти! Тебе камерамэн еще пригодится, небось, рекорды фикси...

Хмурый взгляд Горца заставил Левушку замолчать на полуслове. Похоже, хозяин оранжевого каяка не нуждался ни в зрителях, ни в рекордах, ни в каком-то фотографе.

– Колхоз дело добровольное, – смилостивился инструктор. – Хочешь снимать, ползи на тот выступ. Оттуда должен быть виден конец. И рацию не забудь.

Левушка, бесконечно шмыгавший носом, залился краской.

– Нет, ну сколько можно?! Один раз, один единственный разочек оставил эту самую рацию на катамаране ! Что теперь – всю жизнь меня шпынять?! Скажи ему, Сема!

– Один на кате оставил, у другой батарея села, – скривился Горец. – Как в анекдоте, честное слово. А в результате я по скалам вверх пер как сайгак! Потому что вас за поворотом не видно, и связи нет!

Герман ткнул его локтем в бок.

– Ребята стараются...Терпимее надо быть, Гор, и люди к тебе потянутся.

Жалкая попытка сгладить острые углы снова окончилась ничем.

– Я пошел, – не слушая, бросил Горец и легко запрыгал вниз по каменистому откосу.

Судя по тому, как раздувались ноздри Германа, хамские манеры напарника его тоже порядком достала. Он даже привычных "семь футов под килтом" не пожелал. Вообще-то, подумала Инга, как руководитель похода и владелец компании, давно мог бы объяснить, что такое поведение неприемлемо. Будь ты хоть трижды супер-пупер опытный экстремал и чемпион. А уж если вспомнить, какие деньги они отвалили за этот тур...

Инга в очередной раз отвернулась от ветра. Среди унылых скал с редкими кустиками растительности, невозможно потребовать жалобную книгу или компенсацию за моральный ущерб. Невозможно оставить язвительный отзыв на вебсайте турагентства, чтобы раз и навсегда испортить ему репутацию. Нормальная человеческая жизнь – с интернетом и большой чашкой капучино по утрам, с престижной работой, ужинами в модных ресторанах, обязательным фитнес-клубом и маникюром – осталась где-то в параллельном мире. Да что там говорить! Уже две недели, чтобы справить нужду ей приходилось, коченея от холода, корчиться среди камней.

Знала, что будет тяжело, но чтобы настолько!

Чего ради она притащилась в это забытое Богом место? Надо было послушать дядю Лешу. Он единственный был против этой затеи, а остальные... Давай-давай, будет интересно, говорили они. Приключение всей жизни, говорили они. Дочерний долг, память об отце и прочая чепуха...

Ладно Герман с Горцем. Для одного это просто бизнес, для другого – образ жизни. Им все равно, куда и кого вести. Они так на жизнь зарабатывают, что называется, заплати и лети. Они и не знают ничего, но "неразлучники"? Эти за каким лешим в горы навострились?

Она оглянулась на Семена с Левушкой, которые напряженно вглядывались в кипящие воды горной реки. Творческие, понимаешь ли, люди, им вдохновение черпать где-то надо. Наверняка сами уже не рады, что ввязались.

А Санька, гад, куда смотрел? Молчел называется. Почему он, прагматик, не сказал, что это бредовая идея? Что Инга гонится за тем, чего уже нет? Куда там: больше всех суетился, поездку проспонсировал, за тренировки взялся с невиданным энтузиазмом. А во время тренировок из-за бешеных нагрузок дала знать о себе старая травма колена. Да так, что пришлось ложиться на срочную операцию. Повезло, что и говорить! Он все еще надеялся, что успеет восстановиться, но инструктор был неумолим. В аэропорту Санька ковылял в фиксаторе и с тростью. Дулся, закатывал глаза и бросал испепеляющие взгляды на невозмутимого Егора. На Германа Санька отчего-то не смотрел вовсе, может, потому, что тот был на голову его выше и в полтора раза шире в плечах? Надо отзвониться ему, как только выберемся...

О чем она вообще думала? На что можно надеяться год спустя, если даже спасатели никого не нашли? Ни-че-го. Ни тел, ни палаток.

Папа-папа! Разве мифический долг и жажда познания, о которых ты всегда твердил, стоили этого? Слышишь ли ты меня? Скажи, что я не сошла с ума. Подай мне знак, как тогда в апреле...

***

Капли весеннего дождя превращали окно в калейдоскоп. Огни машин, фонари, вывески – все это дробилось, сверкало и образовывало загадочный, постоянно меняющийся узор.

М-да, типичная "ночь, улица, фонарь, аптека", подумала Инга. И тут же поправила себя – какая там ночь, девять вечера, детское время. Да и назвать Московский проспект улицей как-то... Улица это что-то такое, уютное, тихое, а тут – сплошной поток автомобилей двадцать четыре часа в сутки, бьющая по глазам реклама и толпы людей. Вот насчет фонаря возразить нечего – что есть, то есть! Много. Ярко.

Сказочно мерцающие потоки воды на стекле дрогнули и сложились в... буквы? "К-А-П". Инга растерянно моргнула – ветер? Случайная флуктуация магнитного поля? Галлюцинация?

Она заворожено следила, как прозрачные ручейки изгибаются, меняют направление движения, образовывая чуть кривоватые, но вполне понятные слова. Инга дотронулась кончиками пальцев до стекла. В тот же миг на окно снаружи будто дохнул сказочный Дедушка Мороз – буквы подернулись инеем, застыли, расцвели причудливым узором.

"К-А-П-А"

Инга испуганно отдернула руку, спрятала за спину как нашкодившая маленькая девочка. Что обещал прогноз? Внезапные ночные, то есть, тьфу, вечерние, заморозки? В одном, отдельно взятом окне? Перевела взгляд левее – по второму окну бежали все те же водяные змейки – разноцветные и бессмысленные.

Шутка? Как говорится, при нынешнем уровне развития печатного дела на Западе... Дистанционный принтер надписей на окнах, компактный замораживатель воды... Ну и чушь лезет в голову! Да и кому бы так шутить? Санька на подобные безумства не способен органически, максимум, на что его хватило за год общения – первого апреля прислать смску "вы выиграли три миллиона рублей, позвоните прямо сейчас!" Со своего номера. Вот придурок, хоть и юрист!

Да и не стал бы он так шутить. Но, возвращаясь к нашим баранам, кто?.. И, черт возьми, как?!

Порыв ветра ударился в окно с такой силой, что Инга вскрикнула и отшатнулась. Зато морозная надпись исчезла, будто стертая ластиком.

Инга, не сводя глаз со стекла, вытащила из кармана мобильник, на ощупь придавила кнопку...

– Але... Дядь Леша? Да, это Инга. Здравствуйте!.. Да потихоньку... Спасибо, я вполне... Нет, что вы, это совершенно необязательно! Закрутилась как-то... Конечно, обязательно зайду! Дядь Леш, скажите, а есть такие приборы, чтобы... э-э-э... Ну чтобы из воды делать надписи как бы? Ну, например, на стекле. Нет, это... Надо, в общем. Думала знакомому сюрприз сделать. Подумала, вдруг вы знаете...

Пока стариный папин друг и коллега монотонным голосом читал ей лекцию об электромагнитных полях, кристаллической решетке, структуризации и прочих достижениях современной науки, Инга осторожно подошла к окну и потрогала стекло. Ничего особенного. Холодное, гладкое. Мокрое со стороны улицы.

– ...никогда не слышал. Но, сама понимаешь, Ингуша, наука сейчас развивается такими темпами, что все возможно. Впрочем, по моему глубокому убеждению, использовать подобные технологии в, так сказать, бытовом масштабе... хм... нецелесообразно...

– Спасибо, дядь Леш, – невежливо перебила Инга. – Я поняла. Придется отказаться от этой идеи. Извините, мне бежать надо... Ага... Да, и тете Люсе тоже... Обязательно зайду... До свиданья!

Значит, кандидат технических наук считает, что такой фокус малореален. Инга зачем-то еще раз дотронулась до стекла и пробормотала: "Чушики, чушики... Совсем не фонит... И переливается..."

Зажатый в кулаке мобильник взвыл как бегемот, которому отдавили лапу. Санька. Сигнал был подобран специально – стоило пропустить звонок от молчела, как тот начинал обижаться, устраивать трагические сцены с заламыванием рук и скорбными взглядами. А безумный вой прищемленного дверью слона Инга слышала даже сквозь уличный шум.

– Але?.. Я помню, Сань... Уже одеваюсь! Нет. Ты не поверишь, но мне только глаза накрасить!.. Ну приезжай и убедись сам!

Инга сердито швырнула трубку на диван и заметалась по квартире – про "глаза накрасить" было наглым враньем, она совершенно забыла, что через полчаса уходить...

– Нюшка, солнце мое! – завопил Санька, вваливаясь в квартиру. – Вижу – глаза накрашены! Поскакали, зая, опаздываем неимоверно!

Инга поморщилась – что за манера орать по поводу и без? И кличка эта дебильная. Понятно, что Санька с детства без ума от "Смешугликов", но скажите, в каком месте она похожа на тупую мультяшную свинью?

– Куда опаздываем, Сань? Мы же, вроде, в клуб собирались. Или там как в театре – после третьего звонка не пускают?

– Елки-иголки, Нюшка... – молчел скорчил рожу, по его мнению, выражающую укор. – Я же тебя предупреждал: шоу начинается ровно в десять. Самое интересное пропустим! Да и перед ребятами неудобно – столик на меня заказан, они там будут торчать на улице...

– Ребятами?

– Да все свои, – забегал глазами Санька. – Я ж в курсе, что ты чужих... не очень-то. Гелька, Вован и "неразлучников" твоих позвал для оживляжу. Ну что ты сразу, Нюш?..

– Ничего. Все отлично, Сань, – Инга постаралась, чтобы по голосу было четко понятно, что вовсе не отлично, а совсем даже наоборот. Но не торчать же в пятницу вечером одной перед монитором. А суетиться, искать прямо сейчас другой вариант... Пф! Она вздохнула и скомандовала: – Поехали.

В клубе оказалось все «как положено» – темнота, грохот музыки, мерцание подсветки, колыхание тел на танцполе. Санька, рассекая толпу как ледокол береговой припай, довел компашку до заказанного столика и тут же закурил.

Инга брезгливо отодвинулась, полистала на встроенном дисплее меню. Рядом плюхнулась Гелька, защебетала в ухо, силясь перекричать музыку:

– Инга, вы здесь были уже да? Клевое место! И публика приличная! Оторвемся сегодня, да, Инга?!

К счастью, пока Инга листала виртуальные страницы и делала заказ, Гелька успела переключиться на своего нынешнего бойфренда.

Спустя два часа и шесть коктейлей раскрасневшаяся Инга хохотала, обнимая одной рукой Гельку, а другой одного из "неразлучников" – Сему Дежнева – и думала, как прекрасен этот мир! Люди вокруг собрались исключительно приятные. Музыка накатывала волнами, заставляя кровь пузыриться и приятно щекотать кожу изнутри. Левушка делился последними сплетнями, отпуская язвительные, но очень точные замечания. Сема благодушествовал. Санька брызжел... брызгал... в общем, фонтанировал анекдотами и был душой компании. Мультяшный голубой заяц на его футболке подмигивал и улыбался.

– Ингуль, пойдем?.. – заговорщически проорала на ухо Гелька.

– К-куда? – почему-то слегка заикаясь, удивилась Инга. – Тут х-хорошо!

– Носик попудрить!

– А-а-а... – сообразила Инга. – Ну, п-пойдем. Хотя я... А, ладно... Пшли!

Гелька ринулась в темноту. Пол слегка покачивался, как бы приглашая потанцевать, и Инга вдруг обнаружила, что скачет, бешено размахивая головой и выкрикивая что-то бессмысленно-восторженное. Это было классно! Но тут откуда-то вынырнула противная Гелька, схватила ее за руку и вытащила с танцпола.

В туалете оказалось тихо, прохладно и слишком светло – Инга зажмурилась, недовольно замычала. Моргая слезящимися глазами, подковыляла к умывальнику, отвернула кран. За спиной, в кабинке, весело материлась Гелька – похоже, ей никак не удавалось расстегнуть молнию на джинсах.

Инга плеснула в лицо холодной водой. Подняла глаза – из зеркала на нее смотрела растрепанная краснощекая девица. М-да... "И пьяницы с глазами кроликов "ин вино веритас" кричат". Зазеркальная Инга наморщила нос и высунула язык. Ах ты так, разозлилась Инга-здесь. Набрала полную горсть воды и швырнула прямо в наглое смеющееся лицо...

– Вау! – восторженно протянула выпавшая из кабинки Гелька. – Как ты это... Чего это... – и, подумав, с чувством добавила: – Ну ты ваще!

Она качнулась к зеркалу и потыкала пальцем в сложенную из капелек воды надпись "КАПА"

– Это не я, – ответила очень трезвая и очень испуганная Инга.

– А... к-кто? – Гелька всплеснула руками, оглядывая пустой туалет. – Тут больше никого н-нет!

Капой ее называл отец. Согласно семейной легенде, когда маленькую Ингу принесли из роддома, положили на стол и распеленали, папа задумчиво сказал: «Типичная капля – маленькая, но заключает в себе целый мир!» Мама, согласно той же легенде, страшно обиделась такому сравнению, но отец с самого первого дня иначе дочь и не называл. Когда Инга заговорила, сложное для ребенка слово «капля» превратилось в Капу, да так и осталось на всю жизнь.

Вот уже год, как Инга не слышала этого прозвища. С тех пор, как папа пропал в горах с нелепым названием Куньлунь...

***

Она старательно дышала ртом – пахло кошками, мокрой псиной и чем-то еще, тяжелым и неприятным. Может быть, временем, застывшим внутри этого дома как муха в янтаре?

Неужели это сюда она когда-то приходила с папой? Странно, что от тех визитов в памяти осталась только большая комната, которая казалось тесной, потому что от пола до потолка была забита книгами. Все остальное забылось. Мраморная, с вытертыми до ям ступенями, лестница; лепнина на потолке и стенах – ангелочки, листья, виноградные гроздья; кованые раздвижные двери лифта; перила, похожие на ограду Литейного моста... И двадцать три – Инга дважды пересчитала – двадцать три кнопки звонка у одной двери!

Но больше двух десятков звонков, больше вычурной лестницы и витых перил Ингу поразило то, что дверь в квартиру оказалась не заперта. Этого ее современный, воспитанный на передачах криминального канала мозг понять не мог. Стукнув костяшками пальцев в приоткрытую створку, Инга неуверенно шагнула внутрь и чуть не столкнулась с маленькой женщиной, с головы до ног закутанной в черные тряпки.

– У вас тут открыто, – попыталась Инга объяснить свое вторжение, но женщина, почему-то отворачиваясь, проскользнула мимо и исчезла.

А Инга отправилась по бесконечному коридору на поиски дяди Лешиной комнаты.

Неужели дядя Леша и тетя Люся всегда здесь жили? Современное благополучное дитя, Инга полагала, что таких коммуналок в реальности давным-давно не существует. Да, что-то подобное можно увидеть в кино про войну, про старые времена. Да, папа рассказывал, как его родители получили первую комнату на Ваське и месяц ходили точно пьяные от счастья, не замечая шесть соседских семей. Но сейчас, в двадцать первом веке, жить в таких адских условиях?!

Коридор все не заканчивался. Где-то глубоко в чреве квартиры звучала арабская музыка и шумели голоса. "Люди-и-и... – тихонько позвала Инга. – Здесь прошли люди. Я их найду!" Она засмеялась и тут же испуганно вскрикнула – слева открылась дверь, выпуская в коридор широкий луч света, ритмичные звуки барабана и человек десять азиатов-гастарбайтеров, которые молча уставились на Ингу. Женщина в цветастом платье вышла вперед.

– Ты кому ходыш?

– Из-звините, – промямлила Инга. – Я к... Артемьевым.

– А-а-а, профессор, – протянула женщина и махнула рукой. – Далше. Как велсапет пройдешь, там сразу евошная комната.

Дверь захлопнулась. Инга поморгала, опять привыкая к темноте – как они сами-то тут ходят? С фонарями что ли? Оглянулась – обратный путь выглядел ничуть не более привлекательным. Да и тетка сказала, что уже недалеко. Вроде бы...

Тот самый «велсапет», который должен был послужить опорной точкой, едва не оказался финишной чертой. Обогнув очередной угол, Инга задела плечом что-то твердое, услышала металлический звук и едва успела отпрыгнуть – со стены рухнула велосипедная рама, похожая на скелет гигантского железного насекомого.

– Гос-с-споди, – прошипела Инга, чувствуя, как проваливается куда-то...

Она навалилась на дверь, которая гостеприимно распахнулась под весом нежданной гостьи. Инга спиной вперед влетела в чью-то комнату, взмахнула руками, пытаясь удержать равновесие – сбоку зазвенело и посыпалось – и шлепнулась на пол, оказавшийся неожиданно мягким. Пол взвыл нечеловеческим голосом, полоснул по бедру острыми когтями и превратился в кота – огненно-рыжего и ужасно сердитого.

– Муська, успокойся!

Инга, моргая ослепшими от слез глазами, неловко заворочалась, пытаясь встать. Нога полыхала болью, а к горлу почему-то подкатывала тошнота.

– Сейчас помогу! – Чьи-то руки осторожно, но твердо ухватили Ингу подмышки, и поволокли вбок. – Сто раз Ибрагишке говорила: убери ты свой велосипед поганый! Ведь кто ни придет, все пугаются! Нет, коридор общий, что хочу, то и ворочу! Да еще Муська, зараза, вечно под ноги лезет!

Проморгавшись, Инга обнаружила, что сидит на крохотном диванчике без спинки. Перед ней стояла тощая встрепанная девчонка.

– Инга? Вот так сюрприз!

Когда резкость вернулась, а тошнота, наоборот, прошла, Инга разглядела лучики морщинок, бегущие от уголков черных глаз, пигментные пятна на руках, седые нити в туго заплетенной косе...

– Тетя Люся! А я думала – обозналась. Сто лет у вас не была. Вы извините, что без звонка, а дядя Леша дома?

– Что ты, мы тебе всегда рады. Леша на кухню пошел, чайник ставить. Мы как раз чай собрались пить. Как же здорово, что ты пришла! Располагайся, я сейчас его позову, – тетя Люся растворилась в темном коридоре.

Инга принюхалась. В комнате пахло сладковатым шоколадным запахом старых книг. Они тут были повсюду: возвышались башнями, облепив стены, как ракушки скалы, заползали на столы, шкафы, подоконники, облюбовали каждый свободный уголок пространства. Дядя Леша и тетя Люся Артемьевы чувствовали себя в этих бумажных джунглях просто замечательно. Они точно знали, где какая книга обитает и умело лавировали по узким тропинкам, проторенным между входной дверью, рабочим столом, кроватью и оттоманкой.

Раньше Инге нравилось бывать в этом мирке. Когда она была маленькой, они с отцом часто приходили сюда. Бывало, она засыпала где-нибудь в уголке над тяжеленным атласом с картинками под бесконечные разговоры папы и дяди Леши. Потом сквозь сон чувствовала, как папа несет ее на руках и укладывает на кровать, и беседа снова возобновлялась.

После того, как папа не вернулся, мама, пятнадцать лет назад переехавшая в Израиль с новым мужем, звала ее к себе. Но, во-первых, Инга представить не могла себя в другом культурно-языковом контексте, а, во-вторых, тут у нее была своя жизнь, работа, друзья, Санька. Дядя Леша и тетя Люся вполне заменяли ей семью. С кем было советоваться, если не с ними?

– Дядь Леш, а папа вам не рассказывал, зачем он вообще в этот Китай поехал? Что он там искал? – спросила Инга, глотнув обжигающего чаю, и поставила чашку на крохотный кофейный столик. Как они только такой горячий пьют?

– Доказательства.

– Чего?

Дядя Леш и тетя Люся переглянулись.

– Гм-м... В частности – теории появления воды, – с опаской сказал дядя Леша.

Папе не удалось привить дочери любовь к точным наукам, как он ни старался. Наверное, Артемьев заметил замешательство в ее взгляде. Он крякнул и принялся объяснять:

– Видишь ли, точно неизвестно каким образом Земля, образовавшейся из камня и лавы, не имевшая ни атмосферы, ни озонового слоя, превратилась в планету, более чем на две трети покрытую водой. Многие считают, что молекулы воды уже содержались в камне и стали океанами, когда Земля остыла. Федор считал эту теорию ошибочной. Во-первых, по его мнению, воды, содержащейся в камнях, не хватило бы, чтобы наполнить океаны. Во-вторых, если она там и была, то испарилась бы из-за близости Солнца. А в-третьих, эта теория никак не объясняет появления Луны, которая так же содержит воду. Так вот, другие, в том числе и твой отец, считают, что четыре с половиной миллиарда лет назад Земля столкнулась с космическим телом, состоявшим не из камня, а изо льда и воды.

– Погодите, дядь Леш, а в Китае-то он что хотел найти?

– Обломки планетоида. Один из учеников Федора на основании кое-каких древних источников рассчитал, что ледяной гигант мог предположительно упасть в районе современного северного Тибета.

– Это какой ученик? Чернюшок что ли?

Артемьев кивнул.

Гришу Чернюшка папа любил, как родного, и все надеялся, что Инга проявит к нему благосклонность. Ну как же, молодой ученый, без пяти минут доктор геолого-минералогических наук с большими перспективами и золотым сердцем. Ага, застегнутый на все пуговицы зануда, который в тридцать два года жил с мамой. Отца это не волновало, у них-то всегда находились темы для разговора. Инга встретилась с Гришей разок, чтобы папа отвязался. Два часа Чернюшок, уставившись в чашку с кофе, картаво нудил о водных кластерах и динамической теории. За это время она успела початиться с Гелькой, просмотреть свежайшие работы Левушки и пару популярных роликов, ответить на новые письма и смертельно заскучать. Когда Инга больше не могла сдерживать зевоту, Гриша вдруг сделал ход конем: предложил ей руку, сердце и свой бежевый Рено. «Мама не будет нам мешать, – клятвенно заверил он. – У меня даже есть собственная двушка, пг»авда на окг"аине... Так что г"ешение за тобой". Инга его душевного порыва, увы, не оценила. Нет, а на что он вообще рассчитывал?!

Как же убивалась Гришина мама во время гражданской панихиды в Университете...

– В общем, один международный фонд выделил солидный грант на его изыскания. Не мог же он от такой чести отказаться...

– Да уж... А во-вторых?

– Что во-вторых?

– Ну, вы сказали, во-первых, значит должна быть и вторая причина...

Артемьев переглянулся с женой, но промолчал.

– Т-а-а-к! Это как-то связано с семейными легендами? Понятно, – сказала она, хотя ей было совсем не понятно.

– Ты же знаешь, как он увлекался фольклором.

– Не слушай этого старого скептика, – замахала руками тетя Люся. – Фольклор! Много он понимает! Куньлунь – это ось мира, там истоки жизни. Это не фольклор, это – история.

– А зачем ему понадобился этот... астероид или что там?

– Это связано с его экспериментами и, конечно, рукописью.

– Папа писал книгу?

– Он тебе не сказал?

– В последнее время мы редко виделись, – голос дрогнул.

– Не кори себя, Капа, – сказала тетя Люся. – Кто же знал, что вот так выйдет...

Выпей еще чаю, а то остынет.

Инга послушно взяла чашку, поднесла ко рту. И поставила на столик, так и не сделав глоток.

– Дядь Леш, а у вас этой рукописи нет?

Артемьев покачал головой.

– Распечатка была, ты же знаешь, мы с Люсиндой на цифре не читаем, только бумагу. А потом мы с твоим отцом поспорили немного, и Федор у меня рукопись забрал. У него, наверняка, должны были какие-то записи сохраниться или хотя бы файлы на компьютере.

У Инги руки так и не дошли разобрать отцовские архивы, хотя Санька обещал помочь с публикацией его работ и "увековечиванием наследия". Но она почему-то боялась касаться отцовской личной жизни, чтобы не узнать лишнего, способного отравить светлую память о нем.

– А из-за чего поспорили?

– Потому что мой муж – упертый консерватор, и дальше своего носа ничего не видит, – буркнула тетя Люся. Видимо это был давний их спор.

– Очень уж у Федора необычные идеи были, – поморщился Артемьев. – Я сказал, что если эту книгу кто-нибудь издаст, то это может серьезно повредить его репутации как ученого биохимика.

В детстве она любила отца так сильно, что даже слезы на глаза наворачивались. Семейные легенды, которые он рассказывал дочке перед сном, сблизили их еще больше. Отец показал ей древнюю тетрадку, переходившую из поколение в поколение и пачку старых фотографий. Инга гордилась, это был их большой секрет, о котором никто больше не знал, даже мама. В десять лет, когда родители разошлись, Инга заявила маме: пусть едет куда хочет, а она папу не бросит. Никогда!

А вот из-за Саньки они отдалились. На предыдущих ее мужчин папа внимания не обращал, а Саньку невзлюбил, хотя тот делал все, чтобы понравиться потенциальному тестю. "Будь он просто примажоренным инфантилом, я бы не нервничал. Ты у меня большая, – сказал папа. – Но он же проходимец, Капа, неужели сама не видишь?"

И вовсе не проходимец, а юрист! Да, напористый, пронырливый, иногда нагловатый... Между прочим, в наше время это плюс. А то, что с ума сходит по мультяшным героям, так это даже мило. Но папе этого не объяснить. Он всю жизнь был человеком долга, жил вприглядку. Ему кругом мерещились негодяи, посягающие на его научные труды и семейное наследие. Было бы на что посягать! Городские легенды и ничего больше.

Наверное, Инга и сама бы бросила Саньку через месяц, но тогда, дура, взяла и обиделась. Решила доказать отцу, что он ошибается. Потом папа пропал, а Санька остался. Без него она этот год не протянула бы.

– ...живое существо. Понимаешь, как это звучит, Ингуша? – продолжал бубнить Артемьев. – В общем, он, конечно, не одинок был в этих взглядах. Еще в конце двадцатого века такие исследования проводились. И Федор считал, что любые физические и химические воздействия на воду приводят к изменениям, которые относительно устойчивы в течение некоторого времени. То есть вода меняется структурно и обладает «памятью». Правильнее будет сказать, является носителем информации. И, уже исходя из этого, делал вывод, что вода, попав на Землю вместе с планетоидом, принесла с собой из глубин Вселенной память о некоей живой материи. Ну или, скажем, зашифрованный код. А потом, благодаря своим уникальным физическим свойствам, создала благоприятные условия и породила жизнь. Гипотеза, несомненно, интересная. Я бы даже сказал, красивая. Только очень противоречивая. Не один ученый на ней погорел. А Федор ведь еще дальше пошел!

Тетя Люся легонько шлепнула его по плечу:

– Не заводись. Понимаешь, Ингуся, большинство у нас на это косо смотрят. Леша просто не хотел, чтобы у твоего отца были проблемы.

– Вот именно! – Артемьев уже не мог остановиться. – Реноме ученого, вещь, как говорится, нежная. Одно дело с нами за чаем такое обсуждать, потому как Люсинда у меня большая любительница теории невероятности. И совсем другое – выходить с этим на публику. Зачем? Чтобы одним неосторожным словом погубить все, чего достиг за долгие годы? Чтобы каждый неуч мог пальцем у виска крутить, мол, у Звягинцева крыша поехала.

– Леша!

– Прости, Ингуша. Не стоило мне... Ты только, ради Бога, не думай, что я считал твоего отца сумасшедшим, – добавил он извиняющимся тоном. – Просто у него слишком радикальные идеи возникали. Сама посуди, вода – инопланетное разумное существо. Солярис, понимаешь! Климатом сознательно управляет, с людьми на контакт идет. И все это на полном серьезе, с выкладками! Я ему говорил: "Ты, Федор, лучше художественную литературу пиши, если на то пошло". За фантастический роман точно никто не осудит. И Ефремов писал, и Саган, и Азимов...

– Дядь Леш, я вам хочу кое-что показать. Идите за мной.

Она неуклюже поднялась с диванчика – нога болела просто адски – и приковыляла к подоконнику.

– Можно? – Инга показала на опрыскиватель для цветов.

Люсинда молча кивнула.

Инга примерилась и несколько раз пшикнула на окно...

Водяные буквы получились были не такими четкими, как у нее дома, и гораздо быстрее теряли форму, но все равно легко читались.

– Не может быть, – выдохнул дядя Леша после долгой паузы. – Мистика... Да нет, не может этого быть. Ты нас разыграть решила? Это какой-то оптический обман?

Тетя Люся подошла ближе и вдруг резко мазнула ладонью по стеклу, стирая остатки надписи. Несколько мгновений она, прищурившись, смотрела на окно, потом с удовлетворением произнесла:

– Не восстанавливается.

Инга грустно хмыкнула и вновь надавила на курок распылителя.

"КАПА"

– Вон оно как... – протянула Люсинда, рассматривая водяные буквы. – И давно это?

– Три дня, – мрачно ответила Инга.

– Угу-угу...

– И что это такое? – спросил дядя Леша.

– Вот вы мне и скажите. Что это? Духи? Загробная жизнь? Разве можно всерьез в такое верить?

– А что в нее верить? – удивилась тетя Люся. – Ты веришь в лето? Или во вторник? Что тут непонятного? Я тебе, Леша, говорила, что у него получится. Федор его нашел, и научился управлять водой.

Дядя Леша нахмурился.

– Люсинда, ладно ты его поощряла, но девчонке-то голову чепухой не забивай.

– Тоже мне выискался, воинствующий материалист! У тебя глаза есть? Это тебе ни о чем не говорит?

– Погодите, вы о чем?.. – шанс вернуть происходящее в границы разумного стремительно таял.

Тетя Люся хотела ответить, но Артемьев посмотрел сердито.

– Цыц, Люсинда! Не надо, он не хотел...

– Что не хотел?

– Тебя во все это дело втравливать, Ингуша. Давай вот как поступим... Ты разрешишь мне покопаться в архивах отца? Может, я его рукопись сумею найти или наброски к ней. Глядишь, и пойму, как он этот фокус провернул.

– Конечно, дядь Леш, так будет даже лучше, – Инга вздохнула и поставила опрыскиватель на место. – Ладно, пойду я, извините за беспокойство.