Текст книги "Коловорот (СИ)"

Автор книги: Олег Коршунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Вдруг звучание бубна оборвалось, и после короткой паузы частота ударов резко возросла. Шаман начал приходить в себя, пошевелился, открыл глаза, растер лицо ладонями, медленно поднялся, сел, потянулся, разминая суставы. Бату не торопил, он знал, что шаману нужно некоторое время, чтобы прийти в себя.

– Я готов отвечать, о джихангир. По твоему следу идут урусуты, живые люди. Их не так уж много, но они хорошо знают свои леса и появляются неожиданно. У них есть предводитель – очень опытный, великий воин. Он понимает язык зверей, птиц и растений. Он слушает вой ветра и тишину зимнего леса. Он может многое увидеть в полете птицы, движении облаков, в недвижии дерева, в пламени костра, в переливах речных струй, в молчании камня. Волк и медведь дают ему свою силу. Он просто смертный человек, но там, в верхнем мире, у него очень сильный защитник.

– Чего он хочет? Ведь не может он с горсткой урусутских земледельцев помешать моему бесчисленному войску?

– Для него уже ничего не осталось в этом мире. Ему нечего терять, он потерял уже все. Он выполняет свое предназначенье воина. Он хочет умереть. Он хочет твоей смерти, о джихангир! Остановить его невозможно, но его можно убить, как всякого другого человека. Ты сможешь его победить, о великий хан!

– Как могу я найти его в этих бескрайних лесах?! Ведь он, словно зверь, знает все тропы и убежища?! Для нас эта земля незнакомая, чужая.

– Тебе не нужно ничего делать, скоро он сам найдет тебя. Он придет к тебе, чтобы убить тебя.

– Чем это закончится? Ты видел что-нибудь еще в своем путешествии?

– Для тебя все будет благополучно, ты одержишь победу. Еще я видел его суть – это вихрь, круговорот…

– Что это может значить?

– Это может значить многое, боги не открыли мне точного значения. Это знак перемен, знак самой судьбы, непрерывного движения жизни. Вечный вопрос…

– Хорошо. Иди. Ты получишь награду.

Когда верховный шаман удалился, молча слушавший Субэдэй сказал:

– Сейчас, когда наше войско развернуто крылом, а не собрано в единый кулак, очень удобный момент, чтобы напасть на твою ставку. Ты должен быть вдвойне осторожен, даже небольшой отряд настоящих воинов может отважиться напасть на твой стан, чтобы лишить нас предводителя. Тем более, что местность здесь такова, что мы вынуждены расположить свой стан узкой линией, а не кругом, в центре которого находился бы твой шатер, как в степи. Здесь узкие поля пересечены языками леса, овраги, холмы, заросшие кустами. Лес начинается сразу у последних наших костров. Урусуты могут подобраться к нашему стану незамеченными.

– Да, нужно усилить охрану. Я пошлю новые десятки нукеров глубже в лес, чтобы они смогли предупредить о приближении врагов. Как я хочу встретиться с этим дерзким урусутом, который не удовольствовался тем, что остался жив, но собрал разбежавшихся по лесам урусутов и двинулся вслед за мной! Он ищет смерти – он найдет ее! Когда его приведут ко мне с петлей на шее, я велю с живого содрать с него кожу, отрубить ему руки и ноги, затем сварить в котле и останки выбросить собакам, и все это на глазах у пленных урусутов, что идут с ним, а затем я велю отрезать им носы и уши, отрубить правые руки, но оставить языки, чтобы они могли рассказать всем, как я жалую строптивых и непокорных.

* * *

Зимний день близится к завершению. Собравшись на лесной поляне в тесный круг, русские ратники внимают слову своего воеводы Евпатия Коловрата.

– Дружина моя, братья! Рязанцы, черниговцы, владимирцы! Русичи! Вот и настигли мы войско монгольское, разорившее землю нашу. Дикие звери хозяйствуют теперь в городах наших, терзают тела наших родичей убитых. Не осталось живых людей даже похоронить их…

По зову моему и по своей воле собрались вы здесь под моею рукою. Путями лесными, краткими нагнали мы вражье войско. Но зело велика степная рать, тьмочисленна. Не одолеть нам ее малым числом нашим. Но войско их разбрелось по земле владимирской в грабежах, оно разрозненно и растянуто сейчас, ибо некого страшиться им, нет войска, способного противустать поганым. Князь Юрий Всеволодович покинул Владимир, ушел к Ярославлю собирать рати. В семи верстах отсюда стоит их великий хан Батый. Сейчас самый удобный момент, чтобы напасть на них неожиданно и отсечь главу степному змею.

Братья! Беспрекословно исполняли вы приказы мои. Не одна сотня степняков полегла от наших рук. Завтра, братья, я поведу вас на смерть, но давать и отнимать жизнь может только Бог. И поэтому, если кто-то из вас не готов принять смерть, пусть уходит сейчас. Я не осужу вас, ибо не вправе. И да никто не осудит!

Те, кто останется, знайте: завтра будет бой, бой смертный. Я не отступлюсь, пока не достану Батыя либо сам не лягу костьми. Монгольское войско столь велико, что даже если удастся лишить жизни их хана, то уйти живыми нам самим нет никакой надежды. Поэтому тем, кто останется со мною, я кланяюсь земно, – Евпатий поклонился (великий боярин простым мужикам!), – и прошу простить… Теперь же, братие, помолимся, и пусть каждый сам выберет судьбу свою.

Вся рать единой волною поснимала шапки и опустилась на колени на снег. Губы сами шептали слова молитвы, известные с младенчества и произносимые всю жизнь каждодневно, но сейчас в эти знакомые слова были вложены иные суть и смысл. Каждый по-своему готовил себя к предстоящему, и к предстоящему готов был каждый. Со святыми молитвенными словами дух поднимался над плотью, и каждый готов был свершить невозможное. Кто был слабым – сильным стал, а кто сильным был – стал еще сильней. Таков уж русский человек, стоящий на границе между жизнью и смертью.

После к Евпатию подошли несколько человек, понурив головы, попросили прощения у него и у всей братии и, не оглядываясь, ушли в лес. Не осудим же и мы ушедших. Никто не может знать, как поступил бы сам в подобном случае. Каждый имеет святое право выбора, у каждого свой путь.

* * *

На просторах лесной Руси было неимоверное множество волков. Монголы привыкли, что каждую ночь вокруг их стана собирались стаи оголодавших волков, которых голод толкал на самые дерзкие и наглые вылазки. Волки нападали на табуны, стремясь отбить и угнать в поле отдельных лошадей. Бывали и нападения на людей. А иногда матерый волк-одиночка залетал стрелой прямо в монгольский стан и, бешено мчась между юрт, хватал первое, что подвернется съестного – кусок мяса, овцу, собаку, – и уносился прочь с добычей.

В эту ночь волки совсем распоясались и обнаглели. Невидимые во тьме, они подбирались вплотную к стану. Волки перекликались в темноте, собираясь в огромные, судя по количеству голосов, стаи. А может, это вовсе и не волки? Может, это оборотни, неуспокоившиеся души непогребенных урусутов, движимые ненавистью к своим убийцам, собираются в эту ночь, чтобы подобраться к спящим воинам и выпить их кровь? Ведь урусуты-оборотни погубили уже не одну сотню славных степных воинов в этих безбрежных лесах. Конные сотни уходили по лесным дорогам и тропинкам, ведущим неизвестно куда, надеясь найти лесные деревушки урусутов, и как уходили, так и пропадали без следа. Словно сам злой урусутский лес поглощал, как ненасытимое чудище, непрошеных степных гостей.

Но ночь отступает. Еле заметно осветлел восточный край неба. Десяток дозорных монголов залег вместе с лошадьми среди кустов. Нукеры грелись, прижимаясь к теплым бокам лошадей, и радовались, что скоро их дозор закончится, их место займет другой десяток, и они смогут отдохнуть в своих юртах у очага.

Волки совсем обнаглели. Видимо, чуя лошадей, они подобрались к самым кустам и, может быть, невидимые затаились в каком-нибудь десятке шагов, готовясь к броску. Арбан-ноян (десятник) своим чутким слухом уловил легкое поскрипывание снега под их лапами, и в тот же миг лошади, взоржав, вскочили с земли на ноги и, топчась, принялись кружить на месте, удерживаемые повисшими на уздечках хозяевами. Волки окружили их! Теперь придется покидать пригретое место, ибо лошади своим ржанием обнаружили себя, но сначала нужно отогнать волков. Привязав лошадей к кустам и оставив двоих самых молодых нукеров с лошадьми, восемь монголов, держась друг друга и выставив копья, которые взяли в дозор специально для обороны от волков, полезли через кусты. Эх, жаль нельзя зажечь огня и громко кричать, стуча саблей по железу щита! Без этого разогнать обнаглевших хищников будет нелегко.

Вдруг откуда-то снизу, словно выросли из снега, со всех сторон появились фигуры, но совсем не волков! «Оборотни», – мелькнуло в голове арбан-нояна, по спине пробежала мелкая дрожь. В мгновение ока все монголы были сбиты с ног и зарезаны или задушены. Молодые нукеры, оставшиеся с лошадьми, услышав сначала удивленные возгласы, а затем возню и предсмертные хрипы, вскочили на коней и рванулись в сторону стана. Хотя было темно, но их силуэты все же были видны на фоне светлеющего неба. Сдвоенный короткий свист двух стрел, пущенных почти одновременно, был последним звуком, слышанным ими в жизни.

Триста охотников, в накинутых поверх одежды волчьих шкурах, почти всю ночь небольшими группами по десять – двадцать человек подползали к монгольскому стану, перекликаясь волчьими голосами. Потихоньку они обнаружили все монгольские дозоры на своем пути и сумели перебить их без шума. Когда небо с востока осветлело, охотники, собравшись вместе, лежали у крайних монгольских юрт. Условный продолжительный волчий вой дал понять Евпатию Коловрату, что путь свободен, и Коловрат двинул вперед свою пешую рать. Полтысячи всадников – его конная дружина – остановились пока на опушке леса, ожидая своего часа. Всего под начало Евпатия было около тысячи семисот человек – 1200 пешцев и около 500 всадников. Тысяча семьсот русичей шли на смерть, вместо того, чтобы отсидеться в лесной глуши, ради того, чтобы смертью своей сказать: жива Русская земля!

Подождав подхода основных сил, охотники первыми ринулись на вражий стан. Молча и быстро, как те волки, бежали они между юрт, закалывая дремавших у костров монголов, врывались в юрты, мгновенно уничтожая все живое, и бежали дальше. Монголы только начинали просыпаться от шума и понимать, в чем дело, когда вся пешая русская рать уже целиком втянулась в расположение степняков. Спавшие с оружием монголы, просыпаясь, сразу вступали в бой, но им казалось, что весь стан объят сражением, что русы напали отовсюду, и, привыкшие действовать сплоченно в конном строю, повинуясь единому слову начальника, они терялись в этой неразберихе, оставшись без руководства один на один с врагом, и потому десятками гибли под ударами русских рогатин и топоров.

Русские не рассеивались по стану, увлекшись истреблением растерявшихся врагов, они слитно двигались в одном направлении – к центру монгольского стойбища, где стоял шатер Бату-хана. Попадавшиеся на пути повозки они растаскивали в стороны (поэтому Коловрат и двинул сначала пешую рать). Опомнившись, монголы стали оказывать ожесточенное сопротивление, продвижение русских замедлилось, и тогда они подали Евпатию очередной условный сигнал – подожгли сразу несколько юрт. Коловрат сразу двинул от опушки леса свою конную дружину:

– Мститесь, русичи! Вперед!

Разогнавшись по протоптанному пешцами пути в поле, всадники стрелой влетели в монгольский стан. Пешая рать расступилась по сторонам, как было условлено ранее, пропуская вперед конный клин. Ратники ликующими криками приветствовали мчащегося впереди Евпатия Коловрата. Новый стремительный натиск конных русов ошеломил монголов, и уцелевшие в рубке побежали в разные стороны. Русские в своем стремительном натиске неумолимо двигались вперед, узким клином рассекая монгольский стан, словно нож, разрезающий пирог.

Меж тем стало совсем светло. Начался новый день, всего лишь один миг в бесконечной чреде времен. Ой ле! То не от света зари покраснели снега, но окрасились кровию людскою!

Бату разбудил телохранитель, кратко сообщив о происшедшем. Хан вскочил, мгновенно стряхивая сон. Ему сразу же поднесли изукрашенный золотом стальной доспех. Выйдя из шатра, он услышал гул битвы. Верхом на коне въехал по мосткам на непо-крытую повозку. Телохранители обступили его по сторонам, прикрывая щитами. Чтобы лучше видеть, Бату встал во весь рост на спине коня. То, что он увидел, удивило и напугало его. Бой шел уже там, где начинались юрты тумена* его личной охраны. Опустившись в седло, Бату оценивал случившееся и переживал поток нахлынувших чувств, – все произошло слишком неожиданно, поэтому ошарашило и напугало, хотя этого нападения он ждал! Он не отдал еще ни одного приказа, когда примчался старый Субэдэй, сверкая единственным глазом.

– О, джихангир! Наконец случилось то, что мы ждали! Урусутский медведь сам зашел в ловушку! Я уже послал два тумена в широкий охват. Они замкнут кольцо и прочешут всю округу.

Но я думаю, это излишне, потому что наши минганы** уже отрезали урусутов от леса, им некуда отступить, их мало и они окружены! Нам осталось только уничтожить зверя, попавшего в ловушку!

– Это хорошо, но урусуты бьются уже с моим личным туменом! И продолжают двигаться вперед к моему шатру, а не назад, к лесу!

– Прикажи атаковать их нашим лучшим отрядам, и мы в мгновение ока уничтожим горстку дерзких безумцев!

– Что ж! Вперед! Смерть урусутам! Да! Пусть их вожака приведут мне живым на аркане! Я сам хочу увидеть этого безумца!

Когда русские достигли расположения тумена личной охраны Бату-хана, монголы уже оправились от неожиданности, успели повскакать на коней и встречали русских во всеоружии. Но, хоть и медленно, русские все же продолжали теснить и продвигались туда, где развивался бунчук Бату-хана.

К месту сражения подтягивались новые отряды монголов, и вот, повинуясь единой команде, они атаковали русских со всех сторон одновременно. Русичи знали, на что шли, знали, что уже отрезаны от леса, да и не собирались уходить. Нападения сзади они ждали, и поэтому, когда, разогнавшись по их же следам, со стороны леса налетели свежие конные тысячи степняков, монголы увидели перед собой не спины врагов, а тесные ряды воинов, густо ощетинившиеся стальными остриями.

Коловрат приказал беречь лучших стрелков-охотников, находиться им в середине войска и оттуда, через головы своих, поражать монголов стрелами. Опытный русский лучник из лесных охотников, впервые взяв в руки в пять лет игрушечный детский лук, годам к двадцати пяти – тридцати достигал невиданного мастерства в обращении с этим своим орудием труда, – попадал в глаз зверю, чтобы не портить шкуры, и мог при необходимости стрелять с такой скоростью, что пока первая стрела долетит до цели, успевал выпустить еще несколько. Таким образом, в полете находилось по три – пять стрел одновременно, пущенных одним человеком. Сейчас, когда лучники стреляли через головы своих товарищей, практически не видя противника, большее значение имела не прицельная стрельба, а именно густота боя. Падая как дождь в тесные монгольские ряды, стрелы нет-нет да и находили незащищенный конский бок, шею, лица и руки всадников. Пораженные лошади падали под ноги несущихся сзади, и те, не успевая свернуть, спотыкались и грохались оземь, давя своих седоков, кувыркались через спину, а там уже наскакивали следующие. Короткий обстрел значительно снизил натиск монголов. Их первые ряды, видя плотную стену русских, стоящих недвижимо, прижимаясь друг к другу плечами, укрывшись щитами и выставив копья, невольно затормаживали бег коней, пытаясь оттянуть страшный миг, пытаясь продлить хоть на мгновенье свою обреченную жизнь, иные пытались даже заворотить коней, но сзади неумолимо напирала конная лава и толкала их на смертоносные острия.

Первые ряды монголов погибли, пронзенные русскими копьями. Порою всадник, на бешеном скаку напарываясь на копье, прошивал насквозь и коня, и себя. Продолжая свое движение по инерции, уже убитые конь и всадник подминали под себя убившего их. Первые ряды русских пали, так же задавленные лошадьми, не отойдя назад. Да и некуда было отойти! И, задыхаясь раздавленной конскою тушей грудной клеткой, захлебываясь собственной кровью, уже почти умерев, продолжали сражаться, пытаясь засапожным ножом достать перелезающих через поверженные тела вражеских лошадей, снизу вспороть брюхо или подрезать жилы.

Особо сильна напором была атака со стороны леса, так как там, где прошли русские, оставалось чистое место для разгона конницы, но атаковали монголы со всех сторон. Бату бросил свои лучшие отряды, защищенные не кожаными, а железными кольчугами и доспехами. Бросил лучшие отряды, чтобы сразу, мгновенно разбить, раздавить горстку русов, прежде чем весть о нападении на ставку Бату-хана раскатится по всему войску монголов.

Надавили со всех сторон, сошлись грудь к груди. И нечего здесь искать, кроме смерти, смерти своей и смерти врага своего! И ЗАКИПЕЛ ЯРОСТНЫЙ И БЕСПОЩАДНЫЙ РУССКИЙ БОЙ!

Пешие ратники принимали на рогатины напирающих монгольских багатуров, смертоносный прямой удар рогатины пробивал доспех, и потому монголы, уклоняясь, ерзали и извивались в своих седлах, стараясь, чтобы удар прошел вскользь. Пешцы кололи монгольских лошадей, либо проворачивая вонзенный широкий наконечник рогатины, либо резали наконечником, как ножом, конские бока и шею, нанося страшные рваные раны. Дико крича, лошади метались и падали, давя своих и чужих. Если всадник не успевал соскочить и падал вместе с лошадью, его добивали на земле или же просто топтали ногами, не глядя, в то время, как руки направляли оружие уже в другого врага. Мирные крестьяне-земледельцы, а ныне воины, обезумев, гвоздили топорами направо и налево (эх, сколько деревьев повалено, сколько дров переколото, сколько срубов поставлено этим топором!), сами получая удары, лезли напропалую, силой переломить силу! Не чувствуя полученных ран, продолжали биться до тех пор, покуда держали ноги. Иные дрались простыми дубовыми палицами, стремясь ударить по лошадиной голове или оглушить, ошеломить всадника.

Часто в толчее боя супротивники оказывались прижаты друг к другу вплотную: не размахнуться ни саблей, ни топором, – тогда сцеплялись, обхватив друг друга руками, пешие ратники тащили монголов из седла, и оба, уже на земле, старались подмять друг друга. Но то не дружеская борьба, без которой не обходился ни один праздник ни у русских, ни у монголов, и исход ее иной, – то бой увечный, смертный; руки ищут горло врага, пальцы давят глаза, рвут ноздри и рот, вцепляются в бороду. Оба стараются выломать руки супротивнику, заворачивая их в суставах, ломают пальцы, зубами вцепляются в горло врага! Эх, человече! Сложись по-другому, могли бы вместе сидеть за дружеским столом, но почему-то сложилось так, что нужно давить и рвать друг друга руками, и нельзя иначе. А как теперь по-другому?.. Почему так?

Основу русского войска составляли дружинники – кмети – профессиональные воины, люди боя. Из них собирались конные дружины князей и бояр. И если ратники из землепашцев, ремесленников и охотников составляли основную часть, опору воинства Коловрата, то главной ударной силой были воины его личной боярской дружины, черниговские удальцы, которых Евпатий позвал с собой, да немногие рязанские дружинники, случаем оставшиеся в живых после степного нахождения. Мужиков – земледельцев, пастухов, хорошо державшихся в седле, – Коловрат тоже посадил на коней, они вступали в бой во вторую очередь, вслед за дружинниками, наносившими основной удар. Таким образом, дружина Евпатия исчислялась в пять сотен всадников. И сейчас они пробивались во главе русского войска туда, где колыхался на ветру бунчук Бату-хана, и уже виднелся белый верх огромного ханского шатра, но атака все-таки завязла в многолюдстве монголов. Ряды монголов сгустились, к месту боя стекались их свежие отряды, но если монголам удалось атаковать русов с тыла и флангов, то переломить битву у них не получилось: волна накатилась на волну.

Бой конных кметей отличался от боя пеших ратников. Если в начале конной сшибки большую роль играет пробивная сила копий, то сейчас, когда замедлилось движение вперед, ряды противников перемешались, сгрудились в тесноте – где свои, где чужие? – в ход пошли мечи, сабли и топоры (или по-русски – секиры).

Сеча… Бешеная круговерть, мелькание бликов доспехов, лезвий оружия, лиц людей, обезображенных звериным оскалом, конских морд, свист и звон тысяч клинков, дикие крики людей и лошадей, сливающиеся в единый неумолимый гул битвы. В такой неразберихе ситуация меняется мгновенно, враги могут быть со всех сторон, ты можешь оказаться окруженным – один против всех! И удары, удары отточенной стали со всех сторон! В этой стихии есть только один способ выжить, – даже и не только остаться в живых, но и победить! – это наносить удары. Способ жизни, существования в сече – это бить, сечь часто, непрерывно, непредсказуемо во все стороны и назад в том числе, и как можно быстрее. Максимально заполнить ударами пространство вокруг себя! Вспомним боевой танец-тренировку Коловрата. Попал, не попал – некогда останавливаться, бей дальше, не в голову, так в плечо, не тому, так другому! Сознание не успевает за быстро меняющейся реальностью и в бессилии отключается, – человек продолжает биться! – но… в этом и спасение! Сознание с его условностями, оценками и запретами не дает раскрываться заложенному в нас потенциалу (как созидательных, так и разрушительных сил). Здесь, сейчас, когда смерть вокруг, когда твоя жизнь висит на волоске в пространстве свистящих клинков, не сдерживаемая условностями сознания, пробуждается огромная сила самого древнего и мощного инстинкта – инстинкта самосохранения, – движения становятся в несколько раз быстрее возможного, тело становится нечувствительным к боли, воин может продолжать сражаться, имея страшные раны, которые в обычном состоянии приводят если и не к смерти, то к невозможности двигаться вследствие боли и потери крови. Тело превращается в неудержимую машину разрушения, несущей смерть. Но это происходит не с каждым, и еще меньше, единицы людей научились контролировать и вызывать у себя при необходимости это состояние. Но такие люди были! Стихия беспощадной рукопашной схватки породила на Руси неповторимые в своем роде личности непобедимых воинов – витязей. Одним из таких был Евпатий Коловрат.

Евпатий бился боевым топором, прикрываясь круглым щитом от стрел и ударов. Сражаясь в первых рядах, Коловрат держал во внимании всю картину боя. Когда он видел, что где-то русичам приходится туго, то сразу же устремлялся туда, бросаясь в самую гущу врагов, часто оказываясь окруженным со всех сторон, но ничуть этим не смущаясь, разил степняков, рассыпая удары во все стороны. И монголы, яро кидавшиеся на окруженного вражеского вожака, неизменно находили здесь свою смерть. А русские, обод-ренные примером воеводы, с новой силой напирали на степняков.

С топором Коловрату пришлось расстаться в один из критических моментов боя. Нахлынули свежие сотни степных удальцов, и русским снова пришлось нелегко. Евпатий, недолго думая, крутнув над головой свою секиру, со всего плеча метнул ее в предводителя нового монгольского отряда – нойона в золоченых доспехах. Топор ударил багатура в грудь и, бездыханного, сбил на землю. Боевой дух монголов был сломлен, и ратная удача вновь окрылила русичей.

На Руси издавна было заведено решать исход ратного спора в рукопашной схватке. Монголы были неплохими воинами, но их родина – бескрайние степи, огромные открытые пространства – приучила их искать победы в ловкости маневра всего войска, – кто кого перехитрит, – отсюда резкие, шумные атаки с последующим ложным отступлением, чтобы завлечь противника в ловушку. Монгольский воин – это прежде всего отличный наездник, стрелок из лука, беспрекословно повинующийся начальнику. На прямое столк-новение монголы решались только при явном численном превосходстве.

Так и не сумев растоптать своим натиском малое войско русов, монголы ослабили напор, откатились, готовя новую атаку.

К Бату-хану привели пятерых русов, которых выволокли на аркане прямо из боя. Бату, сидя в седле, сверху вниз разглядывал пленных, сбитых нукерами на колени, – все ранены, перепачканы кровью, своей и монгольской. Давя их взглядом, который, впрочем, русские переносили совершенно спокойно, видимо, не понимая, перед кем стоят, Бату-хан спросил через переводчика:

– Я хочу услышать от вас только одно: кто ваш воевода? Его имя?

– Нам нечего скрывать, воевода наш – Евпатий Коловрат, боярин рязанский. Ты всю семью его сгубил, Рязань порушил, он теперь от тебя не отступится.

– Не отступится?! На что вы все надеетесь, вылезши из своих лесов и напав на мое войско столь малым числом? Вы сейчас умрете!

– Не разговоры говорить мы пришли к тебе, мы и пришли умереть за землю. Нет у нас страха перед тобой.

– Снимите им головы! – бросил Бату-хан нукерам.

Хан молчал некоторое время, раздумывая, затем, глянув на почтительно примолкших нойонов, громко приказал:

– Позвать Харгула!

Через краткое время нойон Харгул предстал пред очами Бату-хана. Харгул, один из верных телохранителей Бату-хана, тысячник в тумене личной охраны, непобедимый воин, багатур, брат одной из жен Бату. Вошедши в юрту, где его ждал Бату-хан, Харгул заполнил ее собой целиком. Нет, он не произнес ни слова, кроме приветствия хану, не цветистыми речами, а именно молчаливым присутствием Харгула наполнилось пространство юрты. Бывшие здесь другие военачальники, тихо переговаривавшиеся между собой, затихли.

Бату краткое время восхищенно-удовлетворенно созерцал своего любимого телохранителя. Харгул сразу выделялся среди прочих воинов своим огромным ростом и мощным телосложением, которое не скрывал, а еще более подчеркивал до блеска начищенный стальной доспех, нескупо украшенный серебром. Невероятная мощь Харгула не ограничивалась огромностью его тела, ее, невольно съежившись внутренне, ощущали все присутствующие, она подавляла.

– Харгул! Я узнал имя урусутского вожака! Это Евпатий Коловрат. Ты поведешь свою тысячу в бой! Ты найдешь Коловрата и убьешь его! Или приволочешь мне на аркане! Твоя тысяча втопчет в грязь оставшихся в живых урусутов, это будет нетрудно, когда ты лишишь их вожака! Все! Иди! Приведи мне Коловрата на веревке или принеси его голову! Вперед!

Поклонившись, Харгул покинул юрту. Нойоны, не сговариваясь, перевели дух.

Русские едва успели выровнять ряды, как на них обрушилась новая конная лава. Новый натиск был сильнее прежнего. Монголы использовали ту же тактику, что и при взятии Рязани, – пользуясь огромным численным перевесом, монгольские военачальники с каждой новой атакой посылали в бой свежие отряды, еще не участвовавшие в сражении.

Гибли русские, гибли монголы, и те, и другие кидались в схватку с одинаковой яростью. Коловрат, как обычно, прорывался туда, где русским было тяжелее всего, и исправлял положение. Он приметил нойона богатырского сложения, видимо, начальника монгольского отряда, нойон сражался в первых рядах, а не руководил своими нукерами, находясь в центре отряда, как обычно. Монголы, ведомые своим начальником, в том месте теснили русских, и Евпатий повернул своего коня туда. Пробившись ближе, он с удивлением услышал, что багатур время от времени выкрикивает его имя, но он быстро понял, откуда монголы узнали его имя. Чуть поодаль с багатуром ехало пятеро нукеров со вздетыми вверх копьями. На копья были насажены бородатые русские головы. «Ты ищешь встречи? Ты ее получишь!» – Евпатий двинул прямо на нойона. Монгольский богатырь тоже увидел его. Они ехали навстречу друг другу, и воины с обеих сторон расступались, давая дорогу. Вот съехались, сшиблись. Бьющиеся округ них, не сговариваясь, переставали на время убивать друг друга и оборачивали взоры на святое для воина действо – единоборство военачальников.

Харгул делал ставку на мощные одиночные удары и на прямой натиск лоб в лоб, он постоянно наступал и теснил. Любая преграда, вставшая на его пути, неизбежно будет сокрушена. Коловрат же умело уклонялся от направленных ударов, сохраняя пока потенциал ударов своих, лишь изредка отвечая, и уходил с линии атаки. Доспех Харгула был тяжелее, мощнее, чем у Коловрата, и поэтому Евпатий был подвижнее, – он как вода обтекал смертельные удары Харгула. Сильные удары требуют большего вложения силы и быстрее истощают выносливость атакующего. Коловрат почувствовал, что атака Харгула вот-вот достигнет своего пика, и чтобы возможно больше истощить силы противника, стал принимать удары щитом не вскользь, как раньше, а напрямую, в лоб. Харгул, взбешенный бесплодностью своих атак, бил с нарастающей силой в щит Коловрата, – видно, урусут растратил силы на увертки от его ударов и теперь просто прикрывается щитом, осталось разрушить последнюю преграду к победе. Дубовый щит, обитый железными полосами и пластинами, крошился под неимоверной силы ударами клинка Харгула. Да и может ли что-либо устоять? Щепки летели во все стороны. Скоро щит был изрублен в куски, и Евпатий сбросил с руки его бесполезные остатки. Очередной удар Харгула упал в пустоту, пик его атаки прошел, Харгул выложил свою максимальную силу на щит Евпатия, теперь он уже не сможет развить такого усилия, темп его атаки может идти только на убыль. Оставшихся сил Харгулу вполне хватило бы, чтобы несколько часов вести бой и зарубить не один десяток врагов, но на этот раз его противником был Евпатий Коловрат…

Воспользовавшись моментом, Евпатий выхватил левой рукой второй меч, притороченный у седла. У Харгула – сабля и щит, у Евпатия – два меча. Коловрат атаковал, атаковал непрерывно, но его удары не были направленными и акцентированными, как у Харгула, Евпатий не вкладывал всю свою силу в несколько ударов. Его удары переходили один в другой непрерывно, обрушиваясь на Харгула как водопад. Харгул еле успевал отбивать их, нет-нет да и проскользнет клинок Коловрата по защищенной доспехом груди, по стальному оплечью. Харгул никогда не уворачивался от ударов врагов, он всегда отбивал их, потому что все враги были слабее его, человека-скалы. Можно отбить несколько ударов почти одновременно, но больше десятка ударов, обрушившихся на него почти в одно мгновение, Харгул отбить не мог. Как вода заполняет ямки, неровности, пустоты, так масса ударов Евпатия заполняла пробелы в защите Харгула. Человек-скала и человек-вода…

Харгул чувствует на своем теле несколько мелких ран. Там клинок Коловрата прорвал доспех между стальными пластинами, здесь, неведомым образом попав под щит, чиркнул по ребрам под мышкой, на руке нашел щель между наручем и налокотником… «Ерунда! Это не раны!» – внутренне восклицал Харгул, чувствуя, как кровь неприятной влагой растекается по телу под доспехом. Коловрат усилил атаку, увеличил темп. Харгул ощущал, что сила утекает из него и увеличивается у его противника, словно бы перетекает от него к Коловрату. Харгул все более терял ориентацию в пространстве, невозвратно терял способность сопротивляться. Он уже совершенно не мог контролировать градом сыплющиеся на него удары, обезумев и ничего уже не понимая, беспорядочно махал саблей, получая десятки ударов по шлему, плечам, туловищу, рукам, бедрам. Левая рука со щитом повисла плетью. Евпатий с плеча, со всего размаха послал мощнейший импульс в последний, точный удар. Это было самое мощное приложение его силы за все время сегодняшнего боя. Можно ли рассечь закованного в сталь всадника от плеча до седла? Кто знает?