Текст книги "По лесным тропинкам (Рассказы и сказки)"

Автор книги: Олег Кобельков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

Воробьиный дядюшка

Петр Данилович жил в маленьком домике на краю нашей улицы. Когда-то здесь была деревня, но город по соседству рос, строился, и деревня стала одной из его улиц. Все ребята знали Петра Даниловича и звали его дядей Петей.

Мы, соседи, всегда удивлялись разным его причудам. Как-то он поставил на высокой мачте ветряной двигатель с винтом, как у самолета. Хотел дядя Петя, чтобы этот двигатель качал воду из колодца. Но что-то не ладилось у него, и он к своей затее охладел.

Скучно ему было без работы. Он ведь пенсионер, с войны инвалидом вернулся. Говорили, что он весь прошит пулями из пулемета.

Была у бывшего солдата страсть к птицам. Но любил он их не так, как те, кто держит птиц в клетках.

Зимой мы видели дядю Петю в соседнем сквере. Он рассыпал по тропкам хлебные крошки, потом садился на скамейку и любовался неугомонными воробьями, которые слетались на щедрый корм. В конце зимы воробьишки так привыкали к нему, что самые храбрые отваживались клевать крошки прямо из его рук.

– Ишь, охальники! – журил их дядя Петя. – Скоро на голову сядете…

Однажды в оттепель мы принялись лепить снежную бабу. Вдруг Гришутка-малек – ему было всего пять годиков – закричал:

– Воробьиный дядя, воробьиный дядя!

Мы оглянулись. Во двор входил дядя Петя. Гришутка его точно назвал, – видно, тоже не раз видал, как тот кормит воробьев. С тех пор мы и стали между собой называть соседа воробьиным дядюшкой.

Весна пришла хлопотливая. На нашей улице все возились в своих садиках: окапывали яблони, подрезали кусты смородины и малины. Как-то дядя Петя подкатил к дому в кабине грузовика. Шофер откинул борт машины, и они вместе стали выносить саженцы. Сбежались заинтересованные ребятишки.

– Какие-то вицы… – огорчилась Аринка.

Но дядя Петя сказал, что посадит волшебный сад, который будет цвести осенью и зимой.

А соседка засмеялась:

– Да это самая обыкновенная рябина, никудышная бузина и кусты шиповника!

Вначале взрослые подшучивали над необыкновенным садом, потом забыли о нем. Летом кусты зеленели, осенью покрывались желтыми и красными листьями. Зимой в саду было пусто и уныло…

Нынче урожай яблок и ягод был необыкновенный – ветки ломились, а в саду у дяди Пети одна рябина.

По утрам стало подмерзать. Иногда пороша белила землю. Тогда-то и раскрылся секрет дяди Пети. Я проснулся утром, взглянул на фруктовый сад, где еще недавно висели яблоки. Все голо. Когда же я подошел к другому окну, то не мог оторвать глаз. На шиповнике лакомились ягодами щеглы. Они сновали по кустам, переливаясь черными, красными, желтыми пятнами. По земле скакали веселые коноплянки. А рябину облепили красногрудые снегири.

«Для них, видно, и посадил дядя Петя свой сад, – подумал я, – чтобы легче им было зиму коротать».

А вот и он сам. В дубленом солдатском полушубке он сидит на скамейке и смотрит на птиц. Он показался мне самым красивым человеком. И я подумал, что делать хорошее доброе дело, хотя бы и маленькое, наверное, самое большое счастье в жизни.

Гнездо путешествует

Я спустился на дно парома, чтобы починить обшивку трюма. И вдруг увидел на перекладине против щели гнездо, а в нем четырех птенцов. Наверху, на палубе, ходили люди, громыхали колеса телег, грузовая машина въехала на паром, сильно тряхнув его, а птенцам все было нипочем: сидели себе спокойненько с закрытыми глазами.

«Почему они тут одни? Уж не бросила ли их мать?» – подумал я. Но вдруг появилась птичка на тонких ножках. Белую грудку ее украшала черная манишка. Птичка помахивала длинным хвостиком и непрерывно кланялась. Мне не хотелось тревожить храбрую пичугу, и, отложив починку, я вернулся на палубу.

У рулевого колеса стоял перевозчик Кузьма. Раньше он служил боцманом на корабле. За интересные рассказы о море колхозные мальчишки очень любили его.

Увидев, что я уже возвратился, Кузьма нахмурил лохматые брови.

– Что, не по плечу работка? – спросил он.

– Птица там у тебя поселилась, гнездо свила, и птенцы уже…

– Скажи, неохота щель залатать… А гнездо я давно заметил.

– Давай оставим, дядя Кузьма, эту щель: через нее трясогузка к птенцам прилетает, – попросил я.

– Ну ладно, – согласился перевозчик.

Вскоре о пернатых пассажирах узнали ребята. Переезжая через реку на пароме, они всегда справлялись, как живет трясогузкина семья.

Шли дни. Паром плавал от берега к берегу, а трясогузка улетала и прилетала, не обращая внимания на то, что ее гнездо движется.

Недели через две ее детеныши стали вылетать из гнезда. Однажды я увидел двух трясогузок, сидевших на борту грузовой машины. Одна махала крыльями и широко раскрывала клюв, а другая, побольше, кормила ее. Остальные птицы, вероятно, уже сами добывали себе пищу.

– Трудно ей было, а все-таки вырастила, – сказал улыбаясь Кузьма.

До поздней осени навещала трясогузка с выросшими птенцами свой неспокойный плавучий дом.

СКАЗКИ

Без дружбы плохо бывает

На крутом берегу у самой реки росла пушистая Ель. Меж ее корней на землю упало семечко березы, и Береза выросла так близко от Ели, что та своими мохнатыми ветками заслоняла лучи солнца. Береза росла тонкой, хилой, но листочки ее были зеленые-зеленые. Дружить бы деревьям да радоваться, только миру у них не было. Подует ветерок, зашелестит Береза недовольно листьями:

– Все ты мне мешаешь: своими лапами свет загородила.

Елка тихо отвечает:

– В дружбе всегда сила большая есть – она тебе расти помогает.

– Верно, верно, – шелестит Дубок, растущий неподалеку на поляне.

– Подумаешь, дружба! Стоял бы да молчал. Растешь на поляне, никто тебе не мешает, – сердится Береза.

– Мои корни почти по земле стелются, – говорит Елка, – а твои глубоко в землю вошли. Ты мне помогаешь на земле стоять. Я тебе тоже нужна – влагу сохраняю и от солнца берегу.

– Правильно Елка говорит, – пищит Брусничка. – Я тоже без вас вырасти не могу.

– Ты-то уж помолчала бы! Жалкий кустик! Кому ты нужна?

– Все мы нужны, – отвечает Брусничка. – Без меня людям порой худо приходится, я лечу их от недугов.

Елка тоже стала о себе говорить:

– Я очень нужна людям. Как им без музыки жить? А я музыкальная, моя древесина на балалайки да на скрипки нужна!

И Дуб слово вставил:

– Чего ты злишься, Береза? Человек всякое дерево на пользу себе приспособил: из тебя, например, мебель, топорища да кадушки мастерят.

– Все равно хочу одна расти. Надоела мне Елка!

Ветер стих, и деревья погрузились в молчание.

Лето пролетело быстро. С Березы облетели листья, холодно, а ее Ель согревает. Стоит Береза с опущенными ветками и вымолвить слова без листьев не может. Елка тихо шумит мохнатыми ветками и чуть слышно шепчет:

– У меня густые иголки, от них и мне и тебе тепло будет.

А Береза только ближе к Елкиным теплым ветвям прижимается. Так и скоротали зиму Елка с неблагодарной Березой.

Солнце растопило снега, по склонам забурлили ручьи, наполнили водой реку, и понеслась она бурным потоком, ударяя в крутой берег. У Елки корни слабые, при каждом ударе волны она вздрагивала и все шептала в страхе: «Вот упаду, вот упаду!» А Береза, позеленевшая, кудрявая, радовалась:

– Скоро я от тебя избавлюсь, вот заживу тогда!

Река разлилась широко, вода подошла к самой Елке. Волны размыли берег, и Елка с шумом рухнула в воду. Довольная Береза зашелестела молоденькими листочками:

– Теперь все солнце – мое! То-то заживу!

Лето выдалось жаркое. Солнце нагревало Березу с каждым днем все сильнее и сильнее. Ее ствол не привык к жаре. Кора лопнула, и листья пожелтели.

Погрустнела Береза, пожалела:

– Уж лучше бы Ель была рядом. Она меня от солнца берегла и от стужи согревала.

– Дружбу потеряешь – все потеряешь, – прошумел мудрец Дубок.

К осени Береза засохла.

Марфуша и Варюша

Давным-давно жили две сестры – Марфуша и Варюша. Характером они были не схожие и трудились по-разному. За что ни возьмется Марфуша, все у нее легко получается: сарафан сошьет – всем на удивление, пирог испечет – вкуснее никто не едал! В доме у нее порядок и чистота.

У Варюши все наоборот: в горнице мусору полно, постель две недели не прибрана, белье не мыто, не глажено. Сидит Варюша, сложа свои белые ручки, и думает: «Нужно бы стиркой заняться, да подожду до понедельника». Подумает она пол помыть – куда там! – мусор мешает. Завалится Варюша спать – до самого обеда и проспит.

Собралась как-то Марфуша в лес по ягоды, позвала Варюшу. Та позевнула, почесала затылок и говорит:

– Пожалуй, ягоды зелены еще, я лучше посплю маленько.

Идет Марфуша одна по лесной тропинке и все останавливается, узорными листочками любуется, нежными колокольчиками, из травы выглядывающими.

Набрала она ягод полную корзину, собралась домой и вдруг слышит: за спиной скрипит что-то. Оглянулась и видит: старый, трухлявый пень – ну точь-в-точь голова старика из земли высунулась. Вместо носа – сучок торчит, под сучком дятел дырку продолбил, на рот похожую, два светляка под мохнатыми бровями из мха выглядывают, словно глаза светятся. Пень заговорил человеческим голосом:

– Смотри, Марфуша, какие кружева паук сплел. Захочешь, ты еще лучше из ниток свяжешь.

Рассматривает Марфуша паутину: красивый узор, росинками покрытый.

– Поглядел я, как ты всякие листочки разглядываешь, подумал: не всякому дано красоту в обыкновенных листьях увидеть, вот и захотелось мне показать тебе красу лесную так, как еще никто ее не видывал.

Тут приключилось чудо – Марфуша стала совсем маленькой, меньше мухи. Все листья показались ей крышами больших домов, и от них зеленоватый свет исходит. Вдруг пошел дождь. Спряталась Марфуша под лопухом. Там услышала красивый звон с переливами, словно песню кто поет. Оказывается, рядом с ней колокольчик растет, и от падающих капель цветки его звенят. Вскоре дождь перестал, Марфуша вышла из-под лопуха и видит: капли воды на листьях под солнечными лучами превратились в драгоценные камни: горят и изумрудом отливают.

Рядом с девочкой-малюткой села огромная бабочка с бархатными крыльями.

«Вот бы полетать!» – подумала Марфуша и села между крыльев. Бабочка не заметила маленькую пассажирку и понесла ее высоко над поляной. Сверху поляна Марфуше показалась большим ковром, вышитым яркими цветами. Долго летала бабочка с поляны на поляну и наконец опустилась перед тем волшебным пнем. Опять Марфуша услышала скрипучий голос:

– Сойди на землю!

Очутившись на земле, Марфуша почувствовала, что снова большая стала.

– Ой, дедушка, спасибо тебе! Я много чудес повидала, – благодарила Марфуша.

– Спасибо погоди говорить, – ответил старый пень. – Все это ты сумела рассмотреть, когда мала стала. Сумей-ка, Марфуша, малое в большом увидеть – тогда мастерство само в твои руки придет.

– А кто ты, дедушка?

– Я лесовик, Сучконосом прозываюсь. Не все мой голос услышать могут. Коль тебе это удалось, одарю я тебя большим даром рукоделия. Возьми на мне одну сосновую иголку, храни ее. Она тебе поможет мастерицей стать. – В старом пне что-то скрипнуло, и он замолчал.

Пришла Марфуша домой и захотела на деле Сучконосовы советы испытать. Села сарафан шить, такими цветами вышила, как те, которые на лесной поляне видела. С утра до ночи трудилась, и все диву давались, откуда такая красота у нее выходит!

Однажды подивилась и Варюша, как у сестры всякая работа ладно да просто делается.

Захотелось Варюше подсмотреть, откуда у Марфуши мастерство берется. Утром спряталась Варюша в сестриной горнице и наблюдает: Марфуша открыла шкатулку, где заветная иголка лежала, поглядела в нее и стала узор вышивать: по всему полотну звезды рассыпались, среди замысловатых узоров месяц золотой так и светится.

Что разглядывала сестра в шкатулке, Варюша не видела. Она выскочила из засады и стала у Марфуши допытываться, кто ее волшебному рукоделию научил? Марфуша по доброте своей рассказала, как она в лесу с Сучконосом разговаривала. Не сказала лишь, как на бабочке летала – подумала: «Все равно Варюша не поверит, да еще на смех поднимет». А Варюша опять пристает: покажи да покажи, где этот старик Сучконос живет.

Марфуша не могла отказать сестре и повела ее в лес на то место. Она издали показала тот пень, с которым разговаривала. Варюша, не разглядев никакого старика, прибежала к пню и давай хохотать, а потом и говорит:

– Если ты лесовик, то научи меня рукоделию!

Пень стоит, как стоял, и слова не вымолвит. Его глаза-светляки уже не светятся, и дырка, на рот похожая, пропала. Озлилась Варюша, закричала на сестру, подбежала к пню, как пнет его каблуком. Раскололся пень на две половины, а из него черная змея выползла и зашипела:

– Нет в тебе добра и ума не хватает. Уходи, коль сможешь, да поторапливайся!

Вдруг деревья зашумели, перед Варюшей елка рухнула. Небо потемнело, кусты стеной сомкнулись – тропки не видать. Испугалась Варюша, сестру кличет. Взялись сестры за руки, и чащоба расступилась.

Пришли они домой, Варюша на сестру обижается, говорит:

– С нечистой силой подружилась, и я с тобой знаться не хочу.

Заплакала Марфуша, жалко ей с сестрой дружбу терять. Не испугалась она темной ночи, бросилась в лес. Идет Марфуша, путь ей светлячки освещают, ночные птицы дорогу показывают. Пришла она к тому пню, а он целый стоит, глаза-светляки добрым блеском светятся, лишь большая трещина сбоку видна. Говорит ей Сучконос:

– Ой Марфуша, Марфуша! Зачем ты сестру привела? Поломала она мне старые ребра. Ну, да я сам виноват, не предупредил тебя, чтобы не говорила сестре о нашей встрече.

– Я, дедушка, еще больше перед сестрой виновата. Она теперь крепко на меня сердита.

– Какая ты, девица, доверчивая: поверила, что я – старый трухлявый пень – тебе наговорил. Видеть красоту и уметь в своем ремесле ее применять ты сама научилась, а я только немножко помог тебе в свои силы поверить. Иголка та простая сосновая дана тебе для того, чтобы ты в себя пуще верила. Вот и делай, как говорят старые мудрецы: глаза боятся, а руки делают. Кто трудиться любит, тем волшебница природа помогает. Варюша твоя ленилась и не научилась ничему, поэтому помочь твоей сестре я не в силах.

Тут глаза-светляки у Сучконоса спрятались под бровями, он будто всхлипнул и… рассыпался.

Как Ерему звери учили

В одной деревеньке жил невысокого роста мужичок, Еремушкой непутевым его звали. За многое он брался, да никакого дела до конца не доводил: начнет кадушку мастерить – такую сделает, что воды в нее не нальешь – вся в щелях; лошаденку подковать соберется, так на одну ногу подковы не найдет. В избе у него скамейка о трех ногах, из печки кирпичи вываливаются, на лестнице трех ступенек не хватает.

А Ерема заляжет с полудня и проспит до вечера.

Как-то попросила жена Ерему:

– Сплети-ка, Еремушка, корзинку, старая давно прохудилась.

Собрался хозяин корзину плести, а сесть некуда – перед домом скамейки нет. Принялся доску строгать, опять вспомнил: весло для лодки собирался сделать. Принялся мастерить весло. Про корзину так и забыл. Вроде и от дела не бегал Ерема, но и дело не делал.

Однажды поутру проснулся Ерема и видит: все его недоделанные вещи пропали, даже печки нет, в потолке, где трубе быть положено, дыра. Вышел Еремушка во двор, жену кличет, а ее и след простыл. Сел он на землю и задумался. Как дальше жить?

«Пойду куда глаза глядят, авось жену найду».

Долго шел Ерема по лугам, по лесам, вышел на опушку леса, утомился, лег на травку и уснул. Проснулся – солнце уже полдень показывает.

Вдруг слышит, над самым ухом жужжит кто-то и тоненьким голоском попискивает:

– Ты, Еремушка, нас не трогай, мы тебя тоже не ужалим.

Оглянулся Ерема: видит, осы над ним кружат.

– Вот диковина! Сколько живу, не слыхивал, чтобы осы по-человечески разговаривали.

– С тобой, Ерема, все звери и козявки по-человечески говорить будут и уму-разуму научат.

– Ишь ты, выискалась! Чему тебе, осе, меня учить?

– А мы, осы, научили вас, людей, бумагу делать. Погляди на мое гнездо, оно из бумаги. Я летаю все лето, отколупываю от сухих деревьев щепочки, из них пряду бумажные ниточки, а из нитей склеиваю гнездо.

Посмотрел Ерема, висит над ним большой серый шар, потрогал: «Верно, на бумагу похож!»

– Пойдешь дальше, – продолжала оса, – там тебе другие свое уменье покажут.

Пошел Ерема к речке, смотрит: никого там нет, а реку большая плотина перегородила, и пруд перед ней образовался. У плотины большой бобрище возится. Посмотрел он на Ерему и спрашивает:

– Зачем пожаловал, Еремей Иванович?

– Гляжу, плотина хороша, только не пойму, на что она тебе?

– Как на что? – возмутился бобрище. – Речка-то совсем мелка стала, вот мы, бобры, и запрудили ее. Теперь можно от врагов под водой скрыться.

В конце плотины возвышался большой холм.

– А там что у тебя за шалаш? – полюбопытствовал Ерема.

– Это хатка моя из твоих дровишек построена. Ты в прошлом году их в лесу оставил. Думали, не нужны они тебе. К чему добру пропадать? Канаву прокопали, по ней дровишки твои сплавили.

– Неужто и сплавлять умеете?

– Нужда заставит, все сумеешь.

– Чудеса да и только, – удивился Ерема. – А про дровишки-то я совсем забыл, что в лесу оставил, они, значит, в дело пошли? Ну прощай, бобер.

Долго Ерема шел по лесу и думал о том, как складно мир устроен: есть звери, которые живут сообща, вместе жилье строят, вместе пропитание добывают. Устал Ерема. Сел на пенек. Вдруг кто-то укусил его в шею и в сапоге ногу кусает. Цоп – поймал на шее каких-то козявок. Муравьи оказались.

– Ты что, ослеп что ли? Видишь, на главной нашей дороге расселся, – запищали они.

Наклонился Ерема и видит: настоящая тропинка к муравейнику протоптана, даже трава на ней не растет. По этой тропе бегут муравьишки: один тащит хвоинку, для него она все равно что бревно, четыре муравья соломинку несут.

– Посторонись, Ерема, – пищат муравьи.

– Ишь, расхозяйничались.

– А мы и есть хозяева, – подтвердил муравей с хвойной иголкой, – мы в лесу чистоту и порядок наводим. Видишь муравейник?

– Ну, вижу кучу.

– Это дом наш, а не куча, попробовал бы ты из хвоинок дом построить – развалится, а мы можем. Мы, как одна семья, от восхода до заката солнца все в работе.

– Ай да молодцы! – воскликнул Ерема, бережно обошел муравейник и зашагал дальше.

Шел он, смотрел вокруг и думал: «Дятел дерево лечит, муравьи чистоту наводят, бобры водоемы углубляют и все к делу у них выходит, а я-то дуралей: ничего до конца не довел. Без толку, что ль, на свете живу?»

Размышлял так Ерема про свое житье и не заметил, как ноги его прямехонько к собственной избе привели. Осмотрел он свой дом снизу доверху. Видит, ласточкино гнездо под крышей. Вылетела из гнезда ласточка.

– Видишь, Еремушка, у меня тоже свой дом есть. Не смотри, что из глины – он крепок и удобен. Моим птенцам в нем тепло и сухо.

– Как же ты его смастерила?

– Клювом, конечно, иной раз крылом подправляю, а солнышко высушило глину так, что дождь не страшен.

– Глина на солнце трескается, – заметил Ерема.

– Я глину с травкой замешивала. Сухая трава не дает глине трескаться. Дома из глины люди у нас учились строить.

Сел Ерема на завалинку, и все ему ясно стало. Теперь он знал, что ему делать надобно. Подошел к крыльцу и ступеньки новые сделал: одну, другую, третью. Крепкие, хорошие они вышли. Теперь можно за скамейку приниматься: поставил скамейку, сел на нее и корзинку сплел; потом принялся забор чинить. Вдруг открылось окошко и жена выглянула, такая радостная, кличет Ерему, ужинать зовет.

– Еремушка, никак корзинку мне сплел?

– Знамо сплел, еще и забор поставлю.

Солнце уже на закат пошло, а Ереме все кажется, что оно на месте стоит. Спрашивает он жену:

– Скажи мне, женушка, почему солнце остановилось? Али день длиннее стал?

– День такой же, как был, да сегодня ты столь дела сделал, сколько прежде за три дня не делывал.

Про то, что с Еремой звери и букашки разговаривали, он жене не сказал. Но с тех пор в деревне Ерему непутевым звать перестали.