Текст книги "Гарем ундер-лейтенанта Говорова"

Автор книги: Олег Колмаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Глава 5

Проснувшись, Герман сразу схватился за колоду, лежавшую на каютном столике. Переворошив её, он тотчас отыскал в ней то, что искал.

Так и есть, «двойка треф». Именно на этой карте было то же самое лицо, те же знакомые черты, что и у Кризанты. При этом, пристально вглядываясь в картинку всё той же «двойки треф», офицеру показалось, будто бы девушка с карты ему вдруг подмигнула.

Постепенно Говоров начал осознавать, какое счастье свалилось на него с Небес, какое невероятное вознаграждение он получил от голландского штурмана, за переданную ему золотую монету. Словно сказочный волшебник, тот оборванец облагодетельствовал офицера фантастической колодой, которая обещала ему самый разнообразный интим на каждую ночь. Вновь развернув колоду веером, у Германа едва не потекла слюна – вон их сколько, рыжих, блондинок, брюнеток, шатенок, одна другой краше.

«Ну, а как иначе?.. – довольный собой, усмехнулся ундер-лейтенант. – …Ведь это лишь я один смиловался над тем нищим, облагодетельствовав его, едва ли не недельным содержанием, в то время как остальные офицеры готовы были гнать голландца взашей…»

Правда, всё вышеозначенные размышления были пока что на уровне неких догадок, предположений. А быть может, то были лишь тайные желания и фантазии самого Говорова.

Чуть повернувшись, дабы дотянуться до камзола, офицер вдруг почувствовал острую боль в области спины. Подошёл к зеркалу и глянул на своё отражение. Вся спина Германа была располосована параллельными царапинами. Не оставалось никаких сомнений в том, что нанесены они, были женскими коготками.

Выходило так, что две ночи подряд ундер-лейтенант и не бодрствовал, и не погружался в волшебное сновидение. Складывалось полное ощущение, будто бы Говоров переходил в какой-то иной мир, иную реальность, расположенную на границе реального и нереального. А быть может, по своей или чужой воле, он включился в некую загадочную и увлекательную игру, так и не успев познать её правила. При этом отыгравшие карты не сбрасывались в отбой, а доставались ему в качестве трофея. Если принять вышеозначенное за истину, в этом случае оставался открытым ещё один вопрос: с кем именно офицер играет, и что в итоге он может проиграть, либо напротив, приобрести?

«Да, какая в том разница?..– весело отвечал сам себе Говоров. – …Если данная игра доставляет мне неслыханное наслаждение и невероятное удовольствие, так чего ломать голову над второстепенными мелочами».

Примерно в том же, весьма приподнятом настроение Герман проснулся и на следующее утро. Минувшей ночью в его постели побывала рыжеволосая прелестница по имени Берта. Причём, эта самая Берты, ныне смотрела на него с карты номиналом: «двойка червей».

Укладываясь минувшим вечером спать, Говоров, конечно же, предвкушал очередное интимное приключения, однако он вовсе не предполагал, с каким, доселе неиспытанным им благоговением, офицер будет вспоминать о той ночи.

Дело в том, что Берта не просто лежала под Говоровым, тупо раздвинув ноги, как это прежде было с Кризантой и Карин… Да, собственно, и весь прежний интимный опыт офицера был связан лишь с одним положением тел. Речь сейчас идёт о исключительно горизонтальной проекции, когда мужчина находился исключительно сверху. Потому и любое новшество воспринималось Говоровым, как нечто диковинное, если не сказать больше: как нечто внеземное.

С приятной истомой офицер будет вспоминать, как Берта приподнимала свои стройные ножки и опускала их на плечи Германа. Именно в этом положении Говоров ощущал свои интимные движения более плотными, более ощутимыми. Когда ж ночная гостья и вовсе, выскочив из-под ундер-лейтенанта, вдруг уселась на него сверху… Причём, оседлала она его так, что в лунном свете офицер мог видеть всё её стройное и гибкое обнажённое тело. Тут-то Говоров и вовсе поплыл от счастья. В этом самом положении от Германа и вовсе ничего не требовалось, ведь рыжеволосая проказница сама принялась производить какие-то немыслимые телодвижения. Офицеру оставалось лишь расслабиться и получать поистине непередаваемое удовольствие.

Миновало уже три ночи. В постели Говорова побывали три разные дамы, причём, одна ни в чём не уступала иной, у каждой имелась своя изюминка. Как не странно, но все они в последствие оказывались не тронутыми девицами. Потому и воспринимал Говоров все предыдущие события не иначе, как щедрый подарок Небес.

Весь последующий день Герман был полон сил. Он шутил, поднимался вместе с матросами по бушприту, фок– и грот мачтам натягивал и подвязывал фок-марсель; прохаживался по орудийной палубе, спускался в носовой трюм – в общем, был весьма активен и достаточно энергичен. Причём, любое занятие, даже самое грязное или чересчур трудоёмкое, было ему исключительно в радость.

– Говоров, тебя кто укусил или ужалил? – глядя на энтузиазм ундер-лейтенанта, в шутку поинтересовался Демидов.

– Почему «укусил»? – не понял вопроса Герман.

– Да, просто ты какой-то нынче бешеный.

– Глеб, а ты сам вспомни, как в Уставе сказано. «И тако всяк может разсудить, что ни от чего иного, то последовало, токмо от доброго порядку. Ибо все безпорядочной варварской обычай смеху есть достойный, и ни какова добра из оного ожидать, возможно. Того ради будучи в сем деле самовидцы обоим, за благо изобрели Воинской устав учинить, да бы всякой чин знал свою должность, и обязан был своим званием, и неведением не отговаривался…»

– Ты это сейчас к чему? – переспросил Глеб.

– К тому, что службу нужно нести, а не с британцами по кабакам кулаки чесать.

– Да, пошёл ты… – отмахнувшись, недовольно пробурчал Демидов.

«Да, и пусть злится. И вообще, пускай считает меня кем угодно. Эти придурки даже представить себе не могут, как порой может быть счастлив молодой человек… – покидая оружейную палубу, весело присвистнул Говоров. – …Точнее, даже не «счастлив»… Скорее, речь идёт о некой гордости, повышенной самооценки.

Я действительно горд за то, что мне ныне подвластна любая баба. За то, что я вовсе не озабочен поиском скорых и беспорядочных любовных утех с грязными девками из портовых борделей. Нет-нет, о своей тайне я никому, никогда не скажу. Не дай-то Бог, сглазят…»

К вечеру, вернувшись в каюту достаточно уставшим, Герман аккуратно взял в свои руки заветную колоду, осторожно её перебрал, мысленно представляя, какие ещё сюрпризы она может ему преподнести. После чего, завернул ту колоду в белоснежный платок и спрятал карты от посторонних глаз, под подушку.

Ближайшей ночью, Говорова действительно поджидал сюрприз. Правда, он был скорее со знаком «минус». Причём, как позже признается самому себе Герман, те неприятности напрямую вытекали из его излишней самоуверенности, отчасти надменности и собственной же кичливости.

А впрочем, ближайшая полночь началась для ундер-лейтенанта, как и прежде, никаких намёков на возможные неприятности. Открыв глаза, офицер очередную нимфу. На сей раз перед ним предстала черноволосая девчушка, присевшая на краешек его койки. Полностью обнажённая юная особа, похоже, была вовсе не против ночных утех. По крайней мере, именно так показалось на тот момент Говорову.

– Как твоё имя? – абсолютно без эмоций поинтересовался Герман, будто бы данная информация для него вовсе ничего не значила.

– Хейла… – очень тихо ответила та.

– Надеюсь, ты будешь не против, разделить со мной любовное ложе? – проговорил хозяин каюты, и несколько бесцеремонно попытался притянуть к себе брюнетку.

Та вырвалась и встала посередине корабельного бытового помещения. При этом дама выглядела несколько испуганной и порядком опешившей. У неё будто бы полностью пропал дар речи, потому как барышня лишь открывала рот не в силах вымолвить ни слова.

Тем временем, Говоров времени зря не терял. Встав с кровати, он мигом снял с себя минимальный набор нижней одежды, после чего, закрыл дверь каюты на ключ. Не дав гостье опомниться, Герман развернул даму к себе спиной, и попытался наклонить брюнетку вперёд, в аккурат над расправленной постелью. По сути, он прибег к своему небогатому интимному опыту. Именно так он иногда поступал с одной из чересчур игривых горничных своего родового имения. Та деревенская девчушка, старше Германа лет на семь, любила изображать из себя недотрогу. Правда, то «насилие» было лишь игрой, забавой, прелюдией перед весёлым барахтаньем в мягкой постели. Горничной нравилось, когда ей овладевали после небольшого сопротивления. В данном же случае, всё обстояло несколько иначе.

Похоже, девушка пыталась воспротивиться на полном серьёзе. Высвобождаясь от жёсткой мужской хватки, Хейла активно принялась работать руками и коготками, при этом, она ещё и извивалась всем своим телом.

Однако было уже поздно. Говоров как-то удачно (причём, с первого раза, без холостых тыканий неизвестно куда) сходу вошёл в неё. И не просто вошёл, а проник на всю длину своего твёрдого стержня. При этом, Герман держал Хейлу за бёдра, сильно прижимая к себе и совершая очень короткие толчковые движения.

– О-о-ох, какая ты сладкая!.. – шептал Говоров. – …Какая горячая…

Дама упёрлась ладонями в кровать, ноги её слегка подрагивали. Кажется, она совершенно не слышала слов агрессора, пребывая в каком-то непонятном отрешённом состоянии. И вдруг Хейла звонко вскрикнула, потом ещё раз. Кричала вовсе не от возбуждения, а скорее от очень сильной боли.

– Не ори!.. – прикрикнул на неё Герман. – …Если б ты не дёргалась, я бы сделал всё более аккуратно.

– Мне очень больно… – всхлипнула Хейла. Похоже, по её щекам текли сейчас слёзы. Однако Говоров этого не видел, потому, как перед его взором была лишь её спина, точёные бёдра и два полушария упругих «булочек». И всё же, офицер замер. Сейчас он не двигался. Это помогло даме справиться с изначальными болевыми ощущениями. А впрочем, если бы мужчина вышел из неё, Хейле было бы гораздо легче.

Слившись в одно целое, они стояли довольно-таки долго. Офицер не двигался, он лишь ласкать своими ладонями спину партнёрши, мял булочки и, чуть нагнувшись, несильно сжимал её грудь. Возможно поэтому, то, что было нынче внутри девушки, вовсе не думало уменьшаться. Детородный орган продолжал быть таким же твёрдым, как и в момент проникновения. Именно этот факт наводил девушку на мысль о том, что рано или поздно, этот самый зверь всё же возьмёт то, зачем он, собственно, и пришёл (точнее, вошёл).

– Заканчивай уже побыстрее… – тяжело вздохнув, безучастно проговорила Хейла.

Детородный орган начало понемногу двигаться. Опасаясь почувствовать прежние болевые спазмы, дама сильно напряглась всем своим телом. Однако очень скоро барышня безвольно обмякла. Очевидно поэтому, сделав ещё пару более сильных толчков, Говоров облегчённо застонал…

Разомлевший офицер плюхнулся на кровать. Удовлетворив свою плоть, можно было, и расслабиться, послав всё к чёртовой матери. Однако не тут-то было. Девушка вдруг уткнулась в подушку и разрыдалась в полный голос.

– Ты меня использовал… Какой же ты сволочь… Просто взял и надругался, лишив меня невинности… – причитала она, уливаясь слезами.

– Хейла, перестань. Я ведь не знал… – присев рядом с дамой, офицер принялся поглаживать её по спине, словно то был маленький обидчивый ребёнка. – …Не надо. Успокойся.

– Чего ты не знал?.. – оторвавшись от подушки, дама уставилась на ундер-лейтенанта. – …Ты даже не удосужился узнать кто я, откуда. Лишь спросил, как моё имя и тотчас вогнал в меня свой шампур.

– Ну, извини. Подскажи, чем я могу искупить свою вину? – почувствовав некоторую слабинку, Говоров перешёл из глухой обороны в осторожную контратаку.

– Мог бы налить девушки вина, поговорить, расположить. А уж после и начал свои похотливые приставания.

– На военном корабле спиртного нет… – Говоров попытался возразить, однако тотчас встрепенулся. – …А впрочем, обожди…

В голову Германа вдруг пришла идея, сбегать к Лазареву, отвечавшему за продовольственное снабжение корабля. У этого прохвоста всегда можно было разжиться чем-то этаким. Но в самый последний момент что-то заставило его заглянуть в свой сундук. Именно там он обнаружил две бутылки французской наливки.

В сознании офицера тут же мелькнула мысль: «Ну, конечно. Ведь это сон, потому и всё здесь возможно».

Молча выпили. Дама чуть повеселела. На её лице появился кое-какой намёк на улыбку.

Следующая их близость была уже обоюдно желаемой. И, тем не менее, под самое утро, когда мужчина и женщина в блаженной истоме оторвались друг от друга, Хейла вновь закрыла лицо одеялом и тихо расплакалась.

– И всё же, ты меня подло опорочил… – её голос, прорывающийся сквозь тяжёлые всхлипывания, звучал несколько отрывисто и весьма сумбурно. – …Ведь я тебя никогда более не увижу… Как и ты меня… Поматросил, и бросил…

Герману ничего не оставалось, кроме как тяжело вздохнуть, закрыть глаза и погрузиться в блаженную полудрёму.

Глава 6

На сей раз, пробуждение Говорова было более тягостным. Нет, не в физическом плане, а скорее в эмоциональном. После минувшей ночи, со слезами, всхлипами, обвинениями и прочими девичьими капризами, на душе офицера остался какой-то неприятный осадок. Ранее, всё было гораздо проще, более беззаботно.

Герман достал из своего потайного места всё ту же магическую колоду карт, разложил её на столе веером.

«Вот она, та самая «двойка пик», эта чёртова Хейла, сумевшая подпортить мне настроение. Как не крути, а женщины всегда оставались для меня непредсказуемыми существами. Даже во сне, они умудряются устроить какие-то истерики, скандалы… – всматриваясь в карты, Говоров принялся размышлять о представительницах противоположного пола. – …Выходит так, что между девушками, побывавшими в моей постели, не так уж и много общего. Их ни в коем случае нельзя укладывать в одну единую колоду. Каждая из тех красоток – это отдельная, самостоятельная история, своя независимая повесть, потому и должен я, каждый раз подстраиваться, аккуратно прощупывая свою очередную гостью, дабы вновь не попасть впросак, как с этой самой Хейлой.

А впрочем, кто его знает. Быть может, минувшей ночью я столкнулся с обычным исключением из общих правил. Как говориться: для каждой бочки мёда, должна быть и своя ложка дёгтя. Ладно, поживём – проверим…»

При этом офицер вовсе не заметил одну немаловажную деталь. Дело в том, что все «двойки» в мистической колоде карт, каких-то четыре дня назад, казавшиеся ундер-лейтенанту абсолютно новенькими (от них как будто бы ещё пахло свежей краской), на сей раз выглядели несколько потрёпанными, примерно такими же, как «тройки» или «четвёрки».

Ближе к полудню, Герман столкнулся на верхней палубе с Русаковым.

– Говоров, ты чего по ночам орёшь?.. – завидев ундер-лейтенанта, с некоторым вызовом поинтересовался Мирон. – …Причём, уже который раз просыпаюсь от твоего, едва ли не бабского: ни то визга, ни то скуления.

Здесь стоит отметить, что каюты Говорова и Расакова располагались совсем рядом; друг от друга их отделяла лишь тонкая деревянная стена.

Благо, Герману удалось перевести данный, не очень-то и приятный разговор в шутку. Дескать, после недавнего инцидента на берегу, Русакова более не отпускают с фрегата, потому и смотрит он за мирной жизнью лишь с палубы корабля, вот и мерещатся ему женские страдания с визгами, смехом и криками. Про себя ж, пожалуй, впервые Герман всерьёз призадумался над тем, с чем, собственно, он имеет нынче дело, если голоса его ночных посетительниц слышны и в соседних каютах.

«Если забавы, которыми я наслаждался на протяжении последних четырёх ночей, всего лишь сон, то каким образом завывания Хейлы мог услышать лейтенант? Он что ж, видел со мной один и тот же сон?

Ну, а в том случае, если всё ранее сказанное происходило наяву.… Да, нет. Этого не может быть. Каким-таким образом эти чёртовы «двойки» могли незаметно проникнуть не только в мою каюту, но и на судно? Да, и куда, все они девались позже, ближе к рассвету?

Помнится, я ранее размышлял о нечто среднем: полусном–полуявью. А может, речь сейчас идёт о некой бесовщине, магии, ворожбе…»

– …Тебе, случаем, не больно? – осторожно поинтересовался Герман, как только его мужской стержень оказался в Женевьеве.

Очередной гостьей Говорова нынче была стройная дама лет девятнадцати-двадцати. Она разбудила офицера среди ночи, погладив того своей нежной ладошкой. Ундер-лейтенант нашёл Женевьеву аккуратной, миниатюрной и чертовски обворожительной девушкой. Её струящиеся светлые волосы прикрывали оголённую грудь. В общем, весь негатив, с которым Герман столкнулся минувшей ночью, сам собой отошёл на второй план. Речь, как вы и сами наверняка поняли, идёт о Хейле, о её обидах и капризах.

Тем не менее, памятуя о своём недавнем, достаточно печальном опыте, ундер-лейтенант постарался быть с Женевьевой предельно тактичным и обходительным. Потому и задан был тот неожиданный вопрос, когда продолжительная и отчасти невинная прелюдия с поцелуями, поглаживаниями и прижиманиями тел, наконец-то переросла в нечто иное, в более серьёзную стадию.

Вместо ответа, девушка подалась немного вперёд, погрузив мужское естество ещё глубже. Широкие мужские ладони, блуждавшие по мягкому и нежному женскому телу, продолжали возбуждать и без того перевозбуждённую Женевьеву. Похоже, ей нравилось чувствовать себя хрупкой и беззащитной, рядом с высоким и сильным самцом.

После того, как дама сама двинулась навстречу, Говоров стал более активен и напорист. Его движения приобрели более быстрый и размашистый темп. В ответ, барышня принялась размеренно постанывать.

Дурман наслаждения разом развеяли голоса, вдруг донёсшиеся с обратной стороны каютной двери. Герман замер, чуть затаившись. Однако очень скоро голоса начали затихать. Двое мужчин, похоже, успели удалиться на почтительное растояние. Говоров продолжил в несколько ускоренном темпе.

И тут, как назло, утопая в океане удовольствий, Женевьева непроизвольно выкрикнула. Очевидно, в какой-то момент, девушка потеряла над собой контроль. Говоров тотчас зажал её рот своей ладонью.

«Твою ж мать, что ж они так орут?.. – чертыхнулся про себя офицер. – …Причём, орут в самый неподходящий момент».

Вновь прислушавшись к голосам за дверью, ундер-лейтенант понял, что они полностью стихли. То ли ушли, то ли услышав девичий крик, мужчины притихли. Говорову отчего-то стало стыдно. Стыдно за то, что он злостно нарушает дисциплину на судне. Тем не менее, Герман очень скоро успокоил себя мыслью о том, что ни даму, ни его самого – никто не видел. Быть может, лишь услышали короткий окрик. Если в его каюте, далее будет тихо, никто и вовсе не узнает, кому именно принадлежал тот довольный голосок, полный похоти и страсти. И главное, никто не узнает, из какой именно каюты он прозвучал. Потому и продолжал Герман держать свою ладонь на устах Женевьевы до тех самых пор, пока сам глухо не застонал.

– Ох, какое блаженство!.. – с тяжёлым выдохом произнёс офицер. – …Ты прелесть. Такая горячая, такая… Прости, если сделал тебе больно. Я не хотел, просто ты не сказала, а я думал…

– Да, всё нормально… – тихо усмехнулась партнёрша, упоительно потягиваясь на скомканной кровати. – …Не бери в голову. Мне было вовсе не больно. Ведь я не девица. Ранее, у меня уже был мужчина. И не просто мужчина, а штурман с голландской шхуны. Единственное, что я могу о нём сказать: весьма похотливый самец. Здоровый, сильный, не знающий ни сострадания, ни жалости. Однако, как партнёр, он тебе и в подмётке не годиться. Ведь ты гораздо мягче, обходительней… – девушка нежно провела своей мягкой ладошкой по спине Германа.

Не обращая внимания на отпущенный в свой адрес комплимент, на приятное поглаживание, Говоров напрягся всем телом, повторив про себя: «штурман с голландской шхуны».

– Не припомнишь, как звали того штурмана? – офицер пристально глянул в глаза дамы.

– Разве женщина может забыть того мужчину, который, собственно, и сделал из неё женщину… – усмехнулась в ответ длинноволосая блондинка. – …Имя штурмана Ван Дей Кюйст…

И тут Говоров открыл глаза.

Он проснулся. В каюту пробивались первые лучики рассвета.

«Эх, чёрт!.. Ведь я вовсе не успел расспросить Женевьеву о том штурмане. Меж тем, именно с него всё и началось. Точнее, с его колоды… – проговорил про себя ундер-лейтенант, и тотчас его разум посетила несколько неожиданная мысль. – …А быть может, кто-то не пожелал, чтобы я услышал её ответ, потому и не дал он девушки договорить, разбудив меня в самый неподходящий момент.

Ага. Всё же «разбудив». Как не крути, а я действительно проснулся. Выходит, всё происходившее нынешней ночью было исключительно моим сновидением. Да, и хрен с ним, с этим «кем-то», меня разбудившим. Как и с тем чёртовым штурманом…

Непроизвольно Говоров взял в руки колоду. Перебрал её и очень скоро отыскал в ней Женевьеву (то есть, «тройка бубей»).

«Эх, хорошая девочка… – с некоторым сожалением вздохнул Герман. – …Я был бы вовсе не прочь провести с ней ещё одну ночку. Из всех предыдущих барышень, она, пожалуй, оказалась самой лучшей и не только потому, что похвалила меня в сравнении с иным мужчиной… Ну, вот. Вновь вспомнил об этом штурмане. Пожалуй, мне необходимо навсегда выкинуть голландца из своей головы».

Тем не менее, на протяжении всего дня Говоров невольно возвращался своими мыслями именно к Ван Дей Кюйсту. Стоило Герману отвлечься от своих прямых служебных обязанностей, в его разум тотчас же просачивался ряд вопросов. Таких как: почему Ван Дей Кюйст передал колоду карт именно ему? Почему он сам, так легко отказался от фактически бесконечного ночного блаженства? Почему штурман выглядел как старик, если моряки с Фортуны» или та же Женевьева описывает Ван Дей Кюйста, исключительно как крепкого, молодого самца?

Толком, не ответив ни на один из вышеозначенных вопросов, ундер-лейтенант решил дождаться следующей ночи в надежде предметно расспросить о штурмане, уже следующую ночную гостью.

Очередной гостьей каюты ундер-лейтенанта, оказалась Бланка.

Бланке было около девятнадцати. Темноволосая барышня вовсе не пыталась разбудить офицера, не лезла к нему под одеяло, не прижималась, не приставала со своими поцелуями. Она сидела тихой мышкой на самом краешке кровати Говорова и молча ожидала, что будет дальше. И если бы Германа не начал мучиться жаждой, если бы он не проснулся среди ночи с пересохшим горлом, то Бланка возможно и просидела бы так, с краю, до самого утра, до той же поры проспал бы и ундер-лейтенант.

Узнав имя ночной гостьи, Говоров попытался тотчас увлечь её под своё одеяло, однако та не поддалась.

«Может, и к лучшему… – не стал настаивать офицер. – …Вначале, немного поговорим, а уж после, когда дама немного пообвыкнется, мы и перейдём к главному. То есть, к любовным утехам».

– Бланка, тебе ни о чём не говорит имя: Ван Дей Кюйст? – как бы, между прочим, поинтересовался Герман.

– Он извращенец. Ван дей Кюйст лишил меня девственности… – несколько безучастно ответила дама.

– Вот даже как! – едва ли не присвистнул Говоров.

«Вторая девица подряд, которая уже не девица. Причём, как в первом, так и во втором случае, успел-таки наследить именно тот самый голландский штурман. Вот уж точно: наш пострел везде поспел… – усмехнулся про себя Герман и тотчас спохватился. – …Интересно, в каких эпитетах будут описывать свой первый сексуальный опыт те же Карин, Кризанта, Берта или Хейла? А впрочем, с Хейлой, похоже, и без того, всё понятно. Эта дамочка, наверняка, опишет меня, как самого распоследнего злодея…»

– Почему «извращенец»? – меж тем, поинтересовался ундер-лейтенант.

– А как иначе?.. – переспросила Бланка, после чего поведала Говорову довольно-таки занимательную историю.

«…Когда ж голландец затащил меня в постель, мы уже были абсолютно голыми. Я сразу почувствовала, как к моему животу прикоснулось нечто мерзкое. Это был его отвратительный детородный орган. Причём, он был в самом боевом состоянии. Ван Дей Кюйст совершенно не думал его скрывать. Напротив, он старался теснее потереться им о моё тело и прижаться ко мне как можно плотнее.

Я задрожала, когда его крепкая рука легла на мой живот, когда она начала шарить по моим бёдрам. Дыша мне в лицо, своим омерзительным перегаром, голландец ещё и целовал меня в щёку, непрерывно спрашивая: дескать, хорошо ли мне; приятно?

Идиот. О каком возбуждении вообще могла идти тогда речь, когда меня едва не выворачивало от его стойкого запаха: не только алкогольного, но и пота. Дабы не взбесить голландца, я всё же отвечала ему: мол, мне приятно. Сама же отворачивала свой нос как можно дальше в сторону. Тут-то и впился он своими губами в мои губы и принялся подминать меня под себя. Мне оставалось лишь терпеть и исполнять то, что требовал от меня этот бесцеремонный мерзавец.

Лишь в самый последний момент, когда Ван дей Кюйст почти полностью был на мне, я вдруг поняла, что будет лучше, если я сама раздвину ножки. Иначе, в порыве страсти, он их попросту мог сломать. Как только я это сделала, тотчас же почувствовала его омерзительный отросток. Он наглым образом проник в мою нетронутую «девочку». Боль была просто невыносимой. А этот извращенец принялся неистово двигать своим тазом, тереться об меня своим жарким и потным телом. Я уже не могла себя сдерживать, потому и начала стонать. Нет, вовсе не от наслаждения, как очевидно показалось Ван дей Кюйсту, а от дикого жжения, которое причинял мне каждый его толчок.

Казалось, данная пытка длилась целую вечность. Моряк никак не мог закончить. Возможно, данный ляпсус случился из-за того, что голландец был слишком пьян. Он лапал меня за бёдра и оставлял засосы на моей груди. Помниться, входя в меня на всю длину своего хозяйства, он ещё и приговаривал, дескать, ух ты, как туго идёт. Превозмогая мучения, я как могла, сдерживала себя от крика, хотя боль становилась всё сильнее и сильнее. Она была уже невыносима.

«Ох, как великолепно… – стонал он, двигаясь во мне как в своём кармане. При каждом следующем проникновении он буквально вдалбливал меня в койку. – …Такая узенькая девочка, просто прелесть…»

Подчиняясь лишь одному единственному стремлению: заставить его поскорее кончить (ведь тогда прекратиться и моя боль), я решилась ему подыграть. Потому и застонала, эмитируя блаженство.

«Всё, милашка… Кажется, я уже могу разрядить свой ствол…» – наконец-то захрипел штурман.

Кончал он, опять же, чересчур долго, успев перепачкать своей противной жидкостью всё моё тело, в том числе брызнув несколькими каплями и на моё лицо. В общем, всё было до того мерзко и противно, что я равнодушно, если не сказать, полностью отрешённо отнеслась к его последней фразе, дескать, спасибо тебе, солнышко за то, что спасла меня от стояка. Мол, обещаю, что в следующий раз, я буду с тобой более обходителен и обязательно доставлю тебе изысканное наслаждение.

Вот такой паскудой оказался тот самый голландец, о котором ты меня спрашивал…»

От рассказа Бланки, Говоров невольно распалился. Её повествование было настолько подробным и насыщенным эмоциями, что у Германа возникло стойкое ощущение, будто бы он лично присутствовал при совершении вышеозначенного акта. Офицер приблизился к даме и провёл своей рукой по изгибу её спины…

Возможно, Бланка относилась к тому самому типу женщин, которые по своим психика физиологическим показателям очень трудно испытывают какое-либо влечение к противоположному полу. А, быть может, именно первый интимный опыт, оказавшийся для Бланки, чрезвычайно неудачным, травмирующим её психику, сыграл в том вопросе решающую роль… Так или иначе, но едва ли не целую ночь Говорову пришлось совращать барышню к соитию.

Тот процесс выглядел достаточно утомительным, потому и не станет автор вдаваться в достаточно скучные подробности, которыми он сопровождался. Отмечу лишь то, что терпение и упорство в достижении поставленной цели, в конечном итоге, было всё же вознаграждено. Более того, под самое утро ундер-лейтенант даже услышал под собой слабый писк. Как позже выяснилось, то был экстаз Бланки, которая впервые в жизни испытала хоть какое-то удовлетворение от интимной близости с мужчиной.