Текст книги "История и зоология мифических животных"

Автор книги: Олег Ивик

Столь же трудно бывает провести грань между животными мифологическими и реальными даже в том случае, когда они божествами заведомо не являются. Куда, например, отнести знаменитых змей, которых богиня Афина послала на берега Троады, чтобы покарать жреца Лаокоона? Змеи эти, понукаемые волей богини, выползли из воды и задушили как самого жреца, так и его сыновей. Пожалуй, обычным змеям из тех, что водились в водах Средиземного моря, такое было не под силу, но анаконда или питон, пожалуй, могли бы задушить старика и детей. И допустить, что Афина разыскала (или сотворила) в окрестностях Трои питона, ничуть не сложнее, чем допустить, что она создала для этой цели неких мифических змей, неизвестных современной биологии… Вопросы классификации мифологических существ, в том числе вопросы о том, кого из них можно, а кого нельзя относить к животному миру, еще ожидают своих исследователей. Что же касается авторов настоящей книги, они волевым решением ставят точку в главе о мифических морских животных Античности и переходят к животным сухопутным.

Жители Ойкумены

Помимо бескрылых драконов (или гигантских змей), непосредственно связанных с землей (Геей) и водой, в античном мире существовали и драконы, принадлежавшие к стихии воздуха (редкая в Греции крылатая разновидность), а также и такие, которые не были напрямую связаны ни с одной из этих стихий. Среди последних особенно широко известен дракон (известный как дракон Кадма), обитавший в Беотии, возле источника, посвященного богу войны, Аресу. Сам дракон, возможно, был сыном этого бога – некоторые авторы, например Аполлодор и Гигин, высказывают такую точку зрения. Во всяком случае, чудовище отличалось крайней воинственностью. Когда Кадм, собиравшийся основать в этих местах город (будущие Фивы), послал своих людей к источнику за водой, то, как сообщает Аполлодор, «дракон, охранявший этот источник… растерзал многих из посланных». Овидий описывает это в «Метаморфозах»:

 
Камни в приземистый свод сходились, оттуда обильно
Струи стекали воды; в пещере же, скрытый глубоко,
Марсов змей обитал, золотым примечательный гребнем.
Очи сверкают огнем; все тело ядом набухло,
Три дрожат языка; в три ряда поставлены зубы.
 

Стоило спутникам Кадма приблизиться к воде, как «протянул главу из пещеры иссиня-черный дракон и ужасное издал шипенье». После чего змей, «единым прыжком изгибаясь в огромные дуги» и поднимаясь до самого неба, расправился с бедными водоносами:

 
Одних убивает укусом иль душит,
Тех умерщвляет, дохнув смертельной заразою яда.
 

Кадм, решивший узнать, почему его спутники так долго не возвращаются, застал у источника змея, который «кровавым лизал языком их плачевные раны». Будущий фиванский царь не стерпел обиды, схватил огромную каменную глыбу, которой можно было бы сокрушить крепостные стены, и бросил в злокозненное животное. Змей остался невредим, поскольку был «чешуей защищен, как некой кольчугой», но Кадм пустил в ход дротик, и чешуя дракона не выдержала.

 
Ярость обычная в нем сильнее вскипела от раны
Свежей, вздулось от жил налившихся змеево горло,
Мутная пена бежит из пасти его зачумленной,
Под чешуей громыхает земля; он черным дыханьем
Зева стигийского вкруг заражает отравленный воздух.
Сам же, спиралью круги образуя громадных размеров,
Вьется, то длинным бревном поднимается вверх головою,
То, устремясь, как поток, наводненный дождями, он бурно
Мчится вперед и леса сокрушает встречные грудью.
 

В конце концов справедливость восторжествовала, и дракон пал, пронзенный железным мечом:

 
Согнут был дерева ствол паденьем чудовища; стоны
Дуб издавал, хвоста оконечностью нижней бичуем.
 

По поводу железного меча, а также «твердого железа», о которое дракон ломал свои зубы и которое в конце концов обрекло его на заслуженный конец, Овидий явно ошибся – в те далекие времена(примерно середина четырнадцатого века до н.э.) греки железа еще не знали и обходились бронзой (разве что Кадму повезло разжиться клинком из метеоритного железа). В остальном же свидетельства Овидия непротиворечивы и вполне согласуются с сообщениями других авторов. Нонн Панополитанский так описывает нападение чудовища на воинов Кадма:

 
Змей шевелился вкруг бьющих струй извивом змеиным!
Затрепетала дружина Кадма, идущая следом, —
Змей же в передового впивается зубом блестящим,
Умерщвляет другого кровавою пастью своею,
Третьему рвет он печень, прибежище жизни, и мертвым
Падает шлемник, и гребень над змеем дыбится косматый
Сам собою, над мордой влажной покровом спадая!
Змей устрашает другого, метнувшись над головою,
Воина, неукротимый, он хочет вцепиться уж в глотку
Пятого, брызгая очи зельем отравным из пасти,
Белый свет застилая очей его мраком ужасным!
Этого он за пяту хватает и, зубы сомкнувши,
Плоть терзает, и пена с клыков зеленая хлещет…
 

Подоспевший Кадм изнемог во время битвы с чудовищем и еще не известно, кому бы досталась победа, если бы Афина Паллада морально не поддержала героя, посоветовав ему не трепетать «пред пастью клыкастою дикого зверя». После чего приободренный Кадм поразил дракона подобранной на поле мраморной глыбой и перерубил его мечом.

Но чудеса, связанные с хранителем источника, продолжались. Самым замечательным в драконе оказались не его размеры, не сила и не воинский дух, а зубы. Афина велела Кадму посеять зубы поверженного животного в землю, и, как сообщает Аполлодор, «после этого посева из-под земли стали подниматься мужи в полном вооружении…». Новоявленные воины начали сражаться друг с другом и пали все, кроме пятерых. Этих пятерых Кадм сделал своими соратниками, а одного из них – даже зятем, что характеризует Кадма как человека, чуждого сословных предрассудков. Он не только отдал выращенному на поле мужу свою дочь Агаву, но и назначил его наследником фиванского трона.

История зубов знаменитого дракона на этом не закончилась. Как выяснилось, Кадм засеял под Фивами только половину своей добычи – вторую половину Афина забрала себе и позднее подарила царю Эету, правившему в Колхиде. Когда Ясон явился к Эету за золотым руном, царь, не слишком надеясь на охранявшего руно дракона, предложил герою вспахать поле и засеять его зубами, подаренными Афиной. Кстати, в этой, уже колхидской, истории принимали участие еще два замечательных и вполне фантастических животных: злокозненный царь предложил Ясону пахать на гигантских свирепых быках, у которых «были медные ноги и огнедышащие пасти». Быки эти были подарены царю Гефестом и, вероятно, им же изготовлены – бог-кузнец нередко баловался созданием биороботов. Колхидский владыка рассчитывал, что предводитель аргонавтов не справится с быками, а если и справится, то выросшие из земли воины уничтожат пришельца. Но Ясон, вооруженный советами и волшебной мазью Медеи, запряг быков, перебил воинов и похитил руно, а заодно и Медею.

Однако и на этом история дракона с замечательными зубами не завершилась. Прошло много лет, но Арес не забыл зло, которое Кадм причинил его любимцу (хотя справедливости ради надо отметить, что дракон напал на людей первым). И в конце концов и Кадм, и его жена Гармония по прихоти бога тоже превратились в драконов или в змей.

Процесс прорастания воинов из замечательных зубов подробно описан у Овидия:

 
Тут Ясон достает из медного шлема
Зубы дракона и их рассевает по вспаханной ниве.
Почва мягчит семена, напоенные ядом могучим, —
Зубы растут, и из них небывалые люди выходят.
Как принимает дитя человеческий образ во чреве
Матери и в глубине из частей свой состав образует
И на всеобщий простор не выходит, пока не созреет, —
Так, лишь когда развился в утробе беременной почвы
Образ людей из семян, – показались из нивы чреватой.
Но удивительней то, что уже потрясали оружьем!
 

Этот необычный способ размножения О. М. Иванова-Казас анализирует с точки зрения современной биологии:

«Развитие людей из зубов змеи – феномен, достойный внимания биолога. Если бы из этих зубов развились снова драконы, это можно было бы сравнить с бесполым размножением с помощью покоящихся почек, роль которых в данном случае выполняют зубы. Но в этом мифе из зубов развились не драконы, а люди, и к тому же вооруженные!

Нечто подобное (так называемое чередование поколений, или метагенез) наблюдается и у некоторых животных. Так, у гидроидных и сцифоидных медуз при половом размножении из оплодотворенных яиц развиваются прикрепленные полипы, которые затем бесполым путем (почкованием или делением) производят свободноплавающих медуз, – происходит чередование полипоидного и медузоидного поколений. Но морфологические различия между полипами и медузами, конечно, не так велики, как между драконами и вооруженными людьми. Все-таки можно было бы допустить существование метагенеза и в этом случае. Дракон, убитый Кадмом, был сыном вполне антропоморфного бога войны Арея, а его дети оказались тоже вооруженными людьми – казалось бы, и здесь наблюдается чередование поколений. Но в потомстве пятерых воинов, выращенных Кадмом из зубов дракона, больше драконы не появлялись. Поэтому случай с зубами дракона остается уникальным».

Среди обитавших в античном мире мифологических драконов большинство, как мы уже писали, были бескрылыми. Но имелась и редкая крылатая разновидность – это были домашние объезженные драконы, которых боги и волшебники использовали в качестве транспортного средства. Аполлодор сообщает, что, когда богиня Деметра решила научить людей земледелию, «она изготовила колесницу, в которую запрягла крылатых драконов». Богиня предоставила эту колесницу в распоряжение элевсинского царевича Триптолема, снабдила его зернами пшеницы, и юноша, «поднявшись к небу, засеял всю землю».

Деметра, судя по всему, регулярно пользовалась крылатыми драконами. Овидий в «Метаморфозах» описывает, как Церера (римское имя Деметры) решила обратиться за помощью к богине Голода, чтобы покарать нечестивца Эрисихтона, срубившего дуб в священной роще. Поскольку богиня Голода обитала в далекой Скифии и путь туда был неблизким, Церера отправила за ней нимфу Ореаду, обратившись к ней с такими словами:

 
«…А чтоб тебя не страшил путь дальний, вот колесница,
Вот и драконы тебе. Правь ими в высоком полете».
Тотчас дала их. И вот, на Церериной мчась колеснице,
В Скифию та прибыла. На мерзлой горе, на Кавказе
Остановилась она и змей распрягла…
 

Летала на крылатых драконах и Медея. В «Метаморфозах» описано, как она, отправляясь собирать волшебные травы, вызвала заклятием колесницу

 
…И спустилась с небес колесница.
Только Медея взошла, лишь погладила шею драконам
Взнузданным, только встряхнуть успела послушные вожжи,
Как вознеслась в высоту…
 

Овидий рассказывает, как «мчась на змеиных крылах», Медея «озирала равнины». Позднее, когда преступной Медее понадобилось срочно бежать из Коринфа в Афины, она вновь воспользовалась этим нетрадиционным транспортным средством. И наконец, Гигин пишет, что, когда у колдуньи и в Афинах случились очередные неприятности при очередной попытке убийства, «на упряжке драконов Медея из Афин вернулась в Колхиду». Правда, надо отметить, что своих драконов у колдуньи, видимо, не было, – первый раз она вызвала колесницу заклятием, обращенным в том числе к Гекате. Второй раз, по сообщению Аполлодора, Медея получила «колесницу, запряженную крылатыми драконами» от своего деда Гелиоса. Судя по всему, полеты на драконах были прерогативой богов. Надо также отметить, что верховой езды на драконах греки (как боги, так и люди), видимо, не знали, как не знали они в героическую эпоху верховой езды на лошадях (только на колесницах). Та же самая традиция существовала и в отношении драконов.

Еще одними крылатыми существами, подробно описанными античными авторами, были гарпии. Информация об этих созданиях разнообразна и противоречива. Гесиод упоминает о двух гарпиях, Аэлло и Окипете, – он называет их кудрявыми и пишет:

 
Как дуновение ветра, как птицы, на крыльях проворных
Носятся Гарпии эти, паря высоко над землею.
 

Разные авторы называют разное количество гарпий, обычно их количество не превышает пяти. Обитали они, как пишет Гигин, на Строфадских островах в Ионическом море. По сообщению Гесиода, гарпии были дочерьми морского божества Тавманта и океаниды Электры и приходились родными сестрами Ириде – вестнице Зевса (тоже крылатой). Ничего порочащего о гарпиях Гесиод не пишет, вероятно, в его представлении они были весьма достойными крылатыми девами. Вполне доброжелательно упоминает одну из гарпий, по имени Подарга, и Гомер – ее внешний облик он не описывает, но сообщает, что она была матерью коней, принадлежавших Ахиллесу. Отцом коней назван «быстрый ветер Зефир». Не вполне понятно, почему дочь и сестра богов родила (от бога же) упряжных коней, пусть даже быстроногих и бессмертных, – в «Илиаде» описывается, как возница Ахиллес самым непочтительным образом ставит их под ярмо. Тем не менее о самой гарпии Гомер отзывается вполне уважительно. Кстати, кони – дети гарпии и ветра Борея – упомянуты и у Нонна Панополитанского. Это говорит о том, что боги ветров отнюдь не считал для себя зазорным вступить с гарпиями в любовные связи. Но другие авторы описывают сестер уже в совершенно иных красках.

Гигин сообщает о гарпиях: «Они, говорят, были с куриными головами, покрытые перьями, с крыльями, но с человеческими локтями, с большими когтями и куриными ногами, а грудь, живот и бедра человеческие». Вергилий в «Энеиде» пишет:

 
Нет чудовищ гнусней, чем они, и более страшной
Язвы, проклятья богов, из вод не рождалось Стигийских.
Птицы с девичьим лицом, крючковатые пальцы на лапах;
Все оскверняют они изверженьями мерзкими чрева,
Щеки их бледны всегда от голода.
 

Но кто бы ни был прав в описании внешнего облика гарпий и каковы бы ни были их головы – кудрявые девичьи или куриные, – целый ряд авторов (исключая Гомера и Гесиода) сходятся на том, что гарпии запятнали себя достаточно неэтичными поступками. Аполлодор, описывая судьбу некоего гонимого богами Финея, сообщает:

«Помимо того, боги наслали на него Гарпий. Это были крылатые существа, и каждый раз, как для Финея накрывали стол, они стремглав спускались с неба и похищали большую часть еды, а то немногое, что оставалось на столе, заражали таким зловонием, что есть это было невозможно. Когда аргонавты обратились к Финею с просьбой указать им путь по морю, он обещал выполнить их просьбу, если они избавят его от Гарпий».

Аполлоний в «Аргонавтике» пишет, что злосчастный Финей жаловался:

 
Если даже они хоть малость еды оставляют —
Мокрая, пахнет она, и запах стоит нестерпимый…
 

Спутники Ясона решили выручить изголодавшегося старца. Аполлодор сообщает: «Тогда аргонавты накрыли стол для него с разнообразной пищей, и Гарпии тотчас же, внезапно слетев с неба, стали расхищать ее. Увидев это, сыновья Борея Зет и Калаид, будучи сами крылатыми, обнажили мечи и стали преследовать Гарпий в воздухе. Гарпиям было предсказано, что они погибнут от руки сыновей Борея, а сыновьям Борея было предопределено погибнуть тогда, когда, преследуя, они не настигнут того, кто станет убегать от них».

Аполлодор пишет, что Зет и Калаид, преследуя крылатых осквернительниц пищи, вероятно, погибли. По сообщению Аполлония, все остались живы, и аргонавты, и гарпии, – в битву вмешалась Ирида и решила дело миром:

 
Быстро с небес сквозь Эфир пролетев, она объявила:
«Дети Борея, нельзя поражать этих Гарпий мечами,
Псов великого Зевса. Сама я готова вам клятву
Дать, что больше не будут к Финею они приближаться».
 

Но так или иначе, гарпии были изгнаны. Аполлоний уверяет, что они мчались до самых Строфадских островов. Здесь аргонавты прекратили преследование, но перепуганные гарпии понеслись на Крит и «в страхе ужасном в недра Дик-тейской пещеры стремглав погрузились». Пещера эта знаменита тем, что когда-то здесь был рожден Реей младенец Зевс, у матери которого были все основания скрывать его от отца. Но видимо, пещера эта не слишком подходила для того, чтобы в ней прятаться, – позднее Рея перенесла убежище в соседнюю, Идейскую пещеру. Гарпии в Диктейской пещере тоже не задержались и в конце концов вернулись на родные острова.

С этих пор гарпии действительно оставили злополучного Финея в покое. Но они не раскаялись, образа жизни не изменили и к добродетели не обратились. Когда примерно полвека спустя на Строфадских островах случилось побывать Энею, бежавшему со своими товарищами из разоренной Трои, гарпии обошлись с беглецами точно так же, как они ранее обходились с несчастным старцем. Предводитель троянцев рассказывал в «Энеиде»:

 
Начали мы пировать, у залива ложа устроив, —
К ужасу нашему, тут внезапно с гор налетают
Гарпии, воздух вокруг наполняя хлопаньем крыльев.
С гнусным воплем напав, расхищают чудовища яства,
Страшно смердя, оскверняют столы касаньем нечистым.
Вновь в углубленье скалы, в укрытье надежном поодаль
Ставим столы и снова огонь алтарей зажигаем, —
Вновь с другой стороны из незримых тайных убежищ
Шумная стая летит, крючковатые когти нацелив,
Пастями яства скверня. Друзьям тогда приказал я
Взять оружье и в бой вступить с отродьем проклятым.
 

Троянцы решили перебить «мерзких пернатых морских» мечами, но столкнулись с тем, что

 
Самый сильный удар их перьям не страшен, и ранить
Их нельзя: уносятся ввысь они в бегстве поспешном,
Гнусный оставив след и добычу сожрать не успевши.
 

Впрочем, прогнать гарпий троянцы все же сумели, но одна из них, Келено, напоследок высказала троянцам свои претензии:

 
Даже за битых быков и за телок зарезанных в сечу
Вы готовы вступить, потомки Лаомедонта,
Гарпий изгнать, не повинных ни в чем, из отчего царства?
 

Этот эпизод показывает, что гарпии, во всяком случае, умели говорить, и, значит, ошибся Гигин, который приписал им куриные головы. Большинство авторов все же считают, что по крайне мере лица у чудовищных птиц были женскими.

Впрочем, были и скептики. Палефат, как всегда, высказал по поводу гарпий оригинальную точку зрения. Он предположил, что это были вполне обычные, но недостойные дочери царя Финея, которые «проматывали его состояние». «Зет и Калаис, сыновья Борея (человека, не ветра), будучи согражданами Финея, жалели его и пришли к нему на помощь: они изгнали из города его дочерей и, собрав вместе его деньги, назначили их распорядителем какого-то фракийца».

Подобное мнение высказывал и живший в первом веке н.э. Гераклит в трактате «Опровержение, или Исцеление от мифов, переданных вопреки природе». Он писал о гарпиях: «Про них миф передает, что эти крылатые женщины похищали еду у Финея. Надо думать, однако, что это были гетеры, которые проедали добро Финея, оставляли его нуждающимся в необходимой пище, а сами удалялись прочь; когда же ему удавалось раздобыть что-нибудь, они появлялись, чтобы это съесть и тотчас снова удалиться, как это привычно делать гетерам».

Очень похожи на гарпий по внешнему виду были сирены – они тоже сочетали человеческие и птичьи черты. Аполлоний пишет:

 
Тела одной половиной на птиц они были похожи,
А другой половиной подобны прекрасным девицам.
 

Аполлодор уточняет: «Начиная с бедер они имели тело птицы». По Гигину сирены «были сверху женщины, а нижнюю часть тела имели куриную». Вообще, склонность Гигина приписывать мифологическим существам куриные черты современные комментаторы относят на счет того, что этот римлянин недостаточно хорошо владел древнегреческим языком. По-видимому, он не знал, что слово, которое в его времена переводилось на латынь как «куриный», несколькими веками раньше обозначало еще и «птичий» вообще. Но, как бы то ни было, сирены по крайней мере снизу до пояса являлись если и не курами, то, во всяком случае, птицами. Не исключено, что птицами они были и выше: Овидий считал, что руки у них тоже покрыты перьями и только лица и голос – девичьи.

Общее количество сирен точно не известно, во всяком случае, их было немного: Цирцея предлагает Одиссею привязать себя к мачте, чтобы он мог наслаждаться «обеим внимая сиренам». Аполлодор поименно перечисляет троих: «Пейсиноя, Аглаопа и Телксиепия. Одна из Сирен играла на кифаре, другая пела, третья играла на флейте…» Это, кстати, дает основание думать, что по крайней мере две сирены имели человеческие руки, пусть даже покрытые перьями. Впрочем, ни Гомер, ни Аполлоний никакие музыкальные инструменты не упоминают и пишут только о прекрасном пении сирен… Некоторые авторы приводят и другие имена сирен. Страбон пишет, что «в Неаполе показывают могилу одной из Сирен Парфенопеи», а от имени другой выводит название острова Левкосия. Авторы настоящей книги рискуют в порядке гипотезы выдвинуть предположение, что сирены были рассредоточены по разным островам, – именно поэтому Одиссей мог слушать только двоих, причем певших без аккомпанемента. На других островах количество сирен и их репертуар могли различаться.

О происхождении замечательных певиц ходили самые разные слухи, причем, в отличие от традиционной ситуации, когда мать известна, а по поводу возможных отцов идут кривотолки, в данном случае все было наоборот. Отцом сирен обычно называют речного бога Ахелоя (и лишь Плутарх упоминает версию о Форке). Что же касается матери, то Аполлодор называл и музу Мельпомену, и смертную женщину Стеропу. Гигин поддерживал версию о Мельпомене, что же касается Аполлония, то он признавал, что матерью певиц была муза, но считал, что это была Терпсихора.

Впрочем, сирены, у кого бы они ни родились, поначалу, вероятно, были вполне антропоморфны. Гигин писал: «Сирены, дочери реки Ахелоя и музы Мельпомены, после похищения Прозерпины (Персефоны. – О. И.) блуждали и пришли в землю Аполлона, где по воле Цереры (Деметры. – О. И.) стали пернатыми за то, что не помогли Прозерпине». Овидий излагает схожую версию, но иначе расставляет акценты. Он признает, что сирены некогда были подругами Прозерпины и вместе с ней собирали на лугу цветы в тот драматический день, когда дочку Цереры похитил Аид. Овидий считает, что подруги похищенной богини (поэт почему-то называет их «сирены ученые», вероятно имея в виду их музыкальное образование) отправились на поиски и в птиц обратились добровольно, дабы легче было искать Прозерпину:

 
После по миру всему ее вы напрасно искали,
И чтобы даже моря про вашу узнали заботу,
Вскоре над зыбью морской на крыльях-веслах держаться
Вы пожелали, и к вам божества благосклонность явили:
Руки и ноги у вас вдруг желтыми стали от перьев!
Но чтобы пение их, на усладу рожденное слуху,
Чтобы подобная речь в даровитых устах не пропала,
Девичьи лица у них, человечий по-прежнему голос.
 

Евстафий, один из комментаторов Гомера, приводит версию, что замечательные музыкантши были обращены в птиц Афродитой за то, что не хотели выходить замуж… Что же касается того, что верхняя часть их тела была бесперой, то Павсаний излагает следующую точку зрения: «Говорят, что дочери Ахелоя, по совету Геры, вступили в соревнование с музами по пению. Музы победили и, ощипав перья сирен, говорят, сделали из них себе венки». Это, кстати, прекрасно согласуется с мнением Гигина о том, что сирены походили на кур. Ведь человек, если обыграть знаменитое определение Платона, весьма похож на ощипанного петуха (или курицу). Таким образом, ощипанные до половины птицы-сирены были схожи с людьми.

Так или иначе, сирены стали тем, что они есть, – полуженщинами-полуптицами, причем хотя и музыкальными, но весьма злокозненными. Аполлодор пишет: «Сиренам было некогда предсказано, что они скончаются, если какое-нибудь судно проплывет, минуя их». Это подтверждает и Гигин – он пишет, что сирены могли жить до тех пор, пока «ни один смертный, слышавший, как они поют, не проплывет мимо». В предсказании ничего не говорилось о том, что сирены должны были не просто заманить, но и загубить свернувших на пение мореходов. Однако они это каким-то образом делали. Во всяком случае, когда мимо их острова проплывали аргонавты, сирены намеревались убить героев. Аполлоний пишет:

 
С места высокого зорко, сидя над гаванью, ждали
Жертв неустанно и многих лишали возврата
Сладкого дня, убивая в томленье…
 

Они бы так и сделали (как именно – античные авторы умалчивают), но на счастье аргонавтов среди них оказался свой собственный музыкант, вероятно не менее талантливый, – это был знаменитый Орфей. Впрочем, в данном случае был не так важен талант, как громкость: «Голос Сирен смогла заглушить форминга Орфея», и певицы остались ни с чем. Лишь один из аргонавтов, Бут, сын Телеонта, «поддавшись соблазну», спрыгнул в море. Но Афродита пожалела юношу и «вырвать его из волн и спасти успела».

Интересно, что сирены, несмотря на предсказание, обрекавшее их на смерть в случае неудачи, остались живы и здоровы (возможно, потому, что аргонавты не успели толком расслышать их пение, а спасение Бута произошло благодаря божественному вмешательству). Известно, что поколением позже с сиренами столкнулся Одиссей, когда плыл со своими спутниками на Итаку с острова Цирцеи (хотя, возможно, это были другие сирены). Произошло это, вероятно, в тех же местах, где с певицами повстречался «Арго», – неподалеку от пролива Сциллы и Харибды. Цирцея предупреждала Одиссея:

 
Прежде всего ты сирен повстречаешь, которые пеньем
Всех обольщают людей, какой бы ни встретился с ними.
Кто, по незнанью приблизившись к ним, их голос услышит,
Тот не вернется домой никогда. Ни супруга, ни дети
Не побегут никогда ему с радостным криком навстречу.
Звонкою песнью своею его очаруют сирены,
Сидя на мягком лугу. Вокруг же огромные тлеют
Груды костей человечьих, обтянутых сморщенной кожей.
 

Кстати, из предостережений волшебницы никак не следует, что сирены непосредственно убивали попавших к ним в плен мореходов, – возможно, те сами погибали от голода и жажды, а может быть, и просто от старости (не исключено, что на острове была пресная вода и какая-никакая пища). Так или иначе, перспектива остаться у сирен или оставить там никак не входила в планы итакийского царя. Но послушать сирен ему очень хотелось, и он приказал своим спутникам привязать себя к мачте, чтобы избежать искушения. Остальные мореходы залепили уши воском, и корабль Одиссея благополучно миновал опасных певиц. Позднее царь Итаки так рассказывал об этом приключении:

 
На расстояньи, с какого уж крик человеческий слышен,
Мчавшийся быстро корабль, возникший вблизи, не укрылся
От поджидавших сирен. И громко запели сирены:
– К нам, Одиссей многославный, великая гордость ахейцев!
Останови свой корабль, чтоб пение наше послушать.
Ибо никто в корабле своем нас без того не минует,
Чтоб не послушать из уст наших льющихся сладостных песен
И не вернуться домой восхищенным и много узнавшим.
 

Несмотря на все предостережения Цирцеи, плененный пением Одиссей поверил коварным обманщицам и стал мимикой просить своих спутников, чтобы они развязали его, но те лишь крепче затянули ремни. Царь Итаки стал первым человеком (если не считать спорную историю с аргонавтами), услышавшим пение сирен и оставшимся в живых. После чего проклятие, наложенное на сирен, исполнилось.

Гигин пишет: «Гибель им принес Улисс (Одиссей. – О. И.): ведь когда он благодаря своей уловке проплыл мимо скал, на которых они жили, они бросились в море. От них это место стало называться Сиренидами. Оно находится между Сицилией и Италией».

Впрочем, по поводу природы сирен имелась и рационалистическая точка зрения. Гераклит пишет: «Про них придумывают, что они – двойной природы: бедра, как у птиц, а остальное тело – женское, и при том они губят тех, кто проплывает мимо них. А были они гетерами, отличались игрой на музыкальных инструментах и сладостным голосом, собой прекрасны, так что приходившие к ним проедали свое состояние. А что у них птичьи ноги, говорили потому, что они быстро покидали тех, кто спустил имущество». Но надо отметить, что Гераклит многие безобразия древнего мира любил объяснять гетеризмом, объявив гетерой даже чудовищную Сциллу…

Несмотря на то что во времена Одиссея сирены были существами, далекими от гуманистических идеалов, по крайней мере к пятому веку до н.э. они духовно переродились, перестали охотиться на мореходов и заняли достойное место в системе мироздания. Платон сообщает, что на каждой из восьми небесных сфер сидит по сирене и они поют, создавая тем самым величавую гармонию космоса.

Другими весьма зловредными птицами, уже начисто лишенными человеческих черт, были стимфалийские птицы, названные так по имени болота в Аркадии, где они первоначально обитали. Прославились они потому, что Эврисфей, в порядке очередного подвига, приказал Гераклу очистить от них местность. По поводу того, в какой мере эти пернатые относились к животным мифическим и в какой мере – к обыкновенным, существуют разные точки зрения. Например, Аполлодор и Диодор Сицилийский никаких особых свойств стимфалийским птицам не приписывают. Диодор пишет:

«Получив приказ прогнать птиц со Стимфалийского озера, Геракл без особого труда совершил этот подвиг благодаря сноровке и изобретательности. Птицы эти развелись в невероятном множестве и пожирали урожай в округе. Силой одолеть этих тварей было невозможно из-за их невероятной численности, поэтому здесь требовалась хитроумная уловка. Изготовив медную трещотку и подняв ужасный шум, Геракл напугал тварей и, прогнав их далеко непрекращающимся грохотом, очистил от них озеро».

Примерно так же описывает ситуацию и Аполлодор, но он считает, что Геракл перестрелял вспугнутых трещотками птиц. Сенека в трагедии «Медея» даже подчеркивает, что стрелы, погубившие пернатых, были смочены ядом Лернейской гидры.

Все это могло бы выглядеть достаточно странно – не вполне понятно, почему для изведения невинных птах был приглашен величайший воин Греции и почему эта скромная охотничья кампания была зачтена ему за один из великих подвигов, память о которых сохранилась в веках. И уж тем более непонятно, почему для уничтожения несчастных пернатых понадобилось тратить уникальные стрелы, смоченные самым страшным из известных ядов. Свет на эти вопросы проливают другие античные авторы. Так, Павсаний объясняет, чем провинились стимфалийские птицы. Он пишет: «Предание рассказывает, что некогда у вод Стимфала жили птицы, поедающие людей…» У Аполлония и Гигина говорится, что птицы были покрыты перьями, которые по сути своей являлись стрелами или дротиками: птицы весьма эффективно метали их во врагов.

Наиболее подробное описание птиц оставил Аполлоний в «Аргонавтике». Спутники Ясона повстречались с пернатыми хищницами возле острова Ареса в Черном море (сегодня это турецкий остров Гиресун). Кстати, один из аргонавтов, Амфидамант, опроверг мнение о том, что Геракл в свое время уничтожил зловредных птиц. Он рассказал товарищам:

 
Даже Геракл не смог, когда в Аркадию прибыл,
Птиц одолеть, живущих на озере Стимфалийском.
Стрелам не поддавались они, я сам это видел.
Взяв трещотку медную в руку и ею махая,
Он гремел с высокой скалы. В испуге и с криком
Птицы в небо взвились и прочь улетели оттуда.
 

Теперь пернатые обосновались на новом месте и продолжали наводить ужас на окрестности. Прежде чем аргонавты успели принять меры предосторожности, первая птица смогла ранить одного из них.