Текст книги "История сексуальных запретов и предписаний"

Автор книги: Олег Ивик

Хетты

Законодатели древнего Междуречья не простирали свою сексуальную фантазию дальше банальных супружеских измен, изнасилований или, на крайний случай, мужеложства. Их соседи, хетты, – народ, создавший могущественное государство в Малой Азии в начале второго тысячелетия до н. э., отличались гораздо более раскованным воображением. Через три-четыре века после того, как Хаммурапи выбил свои законы на базальтовом столбе, хетты тоже издали подробный свод законов. Дошедшие до нас тексты сохранились на глиняных табличках в царском архиве в Хаттусе, столице хеттской державы.

Законодатели из Хаттусы предусмотрели самые невероятные варианты грехопадений, которые хетты могли совершать со своими согражданами, родственниками и домашними животными. И даже возраст половой зрелости скота в законе оговорен: «…бык, баран, козел могут быть производителями в 3 года».

Но об этом – позже, ибо в основе сексуальной жизни хеттов, как, впрочем, и большинства народов, все-таки лежал законный брак. И в таковой брак все жители хеттского царства могли вступать с кем угодно, вне зависимости от своей социальной принадлежности (что в древнем мире было большой редкостью). Причем такая свобода была для хеттов чем-то само собой разумеющимся, не стоящим упоминания в своде законов, поэтому мы знаем о ней лишь благодаря параграфам, посвященным разводам. Некоторые из них начинаются так:

«Если свободный мужчина и рабыня полюбовно сойдутся, и он возьмет ее в жены, и они заведут себе дом и детей, а затем они поссорятся…»

«Если раб возьмет себе в жены свободную женщину…» «Если раб возьмет себе в жены рабыню…»

Хетты были настолько толерантны, что один из параграфов начинается даже словами:

«Если раб отдаст выкуп за свободного юношу и захочет взять его в мужья…»

По поводу этого, последнего параграфа современные ученые до сих пор не знают, что и думать. Либо сексуальная революция в хеттском царстве одержала полную победу на три с половиной тысячи лет раньше, чем в Европе, и речь идет о гомосексуальной свадьбе (но в таком случае не ясно, почему раб уплачивает выкуп за свободного, а не наоборот), либо, как считают более стыдливые комментаторы, раб таким образом приобретает мужа для своей дочери. Но опять-таки не понятно, почему раб покупает свободного. Дальнейший текст этого закона не вносит ясности в ситуацию.

И лишь рабы и рабыни, принадлежавшие разным владельцам, не имели права создавать семьи (по крайней мере, без согласия хозяев), более того, закон рекомендовал расселить преступную пару: «одного в одно поселение, другого в другое поселение».

Но хотя социальная (а возможно, и половая) принадлежность при вступлении в брак большой роли не играла, полной свободы хетты в этом вопросе все-таки не имели. Так, не было права выбора у вдов – они были обязаны выходить замуж за родственников своего мужа, причем в следующей очередности: сначала за брата, потом, если и он умрет, за отца и, наконец за некоего родственника, по поводу которого историки до сих пор не договорились, кто же он такой.

Женщинам возбранялось изменять своим мужьям:

«Если мужчина схватит женщину в горах, то вина на мужчине, и он должен умереть, если он схватит ее в самом доме, то провинилась женщина, и женщина должна умереть; если муж их найдет, то может их убить, его преступления не будет».

Впрочем, даже у распутницы, принимавшей любовника у себя в доме, оставались немалые шансы отделаться легким испугом. Особо гуманный муж мог привести и жену, и соблазнителя к воротам царского дворца и объявить: «Пусть моя жена не умрет!» – в таком случае автоматически дарилась жизнь и соблазнителю. Но даже если обманутый супруг жаждал крови, последнее слово оставалось за царем: «…тогда они получат наказание: либо царь убьет их, либо царь оставит его в живых». Непонятно, почему царь оставляет в живых именно «его»; возможно, это просто ошибка переписчика…

К романам с незамужними женщинами хетты относились достаточно лояльно. И даже связь родственников с одной и той же женщиной не считалась кровосмешением. Отцу и сыну позволялось спать с одной рабыней или блудницей: «…если отец и сын его лягут с рабыней или с блудницей, то это не преступление». Дозволялись даже связи с собственной овдовевшей мачехой или с вдовой брата. Впрочем, напомним, что на вдове брата законопослушный хетт в некоторых случаях попросту должен был жениться. Но при живых родственниках спать с их женами было нельзя.

«Если человек провинится с мачехой, то это не преступление, если же отец его жив, то должно быть наказание».

«Если мужчина ляжет с женой своего брата, а брат его жив, то должно быть наказание».

Кроме того, хеттским мужчинам категорически запрещалось вступать в связи со своими матерями, тещами, свояченицами, падчерицами, дочерьми и сыновьями. Кстати, сыновья упомянуты в общем списке без всяких особых оговорок, как будто для мужчины вступить в половую связь с собственным сыном столь же естественно (хотя и столь же незаконно), как с сестрой жены.

Впрочем, это далеко не самое экзотическое преступление против нравственности, упомянутое дотошными законодателями Хаттусы. Так, хеттам под страхом смертной казни было запрещено вступать в половую связь с быками (по крайней мере, выступать в активной роли):

«Если человек провинится с быком, то в наказание он должен умереть; его должно привести к воротам царя, и либо царь убьет его, либо царь оставит его в живых, но он не должен приближаться к царю».

Но для особых любителей быков в законе была оставлена лазейка:

«Если бык вскочит на человека, то бык должен умереть, а человек не должен умереть; в замену человека должна быть пригнана 1 овца, и ее должны убить».

Авторам настоящей книги так и не удалось понять, что имели в виду законодатели, заставляя овцу расплачиваться за чужое любострастие и прощая самого преступного хетта. Чтобы представить себе быка, насилующего человека без его согласия, надо иметь крайне раскованное воображение. Вероятно, подразумевался все-таки полюбовный союз с быком (хотя и его нелегко представить). Но в таком случае непонятно, почему человек, соблазнивший быка на противоестественную связь (приведшую, кстати, к гибели юридически неграмотного животного), сам не нес никакой ответственности за случившееся. Но логику законов, составленных три с лишним тысячи лет тому назад, постигнуть трудно. И в этом убеждаешься, узнав, что кабану, по необъяснимому капризу хаттуских законодателей, было дозволено то, что не дозволено быку:

«Если кабан вскочит на человека, то это не преступление».

Интересно, что человеку при этом тоже было не дозволено то, что дозволено кабану. И если кабан мог заниматься любовью с человеком, не вступая при этом в противоречие с законом, то человек не мог ответить ему тем же, соблазнив свинью:

«Если кто-нибудь провинится со свиньей или с собакой, то он должен умереть; его должно привести к воротам дворца, и либо царь их убьет, либо царь его оставит в живых, но он не должен приближаться к царю».

Но запрет на любовь со свиньями хетты могли совершенно легально компенсировать с лошадьми или мулами: «Если человек провинится с лошадью или с мулом, то это не преступление, но он не может приближаться к царю и не может стать жрецом…»

Интересно, что тот же параграф закона, который разрешал хеттам заниматься любовью с мулами, разрешал и секс с чужестранцами:

«Если он ляжет с чужестранцем… то это не преступление».

Культ Кибелы

Помимо светских сексуальных запретов, действие которых простиралось на спальню и скотный двор, существовали в Малой Азии и запреты религиозные – носившие, впрочем, добровольный характер. У фригийцев, осевших в Малой Азии после падения Хеттской державы, был распространен культ богини, носившей имя Великой Матери, а позднее – Ма или Кибелы. Когда на малоазийских берегах появились греки, они быстро переняли культ Кибелы у новых соседей, и богиня начала свое победное шествие по Ойкумене. В 204 году до н. э. она покорила непобедимый Рим – здесь ее культ слился с культом богини посевов Опс и получил статус государственного. Кибеле были посвящены Мегалезийские игры, которые подробно описывает Овидий в своих «Фастах» – книге о календарных праздниках Рима. Рассказывает поэт и о том, как богиня плодородия по какому-то необъяснимому капризу потребовала от своего возлюбленного навеки отказаться от плотской любви.

Когда-то юный отрок, «обаятельный обликом Аттис», увлек Кибелу «чистой любовью». Богиня потребовала от юноши, чтобы он оставался при ней и «блюл святыни», а также поставила маловыполнимое условие «отроком быть навсегда», то есть отказаться от плотской любви с кем бы то ни было.

 
Повиновался он ей и дал ей слово, поклявшись:
«Если солгу я в любви – больше не знать мне любви!»
Скоро солгал он в любви; и с Сагаритидою нимфой
Быть тем, кем был, перестал. Грозен богини был гнев…
 

Ревнивая Кибела погубила соперницу, а на Аттиса наслала безумие, и он сам оскопил себя острым камнем.

 
Он голосит: «Поделом! Искуплю я вину мою кровью!
Пусть погибают мои члены: они мне враги!
Пусть погибают!» Вскричал и от бремени пах облегчает,
И не осталося вдруг знаков мужских у него.
Это безумство вошло в обычай, и дряблые слуги,
Пряди волос растрепав, тело калечат себе…
 

С тех пор наиболее рьяные почитатели Кибелы оскопляли себя, чтобы уподобиться Аттису и выполнить за него обет, который оказался не под силу фригийскому отроку.

Под властью Эроса. Древняя Греция

Греция в те далекие времена, когда ее населяли титаны, боги и герои, была страной если не полной, то, во всяком случае, немалой сексуальной свободы. Поскольку «поколение героев» (а если быть точными, то те несколько поколений, которые принято так называть) имеет, благодаря Троянской войне, самую четкую привязку ко времени, то и времена сексуальных свобод, царивших на Балканском полуострове и прилегающих островах, можно датировать достаточно точно. И даже если кто-то из особо щепетильных историков высказывает сомнение, что найденный Шлиманом город на Гиссарлыкском холме (а точнее, один из его археологических слоев, Троя-VIIa, погибший в пламени пожара на рубеже тринадцатого и двенадцатого веков до н. э.) совпадает с Троей Гомера, то ведь есть и другие способы датировки. Например, знаменитый древнегреческий астроном и математик Эратосфен, исходя из сроков правления спартанских царей и промежутка между началом их правлений и Троянской войной, датировал падение Трои 1183 или 1184 годом до н. э.

Так или иначе, воспетая Гомером осада Трои произошла в конце тринадцатого или начале двенадцатого века. А значит, и родители тех, кто сражался под ее стенами – знаменитые герои Геракл, Тесей, Ясон, Атрей, Эдип… – жили в тринадцатом веке. Их родители, деды и прадеды тоже, как правило, известны, и мы можем с уверенностью сказать, что все описанные в греческих героических мифах события происходили в тринадцатом – четырнадцатом веках до н. э.

С мифами о богах дело обстоит, конечно, сложнее. Боги живут долго, рожать могут в любом возрасте, а значит, подсчетом поколений тут ничего не добьешься. Во всяком случае, можно сказать, что все события, в том числе и сексуальные, отраженные в греческих мифах, имели место до середины двенадцатого века до н. э. Воспеты они были поэтами, прежде всего великими Гомером и Гесиодом, не позднее восьмого – седьмого веков до н. э. – и, конечно же, аэды, даже рассказывая о делах давно минувших дней, давали им свои нравственные оценки. А значит, знакомясь с этими поэмами (в том числе и с теми, которые до наших дней не дошли, но сохранились в пересказах более поздних авторов), можно составить достаточно ясное представление о нравственных законах, царивших на территории Ойкумены от начала времен и до первых веков первого тысячелетия до н. э.

Прежде всего, поговорим о богах. Конечно, латинская поговорка не зря гласит: «Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку», – и по тем свободам, которыми пользовались боги, не всегда можно судить о свободах людских. Но некоторые параллели все-таки неизбежны. Итак, боги.

История греческих богов (а точнее, первого поколения бессмертных и их детей-титанов) началась с того, что некоторые из них самозародились «во вселенной». Это были прежде всего Хаос, а следом за ним Гея (Земля). Тартар («в земных залегающий недрах глубоких») и «между вечными всеми богами прекраснейший, – Эрос». Эрос, таким образом, согласно Гесиоду, был одним из самых первых существ (или начал) во вселенной.

 
Сладкоистомный – у всех он богов и людей земнородных
Душу в груди покоряет и всех рассужденья лишает.
 

После его появления боги прекратили самозарождаться. Правда, некоторое время они, не успев почувствовать всей власти Эроса, производили детей в одиночку, без участия второго партнера. Так из Хаоса вполне невинным образом родились Черная Ночь и угрюмый Эреб (тоже залегавший в земных недрах, но не столь глубоко, как Тартар). Но они положили начало новым веяниям, «в любви сочетавшись», – по-видимому, это был первый половой акт в греческой вселенной.

Поначалу боги не брезговали близкородственными связями, – впрочем, у них не было другого выхода. Гея, родив «ни к кому не всходивши на ложе, шумное море бесплодное» и нимф, позднее вступила в брак с одним из своих сыновей – Ураном (Звездным Небом), – который и стал отцом ее будущих детей. У этих детей, в том числе Крона и Реи, уже имелось немало возможных женихов и невест, ибо к тому времени боги, понукаемые Эросом, успели родить множество детей (рожавших в свою очередь). Тем не менее выбор Крона пал на его родную сестру. Рею. Их сын, Зевс, тоже избрал для законного брака свою же сестру Геру, а для любовной связи – другую сестру, Деметру. Дочь Зевса и Деметры, Персефона, в свою очередь стала жертвой, а потом и активной участницей инцеста. Сначала ее похитил (с разрешения отца) ее родной дядя (и по отцу, и по матери) Аид. А после того, как этот брак был узаконен. Персефону соблазнил ее же отец. Юная богиня родила от Зевса сына Диониса-Загрея (Сабасия). А потом, вступив с ним (собственным сыном, братом и племянником в одном лице) в кровосмесительную связь, родила Иакха-Диониса и Кору-Персефону…

Боги – существа, неподсудные обычным законам, а их брачные и любовные связи свершались на небесах (в крайнем случае на Олимпе) или в глубинах Эреба. Но и на земле близкородственными связями трудно было кого-то удивить. Гомер (устами Одиссея) сообщает:

 
Вскоре приехали мы на остров Эолию. Жил там
Милый бессмертным богам Эол, Гиппотом рожденный.
Остров плавучий его неприступною медной стеною
Был окружен, берега из обрывистых скат состояли.
В пышном дворце у Эола двенадцать детей родилися —
Шесть дочерей и шесть сыновей, цветущих здоровьем.
Вырастив их, сыновьям дочерей он в супружество отдал.
Пищу вкушают они с отцом и с матерью доброй
В доме отца, и стоят перед ними несчетные яства.
Жареным пахнет в дому, голоса на дворе отдаются —
Днем. По ночам же они, со стыдливыми женами рядом.
Под одеялами спят на своих просверленных кроватях.
 

Конечно, Эол не был простым человеком и имел к бессмертным богам самое прямое отношение. И все же комментаторы Гомера считают эти строки отголоском древней и вполне реальной традиции – отдавать девушек замуж за их родных братьев. И Одиссей, который на пиру рассказывает своим друзьям феакам о порядках, царивших в семье Эола, и феаки, и сам Гомер воспринимают такой необычный, с нашей точки зрения, матримониальный ход как должное. Кстати, позднее этот обычай стал осуждаться – Еврипид, противореча Гомеру, уже пишет о том, как Эол принуждает к самоубийству одну из своих дочерей, Канаку, ставшую любовницей собственного брата. Но великий драматург жил в пятом веке до н. э., к тому времени нравы стали значительно строже. А пока на земле царил вольный героический век, и вступать как в брачные, так и во внебрачные связи можно было кому угодно с кем угодно.

Пожалуй, единственным строгим запретом, который имелся на этот счет (и то лишь у людей – боги его не соблюдали), был запрет на брак или связь с собственными родителями. Нарушивший его (по незнанию) фиванский царь Эдип жестоко поплатился за инцест: боги поразили Фивы эпидемией и, через оракул, потребовали изгнать кровосмесителя. Приложив немало усилий, Эдип наконец узнал, что виновник бедствия – он сам. Кары богов ему показалось мало: узнав о своем преступлении, Эдип добровольно ослепил себя и ушел из города.

Жительница острова Лесбос Никтимена, вступившая в связь с родным отцом, от стыда превращается в сову. Позднее Овидий писал в «Метаморфозах» о нравственных страданиях бедной птицы, которые продолжались и после превращения:

 
…Она, – хоть и птица, – вину сознавая.
Взоров и света бежит и стыд скрывает во мраке,
И прогоняют ее все птицы в просторе небесном.
 

Что касается остальных возможных преступлений против нравственности, то люди героической эпохи не слишком обременяли себя покаянием. Широко известна история Пасифаи, жены критского царя Миноса, жившей за два поколения до Троянской войны. Пасифая страстно влюбилась в быка, которого послал ее мужу Посейдон, и, нимало не смущаясь, предложила ему себя, но бык, предпочитавший коров и телок, остался абсолютно равнодушен к заигрываниям царицы. Тогда Пасифая приказала придворному зодчему и художнику, Дедалу, изготовить полую деревянную корову, с помощью которой и обманула невинное животное. Плодом преступной страсти стал печально известный Минотавр. Но интересно, что и сам Минос, в семье которого разыгрался противоестественный адюльтер, и жители Крита совершенно спокойно отнеслись к этому нетривиальному событию. Минотавр остался жить в царском дворце и, вероятно, пользовался бы всеми правами родного сына, если бы не его обычай время от времени пожирать людей. Ребенка пришлось изолировать, но толерантный царь принял во внимание привычки и склонности пасынка – для его пропитания из Аттики регулярно доставляли дань: четырнадцать юношей и девушек. Ни сама царица, ни бык, ни Дедал не понесли никакой кары за случившееся, не пострадала и репутация царской семьи. Тесей, которого абсолютно не смутил моральный облик тещи, взял в жены дочь Пасифаи и Миноса, Ариадну. И даже если принять во внимание, что Ариадна навязалась ему сама и что Тесей вскоре от нее отказался, этими оговорками уже нельзя извинить последующий брак афинского царя: позднее он вновь прибыл на Крит в качестве жениха и взял за себя вторую дочь преступной Пасифаи – Федру.

Еще одна история, напрямую связанная с зоофилией, произошла поколением позже на Пелопоннесе. Здесь Зевс, приняв облик лебедя, сошелся с Ледой, женой спартанского царя Тиндарея, после чего она родила дочь Елену и сына Полидевка (второго сына. Кастора, она родила, зачавши в ту же ночь от законного мужа, поэтому братья считались близнецами). Можно, конечно, допустить, что Леда, будучи высоконравственной замужней женщиной, противилась объятиям царя богов и ему, чтобы овладеть ею, понадобилось прибегнуть к маскараду. Но совершенно непонятно, почему связь с лебедем показалась царице более пристойной, чем связь с «отцом богов и людей». Правда, Аполлодор в своей «Мифологической библиотеке» передает в качестве варианта версию о том, что Леда не рожала Елену от пернатого любовника, а всего лишь сберегла яйцо, отложенное богиней Немесидой. Но от кого бы ни родилась Елена, по поводу Полидевка сомнений, судя по всему, не имелось, а значит, и противоестественная связь Леды сомнений не вызывает. Что опять-таки нисколько не испортило репутацию ее семейства – свататься к Елене прибыли все выдающиеся герои Греции.

Позднее, уже во вполне историческую эпоху, в начале пятого века до н. э., великий лирик Пиндар писал (и тоже без всякого осуждения) о городе Мендес в устье Нила:

 
Мендес у крутого морского утеса,
Крайний Нила рог, где с женами
Коз супруги – козлы сходятся.
 

Эти строки из несохранившегося гимна известны нам, поскольку их пятью веками позже цитирует римский географ Страбон. Он сообщает, что козлы, наравне с козлоногим богом Паном, были в Мендесе почитаемыми животными. Есть основания думать, что любовь с козлами не только не осуждалась богобоязненными жителями Мендеса, но и считалась занятием благочестивым.

Если женщины героической эпохи (и даже позднее) могли без особых проблем предаваться любви с четвероногими и пернатыми партнерами, уж тем более у них не было жестких ограничений на связи с мужчинами. Конечно, девственность невест была желательна. Но с другой стороны, фетиша из нее не делали. Царь Теспий, имевший пятьдесят незамужних дочерей, лично предложил их всех Гераклу, с тем чтобы, как пишет Аполлодор, «каждая из них родила ребенка». Правда, вопреки распространенному мнению, Аполлодор в «тринадцатый подвиг» не верит и утверждает, что Геракл гостил у Теспия достаточно долго. Но так или иначе, отец, предлагающий невинность своих дочерей заезжему гостю, особого удивления или порицания ни у кого не вызывал.

История Елены Аргивской, похищенной Парисом у законного мужа, Менелая, известна всем. Менее известно, что Елену похищали дважды. Она была совсем еще юной девушкой, когда афинский царь Тесей и его ближайший друг, царь лапифов Пирифой, украли прекрасную спартанку, предварительно договорившись разыграть ее в кости. Для проигравшего было договорено добыть невесту по его выбору. Пирифой проиграл и потребовал богиню подземного царства Персефону. Тот факт, что дочь Деметры была замужем, не смутил сватов. Они отвезли Елену в Афины, передали матери Тесея – Эфре – и отправились в Аид. Пробыть там им пришлось значительно дольше, чем они рассчитывали, – Тесей в конце концов выбрался из загробного царства с помощью Геракла, а Пирифою пришлось остаться там навсегда. Тем временем братья Елены, близнецы-Диоскуры (что значит «дети Зевса», хотя, собственно, сыном Зевса был лишь один из них), осадили Афины и освободили сестру… Вопрос о том, сохранила ли невинность девушка, похищенная двумя немолодыми авантюристами, один из которых собирался на ней жениться и уже поселил ее в своем доме, можно, конечно, считать открытым. Но для множества народов и культур этого было бы достаточно, чтобы Елена навсегда лишилась шансов на замужество. Что же касается греческих героев, то скандал, раздутый вокруг любимицы Афродиты, только придал ей очарования в их глазах. И не было среди ахейцев неженатого царя или царевича, который не приехал бы предложить руку и сердце несостоявшейся жене (но, возможно, состоявшейся любовнице) Тесея.

Замужние женщины героической эпохи себя тоже не слишком ограничивали. В крайнем случае, если рождался ребенок, а подсчеты показывали, что в день зачатия муж находился в отъезде, вину всегда можно было свалить на какого-нибудь бога. Если изучить генеалогию греков, стоявших под стенами Илиона, то выяснится, что у десятков из них либо мать, либо бабка рожали от богов, что нимало не смущало ни земных мужей, ни родившихся в результате «божественной» любви детей. А к особо добродетельным женщинам, которые не желали изменять мужу хотя бы и с богом, небожитель мог проникнуть, приняв облик ее супруга. Так случилось, например, с матерью Геракла – Аткменой, которую Зевс навестил под видом отсутствующего Амфитриона.

Можно, конечно, отнести такие истории за счет наивности мифических ахейских мужей. Но уже во вполне историческое время, в пятом веке до н. э., похожая история произошла в Спарте. Здесь правил царь Аристон, о котором было известно, что он бездетен, – по крайней мере, ни одна из двух его жен родить не могла. Царь, видимо, и сам не был уверен в своих мужских достоинствах, потому что, когда у него от третьей жены наконец родился сын, названный Демаратом, Аристон некоторое время колебался, признавать ли ему свое отцовство. Правда, в конце концов он признал ребенка, и после смерти царя Демарат взошел на спартанский трон. Но теперь по поводу его происхождения вновь поползли разноречивые слухи, и спартанцы запросили пифию, чтобы убедиться в легитимности нового властителя. Подкупленная пифия объявила, что Демарат – не сын Аристона. Царь был низложен и должен был жить в Спарте как частный человек. Тогда его мать, не смея спорить с оракулом, заявила, что в ту ночь, когда был зачат наследник, в ее опочивальню под видом супруга проник из находившегося неподалеку святилища призрак божественного героя Астрабака, а после призрака свои супружеские обязанности исполнил и сам Аристон. Даже если царь и был бесплоден, то никаких оснований обвинять в бесплодии призрак героя не имелось. А родившийся в результате ребенок, был ли он сыном смертного или героя, во всяком случае имел право на спартанский трон… Правда, такое объяснение не всех удовлетворило, но оно, видимо, устроило персидского царя Дария I, который сделал изгнанного из Спарты Демарата свои гостем и советником.

Но вернемся ко временам героическим. Супружеская измена жены (в том случае, когда соблазнителем был простой смертный), конечно же, не одобрялась патриархально настроенными греками. Однако и несмываемым пятном на репутацию женщины не ложилась. Разводы и измены были в порядке вещей и на земле, и на Олимпе. В «Одиссее» подробно описано, как Афродита, бывшая замужем за Гефестом, изменяла мужу с богом войны Аресом. Гефест, заподозривший неладное, поймал любовников золотой сетью в то время, когда они лежали в его супружеской постели, и «завопил во весь голос, богов созывая бессмертных»:

 
Зевс, наш родитель, и все вы, блаженные, вечные боги!
Вот посмотрите на это смешное и гнусное дело,—
Как постоянно бесчестит меня, хромоногого, Зевса
Дочь, Афродита-жена, как бесстыдного любит Ареса!
 

Боги сбежались в дом кузнеца-рогоносца («что до богинь, то они из стыдливости дома остались»), но ни гнева, ни презрения к преступным любовникам никто не проявил. Все посмеялись, Аполлон и Гермес обменялись мнениями в том смысле, что с такой красавицей, как Афродита, приятно лежать даже под золотой сеткой. Оскорбленный муж пытался было потребовать развода и возврата брачных даров, но Посейдон предложил решить дело миром. Он поручился, что Арес заплатит Гефесту пеню за оскорбление, на чем все и примирились. Афродита же осталась уважаемой богиней и законной супругой… Судя по всему, подобным образом разрешались такие неурядицы и у людей.

Елена, бывшая законной женой Менелая и имевшая от него дочь, прибыла в Трою в качестве столь же законной жены Париса. Репутация ее если и пострадала, то не от измены мужу, а вследствие десятилетней войны, которую она навлекла на головы ахейцев и троянцев. Менелай, отвоевав жену (уже не у Париса, а у его брата Деифоба, за которого овдовевшая Елена вышла на десятом году осады), привез ее обратно, и она вновь стала хозяйкой дома и царицей Спарты. Позднее греческие мифографы почтительно поместят прекрасную изменницу в Елисейские поля – блаженное отделение загробного мира, которое выделилось из неуютного Аида на рубеже второго-первого тысячелетий до н. э.

Клитемнестру, которая вступила в связь с Эгисфом, пока ее муж Агамемнон воевал под стенами Трои, греки, конечно, осуждали. Но главной причиной осуждения была не измена как таковая, а тот действительно не вполне лицеприятный факт, что по возвращении законного супруга Клитемнестра заколола и его, и всех, кто оказался рядом (включая вывезенную из Трои Кассандру). Но даже и после этого и преступная царица, и ее новый муж мирно правили в Микенах, не вызывая особого протеста со стороны подданных, пока Орест, сын Клитемнестры от Агамемнона, не убил обоих.

Верность Пенелопы, конечно же, вызывала восхищение и у современников, и у потомков. Но быть может, потому дочь Икария и прославилась в веках, что была редким исключением на фоне вседозволенности героической эпохи. Кстати, вопрос о ее верности тоже остается открытым – достаточно внимательно перечитать «Одиссею». Замуж ни за кого из своих многочисленных женихов Пенелопа действительно выходить не хочет и порицает их за непрерывные пиры, которые они устраивают в ее доме. Но возникает очень простой вопрос: а почему она попросту не приказала рабам закрыть дверь и не принимать назойливых гостей? Гомер подробно описывает, как слуги Пенелопы готовили пир для женихов, как «вино наливали в кратеры, мешая с водою» и обмывали столы «ноздреватою губкой». По чьему приказанию это делалось, аэд умалчивает, но кто же еще мог распоряжаться царскими рабами в царском доме, кроме самой царицы? Тем временем ее пастухи гнали к царскому двору свиней и коз. Одиссей, возвращавшийся к себе домой под видом нищего, встретил по дороге царского пастуха Меланфия.

 
Коз он гнал женихам на обед, между козами всеми
Самых отборных. И два пастуха ему гнать помогали.
 

Меланфий позднее будет разоблачен Одиссеем как предатель. Но ведь коз из царского стада он – раб Пенелопы – мог гнать во дворец только по ее приказу. Точно так же поступал, несмотря на всю свою преданность исчезнувшему господину, и «богоравный Эвмей» – раб, пасший свиней царицы.

 
…На пиры женихов боговидных
Сколько уж было зарезано их! Свинопас ежедневно
Самого лучшего им доставлял кабана из жирнейших.
 

Богоравный свинопас в присутствии не узнанного им Одиссея отдает приказание одному из своих подручных

 
В город к надменным пойти женихам и свинью привести им,
Чтобы, ее заколов, насытили дух они мясом.
 

Трудно представить, что такие приказы могли отдаваться против воли хозяйки – владелицы и стад, и самих пастухов… Авторы настоящей книги далеки от мысли огульно обвинять царицу Итаки в любовных связях с ее многочисленными женихами – в постель к ней никто не заглядывал. Однако надо признать, что молодые люди, наводнившие дворец Пенелопы (136 женихов), привечались царицей весьма благосклонно.

Такие же мысли, несмотря на сложившийся стереотип, посещали и некоторых древних авторов. Аполлодор, добросовестно приводящий в своей «Мифологической библиотеке» все известные ему варианты мифов, пишет: «Некоторые же сообщают, что Пенелопу, соблазненную Антиноем, Одиссей отослал к ее отцу Икарию; когда Пенелопа прибыла в аркадскую Мантинею, она родила там Пана от Гермеса. Другие же говорят, что Пенелопа была убита Одиссеем и причиной ее гибели было то, что Амфином ее соблазнил».

Возможное убийство неверной жены, вызванное ревностью, исключить, конечно, трудно. Но законы эпохи его если и не осуждали, то и не предписывали. Традиционным решением вопроса было – простить преступную жену или в крайнем случае отослать ее к отцу… Еще более свободно вели себя мужчины героического века. Для них верность в любви и браке нравственным кодексом вообще не предусматривалась. Измены, частая смена жен и любовниц были делом обычным. Достаточно обычными были и гомосексуальные связи (хотя они и не приняли еще того размаха, который им придали греки времен афинской демократии).