Текст книги "Великий Дракон"

Автор книги: Олег Дивов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Дел, ты как хочешь, но детская история – лишняя.

– Вот и мне так кажется.

Я потерла лоб, потом глаза. Когда ж они перестанут чесаться?

– Пока мне ясно одно. В нашей разведке есть два лагеря. Тот, к которому принадлежит Кид, поддерживает Мэдлин. Не знаю, может, ее прочат в агенты влияния куда-то на самый верх Шанхая. Да хоть во дворец, неважно. Второй за ней охотится и пока явно пересиливает Кида. Этому лагерю – если верить, что Кид озвучил их позицию, просто для нашего сведения, – выгодно, чтобы Николс оставался на месте, а шанхайскую делегацию приняли как дорогих гостей. По всей видимости, в этом же заинтересован и новый император, что странно, учитывая его отношение к отцу. Все это меня беспокоит, потому что китайцы – дивно логичная нация. Зачем, спрашивается, посылать людей, которые ненавидят Землю и не пойдут на компромисс, если нужно договориться? Зачем крышевать Николса, если нужно свалить чиновников старого императора? Значит, либо у молодого императора совсем другие планы, либо у нас не хватает нескольких звеньев.

– Что, в общем, одно и то же. Дел, давай ткнем пальцем в небо? Сейчас приедем, спросим у Лайона. Он вообще ни при чем. И может что-то увидеть именно потому, что посторонний.

– Я готова не только у него спросить, а даже у леди Памелы.

Мелви засмеялась. Да уж, хочешь услышать ответ младенца – спроси у нее.

Но ведь устами младенца глаголет истина…

* * *

– Девочки, китайцы – одна из самых понятных культур, – говорил Лайон Маккинби. Он ломал хлеб на маленькие кусочки, обмакивал в соус и поедал их так аппетитно, что мне тоже хотелось, но я терпеть не могла этот соус. – У них фактор человеческого каприза крайне незначителен. Одна фигура значима, только если она стоит на самой вершине. И то капризы там мелкие – женщины определенной внешности, экзотическая еда, всякая роскошь… Значение в Китае имеют не большие люди, а большие идеи. Если личность выдвинулась, значит, она проводит большие идеи, понятные и приятные государству. Это не европейская культура, где отношения зачастую выстраиваются на личной симпатии. В Европе к государствам порой относились как к людям. Приписывали им зависть, обиду и так далее. В Китае, равно как и в любой другой огромной стране, это неестественно. Государство больше человека. Достаточно взглянуть на то, какую площадь занимал древний Китай, чтобы это понять. В Европе авантюрист мог за сутки-двое уехать в другую страну, враждебную исходной. В странах вроде Китая это невозможно. Потому и зависимость человека от государства была совсем другая.

Мы с Мелви слушали его размеренную речь. Не знаю, о чем размышляла подруга, а я думала: какая к черту пенсия, в Военный университет ему надо, преподавать. Только прикладники умеют формулировать свои мысли так четко и емко. Учатся этому в боевой обстановке.

– Так вот, применительно к нашим баранам. Китайцы очень не любят шпионов. В силу своей огромности у них мощное чувство собственной территории, собственного государства. Если Европа еще в Средние века привыкла, что соседи с двух сторон могут перекликаться через страну между ними, то Китай всегда варился в собственном соку. В Европе принцип невмешательства в дела соседа пришлось насаждать силой. Для китайца само представление о том, что иностранец может манипулировать внутренними процессами в его стране, – дикость. Дикость и невыносимое хамство. Не стоит забывать, что европейцы постарались укрепить китайцев в этом мнении. Опиумные войны, иезуитская миссионерия и так далее. И таков весь истинный Восток. Они проще относятся к воинственным ордам, вторгающимся в их страну, чем к шпионам.

– Грей много лет был шпионом и сидел на сопредельной территории, – напомнила Мелви.

– Во-от, – Лайон поднял палец. – Китайцы не считают наблюдателей, каким был Грей, настоящими шпионами. Ну, пусть глядит. Порой их даже смешат иностранные соглядатаи, они слегка издеваются над ними, придумывая для них китайские имена-прозвища, вроде Розовые Уши или Бородавка Под Глазом. Как правило, такие наблюдатели страдают только во время тотальных чисток, и то их чаще высылают, чем казнят или убивают. На чужой территории китайцы чистки не проводят. Но если человек начинает вмешиваться в их дела, совершает действия, которые могут вызвать изменения во внутренней политике, – он в большой опасности, где бы ни находился. Его достанут где угодно и накажут.

– То есть, когда Грей докопался до отмывочных схем… – начала было Мелви.

– Или что-то еще. Николс вовремя переметнулся на китайскую сторону и поэтому выжил. Но к нему тоже относятся плохо. Им пожертвуют без колебаний. Я допускаю, что сведения против себя нашим федералам он сбросил сам. Для него земная тюрьма означает шанс выжить. Но он еще побарахтается.

– Хорошо, а делегация? – спросила я.

Лайон отмахнулся:

– Это изгои. Император таким образом решает свою внутреннюю проблему. Китай всегда был ориентирован вовнутрь, а не вовне себя. Свойство больших стран, которым не нужен компромисс решительно со всеми соседями. Какие полномочия у этих делегатов? Их выпроводили на увеселительную прогулку. Туда, где они не смогут лишнего шага сделать без присмотра федеральной безопасности. Я бы еще вот над чем подумал: нам прислали людей, с которыми невозможно договориться. Но мы будем пытаться. Над проблемой будут работать лучшие умы. Не отвлекающий ли это маневр? Хотя скорей всего их просто выслали на время. Оторвали от рычагов управления, лишили шанса влиять на внутренние процессы здесь и сейчас. Вернувшись, они окажутся никем. И если не осознают этой важной мелочи, то станут трупами. Шанхаю сейчас нужен внешний опыт, и внешняя торговля тоже. Для решения этой задачи они приглашают к себе нашу делегацию. Я видел список. Там хороший подбор специалистов, все понятно и логично. А китайские делегаты пусть у нас поболтаются, чтобы дома не мешали. Очень простое, эффективное и красивое решение. Кстати, императору совершенно наплевать, что мы будем ломать головы над этой загадкой. Если он узнает, как мы озадачены, только посмеется.

– А если мы поймем его неправильно, выдумаем лишнее и наделаем глупостей?

– На-пле-вать, – повторил Лайон. – Уясните эту простую концепцию, милые дамы, и вам откроется Истинное Знание. Или Высшая Истина, я забыл.

У меня в голове будто щелкнуло что-то. Вспомнила, какую выволочку однажды схлопотала от Лайона Маккинби, будучи юным и самоуверенным лейтенантом. «Уясните эту простую концепцию, лей-те-нант!» – рычал Лайон шикарным басом, оправдывая свое имя.

Он ведь тогда до меня – снизошел. Генералы не песочат лейтенантов, они их в упор не видят. Много позже я узнала, что его первая жена – такой же, как я, разведчик-«тактик» – погибла в бою. И с тех пор Лайон, когда молодые лезут очертя голову в пекло, воспринимает это как свою персональную ошибку… А иначе черта с два он стал бы персонально возиться с молодежью, растолковывая детали, которые всякой мелюзге и знать-то не положено.

А теперь мы сидим за одним столом чисто по-родственному, и за плечами у нас много-много всякого-разного. И генерал благоразумно женат на разведчице, которая в поле не пойдет. И у них с Мелви понятно, что впереди, только у меня – пустота.

Стало вдруг холодно.

– Так, – кивнула Мелви, – а дети? Дети Николса?

– Это не ко мне. Может, у него и вправду были отношения с Мэдлин. Но устранить ее он пытается не из-за детей, а из-за бизнеса. И не обязательно он – возможно, его китайские партнеры. Общие дети – не повод убивать, а лишний шанс договориться. Значит, проблема не в детях.

…После ужина мы с Мелви пошли в сад.

– Ну? – Я посмотрела направо, где в любимой беседке леди Памелы горел фонарик. – Проверим версию с младенцем, который глаголет истину?

– А нам есть что терять?

– Конечно. Если Памела переволнуется и будет плохо спать ночью, на нас обидится Скотт Маккинби.

Мелви пофыркала, но направилась к беседке.

Мы очень старались изложить для Памелы всю историю так, чтобы опустить максимум шокирующих подробностей. Но леди все равно испугалась и возмутилась. Выслушав прочувствованную тираду о том, что совершить такое преступление, как расстрел безоружного семейства, могла только китайская мафия, Мелви сумела вставить словечко:

– Леди Памела, а дети Николса?..

– Это дети чьи угодно, только не Мэдлин, – категорично ответила та. – Потому что, девочки, вы очень молоды. Делла всего два месяца как мать, а тебе, Мелви, еще только предстоит ею стать. Мать никогда не бросит детей. Николсу достаточно было пригрозить детям, чтобы Мэдлин пожертвовала собой и приехала куда сказано. Но раз она по-прежнему в бегах, значит, детьми ее не шантажируют. Значит, это не ее дети.

Я деликатно промолчала, а Мелви продемонстрировала чудеса забывчивости. По нашим лицам никто не смог бы угадать, о чем мы думаем. Леди Памела Торн была второй женой Скотта Маккинби Старшего. Она вышла замуж в двадцать два года, несколько месяцев радовала немолодого супруга детской непосредственностью, а потом забеременела. По неизвестной причине беременность сильно огорчила ее, до такой степени, что развилась депрессия. И тут очень не вовремя до Памелы дошла новость о трагедии в семье. Леди Элен, матушка Августа, родила второго ребенка, но его по нелепой случайности уронили в клинике: один шанс на сто миллионов, и он выпал семье Маккинби. Малыш погиб. Эта беда добила несчастную леди Памелу. Когда ей после родов показали младенца, она заявила, что это не ее ребенок, она вообще не была беременной, и это, наверное, ребеночек Элен, зачем врачи врут, будто он умер, надо немедленно отдать его матери… Словом, так вышло, что новорожденного действительно забрала леди Элен, а леди Памелу доставили в закрытую клинику, где она провела следующие три года.

Алистер Маккинби называл Элен мамой, ее мужа папой, ее детей – братьями и сестрами. Ни родная мать, ни родной отец нисколько им не интересовались: растет и растет парень, все замечательно, беспокоиться не о чем, другое дело леди Памела, вот кому худо-то. Само собой, такое отношение к ребенку возмущало и леди Элен, и Марка Маккинби, который своего тестя и без того не особенно любил.

Алистеру было три, когда леди Памелу наконец отпустили домой. Разумеется, сына ей тут же привезли. Она похлопала на него большущими глазами, сказала: «Какой очаровательный малыш». И все. Алистер остался в семье сестры. К его десяти годам леди Памела оправилась окончательно, а Скотт Маккинби Старший привык, что детей у них нет – и лучше не надо. Тут-то леди Памела и изъявила желание воспитывать сына. Алистеру сказали правду, он страшно обиделся, но при встрече вел себя прилично. Леди Памела поиграла в него, как в куклу, убедилась в полной своей материнской несостоятельности и вернула Алистера в привычную ему обстановку.

Следующая попытка как-то сблизиться произошла уже по инициативе Алистера. Ему было шестнадцать, он созрел для того, чтобы самостоятельно выстраивать отношения со взрослыми. Целых полгода у него получалось быть примерным сыном. Леди Памела воспринимала его как любимого родственника, но быстро выучилась говорить правильные слова. Зато Скотт внезапно разглядел, что у него замечательный, только неотесанный сын. И взялся его воспитывать.

Алистер честно терпел. Потом огрызался. Потом он закончил школу и поступил в университет. Встретил необыкновенную девушку и немедленно на ней женился. Брак был настолько неравный, что Скотт Старший запретил даже говорить о нем. Единственный раз, когда он поссорился с леди Памелой – которая, надо отдать ей должное, нашла историю романтичной, а невестку хорошенькой. А Алистер психанул и отказался от семейной фамилии, превратившись в Алистера Торна. Под этим именем он начал службу в контрразведке, сделал карьеру и прославился.

Я уже два года отработала у Августа, когда семья наконец примирилась. У Алистера подрастали двое сыновей, и только увидев внуков, леди Памела наконец-то ощутила себя матерью.

А теперь она объясняет нам, что мать не может бросить своих детей.

Впрочем, леди Памела так загадочно устроена, что могла попросту забыть лишнее.

– Но почему они эльфы? – спросила Мелви.

Леди Памела улыбнулась:

– Наверное, это говорит о том, что Николс всегда хорошо относился к Расселам. Может, он был влюблен в Мэдлин, но безответно, и мечтал, чтобы у них росли такие красивые дети, их общие. Естественно, он подобрал мальчиков с эльфийской кровью, чтобы Мэдлин поняла – он не расист, никогда не обидит ее дурным словом об эльфах. И подбирал детей, конечно, у нас. Да вы спросите Джеймса Рассела, вот кто может знать.

Вот уж сказала так сказала.

А самое главное – попробуй возрази.

* * *

Перейдя Твид по пешеходному мостику, я остановилась. Опасливо поглядела вдоль улочки.

Я могла поклясться, что этой вывески тут еще вчера не было.

Прекрасно сделанная, ручной работы вывеска. Бутик походного снаряжения. Туристам по идее должно пригодиться, только не в Пиблс, а где-нибудь севернее.

Я подошла вплотную. Браслет не увидел меток. Ни одной. Вывеска была именно такой, как выглядела: подчеркнуто дорогой и вызывающе антикварной.

Шрифт. Я отдаю себе отчет в том, что совпадения и случайности возможны. Но этот шрифт я видела в одном-единственном месте. Им набирались заголовки эльдорадского «Голоса», уникальной газеты, которая, помимо сетевого тиража, выпускала и ровно сто бумажных экземпляров. Они ложились на столы правительства и самых влиятельных олигархов. А вчерашние номера отправлялись в библиотеки и подшивались в толстенные тома – для истории.

Постояв немного на пороге, я толкнула дверь и вошла. На пороге нет рамки. Ну-ну. Такой подход к оформлению и торговле – это расчет на самых взыскательных и богатых покупателей. Странно, что хозяева бутика расположились на улочке с сомнительным потенциалом. Ну кто сюда пойдет? Туристы? Они ходят по набережной. Если только Маккинби… Это же их любимый маршрут через город к церкви.

Из глубины магазинчика выскользнула девушка. Я напряглась.

Шатенка с довольно светлой кожей и серыми глазами. Коротко подстриженная, легкая и компактная. Только я видела, что волосы, брови, ресницы и кожа у нее высветлены. А шея такая же короткая, как у большинства эльдорадок.

– Могу я чем-нибудь помочь вам? У нас есть очень удобная обувь для прогулок по пересеченной местности, ваши ножки никогда не устанут. Ручаюсь, вы не отыщете аналогов даже в Эдинбурге или Лондоне. Производитель – Куашнара, и этот товар поставляют на всей Британии только нам.

Акцент. Едва уловимый.

– Простите, вы ведь недавно открылись?

– Да. Мы беженцы, переехали с Тюна.

Да-да. Уже верю. Я ведь точно знаю, на каких именно планетах в Эльдорадо используют диалект, который дает такой акцент. Четыре планеты, где практически нет этнических мексиканцев, зато можно встретить даже португальца, не говоря о пуэрториканцах.

– Наверное, по сравнению с Тюном вам кажется, что на Земле очень дорогая жизнь?

Девушка оглянулась, рассмеялась:

– Я понимаю вас. Но здесь нет ничего, что принадлежало бы нам лично. Мы зарабатываем для доминиканского ордена. Братья помогли нам перебраться сюда.

– У вас большая семья?

– Нет. Была большая. Но… Словом, нас осталось только двое. Я и брат. А вы ведь живете в поместье за рекой? Простите, если я бестактна. Просто брат часто удит рыбу в реке, здесь это не запрещено, и лицензия не нужна, если рыба не на продажу. Я относила ему обед и случайно видела вас, вы гуляли по другой стороне. Я запомнила, потому что у вас был чудесный жакетик, такой серенький. Я долго рассматривала вас – мечтаю сшить себе жакет такого фасона.

– Я не живу там. Бываю в гостях. Там живет семья Маккинби.

– О, это я знаю! Если бы не брат Скотт, наверное, мы бы не сумели выбраться с Тюна. А он помог нам приехать на Землю и дал работу в этом бутике. Чудесный человек!

Так-так. Брат Скотт – не иначе Скотт Маккинби Младший, для друзей просто Скотти, приор доминиканского монастыря. Скотти, между прочим, еще проницательней, чем Август. Даром что не светский инквизитор, а настоящий. Не могли эти ребята обмануть его, сказав, что они с Тюна.

– Удивительно, я раньше не замечала вашу вывеску, а ведь она очень броская.

– Броская? Правда? – Девушка просияла. – Вот и я говорила, что на такой богатой улице она непременно сработает. Потому что настоящая, а здесь такие люди, они видят и ищут только настоящее. Ее рисовал мой брат, он закончил только вчера вечером, а утром мы ее повесили. И вы сразу заметили! – Она помолчала. – Вы точно не хотите примерить ботиночки?

– Увы. Я случайно проходила мимо, у меня нет времени. В другой раз.

– Конечно! Мы открыты каждый день, кроме воскресенья, тогда мы ходим в церковь. Но если вам понадобится – наши комнаты здесь, можно войти с заднего двора, там очень чисто и маленький садик. Мы всегда откроем бутик для вас.

Я повернулась к двери. На створку из полупрозрачного стекла легла тень, я инстинктивно посторонилась. В бутик шагнул высокий угловатый парень, от него пахло рекой, в руке он нес садок с крупной форелью.

На мгновение мы встретились глазами.

И все друг о друге поняли.

Когда-то давно я арендовала у него такси как наемный водитель. Он держал маленький парк из девяти машин. Я выбрала симпатичный оранжевый хэтч, такой заводной, что на нем захотела прокатиться даже строгая генеральша Вальдес… Интересно, Мигелю потом вернули его машину? И с каким объяснением?

Я миновала его и вышла на крыльцо. У оградки были привязаны две сердитые собачонки. Я позволила им обнюхать меня и направилась к мосту.

В гостиной пили чай Август и леди Памела. Ну надо же, явился, гулена. Я не видела его с самого прилета на Землю – он доставил меня в Пиблс и немедленно свинтил куда-то, сказав, что будет занят и сам отзвонится, когда освободится. Освобождался без малого пятеро суток.

Август скучал, леди Памела гладила кота Барсика – на самом деле такого же сибирского киборга, как и наша собака Василиса, – и кормила его с ладони пирожными.

– Видела в городе бутик туристического снаряжения, – сказала я. – Сразу за мостиком. Поговорила с продавщицей. Уверяет, что они с братом бежали на Землю с Тюна.

– Ах, Делла, вы про этих несчастных беженцев? – встрепенулась леди Памела. – Скотти часто навещает их. Очень тепло отзывался о них, сказал, что люди набожные и скромные. А бутик орденский, орден только дал им работу и жилье. Боже мой, как мне всегда жалко беженцев! Что может быть хуже, чем оставить родину…

Я села, налила себе чаю.

– Да. Только они не с Тюна. Они из Золотого Мехико – это столица Эльдорадо. Приехали в столицу на заработки, родом-то они с Урату. А Тюн, сколько мне помнится, уже наша территория. Место, конечно, не самое богатое, но жить можно. Причем именно этот кусок границы всегда был спокойным, так что бежать оттуда особо незачем.

Леди Памела опешила.

– Делла, но вы ведь не хотите сказать, что они лгут? Не могут же они оказаться какими-то шпионами?

– Конечно, – встрял Август. – Люди бежали сначала из Эльдорадо на Тюн, и уже оттуда монахи помогли им перебраться сюда. Любой нормальный человек будет говорить полуправду – что приехал на Землю с Тюна. Потому что к эльдорадцам относятся с подозрением.

– Ох, Август, конечно, ты прав, – выдохнула леди Памела. – Конечно, так все и было.

– А зачем Скотти притащил их мало того что на Землю, еще и в Пиблс – его дело. Ему виднее, – добавил Август. – Может, они нужны ему именно здесь. Делла, можно тебя на минутку?

Мы вышли из гостиной. Август навис надо мной и очень строго сказал:

– Делла, хватит.

– Что именно?

– Хватит разводить паранойю. Недавно ты готова была обвинить Мэдлин едва не в государственной измене, сегодня нашла «шпионов» в двух шагах от дома… Ты соскучилась по работе? Понимаю. Но уймись. Эти несчастные могли здесь оказаться по тысяче причин, и ни одна из них не имеет к тебе отношения. Займись своими делами и прекрати лезть в чужие.

Я скрипнула зубами.

– Кстати, насчет чужих и своих дел. Ты ничего не хочешь мне сказать?

Август замялся.

– Делла, это преждевременный разговор. Еще ничего не решено. Впрочем… Ладно, как хочешь. Пойдем обсудим.

Повернулся и зашагал в кабинет. Огромный, но при этом грациозный, красивый и… чужой. Вроде все как прежде, только между нами больше не было той доверительности братьев по оружию, когда твой пол не имеет значения. Мы изменились. Август стал старше, уже не упивался работой. А я сделалась матерью и потеряла девичье бесстрашие, так похожее на мальчишескую отвагу.

Сказать, что я не любила его кабинет, – ничего не сказать. Все самое неприятное я выслушивала здесь. Но хуже другое: спустя некоторое время обычно выяснялось, что слышала я вполне приемлемые аргументы и предложения, в отличие от того, что предстояло узнать потом. Август меня так щадил, видите ли. Оберегал.

Август плотно сел за стол, сцепил пальцы в замок. В глаза не смотрел.

– Как ее зовут? – спросила я.

– Анна. Анна Лерой. Она шотландка, как и я.

– У вас, похоже, много общего.

– Да, просто удивительно. Нас свел вместе интерес к культуре Китая. Анна славная девушка. И умница. Тебе вправду это хочется знать?

– Не очень.

– И да, наверное… Впрочем, об этом действительно рано говорить. Делла, я хочу, чтобы ты знала одно: наши с тобой договоренности остаются в силе. Все.

– Анна это понимает?

– Да. К счастью, она совершенно лишена глупой женской ревности, когда спор идет не за секс, а за влияние.

– О. Тебе повезло.

– Я тоже так думаю.

– Почему ты скрываешь ваши отношения?

– Не скрываю. Просто не хотел афишировать, мне нужно было убедиться, что это всерьез и надолго.

– Я правильно поняла, что вероятность свадьбы ты все-таки рассматриваешь?

– Да, рассматриваю.

В его тоне, как и на лице, особой радости не виднелось.

– Есть небольшая сложность.

– Наш чертов индейский брак, – сказала я. – Как я и думала, помешает он тебе, а не мне.

– Ты права. Но это не помеха, это действительно просто сложность. Техническая сложность. Неудобство, не более того. Мне нужна твоя помощь.

– Конечно.

– Видишь ли, сам по себе этот брак ничего не значит. Формальность, причем этническая. Мы не регистрировали его здесь, и он не может помешать нам пойти и обвенчаться с кем угодно. Сложность в том, что мы подписали брачный договор. Он и только он имеет юридическую значимость. Опять же, сам факт договора не проблема, он легко расторгается. Но – спасибо Патрику! – по этому договору у нас есть совместное имущество. Кусок саттангской земли.

– У меня нет претензий на нее.

– Не сомневался, что ты так скажешь. Чтобы и у тебя не было сомнений – ты получишь компенсацию.

– Ни к чему.

– За беспокойство, связанное с разводом. Делла, погоди. Чтобы расторгнуть брачный договор, нам сначала надо зарегистрировать брак или отношения, приравненные к брачным. То есть договор должен вступить в силу. Если его просто аннулировать, не активировав, земля по умолчанию переходит к тебе – таково условие Саттанга. Нам придется сходить к судье и зарегистрировать индейский брак. Далее, по законам Саттанга я имею право взять вторую жену. Поэтому мне придется сыграть индейскую свадьбу с Анной. Думаю, Патрик не станет настаивать на полном чине, тем более что Анна не считается его родственницей или наложницей. Разумеется, мне придется условиться с Патриком, что Саттанг не будет иметь претензий, если имущество по первому брачному договору останется у меня. После этого я регистрирую индейский брак с Анной, мы с тобой расторгаем брачный договор, и я смогу отвести Анну под венец.

– Патрик денег попросит.

– Безусловно. Для этого мне и нужна твоя помощь. Делла, можешь сказать ему, что этот развод нужен тебе, а не мне? С тебя он ничего просить не посмеет, он слишком виноват перед тобой.

– Ясно. – Я сумела сохранить хладнокровие. – Нет проблем.

– Спасибо. И вот еще что. Анна летит со мной.

Я молчала. Август явно подбирал слова.

– Пока мы будем в Шанхае, я бы хотел, чтобы ты навестила Патрика и уладила с ним все вопросы.

Меня словно под дых ударили. Но я лишь сильнее выпрямилась.

– Я верно тебя поняла? – уточнила я самым нейтральным тоном. – Я в Шанхай уже не лечу?

– Нет, – отрубил Август. – Делла, у тебя крохотный ребенок. Глупо скакать по всей галактике с младенцем на руках.

Интересные дела. Совсем недавно возраст ребенка не смущал Августа ни капельки. Хорошо умеет вправлять мозги мисс Анна Лерой.

– А Саттанг у нас, конечно, в шаговой доступности. Но слетать туда-обратно – это, по-твоему, нормально.

– На Саттанг ты пройдешь через каналы Чужих. Это быстро. И тебе не понадобится даже брать ребенка с собой.

Я тихо закипала.

– К тому же ты будешь мешать мне в Шанхае.

– С этого и следовало начинать.

– Я полагал, что это очевидно и ты догадаешься сама.

А я полагала, что если послушаю его еще хоть минуту, то разговор закончится скандалом.

– Это всё? – спросила я, сохраняя внешнюю невозмутимость. – Мне еще Огги купать.

– Да, всё. Когда ты можешь съездить к судье?

– Когда угодно, но не раньше завтрашнего утра.

– Отлично. Так и договоримся. Я буду ночевать в Эдинбурге, поэтому встретимся сразу в суде, – он бросил мне визитку судьи и поднялся из-за стола. – Спасибо, Делла. Меня всегда восхищала твоя способность принимать факты как они есть. Не знаю, что я делал бы, окажись на твоем месте другая женщина.

– Да, конечно, – я выдала лучезарную улыбку и пошла к двери. – До завтра, босс.

– До завтра.

Кажется, я слишком быстро выскочила за дверь. Ничего, если Август что-то заподозрит, – скажу, что у меня схватило живот.

* * *

Послеродовая депрессия – отличная вещь, если распорядиться ею с умом. Например, захочется ходить в джинсах и кедах вместо дорогого платья, и ты всегда можешь сказать: «У меня депрессия после родов». Конечно, тебя будут жалеть, рекомендовать обратиться к врачу. Весьма утомительно строить кислую мордочку и помнить, что советчики искренне тебе соболезнуют, хотят как лучше. Зато, если выдержишь, ты можешь в любую секунду пуститься бегом по пересеченной местности, не опасаясь сломать каблуки или ноги.

Я бежала во весь дух, перепрыгивая через ямки, травяные кочки, бежала так, словно за мной гнались. Думать нечего возвращаться в таком состоянии. Меня мутило от ярости. Перед глазами уже красные круги плавали, но я не сбавляла ход.

В нескольких километрах от поместья я упала. И поняла, что больше бежать не могу. Я сидела на земле, тяжело дышала и почти наслаждалась болью в груди – она отвлекала.

Посидев немного, я опрокинулась на спину, раскидала руки в стороны. Лежала и глядела в небо. Налетел ветерок, я вздрогнула от озноба – на бегу вспотела, а теперь даже легкое дуновение прохватывало холодом до костей. Встав, поежилась и пошла обратно.

Наверное, я сумею восстановить душевное равновесие, пока иду. Если не сумею, то хотя бы устану. Я не знала, что мне теперь делать со своей жизнью. Будущее, которое казалось определенным, внезапно осыпалось ручейком блестящих и, увы, далеко не драгоценных осколков.

Только сейчас я осознала, насколько зависима от Августа. И как важно было, чтобы наши отношения сохранялись. В прошлом году отношения были важны для него, и он перевернул небо с землей, чтобы уберечь свой комфорт. А в этом он влюбился – и больше не нуждается во мне. Его тон стал пренебрежительным. Он даже не понимает, насколько обидными для меня были его слова.

Хотя, конечно, он идиот. Кретин. Такое ощущение, что думал не головой, а головкой. Ему, значит, нужен развод. Причем он хочет, чтобы эту проблему решила я – и результат принесла на блюдечке. Нормальный человек в такой ситуации улещивал бы меня – ведь, извините, я потрачу свое время, свои силы, и зачем? Затем, чтобы качество моей жизни заметно упало. А Август первым делом меня унизил. Лишил заведомо увлекательной поездки в Шанхай, высокомерно сообщив, что я ему там буду мешать. Прямым текстом дал понять, что мои интересы идут боком, от меня хотят избавиться, и неважно, что я при этом чувствую. Я как будто перестала быть человеком. Со мной больше не считаются.

Конечно, в теории мне было куда податься. Могу уехать на Сонно. Могу к родителям. А на практике, расставшись с Августом, я потеряю поддержку семьи Маккинби. Да, не сразу. Но через год максимум мне дадут понять, что я стала обузой для клана. Не сомневаюсь, что им хочется присвоить очередного князя Сонно. Но это не значит, что меня будут принимать как члена семьи. Скорей всего, они захотят, чтобы Огги привозила в гости Валери, его бабушка, благо она теперь не пьет с утра и пришла в разум. А я тут лишняя.

Ишь ты, все договоренности в силе… Какие?! Неужели Август думает, что я смогу жить в его доме как раньше? Что его жена не выпьет мне всю кровь? Ревности она лишена, ага. Все бабы лишены ревности, пока их статус сомнителен. Замуж выходят – и за свое держатся мертвой хваткой. Это сейчас мисс Лерой скромная. А станет герцогиней Кларийской – она уж покажет. Всем.

Мне пришлось сделать две передышки, пока я дошла до поместья. Все-таки нельзя брать такую нагрузку без подготовки. Я уже не та, что в семнадцать лет. А мне себя беречь надо, у меня крохотный ребенок.

И хотя бы ему я пока нужна.

* * *

Такой подляны от Августа я не ждала.

Вечер прошел более-менее терпимо. Вернувшись в поместье, я обнаружила, что меня поджидает группа индейцев. Опять. Я уехала с Саттанга, не подозревая, что он теперь навсегда со мной. А индейцы обрадовались, что у них появилась великая колдунья, и шли ко мне со всей галактики – за судом, советом, помощью. Наверное, будь я поумней, я бы послала к черту все их проблемы. Но я гиперответственная дура. Поэтому я их принимала и помогала. Вообще-то в любом правительстве такая работа с населением оплачивается, и весьма солидно. Но пройдоха Патрик Шумов был индейцем только когда ему выгодно, а когда невыгодно, внезапно становился типичным федералом, и в моем случае решил, что всякая индейская ритуальная фигня его не волнует. Поэтому визитеры платили по обычаю – мелкими подношениями в виде еды и одежды, иногда украшений.

С индейцами я закончила к ужину, но в столовую не пошла – меня мутило от стресса и усталости. Уложила спать Огги, прикорнула сама. Сна не было ни в одном глазу. Тогда я решила полазить по сети, поглядеть, что есть на Анну Лерой. За три часа нашлось довольно много, и я бы не сказала, что хорошего. Мутная дамочка оказалась. Настолько мутная, что я не поверила, при всей моей предвзятости, и побеспокоила жену брата. Мэг закончила филфак и сохранила прекрасные отношения с преподавателями, да и за новостями следила. Мэг мои подозрения только усугубила. Тогда я позвонила Мелви и поделилась с ней. Наконец, к часу ночи я стала задремывать. Естественно, сын решил, что настало его время, и раскричался.