Текст книги "День вампира (сборник)"
Автор книги: Олег Дивов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]
Котов стрелял по вожаку. Взяв пистолет двумя руками, считая патроны и выбирая на теле монстра больные места. От пороховой гари в комнате уже было не продохнуть. А вожак, содрогаясь при каждом попадании, тем не менее упорно полз вперед. Он был страшно изуродован, но по-прежнему опасен.
На выходе из барака смачно бубухнуло – отступающий Зыков прошиб собой дверь. Котов на прощание влепил пулю вожаку в переносицу и бросился наутек.
Снесенная с петель дверь валялась на земле. Котов об нее запнулся и спикировал в глубокую коричневую лужу. Приложился он так, что относительно чистым остался разве пистолет. Поджидавший напарника Зыков, увидев, что тот более или менее жив, повернулся и резво припустил вверх по косогору, оскальзываясь на мокрой траве и размахивая обрезом, дабы удержать равновесие. Котов, матерясь, вскочил на ноги, уронил пистолет в карман плаща и рванул следом.
Далеко позади рычало, скулило и лезло на стену в припадке бессильной злобы то, что осталось от вожака.
На подъеме Котов поскользнулся, упал и, решив попусту не вставать, поскакал вверх на четвереньках. Через несколько секунд он обогнал Зыкова и упрыгал вперед.
– Машину отпирай… – пропыхтел Зыков ему в спину. – Скорее! У меня шок проходит… Кажется…
Потрепанная котовская «Волга», по документам серая, а на самом деле бурая от ржавчины и грязи, сливалась с придорожными кустами заподлицо. Котов секунду провозился с ключами, распахнул дверцу, швырнул на сиденье пистолет, с отвращением стряхнул на землю изгвазданный плащ и полез в машину. Поднял фиксатор задней двери, выбрался наружу и прыгнул к багажнику.
– Давай на заднее! – крикнул он Зыкову.
В багажнике под кучей разнообразного хлама обнаружился еще один саквояж. Котов достал запасную аптечку и поспешил на помощь Зыкову, который уже открыл себе дверь и теперь неловко лез на заднее сиденье.
– Сейчас уколемся быстренько, и все будет хорошо… Давай, Терминатор, уколемся. Пару кубов анальгинчика, будешь как огурчик. Ну-ка! Во-от. Слушай, я не умею вправлять серьезные вывихи. Пусть рука так лежит. Ага? Десять минут до больницы, не больше, гарантирую…
– Да не суетись ты, – буркнул сквозь зубы Зыков. – Все нормально. Бывало и хуже. Ты молодец, Кот. Спасибо.
Смотрел он не на Котова, а в сторону кустов, за которыми скрылся барак. И в уцелевшей руке крепко сжимал обрез.
– Нет канистры, представляешь? Канистры нет! Кр-р-ретин! – простонал Котов. – В гараже оставил, ур-р-род! Подпалить бы сейчас! Это же «мастер» – видел, зубы какие?! – его надо огнем… Плеснуть бензинчику, запалить барак к едрене матери…
– И хорошо, что нет канистры, – сказал Зыков.
– У-у, да ты уже, брат, заговариваешься. Сейчас поедем, сейчас, я только плащ свой подберу, может, хоть на тряпки сгодится…
– Девочку жалко, – объяснил Зыков. – Ты бы и ее спалил. Тебе волю дай, ты кого угодно спалишь. А девочку жалко.
Котов этой реплики толком не расслышал, потому что уже возился в багажнике.
– Чего? – спросил он, возникая на переднем сиденье.
– Ничего…
– Все, мы едем! – Котов вытащил из-под себя пистолет, критически его оглядел, сунул за пазуху и занялся машиной. Заскрипели педали, отчетливо хрустнуло в коробке передач.
– Она нас однажды угробит… – с философским безразличием заметил Зыков.
– Ты про работу? – Котов воткнул ключ в замок и, невольно затаив дыхание, повернул. Из-под капота раздался отвратительный скрежет. Раздался и стих.
– Про машину.
– Какой хозяин, такая и машина, – преувеличенно бодро сообщил Котов, поворачивая ключ снова. «Волга» вся содрогнулась, будто от подступившей тошноты. Котов тихонько ругнулся.
С третьего раза – прямо как в анекдоте – машина завелась.
– Береги руку! – сказал Котов. – Не очень больно сейчас?
– Берегись автомобиля! – хмуро ответил Зыков. – Совсем не больно.
Подумал и добавил:
– Потом, наверное, будет.
Котов довольно плавно тронул свой рыдван с места и начал петлять, объезжая колдобины. Он преодолел метров двести, когда из переулка выкатился ему наперерез длинный черный «БМВ». Котов дал по тормозам, стертые до металла колодки отозвались хриплым гулом. Зыков тяжело охнул.
Одной рукой Котов крутил ручку, опуская стекло, другой безуспешно пытался воткнуть передачу заднего хода.
Дверь «БМВ» распахнулась, и на улицу не спеша, с достоинством, шагнуло нечто, имеющее внешность человека.
– По самые яйца, – вяло сказал Зыков, кладя на плечо Котову цевье обреза. – Вляпались.
– Не спеши, – прошипел Котов, терзая коробку передач. – Не спеши…
Существо размеренным шагом приближалось. Одетое в безукоризненно отглаженный черный костюм, выглядело оно на разбитой дороге, ведущей в промзону, совершенно неуместно. Что-то на уровне инопланетянина. Или, допустим, президента США.
– Не могу… Заело… – сдавленно пробормотал Котов. – Ну ладно… – Он воткнул первую и легонько газанул, не отпуская сцепления. И вытащил пистолет.
Существо подошло к «Волге» со стороны водительской двери и нагнулось, заглядывая Котову в лицо. А вот в смотрящие прямо на него стволы оно глядеть и не пробовало. Угроза оружием его просто не волновала.
«Расслабьтесь, вы мне не нужны, – подумало существо. – Мне нужен тот, которого вы нашли сегодня ночью. Вы же нашли его, верно?»
– Я с-сейчас т-тебе п-прямо в р-рожу с-с-блюю… – еле выдавил предупреждение Котов.
– А я стрельну, – очень уверенно заявил Зыков. Ему было легко целиться одной рукой – он по-прежнему использовал плечо напарника как упор. Нимало не заботясь тем, что от первого же выстрела у Котова накроется барабанная перепонка.
«Вы нашли его, – подумало существо. – Но не справились. Он совсем рядом. Где?»
– Н-не н-надо т-так, – давился словами Котов. – Я-а п-понял. Я-а с-скажу. Н-не д-дави. Д-давай с-сотрудни… чать.
«Есть направление, я чувствую его, – подумало существо. – Это в таком длинном заброшенном доме. Теперь я знаю, где. Но вы очень сильно все усложнили. Вы разбудили его, запугали, довели до истерики. Плохо».
– Слушай, Кот, чего мы усложнили? – возмутился Зыков. – Да пошел ты на х… й, ты… сам попробовал бы!
«Теперь нам придется очень трудно. Это из-за вас. Я буду жаловаться», – подумало существо.
– Чего-о?! Жаловаться?! Ах ты… Козел нерусский! Да пошел ты!.. Да я тебя… Ща так отрихтую, мама не узнает! Ща как схлопочешь прям в е… ало из двенадцатого калибра! – в искреннем возмущении орал Зыков.
Котов молчал, только головой тряс. И пистолетом.
«Мама?.. Да, мама не узнает, – подумало существо, обращая взор к Зыкову. – Я помню, что такое мама».
Зыковская ругань умолкла по затухающей, будто разъяренного громилу за шнур из розетки выдернули.
Котов у себя на переднем сиденье вроде бы начал дышать.
– Извините, спасибо, до свидания… – пробормотал Зыков очень тихо и скромно, убирая ствол.
«Уезжайте немедленно», – подумало существо, распрямилось и величественной походкой удалилось к своему «БМВ».
– Кот, а Кот? – позвал осторожно Зыков. – Ты живой?
– Вроде, – без особой уверенности ответил Котов. Он спрятал пистолет и теперь утирал лицо грязным рукавом. «БМВ» развернулся и проехал мимо. Котов проводил его безумным взглядом.
– Трое, – сказал он. – Трое их там. Ужас…
– Откуда ты знаешь? Стекла тонированные.
– Знаю, и все, – отрезал Котов. Педали под его ногами издали протяжный скрип, «Волга» дернулась, затарахтела и покатилась вперед.
– Он тебя почти и не коснулся, – сказал Котов нарочито громко, чтобы перекрыть голосом фырканье и пуканье глушителя. – А вот меня…
– Жуткий тип, – согласился Зыков. – Кто это, а? Тоже «мастер»? Тогда почему днем?.. Как же он днем-то, Кот?
– Я не знаю, кто это. Ужас, летящий на крыльях ночи. Хозяин жизней.
– Хозяин жизни, – поправил Зыков.
– Не-ет, Терминатор, я не оговорился. Именно жизней. Вот наших с тобой, например.
– Тьфу! Водки хочется, – пожаловался Зыков. – Слышь, Кот, я понимаю, тебе хреново пришлось, но ты не мог бы побыстрее, а?
– Ничего ты не понимаешь. Мне не хреново пришлось. Он меня убил вообще. Ох, уеду я, уеду…
– Туда, откуда… эти? В Москву? Брось. Слушай, правда, давай газуй. Плечо на глазах пухнет.
– Держись там за что-нибудь, – сказал Котов. – Нет, ну какого же хрена?! Ведь напрасно все, напрасно… И зачем мы это делаем?!
Котов длинно выматерился и утопил педаль в пол. На заднем сиденье Зыкова принялось болтать, он бросил обрез и растопырил здоровые конечности во все стороны.
– «Дворники» опять едва шевелятся, – буркнул Котов. – Пусть моросит, вот только бы не дождь.
И пошел дождь.
Глава 2Всю ночь Мишу одолевали кошмары. Раз за разом он пытался убежать на ватных ногах от каких-то неясных зловещих теней, которые, естественно, настигали его и принимались душить. Миша в ужасе просыпался, но оказывалось, что он лишь перепрыгнул из одного сна в другой, где все повторялось. Непослушное тело, обычно сильное и проворное ночью – о да, там, во сне, была ночь, – отказывалось повиноваться, руки преследователей сжимались на Мишином горле… И так до бесконечности. Закончилось все тем, что Миша, катаясь по постели в тщетной попытке вырваться из лап кошмара, навалился на Катю и почти разбудил ее. А Катя просто как следует двинула Мишу локтем под ребро. Отвернулась лицом к стене и засопела носом.
Миша лежал, мучительно хрипя пересохшим горлом, держась за ушибленный бок и стараясь не глядеть в сторону окна. Там занимался рассвет. Все было естественно и понятно – Миша забыл с вечера задернуть шторы. Точнее, не забыл, а просто вытеснил из памяти эту необходимость. С каждым новым циклом ему все меньше хотелось прятаться от солнца. Чем больше это было нужно, чем сильнее день обжигал сердце – тем меньше хотелось.
Но сейчас придется встать и зашторить в доме все окна. Иначе проснется Катя, и тогда держись. Настоящая Катя никогда не закатывает сцен. Она любит своего Мишу и скорее умрет, чем допустит ссору в доме. А вот эта, другая, измененная, которая сейчас так уютно спит…
Зубами к стенке.
Двигаясь рывками, как марионетка, Миша сел на кровати и зябко обхватил себя руками за плечи. Тело слушалось хуже, чем во сне. Там оно было просто как желе, а в реальности будто состояло из отдельных плохо сопряженных частей. На тупых корявых шарнирах. Примерно через пятнадцать часов это тело будет – вещь, но что толку? Какой во всем смысл, если другое тело, сейчас мирно лежащее рядом, красивое и гладкое, любимое, вдруг – каждый раз это словно плевок в глаза – проснется с душой озлобленной неудачницы?
А может, ну их, эти шторы?
Нет. Будет очень больно, и вскоре случится одно из двух. Либо инстинкт самосохранения погонит Мишу драпировать окно, либо поднимется Катя, сделает это сама, а потом обругает мужа последними словами. А то еще и ударит. Она пока что не пыталась это делать, но в прошлый раз было заметно – готова.
Когда Миша вставал, ему показалось, что у него скрипят все суставы. Шаркающей походкой он дополз до окна спальни, задернул наглухо толстые гардины и тяжело вздохнул. Предстояло еще топать в мастерскую и на кухню. И там делать то же самое одеревеневшими руками. Зато потом, на кухне, можно будет выпить стакан воды. Многократно удушенное врагами горло невыносимо саднило.
От воды Мишу чуть не вырвало. Он присел на край табурета, закурил – сигарета дважды выпадала из пальцев – и совсем расстроился. Сколько ночей на этот раз? В позапрошлый было две, а в прошлый уже три. Выдержит он три ночи? А если их окажется четыре?! Если бы Миша сейчас мог заплакать, он бы этому утешительному занятию предался. А так – глотал безвкусный дым и переживал.
Три ночи… Или четыре? Да даже три ночи рядом с этим ужасом, этим чудовищем, безжалостно пожравшим его возлюбленную, – невыносимо. Просто невыносимо. И никакого выхода. Никакого выбора. Ни-ка-ко-го.
– Сука… – прошептал Миша. Для затравки, попробовать, сможет ли он это произнести в адрес любимой женщины. А когда вышло, повторил уже уверенно, почти в полный голос: – Су-у-ка…
Тридцать лет всего, а жизнь кончена. Потому что без Кати – разве это будет жизнь? Это что-то такое будет, о чем и подумать страшно. Работать-то он точно не сможет.
А если все же подумать?
Миша честно постарался охватить умом тоскливую перспективу, но не смог. К тому же ему пришло в голову, что Катя без него влипнет в какую-нибудь жуткую историю. Нет, не выйдет ничего.
– Сука… – вздохнул Миша. Швырнул сигарету в набитую грязной посудой раковину. Кряхтя поднялся и с выражением полнейшей обреченности на лице пошел спать дальше. Примерно еще пятнадцать часов.
* * *
В кромешной тьме Катя стояла перед зеркалом и «рисовала» глаза. Миша сидел в мастерской и тупо разглядывал последнюю работу – портрет депутата городской думы. Сутки назад и при дневном освещении депутатская рожа Мишу никак не трогала, а вот сейчас его подташнивало. Сама-то картина чисто технически была ничего – крепкий средний уровень, не придерешься. Но в каждом мазке сквозило подсознательное отвращение художника к жертве…
Почему к жертве?
– Ты чего там притих? – спросила Катя. – На урода своего любуешься?
– Это не урод, а тысяча долларов, – хмуро возразил Миша.
– О чем и речь. Когда ты перестанешь на него пялиться и начнешь работать? Тебе осталось-то всего ничего.
– Он мне не нравится, – сказал Миша. Почти агрессивно сказал. Непонятно было, в чей адрес – депутата, его портрета или вообще собственной жены.
– Знаешь, Михаил… Я тебе вроде работать не мешаю. Я все делаю для того, чтобы тебе было в этом доме удобно. Да?
– Ну… – признал Миша, догадываясь, чего ждать дальше.
– Так вот! – в голосе Кати лязгнул металл. – Тебе не кажется, что должен быть хоть какой-то ответ с твоей стороны?
– У тебя косметика заканчивается? – поинтересовался Миша осторожно.
– Не в этом дело, Михаил. Не в этом дело.
– Понимаю… – вздохнул Миша.
– Да ничего ты не понимаешь.
– Куда уж мне…
– Тебе нужно всего-навсего быстро намалевать этого урода. Потом его жену. Потом дочь. Потом любовницу. Неужели трудно, Михаил, раз в месяц…
– Схалтурить, – подсказал Миша. – Во всех отношениях. Да, трудно. Раньше было нетрудно, а теперь – надоело. Я вообще-то художник.
– Художник, который не знает теории живописи? Хм.
– Знаю!
– Хорошо, – подозрительно легко согласилась Катя. – Значит, халтурить ты у нас больше не можешь. Угу. Но что тебе мешает рисовать их так, как ты считаешь нужным?
– Если я начну работать с этой шушерой в полную силу, – горько сказал Миша, – через месяц у нас не останется ни единого заказчика. И не будет уже никогда. Они просто разбегутся.
– Ха! А сейчас ты чего добиваешься? Того же самого. Ты не работаешь вообще, и они точно так же разбегаются.
– Да закончу я этого урода, закончу на следующей неделе!
– Ну-ну… Посмотрим. И угораздило же меня связаться с рохлей…
– Ты готова или нет?! За каким дьяволом мазаться, если тебя все равно никто не увидит…
– Уви-и-дит, – промурлыкала Катя. – Кое-кто непременно увидит. А ты заткнись. Не понимаешь, что нужно женщине, вот и заткнись.
– Извини, – вздохнул Миша. – Но… Ты не могла бы чуточку поторопиться, а?
– Куда спешить? Ночь дли-и-и-нная… Краси-и-и-вая… Вкус-с-с-ная… До чего же я люблю ночь!
– Это, конечно, замечательно, вот только у меня уже крыша едет, – пожаловался Миша.
– С чего бы это? – поинтересовалась Катя.
– Голодный, вот с чего, – признался Миша сквозь зубы. – Как-то очень быстро все на этот раз. Ощущение, будто каждого таракана в доме слышу…
– А ты скушай тараканчика, мой хороший, скушай…
– Катенька! – взмолился Миша. – Мне действительно плохо. Честное слово. Очень плохо. Давай уже пойдем? А то…
– А то что?
– Ничего, – отрезал Миша. Его рвало на улицу. Буквально выворачивало. Телесно он еще оставался здесь, но что-то главное – душа, наверное, – просочилось за стены и теперь множеством невидимых щупалец обследовало мир. Обостренное голодом восприятие стало невероятно тонким, и многое из происходящего вокруг причиняло Мише чуть ли не физическую боль. Соседние квартиры, двор, небо над крышей, земля под домом… Везде что-то творилось, и все это было отвратительно. Потревоженная ворона на дереве скрежещет когтями по ветке – будто по сердцу наждаком. Храпят соседи – кажется, от этого звука стошнит. Какая-то непонятная возня в кустах за аркой, ведущей из двора-колодца на улицу, – фу, до чего грубо!
Стоит утолить голод, и все станет на свои места. Ночь окажется волшебно красива. Можно будет жить ею, дышать, впитывать эту ночь в себя и радоваться ей. Стоит только утолить голод… Пока остался хоть какой-то минимальный контроль, пока еще не поздно…
Будто подпружиненный, Миша вскочил с табурета и вылетел в прихожую. Рванул дверную ручку. Пронзительный негодующий вопль жены почти остановил его. Почти.
Во дворе Мише сразу полегчало. Держась рукой за грудь, в которой бешено колотилось сердце, он несколько раз судорожно вздохнул и почувствовал себя человеком. То есть не совсем человеком, конечно. Хотя бы просто собой. Личностью довольно странной, но отчасти сохраняющей интеллект и какие-то эмоции того Миши, которого он знал по прежней жизни.
Теперь нужно эту личность подкормить, и сразу все наладится.
«Ну что, доволен? – подумала совсем рядом Катя. – Вые… нулся?»
Миша от неожиданности подпрыгнул и опять схватился за сердце.
– Господи… – пробормотал он. – Это ж надо так напугать… Чуть не до смерти.
«Да я б тебя и убила, будь моя воля», – подумала Катя брезгливо.
На всякий случай Миша решил не оборачиваться. Он знал, что Катя стоит за левым плечом. Одетая в черное, от этого еще более красивая и сексуальная, чем обычно. Он бы с наслаждением ее рассмотрел внимательно, тая от любви. Даже сейчас – с наслаждением. Вспомнил бы, что давно не рисовал ее… Но оборачиваться и пялиться на жену именно сейчас было глупо. Миша спиной чувствовал, какое у нее выражение лица.
«Нож не забыл?» – подумала Катя.
Тут Миша не выдержал и оглянулся. «Что со мной происходит? Неужели я действительно слышу ее мысли? Раньше ничего подобного не было. Боже, в кого я превращаюсь? В такой же ходячий злобный ужас, как она?.. Интересно, а Катя слышит, что именно сейчас думаю я? Ой!»
«Нож, – мысленно повторила Катя. – Забыл, да?!»
Миша таращился на жену, то ли подглядывая, то ли подслушивая, как именно она передает ему свои мысли. «И не только мысли, – догадался он. – Сейчас мне влепят пощечину. И она хочет, чтобы я это почувствовал раньше, чем последует удар. Ей не очень приятно меня бить. Но я ее постоянно раздражаю своей тупостью. Она слишком далеко ушла от меня, слишком изменилась. Ей, бедняжке, со мной тяжело». Миша не без труда вышел из оцепенения и сунул руку в карман.
«Вот он, твой нож, – подумал Миша внятно и отчетливо. – Я не забыл его».
«Наконец-то! – Глаза Кати немного потеплели. – Спящий проснулся. Ладно, пойдем… Чудо в перьях».
Она даже под руку его взяла.
Путь их лежал на улицу через ту самую арку, сразу за которой все продолжалось непонятное шевеление в кустах.
* * *
Катя любила делать это медленно.
Две черные тени бесшумно приблизились к костру. «Доброй ночи», – произнесла Катя вкрадчиво. Бродяга поднял голову и застыл, парализованный. Миша, с трудом удерживаясь от желания наброситься на добычу и порвать ее в куски, шагнул вперед. Не-ет, все должно выглядеть аккуратно и эстетично.
Он не отказал себе в удовольствии треснуть бомжа раскрытой ладонью в переносицу. Тело завалилось назад, Миша уселся на него сверху. В тишине раздались два щелчка – выскочило лезвие ножа и раскрылся складной стаканчик. Миша надрезал артерию. Катя подставила стакан под струю. Быстро, жадно выпила. Еще. И еще. Миша тихо застонал, но тут посуду наконец-то передали ему.
Уже полную.
На этот раз Миша от крови мгновенно опьянел. Когда-то, поначалу, его вообще тошнило, позже он с трудом перебарывал отвращение, глотая необходимую, но малоприятную живую влагу. Потом мешала омерзительная вонь немытого тела жертвы… Теперь все забивала кровь. Еще на подходе к цели Миша чувствовал ее запах сквозь кожу и одежду человека. Кровь манила и сводила с ума. А сейчас – горячей волной растеклась по желудку и вскружила голову.
Миша сделал еще несколько глотков и удовлетворенно отвалился от бездыханного тела. Вальяжно, будто насытившийся зверь, прилег у костра, подперев голову рукой и разглядывая в затухающем пламени какие-то потаенные вещи, недоступные человеческому зрению.
Катя, тихо мурлыча, смаковала очередную порцию. Отпивала по чуть-чуть, облизывала губы, снова отпивала. Приоткрыв рот, проводила кончиком языка по зубам, выгибалась, запрокидывала голову, оглаживала себя по груди и животу, будто сопровождая движение чужой крови по телу… Раньше Мише в этой манере чудилось нечто извращенно-сексуальное, неприятно отдававшееся в сердце. Но сейчас ему было просто хорошо, и он не обращал внимания на причуды жены.
Мише наконец-то стало по-настоящему комфортно в его новой ипостаси. Он упивался совершенной внутренней гармонией и хотел растянуть момент радости как можно дольше. Просто лежать и смотреть на огонь… Просто видеть и слышать, чувствовать мир вокруг до малейшей его тонкости. Просто быть…
«Здравствуй, Грэй! – подумала Катя. В мыслях ее звенели и переливались веселые, праздничные нотки. – Здравствуй, мой красавец! А где же твой хозяин? Игорь, ау!»
Миша очнулся от блаженного забытья и неприязненно скривился.
По другую сторону костра стоял, насторожив уши и опустив хвост, здоровенный серый овчар. А позади него, в кромешной тьме, угадывалась грузная человеческая фигура. Кого угодно из племени людского Миша сейчас разглядел бы во всех подробностях. А вот этого – не видел.
Там стоял и наблюдал еще один человек, одетый в черное. Глядел он на Катю, и только на нее.
– А-а… – с деланой ленцой произнес Миша вслух. – Вот и полиция нравов пожаловала. Ночной Позор. Больная совесть русского вампиризма. Здорово, Долинский. Выходи, чего прячешься.
– Я и не думал прятаться, – донеслось из темноты.
Пес на этот голос коротко оглянулся и снова обратил тяжелый немигающий взгляд к Мише. Морда у собаки была вся в шрамах.
– Я не хотел мешать. – Из тени к костру вышел крупный, но грузноватый для своего роста мужчина в легком черном плаще.
– Игорь, ты мне никогда не помешаешь, – проворковала Катя, выуживая из кармана пудреницу.
– Долинский, ты не умеешь не мешать, – говорил в это время Миша, отчего голоса мужа и жены слились в один невнятный гул.
Ночной гость присел на корточки рядом со своим псом, приобняв его за напряженные плечи. У Долинского было простое, чуть одутловатое лицо с неуловимым выражением, одновременно добродушным и жестким. Миша подумал, хватило бы ему умения нарисовать Долинского, какой тот есть на самом деле, и пришел к выводу, что работать пришлось бы ночью в полнолуние. Этой ночью или следующей, например. Задача показалась ему довольно интересной, но он знал – Долинский не согласится.
– Как дела? – спросил Долинский, наполнив этот невинный по сути вопрос содержанием, хорошо понятным им троим.
– Замечательно, – ответила Катя. Сидя на бревне спиной к мужчинам, она придирчиво изучала себя в зеркальце.
– Угу, – поддакнул Миша. – Если б не вы, господин Кайфоломов…
– А дальше? – Глядя в огонь, Долинский мягко оглаживал пса по холке. Грэй переступил с ноги на ногу. Садиться в этой компании он не хотел. Похоже, ему очень не нравились Миша и Катя, но опытный пес верно оценивал расклад сил. В свете костра заметно было: не одна морда, а вся серая шкура собаки расписана шрамами.
– Что – дальше? – Миша достал сигареты и обнюхал пачку. Теперь, утолив голод, можно было со вкусом закурить. С таким вкусом, которого ни один нормальный курильщик не вообразит.
– Через месяц… – Впервые Долинский поднял глаза на Мишу, и тот поразился, до чего же у этого симпатяги-увальня, типичного фольклорного русака, холодный взгляд. – Через год… Что будет, если вас поймают? А в особенности – если не поймают? Вы об этом не думаете совсем, а, ребята?..
Миша от изумления чуть не проглотил сигарету. А Долинский буравил его внимательным прозрачным глазом.
– Игорь, ты чё, а-ху-ел? – произнес Миша раздельно и очень медленно.
«Михаил!» – мысленно прикрикнула Катя.
– Ставишь московское произношение? – Долинский ухмыльнулся. – Получается. Но это без толку. В Москве тебя мигом вычислят и убьют. Там упырей-любителей и своих-то давят как клопов, а уж залетных… Тебе придется оказаться нужным, чтобы выжить в столице. Но что особенного ты можешь предложить?
Их разделяло метра три, и дай Мише волю, он бы на Долинского прыгнул. Легко, прямо из положения лежа. Одной рукой свернул бы шею собаке, а другой – этому провокатору. И в болото обоих.
Только вот никто Мише воли такой не давал.
– Да он и здесь ничего не может, – сообщила Катя. – Чтобы стать настоящим художником, ему не хватает образования. А уж настоящим мужчиной…
– Давай не будем обсуждать наши проблемы сейчас, а? – попросил Миша с угрозой в голосе.
– Наши?! Проблемы?!
– Не ссорьтесь, – попросил Долинский тихонько.
– С кем, с этим недоучкой? – возмутилась Катя. – Больно надо. Игорь, пошли гулять! Погляди, какая ночь!
– Тебе со мной будет скучно, – так же тихо промолвил Долинский, опуская глаза.
– Зато тебе со мной не будет, – пообещала Катя. – Гарантирую.
– Как-нибудь в другой раз, ладно? Извини, мне сейчас нужно с Михаилом поговорить.
– А-а… – Катя встала и уперла руки в бока. – Вот как… – в голосе ее звякнули льдышки. – А я думала, ты мужик, Долинский. Ну что ж, если тебе с этим… ничтожеством интереснее, чем со мной, – ради бога. Михаил, не забудь тут прибрать. Найдешь меня потом. Если сможешь!
С этими словами она канула в темноту. Единственным из мужчин, кто проводил ее заинтересованным взглядом, оказался Грэй.
Миша наконец-то закурил. Увы, сигарета уже не показалась ему такой вкусной, как могла бы.
– Зачем ты это, Игорь? – спросил он.
Долинский, кряхтя, поднялся с корточек, шагнул к бревну, критически его оглядел и уселся. Грэй с видимым облегчением отошел в сторонку и там прилег. Без Кати у костра – уже совсем погасшего – стало как-то уютнее.
– Ты не подумай, будто я хочу вас поссорить, – сказал Долинский, приглаживая рукой свои растрепанные светлые волосы. – Просто с тобой еще можно договориться, а с ней уже нет.
– Договориться? – Миша хмыкнул. – Почему бы тебе не прийти дней через пять? Отлично договоримся о чем угодно.
– Я уже пробовал. Но в прошлый раз ты ничего не помнил, Миша. А что будет в следующий, не представляю. Это очень индивидуальная штука, друг мой.
– В прошлый раз?!
– Да. Я приходил месяц назад, дня за два до того, как у тебя должен был начаться очередной кризис. Но ты оказался совершенно нормален и просто не понял моих намеков. А в этом цикле не получилось – были дела. Извини.
– Бред какой-то.
– Не без этого, – согласился Долинский. – Но ты поверь моему опыту, сегодня ночью время для разговора – лучше не придумаешь. Я вижу, до тебя наконец-то дошло, в какую ситуацию ты влип. Дошло в полном объеме. И теперь важно, чтобы ты решил, как жить дальше. Решил именно на нынешнем этапе. Потому что, боюсь, через месяц-другой разговаривать с тобой будет не о чем. Сегодня ты в состоянии все изменить. А за потом я не поручусь.
– Погоди. Но Катя? Она как же? – спросил Миша слабым голосом. Он вдруг сообразил: его склоняют к чему-то, очень похожему на предательство. «С тобой еще можно договориться, с ней уже нет». Постановка вопроса Мишу просто напугала. Он ждал нормального «мужского разговора», а вместо этого Долинский принялся чуть ли не вербовать старого приятеля. Друзья так не поступают.
– Нет. Я не буду ни о чем договариваться без нее! – почти выкрикнул Миша. – Мы ведь…
– Тебя отпустило уже? – перебил Долинский. – От первой крови?
– Что? А… Вроде да.
– Добавки хочется?
– Н-нет. Кажется… Точно нет.
– Ну давай еще пару минут тихо посидим, – предложил Долинский, доставая сигареты. – Покурим. Ночь послушаем. Ночка-то какая интересная, вкусная… Многогранная. Редкая ночь. Видишь эти структурки полупрозрачные в воздухе? Голубенькие? Ничего, еще увидишь. Если захочешь. Отдыхай пока. А когда совсем в норму придешь, тогда и побеседуем всерьез.
– Как скажешь, – кивнул Миша. – И чего я тебе верю так…
– Может, потому, что я – живой пример? – спросил Долинский вкрадчиво.
– Знаешь, ты… живой пример! – окрысился Миша. – У меня сейчас жена… Угадай, что делает?!
– Тебе правду сказать?
Миша прислушался и принюхался. Катя ушла далеко. Куда-то к автомобильной трассе. От нехорошего предчувствия у него засосало под ложечкой.
– Не надо правду, – отрезал он. – Я знаю, что через два-три дня это закончится. И Катерина снова будет такой, какой… Какой я ее встретил пять лет назад. Молодой, красивой, ласковой.
– Доброй, – подсказал Долинский. – К тебе доброй.
– Доброй… Я люблю ее, понимаешь? Дурак ты, Игорь. Если ты что-то предлагаешь мне одному… А она? Ведь так нельзя!
– Я делаю как можно, – Долинский закурил. – Как я знаю как можно. Сразу говорю, радикального выхода нет. Но облегчить свою участь, переменить роль ты пока еще в состоянии. А насчет Кати… Извини, дружище, боюсь, поздно. Насколько у нее раздвоено сознание? Ты сейчас помнишь себя нормального, обычного, верно? А что помнит она? И какая она в середине цикла, когда луны не видно?
– Я же сказал – добрая…
– Это я сказал, – сварливо заметил Долинский.
У Миши от напряжения заныли виски. Он не был готов к разговору о своем будущем. Ударившая в голову кровь настраивала его совсем на другое. Видеть ночь, гулять всю ночь до утра…
– Их двое, – хмуро сообщил он. – В смысле, ее две. Совершенно разных. И какая настоящая, я уже не понимаю. Знаешь, мне, наверное, себе признаться страшно… Но кажется, будто она от полнолуния до полнолуния живет будто во сне.
– Хреново, – то ли посочувствовал, то ли поставил диагноз Долинский.
– Ладно, давай рассказывай. Зачем пришел?
– Жить хочешь? – спросил Долинский просто. – Долго и, может быть, относительно счастливо?
– По твоему образу и подобию? Не хочу. Игорь, я понятия не имею, что ты над собой учудил, как превратился в… это. Но, извини за прямоту, ты, по-моему, сильно обокрал себя. А знаешь, почему? Из трусости. Из элементарной трусости. Структурки он голубенькие видит… А чем свобода пахнет, так и не узнал.
– Возможно. Возможно.
– У тебя ведь папа начальник, мама начальник – а ты же мог стать неплохим художником! Но не стал. Намеренно. Внял голосу разума. Решил, что талант рисовальщика – штука ненадежная, а вот умение контролировать других – очень востребованная профессия. Ну и вырос начальником. Думаешь, я забыл, как ты еще в школе лидерские качества вырабатывал? Ха-ха. О, да, начал ты, как порядочный человек, с себя. Собственное творческое начало затоптал. Но других-то зачем топчешь? Вот что ты делаешь со мной, например? То пробуешь давить и подходы ко мне ищешь, то ласково говоришь! А на самом деле купить пытаешься, чтобы потом запродать подороже! Менеджер хренов. Отцепись от меня, Игорь. Я художник. И останусь им, чего бы мне это ни стоило. Разница ясна?
