Текст книги "День вампира (сборник)"
Автор книги: Олег Дивов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]
– Хороший, наверное, человечек… – предположил Котов ревниво.
– Нормальный, – заверил генерал.
– Случаем не тот, который нас на вампирские лежки наводит?..
– Хм-м-м… Так вот, он сказал, что вожак стаи, к которой она прибилась, судя по всему, не просто упырь, а «мастер». Ее «мастер». И точно – она утром не пришла, загуляла всерьез. Извини, капитан, не мог я не вмешаться. Слишком большие проценты по этому долгу накапали.
Котов молча сделал жест – все понимаю, без обид – и потянулся к бутылке.
– Я же тогда весь город перетряхнул и наизнанку вывернул, – произнес генерал очень тихо. – Красивая была операция, хоть медаль себе давай. Помнишь? Очистимся от нежелательного элемента, и все такое прочее… А это я искал насильника.
Котов поперхнулся выпивкой.
– …думал, сначала в камеру к пидарасам его, а потом застрелю при попытке к бегству. Ага. Застрелил.
Котов с трудом сглотнул и отставил бутылку подальше.
– Они говорят, сейчас у него уже не стоит. – Генерал откинулся на спинку дивана и смотрел в потолок. – Сейчас он вообще ничто и никто, просто такой… Робот-убийца. Не личность. Но тогда у него стоял, и еще как. И любил он это дело.
– Он ее… – Котов заметил, что генерал не называет дочь по имени, и тоже не стал. – Он ее…
– Да. Обычное дело. С твоей ведь что-то похожее в Москве случилось.
– Она мне потом сказала. Не сказала, намекнула. Ну… Перед самым концом. Перед тем, как убить меня решила.
– Ненавижу москвичей!!!
– Что такое? – прошептал Котов.
– Они принесли мне извинения, представляешь? Извинились за то, что развели срач на моей территории. Они этого урода сюда прислали ночным смотрящим. Узнали, что здесь кто-то промышляет по мелочи, и отправили своего, чтобы навел порядок. А он свободу почуял и сам начал бедокурить. От вседозволенности крыша поехала. Оказывается, они тоже с ума сходят, если за собой не следят. У них все на перекрестном контроле построено. Система, бля. Структура. В Москве они тихие, друг дружке разгуляться не дают. А у нас – тьфу! Один упырь приехал чистить город и сам его засрал! А я думал, почему люди пропадают.
– То есть… Вы раньше не знали? Ну, до.
– До… нее? Нет. Я – не знал. А некоторые из соседей, например, знали. У нас место относительно тихое, спокойное, а допустим, южнее – путь сезонной миграции бомжей. Представляешь, какая отличная кормушка для кровососов? На северо-запад – большие города, где им и прятаться легче, и выедать население втихаря тоже проще. Вот там уже целые ликвидационные бригады трудятся на постоянной основе. В тесном, блин, контакте с нашими… Такие дела, капитан. Знаешь, просьба у меня к тебе будет.
– Слушаю. – Котов сел прямее.
– Как ты должен теперь понимать, за тобой должок небольшой перед ней… – Генерал забрал у Котова бутылку и коротко приложился к горлышку.
– Еще какой должок! – подтвердил Котов, вкладывая в эти слова куда больше смысла, чем мог бы предположить генерал.
– Не случись с ней этого, не окажись я в курсе…
– …вам бы и в голову не пришло выслушать меня, когда я сам влип, – за генерала закончил Котов.
– Естественно. Но я уже знал о вампирах в городе. Знал из-за нее. И был готов услышать от тебя правду. Спасибо, что не удрал тогда, капитан. Спасибо еще раз.
– Пожалуйста, – сказал Котов просто.
– Так вот, капитан. Вдруг случится, что однажды вы с ней столкнетесь ночью вплотную. Да не вдруг, случится наверняка… Рано или поздно тут начнется п… дец! – неожиданно рявкнул генерал. – В общем, если сможешь – не убивай ее. А?
Котов одну руку прижал к сердцу, а другой обозначил какой-то многозначительный жест.
– Я подчеркиваю – если сможешь.
Котов в ответ вздохнул.
– Пусть это будет кто-нибудь другой, – сказал генерал тоскливо. – Совсем другой. Не наш. Чужой.
– Их нужно херачить всем миром, – не очень-то к месту сообщил Котов. – Поднимать народ и бить.
Теперь вздохнул генерал.
– Или найти противоядие. Вакцину.
– На, – генерал протянул Котову бутылку, в которой едва-едва плескалось на самом донышке. – Хлопни… Вакцины. Думаешь, я не хочу устроить им последний день Помпеи? Я – и не хочу?! Но ты сам видел этих… Москвичей. Скажи мне – как? Забудь о том, что они повсюду и буквально все на свете контролируют. Представь, как бы ты справился с одним-единственным таким. Ну?
– Должен быть способ, – твердо сказал Котов и выпил.
* * *
…Котов на ней жениться хотел. Молодая, привлекательная, энергичная. Работала в представительстве крупной торговой сети. Каждый месяц уезжала в Москву на несколько дней. Котову это нравилось. Он и сам бы не отказался выбираться почаще в мир. Нужно видеть, чем живут люди там, за границей маленького городка. Иначе не чувствуешь перспективы. Не понимаешь, какой смысл двигаться вперед, развиваться – ведь у тебя все есть, и ничего уже не надо. Котов свой город искренне любил, но знал за ним гадкое свойство размягчать мозги и доводить до освинения. «Вследствие духовного кризиса и отсутствия мотиваций». Эту роскошную фразу Котов подслушал из телевизора – так объяснял свое нежелание участвовать в Олимпиаде какой-то заграничный «летающий лыжник». Котов долго прикидывал, что же это за кризис может быть у человека, добровольно прыгающего с трамплина, и ответа не нашел. Но само выражение запало ему в память. Его даже коллеги некоторое время дразнили Духовным Кризисом. Надо сказать, молодой Котов, с его внешностью чахоточного провинциального аристократа, на ходячий духовный кризис весьма смахивал. Пока рот не раскрывал. Или не брал в руки пистолет. Язык у Котова от рождения был подвешен что надо, да и стрелял опер будь здоров. Языком он неплохо убалтывал начальство, а стрельбой заработал почетную грамоту за подписью знаменитого полковника Попова.
Впрочем, с той же легкостью Котов дотрепался до строгого выговора с занесением. А метким выстрелом едва не ухлопал сержанта Зыкова, не вовремя высунувшегося. Правда, строгача потом сняли, а Зыкову всего лишь отстрелило погон, разорвало портупею и чуть оцарапало плечо. Зыков пообещал затаить на Котова злобу и разобраться с ним, когда тот уволится из органов. Котов обозвал Зыкова тормозящим робокопом и заржавевшим терминатором.
В общем, Котова все любили.
А он почти любил свою Ленку. То есть любил ее очень, но не мог себе признаться в этом. Хотел быть с ней рядом как можно чаще и больше, ее хотел постоянно, без нее впадал в глухую тоску и становился раздражителен. Однако у самого Котова, в его умной и быстро соображающей голове, эти частички мозаики отчего-то не складывались в простое слово «любовь». Может, работа влияла. В милиции не было принято распространяться о чувствах и говорить о женщине в возвышенных тонах. Трудовая жизнь мента к этому не располагала. Начальник отдела, где Котов служил, жену и дочь называл ласково – «мои бляди». Менты, если их послушать, не любили, они трахали. И вот про трах болтали часто, помногу, с картинками.
Еще они очень хотели быть хорошими ментами. Но временами уходили в запои, не упускали шанса настричь капусты, иногда брали натурой (и жестоко мстили, если потом случалось лечиться), старательно избегали лишней работы. И втайне ужасно боялись, что им когда-нибудь за такое поведение чего-нибудь будет. Страх этот (совершенно беспочвенный, ведь никому ни разу не было ничего) раздражал ментов неимоверно, но избавиться от него они не могли. Во всей городской ментовке водилось, наверное, от силы особей десять, свободных от подобного страха. Но то были товарищи конченые, даже тени особой не бросающие на органы, потому что их уже ни свои, ни чужие не считали за ментов.
Котову этот страх – в его конкретном случае так, страшок мелкий – был отлично знаком. И опять-таки, чего-то в жизни Котова не хватало, чтобы обозначить возникающее иногда сосущее ощущение под ложечкой термином «стыдно».
А вообще городская милиция работала хорошо. Ну, то есть нормально. Как всё в городе, да и в стране, наверное.
Когда живешь без любви и стыда, по-другому и не получится.
Видимо, у них свойство такое, у любви и стыда. Они могут в тебе жить, но пока сам для себя не продекларируешь их, не проговоришь эти слова, не признаешься, что известны тебе эти чувства, – механизм не включится. Они не будут отравлять тебе существование – о, как мешают жить любовь и стыд! – но пока они не проснутся, ты всего лишь полуфабрикат человека.
У Котова – однажды проснулись все-таки. Правда, при столь печальных обстоятельствах, что и врагу не пожелаешь.
* * *
… Лена из очередной поездки в Москву вернулась хворая. Котов ждал ее, а она больным голосом по телефону умоляла его не приходить. Говорила, она сейчас некрасивая и может заразить его гриппом. Бывает такой дурацкий грипп – летний. Хуже не придумаешь. Котов в трубку искренне ныл, а сам уже смирился с мыслью, что придется обождать несколько дней, у него как раз квартальная проверка накатила – вздохнуть было некогда.
И вышло, что встретились они вообще через неделю. И у Котова сложилось впечатление, что ему не особенно рады. Осунувшаяся, бледная, вся какая-то словно выжатая и скомканная, Лена будто не ерундовую инфекцию перенесла, а серьезную болезнь. Вялая, заторможенная, не реагирующая на шутки и теряющая нить разговора, она сначала просто напугала Котова. Постепенно ему удалось немного расшевелить ее, но…
Она не понимала его. Едва видела. Почти не слышала. И еще – не хотела его совершенно. Между ними, столь близкими совсем недавно, теперь как стена выросла, и стену эту возвела женщина.
Котов терялся в догадках. То немногое, что приходило ему на ум – беременность, последствия тяжелого аборта, всякие там «ломки», – все это к Лене не относилось. Тем более что про первое и второе он ее сразу в лоб спросил и очень внимательно проследил за ответной реакцией, а уж наркоманов-то Котов навидался достаточно. И не только их. Наркомана, сумасшедшего и человека, опасающегося, что его сейчас за дело менты повяжут, Котов навскидку замечал даже в плотной толпе. Опыт сказывался. Нет, с Леной было что-то другое. Вообще другое.
Она взяла отпуск и дни напролет спала. А когда не спала – преимущественно ночью – тупо бродила по дому или сидела у окна, глядя в темноту. Котов забеспокоился. И еще – ему стало плохо. Как в жизни до этого не было. Он ощущал утрату, и она была вдвойне страшна, ведь переживал Котов ее медленно, постепенно. У него на глазах дорогой и любимый человек превращался во что-то, лишь внешне напоминающее человека.
Самое логичное, что мог сделать Котов, – обратиться к специалисту. Был у него доктор на примете. Однажды Котов со своим зорким глазом крупно пролетел: тормознул сумасшедшего наркомана, топающего рано утром по улице с громадным водопроводным ключом в руке. Асоциальный тип оказался психиатром, возвращавшимся домой после ночного дежурства. Так и познакомились. Кстати, профессиональное чутье все-таки не подвело Котова – психиатр уже много позже сознался ему, что полезный в хозяйстве ключ стырил у пьяного сантехника, лежавшего поперек тротуара неподалеку от больницы… Теперь открылся несчастливый повод знакомство освежить.
Котов вкратце описал симптомы, и психиатр как-то нехорошо заморгал. А потом учинил ему настоящий допрос, особенно нажимая на внезапный характер недуга и еще почему-то на факт поездки девушки в Москву. Котов понимал: столица питается душами провинциалов. Достаточно рассмотреть повнимательней телевизионные лица музыкантов, политиков и актеров, перебравшихся на московские хлеба, чтобы сделать вывод – Москва людей сжирает. Но не так же резко, в один укус…
– Может, ты придешь и осмотришь ее, а? – спросил Котов, вконец утомившись отвечать на вопросы. Оказалось, что он больше привык задавать их сам.
– Да чего там смотреть… – психиатр опустил глаза. – Значит, говоришь, родственников нет?
– Бабушка старенькая.
– Адрес знаешь?
– Ну, допустим. Погоди, погоди… Зачем тебе бабушка? Ты что, Ленку класть будешь? – Котов испытал нечто вроде облегчения, но и новый, ранее неведомый страх кольнул сердце. Близкий человек вдруг сошел с ума. Настолько, что нужна госпитализация. Это означало расставание уже насовсем. – Все-таки что с ней?
– Тяжелая депрессия, – по-прежнему не глядя на Котова, отозвался психиатр.
– Вирусная? – съязвил Котов и сам не порадовался удачной хохме. Шутить и язвить становилось с каждым днем все труднее.
Психиатр хмыкнул. Потом усмехнулся. Потом вздохнул и сказал:
– Не смешно.
Встал и принялся вышагивать туда-сюда по кабинету, заложив за спину руки.
Котов глядел на врача и чувствовал, что сам потихоньку трогается. Он подозревал – от него скрывают нечто важное. Эка невидаль! Но сейчас опер имел дело не с игрой подследственного или уловкой свидетеля, не желающего идти соучастником. Дело касалось напрямую жизненных интересов самого Котова. Он с легким ужасом понял, что почти готов взять психиатра за жабры и припомнить ему тот несчастный водопроводный ключ. Дело из ключа не сошьется, но уж нервов-то попортить человеку Котов сумеет… Естественно, такой выкрутас был не по понятиям и не лез ни в какие ворота – именно поэтому Котов и догадался, что у него от душевной боли едет крыша.
– В общем, гляди, какая ситуевина, капитан, – нарушил тягостное молчание врач. – Я, конечно, могу к ней в гости зайти – с тобой за компанию, чисто по-приятельски, в частном порядке. Но смысл? И так все ясно. Да, подруге твоей не помешает определенная помощь. Только она за этой помощью должна сама прийти.
– Ни фига себе! – изумился Котов. – Хорошая, однако, медицина. А если я, допустим, ногу сломаю, мне как – тоже самому приползать?
– Ты сравнил! Нога не голова. С тех пор, как в стране демократия, нам полномочия обрезали. Нельзя принудительно человека подвергать освидетельствованию. Сейчас без веских на то оснований ни соседи, ни милиция, ни родственники не имеют права взять сумасшедшего за жопу и притащить силком в больницу. Если, конечно, больной не опасный, не буйный там, не бегает по улице с… с…
– …водопроводным ключом, – ввернул Котов.
– С лопатой, – предложил версию психиатр. – Ну еще, допустим, проходит вариант, когда он совсем не жрет и вовсе не шевелится… В общем, нужна реальная угроза жизни и здоровью. Больного или окружающих. Во всех остальных случаях больной должен обратиться к врачу сам.
– До-о-октор… – слабым голосом позвал Котов. – Мне прямо сейчас застрелиться? Как я ее уговорю?
– Спокойно, капитан. – Психиатр уселся за стол и потянул к себе перекидной календарь. – Может, и уговоришь… Ага. Значит, если заболела она три с лишним недели тому… Ну вот, уже пора.
– Что пора?
– Погоди. Ты слушай. Значит, у нас через пять дней начнется легонькое, слабенькое полнолуние…
– Я думал, они все одинаковые, полнолуния… – удивился Котов.
Психиатр оторвался от календаря и смерил Котова хмурым взглядом.
– Молчу, молчу!
– … слабенькое полнолуние. И ты увидишь, как твоей подруге становится лучше. Если будешь наблюдать ее каждый день, то обязательно заметишь, как стронется с места этот процесс. И вот пока ей не стало уже совсем хорошо и она не забыла, что еще недавно было плохо… Тут-то и будет у тебя возможность с ней поговорить.
– И?..
– И либо ты ее убедишь, что нужно к врачу, либо нет. Будь поаккуратнее. Без грубого давления и неприятных выражений. Даже слово «лечиться» не употребляй. Расскажи о знакомом докторе, очень добром и хорошем. И, мол, доктор тебе сказал, что сейчас идет волна депрессий. Как эпидемия. Особенно часто депрессии возникают на контрасте. Съездил, например, в столицу, мать ее, потом домой вернулся, огляделся и выпал в осадок. А это всего-навсего усталость психики за много лет накопилась. Небольшой толчок – и упал человечек.
– Ага, – Котов кивнул, соображая, как он это будет Лене расписывать.
– В общем, ври поубедительней, – бросил небрежно врач и осекся.
Котов гулко сглотнул. Потом крепко зажмурился. Разжмурился. И спросил – вполне нормальным, деловым тоном:
– А на самом деле?..
Врач подумал-подумал и ляпнул:
– Да это вампиризм!
У Котова отвисла челюсть.
– Думаешь, я просто так с фазами луны сверяюсь? – вкрадчиво спросил психиатр.
– Тьфу на тебя! – заорал Котов, вскочил и пулей вылетел за дверь.
Психиатр утер пот со лба, достал сигареты и, сломав несколько спичек, закурил.
Дверь приоткрылась.
– А знаешь, мне полегчало, – сообщил Котов. – Спасибо. Ну, в общем, я сразу. В смысле, позвоню.
– Обязательно, – кивнул врач. – Обязательно.
* * *
…У Котова был свой ключ, и он вошел в дом. Ожидал найти что угодно, а нашел пустоту. Лена исчезла.
– Ты сколько дней ее не видел? – спросил по телефону психиатр.
– У нас режим усиленный, – пожаловался Котов.
– Короче, ты ее прошляпил. Наверное, она уже в норме, только… Это может быть не совсем та норма, к которой ты привык.
– Хватит пугать меня. Как думаешь, где искать?
– Да хоть в Москве. Слушай, капитан…
– Не хочу слушать! – разозлился Котов. – Чего ты мямлишь постоянно?!
– Я тебе объяснить пытаюсь. Это, конечно, очень грустно, но лучше забудь свою подругу. Ты ей больше не понадобишься. Она другой человек теперь. Уж поверь специалисту. Выкинь ее из головы.
– Я скорее тебя выкину, – пообещал Котов. – Из окна!
Он поехал на вокзал, зашел к кассирам и уговорил их поглядеть, не покупала ли гражданка такая-то билетик – просто взглянуть, по-хорошему, без лишних формальностей.
Гражданка билетик покупала и по нему убыла. В Москву.
«Ты ей больше не понадобишься, – стучало в голове. – Она другая теперь».
– В Москву? – Психиатр чуть ли не обрадовался. – Ну-у… Сочувствую. Если вернется, обязательно позвони мне.
– Она может вернуться?! – кричал в трубку Котов. – Может?!
– Капитан, я тебя умоляю, поставь на ней крест. Это больной человек, понимаешь, больной. Переродившийся. Совсем другой.
– Сам ты больной! И другой! Я тебя русским языком спрашиваю – может?!
– Да, может. Доволен?
– Пошел ты!..
Котов напился прямо на рабочем месте, днем. Если без протокола – нажрался в говно. И плакал. Сослуживцы честно пытались отправить его домой, пока начальство не засекло, но фиг у них чего вышло. Тогда они попробовали отволочь недееспособного капитана в свободную камеру, чтобы проспался. И, по закону подлости, в коридоре наткнулись на шефа.
Начальника отдела чуть столбняк не хватил, когда он увидел Котова в таком состоянии.
– До чего же эти бляди мужиков доводят! – возмутился начальник. – Нет, хоть разжалуйте меня, а баба не человек!
– Вирусная депрессия! – сообщил ему Котов, заливаясь слезами.
– Угу. И духовный кризис, – согласился начальник. – Ладно, отдыхай пока, завтра обсудим. Рассолу тебе принесу.
В изоляторе, совершенно пустом по случаю понедельника, скучал дежурный – сержант Зыков. Увидев, какое счастье ему на руках несут, слабо трепыхающееся, он инстинктивно попятился и выпалил:
– Ой, только не это!
– Открывай давай! – потребовали взмыленные опера.
– А может, не надо? А, товарищи офицеры?
– Не ссы, Котяра без пушки, – утешили Зыкова.
– Чего-то он мне и безоружный не нравится, – вздохнул Зыков, звеня ключами.
Котов поднял на сержанта налитые кровью глаза и провозгласил:
– Человек родится в говне!
Зыков придержал было дверь, но его уже вместе с ней оттерли. Сослуживцам не нравился такой Котов, и они спешили поскорее запереть его в холодной. Такой Котов их нервировал. А на самом деле – они просто не понимали этого – пугал.
– … и вся жизнь человека говно! – вещал Котов. – От памперса обосранного до гроба сраного! И все нормальные люди! Знают! Это! Но почему-то! Зачем-то! Выдумали Москву! И человек туда едет! И видит там всякую херню! И ему приходит!
– Да-да, – согласился Зыков. – Некоторым уже пришло. Мощный приход, аж завидно. Он у вас еще и обкуренный, что ли?
– …В тупую его голову! Что возможно! Жизнь не говно! А потом! Он едет домой! Выходит из поезда! И видит – говно! Одно говно! И на контрасте! Понимаете, на контрасте! Хуяк! И нету человека!
– Да в Москве тоже говно сплошное! – крикнул Зыков вслед Котову, уплывающему от него на руках коллег. – Только в обертке конфетной! Что я, не был, что ли, в этой Москве вонючей?
Котова с большим трудом занесли в камеру и сгрузили на нары.
– И нету человека! – воскликнул Котов с невероятной тоской. – А я?! А как же я?!
Сыскари, отдуваясь, вышли в коридор и полукругом обступили Зыкова, прижав к стене.
– Значит, так, сержант. Матрас, одеяло, подушку. Уложить капитана как дитя малое, нежно и ласково, понял? Если что – вызывать дежурного по отделу. Вопросы?
– Да за кого ж вы меня держите! – обиделся Зыков.
– Захочет общаться – садись рядом и ему поддакивай, ясно?
– Да за кого ж вы меня держите! – обиделся Зыков до глубины души.
– А будешь потом болтать…
– Да за кого ж… Не буду!
И правда, Зыков потом болтать не стал. Хотя мог бы. Котов возжелал общаться. Сержант, как ему и было приказано, сидел рядом, поддакивая, и наслушался такого, что средней руки литератору хватило бы минимум на три книги. Милицейский боевик, детективный роман о коррупции и слезоточивую мелодраму. Фиговые книжонки, но продавались бы они неплохо, все.
А Котов проснулся, выпил пива – про рассол начальник отдела забыл, конечно, – и пошел дальше служить.
И ничего ему за безобразное поведение не было.
А Лену он из головы выбросил. Приказал себе выбросить – и сделал это.
И все пошло как прежде.
Правда, работа у капитана Котова валилась из рук, его заедала тоска, и вообще жизнь будто потеряла смысл. Жить стало удивительно скучно.
Специалисты говорят, именно так ощущаются духовный кризис и отсутствие мотиваций. Догадайся об этом Котов, он наверняка испугался бы, начал шевелиться и вскоре переболел. Ведь «тоска» и «скука» – понятия обыденные, в тоске и скуке от рождения до смерти проколупаться можно, а вот «отсутствие мотиваций» звучит довольно угрожающе, и человек с ним мириться не захочет.
Но Котов умел только красиво трепаться, а называть вещи своими именами – нет.
Он продержался неделю и позвонил Лене. Телефон не отвечал. Котов зашел к ней на работу. Ему сообщили, что Лена уволилась – точнее, просто ушла, когда ей сказали, что такого ценного специалиста не отпустят… ну ладно, пусть уж за расчетом приходит, раз ей приспичило… извините, а вы не в курсе, у нее с головой все в порядке?.. Тогда Котов наведался к ней домой. Лены не было. В квартире нашлись признаки жизни, но едва заметные, неявные. К тому же здесь перестали убирать, мыть посуду и, судя по всему, есть. Еще было темно – шторы повсюду были плотно задернуты. Котов внимательно жилище осмотрел, разве что под кровать не заглянул, присел в гостиной, выкурил сигарету, бросил окурок на пол и растоптал его. Швырнул на стол ключи.
Вышел, захлопнул дверь и снова приказал себе забыть эту женщину.
Ох, зря он под кроватью не посмотрел.
* * *
…Прошел месяц. Котову было по-прежнему очень плохо, но он применил народное средство – ежевечерне выпивать и ежеутренне похмеляться, – и оказалось, что это помогает. Жить не выходило, зато удавалось не замечать жизни, идти мимо нее. Даже смеяться над ней. Из раздолбая и ерника Котова постепенно вылуплялся бессердечный циник. Он уже не язвил беззлобно, а отпускал обидные колкости. И работать перестал – создавал видимость, не более того. На Котова стали нехорошо поглядывать коллеги.
– Эх, угробила нашего Котяру его прошмандовка… – сказал начальник. – Нет, хоть погоны с меня снимайте, а я скажу – бабы должны ходить в парандже и давать исключительно раком!
И на вопрос, почему же только раком, ответил:
– А чтобы морд их блядских не видеть, если паранджу сдует!
Однажды Котов сидел ночью на кухне в своей крошечной однокомнатке, пил водку и вдруг понял, что на него смотрит из-за окна Лена. Смотрит и улыбается. Котов заорал дурным голосом, так, что полдома разбудил: «Ленка! Ленка!», выбежал на улицу и там сообразил: он живет на третьем этаже.
Пришлось еще соседей успокаивать, объяснять, что у него не белая горячка.
– У меня белка, – сообщил он психиатру. – Давай лечи.
– Нет у тебя белки, – сказал психиатр. – Но если и дальше будешь стараться…
– Тогда что это было? – спросил Котов. – Про вампиров не надо, второй раз не сработает.
– Это ведь случилось в полнолуние? – врач потянул к себе календарь. – Ну-ка… Да-а, как раз очень сильное полнолуние имело место, редкое…
– Застрелю, – сказал Котов.
– Сначала я выпишу тебе направление на анализ крови. Сходи, ладно? Прямо сейчас.
– Я все-таки болен… – Котов удовлетворенно кивнул.
– Совсем не похоже. Но провериться надо. А потом стреляй кого хочешь.
Кровь у него была в порядке. «Типичный для наших мест бензин с портвейном, – буркнул психиатр. – Не понимаю, как некоторые эту отраву пьют». А через пару недель Котов впервые в жизни действительно застрелил человека. Вроде при самообороне, но вообще-то – намеренно. Конечно, не с «заранее обдуманным», скорее повинуясь импульсу. Ловили отморозка Вовика Тверского, и этот урод, естественно, побежал не в ту сторону. И погоню случайно возглавил Котов. Вовик споткнулся о дыру в асфальте, вывихнул ногу, заполз на четвереньках в темную подворотню и там притих, сжимая обрез. А Котов, будто нарочно, с утра еще высчитал, от скольких эпизодов Вовика отмажут адвокаты и как несправедливо мало ублюдку придется сидеть. Вывод Котова был однозначен: жизнь – дерьмо. Поэтому, когда он сослепу наступил затаившемуся Вовику на вывихнутую ногу, потерял равновесие и упал в грязь, решение вопроса несправедливости бытия нашлось само. Вовик от боли лупанул в белый свет – точнее, в кромешную тьму – из двух стволов. Факел был знатный, Котов разглядел бритую голову противника и из неудобного для стрельбы положения «лежа в луже» запузырил Вовику пол-обоймы в лоб. Кое-что попало.
Фактически он безоружного расстрелял. Практически – хрен чего докажешь. Реально – как начальство сочтет нужным. В принципе Котов для себя лично особой проблемы не создал: за Вовика мстить никто бы не взялся, он всем ужасно надоел. В то же время Котов нарушил давний уговор ментов с бандитами о порядке разрешения спорных вопросов. Дырки в головах уговором не предусматривались. Город маленький, не Москва и не Чикаго, если пулять во всех негодяев без разбору, можно ненароком соседа грохнуть или там одноклассника, будет потом стыдно… Короче говоря, с Котова свои же могли спросить за неприличное поведение. Уволить к чертовой матери, а то и дело завести. При желании. Если тоже, как Вовик, – надоел. Другому такой подвиг сошел бы с рук без вопросов. Но Котов в последнее время слишком уж откровенно забивал на службу болт, демонстрировал странности в поведении и, что особенно дурно сказалось на его имидже, чересчур резко взял с места на этом пути. Тоже будто напоказ. Поэтому многие в управлении призадумались, не надоел ли Котов городской милиции и чего теперь ему в эдаком разрезе будет.
Только Котову было по фиг. Он надоел уже самому себе.
И когда его вызвали наверх – не в отдел кадров или дисциплинарную комиссию, а прямо к генералу, – он ухом не повел. Его не интересовал ни процесс, ни результат. Разве на генерала вблизи посмотреть? Но Котов подумал и решил, что генерал его тоже не интересует.
– Не ссы, уцелеешь, – пообещал начальник отдела. – Если папа вызывает, значит, пронесло. Он тебя пожурит отечески, и все. Генералы дрючат полковников. А капитаны, они для майоров. Так что возвращайся – я тебя дрючить буду.
– Да я и не ссу, – искренне сказал Котов.
– А зря, – предупредил начальник. – Я тебе по самые гланды впендюрю. Начинаешь ты мне надоедать, дорогой товарищ Котов. Будто ты и не Котов. Будто тебя подменили.
– В роддоме, – сказал Котов.
Разумеется, генерала Котов видел сто раз. Но поговорить по душам – ха-ха – повода не было. И уж чего Котов не ждал вовсе, так это именно разговора по душам.
Генерал предложил товарищу капитану сесть, разрешил курить, попросил секретаршу принести чаю и завел беседу, которая довольно быстро вывела Котова из пофигического транса и погрузила в состояние тревожного замешательства. Генералу, видите ли, было очень интересно, как товарищу капитану служится. Котов знал за начальниками такую манеру – беседуешь с подчиненным ласково, а в это время одним пальцем его личное дело перелистываешь. И глядишь исключительно в бумаги… Внушает. Только вот личного дела на генеральском столе не лежало. Лежала невыносимо косноязычная докладная о проверке состояния подсобного свиноводческого хозяйства – Котов вверх ногами читал бегло, как любой сыскарь, – да и та в стороне.
Котов не понимал, чего от него хотят, ждал подвоха и нервничал. Потом устал нервничать и попробовал расслабиться. Тут подвох и наступил.
– Что же ты, капитан, этого отморозка так неаккуратно?.. – спросил генерал.
– С перепугу, – Котов очень натурально вздохнул. – Он шмальнул, я в ответ… Рефлекторно.
– Рефлекторно – это я понимаю, – заверил генерал. – К сожалению, закон не всегда понимает.
Котов сделал удрученное лицо.
– Ты бы хоть патрон ему нестреляный в один ствол засунул, что ли. Не мальчик ведь.
Котов снова вздохнул, на этот раз от души.
– Ну, и?.. – Генерал смотрел на Котова, прищурившись, и ждал ответа. Котов думал, по фиг ему или не по фиг. Полчаса назад это был не вопрос для него, но сейчас разочарование в жизни немного подрассосалось. Возможно, генерал подарил капитану призрачную надежду на то, что Котов хоть кому-то может быть нужен. Или просто надоело с утра до ночи ощущать себя таким разочарованным.
– Во-первых, – сказал Котов, глядя мимо генерала, прямо в докладную о свиньях, – на выстрелы ребята быстро прибежали, а я в луже валялся и пока вылез из нее… А во-вторых… Вот не захотел я. И все.
– Почему?
– Да потому, что вор должен сидеть в тюрьме. Сколько украл, столько и должен, на все деньги. А Вовик года через три вышел бы. И не вор он был, а разбойник.
– Предположим, не через три, а минимум пять.
– Какая разница, товарищ генерал? – Котов поднял на начальство честные глаза.
– Если без протокола – никакой, – с подкупающей легкостью согласился генерал. – Хорошо, допустим, ты на подлог не захотел идти из принципа. А эти твои… ребята? Они почему не захотели тебя прикрыть?
– Извините, товарищ генерал, – произнес Котов вкрадчиво, – может, лучше у них спросить?
– Меня твое мнение интересует.
Котов потупился. Еще несколько месяцев назад он бы наврал генералу такого… Даже не с три короба, а с четыре мусорных бака.
– Думаю, я им надоел, – сказал Котов.
Все-таки ему оказалось по фиг.
Секунду-другую генерал молчал. Потом выдвинул ящик, пошарил в нем и шлепнул на стол личное дело. Котов читать не стал, чье. Уж не инспектора Лестрейда, наверное.
– И как же это ты умудрился? – спросил генерал. – Тут ничего дурного не написано. Тут написано, что ты способный парень.
