Текст книги "Мясо(СИ)"

Автор книги: Олег Гарагуля

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Днем мы окружены морем звуков. Мы самозабвенно плещемся в нём, словно дети, не замечая ничего вокруг, даже самого моря. Но, когда мы остаемся один на один с пустой комнатой в ночной тишине, мы начинаем слышать малейшие движения воздуха и тут же называть их, определять их источник, иначе выползают отовсюду химеры нашего навсегда напуганного разума. Теперь дома, благодаря прогрессу и технологии, навсегда онемели. Они не могут, как раньше дребезжать стеклом на ветру, скрипеть усыхающим паркетом или страдать несмазанной дверной петлей. Они не могут шелестеть газетой или шторой на сквозняке. Нет их уже. Ни штор, ни газет, ни сквозняков.

Навсегда ушли неясные бормотания и покашливание, далекий смех и придушенный плач всех предшествующих поколений, всех, кто жил здесь и чьи отголоски бродили привидениями по старым домам. Мы по-прежнему тревожно вслушиваемся в душную ночную тишину, но все пространство вокруг нас заполнила безмолвная вата комфорта. И если вам чудятся шаги человека за дверью, то это именно они и есть. Шаги крадущегося человека.

Мистер Редклиф, оставаясь неподвижным, медленно опустил руку на копье, которое лежало рядом с ним. Потом тихо встал и в два шага оказался у двери. Он резко распахнул незапертую дверь и не глядя ткнул копьем в коридор.

Лезвие ножа на конце копья прошелестело рядом с удивленным выражением на лице Бржихачека, едва не воткнувшись в его ухо. Мистер Редклиф отнял копье назад, но не опустил его, по-прежнему нацелив на испуганного соседа. Старик хриплым ото сна голосом прошипел, грозно глядя на Бржихачека:

– Что вы тут, к чертям собачьим, делаете?

– Хух, мистер Редклиф, ну вы меня и напугали! – схватился за сердце Бржихачек.

– Какого черта вы подкрадываетесь, а потом торчите под моей дверью? – сердито поинтересовался мистер Редклиф. Выглядел он весьма воинственно: голый, в одних трусах, босиком и с копьем наперевес.

– Да ну что Вы, мистер Редклиф! У меня и в мыслях не было ничего такого! – затараторил Бржихачек осторожно выставив ладони вперед, будто защищаясь от копья, которое по-прежнему нервно подрагивало перед его носом. – Меня разбудил какой-то шум. В Вашей стороне. Думаю, дай посмотрю, не стряслось ли чего с Вами. Подошел тихонько, чтоб, значит, не разбудить. Послушал, а тут Вы – копьем в лицо тычете.

Тут, прервав излияния Бржихачека, раздался гулкий удар. Потом он повторился. Потом – еще и еще. Будто кто-то изо всех сил барабанил кулаками в закрытую дверь.

– Что это? – мистер Редклиф от неожиданности опустил копье, звякнув лезвием ножа о пол.

– Не знаю, – пожал плечами Бржихачек. – Это там, – шепотом произнес он и ткнул пальцем куда-то в начало коридора.

– Так идите и посмотрите, что там, – прошипел старик, тыкнув копьем в направлении шума.

– А почему я? – удивился Бржихачек.

– Ну ладно, я с вами, – нехотя согласился старик, – только вы – впереди.

Бржихачек осторожным шагом, то и дело оглядываясь на мистера Редклифа, двинулся вперед, где без всякой передышки продолжалось беспорядочное колотьё и бумканье, будто кого-то трясло в предсмертной агонии. Чем ближе они подходили к источнику шума, тем меньше сомнений оставалось в том, что шел он из-за двери комнаты, расположенной рядом с дверью Бржихачека.

Тот остановился перед ней и вопросительно глянул на старика. Старик, по-крепче, обеими руками ухватив копье, неумолимо мотнул головой в сторону двери, мол, "открывай". Бржихачек наклонился вперед и вытянутой до предела рукой приоткрыл дверь, готовый в любой момент отпрянуть назад, под защиту мистера Редклифа, который сжал в нитку тонкие губы, сурово выпятив нижнюю челюсть, словно за его спиной снова толпились бесстрашные рыцари, облаченные в тусклую пыльную сталь, отчаянные морские волки с ножом в зубах и жемчужной сережкой в ухе и прочие славные предки.

Бржихачек быстро глянул в щелку приоткрытой двери, а потом опустил руки и облегченно выпрямился, чуть было не нанизавшись на редклифово копье. Толстяк, не отпуская двери посторонился, давая старику возможность увидеть своими глазами то, что так сильно, до дрожи в коленках, испугало их.

Комната, ранее темная, теперь была наполнена пыльным светом встающего солнца, в лучах которого метались неясные тени, пережевывая место внутри копошением и бездумным шевелением. По полу совались шайбы уборщиков. Они неловко натыкались друг на друга и слепо тыкались в приоткрытую дверь. А воздух был наполнен стрекозиным шелестом винтов оживших видеокоптеров. Они, словно сумасшедшие файрболы, носились по комнате, переливаясь фотоэлектрической чешуей, с разгону бились в дверь, чиркая по ней винтами, падали вниз на уборщиков, а потом снова взмывали вверх, сшибая по дороге, словно в трехмерном биллиарде, другие коптеры. Все это своим копошением, лишенным разума, было похоже на разворошенный муравейник, где цель каждого отдельного движения непонятна, но общей картине угадывается какой-то смутный смысл.

– Тут было темно, – обернулся к Бржихачеку старик. – Это вы сдернули штору?

– Нет. К чему мне это? – пожал плечами Бржихачек. – Может сама упала?

– Может и сама, – нехотя согласился старик, – не суть важно. Так что? Может откроем дверь, а то мы тут с ума сойдем от этого грохота.

– Ну, если хотите, чтобы за Вами постоянно наблюдали... – ответил Бржихачек.

– Тогда идите и повестье эту чертову штору на место, – сказал старик и мотнул головой в сторону приоткрытой двери, в которую продолжали с тупой настойчивостью лупить шары коптеров.

Бржихачек застенчиво посмотрел на грозного мистера Редклифа, который, словно недокормленный гладиатор на пенсии, опирался на своё копье, увенчанное кухонным ножом, обвязанным вокруг ручки розовой, другой не нашлось, ленточкой.

– Дайте мне Ваше копье, мистер Редклиф, – попросил Бржихачек, – Я не дотянусь до верха окна, – он извинительно пожал плечами. – Ростом немного не того... Не вышел.

Редклиф смерил его с ног до головы сердитым взглядом, фыркнул и решительно вошел в комнату, отпихивая медлительные шайбы полотеров со своей дороги. Более шустрые коптеры теснились перед его лицом. Они толклись в священной давке, чтобы, не приведи, не задеть его. И он, как настоящая скала, шел вперед, к окну, рассекая волны стрекочущего и шелестящего механического ужаса.

Мы не любим их. Мы и себя-то еле терпим. А их – и подавно. Так вышло, случайно, а может намеренно, что всё, созданное человеком, своей продирающей по коже чуждостью и бесстрастной нерассуждающей деловитостью ближе к насекомым, чем к нам. Они никогда не почувствуют радости от хорошо сделанной работы. Им неведома печаль. Они не орут от боли, когда жизнь с сухим треском покидает их тела.

Мы безжалостны и бессердечны к ним. У нас нет эмоций ко всему, что не имеет эмоций к нам. И мы никогда до конца не поймем их. Ведь мы не знаем, каково это – не иметь эмоций. Мы не будем спать в обнимку с газонокосилкой и целоваться с личинкой жука. Они чужды нам, мы ими брезгуем и нас приводит в содрогание всё, что роднит с ними: чужой волос в тарелке или желтоватая дужка срезанного ногтя на полке в ванной комнате. Старый, поцарапанный и заплёванный, еле пашуший гаджет вызывает в нас такую же гадливость и омерзение.

И ведь в сущности, они – единственные рабы, оставшиеся в нашем распоряжении. И относимся мы к ним соответственно. Мы их любим, лелеем. А бывает, нещадно бьем. Они слепо, без рассуждений, должны повиноваться нам и безотказно работать. Мы с легкостью теряем их, меняем их на другие, чтобы обрести новые. Единственное, чего мы никогда не ожидаем от них – это неповиновения.

Один из коптеров, несмотря на все запреты, заложенные в него человеком, не смог справиться с законами классической механики и едва коснулся своим холодым чешуйчатым боком щеки Редклифа. Старик отмахнулся свободной рукой от "мерзкой твари", вывел из равновесия её гироскоп и та, словно "ванька-встанька", качнулась в его сторону, чирканув пропеллером по лбу.

Яркая, словно укус пчелы, боль пробила плотину невозмутимости Редклифа. Ему на мнгновение показалось, что коптер решил напасть на него. Остальную картину, в которой все коптеры копошащейся массой облепляют его тело и рвут лопастями винтов, дорисовало его бурное воображение. Старик заорал диким голосом, схватил обеими руками древко копья и принялся, словно бейсбольной битой, лупить по мечущимся вокруг него шарам коптеров.

Бржихачек услышал крик и вбежал в комнату. Тут же сильно, до слёз в глазах, получил по носу коптером, отлетевшим после меткого удара Редклифа. Потом он наступил на полотер и грохнулся со всего маху на пол, чувствительно ударившись кобчиком. Там, на полу, под эпическими взмахами исполинского копья Редклифа, ему под руку попалась злополучная штора. Он сгреб её и стал ловко набрасывать ткань на мечущиеся по всей комнате шары. Коптеров, попавшихся в сети Бржихачека ждала незавидная участь: он скручивал штору так, что те оказывались словно в мешке и потом с неистовством лупил им об пол, пока внутри всё не рассыпалось на дребезжащие осколки.

Битва была титанической и недолгой. Через некоторое время всё кончилось. Старик, тяжело дыша, опирался на свое копье. Бржихачек, опустив скрученную узлом тряпку, озирался вокруг в поисках уцелевших коптеров. В глаза мистеру Редклифу он старался не смотреть. Да и тот не искал встречи с его взглядом.

Бржихачек развернул штору и высыпал на пол останки коптеров. На них тут же накинулась похоронная команда уборщиков. "Я повешу?" – спросил он у старика. Тот ничего не ответил, а Бржихачек поставил стул рядом с окном и повесил штору на два шурупа, коряво вкрученных, явно не строительным роботом, в стеновую панель. Старик тем временем, оттолкнув от двери уборщиков, вышел прочь. За ним выкатился и Бржихачек.

Потом они сидели в кают-компании, молчали и пили кофе. Старик беспрестанно касался небольшой ссадины на лбу, а Бржихачек время от времени ощупывал свой разбухший нос и морщился от боли. Вкус победы был горек, словно крепкий кофе без сахара. Так всегда бывает, когда сильный побеждает слабого и беззащитного. Но сильный всегда находит оправдание.

– Достали эти камеры под каждым кустом, – проворчал старик, брякнул чашкой о блюдце и гордо удалился в свою комнату.

Прошло много дней. В окно мистера Редклифа больше никто не заглядывал. Старик одолжил несколько простыней из соседних комнат и соорудил из них некое подобие шторы. На случай, если кто-то решит снаружи войти в комнату через стекло, он сложил высокую, по грудь, баррикаду из стульев. Еще одним стулом он подпирал ручку двери и беззаботно спал в обнимку с копьем. С ним он теперь не расставался никогда, даже в туалете.

Теперь каждое утро выспавшийся и свежий мистер Редклиф после чашки кофе отправлялся на охоту. Возвращался он традиционно без добычи, но не с пустыми руками. Приносил фрукты, что удалось собрать в странных ботанических джунглях. С Бржихачеком они общались редко и вяло, лениво обсуждая неизменно хорошую погоду и планы Редклифа на ближайшее будущее.

В одно такое прекрасное утро, а прекрасным было каждое из них, мистер Редклиф засобирался на северную часть острова. "Размяться и вообще..." – зачем-то сообщил он Бржихачеку. А потом неуверенно добавил: "Может Найджила встречу". Бржихачек выразил сомнение насчет Найджила, но возражать против экспедиции мистера Редклифа не стал. Да и с какого ему перепугу возражать? Хочет человек, – и идет себе, куда хочет.

Долго старик не собирался, вскинул копье на плечо и пошел. Да и то, если подумать, что ему особо собиратья? Не чемодан же брать с собой! Джунгли, встающие зеленой стеной перед ним, были съедобными, дружелюбными и неопасными. Главное, как сказал Бржихачек, не напороться ненароком на собственную палку с ножиком на конце.

Старик шел на север по знакомым ему местам. Утреннее солнце сквозь дырявую листву пронзало крону деревьев копьями лучей. Влажная земля, поросшая всяческой экзотической ботаникой, слегка парила. Бесшумной ходьбе по лесу мистер Редклиф так и не обучился, а может, не придавал особого значения. Поэтому шел он в облаке кружащих над ним птиц, обеспокоенных целостностью своих гнезд, и окруженный шелестом спасающейся от непонятного шума бегающей и ползающей мелкотни. Его, как истинного джентльмена, учиненный им шум абсолютно не беспокоил и, скорее всего, его он совершенно не замечал.

Насвистывая бравурный мотивчик, мистер Редклиф продвигался, как ему казалось, на север. Дойдя до лужи, в которой обитала водяная крыса, он понял, что слегка, градусов на девяносто, отклонился от выбранного курса. Он поприветствовал крысу, чья голова торчала над водой, кинув в озерцо камень по-увесистей, и развернулся уже было идти в нужном направлении, но увидел косулю. Та стояла на прежнем месте, где он её увидел в первый раз, и переминалась с ноги на ногу, не открывая от Редклифа влажные маслины своих глаз.

У мистера Редклифа было отличное настроение. Поэтому он коротко, без сильного замаха метнул свое копье. Оно, затрепетав розовой тряпочкой, прочертило плавную дугу и воткнулось в шею косули. Та в момент, когда в нее ударило копье, высоко подпрыгнула на месте, а потом, коснувшись земли, испуганно попятилась, опрокинулась через камень, который был позади неё, и засучила тонкими ногами, оскальзываясь копытцами на его гладкой поверхности.

Всё это время мистер Редклиф оцепенело наблюдал за животным, все еще не смея поверить, что случилось плохое, бесповоротное, и он всему виной. Копье выпало из раны и по блестящему рыжему меху проложил свое русло невиданно яркий акрилово-красный ручей. Заломив шею назад, пытаясь достать рану губами, косуля встала на дрожащие ноги и, коротко глянув на старика, ушла в чащу джунглей.

Когда её рыжее пятно растворилось в темной зелени леса, старик очнулся, вскинулся на ноги и подбежал к камню, у которого стояла косуля. На земле распласталась беззаботная розовая тряпица, одним свои концом привязанная к ножу, на лезвии которого уже начали загустевать, словно варенье, рубиновые капли крови. Старик снова застыл, глядя на древко копья, отполированное его ладонями, мелкие зубчики на лезвии ножа, и снова натыкался взглядом на травинки, покрытые кровавой росой. Всё вокруг стало каким-то театральным и ненастоящим и мистер Редклиф, словно плохой актер, не выучивший роль, мучительно не мог придумать, что же ему дальше делать.

"Надо догнать её и перевязать рану, пока она не умерла от потери крови", – откуда-то издалека пришла на ум мысль и старик ухватился за неё, словно услышал подсказку из суфлёрской будки. "Перевяжу её, а там видно будет, что с ней дальше делать", – успокоительно подумал старик и поглядел в ту сторону, где скрылась косуля.

Мистер Редклиф за всю свою долгую жизнь не убил ни одного живого существа. Ну как ни одного... Не считать же таковыми каких-нибудь там насекомых в детстве. Всяких жуков или бабочек. Ему вдруг вспомнились противные волосатые гусеницы, ползающие по листям в саду. Дети боялись трогать их руками, вдруг они ядовитые. Но разрывать их на две части, наблюдая, как из них вытекает противная зеленая жижа, никто не боялся. Тут же вспомнились оторванные длинные лапки пауков, которые, если нажать на их основание, смешно дергались. А еще – цветная пыльца с крыльев бабочки и твердая уверенность, что если её всю стереть, то бабочка не сможет летать.

Мы с детства приучены убивать. Всё живое может быть убито нами ради пользы, которую оно нам приносит, либо из-за вреда, которое оно нам наносит. Но чаще всего от живности вокруг нас – ни вреда, ни пользы. Муха – потому что достала. Паук – потому что страшный. Слизняк – потому что бе-е, какой он противный. Чаще всего мы убиваем просто так, безо всякой причины.

В черном куполе зрачка отражались пальмы, которые толпились словно любопытные зеваки и заглядывали через плечо мистера Редклифа. Косуля была безнадежно мертва. Как и любая смерть, эта была проста и банальна. Организм, еще мгновение назад трепетавший каждой клеточкой своего грандиозного устройства, превратился в тугую резиновую куклу. Еще секунду назад Редклиф ощущал, как в его ладони испуганно колотится маленькое сердце. Оно из последних сил толкало кровь, что просочившись сквозь пальцы старика, застывала багровыми рунами на его костлявых ладонях. Как ни старался он зажать маленькую ранку на шее косули, жизнь, капля по капле, неумолимо покидала её красивое тело. Оно в последний раз содрогнулось в слабой попытке вырваться и перестало жить.

Чтобы совсем лишить смерть романтического флёра, тело, лежащее на коленях старика, избавилось напоследок от всего лишнего. Мистер Редклиф застыл на мгновение, не разжимая затёкшие объятья. Но, почувствовав, что сидит в теплой луже навоза и мочи, он вскочил и брезгливо отбросил труп животного, который не успел еще превратиться в застывшее в нескладной позе чучело, скалящее передние резцы в натянутой смертью улыбке.

– Что же Вы медлите, мистер Редклиф?

Старик поднял глаза. Невдалеке стоял Бржихачек с какой-то смутно знакомой штукой на плече. Высокомерный тон, с каким обычно Редклиф общался с Бржихачиком, куда-то пропал и старик, неожиданно для себя, принялся лебезить перед ним и оправдываться, словно нашкодивший школьник:

– Вы не поверите, Бржихачек. Я нечаянно... Я совсем не хотел... Просто бросил в неё копье, а оно возьми и попади. И что теперь? – растерянно развел окровавленными руками старик, не отрывая потрясенного взгляда от мертвой косули. – Что теперь делать, а? – поднял он глаза на Бржихачека.

– Как что? Теперь вам нужно её освежевать, – крепко сжатые, в нитку, губы Бржихачека скривила ироничная ухмылка. – Кровь вы с неё уже благополучно слили. Вам осталось лишь вырезать внутренности, а потом – содрать с неё шкуру. Лучше всего будет, если вы её подвесите за ноги головой вниз. Так удобней. И это... Разденьтесь, – невозмутимо посоветовал он, – работка будет та ещё... Весьма грязная, на мой взгляд...

– Бог с вами! Я не для этого... Что вы себе такого понавыдумывали?– перебил его мистер Редклиф. – Говорю же вам, я случайно...

– Вы своей дурацкой палкой с ножиком на конце "случайно" убили последнее крупное животное на острове, – с досадой сообщил Бржихачек, сняв с плеча подозрительную, смутно знакомую старику штуковину. – Так что, вот он, – он указал на мертвую косулю, – бифштекс с кровью и источник незаменимых белков. – Что же вы? Где этот ваш "разящий жезл"? Отматывайте нож, и вперёд! Потеряли? Ну, что ж... Очень жаль, – покачал головой Бржихачек, – очень жаль. – Так было бы по-честному, – пробормотал себе под нос Бржихачек.

– А где они все, эти крупные животные? – растерянно спросил старик.

– Их убили ваши предшественники. Тоже случайно, – ответил Бржихачек, с натугой взводя какой-то рычаг на своей штуковине. – Теперь мы с вами – последние крупные животные на этом острове.

– А эти, предшественники? – спросил мистер Редклиф.

Бржихачек не удостоил его ответом, поднял заряженный арбалет, – Редклиф наконец-то вспомнил, как называется эта штука, – и навел его на старика:

– А сейчас, я выстрелю вам в ногу, – сказал Бржихачек и короткая стрела вонзилась в тощую ляжку мистера Редклифа. – Совершенно случайно, – виновато улыбнулся толстяк.

Старик заорал и попятился назад, с ужасом глядя на демонически ухмыляющегося Бржихачека. А тот, вкладывая в арбалет новую стрелу, сказал:

– Я бы хотел, мистер Редклиф, чтобы перед своей смертью, – а я вас обязательно убью, – вы меня внимательно выслушали. Если вы будете орать и убегать от меня, никакого разговора не получится, и я буду вынужден прострелить вам и вторую ногу.

– Идите к черту, Бржихачек! Что на вас нашло? – старик споткнулся, и вторая стрела, лишь оцарапав ему бок, улетела куда-то в джунгли. Поняв, что слова Бржихачека, не пустая угроза, Редклиф, скрежеща зубами от боли, довольно резво побежал в чащу.

Бржихачек пожал плечами, достал следующую стрелу из мешочка на поясе и вложил её в арбалет.

– Зря вы так, мистер Редклиф, – громко произнес он ему вслед. – Убили доверчивое беззащитное животное, а теперь обижаетесь на меня. Ведь я, в сущности, поступаю с вами, ничуть не хуже, чем вы обошлись с ним.

Бржихачек прислушался к настороженной тишине обычно шумного леса. Мистер Редклиф тихо передвигаться по лесу не умел, а значит – он где-то затаился.

– Полноте вам, мистер Редклиф! – сказал Бржихачек. – Остров не такой большой, чтобы бесконечно от меня прятаться. Неужто вам не нравится роль жертвы? А, мистер Редклиф? Расскажите, каково это – быть куском мяса? Как ощущения? – Бржихачек, наклонившись почти к самой земле, мелкими неслышными шагами продвигался вперед, сверяясь с черными каплями крови, пунктиром просеянными на сочном ковре тропической растительности.

– Я знаю, мистер Редклиф, вы сейчас тяжело дышите, сердце готово выскочить из груди и вы замерли в безумной надежде спастись. Вы сейчас готовы на всё, чтобы выжить. Но, поверьте мне, ваши чувства не идут ни в какое сравнению с чувствами животного, которого ведут на бойню. Оно слышит запах смерти и в ужасе от холодного неведомого, ждущего его впереди. А вам сейчас легче, несравненно легче. Вы уже знаете, что будет впереди.

Мистер Редклиф считал иначе. Ему не было легко. Хотя в остальном Бржихачек был прав: старик действительно еле сдерживал хриплое дыхание, его сердце дробило виски, словно бешенный молот и он сильно хотел жить. Редклиф лежал в зарослях каких-то тропических лопухов и лихорадочно соображал, как избавиться от слетевшего с катушек толстяка. А тот, не умолкая ни на секунду, неумолимо, судя по голосу, приближался.

– Вот вы все время твердите, мистер Редклиф, что у вас предрасположенность и что вы не можете без животного белка. А вы когда-нибудь видели, откуда он берется этот животный белок? Не на деревьях же он растет!

А я вам расскажу, раз у нас с вами появилось немножко свободного времени. Во-первых, этот ваш животный белок рождается в неволе, – запальчиво, на подъеме, произнес Бржихачек. – Нет, не так, – перебив сам себя, продолжил он. – Представьте человеческого ребенка, который появляется на свет потому, что кто-то ввел во влагалище его вечно беременной матери сперму мужика, которому яйца не отрезали лишь потому, что они производят эту самую сперму. Новорожденного наскоро обмывают и возвращают обратно, в бетонный загон, под бок разжиревшей мамаши, которая питается помоями и гадит под себя. Человеческий детёныш не выпускает изо рта мозолистый, вскормивший множество голодных ртов, сосок необьятной мамкиной груди и тоже гадит под себя.

Бржихачек перевел дух и тут же продолжил, словно боясь, что Редклиф перебьет его:

– Если кому-то захочется нежного мяса, то бетонный загон и жирная сиська будет единственным, что увидит в своей жизни этот ребёнок. Потом его убьют и запекут целиком в духовке. Если же ему "повезет" и его не убьют во младенчестве, то он в своей жизни увидит больше, много больше, чем вы за всю свою жалкую жизнь. Всё, что он будет видеть день ото дня – это жидкое дерьмо под ногами и еду, неотличимую от дерьма под ногами. Всё, что он будет ощущать – это тысячи немытых тел под тусклым электрическим светом. Представьте, мистер Редклиф, тысячи голых людей, собранных под одной крышей, которых в конце концов убьют. Вам это ничего не напоминает? А дальше, когда все эти голые люди наберут определенный вес... нет, не так, – снова сам себя перебил Бржихачек, – когда на их костях нарастет достаточно много мяса и сала, их погонят на бойню. И наш человеческий ребенок, которому повезло пожить по-дольше, как и все, доверчиво пойдет туда, где неприветливый тип в липком резиновом переднике, равнодушно приставит к его ничего не подозревающему лбу пневматический пистолет и стальной болт разнесет к чертям его богатый внутренний мир. Потом его, еще полу-живого, вздернут, привязав за ноги и перережут горло, чтобы стекла кровь. После этого его белое тело рассекут надвое и, раскрыв грудную клетку, словно створки раковины, вывалят наружу его легкие, сердце, печень и всё остальное, что делало его живым.

Мистер Редклиф перестал слушать душещипательный эпос в исполнении Бржихачека, который из подозрительного, но всё-таки безобидного толстяка, превратился в злобного демонического коротышку. Редклиф уже некоторое время всматривался в лениво колышимый утренним ветерком лист тропического лопуха. Вернее, он хотел рассмотреть то, что было за ним. А за ним на старика таращился несвежим глазом череп, обтянутый кожей с полинезийской татуировкой. В брови торчала серьга, а во второй глазнице – короткая арбалетная стрела.

"Не в бровь, а в глаз", – подумал мистер Редклиф и шепотом поздоровался с товарищем по несчастью: "Привет, Найджил". Что-ж, хоть в чём-то была полная ясность: Найджила можно уже не искать. Оставалось лишь придумать, как образумить Бржихачека. Но тут была полная неясность. Разве что... Сатрик сощурился на сиреневую тряпочку, что ярким пятном хорошо выделялась на фоне жухлой листвы, ковром укрывавшую землю под раскидистыми опахалами тропической зелени. В сердце старика затеплилась надежда.

– Вдумайтесь, Редклиф, – продолжал проповедь Бржихачек, продолжая высматривать Редклифа среди листвы. – Ваши кишки набьют вашим же мясом и сделают из них колбасу и сосиски. Холёные самки, сверкая сочным маникюром, будут аккуратно отрезать кусочки ваших ног или рук и, отправлять их в свои влажные рты.

– Бросьте, Бржихачек, что вы такое несёте? Мы же не людей, в конце концов, едим! – раздался за спиной толстяка голос мистера Редклифа. Это было неожиданно: либо старик научился бесшумно передвигаться по джунглям, либо Бржихачек сбился и пошел по кругу, что тоже было довольно невероятно. Так или иначае, но, когда он ответил, в его голосе не было и тени растерянности.

– А в чем разница? – спросил Бржихачек. – Вам ведь понравилось мясо, которым я вас угощал? А, мистер Редклиф? Вы еще сказали, что у него какой-то странный вкус. А что вы скажете, если я вам сообщу, что угощал вас мясом человека? – Бржихачек прислушался, но старик не отзывался. – Найджила, к примеру?

– Что, подкатило к горлу, мистер Редклиф? – крикнул Бржихачек. – Подташнивает немного? И вы тут же успокаиваете себя: "Да нет, не может быть. Это он специально так говорит, чтобы вывести меня из равновесия. Я не ел мясо человека. Это было обычное, соевое". Вот скажите, дорогой мой, почему так? Как мясо свиньи есть, так мы с удовольствием. А как мясо собаки, – друг человека все-таки, – так нас враз выворачивает? Почему так? – Бржихачек снова прислушался к джунглям, но старик снова молчал. – Почему свинью мы легко убиваем и едим, а человека убить и сьесть для нас непреодолимо? В чем разница?

Вы вот молчите, а я до сих пор не могу найти ответ на этот вопрос. Вы знаете, ведь раньше, до всего этого, – Бржихачек поболтал в воздухе рукой, – я не был таким. Я любил и людей и животных. Одинаково.

Когда-то давно я подружился со свинкой. Маленькая такая, шерстка темная. Какая-то декоративная порода, наверное. Сама прибилась. Просто стала жить у нас во дворе. Мы её называли Джекки. И она радостно бежала навстречу, когда мы её звали.

А потом она пропала. Пока мы её искали всей улицей, сосед напротив жарил барбекю. "Соевое мясо, разумеется", – говорил он и угощал им всех, кто хотел. Я тоже попробовал кусочек, – Бржихачек снова умолк.

– Потом выяснилось, что сосед убил Джекки. Как он сказал, за то, что она испортила его газон. Я убил его, когда он собирал чемоданы. Наверное его осудили и он собирался на этот остров. А потом я накормил его мясом его семью. На их глазах я срезал с него куски мяса, бросал их на раскаленный гриль. Я заставлял их есть эти сочные, с кровью, ростбифы. Их тошнило, выворачивало наизнанку, но они это ели! Вдумайтесь, Редклиф!

Так что на этот остров я поехал вместо него. Правда, не за убийство животного. Хотя, в чем разница, до сих пор не пойму. А здесь, на острове, – все эти "охотнички". Гонялись за одной единственной, оставшейся в живых, косулей. За той, которую вы сегодня сдуру укокошили, мистер Редклиф. Надо же было защитить бедное животное! Вот они, один за одним, и добегались. А теперь – ваша очередь, мистер Ре... – успел произнести Бржихачек прежде, чем раздвинуть ветки перед собой и нанизаться горлом на острый нож, на конце суковатой палки, которую крепко сжимал в руках Редклиф. Бржихачек опустил глаза и последнее, на чем остановился его стекленеющий взгляд, была яркая сиреневая тряпочка, которую когда-то Найджил привязал к своему копью.

***

– Какой божественный аромат! М-м-м... – высокий старик наклонился и втянул воздух аристократическим носом, трепеща бледными ноздрями, покрытыми мелкой сеткой сосудов. Он опустил тонкие, словно мятый пергамент, веки и мечтательно произнес: – Да-а, этот восхитительный запах не спутаешь ни с чем.

– Так, кто у нас тут сегодня? – сказал старик, заглядывая в открытый холодильник. Там, на двух полках, окутанные легкими облачками пара, лежали куски мяса, завернутые в плёнку. Старик протянул руку внутрь, но долго не мог решить, какой взять кусок.

– Ладно, сегодня у нас будет мясо косули, – сказал мистер Редклиф и решительно взял кусок с верхней полки. Старик был спокоен и уверен в завтрашнем дне: теперь он мог себе позволить правильное и сбалансированное питание. И запасов хватит на много завтрашних дней вперед. А там, глядишь – на острове объявится новый источник животных белков.

Уже закрыв было холодильник, старик что-то вспомнил, открыл его снова и, погладив куски мяса на нижней полке, произнес с мягкой улыбкой:

– А завтра – ваша очередь, мистер Бржихачек. До скорого!