Текст книги "Хорюшка"

Автор книги: Олег Трушин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

Рыба-легенда

О сомах в народе испокон веков складывались многочисленные рассказы-легенды, порой наводящие ужас на слушателей. Говорилось в них о сомах-гигантах невероятных размеров или сомах-людоедах, охочих до женщин и детишек. Сказать по правде, наслушавшись таких повествований, можно и впрямь отказаться от походов на реку и уж ни в коем случае не купаться в жаркий, летний день. Страшно! И всё-таки каков он, сом-сомович, удивительная рыба, легенда русских рек?

Известный русский писатель, публицист, знаток рыбной ловли Леонид Павлович Сабанеев писал: «Наружность сома оригинальна и безобразна. По общей форме тела он имеет некоторое сходство с налимом, но голова у него гораздо шире и составляет одну шестую часть своего тела, покрытого густым слоем слизи. Пасть у него огромная и вооружена довольно острыми зубами; на верхней челюсти находятся два уса, а на нижней – четыре усика. Хвост сильно сплющен с боков. Цвет сома изменяется, смотря по воде, возрасту и времени года, но чаще спина у него бывает чёрная, брюхо желтовато-белое, бока туловища черновато-зелёные и покрытые оливково-зеленоватыми пятнами». Сома нельзя спутать ни с одной другой рыбой – настолько он своеобразен и индивидуален.

Сом – домосед, отшельник и очень привязан к своему обжитому месту. Склонившиеся над берегом могучие ракиты, подпирающие своими размашистыми корнями берег, донные буреломы или речные затоны, где виден явный круговорот воды и есть сомовые пристанища. Хитёр и чуток сом. Мало передвигается, больше – проводит времени на дне, затаившись в буреломе. Сом – теплолюбивая рыба. В зимнюю пору он «спит» и начинает свою активность, только когда солнечные лучи хорошенько прогреют воду и насытят теплом прибрежные отмели. Ведь сомы большие любители понежиться на береговых отвалах под лучами ласкового солнца.

Сом, как и многие донные рыбы, предпочитает чистую воду. Именно это и заставляет сомов во время паводков уходить вверх по течению, заходя в поймы и пережидая вешнюю воду. Загрязнение рек и чрезмерное зарастание берегов для сомов плохо. И в то же время любят они захламлённые участки дна, где можно хорошо укрыться среди донного лома.

Сомы весьма прожорливы. В питании не брезгуют ничем. Но больше всего любят рыбу, ведь сом – хищник. Из-за своего телесного сложения сомы предпочитают охотиться из засады. Даёт себя знать неповоротливость. Не откажется сом и от лягушачьего обеда, приберёт и червей, и различных личинок водных насекомых. Может напасть и на зазевавшегося утёнка, отбившегося от стайки. Немало описано в литературе и случаев нападения сомов на домашних животных – телят, собак, которые каким-либо образом оказались в речке. Всё тот же Л. П. Сабанеев упоминает о нескольких случаях, когда добычей сомов становились люди: «…сом стащил в воду взрослого человека, который, однако, успел с большим трудом высвободить ноги из пасти сома, ободравшего с них всю кожу». Ну что же, не доверять известному писателю у нас просто нет оснований, хотя и закрадывается сомнение, что такое и вправду возможно.

Охоч сом и до падали. Погибшие в реке животные непременно становятся объектом его пиршества. Один мой знакомый – рыболов в годах – рассказывал, как, будучи мальчишкой, ловил на Дону сомов на дохлых кур. И рыбалка была отменная!

Помимо утренних и вечерних зорь, по душе сомам и лунные ночи. Когда водная гладь рек озарена матово-жёлтым светом небесной странницы луны, когда её световые дорожки пробивают зеркало реки, активными становятся самые крупные представители сомовьего царства. Любят сомы и грозу. Природная стихия поднимает речных великанов из донных ям, заставляя активно перемещаться по речному руслу. Но самая соминая пора – это время коротких ночей, когда зори сходятся меж собой и в самой силе травное лето. Это пора комариных туч и первых птенцов. Время, когда стройные рябины, принарядившись в зелёное убранство, выбрасывают на свет Божий белые с нежнейшим запахом кисти соцветий и появляются первые грибы-колосники.

Вот таков он, сом-сомович, рыба-легенда наших рек.

Снегириная метель

Лес всегда интересен, и каждое его местечко примечательно: где-то земляника с черникой укрылись, где-то беленькие грибки с подосиновиками из года в год растут. Да и сам по себе лес необычен – то светлым березняком угрюмый ельник сменится, то орешник в глубине соснового бора примостится. Одним словом, лес – загадка. А разгадать её – задача не из лёгких. Немало нужно походить, потоптать лесных тропок. Зато, коли разгадаешь, так на коне будешь.

Есть недалече от моего дома потаённое местечко – низина в глубине соснового бора. Вокруг огромные сосны-великаны выстроились – в один обхват нипочём не взять, хоть друзей созывай. Коренастые, могучие, обступили они низину плотным кольцом – словно в зеркало, смотрятся в неё круглый год, да всё никак наглядеться не могут. А низина та не простая – с годами плотно заросла она лесным сорняком-корьяжником, приютила в себе и вербу-красавицу, что по весне покрывается ярко-жёлтыми барашками-соцветиями, и сосенки приземистые пораскинула. Тесновато им среди кустарников, вот и стараются они в стороны лесной сор разогнать, чтобы попросторнее жилось. Весной и летом это потаённое местечко живое, кипит в нём лесная жизнь, а с приходом холодов безмолвствует. Лишь какой-нибудь зайчишка тёмной ночью заскочит сюда отведать молодых побегов, лисица да ласка с горностаем в поисках добычи цепочку следов протянут. Постукивает день-деньской большой пёстрый дятел на огромной еловой сушине, что стоит на береговом валу, словно не даёт окружающему лесу вовсе заснуть глубоким зимним сном. Постучит, постучит, выбьет из шишки смолянистые семена и за другой отлетит. Посмотрит на лесную низинку и вновь примется за дело. Так весь зимний день и скоротает за работой. А низинка дремлет в снежной перине, весны дожидается.

Народ в низинку редко наведывается – знает, что взять здесь нечего. Летом вся она в зелени болотной скрыта. Плотная трава-сырец по земле припустила – ходу не даёт; ни грибов тебе, ни ягод. А зимой одни лишь снежные сугробы – низкое местечко быстрее снежок к себе притягивает. Закружит метель, пригнёт до самой земли кустарник – попробуй продерись сквозь такую снежную стену. Не каждый решится! Даже крупный зверь низину ту стороной обходит, наверное, боится в лесной омут забрести.

А когда-то, давным-давно, был на месте сегодняшней болотистой низинки лесной пруд. Глубокий. Ключевой. Когда появился он тут, уж никто не помнит. Застал я его ещё полноводным, но уже тогда подступал с берегов осотник-душегуб, скрывая год от году водную гладь, придавливая зеркало воды к центру. В весенне-осеннюю пору к вечеру ближе бегали мы мальчишками на отлогий берег посмотреть, не присели ли на его воды пролётные утки?

Постепенно пруд стал умирать – зарастать не по дням, а по часам болотиной, привечать к себе всякий лесной самосад. Не, устоял пруд перед лесным натиском. Затянуло время многочисленные ключи, что питали его воды. Остался лишь один, что даёт жизнь ручейку-канавке. Летом отыскать этот ручеёк трудно, а вот зимой он более приметен – не позволяет ключевая водица льду заняться, придерживает удалой морозец. Ручеёк-то так себе – в полшага перемахнёшь, а для лесных обитателей – живая водица в любое время года.

Высох пруд прямо на глазах, превратился в лесную болотистую низину. Если кто и забредёт сюда, так только лишь чтобы пройтись узкой лесной тропинкой прямо по береговому отвалу – угол срезать. Пройдёт путник мимо, окинет пустым взглядом лесной омуток, и дело с концом. И никому на ум не приходит, что низина эта не простая.

Однажды летом, прогуливаясь, приметил я в низинке снегириную парочку. Снегирь – птица северная, так всегда мы считали и ждали прилёта нарядной красногрудой птахи с первыми зимними холодами. А тут лето! Снегири на фоне изумрудной зелени смотрелись весьма забавно. Словно лето с зимой сошлось – снегирей к себе в гости пригласило, Кругом лес наполнен певучими голосами птиц, а тут вдруг снегириные «колокольчики», словно в январе, позванивают.

Вот тогда-то я и уяснил для себя, что не видим мы снегирей летом лишь потому, что они в лесу живут, а с наступлением холодов к жилью ближе подбираются. Недаром в народе говорят, что Новый год со снегирём приходит.

Зимой на снежном фоне снегиря ни за что взглядом не пропустишь – уж больно наряден. Ни с какой другой птицей не спутаешь.

Заметив в лесной низинке снегириную парочку, стал я туда почаще наведываться. Пропущу денёк-другой и вновь иду – уж больно хотелось поподробнее разузнать, коренные это снегири или залётные. Каждый раз я обнаруживал снегириную парочку на месте, а порой лишь по одной песенке определял, что снегири где-то тут поблизости.

Летели годы. Низинка ещё больше заросла. Уже почти не осталось на ней свободного лоскутка земли, где бы не рос корьяжник. Ещё труднее стало пробираться сквозь кустарниковые кущи-дебри. И я, честно скажу, давненько сюда не заглядывал – всё было как-то недосуг.

Однажды, возвращаясь с охоты, направил свою лыжню в это местечко. Тяжело шли лыжи лесным неудобьем, но я всё-таки добрался до заветной низинки. С утра непогодилось, ленивый снежок перешёл в дружную метель, разыгравшуюся к середине дня в самую настоящую снежную кутерьму. Метель в лесу слепит, сбивает с пути, пытается запутать, увести в чащобу.

Только стал подходить к низинке, издалека сквозь пургу услышал знакомые перезвоны – неужели снегири? Пришёл на заветное место, так сразу и ахнул – по поникшим от обильного снега кустам расселась снегириная стайка в десятка четыре птиц. Словно краснобокие спелые яблоки в августовскую пору на ветвях развешаны – если не зима, спутал бы. Звенят своими мелодичными голосками, порхают по снежной колыбели.

Увидел я весёлую семейку и встал как зачарованный. А метель не унимается. Но снегирям всё нипочём, они и не боятся вовсе. Прямо-таки самая настоящая снегириная метель над низиной разыгралась. Увидишь снегиря зимой – уже радостно на душе становится, а тут, можно сказать, целый снегириный хоровод высыпал. Как не подивиться такому чуду!

Снегириная песня под снежную пургу! Она казалась мне такой таинственной. Словно звенели, переливались в хрустальном звоне сами снежинки, осыпающиеся белоснежными хлопьями с бескрайней высоты хмурого, зимнего неба. Будто бы зима со мной заговорила.

Стоял я и смотрел на снежно-снегириную метель и уходить не хотелось. Самого уж занесло с ног до головы, а я всё стоял и любовался снегириной стаей. Но метель стоять не велит – отправила меня восвояси, ближе к дому. Долго ещё слышал я снегириные перезвоны, которые сам ветер не мог заглушить.

И подумалось мне тогда, что наверняка эта снегириная стайка родом из здешней лесной низинки. Родились, выросли тут и даже в зимнюю стужу наведываются красногрудые пичуги навестить отчий дом. И метель, и мороз им нипочём. Не верите? Приходите. Вместе проверим.

Разбудил

Случилась эта занимательная история июньским полднем. Жарко палило полуденное солнце, и я, заметно подустав от жары, отбиваясь от назойливого комарья и мошкары, шёл неспешным шагом в поисках новых земляничных полянок.

Земляники в тот год уродилось в Подмосковной Мещёре с лихвой: сочная, крупная, душистая ягода так и просилась в лукошко – только не ленись собирать. В тот день я не один час пропадал в лесу, подолгу задерживаясь на найденных земляничниках, покуда не собрал все «смотрящие» на меня ягодки. Постепенно, шаг за шагом, вышел я на полянку, раскинувшуюся в глубине берёзово-елового мелколесья. Полянка небольшая, в ширину всего-то шагов десять будет – за минуту проскочишь. Но раз есть полянка – на ней, знать, и земляничка ждать может. И я, уткнувшись взглядом в лесную подстилку, иду себе, не тороплюсь и внимательно посматриваю – не мелькнёт ли где спелым румянцем желанная ягода-земляничка. Лукошко старательно к себе прижал обеими руками – крепко держу, боюсь растрясти, смять сочную, спелую ягоду.

На поляне растёт ёлочка – я её сразу заметил, – метра два вышиной, пушистая, ладная, света ей хватает, вот и красуется на зависть другим. Густые еловые лапы плотно припали к земле. Не ёлка, а прямо-таки шатёр лесной получился. Уже почти вплотную подошёл я к деревцу – ещё два шага и миную его. И тут случилось то, что я даже предположить не мог. Елка словно ожила: вся заколыхалась, нижние ветви разом кверху поднялись, – словно невидимая пружина сработала, словно внезапный вихрь прошёлся под ними. И вдруг… передо мной, на расстоянии меньше метра, возник кабан. Среднего размера, поджарый, тёмно-бурого окраса, он оказался на моём пути так внезапно, что я даже глазом не успел моргнуть. Острый пресновато-кислый запах кабанятины резко ударил мне в нос.

О том, что кабаны очень осторожные животные, я, конечно же, знал давно. Увидеть вепря в дикой природе большая удача. Эти лесные звери обладают исключительно хорошим слухом и обонянием, чувствуют опасность на очень большом расстоянии и, заподозрив что-либо неладное, всегда стараются бесшумно скрыться с опасного места. А тут такое?!

Я ещё плотнее прижал к своей груди кошёлочку с земляникой, словно опасаясь, как бы кабан не отнял у меня лесное сокровище. В какое-то мгновение мелькнула мысль: окажись я на четвереньках возле этой самой ёлочки, то стоять бы мне сейчас с кабаном, как говорится, нос в нос на расстоянии полушага. Сколько длилась по времени эта нежданно-негаданная встреча, сказать не берусь – у страха глаза велики. Мне показалось, что нескончаемо долго. Я даже успел хорошенько рассмотреть моего кабана. Узкие кабаньи глазки глядели на меня в упор, излучая дикость и жгучий холод дикого зверя. Мысли о том, что кабан может напасть, сбить меня с ног, почему-то не было. Осмысление случившегося пришло позже, а пока я стоял как вкопанный перед лесным зверем. Вепрь первым нарушил наше «противостояние на лесной поляне», развернулся резко на 180 градусов и молниеносно скрылся в еловом подросте березняка. Лишь покачивающиеся упругие еловые ветви напоминали о том, что кто-то нарушил их покой. Кабан скрылся. Я даже не услышал шума удаляющегося зверя – словно он не убежал, а улетел на невидимых крыльях. Минуту-другую я оставался неподвижным: а вдруг этот кабан здесь не один, а затем ради любопытства заглянул под ёлку. А там было самое настоящее кабанье логово. Выстеленное сухим папоротником, травой, оно представляло собой цельную камеру, которую; встревоженный зверь разломил надвое. Видимо, логово служило кабану продолжительное время – пол был плотным, умятым.

Теперь, когда бываю на этой лесной полянке, обхожу ту ёлочку стороной – кто знает, а вдруг вновь кабану сон испорчу? Всякое может быть – лес полон загадок.

Лисья столовая

У всех на слуху известная русская сказка, в которой хитрая лисица старика перехитрила рыбку у него с воза умыкнула да ещё потом посодействовала волку хвост в проруби приморозить, сославшись на то, что сама, мол, морозными лунными ночами хвостом рыбку подлавливает.

Ой да лисица! Сколько хитрости в ней таится! Только сказка сказочкой, но рыжая плутовка действительно ой как охоча до свежей рыбки и сама не прочь порыбачить у проруби в надежде на богатый улов. И иногда ей это удаётся.

Слышал я от старых рыболовов истории о том, что любят лисы посещать ночами свежие лунки, проделанные рыбаками накануне. Если мороз не сильный, то вода в проруби долго не замерзает. А как известно, зимой рыба подо льдом без кислорода сильно бедствует, вот и тянет её на свежий воздух подышать. А лисица тут как тут. Рассказывали любители подлёдного лова, что наблюдали, как лисы всю ночь у лунки дежурили, пытаясь зазевавшуюся рыбёшку подцепить. А иногда рыбаки сами лисиц к своим лункам приваживают – оставят возле рыбью мелочь лисице на прикорм, вот и ходит каждую ночь Патрикеевна за рыбкой, словно сторожит рыбацкую лунку.

Хорошо других послушать, а лучше, конечно, самому своими глазами увидеть. И вот однажды мне такая возможность подвернулась.

Дело было зимой. Решил я погожим деньком сходить на лесную речку. День был солнечным, с лёгким морозцем. Минувшая оттепель уплотнила снег, присыпав его небольшой порошей, и теперь идти по нему на лыжах было одно удовольствие. Вышел я на небольшую безымянную речушку и отправился по её крутому заснеженному берегу в сторону известных мне бобровых плотин. После того как обустроилось на речке бобровое семейство, она стала полноводной – вода подступила под самые кромки берегов, шумит подо, льдом, перебирает потоком над собой ледяные уступы. Снег по берегам истоптан многочисленными заячьими маликами – хорошо жировать в прибрежных березняках-осинниках – много тут сочных побегов. Заходят на речку и куницы – вон парные крупные следочки в куньем нарыске вдоль берега тянутся. А это едва приметная горностаева стёжка – вынырнул зверёк из-под снега, пробежал метр-другой и вновь в снежную колыбель ушёл – мышей выслеживать, а заодно и от хищников – филина да лисицы – спрятаться. А вон и ровненькая цепочка лисьих следов по самому центру речного русла тянется – сошла рыжая с заснеженного берега и побрела вдоль реки. След раннего утра не успел ещё загрубеть на морозце. Шла, видно, не спеша, с толком русло обследовала: сойдёт с центра, потопчется у береговой кромки, потычется носом в снег и опять в дорогу. Не зря, думаю, рыжая тут бродит – какое-то дело замышляет – на ледяном полу ни рябчика зазевавшегося не словишь, ни мышонка не сцапаешь. Посмотрел я вперёд по руслу – а лисий след все по речке тянется, не сворачивает. Прикинул я, что лиса может ещё с километр пройти, а уж потом хочешь – не хочешь, придётся ей выбираться на берег – бобровая плотина дальше дороги не даст.

Задумал я дальше по лисьему следу пройти – может быть, что-нибудь интересное увижу. И не ошибся. Иду осторожно. Пороша лёгкий ход лыжам даёт, лыжня не скрипит, не шуршит. Дошёл до речного изгиба. Слышно уже, как вода шумит на перекатах бобровой плотины. Впереди непролазная черёмуховая поросль жни за что лыжню не пробить по нёй. Направился я с берега вниз к лесу, чтобы черёмуховые заросли обогнуть, и тут наткнулся на лисицу. Увидела меня рыжая – и опрометью в густой ельник. Секунда-две – и нет плутовки, даже ёлки «немые» стоят, ни одна веточка у лисьего следа не шелохнулась. Эх, думаю, подшумел лисицу, а как было бы хорошо подобраться к ней поближе незамеченным. Ну что поделаешь? Лисица – чуткий и осторожный зверь. Вновь взобрался я на береговой отвал и увидел речную вымоину прямо у берега. Снег вокруг весь истоптан лисьими следами, и ещё что-то непонятное чернеет на снегу. Подошёл поближе. Глянул, а это рыбьи останки крупный окунь был больше половины съеден лисицей. Доела бы всего, если бы не моя настырность – помешал куме трапезничать. Надо же, сама рыбину изловила! Вот так лисица! Настоящий рыбак! И как же я сразу не догадался? Ведь лисица обследовала речное русло в поисках проруби. За бобровой плотиной лёд крепче, а перед ней слабее. Нет-нет, а пробьёт вода добрую вымоину. Рыба к проруби тянется. Вот и «рыбачат» лисицы в таких местах. Конечно, не всегда подобная рыбалка приносит желанный успех, но охота есть охота – удачу порой нужно высидеть.

Не стал я больше беспокоить лисицу своим присутствием и поспешил удалиться, точно зная, что спустя некоторое время рыжая обязательно вернётся к оставленному обеду.

После этого случая я ещё несколько раз приходил к обнаруженной мной речной промоине. Она оказалась почти не замерзающей, и каждый раз обнаруживал около неё лисьи следы. «Столовая» работала в полном режиме.

Судьба свела

Ещё с вечера загорелся Сашка отправиться за рябчиками. Не пошёл бы, если бы дождь лил, а тут, как на грех, возьми да и прекратись он к рассвету. Тишина. Только с крыши оземь бьют крупные капли.

Напомнил дождь о себе лишь тогда, когда Сашка к полудню, набродившись вдоволь по лесу, вышел на опушку к заброшенному деревенскому погосту. Тут и загнал его ливень под своды старой сожжённой молнией церкви. Это была единственная возможность укрыться от дождя. Хоть и брала оторопь – в храм да с ружьём, но деваться некуда, и Сашка, сдёрнув с плеча ружейный погон, дабы не задеть стволом о косяк узкого дверного проёма, нырнул в полуподвальный подклет. Ноги, обутые в мягкие резиновые сапоги, твёрдо ступили на груду битого кирпича.

Октябрьский дождь походил на июльский ливень – такой же шумный, плотный. Сашка, сбросив с плеч рюкзак и постелив его на кирпичи, сел, положил на колени ружьё, глянул в глубь подвала и остолбенел – всего в нескольких метрах от него стоял волк. Холодящий душу волчий взгляд цепко держал нежданного гостя.

Стыло заныло Сашкино сердце. Парень крепко, до боли в ладонях, сжал приклад.

«Скорей бы дождь унялся – выход-то из подвала один у моего правого плеча, все остальные кирпичом завалило, пока стены рушились», – подумал Сашка и осторожно посмотрел направо. Дождь хлестал как из ведра.

«А что, если выстрелить?» – неожиданно мелькнула мысль, но он тут же отмёл её: «А вдруг промах? С одностволкой ведь. Если бы не этот проклятущий дождь, миновал бы поле. Ведь немного оставалось до леса».

В сумраке заброшенного церковного подвала волк казался чёрным. Почуяв опасность, зверь попятился назад, ближе к противоположной стене. Густая подвальная мгла размыла силуэт зверя. Лапы волка скребанули камни, несколько из них скатились вниз, по уступу, заваленному ломом.

«А что, если и впрямь выстрелить? – крутилась навязчивая мысль. – Но, если промахнусь, он меня в один прыжок сграбастает. А что он тут делает? И один ли он?»

Сашка не сводил глаз с волка. – «Наверное, так же как и я, прячется от дождя. Или может быть…» – Сашка с опаской осмотрелся по сторонами: – Тихо. Логова тут не может быть. Да и осень. Какое сейчас логово?

Дождь не утихал, расходился всё сильнее и сильнее, словно назло задерживал Сашку в злополучном подвале. С дождём ещё больше схолодало. От старого камня неприятно тянуло сыростью.

«Вот угораздило! Лучше бы отправился берегом старой речки-безымянки, что второпях перемахнул в два шага, когда пробирался в чаще за Барским лугом. Да и рябчика там больше, чем у барсучьих нор», – корил себя Сашка.

Иногда взгляды волка и человека пересекались, и парню казалось, что зверь читает его мысли.

«На лесной тропке-то наверняка бы разминулись – шаг-другой, и листва, хоть и осенняя, скрыла бы. А тут каменный плен для обоих. Да ещё и дождь, как назло, не прекращается. В святую обитель загнал».

Сашкина нога, онемев, подкосилась, выбив каменную мелочь из-под каблука сапога. Волк шарахнулся в сторону, сел, подобно дворовому псу, пристально глядя на охотника.

Сашке казалось, что его прислонили спиной к леднику: холод страха пронизывал всё тело. Это была первая в его жизни встреча с волком, видно, судьба свела – на роду было написано встретиться.

А «волчью доброту» Сашка хорошо знал. Семилетним мальчишкой он остался без матери. Дело зимой было, в самые рождественские морозы. Сашка в тот роковой вечер от окна не отходил, до полуночи мать ждал, да так и уснул, склонившись на подоконник. В ночи, спящий, сильно стонал, видно, сон дурной мучил. А с рассветом пошли с дедом мать искать. Мороз дух захватывал. За полдня окрестное поле исколесили, метр за метром изрезали снеговую гладь, покуда не наткнулись на клок шали, сиротливо торчащий из-под белого снегового покрывала. А вскорости и бездыханное тело обнаружили – под самую метель волки Сашкину мать задрали. Кругом ни следочка – всё метель скрыла.

С оконного проёма вниз в подвал стекала тонким ручейком дождевая вода, наполняя лужу меж каменистых россыпей.

…Как же тогда желал отомстить Сашка волкам! Дед останавливал. Говорил, что ещё не время, молод. Потом душевная боль немного притупилась, зачерствела, словно старая рана, поноет и отпустит. Но, уходя на охоту, Сашка всегда прихватывал с собой пару-тройку волчьих патронов с картечью. Однако встречи так и не было. С тем и вырос Сашка. Закончил школу. Возмужал. Отслужил в армии и вновь вернулся в деревню. Но о волчьей обиде не забывал. Даже на вальдшнепиную тягу картечины брал – глубоко сидела в Сашке мысль о мести волкам. И вот он, случай! Словно судьба свела – остановила в осенний дождь у полуразрушенной церкви, загнала в подвал.

Сашке вспомнилось, как не единожды он слышал от своей бабки рассказ о таинственном часе волка предрассветном времени, когда на всё живое наваливается крепкий сон и только волки в это время рыщут в поисках жертвы. И тогда Сашке казалось, что в этот загадочный час весь лес полон волков, стоит зайти за околицу – и вот она, волчья стая…

Крапивник, бурая малая пичуга, шустро прошмыгнув мимо Сашки, присел на каменистый развал, но, заметив человека, быстро выпорхнул наружу.

…Дождь прекращался. Стук капель затихал с каждой минутой. Несмелый солнечный луч, едва скользнув по земле, робко, наспех, проник в оконце церковного подклета и вновь пропал, прикрытый пеленой облаков. В старой, поломанной ветрами ветле, что росла неподалёку от храма, «замяукала» сойка.

– Пора бы и на свет божий, – пробормотал Сашка и, встав на ноги, сделал шаг к выходу. Поднялся и волк, глянул на Сашку и, поймав, его взгляд, отвернулся.

На близкой опушке застрекотали сороки, заметались по голым берёзовым кронам. Сорочья трескотня словно привела в чувство случайных соседей. Волк внимательно, следил за каждым движением человека, впрочем, как и Сашка, который не решался повернуться к зверю спиной. Казалось, что может быть проще? Один выстрел давно бы уже решил весь исход встречи, развёл бы прочь давних врагов. Но в нём ли смысл, в выстреле ли? Сашкину мысль словно понимал и волк. Его судьба в этот дождливый осенний день была в руках человека. Пусть и не причастен он был к той давней кровавой январской ночи, а всё одно – рода-племени волчьего. А в стае закон простой – один за всех и все за одного. И зверь смиренно ждал своей участи.

Как ни странно, чувство мести не одолевало Сашку, наоборот, в душе зияла глубокая пустота. Волк стоял беспомощный, беззащитный и, может быть, точно так же, как в первые минуты встречи с Сашкой, бил его озноб от страха перед человеком. «Чем могла бы закончиться эта встреча, окажись он в лесу без ружья?» – мелькнуло в голове у Сашки, и на мгновение в памяти воскресло лицо матери – доброе, светлое, каким он видел его в последний раз, когда провожал её тем морозным вечером, из дому.

Давно закончился дождь. Просветлевшее от туч небо радовало глаз.

Сашка резким движением развернулся и шагнул наружу. Отошёл в сторону к ветле под её полуголую крону. Через мгновение в зияющем проёме показалась волчья голова. Взгляды волка и человека встретились вновь: испуганный и настороженный взгляд лесного зверя и отрешённый взгляд человека. Волк не медля, одним прыжком выскочил из церковного подвала и резко на махах пошёл в сторону леса, а Сашка долго смотрел вслед удаляющемуся зверю, пока тот не скрылся в молодом березняке.