Текст книги "Хорюшка"

Автор книги: Олег Трушин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Трушин Олег Дмитриевич
Хорюшка

Листая книгу природы

Несколько лет тому назад я познакомился с рассказами Олега Дмитриевича Трушина, которые произвели на меня самое отрадное впечатление. И сейчас, читая новый цикл рассказов, я получаю истинное удовольствие от точных, прописанных во всех деталях и в то же время столь поэтичных зарисовок жизни природы. Читаю и дивлюсь тому, сколь неисчерпаема эта тема. Казалось бы, столько писателей, и в их числе мой отец Г. А. Скребицкий, описывали и наступление весны, и вальдшнепиную тягу, и первую порошу с выгравированными на ней заячьими следами. Да и сам Олег Дмитриевич публикует уже не первый сборник рассказов оприроде. И всё же нет ощущения, что я уже это где-то читал, что сколько, мол, можно писать об одном и том же? Нет его, и это удивительно!

Думаю, дело в том, что, сколько бы раз человек ни входил в лес или ни садился за вёсла, сколько бы раз он ни стоял вечером в камышах на берегу реки или ни встречал рассвет в лесу, картины эти не приедаются, не перестают волновать его. Конечно, бывает, что чувства, порождённые ими, как любые чувства, порой притупляются, начинают придрёмывать, но и тогда «лесной шум» будит их.

Разумеется, дело не только в самой природе, но и в умении описывать её, давать возможность читателю самому ощутить запах весеннего леса и побывать на самой настоящей беличьей свадьбе, рассказать о том, как «страшны» по весне зайцы и поведать о проказах дятла у скворечника.

Чувствуешь, что автор сам очарован этими простыми эпизодами жизни природы и ему удаётся передать это очарование читателю.

Читая рассказы Олега Трушина, начинаешь хорошо понимать, насколько автор любит живую, дикую природу, скрытую от человеческого взора. Произведения автора изысканны по стилистике, чего стоит лишь одна повесть о жизни лесного хоря «Хорюшка». Олег Дмитриевич рассказывал мне до того, как эта замечательная повесть появилась на свет, как он целое десятилетие наблюдал за жизнью хоря в дикой природе в любое время года. Или, например, рассказ «За обедом не зевай!». Вот он, истинный театр природы!

Кстати, о театре. Вспоминаю свой разговор с одним знакомым старичком, дядей Костей, жившим в деревне под Угличем и лишь изредка наведывавшимся в Москву. Я спросил его однажды: не скучно ли ему в деревне, не тянет ли в город? – всё же там кино, театры и вообще…

– А что театр, – ответил он мне. – Я вот вчера рано утром на крыльцо вышел, а на полянке тетерева токуют: бегают, дерутся, кричат, как разбойники. А один подлетел и вон на ту перекладину сел. Какой ещё нужен театр?!

Рассказы Олега Трушина не только о природе. Они о взаимоотношениях человека и дикой природы. В некоторых из них поведение наших «братьев меньших» является как бы метафорой многих человеческих проблем.

Можно ещё много писать о рассказах Олега Трушина, потому что у всякого человека, неравнодушного к природе, они неизменно вызывают личные воспоминания, переживания и ассоциации. Но пора остановиться и дать возможность читателю открыть для себя этого изумительного автора, и я точно знаю, прочитав единожды произведения Олега Трушина, захочется их перечитывать ещё и ещё. Они дарят добро людям.

Владимир Георгиевич Скребицкий,

член-корреспондент РАН, профессор биологического факультета МГУ, член Союза писателей России.

ХОРЮШКА
Повесть-быль о жизни хоря

ПОГРОМ

Всё обнаружилось поутру. С рассветом дед Спиридон заподозрил неладное – курятник молчал. Бывало, ещё рассвет как следует не разольётся, а куриный двор уж весь на ногах. Куры – народец вольный. Дверка курятника никогда не закрывалась – потому куры чуть свет уже были во дворе.

А вставать деду Спиридону ух как не хотелось! Выбила из колеи поленница дров, которую пришлось укладывать до самого позднего вечера. Спиридон, через силу поднявшись с кровати, с горем пополам добрался до вышки – холодной придомовой постройки, где стояла бочка с пшеном и, прихватив ковшом ядрицы, высыпал её через форточку во двор.

Тишина. Кур не было. Что за чертовщина? Спиридон, не понимая происходящего, вернулся в дом и стал одеваться. Наскоро подвязав штаны и натянув рубаху, на крыльце горницы сунув ноги в тяжёлые чуни, вышел во двор. За забором прокричал соседский петух, словно подзадоривая Спиридона поспешать в курятник. Чувствуя неладное, Спиридон осторожно открыл дверь птичника – десяток кур и петух с перекушенными горлами были беспорядочно разбросаны по бревенчатой катанке пола.

– Что такое? – едва вымолвил Спиридон, чувствуя, как слабеют ноги от постигшего несчастья.

Выйдя из курятника, он осмотрелся по сторонам. На присаде скворечника суетилась горихвостка. Пара соседских уток, пробравшись на Спиридонову пашню, копошилась в грязевой меже. Спиридон обошёл курятник, заглянул за заднюю стену, что примыкает к самому заборному горбылю, и, не найдя ничего подозрительного, вновь заглянул внутрь птичника. Причина злодеяния была одна – хорёк.

– Как пить дать хорёк! – повторил вслух свою мысль дед Спиридон. – Откуда ему тут взяться?

Спиридон взял в амбаре кошёлку-сенницу и, едва сдерживая слёзы, покидал в неё загубленных кур. Куры для старика были единственным утешением в хозяйстве.

Уже к полудню вся деревня знала, что хорёк порешил у Спиридона весь курятник. Жалели старика и обещали: как только появятся цыплята, дать ему на развод.

В СТАРОМ ЛОГЕ

Весна в тот год не радовала – кисла от проливных дождей и никак не могла набрать силу. Уже во второй половине февраля тепло погнало прочь снега. Но говорили в деревне, что не ко времени всё это. Полая водица подняла реки и озёра. На полях выбились на свет озимые. В середине марта на реках можно было поднять на крыло вернувшихся с зимовки уток, а на лесных болотинах, там, где лес сходился с топью, уже во всю мощь гремели глухариные тока. Но что-то в природе не заладилось, и весна отошла в сторону, отступила с теплом и погожими деньками. Захмурилось небо, посыпая землю снеговой сырью, забивая холодом народившуюся весну.

Там, где русло реки поднимала старая бобровая плотина, под корнями старого елового выверта в брошенной лисьей норе у молодой хорюшки родились детёныши. Они родились в тот день, когда в лесном овраге столетнего соснового бора зацвела фиолетовыми колокольчиками таинственная сон-трава.

После того как в лесу сошёл снег, хорюшка стала искать место для гнезда. Приглянулась прошлогодняя куча хвороста, оставленная лесорубами на самой окраине вырубки. Высокая, плотная, сухая – даже самый сильный дождь не мог пробить тщательно уложенные одна к одной молодые берёзки. Только однажды приехали на вырубку лесозаготовители, развели большой костёр и сожгли весь порубанный с осени ветляк. Хорюшка едва выскочила из-под самых колёс машины, незамеченной метнулась в сторону, туда, где не было людей, и скрылась в молодой можжевеловой поросли. Затаилась в ломе и ещё долго слушала гул машин, людские голоса и чувствовала едкий запах дыма костра, уничтожившего её дом.

Нужно было искать новое убежище. Пробираясь по берегу лесной речки, она набрела на старую, заброшенную лисью нору, вырытую под корневищем упавшей ели. Хорюшка долго осторожничала, не решаясь заглянуть в глубь норы, кружила вокруг неё, отходила далеко в сторону, примечала – нет ли поблизости лисьего следа. И только после того, как определила, что нора пуста, смело юркнула в неё. Глубокая с отнорком, она понравилась хорюшке. Некстати было только одно – близость бобровой плотины, из-за которой в округе стоял сильный шум.

В ельнике всполошно перепархивали рябчики. На старой сушине выстукивал дробь дятел. Глухарка, шумно захлопав крыльями, села на вершину ёлки, что росла поблизости от лисьей норы.

Однажды хорюшка услышала, как возле норы остановились люди. Они долго о чём-то разговаривали, стучали по упавшему дереву, а потом ушли речной бровкой в сторону деревни. Хорюшка хорошо знала эту деревню, давно привыкла к ней и даже наведывалась туда в поисках пропитания. В этой деревне она сама появилась на свет – в глубине поленницы дров, где мать хорюшки и выстроила себе гнездо. В окрестностях деревни прошло её время знакомства с окружающим миром. Тогда семья хорей жила в полуразрушенном погребе сарая, что стоял на отшибе одного из домов. В деревне не нужно было думать о еде – она всегда была рядом. Деревенские хлева в любое время года привлекали к себе мышей, и там можно было хорошо на них поохотиться. Отпугивали лишь дворовые собаки да кошки – конкуренты в мышиной охоте. А если повезёт, то можно было наткнуться и на доёнку – миску с высокими краями, – на дне которой всегда оставалось немного сытного козьего молока. Хорюшка чаще всего заглядывала в хлев дома на самой окраине улицы, пробираясь туда через выпиленный кошачий лаз. Случалось, что, наохотившись, хорюшка оставалась на днёвку на сеновале – чердак хлева был всегда плотно набит под самую кровлю терпко пахнущим сеном. Устраивалась, свернувшись калачиком, где-нибудь в глубине сеновала и там отдыхала, а хозяева дома и не подозревали, что живут по соседству с хорем.

Родилась хорюшка не такой масти, как все её братья и сестры, чёрно-бурые, а рыжей, словно палый осенний лист. Окрасом она резко выделялась среди своих сородичей и порой получала от них довольно крепкую трёпку за то, что не уродилась, как все. Хотя среди всех них рыжуха была самой проворной, неотступно следовала за матерью при переходах и первой из всех принесла в семью добычу – огромную домовую крысу. Но время взросления осталось давно позади, и теперь у хорюшки у самой были детёныши, которых нужно было выхаживать.

Хорюшка была заботливой матерью для слепых, покрытых белёсым пушком, беспомощных малышей. В первые часы мать-хорюшка долго не покидала их, вылизывала, укрывала тёплым пухом, ложилась рядом, подставляя соски, полные жирного молока. Насосавшись, малыши затихали, свернувшись в комочки, а хорюшка, если не уходила на охоту, снова ложилась рядом и согревала детёнышей своим теплом.

В тот вечер хорюшка накормила детёнышей и отправилась в соседнюю деревню за мышами. Их там было много. Но, заслышав собачий лай на самом краю деревни, она изменила свой маршрут и, перебежав берёзовую опушку, свернула в центре деревни к домам. Деревня спала. Было за полночь. Хорюшка в несколько прыжков перемахнула свежевспаханный огород и очутилась во дворе Спиридонова дома, где наткнулась на курятник. Запах кур взбудоражил хорюшку. Но как пробраться внутрь? Кругом стены. И тут она обнаружила небольшую дверцу – открытый куриный лаз.

Первым на зуб хорюшки попался петух, что сидел на самой нижней перекладине насеста. Шумно захлопав крыльями в предсмертной агонии, он потревожил курятник. Куриное волнение, прокатившееся по птичнику, едва прекратившись, вспыхнуло вновь, после того как одна за другой стали валиться с насеста приконченные рябушки. Хорюшка хладнокровно, повинуясь природному инстинкту, извела всех хозяйских кур и, только когда поняла, что курятник пуст, выскочила на улицу. Она попыталась одну из куриц вытащить наружу, да не смогла – так и бросила у самого входа.

Полночь окутала деревню тишиной. В окнах дома хозяина, не подозревающего о своей беде, было темно. На окраине деревни неожиданно заскулила собака. Хорюшка замерла. Свежий запах крови и дичи не оставлял её, и она хотела, было, вернуться назад в курятник, но остановилась – в доме, что стоял напротив, что-то загремело. Хорюшка отпрянула назад и, сбивая комья земли свежей пашни, пересекла огороды, протиснулась через частокол и устремилась к лесу. В старой ветле, что росла у края пруда, не умолкая, щебетал соловей, громкоголосым хором урчали лягушки, а в глубине поля, чувствуя приближение рассвета, несколько раз чуфыкнул тетерев-токовик.

Поймав по пути пару полёвок, хорюшка благополучно добралась до лесной опушки. У самой кромки леса остановилась, привстала на задние лапы и так, вытянувшись столбиком, ещё некоторое время смотрела вдаль, где в сумраке ночи осталась деревня и порешённый ею птичник.

КАБАНЫ ПОМОГЛИ…

Однажды, после очередной охоты, хорюшка подошла к норе ещё в полной темноте. До рассвета оставалось совсем недолго. Шумным всплеском плюхнулся в воду бобр и, резко ударив хвостом, ушёл под воду. Хорюшка остановилась. Такие всплески на реке ей были хорошо знакомы – близкое соседство с бобрами научило её не бояться этих речных плотников. Но что потревожило бобра? На вершине изломанной ветром сушины, не унимаясь, забивая лягушачий хор, пел лесной конёк.

Хорюшка запрыгнула на кряж поваленного дерева, пробежала по стволу до комля и, прильнув к выворотню, замерла: по берегу речки, внимательно обследуя каждый бочажок, семенила лисица. Вот она остановилась возле полусгнившего пня и принялась что-то выкапывать, выгрызая едва державшуюся на пне труху. Хорюшке хорошо было видно, как работала лисица. Но вскоре, не добившись нужного, лисица бросила изломанный пень и направилась прямо к норе, в которой хорюшка оставила своих слепых детёнышей. Неравные силы не позволяли хорюшке вступить в схватку. Надежды на то, что лисица отвернёт в сторону от норы, не было. Лиса, осторожно переступая, стала приближаться к еловому выверту. Почуяв запах близкой добычи, лисица просунула морду в нору. И не известно, чем бы закончилась эта встреча, если бы семья кабанов, вышедшая из ельника прямо к бобровой плотине, не испугала лисицу. Шум приближающегося кабаньего стада заставил лисицу быстро уйти, и она, «выпрямив» свою тропу, подалась в сторону горельника. А кабаны, потоптавшись на сырой болотине, перешли речку по бобровой плотине, и ещё долго доносился до слуха хорюшки шум удаляющейся кабаньей семьи, спасшей своим неожиданным появлением её детёнышей.

Ещё с полчаса хорюшка оставалась на еловом комле, опасаясь, что вновь вернётся лисица. Лес уже подёрнулся предрассветными сумерками. Исподволь, словно нехотя, просыпался новый день. Утренняя прохлада с речной сыростью потянулась над лесной поймой. Запах калужницы, первого разнотравья, витал в утреннем воздухе. Лес оживал птичьим щебетом, который нарастал с каждой минутой. В глубине леса ворковал дикий голубь, а с дальних лугов сплошным гулом доносилось тетеревиное токование.

Хорюшка спрыгнула вниз и скрылась в норе.

НОВЫЙ ДОМ

Та тревожная ночь, когда всё семейство хорюшки чуть не погибло в зубах лисицы, заставила определиться с тем, чтобы поменять дом. Лисица могла вернуться. Тут уже не будет спокойно. После того как страшный капкан оборвал жизнь её самца – матёрого хоря, жизнь хорюшки стала намного сложней. Случилась та беда под самый Егорий тёплый – в пору первых майских соловьёв. Подстерёг капкан на курином лазу дружка, перебив ему обе передние лапы. До самого утра промучился хорь в железных тисках, пытаясь вырваться, покуда силы не покинули его, а поутру вышедший во двор человек окончил страдания зверька, добив поленом обессилевшее животное.

Дольше суток ждала хорюшка своего друга. Не дождалась. И на следующую ночь голод выгнал её на охоту. В придорожной канаве, сильно измокнув, наловила с пяток загулявших жаб. Это уж потом осмелела – стала оставлять своих щенят одних и уходить на охоту далеко от дома. И вот теперь новое испытание.

Это был особенный день в жизни хорюшки. В светлое время суток она всегда отлёживалась, пережидая опасности дня, а с наступлением сумерек выходила на охоту. Встреча с лисицей у норы, где находились детёныши, теперь требовала поступить иначе. До полудня хорюшка была в норе. Она хорошо слышала, как мимо прошли люди, наверное, охотники или грибники – в самой поре были сморчки со строчками. Она слышала, как валежину, под которой находилась нора, перешёл лось – от ударов крепких копыт о землю сверху посыпались комья. Пока хорюшка дремала в норе, на поваленной ели отобедала белка: потом обнаружила хорюшка на стволе упавшего дерева добрую кучку коричневых чешуек и остовы объеденных шишек, от которых пахло смолой.

Но настал час, когда хорюшка осторожно высунулась из норы. От яркого света слепило глаза. Лес шумел весенним днем. Пара крякв, крутанувшись над бобровой плотиной, спланировала по руслу и, присев на воду, пустила по зеркальной глади ровные волны.

Хорюшка плотно прильнула к земле и навострила всё своё внимание на утиную пару. Утки вольготно плавали в заводи, зычно крякали, плескались в воде, чавкали ночами речную водицу, добывая себе пишу. Но в какое-то мгновение кряквы, то ли почуяв неладное, то ли просто решив перекочевать на новое место, разбивая водную гладь, поднялись на крыло и, ловко лавируя между прибрежными ольхами, скрылись за излучиной реки. Вездесущая зарянка перелетела речку и присела на изломанные сучья черёмухи, но, заметив хорюшку, удалилась прочь. По лесной дороге, что тянулась совсем близко, пересекая реку в самом узком месте, там, где когда-то были положены мелиоративные бетонные трубы, прошли люди.

Хорюшка, переждав, когда смолкнут людские голоса, осторожно подошла к руслу реки, перешла его по стволу поваленной бобрами ольхи на противоположную сторону. Прибрежный ельник сменился молодым борком, пол которого густо порос нежным мхом ягелем. Бор был чистым, без валежника, и хорюшка, боясь быть замеченной, решила миновать его бровкой, обходя стороной голые и далеко просматривающиеся участки. Перемахнув через лесной овраг, хорюшка выскочила на крутой вал, с левой части которого у, противопожарного просека зияли чёрными провалами барсучьи норы. Их было много. Большие и малые. Вырыты они были на ровном месте и уходили глубокими туннелями под массивные комли сосен, оголяя кое-где грубые корневища деревьев.

Хорюшка, обойдя барсучьи норы кругом, поняла, что они жилые. Шаг за шагом хорюшка приближалась к ним, оценивая обстановку. День уже клонился к закату. Над бором, тревожно окая, пролетела глухарка. Вокруг нор было чисто, а возле одной, вырытой у самой огромной сосны, на яром песке виднелись чёткие отпечатки барсучьих лап. Хорюшка вновь обежала подземный лабиринт и заглянула в самый дальний отнорок. Там было сухо и уютно. Соединённый с основной норой, отнорок имел ещё и хорошую изолированную пещерку. Оставалось лишь устроить в ней гнездо, выстлав сухой травой и мхом, и перенести щенят из лисьей норы.

Вечерняя заря отгорала. На лес опускались сумерки. В бору ухнула первая разбуженная ночью неясыть, и, вторя ей, где-то далеко у самой речки отозвалась другая. На некоторое время установилась тишина. Вскоре перекличка неясытей вновь повторилась. Протянул невидимый вальдшнеп.

Когда густая темнота сошла на лес, хорюшка крепко ухватила за загривок первого щенка и направилась к барсучьим норам. К полуночи в отнорке уже копошились оба детёныша, беспомощно перебирая лапками в сухой подстилке. А когда в лесу в предрассветный час отметился лесной конёк, то всё семейство хорей уже сладко почивало в новом убежище. Уставшая от забот, хорюшка свернулась возле малышей и заснула крепким сном.

ГОРЬКОЕ ПРЕДЗИМЬЕ

С барсуком, который жил в главной норе, хорюшка познакомилась уже на следующий вечер – столкнулась с ним нос к носу на общей тропе, что вела в тальниковый лог соснового бора. Они долго с осторожностью наблюдали друг за другом. Хорюшка, замерев у погнутого снегом можжевелового куста, неотрывно смотрела, как огромный барсук терпеливо обследовал тропу, где она только что прошла, тыкался узким носом в лесную подстилку, тревожно фыркал и, подняв голову, внимательно изучал окружающий его мир, словно старался во что бы то ни стало увидеть нежданного гостя, нарушившего его покой.

С той поры, как хорюшка переселилась в отнорок барсучьего дома, потекли для неё спокойные дни. Щенки росли, крепли. Уже часто, не отставая от матери, опережая друг друга, они табунком следовали на лесную речушку, где проводили долгое время, забавляясь ловлей зазевавшихся лягушек и водяных крыс. Когда мать уходила на охоту, детёныши, повинуясь инстинкту самосохранения, почти всегда оставались в норе и, не нарушая тишины, терпеливо ждали мать. Однажды выскочив из норы, когда хорюшка отсутствовала, они едва не стали заложниками своей беспечности, и только природная ловкость и сноровка помогли им избежать острых когтей филина, неожиданно налетевшего на них у самой норы. После того случая их вылазки из норы стали куда осторожнее. Приостановившись у самого выхода, едва высунув носы, «читая» окружающую обстановку, хорята изучали то, что их могло ждать за порогом убежища и, только убедившись, что нет врагов, выбегали наружу.

Соседство со старым одиноким барсуком, которого они частенько видели в тальниковом логе, нисколько не тревожило. Скорее, наоборот. Это соседство было спокойным. Барсук не беспокоил семейство хорей. Лишь однажды он приблизился к отнорку, занятому хорями, боязливо заглянул в глубь норы, потоптался у её выхода, обнюхал мох и ушёл прочь.

С наступлением сумерек соседи выходили из своих нор и удалялись в ночь по своим, только им известным делам, – у каждого была своя тропа. Случалось, что встретятся на лесном пути, отпрянут в стороны, постоят, словно в оцепенении, и, пятясь друг от друга, разойдутся себе восвояси.

…В суете пролетели короткие летние месяцы. Осень подкрадывалась исподволь, потихоньку наступала. Потянулись на юг журавлиные караваны – знать, холода зимы не за горами.

После двух первых ночных заморозков, словно торопясь на покой, золотым дождём полетела с осин и берёз листва. В воздухе запахло прелью и сыростью. Заметно короче стали дни и длиннее ночи. Теперь хорюшка возвращалась с охоты в полной темноте до третьих петухов. В светлое время суток она старалась вообще не покидать норы. Осенний лес был полон тревог. Охотники, грибники да ягодники – частенько слышала она днём людские голоса. Недалеко от барсучьих нор был хороший брусничник, который тянулся по всему краю бора до самой низины, где начинался густой ельник. Этот брусничник никогда не пустовал – как только нарождались первые спелые ягоды, любители брусники всегда были тух, как тут. Глухари рябчики постоянно гостили на ягоднике, и случалось, что нет-нет, да какой-нибудь рябец, потерявший осторожность, попадал на обед к хорюшке и её семейству.

Лес, конечно же, приносил пропитание, но по-прежнему основным местом охоты для хорюшки продолжала оставаться родная деревня. Почти каждую ночь с наступлением густых сумерек отправлялась хорюшка в деревню. Всегда подходила со стороны поля, где ещё до полной темноты успевала навестить в поисках разжиревших полёвок старые скирды соломы, что стояли на окраине деревни, и только после этого бежала к избам.

Жизнь научила хорюшку быть осторожной, и она никогда не приходила за одну ночь в один и тот же двор дважды. Обойдя деревенские дворы, она спокойно уходила в лес.

Однажды, после того, как она извела целый курятник, с ней едва не случилась беда. Хорюшка чуть не поплатилась своей жизнью: на следующую ночь, вновь сунувшись к тому самому курятнику, лишь случайно не угодила в канкан, поставленный дедом Спиридоном аккурат на том месте в проломе старого заборного горбыля, где всегда любила проскальзывать хорюшка, следуя в амбарное подполье Спиридонова дома, в котором охота на мышей не составляла большого труда. Судьба пощадила её в тот раз – пружина капкана сработала не вовремя, и лязг стальных челюстей лишь сильно напугал хорюшку. Она молнией отскочила от опасного, места и поспешила удалиться со злополучного двора. После этого случая, едва не стоившего ей жизни, хорюшка перестала наведываться в этот дом, обходила его стороной и всё чаще заглядывала на сенник, что стоял на самом отшибе. Там было намного спокойнее и всегда можно было поживиться мышью или пристроившейся на ночлег пичужкой.

Куриный разбой в доме деда Спиридона наделал в деревне много шума. Хозяйки стали крепко-накрепко запирать дверки куриных лазов, боясь, что в них проберётся хорь. Хорюшка иногда подходила к таким наглухо закрытым дверцам, тоскливо втягивала в себя дух близкой добычи, но ничего поделать не могла – ходу в курятник не было.

Подросшие щенки уже частенько увязывались за матерью. Тот мир, что давал кров и пишу, был ещё плохо знаком им, и малейшая оплошность грозила бедой. Порой, чтобы не рисковать детьми, хорюшка всю ночь охотилась вместе с ними в поле на старых соломенных скирдах. Тут тоже можно было нарваться на филина или лисицу, но всё равно в деревне было опасней.

В первый месяц зимы в семью хорей пришла беда. Стояло бесснежное предзимье. Природа ждала снега, а его всё не было. В самую эту пору и набрёл на барсучьи норы человек. Набрёл случайно. Определил, что почём, и ушёл восвояси. А через несколько дней вернулся и выставил капканы у отнорков, где были видны звериные выходы.

В тот день, когда человек ставил капканы, семья хорей ещё с ночи осталась на скирдах за деревней, где, нажировавшись, залегла на лёжку. К барсучьим норам они вернулись лишь к следующему вечеру. Пропустив вперёд щенят, мать спокойным нарыском шла несколько позади.

Лязг стали капкана, жалобный визг детёныша застали её врасплох. Хорюшка резким движением метнулась за огромный можжевеловый куст и лишь спустя какое-то время решила приблизиться к норе. Стальной капкан перехватил щенка пополам, не оставив никакого шанса вырваться из смертельного плена. Хорюшка, боясь заходить в нору, отбежала в сторону. Осмотрелась. Запах свежей крови резал нюх.

Второй детёныш, успел проскочить в нору, но, сильно испугавшись, затаился.

Над лесом народился молодой месяц. Высыпали звёзды, и в морозном воздухе тянуло сыростью. Лось остановился рядом с барсучьими норами. Над бором пролетела ночная птица, заставив хорюшку быстро скрыться в норе. Сосед барсук вовсе не подозревал о случившейся трагедии в семье хорей – зима заставила уйти его в спячку на долгие холодные месяцы. А по весне, проснувшись от талых вод, он уже не увидел рядом своих соседей. Они ушли.

У СПИРИДОНА «ПОД БОКОМ»

Первый снег выпал в ночь. Ещё с вечера сильно заморозило, а в полночь посыпались первые робкие снежинки, разыгравшиеся к рассвету в настоящую пургу. Снег шёл весь следующий день. Первая пороша – мёртвая. Пугаются лесные обитатели первого снега, не хотят оставлять на нём печатный следок. Так может длиться день-другой, а уж потом одно дело – голод из убежища выгонит.

Только на четвёртый день решила выйти на свет хорюшка. Теперь её домом был старый, прогнивший погреб крайнего деревенского дома. Он стоял в заброшенном яблоневом саду с провалившейся местами крышей, с просевшей и уже давно не открывавшейся дверью. В доме, при котором был вырыт этот погреб, уже давно никто не жил. Развалившийся на стороны еловый частокол зарос травой, оголив со всех сторон брошенную усадьбу. Если осенью в старый сад заглядывали местные жители, чтобы подсобрать паданку, то зимой здесь дарило полное спокойствие.

Хорюшка после того, как у барсучьих нор её настигла беда, перебралась сюда с оставшимся детёнышем, который был ещё всё при ней. Она не знала, что тот, кто погубил её детёныша, был тот самый дед Спиридон, чьих пеструшек она перегрызла. Ах если бы ей было это ведомо, то, наверное, она отомстила бы, не прошла мимо дремлющего в ночи курятника деда Спиридона с новыми жильцами.

Инстинкт самосохранения подсказывал хорюшке искать убежище рядом с человеком. И она нашла тот самый полусгнивший погреб на краю деревни.

Выпавший снег был хорюшке не в помощь – печатал слёд. А это опасно. Ведь жила она теперь по соседству с людьми. Снег выдавал место её убежища. Перед тем как юркнуть в лаз, хорюшка уходила в поле, а уж потом, свернув на наезженную лесовозами колею, что проходила рядом с заброшенным домом, скрывалась в старом погребе.

Чтобы как можно меньше привлекать к себе внимания, хорюшка больше времени проводила на сенниках, вылавливая полёвок, и лишь изредка заглядывала во дворы поживиться разжиревшими на хозяйских отрубях мышами.

Однажды хорюшка всё-таки забежала во двор деда Спиридона. Она долго таилась за углом рубленого курятника, ощущая близость добычи, но нарушить ночное спокойствие несушек так и не отважилась. Взматеревший щенок, неотступно следуя рядом с матерью, попытался первым подобраться к дверце-лазу в курятник, но получил болезненный укус в загривок и больше не решался опережать мать. Хорюшка чуяла, что, расправься она с пеструшками, сразу по всей деревне вновь потечёт молва о хорьковых проделках.

Иногда хорюшка вместе с детёнышем пробирались через продувное отверстие нижнего домового венца, а там через подпол по кошачьей прорубке-лазу проникали в хлев одного из домов и, найдя там козью доёнку-миску с остатками терпкого пахучего молока, жадно припадали к питью, не обращая внимания на испуганных коз и овец, сторожко сбившихся от непрошеных гостей в угол. Затем хорюшка поднималась на дворовое сушило и, отловив там пару-тройку мышей, уходила восвояси.

А дед Спиридон, как старый охотник, не единожды примечал на снегу возле своего дома отпечатки хорьковых двучеток. Видел их у курятника, у крытого двора и на ланке – меже, разделяющей два соседствующих дома, у бани. Беспокоился. Ещё и года не прошло, как хорь порезал весь Спиридонов курятник. Едва успокоившись, Спиридон вновь почувствовал беду. Засуетился. Решил курятник капканами обложить. Хорюшка, словно догадалась о подвохе, подготовленном дедом Спиридоном, не шла к тем местам, где стояли капканы. А деду Спиридону каждое утро попадались на глаза следы хорьков. И невдомёк ему было, что хорь давно раскусил его подвох и сторонится курятника. Спиридон ещё старательней присыпал капканы мелким снежком, тщательно маскируя. Но капканы оставались пустыми, а хорчиные следы стали появляться во дворе деда Спиридона с завидным постоянством.

И ПРИШЛА ВЕСНА…

Зима подходила к концу. Солнце стало дольше задерживаться на небосводе, а в середине дня на припекаемой солнечными лучами стороне крыш начинала играть дружная капель. Суетилось возле домов беспокойное сорочьё, чувствуя близость весеннего тепла. В поле всё чаще слышался лисий лай – начиналась пора гона. В солнечный полдень с окраины поля слышалось тетеревиное бормотание – это косачи, наклевавшись берёзовых почек и разморясь на солнцепёке, начинали токовать.

Дед Спиридон, выходя на крыльцо в полдень, хорошо слышал тетеревиное бормотание, радовался наступлению весны.

Хорюшка по-прежнему жила в старом, заброшенном погребе, ходила в деревню на поиски пропитания и уже совсем не боялась двора деда Спиридона. Её детёныш – уже совсем взматеревший хорь – всё чаще стал уходить от матери, а с наступлением весеннего тепла пропал вовсе. В жизни хорьков наступал особый период – время свадеб.

Однажды хорюшка, возвращаясь с охоты, набрела с краю деревни на следы матёрого хоря. Прошлась по ним в сторону леса и вернулась. Потом она ещё несколько раз встречала следы этого зверя вблизи деревни, и вот однажды, выйдя мартовской лунной ночью из своего убежища, она встретилась с ним на деревенском гумне. Это был крупный хорь-самец. Он явно был пришлым. Они долго кружили у силосной ямы, заигрывая друг с другом. Уже на востоке появилась белёсая полоса близящегося рассвета, и где-то в глубине деревни ржаво проскрипел колодезный журавль. Нужно было уходить на днёвку. Хорюшка торопливо пошла полем. Самец-хорь не отставал и вскоре, миновав лесовозную колею у крайнего дома, они скрылись в глубине старого погреба.