Текст книги "Беспокойный отпуск (СИ)"

Автор книги: Олег Будилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Будилов Олег Юрьевич
Беспокойный отпуск

В город Н… я вернулся в середине сентября. Точная дата стерлась из моей памяти, может быть 13-го или пятнадцатого. Когда я уезжал из Петербурга бабье лето уже закончилось, зарядили нудные серые дожди, а здесь стояла настоящая золотая осень, светило солнце и пахло свежестью. Я спустился на перрон и зашагал к зданию вокзала. За последние 15 лет он почти не изменился, только еще больше облупилась краска и потемнела крыша, а стоящий возле билетных касс бесплатный туалет, покосился и совсем врос в землю. Под вывеской с названием станции, на деревянных ящиках, сидели торговки семечками и громко обсуждали местные новости, рядом на лавке спал неопрятного вида мужичок. Пахло дегтем, прелой листвой и лесом, сразу за вокзалом начинался густой ельник. Я спустился с платформы и зашагал к остановке автобуса. На привокзальной площади было пусто. Возле продуктового магазина два маргинала пили вино, а вокруг неработающего фонтана бегали малыши и играли в пятнашки. Расписание автобусов было криво залеплено бумажкой, на которой красным фломастером кто-то вывел: «Отдых круглосуточно. Ольга». Ниже был указан телефон, но последние цифры успели оторвать.

Рядом с остановкой стоял облезлый одноэтажный торговый павильон. Почти все секции были закрыты и на витринах красовались вывески: «Сдается в аренду», только в середине павильона торговали банными принадлежностями и пивом, а в самом конце мигала вывеска какого-то кафе. Туда я и направился. Дни стояли теплые, поэтому двери в магазинах и заведениях держали открытыми. Я оказался в маленьком зале на четыре столика. За низким прилавком стояла дородная тетка в грязно-белом фартуке и вытирала руки маленьким махровым полотенцем. На витрине лежали бутерброды с засохшим сыром и обветренной селедкой, стояли соки и минеральная вода, а у стены, за спиной продавщицы, громоздились бутылки с водкой и коньяком.

– Добрый день! Кофе наливаете? – спросил я.

– Наливаем, – бойко ответила толстуха, – с молоком или без?

– Без молока, но с сахаром.

Продавщица хмыкнула, достала откуда-то снизу, из-под стойки, белую чашку с блюдцем, бросила в нее ложку растворимого кофе, кусочек сахара и налила из чайника кипяток.

– Только что закипел, – буркнула она, перехватив мой удивленный взгляд.

– Что-нибудь еще? – спросила продавщица, протягивая мне чашку.

Из подсобки высунулась молодуха, бросила на меня презрительный взгляд и опять спряталась.

Я вздохнул.

– Сто грамм коньяка и маленькую шоколадку.

Пока я пил коньяк, подошел автобус. Старый ЛиАЗ, казалось, был моим ровесником, он опасно кривился на левый бок и отчаянно дымил. Я вошел через переднюю дверь и сел справа у окна. Водитель не обратил на меня никакого внимания, достал из кармана папиросу, закурил прямо в кабине, потом открыл дверь и выбрался на улицу. Прибежали две девчонки лет 15-ти, забрались в автобус, сели сначала напротив, но потом перебрались назад.

– Да, ну, – услышал я за спиной, – он же старый.

Девчонки захихикали.

Мы простояли еще минут пять и наконец поехали. Я с интересом смотрел по сторонам. Город почти не изменился, старый рынок закрыли, а на его месте построили торговый центр, покрасили здание банка и вставили в окна стеклопакеты, наверно, единственные во всей округе. Магазины стояли на прежних местах, кафе «Снежинка» сменило вывеску, и Ленин возле школы, по-прежнему, куда-то указывал вытянутой рукой.

Я вышел на четвертой остановке, немного прошел по шоссе, обогнул бетонный забор и свернул в боковую улицу, застроенную одноэтажными деревянными бараками. Раньше здесь жили рабочие красильной фабрики, но после того, как ее закрыли в 90-е, многие здания оказались заброшены и потихоньку разрушались. Дорога привела меня к продуктовому магазину и стоящим в ряд трехэтажным домам с большими окнами. Когда-то этот район назывался «Берлин», потому что после войны его строили пленные немцы.

Я вошел в пропахший кошками подъезд, поднялся по лестнице и остановился на последнем этаже перед старой деревянной дверью, выкрашенной в коричневый цвет. Таких дверей на лестничной площадке было всего две. Я нажал на древний электрический звонок, от которого куда-то в глубину дома уходили перекрученные толстые провода. Дверь была настолько тонкой, что я отчетливо слышал звонок, словно сам находился в квартире.

Где-то далеко раздалось шлепанье маленьких ног, щелкнул замок и дверь отворилась. На пороге стояла девчонка лет десяти в смешном халате с жирафами.

Казалось она совсем не удивилась моему визиту, но в квартиру не пустила, а уставилась на меня большими голубыми глазами.

– Привет, – сказал я.

– Привет, – ответила девочка и сунула в рот грязный палец.

– Машка, егоза, – раздался звонкий голос, – кто тебе разрешал открывать дверь?!

Из дверного проема выскочила крупная седая женщина в халате, на бегу вытирая руки вафельным полотенцем.

– Добрый день, тетя Нора, – сказал я и поставил чемодан на пол.

Собственно, Нора Петровна не была моей родственницей, но все мое детство прошло рядом с ней. В восьмидесятом году непутевые родители отправили меня к тетке, с которой я прожил десять лет, в квартире, напротив. Она дружила с Норой и женщины по очереди занимались моим воспитанием, кормили борщом и пирогами, водили на речку купаться. Моей тетки давно не было в живых. Свою крошечную квартиру, в старом кирпичном доме, она завещала мне, и к Норе Петровне я зашел за ключами.

– Витя! – соседка всплеснула руками, – неужели приехал? Вот уж не ждала, не гадала!

Мы не виделись пятнадцать лет, но она сразу узнала меня. Своих детей у тети Норы не было, и она всегда воспринимала меня, как родного.

– Вот, – сказал я, – выбрался к Вам в гости.

Меня сразу провели в гостиную, усадили за стол и стали угощать чаем с малиновым вареньем. Я не сопротивлялся. Нора Петровна была для меня родной, и я корил себя за то, что никогда ей не звонил, только иногда посылал открытки на Новый год. Мы сидели за круглым столом, покрытым клетчатой клеенкой и разговаривали.

Тетя Нора рассказывала о себе. Она уже несколько лет, как вышла на пенсию, но сидеть без работы не могла. Денег не хватало, и она устроилась продавщицей на рынок, где второй год торговала одеждой.

– На нашего бизнесмена работаю, на Пашку Грушина. Помнишь, учился с тобой в одном классе?

– Помню. Жадноватый был парень.

Тетя Нора засмеялась.

– А он и сейчас такой. Жадный и толстый.

Она рассказывала мне про общих знакомых, а я украдкой разглядывал смешную девчонку с косичками и гадал, откуда она здесь взялась.

Когда Маша вышла в другую комнату я, наконец, решился.

– Тетя Нора, кто это? Чья девочка?

– Моя, – весела ответила соседка.

– У Вас же, кажется, не было родных… – осторожно начал я.

Здесь не принято было миндальничать и ходить вокруг до около. Местные жители вообще не отличались деликатностью. Если есть вопросы, лучше сразу их задать.

– А вот теперь есть, – Нора Петровна встала, поправила шерстяную кофту, – а может быть мы с тобой водочки выпьем? У меня есть немного.

– С удовольствием.

Она принесла бутылку и два маленьких граненных стаканчика.

Мы чокнулись и выпили.

– Когда закрыли фабрику работы совсем не стало и денег тоже, – сказала тетя Нора, – люди разбежались, многие в Москву подались. Больницу чуть не закрыли, а детский дом совсем без средств остался. Вот мы местные и разобрали кого смогли, не всех конечно, некоторых в другой детский дом перевели в областной центр, ну а я Машку удочерила.

В соседней комнате заскрипела кровать, похоже девчонка прыгала на ней, как на батуте.

– Она хорошая, помогает мне. Вот так и живем вдвоем, хлеб жуем.

Я разлил водку и поставил пустую бутылку на пол.

– Тетя Нора, мне отпуск дали. Несколько месяцев хочу здесь пожить. Говорят, моя тетушка Вам ключи от квартиры оставила.

Соседка вскочила, засуетилась, убежала в другую комнату и вернулась с тяжелой связкой.

– Точно оставила. Вот они.

Она протянула мне ключи, и я убрал их в карман.

Мы выпили и закусили хлебом с вареньем. Я не стал подробно рассказывать о себе, сказал, что не женат, что работаю менеджером по продажам.

– А, что продаешь, то?

– Да, разное, что прикажут.

Тетя Нора проводила меня в квартиру, Машка пошла с нами.

– Я цветы себе забрала, ты уж извини, а то бы они здесь засохли. Некогда мне было каждый день ходить, поливать. А все остальное так и осталось, как при Ирочке. Все на своих местах.

В квартире пахло запустением и пылью, на столе, на шкафах, лежали серые хлопья.

– Спасибо Вам.

Я поставил чемодан на стол, открыл и достал палку дорогой сырокопченой колбасы и печенье в жестяной коробке.

– Вот, – я протянул все это Норе Петровне, – маленькие гостинцы.

– Ну, что ты, – принялась она отказываться, – не нужно нам ничего.

Но я не стал слушать и сунул еду ей в руки. Потом опять полез в чемодан и достал большой павлопосадский платок.

– И это Вам. А вот про Машку я ничего не знал, поэтому ничего кроме печенья ей не привез. Хотя подождите.

Я порылся в чемодане и вытащил большую бельгийскую шоколадку.

Моя тетя никогда не работала на фабрике. В городе ее считали женщиной серьезной и воспитанной, уважали и любили. Она была заслуженным работником культуры и заведовала самодеятельностью в клубе. По воскресеньям она давала мне бесплатные билеты в кино. В первый год моей жизни в городе это здорово помогло. Сначала местные мальчишки воспринимали меня в штыки, но билеты решили сразу множество проблем.

Первым делом я развесил вещи и разложил в шкафу белье. Правда для этого мне пришлось освободить полки и убрать тетины вещи в кладовку. Я перенес туда платья, кофты и единственное пальто, и аккуратно сложил все это в большую картонную коробку. В нижнем ящике буфета нашлось чистое постельное белье, и я застелил кровать. Потом открыл все форточки, нашел на кухне тряпку, смочил ее водой и вытер пыль везде, куда смог дотянуться, подмел пол и поставил чайник. Все здесь было старое, но из колонки текла горячая вода, и даже древний черно-белый телевизор показывал две программы.

Вещей у меня было мало, зато в чемодане нашлась пачка хорошего молотого кофе, чай, еще одна палка колбасы, финский сыр, хрустящие хлебцы и литровая бутылка виски. Все это я выставил на кухонный стол.

Так началась моя жизнь на новом месте.

Пока я делал уборку, стемнело, зажглись редкие фонари. Из окна видна была больница и старый парк. Почти все здание оставалось темным и только на втором этаже в нескольких палатах светились окна. Больницу построили в самом начале двадцатого века на деньги купца Ануфриева и все это время она оставалась единственной местной достопримечательностью. Два двухэтажных корпуса в голландском стиле и старый парк, привлекали внимание жителей и гостей города. В парке сделали футбольное поле и мальчишки с окраины, сразу после школы, со всех ног бежали сюда. По тенистым аллеям бродили влюбленные, а подростки, скрытые от родительского взгляда бурной растительностью, пили вино возле, замазанных белой краской, окон морга.

Я долго стоял у открытого окна, наслаждаясь теплым вечером. Где-то далеко лаяли собаки, гудел тепловоз. Верхний свет я зажигать не стал, и когда стало совсем темно, задернул плотные шторы, включил телевизор, налил виски в граненный стакан и сел в продавленное кресло смотреть новости.

Утром в мою дверь позвонили. Встаю я рано, так что к тому моменту, когда тетя Нора с Машкой пригласили меня пить чай с пирогами, я уже успел умыться, побриться и выпить кофе.

Пирожки с капустой были очень вкусные. Машка закусывала их тонкими ломтиками копченной колбасы, а на сладкое ей выдали два печенья из моей коробки.

В городе Н… всегда жили не богато и, по традиции, все деликатесы отдавали детям, но совсем понемногу, чтобы растянуть удовольствие.

– Почти все твои одноклассники разъехались по стране. Остался только Пашка Грушин, Колька Лидский, он теперь большой человек, доктор, главный врач нашей больницы, и Сашка художник, не помню его фамилии, – рассказывала тетя Нора, – а из девчонок только Леночка Самохина. Она вышла замуж и живет, где-то в центре. Людка Смирнова уехала в деревню с мужем, говорят живут хорошо, но их уже лет пять никто не видел.

Я ел пирожки и внимательно слушал. Даже, если тетя Нора не расскажет о моем приезде подружкам, все равно все узнают, город у нас маленький. Чтобы избежать ненужного любопытства и пересудов, лучше самому найти старых друзей. Тем более, что когда-то мы были очень близки и я был бы рад увидеть их снова.

– А Вера Пушкина не появлялась?

Нора Петровна вздохнула и подлила мне еще кипятка.

– Была твоя Верка, была. Пожила в Москве, ребеночка родила, развелась с мужем. Приехала, сына на руки матери скинула и опять уехала. Говорят, сейчас замужем за каким-то бандитом.

Я кивнул. Моя школьная подруга никогда не отличалась разборчивостью в связях.

– А ты, что же, – забеспокоилась соседка, – все еще любишь чертовку?

Я отмахнулся.

– Да, бог с тобой, тетя Нора! Сколько лет прошло.

– Знаю я Вас мужиков. Всю жизнь можете по одной бабе сохнуть, а вида не подавать.

– Нет уж. Не мой случай.

После завтрака я отправился разыскивать старых друзей. Первое время, после моего отъезда, мы еще созванивались и отправляли друг другу открытки по почте, а потом стали общаться только в интернете – переписываться в социальных сетях и болтать по скайпу. В современном обществе этого вполне достаточно, но мне хотелось поговорить с живыми людьми, посидеть с ними за одним столом, в глаза посмотреть. Когда-то мы много времени проводили вместе и доверяли друг другу самые сокровенные тайны, но те времена давно прошли. Может быть сейчас они предпочтут не узнавать старого друга.

Первым я решил навестить Колю Лидского. Тем более, что больница, где он работал, была в двух шагах от моего дома.

Погода выдалась хорошая и перед тем, как зайти в приемное отделение, я немного погулял по парку. Светило солнце, пахло опавшей листвой. Я медленно брел по дорожке, которая шла мимо первого корпуса и с интересом разглядывал старинное здание. Его давно не ремонтировали, штукатурка начала осыпаться, кое-где обнажился красный кирпич, открытая терраса на первом этаже позеленела от мха, ступени растрескались. Навстречу мне попалась молоденькая девушка, которая поспешила пройти мимо, низко опустив голову. Вдалеке, за деревьями, на футбольном поле слышны были детские голоса.

Когда я оказался между первым корпусом и трансформаторной будкой, кто-то сзади, из кустов, окликнул меня.

– Уважаемый!

В нашем городе, в безлюдном месте, подобное обращение не сулило ничего хорошего. Тем более, что произнесено оно было довольно вызывающим тоном. Я оглянулся и в упор посмотрел на жилистого субъекта в тренировочных штанах, рванной телогрейке и резиновых сапогах.

– Уважаемый, – повторил он и сплюнул в траву, – закурить не найдется?

Я всмотрелся в красное, обветренное лицо.

– Нет, Лорд. Я бросил и тебе не советую.

Мужичок удивился, хотел что-то сказать, но потом выпучил глаза, охнул и стукнул себя ладонями по худым ляжкам.

– Хвост! Ты что ли?

Местный пьяница и хулиган по прозвищу Лорд сильно сдал за последнее время. Тому виной оказался инсульт, перенесенный год назад и полная лишений жизнь. Почему Вадику Попко дали такую кличку уже никто не помнил. Возможно потому что из всех здешних забулдыг он единственный был вежлив с дамами, читал книги и даже знал, кто такой Квазимодо. Он потащил меня в кусты, где на старом пне стоял «малек» и на газете лежала вяленная рыбешка. Пил он один и, как выяснилось, задевать случайного прохожего не собирался. Просто речь после болезни до конца не восстановилась, поэтому голос звучал грубо и вызывающе.

– Если тихо говорю, не понимает никто, – пожаловался Вадик, – а на курево денег не хватило, вот и подумал у тебя стрельнуть.

Ему явно польстило, что я его узнал и назвал старым «козырным» прозвищем. В детстве у всех пацанов были клички, и я не исключение. Но со мной все было просто, фамилия Хвостов трансформировалась в дворовое имя «Хвост».

В молодости мы с Лордом не ладили и несколько раз дрались, даже грозились прирезать друг друга, но все это было по малолетке и внимания не заслуживало.

Мы немного поговорили о всяких пустяках.

– Выпьешь со мной? – неуверенно спросил Лорд. Водки было мало и делиться со мной ему было жалко.

– Нет, – ответил я, – нельзя мне. Болею, извини.

Лорд заулыбался, но потом спохватился и помрачнел.

– Понимаю. Сам едва ноги передвигаю.

Я стал прощаться.

– Если, что я здесь, – Вадик облизал потрескавшиеся губы, – у меня инвалидность, так что на работу не надо. Если скучно будет подходи, только с бутылочкой, – хихикнул он.

В приемном отделении уже сидело несколько человек. Какая-то бабка попробовала возмутиться, когда я спросил, где мне найти доктора и попытался пройти по коридору в сторону кабинета.

– Мы все тут к доктору, – заверещала она, – что ты без очереди лезешь?!

– Доктор сейчас занят, – не обращая внимания на скандалистку, сказала женщина лет тридцати, в белом халате и шапочке, – если Вы на консультацию, то пожалуйста, займите очередь.

Я сделал серьезное лицо и казенным голосом ответил.

– Я проверяющий из области. Надолго Николая Александровича не задержу. Он в каком кабинете?

Бабка поперхнулась и затихла.

– В пятом, – ответила медсестра.

– У него пациент?

– Нет. Прием начнется через пятнадцать минут.

– Спасибо, – сказал я и пошел вперед, выискивая на двери цифру 5.

Медсестра проводила меня недоуменным взглядом. Я постучал и вошел без разрешения.

Николай сидел за столом и листал какие-то бумаги. Лоб его был нахмурен, очки сползли на нос.

В школе Лидский учился хорошо и даже стал секретарем комсомольской организации. Он был серьезный, вдумчивый и старательный. Единственная его проблема была в том, что он влюблялся в русских девчонок, что не особенно нравилось их родителям и местной шпане. Коля еврей и подобные романтические увлечения часто выходили ему боком, его били. Он отбивался, как мог, иногда выходил из драки победителем, иногда проигрывал, но зализывал раны и опять принимался за старое. Мы сдружились в девятом классе и даже мечтали вместе, после школы, поехать в Петербург, но Лидский уехал в Москву, где и получил высшее образование, неудачно женился, родил сына, развелся и вернулся домой.

– Вы ко мне? – спросил он.

– К Вам, – ответил я, подошел к столу, уселся на стул и по-хозяйски огляделся.

– Я проверяющий из Москвы. Прислан обследовать Вашу кухню на предмет наличия тараканов и мелких грызунов.

Лидский покраснел и стал медленно подниматься.

– Наличия чего? Какие… – начал он, но узнал меня и заулыбался.

– Фу, ты, черт! Хвостов! Совсем меня запутал, – радостно сказал он, – а я смотрю глаза знакомые.

Мы обнялись, и он усадил меня на старый, продавленный кожаный диван.

Долго задерживаться в больнице мне не хотелось. Во-первых, Коля был занят, а во-вторых я пришел только для того, чтобы пригласить его сегодня вечером в гости.

– Обязательно приду, – сказал он, на прощание пожимая мне руку, – кого ты еще позовешь?

– Сашку Петрова хочу найти. Он в какой-то художественной школе преподает.

– Не в какой-то, а в самой лучшей. К нему со всей области детей везут. Он теперь директор. Я сейчас дам тебе адрес.

Николай написал, что-то на клочке бумаги и сунул мне под нос.

– А больше кажется из наших никого нет, говорят Пашка Грушин в городе, но мы никогда не общались.

Лидский кивнул и вздохнул. Мне показалось, что он хочет что-то сказать, но только махнул рукой.

– Все, – сказал Коля, – иди к Сашке, а мне работать надо. Вечером увидимся.

Я вышел в коридор и развернул бумажку. Похоже Коля ничем не отличался от питерских врачей, разобрать его почерк было невозможно.

– Извините, – сказал я медсестре, – Вы не могли бы прочитать, что здесь написано?

– Улица Краснофлотская, дом 9, – ответила она и улыбнулась.

Женщина была очень милая, пухленькая, с большой грудью. Именно такие всегда нравились Лидскому. Я улыбнулся ей в ответ и вышел на воздух. Где искать Краснофлотскую улицу, я хорошо знал.

Здание школы недавно отремонтировали, поставили новые окна и двери, внутри пахло свежей краской. В дверях меня встретил угрюмый охранник, но узнав, что я прибыл к Александру Григорьевичу из Петербурга для обмена опытом, не только пропустил внутрь, но и проводил к кабинету на втором этаже. Я постучал и, не дождавшись приглашения, вошел.

Сашка Петров, человек огромного роста, сидел на стуле для посетителей и с задумчивым видом грыз сушки. На столе стояла гигантская кружка с дымящимся чаем, а на директорском кресле красовалась довольно мрачная работа в богатой раме. На холсте, маслом, был изображен тучный мужчина с одутловатым лицом на фоне городской администрации.

– Мне кажется, что фон темноват и завалена линия горизонта, – сказал я.

– Что за чушь несусветная? – задумчиво спросил Петров, развернулся и уставился на меня тяжелым взглядом.

Какое-то время он просто смотрел, по собачьи наклонив голову на бок, а потом встал, сделал несколько шагов и сгреб меня в охапку.

Последний раз мы разговаривали по скайпу полгода назад, поэтому Сашка узнал меня не сразу. Он хотел напоить меня чаем, но я отказался.

– Не могу больше, – объяснил я, – тетя Нора с утра до вечера пирогами кормит.

Сашка сказал, что обязательно придет ко мне в гости и принесет, что-нибудь с собой.

– А чей это портрет? – поинтересовался я перед уходом.

– Мэр наш, Пуговкин Степан Сергеевич. Заказал нам портрет по фотографии, а я предложил эту работу одному из своих преподавателей.

– Боюсь, что мэр будет не в восторге.

Петров кивнул.

– Придется переписывать.

– Зато рама хорошая, – успокоил я его, – богатая, чиновничья.

По дороге домой я зашел в продуктовый магазин. В углу невнятно бормотал телевизор и продавщица, подперев голову ладонью, смотрела какой-то любовный сериал. Она бросила на меня безразличный взгляд и опять отвернулась к экрану.

На прилавке лежала дешевая колбаса, потемневший сыр, небрежно завернутый в полиэтилен, стояли банки с болгарскими маринованными огурцами и помидорами, с томатным и яблочным соком, коробки с яйцами и разноцветным печеньем.

Я понимал, что скорее всего ничего хорошего в этом магазине не найду, но в центр или на рынок мне ехать не хотелось.

– У Вас есть замороженная курица или мясо?

Продавщица оторвалась от телевизора.

– Курица есть.

– Нормальная?

Женщина пожала плечами.

– Селедка хорошая, жирная, – неожиданно сказала она.

– Давайте.

Дома я скептически осмотрел купленный набор продуктов. Готовить я умел и любил, и к приходу друзей сумел накрыть довольно приличный стол.

Сначала мы выпили мою бутылку водки, потом ту, что принес Петров и принялись за виски.

Уже совершенно пьяный Лидский пошел курить на кухню и оборвал мне занавеску.

– И все-таки, – говорил он, размахивая перед моим носом сигаретой, – ты дурак. Ты был одним из лучших в школе, а образования нормального так и не получил. Почему спрашивается? Потому что ленив. Чем ты теперь занимаешься? Менеджер по продажам, что за профессия такая. Тьфу!

– Ну, хватит, – примирительно гудел Сашка, – всякая работа хороша, лишь бы деньги платили.

Мы засиделись глубоко за полночь и обсудили, казалось, все темы, какие только можно себе представить. Под самый конец, когда Петров уже раз десять сказал, что ему пора домой, Коля предложил устроить грандиозную встречу одноклассников, разыскать и пригласить ребят из других городов.

– А то нас здесь по пальцам пересчитать можно. Всего пятеро мужиков вместе с тобой, – заявил он.

– Почему, – удивился я, – ты, Сашка, Пашка, я и все. Кто пятый?

Неожиданно Лидский пригорюнился и опустился на табурет.

– Хм, – многозначительно сообщил Петров.

– Пятый это Тимофей Банов, – сказал Коля.

Я опешил. Тишка Банов или просто Банник, был веселым и жизнерадостным пареньком. Когда-то он собирался стать инженером. Последний раз мы виделись пятнадцать лет назад.

– Так что же Вы не сказали мне ничего? – возмутился я, – хороший мужик, я бы его тоже позвал.

– Э-э, – начал Петров, но Коля его перебил.

– Хватит мямлить. Правильно, что не позвал. Проблемы с Банником. С ума сошел.

– Да, ладно, – не поверил я.

Лидский заерзал.

– Банник в институт не поступил и вернулся сюда. Решил, поучиться в техникуме, чтобы время зря не терять. Он же круглый отличник был. Ну, наша шпана его и невзлюбила. Он на всех собраниях первый, в учебе-первый. Однажды они его подкараулили после занятий и отметелили, да так, что парень потом полгода в больнице провалялся, и теперь как бы не в себе.

– Ну, дела. И что сделать ничего нельзя? Ты же доктор.

– Доктор, – Коля посмотрел на меня, – хороший доктор, но не психиатр. Ему бы в Москву на обследование, но денег нет, связей нет, вот и живет здесь один. Мать умерла, из семьи одни собаки бездомные.

– Так надо ему помочь, – не унимался я.

– Помогли уже, – ответил Сашка, – он у Коли истопником и дворником работает, иногда мне в школе помогает работы для выставки развешивать.

– В больнице его бесплатно кормят, – добавил Лидский.

– Неужели все так плохо?

– Эх! – Лидский поднялся, – плохо. А били его между прочим Пашка Грушин, Лорд и еще какой-то отморозок. Банник после того, как из больницы вернулся, все про тебя спрашивал. Ты же на юридический поступать собирался, вот он и ждал, что ты станешь знаменитым следователем, вернешься и накажешь тех, кто его изувечил.

– Бред, какой-то.

– Ну, бред не бред, – сказал Петров, – а для него это, что-то вроде мечты было. Он всем говорил: «вот Хвостов вернется и всех мерзавцев в тюрьму посадит».

Я покачал головой. Банника было жалко.

– А Лорда я сегодня видел, возле больницы.

– Я его каждый день, алкаша, вижу, – сообщил Коля, – допился до инсульта. Сидит в кустах возле первого корпуса, бухает и прохожих задирает.

– Он мне сказал, что завязал, говорит теперь тихий.

– Как же, держи карман шире. Он все Банника изводит, цепляется к нему, когда Тишка двор убирает. Говорят, даже деньги у него отнимает, я уже предупредил, если узнаю, в милицию сообщу.

– Пора мне, ребята, – в очередной раз сказал Сашка, – уже начало второго, а завтра на работу.

– Ладно, – Лидский полез под вешалку за ботинками, – все у Банника нормально. Работает, есть где жить, мы ему помогаем, чем можем, так что нечего тут…

– Собак он любит очень, – сказал Сашка, – все время с ними возится, щенков с улицы подбирает.

– Да-а, – протянул я, сказать было совершенно нечего.

Утром мне было очень плохо. Я уже отвык пить водку в таких количествах. Тетя Нора принесла капустного рассола и укоризненно покачала головой.

Полдня я провалялся в кровати, а когда отпустило, решил прогуляться по парку.

На дорожках было пусто – взрослые на работе, дети в школе. Я брел по липовой аллее, вдыхая осенние запахи и наслаждаясь видом. Неожиданно из-за угла дома быстро вышел, какой-то нескладный человек, затравленно огляделся и засеменил мне на встречу. Я отошел в сторону, чтобы уступить ему дорогу, но незнакомец остановился, сделал несколько стремительных широких шагов и замер передо мной.

– Здравствуй, Хвостов, – сказал он.

Из-под низко надвинутой на лоб, старомодной кепки, на меня смотрели испуганные глаза. Я не сразу его узнал, а когда понял, кто передо мной, сунул ему руку и попытался улыбнуться.

– Банник, привет!

Тимофей перестал косить глазами, посмотрел на мою ладонь, но давать свою не спешил.

– Привет, Хвостов. Хорошо, что ты вернулся, – быстро заговорил он, глядя себе под ноги, – Я тебе все расскажу. Здесь все мерзавцы. Они меня избили и изувечили, и теперь я в институт не попаду. Накажи их. Посади в тюрьму.

Он поднял на меня безумные глаза, и я убрал руку.

– Ты ведь для этого приехал? Ты следователь по особым делам. Уверен, что тебя прислали специально, разобраться с тем, что здесь происходит.

– Прости, Тимофей. Я не следователь. Я просто приехал погостить на несколько месяцев.

Сначала я подумал, что он меня не услышал, но ошибся.

Он завертел головой, выискивал кого-то взглядом.

– Не может быть, – затараторил он, – я не мог ошибиться. Невероятно. Должно быть кто-то, что-то напутал. Ты следователь, тебя прислали специально.

– Нет. Я обычный человек и никаких полномочий у меня нет.

Я совершенно не представлял, как себя с ним вести.

– Пойдем, где-нибудь посидим и ты мне расскажешь, как живешь.

Банник дернулся.

– Я плохо живу, плохо!

Он вскинул руку и потер лоб, при этом кепка съехала на затылок.

– Мне нужен следователь, мне угрожают. Их нужно срочно посадить в тюрьму.

– Я не могу никого посадить в тюрьму. Кто тебе угрожает?

Банник замотал головой, надвинул кепку на глаза и молча пошел прочь.

Отойдя на несколько шагов, он крикнул, – иди за мной!

Я подумал, что он хочет мне еще что-то сказать или показать, но оказалось, что последние слова предназначались не для меня. Откуда-то из кустов выскользнула крупная собака, помесь немецкой овчарки с дворнягой и припустила за Банником. Я какое-то время смотрел им вслед, потом вздохнул и пошел дальше. Лидский был прав, я ничего не мог сделать для Тимофея.

На следующее утро я поехал в центр. На попутном автобусе добрался до площади Ленина, вышел на остановке и пошел осматривать окрестности. За полтора часа я обошел все достопримечательности и посетил три заведения. Два кафе, в которых мне удалось побывать, оказались похожи друг на друга, как близнецы, не удивлюсь, если у них был один хозяин. Кофе варили неплохой, но в залах было неуютно, а десерты держали в холодильнике и перед подачей размораживали в микроволновке. В единственном на весь город компьютерном клубе, на первом этаже стояли запрещенные законом игральные автоматы, а на втором – можно было воспользоваться интернетом. Я проверил почту и почитал новости. От нечего делать спустился вниз и проиграл «однорукому бандиту» пятьсот рублей. Возвращаться в пустую квартиру не хотелось, и я прошел одну остановку пешком.

Переходя через перекрёсток, я заметил магазин игрушек и купил для Машки красивую куклу. Коробка была немного помята с угла, но я решил, что это не страшно. Не знаю играют ли десятилетние девчонки в куклы, но мне хотелось, что-нибудь ей подарить.

Возле больницы наметилась непривычная суета, толпился народ и стояла машина с мигалкой. Парк был закрыт, у ворот стоял полицейский и всех отправлял в обход. Я поймал пробегающего мимо мальчишку и спросил, что происходит.

– Покойник там, – весело сказал парнишка, вывернулся и убежал.

Я подошел к небольшой группе зевак.

– Говорю Вам, – запальчиво кудахтал старичок в зеленом дождевике и резиновых сапогах, – горло у него от уха до уха перерезано.

– Да, что Вы такое несете, – спорил с ним приличного вида гражданин, – там обычный несчастный случай.