Текст книги "От Я до А"

Автор книги: Олег Беликов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

– Короче, ходит один каратист, дерется со всеми и ударами ноги ломает им коленные чашечки. За это его и называют костоломом.

Описание было ошеломляюще исчерпывающим, за исключением того, что Леха, скорее всего, понятия не имел, о чем кино и просто хотел понтануться перед благодарными и жадно ему внимавшими слушателями.

Третьим же фильмом для меня стала легендарная «Игра смерти», где еще один великий китаец не успел полностью отсняться по причине своей скоропостижной ранней смерти. Сейчас мне кажется, что больше я его ни разу так и не смотрел и самое яркое, что из него помню – это название одного из ресторанчиков «Красный перец». Как тогда, так и сейчас, мы с Гийкой порой вспоминаем это название с легким ностальгическим смешком. А еще в самом начале фильма я никак не мог понять, кто же это постоянно там мяукает как кошка, пока авторитетные насмотренные старшаки не поведали мне, что это и есть сам Брюс Ли! Каково же было мое разочарование, когда этим всесильным бойцом оказался мелкий и довольно худой китайский парнишка, ведь я-то представлял себе Брюса горой мышц аля Шварц, брутальным, огромным и лысым. Но познакомившись с творчеством Дракона более подробно, я его невыносимо зауважал.

В то время имя Брюса в скобочках после названия фильма на афише автоматически гарантировало аншлаг на сеансе. Ушлые дельцы от видеобизнеса быстро раскусили сей феномен и пользовались этим. Однажды я попал на кино, в заманухе к которому числились заветные шесть букв, но в нем не было не только Брюса, но и ни одного китайца вообще.

Лишившись видеофильмовой девственности, я принялся неистово наверстывать пробелы в своем кинообразовании, тем более, что в столовке по вечерам начало работать видеокафе «Вечер». В котором, между прочим, было целых два запараллеленных телевизора в разных концах зала, подавались молочные коктейли и мороженое, а зрители располагались за столиками. Ради доступа к боевикам, ужастикам и каратэшкам я вскрыл свою копилку, которую отец мне сделал из жестяной банки из-под растворимого индийского кофе, припаяв крышку и прорезав в ней отверстие. Детский билет в видеокафе стоил пятьдесят копеек, и я, взяв рубль и прихватив младшего брата, спускался с девятого этажа в уютный полумрак обожаемого зала и в нетерпении ожидал очередного сеанса.

Каждый раз я спрашивал у Серого:

– Ты точно будешь смотреть кино? Не уйдешь после мультиков?

На что неизменно получал максимально честный ответ:

– Конечно, буду.

Мультфильмы крутились между сеансами, и позырить их можно было абсолютно бесплатно, но непосредственно перед началом фильма устроители шоу проходили по залу и собирали плату за просмотр. Естественно, брат каждый раз меня разочаровывал, потому что был еще мелким, и сюжетные перипетии кинчиков ему были абсолютно до лампочки. Обычно просидев какое-то время и не дождавшись ничего для себя интересного, он по тихой сваливал на улицу, оставляя меня, злого, раздраженного и обиженного. Мне очень хотелось дать ему люлей. Даже не за то, что он опять меня обманул, а за то, что я потратил на него свои кровносбереженные пятьдесят копеек.

Иногда, когда денег совсем не было, мы смотрели фильмы через окно, благо, что этаж был первый и чья-то сообразительная голова догадалась притащить к окошку скамейку. Человек пятнадцать облепляло эту несчастную скамейку и силилось разглядеть хоть что-нибудь сквозь муть, отблески и искажения стекла. Таким экстраординарным способом я в первый раз увидел «Терминатора», смысл которого уже знал по пересказам счастливчиков, посмотревших его в нормальном, не немом виде.

Отдельным поджанром и объектом поклонения служили фильмы про ниндзя – крутых бесшумных убийц, на запредельном уровне владеющих самыми разными восточными единоборствами. Одно время мы даже пытались изготавливать приспособы и элементы оружия как у этих таинственных японских разбойников. Кое-кто даже выточил звездочки из каких-то металлических пластин, и вся наша орава тренировалась в их метании в любую подходящую вертикальную поверхность. А Леха Кушаков однажды вообще вышел во двор в черном костюме ниндзя, который пошила его мама. За что он и получил намертво приклеившуюся кличку – Леха Ниндзя. Выглядел он в этом наряде, надо сказать, нелепо, дурацки и смешно. Может быть, потому что обладал грацией слона и пластичностью слитка стали.

После того, как видеокафе у нас уже закрылось, и в «пентагоне» веселье тоже закончилось, мы стали ходить в «Транзит», на Комсомольский. Однажды большой компанией посмотрели там страшенный по тем временам ужастик «Демоны 2». Фильм кончился, час был поздний, темно, промозглая поздняя осень, домой идти через лес… Короче, говоря словами незабвенного Юрия Клинских: «а у самого очко жим-жим».

По сюжету хоррора демоны, чудовища-мертвецы с длинными когтями, передавали свою инфекцию не только через порезы этими длиннющими отростками, но и через жидкости, которые вытекали и сочились из их гниющих организмов. Все эти слизь, слезы, сопли и кровь были очень едкими и растворяли любую поверхность вплоть до железобетона. Если хотя бы капля попадала на кожу человека, тот через какое-то время сам становился демоном. Таким образом в фильме заразился мальчик. На него сверху накапала демоническая кровь, пока он довольно удачно прятался от монстров в вентиляционной шахте.

Сбившись в кучу и шепотом обсуждая перипетии увиденного, мы в легкой панике приближались к лесу, который и по сию пору разделяет Железку и Комсик. Он небольшой, и пройти сквозь него можно за пару-тройку минут, но ведь некоторые минуты длятся очень долго. Все относительно, как говаривал великий старикан Однокамушкин.

Голоса совсем смолкли, когда мы вступили под неуютную и зловещую сень черного и сырого леса. Вдруг кому-то на голову с ветки упала капелька воды.

– Ой! – разорвал его голос тягостную тишину. – На меня капнуло.

В мгновение ока в его сторону повернулись все указательные пальцы., как бы застигнув того на месте преступления.

– Демо-о-он!!! – в диком ужасе проорало несколько глоток. И все тут же опрометью бросились из леса. Кто по дорожке, а кто и напролом через кусты и даже деревья. Великая сила искусства ушла в массы, что еще тут сказать?

Вахтеры

Как-то теплым летним вечером мы с Гийкой возвернулись с просмотра очередного ужастика и на входе в дом встретили одну из вахтерш – полноватую пожилую женщину в очках. К глубочайшему моему сожалению, я не помню имен ни одного из вахтеров, которые работали в нашей малосемейке во времена моего детства. Не помню я имени и этой чудесной женщины. Переговорив с нами на различные общие темы, она внезапно стала рассказывать про свои детство и молодость, часть которых пришлась на годы Второй мировой войны.

Мне особенно запомнился ее рассказ про то, как она, пробираясь по оккупированной территории, ночевала и пряталась в стоге сена. И как утром к нему пришли немцы и принялись прощупывать этот стог вилами. Чтобы не быть заколотой, она и вылезла оттуда, попав прямо к ним в загребущие лапы. Будучи под впечатлением только что просмотренного фильма ужасов, я тогда не особо проникся ее страхами и переживаниями. Только став много старше и сумев поставить себя на ее тогдашнее место, смог представить осязаемость и реальность этого отнюдь не киношного ужаса.

А вообще, с вахтерами у нас шла никогда не прекращающаяся война. Сам поработав на охране тишины, покоя и порядка, теперь понимаю их стремление добиться от нас спокойствия и уменьшения количества децибел, которые мы воспроизводили нашими играми. Понятное дело, что к вахтерам, этим старичкам и старушкам, неугомонно-ядовитые детские языки приклеивали клички.

Одна бойкая и не в меру подвижная бабушка гонялась за нашей ватагой с веником или шваброй, орудуя ими так мастерски и ловко, что порой кому-нибудь перепадало по спине или ногам. В убегающего Гийку она вообще запустила куском арматуры, который летел ему в ноги и конечно бы свалил наземь, не успей он подпрыгнуть вовремя. За все свои фехтовально-метательные умения бабулька и получила прозвище Хон Гиль Дон, в честь корейского народного героя, фильм про которого в то время крутили в умирающих советских кинотеатрах. Впрочем, в моменты наиболее жесткого противостояния, кличка трансформировалась в более бескомпромиссную и ультимативную и старушка тогда именовалась Хуй Гандоном.

Работал у нас вахтером и один старичок, который ходил в черном костюме-двойке с приколотым к груди орденом и имел обожженное лицо. Я точно не уверен, но вроде бы он горел в танке во время войны. Добренькие детки прилепили ему кличку Крюгер, в честь героя-маньяка из киношных ночных кошмаров. С ним у нас тоже были разного рода разногласия и недопонимания, и гонялся он за нами с не меньшей прытью, чем Хон Гиль Дон.

Недалеко от вахты был туалет с умывальником, куда мы частенько наведывались, прибегая с улицы, дабы поить водички или облегчить существование над унитазом. Понятное дело, вахтеры нам запрещали пользоваться общественной уборной, чтобы юная поросль не загадила это священное место. И, чтобы проникнуть в этот туалет, приходилось постоянно прибегать к хитростям и придумкам, потому что бдительные вахтерские очи отнюдь не дремали и зорко следили, контролируя мальчишеские проникновения за заветную дверь.

Совсем тяжко вахтерам пришлось, когда в продаже появилось чудо китайской пиротехнической мысли – петарды. В любой момент несчастный страж общажного распорядка и порядка мог получить за дверь своего поста эту шумовую гранату и подпрыгнуть от неожиданного грохота. Иногда и по ночам, когда измученная дневным бдением, рвением и бесконечным петардоуклонением старушка прикладывалась подремать на топчан, чья-то наглая рука закидывала петарду в ее каморку. Как говаривал батя про подобные случаи сильного человеческого испуга:

– Колготки она точно испортила.

Сейчас мне очень стыдно от того, что мы натуральным образом издевались над пожилыми людьми, которые не от хорошей и веселой пенсионной жизни шли работать, рискуя не только своими нервами, но иногда и физическим здоровьем. Ибо старая закалка и взращенная в тоталитарном государстве ответственность не позволяли уступать дорогу нарушителям режима – пьяницам, запоздалым гулякам, агрессивным личностям и иным асоциальным элементам.

Банда Петухова

Все эти карикатурные войны перманентно разгорались и затухали, но однажды наша компашка чуть было не вступила в настоящую битву, которая могла бы дать фору иному Ледовому побоищу по массовости участников и жестокости столкновения.

Среди пацанов района ходили смутные слухи о мистической и неуловимой пацанской банде Петухова, которая вроде бы на кого-то наводила ужас и занималась темными делишками. Банда была на столько глубоко законспирированной, что мало нашлось бы счастливцев, которые с полным правом могли сказать, что им хоть что-то известно о ней. Вроде бы территориально банда базировалась где-то на границе Железки и Комсика и даже, возможно, имела в своих рядах как обитателей одного микрорайона, так и другого. Это могло быть обусловлено тем, что в школу за номером 111 ходили дети из обоих микрорайонов. Возможно, мы бы вообще никогда не узнали подробностей существования этого сообщества, если бы не один случай, который вмешался в спокойное и умиротворенное течение наших жизней.

Антоха Лопахин с четвертого этажа как раз учился в «стоодинке» и повздорил на перемене с одним пацаном. Дело у них даже почти дошло до рукоприкладства, но было пресечено бдительным учительским патрулем. В следствие чего выяснение отношений было перенесено на послешкольное время во дворы в опасной близости от проживания членов пресловутой банды. Тоха сам по себе был дерзкий и шабутной, постоянно лез на рожон, и поэтому случившаяся ситуация никого абсолютно не удивила. Так как Гийка жил с ним на одном этаже, они очень сдружились и частенько тусовались вместе, впрочем, не редко ссорясь и даже поколачивая друг друга.

Чтобы чувствовать себя увереннее и иметь некое подобие тыла, Антоха подрядил несколько бойцов нашего дома во главе с генералиссимусом Серегой Большим сопроводить и поддержать его на этом нелегком мероприятии. Мне повезло, и я оказался в команде счастливчиков, попавших на знаменательное шоу.

Хотя насчет шоу я, конечно же, погорячился. Это была вялотекущая бестолковая толкотня «до первой крови», победу в которой одержал Тоха, случайно задев плечом нос противника. Из которого тут же предательски выпали две рубиновые капельки крови. Проигравший тут же отскочил в сторону своей свиты и визгливо закричал, что он еще посчитается и с Тохой, и со всеми нами, позовет на помощь Банду Петухова. Признаюсь, в этот момент у меня внутри не екнуло чуть больше, чем нихуя. Ибо в реальность существования самой шайки-лейки и в слова пацана, растирающего кулаком по лицу юшку, никто не поверил.

Лысков, как самый старший и важный (генералиссимус же!) прихватил ситуацию в свои руки и спросил:

– Где и когда встречаемся? Передай банде, что мы будем готовы.

Перепуганный собственной дерзостью малец ответил, указывая пальцем на Тоху:

– Я этому в школе на днях расскажу.

На этих словах первый акт этого фарса закончился, а впереди нас ждал второй, не менее угарный. После того, как новость о стрелке с бандой Петухова облетела наши пенаты, все мужеско-пацанское население общаги и союзных областей принялось тщательно готовиться к генеральной баталии: мы ковырялись в носах, пинали хуи, занимались скучными повседневными делами. В общем, проводили последние дни в напряженной учебно-боевой работе.

И вот однажды Тоха принес из школы страшную весть: банда назначила время и место. Время было субботнее, а место у нашей общаги. Во все времена гонца, который приносил плохую весть, как минимум жестоко били, преимущественно ногами. Антоха же избежал этого жестокого судилища по двум простым причинам – мы плохо знали историю, да и весть была не особо страшной.

Утром означенного дня все наше разномастное и разновеликое воинство собралось у подъезда малосемейки в трепетном ожидании неведомого события. Не скажу, что волнение в наших рядах совсем не присутствовало, ведь далеко не каждый день имеется нехилая вероятность огрести люлей по серьезному. Нас собралось, наверное, человек тридцать, даже мой малолетний братец, которому на тот момент было лет 5-6. Мы намеревались раз и навсегда дать отпор банде, которую никто из нас никогда не видел.

Ожидание слегка затянулось, пока прямо напротив нас, из-за угла соседнего пятиэтажного дома, не стала появляться жиденькая цепочка противника и выстраиваться нахальной шеренгой. Которая не получилась внушительной и жуткой, а, скорее, смешной и забавной при взгляде со стороны. Какое-то время противоборствующие стороны молча и недоуменно разглядывали друг друга, пока наша ватага внезапным шумным единовременным порывом не сорвалась с места и не ринулась в атаку.

Банда Петухова, не дожидаясь столкновения и не отсиживаясь до последнего в засаде как шотландцы в «Храбром сердце», развернулась и бросилась наутек в лихорадочном и слегка паническом отступлении. Мы гнались за ними, как гончие за волками, опьяненные преследованием и воодушевленные предчувствием скорой победы. Загнав несчастных членов банды в те щели, ямы и логова, в которых они обитали, мы вступили в переговоры с главарем.

Его, как оказалось, наказали родители, и он просто не явился на стрелку, отсиживаясь дома в то время, когда, можно сказать, решалась судьба всей его организации. Но, не потеряв до конца стойкость и бодрость духа, он высовывался из окна первого этажа, воинственно вопрошая у нас крышечку от баночки, в которой приготовил «бомбочку» – смесь карбида с водой. Сей чудак не выглядел матерым волчарой, способным стальной рукой править грозной бандой. В итоге его глас о помощи утонул в саркастическом смехе, и вся наша честная компания, упоенная славной, великой и грандиозной победой, отправилась смотреть «Неуловимых мстителей» в тогда еще существовавший клуб «Локомотив» на Комсомольском.

Таков был бесславный и печальный конец этой банды, о которой лично я больше никогда в жизни не слышал.

Общага

Хоть общага и комплектовалась молодыми семьями вроде как временно, но некоторые в ней остались навсегда. Кто-то там живет до сих пор, а кто-то там так и умер, не дождавшись шанса на лучшую жизнь и более комфортные жилищные условия. Некоторых моих детских товарищей из малосемейки уже нет на свете – кого убили, кто покончил с собой, а кто, как Сашка Лысков, по-дурацки погиб, пытаясь снять медный кабель из трансформаторной будки под напряжением. Кто-то сгонял в места не столь отдаленные. Тот же пресловутый Сашка Лысков так вообще три раза там побывал.

В общем, наша общага представляла собой некий социум, микромир, со своими законами, иерархией и собственными выходами во внешнюю среду и очень похожей судьбой тех ее обитателей, которые так и остались там, в советском общежитии жизни, быта и коллективного ожидания манны небесной от сильных мира сего.

Глава 3. Школа

1 сентября

В жизни любого маленького гражданина нашего великого государства, нашей могучей сверхдержавы наступает момент, когда ему приходится идти в школу получать необходимый запас знаний, которые ему пригодятся в его многотрудной и полной множества каверзных проблем взрослой жизни.

Однажды и в моей развеселом существовании настал этот волшебный момент, когда детство постепенно начинает оставаться позади, открывая дорогу более полноценному восприятию своего я. Впечатления от этого события были очень радостные, с радужными предчувствиями чего-то грандиозного, ибо детсадовская болтанка к тому времени надоела до икоты, и хотелось уже новых ярких открытий и происшествий в своей повседневности.

Время моего появления под сенями пермской альма матер под скромным номером 55 совпало с переездом нашей семьи из клоповника на Заречной в малосемейку на Хабаровской. Так получилось, что несколько дней я косолапил в школу еще из старого дома, в котором все было заставлено упакованными коробками со скарбом и завязанными мешками одежды и постельного белья.

Кстати, до сентября одна тысяча девятьсот восемьдесят шестого года я и не подозревал, что немного косолаплю, ставлю ноги при ходьбе носками стоп чуть внутрь. В первые же дни моего нахождения в школе мне указали на этот факт в довольно жестокой насмешливой форме старшеклассники. Наши родные школы тогда не были похожи на киношно-голливудские аналоги из Америки, и старшеклассники довольно редко кого гнобили большой, тупой, рыгочущей толпой. Но все равно было немного неприятно от того, что я отличаюсь от всех обитателей класса в худшую сторону.

Думаю, многие помнят свои самые Первые сентября в школах – волнение, радость и удивление детей, суету и излишне назойливую заботу родителей. В этот день мне очень крупно повезло, в кавычках. На общем снимке класса, где девочки стоят с цветами, а мальчики в нескладно и неловко сидящей школьной форме «на вырост», меня запихали куда-то вбок таким образом, что мне пришлось выглядывать из-за затылка впереди стоящего. Так я и ушел в эту школьную жизнь как бы слегка прячась за чьей-то спиной, ни впереди и не позади, ни на виду и ни в тени, а болтаясь где-то между, как говно в проруби.

На самом деле повезло мне в другом. Оказывается, в один класс со мной попали Лядыч и Леха Громкосвистов – кореша из садичной группы. Помню, как с Лехой мы бегали к дому Лядыча узнавать, в какой класс он попал. К тому времени мы с ним уже знали, что угодили в один – 1Б. Огорчало только то, что Кису родители отправили учиться в другое место, школу-интернат. И за все годы учебы в школе мы с ним виделись не так часто, как нам бы того хотелось.

Осознание того факта, что я не один из группы пришел учиться в класс, сделало праздник приобщения к миру знаний чуточку веселее. Да и лицо у меня в тот день было достаточно торжественное – поцарапанное в какой-то очередной проделке. Таким я и запечатлелся на обязательной фотографии первоклассника, сидящий за партой с довольной рожей с цветами перед собой.

В первый день нас приветливо встретила классная руководительница – Старикова Елена Ефимовна, пожилая женщина и первоклассная учительница начальных классов. Ее умное и доброе лицо светилось величием момента и сулило массу интересного в будущем. Этому человеку я безмерно благодарен за то, что значительная часть того, что могу называть в себе хорошим, было вложено им.

Одичание

Школьные будни полетели на меня стремительно и неотвратимо, как разъяренный в своей слепой ярости носорог. Хоть я и умел уже читать и даже считать до ста, голова порой устремлялась в бег по кругу от непривычного умственного напряжения и требования соблюдать дисциплину на занятиях. Нам выдали прописи и буквари, при помощи которых мы с одноклассниками и принялись вгрызаться в пресловутую горную породу науки с разной степенью рьяности.

Как везде и всегда, в первые месяцы мы не получали никаких оценок, нас только поощряли, либо журили в легкой игровой форме. Самый треш начался потом, когда появились оценки. У Елены Ефимовны была фишка – приклеивать на обложку тетради звездочку за три пятерки. Я все время завидовал Лядычу, который великолепно учился, а его тетради были очень плотно заклеены звездами, как огурец утыкан семечками.

В классе была девочка, Оля Власина, которая училась настолько плохо, что ее оставили на второй год в первом классе – неслыханное по любым меркам событие. Даже мудрость и навыки Елены Ефимовны не помогли ей продолжить учебу вместе со сверстниками, и все оставшееся время в школе она провела, учась с ребятами на год младше.

Меня же посадили за парту с Леной Толокотиной, которая была весьма странной особой, постоянно хвасталась своими игрушками и учебниками, которые для сохранности были обклеены специальной липкой прозрачной пленкой. Это ее счастье длилось недолго, потому что мама из Москвы привезла такую же термопленку и при помощи утюга обклеила все мои тетради и учебники. Для Ленки это был зубодробительный удар. Она не разговаривала со мной несколько дней, видимо пребывая в состоянии шока и тихой, бессильной ярости.

Немного позже, зимой, она учудила на занятиях по физкультуре. На уроке мы пытались кататься на лыжах, кто-то весьма умело, а кто-то, постоянно путаясь и запинаясь лыжей об лыжу. Мы катались на присыпанной снегом бывшей строительной площадке, давно заброшенной, но хранящей следы былого рвения строителей в виде насыпанных холмиков щебня. Подчиняясь внезапному придурковатому порыву, Ленка взобралась на один из этих холмиков и попыталась лихо съехать с него. Но, естественно, наебнулась и при падении чуть не выбила себе глаз лыжной палкой, оставив глубокую и кровоточащую ссадину под ним. Сказать, что учитель физкультуры Иван Васильевич охуел от такого, значит, сильно смягчить его удивление.

В конце учебного года родители перевели ее в другую школу, и больше с нами она не училась. Через много лет, в знаменитом в узких кругах ночном клубе «Затерянный мир», я встретил ее, когда она попыталась ко мне подкатить со словами:

– Привет, я сидела с тобой за одной партой в первом классе. Помнишь?

Память на лица во все времена у меня была отличная, но я сделал вид, что не узнал ее и ответил:

– Неа, не помню.

Честно говоря, меня не привлекли ее сомнительные прелести. Хотя, кто знает, может, она с какими-то иными намерениями ко мне подходила?

Наш веселый класс старался сдерживать свое буйное начало на уроках, но давал ему полную свободу действий на переменах. Мы буквально стояли на ушах, носились по коридорам и классу. Один раз меня даже поймал какой-то грозный старшеклассник с повязкой дежурного на плече и пообещал отвести к директору за мои бесчинства. Извиваясь как уж, я вымолил у него не прибегать к такой жестокой экзекуции, и он отпустил меня на все четыре стороны. Директора, фигура которого для меня тогда была еще достаточно мифической, я боялся, как огня.

Однажды, после особенно неистового празднования перемены, пыль в классе стояла столбом в буквальном смысле. Ошарашенная Елена Ефимовна при виде этого великолепия разорвалась криком, что с ней случалось крайне редко.

– Вы уже совсем одичали!!! Человечеству понадобилась не одна тысяча лет, чтобы из обезьян превратиться в людей! Вы же умудрились за десять минут превратиться обратно в обезьян!

Лично меня ее сравнение нисколько не обескуражило. Мы действительно скакали по классу как макаки. Да и звуки издавали примерно такие же. Елена Ефимовна взяла в рот воды из стоящего на столе графина и разбрызгивала ее в воздух, стараясь таким образом хоть немного прибить к полу висящую в воздухе пыль.

Конечно же никто не хотел расстраивать эту милую и в общем-то всеми нами любимую старушку, но трудно удержать в себе пылающий клубок энергии, не выплеснув всю его кипучесть на окружающих.

Педагоги

В первые же дни я начал ходить в группу продленного дня, «продленку», так как мама очень часто была в поездках, а отец тоже работал до вечера, и мне нужен был хоть какой-то уход и присмотр. По началу находиться там мне было очень обидно и скучно, чувствовал себя ущербным и обделенным, хотелось реветь в три ручья. Но потом я ближе познакомился с одноклассником Мишкой Кулаковым, который хоть и был слегка хулиганистым, но во многом был основательным и рассудительным.

Именно этот балбес склонил меня к тому, чтобы покурить в первый раз в жизни. К счастью, это был не табак, а всего лишь измельченные сухие листья, завернутые в газету. Недалеко от школы ржавой грудой теснились ракушки гаражей, куда мы с Мишкой и слиняли, с важным и одновременно глупым видом пыхтя березовыми самокрутками. Дым был едкий и неприятно щипал горло. Поминутно откашливаясь и отплевываясь, мы чувствовали себя охуенно взрослыми пацанами. Нас никто не застал за этим увлекательным занятием, и мы не получили на орехи, что в будущем вылилось в то, что Мишка курит до сих пор. Ну, а я… А у меня другая история. Но о ней в следующий раз.

С другой стороны, в «продленке» было неплохо, уроки мне всегда помогали делать, я был накормлен, напоен, из носа у меня не текло, и задница всегда была чистой. Вспоминая те времена, думаю, что я и мои товарищи были куда самостоятельней, чем нынешние дети. Да и время было более спокойное что ли. В плане различных маньяков, количества автомобилей и общего безразличия человеческой биомассы. Думаю, родители отдавали меня туда лишь для того, чтобы я не болтался целый день без дела, хотя прекрасно уже мог сам себе разогреть обед и даже присмотреть за младшим братом.

Через пару месяцев после начала учебы все три класса нашей параллели торжественно загнали в «октябрята» – первую ступень на лестнице обретения нашего всеобщего коммунистического рабства. Каждому накололи на грудь красный сатанинский символ – пентаграмму с детским изображением великого картавого революционера, тирана и убийцы. Несмышленые первоклашки радовались этому событию, как карибские аборигены подарочным безделушкам от людей Колумба.

Около класса принялась крутиться «вожатка» – старшеклассница-комсомолка из разряда активно-неравнодушных и забивать наши головы пропагандистскими сказками и чепухой, подбивая на революционные свершения и подвиги. Наш 1Б обозвали «отрядом» и поделили на «звездочки», в добровольно-принудительном порядке подкинули общественно-полезной нагрузки по сбору макулатуры. Все это было представлено в виде веселого социалистического соревнования, типа какой класс больше всех соберет. Говорилось, что проигравших якобы нет, но, если не выполните норму, пеняйте на себя. Партийно-комсомольский актив вытрясет из вас ваши жалкие куриные душонки и сделает а-та-та перед всей школой.

Никто из нас, естественно, не собирался особо рвать маленькие жопки ради достижения малопонятных идеалов. Вообще, считаю, что вся эта глупая суета и херня только отвлекали детей от главного – получения знаний, сбивая с ритма. Но государство, держащее все население в одной большой зоне, требовало беспрекословного подчинения в своем оболванивании людской массы и ее повсеместного отвлечения от насущных и более важных проблем.

Сама же учеба мне определенно давалась, я учился на хорошо и отлично, немного тяготея к гуманитарным наукам. Читал отлично, считал неплохо, природой интересовался, к музыке был не особо расположен, на физкультуре был не из последних, рисовал в пределах нормы.

Музыку не особо любил, потому что не обладал толковыми вокальными данными, а классические мотивы и дурацкие советские песни вводили меня в тоскливое уныние. Учителем музыки была Вагар Ольга Семеновна. В народе Семениха или Майкл Джексон. Все дело в том, что Ольга Семеновна была очень полной женщиной, а в то время по телеку показали пародию на клип Майкла Джексона – Bad, где знаменитый белый афроамериканец был изображен безобразно толстым. Тут-то звезды и сошлись. Полный человек, не чуждый музыке, значит, будет Майклом Джексоном.

Наша школа была построена на болоте, а кабинет музыки находился в переходе между основной частью заведения и двумя крыльями, в которых располагались спортзал и трудовые мастерские соответственно. Поэтому кабинет находился чуть ниже основного уровня школы, и под полами постоянно стояла затхлая вода, откуда круглогодично вылетали полчища наглых надоедливых комаров. На одном из уроков Семениха увлеченно пела и традиционно аккомпанировала себе на баяне. Во время одного из ее сложных голосовых пассажей в отверстие, которым она издавала эти звуки, залетел комарик. Он был без фонарика и, видимо, толком не видел, куда нелегкая его несет. Песнь внезапно оборвалась хриплым, громким и басовитым кашлем. Класс, который до этого внимательно наблюдал за трагическим самоубийственным полетом комара, разорвался грохотом дружного зловещего и дикого смеха.

Ольга Семеновна, к ее несчастью, не входила в пантеон любимых педагогов школы, и поэтому постоянно подвергалась издевательствам, шуткам и розыгрышам. Уж не знаю почему так происходило, ибо она не была вредной, злопамятной или особо требовательной. Пребывающие в нежной заботе о любимом преподавателе старшеклассники однажды в сидение ее стула снизу набили целую кучу иголок таким образом, чтобы их острия незаметно, но неотвратимо торчали наружу кверху. Естественно, Семениха ничего не заметила и спокойно села на свое рабочее место, чтобы тут же подскочить с неприсущей ей легкостью и грузно приземлиться обратно всей массой своего большого тела. Бедный стул не выдержал такого тяжкого испытания и с треском развалился, увлекая Ольгу Семеновну за собой на пол.