Текст книги "Битва за Россию"

Автор книги: Олег Платонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

В Брянске взорвали собор Свенского монастыря, построенный архитектором Мичуриным по проекту Растрелли.

В Иваново-Вознесенске снесли великолепный пятиглавый Спасский собор, украшенный снаружи мозаикой, созданный по проекту Федора Шехтеля. Все в этом соборе – от беломраморного иконостаса с золоченой бронзой до утвари, облачения и живописи – было создано по рисункам выдающегося архитектора-художника. Такая же судьба постигла другие произведения этого архитектора – три церкви в Москве и в селе Балаково на Волге.

В Торжке Тверской области в 1932 году в соборе уничтожили 30 ценнейших картин-икон выдающегося русского художника В. Боровиковского. Такая же участь, только позднее, постигла иконостас работы В. Боровиковского в Покровской церкви села Романовка Брянской области.

В Хвалынске на Волге разрушили церковь, расписанную Петровым-Водкиным.

В селе Гринево Погарского района Брянской области был утрачен иконостас церкви Троицы, принадлежащий кисти О. А. Кипренского.

Известны многочисленные случаи уничтожения произведений выдающихся русских художников В. Сурикова, И. Репина, Д. Левицкого, В. Серова, М. Врубеля, К. Маковского и других.

При закрытии церквей большая часть икон сжигалась на кострах или разрубалась на дрова. В некоторых местах была организована добыча золота из икон. В частности, свидетели, жившие рядом с Семигородной пустынью в Вологодской области и Аносиным монастырем под Москвой, рассказывали мне, как иконы окунали в чаны с кислотой, на дно которых оседало золото, а затем бросали в костер, где уже горели ненужные в хозяйственных целях старопечатные книги. Кстати говоря, массовые случаи по сжиганию старопечатных книг имели место и при закрытии церквей во времена Хрущева.

В гальваническом цеху подмосковного завода имени Менжинского в тридцатые годы наладили новый вид «золотодобычи». Золото смывали в основном с листов обшивки куполов церквей и церковной утвари. Купол Храма Христа Спасителя дал 422 кг золота, всего же с московских церквей «намыли» несколько тонн золота.

Со способом добычи золота методом еврейских большевиков я также столкнулся в Дивногородском Успенском монастыре Воронежской губернии. Обитель находилась на берегу реки Дон при впадении в нее реки Сосна в пещерах под огромными меловыми столбами, называемыми в народе дивами. В этом удивительно красивом, величественном месте в XII веке возник пещерный монастырь, основанный византийскими монахами. В его тесных пещерах я понял, какое чувство могло владеть монахами, стиснутыми в этих узких пространствах – замкнутости и вечности бытия, близости к Богу.

Старожилы рассказывали мне, что с первых лет советской власти монастырь постоянно подвергался погромам. Его монахов расстреливали и уводили в концлагерь, в пещерах искали оружие и штаб контрреволюционнных организаций. В 1927 году из Москвы приехала комиссия для организации в этих красивейших местах санатория для героев революции. Комиссия состояла, по свидетельству очевидцев, «сплошь из жидов», один из которых говорил, что эти места напоминают ему Палестину. Уже летом состоялся первый заезд «героев революции», преимущественно евреев. Им особенно полюбились эти места. В первый год в здании монастыря сохранялось много церковных сокровищ и икон. Все было разворовано «героями», а чтобы уничтожить иконы и книги, они жгли костры. Старожилы рассказывали, что несколько «героев революции» использовали иконы как мишень в тире, приходили в заброшенный храм пострелять, а один «герой» предложил добывать из икон золото. Притащили большой монастырский котел, заполнили его кислотой и стали окунать в него иконы...

Во второй половине 1930-х годов уничтожаются архивные материалы, относящиеся к взорванным храмам и памятникам. Так, была ликвидирована большая часть архивов Оружейной палаты и Патриарший архив. Изымались материалы и Центрального государственного архива древних актов и других центральных архивов. Из памяти русских пытались стереть их историческое прошлое.

Ценности закрытых музеев распределялись между оставшимися музеями (помещения которых чаще всего не позволяли обеспечивать нормального хранения), передавались в Государственный музейный фонд и посредством его продавались за границу или просто разворовывались.

Огромные художественные ценности России вывозились иностранцами за границу по баснословно дешевым ценам после уплаты 15-процентного экспортного налога. Целое состояние составило на русских художественных ценностях семейство иудеев Хаммеров. Они вывозили иконы и древние книги вагонами. За ничтожную цену они завладели одним из сокровищ Императорского двора – платиновым пасхальным яйцом с бриллиантами, выполненным мастером Фаберже в 1906 году. В начале Второй мировой войны яйцо было продано египетскому королю Фаруку за 100 тыс. долларов, что по ценам 1986 года составляло более 1 миллиона долларов.

Шведский банкир иудей Улов Атберг, будучи в 1920-е годы в Москве, собрал коллекцию в сотни икон XV—XVII веков. Уезжая, он получил специальное разрешение Луначарского на вывоз своей коллекции за границу, где выгодно ее продал.

Продажа русских икон и художественных ценностей за границу стала постоянным источником казны. Советские внешнеторговые организации в течение двадцатых годов постоянно продавали за границу иконы и предметы церковного искусства, украденные у православных, картины великих русских художников, реквизированные из усадеб и особняков, и художественные ценности, изъятые из музеев.

С 1928 года начала осуществляться распродажа ценностей Государственного Эрмитажа, Русского музея, Третьяковской галереи, других центральных музеев. Распродажей сокровищ за границу руководил Наркомат внешней торговли, возглавляемый А. Микояном. За короткий срок были проданы десятки тысяч русских икон и произведений искусства.

Продажа производилась в полной тайне. Самые лучшие покупки были сделаны американским миллионером Э. Меллоном. «В результате блестящих покупок Меллона, – писал антиквар Дж. Дьювин, – Эрмитаж лишился величайшей в мире коллекции картин...» Были проданы картины Рембрандта, Боттичелли, Рафаэля, Веласкеса, Тициана, Хальса, Веронезе, Перуджино, Яна ван Эйка, Ван Дейка, Шардена и многих других. За картины Рембрандта, Хальса, Веронезе, Ван Дейка и Шардена оптом уплачено 2,6 млн долларов; всего за 21 шедевр из Эрмитажа Меллоном на счета «Нодлер энд компани» переведено 6,7 млн. долларов. В 1935 году эти картины стоили 50 млн долларов, вскоре после войны – вдвое дороже, а в середине 1980-х оценивались в 350—400 млн долларов.

Можно было бы бесконечно долго перечислять проданные за границу художественные сокровища – они займут многие тома. Следует только сказать, что продавалось все, что покупалось – иконы, картины и скульптура, ковры и мебель, керамика и стекло, художественное оружие и рыцарские доспехи, изделия художественного металла и гобелены, книги и рукописи. Тогда же были проданы за границу величайшие святыни – древнейший Синайский кодекс Библии, Новый Завет, переписанный святым митрополитом Алексием, рукописные и древнепечатные книги XIV—XVII веков.

К осени 1987 года я в основном закончил свои путешествия по России. Подводя итоги, дополняя их своими исследованиями источников и архивов, я сумел создать общую картину катастрофы, которая произошла в России по вине еврейских большевиков. Святыням и культурным сокровищам России был причинен невосполнимый ущерб, который, прежде всего, по моему мнению, был актом мести наиболее радикальных слоев евреев-экстремистов по отношению к Православию. А если говорить на языке христианской мистики – преступление рати дьявола против Бога.

Заговор цареубийц*

[* Доклад на авторском вечере в Московском доме ученых, ноябрь 1990 г.]

Сегодня я подвожу итоги своего многолетнего исследования, посвященного изучению обстоятельств убийства Царской семьи. Прежде всего, хотелось бы отметить секретные документы, хранящиеся в Свердловском партархиве, со многими из которых ранее не приходилось работать. Я был первым, кто ознакомился с ними.

Документы, с которыми я работал, были воспоминаниями цареубийц, подготавливаемыми ими к десятилетнему юбилею злодейства. Его еврейские большевики собирались торжественно отмечать в 1928 году. Сталин эти торжества запретил, а воспоминания убийц приказал засекретить. Наверно, я был первым исследователем, который полностью прочитал их. В документах имелись сведения о местожительстве убийц, я поехал и туда, работал в фондах местных музеев и узнал то, чего не удалось узнать другим исследователям из-за недостатка информации.

Я понял главное – почему еврейские большевики избрали Екатеринбург местом заключения и убийства русского Императорского дома – и, прежде всего, Царской семьи; стало ясно, на кого опирались иудейские заказчики и организаторы ритуального убийства.

Документы, найденные мной в закрытых архивах и фондах, свидетельствовали о том, что еще в начале ХХ века еврейские большевики во главе с Янкелем Свердловым создали на Урале тайную организацию по типу мафии, деятельность которой опиралась преимущественно на бандитов и уголовников с садистскими наклонностями. Мне удалось установить, что все главные участники ритуального злодейства были матерыми убийцами, психопатическими типами, имевшими склонность к человекоубийству. Убийца царя Юровский совершил свое первое «мокрое дело» еще в 1898 году, за что был осужден. Другой палач Царской семьи, Ермаков, сделал убийства своей профессией. Так, в 1907 году по заданию партии он убил полицейского, но не просто убил, а отрезал ему голову.

Работая в уральских архивах и фондах музеев, я посмотрел десятки дел лиц, так или иначе причастных к убийству Царской семьи, и вскоре выявил важную закономерность. Все организаторы и ключевые исполнители убийства были членами тайной бандитской организации РСДРП, возникшей на Урале в конце 1905 – начале 1906 года под руководством Я. М. Свердлова. Формально она подчинялась террористическому центру при ЦК партии, который возглавляли Моисей Лурье, Шкляев (Лазарь), Эразм Самуилович Кадомцев (Петр-Павел), Уринсон (Виктор), а позднее Миней Израилевич Губельман (Емельян Ярославский). Но в своей «епархии» Свердлов был единоличный владыка.

Как в классической мафии или в масонских орденах, были созданы несколько уровней посвящения в тайну организации. Полной информацией обладал только тот, кто находился на верху пирамиды, он согласовывал свои действия с террористическим центром. На уровень ниже сидело тайное оперативное руководство и инструкторы террористической организации, на следующем, тоже тайном, уровне – исполнители различных грязных дел, они получали задания с предыдущего уровня и следовали точным инструкциям; в самом низу – «массовка», рядовые члены, которые привлекались к работе, но ничего не знали о характере деятельности высших уровней посвящения. На практике это было организовано так. При каждом уральском комитете большевиков создавались три бандитские организации. Одна – известная всем, куда входили рабочие, и две тайные. Они так и разбивались: на первую, вторую и третью. Собственно террористическая работа велась второй дружиной, в состав которой входили так называемые десятки (отряды), укомплектованные молодыми бандитами, не нашедшими себе другого дела в жизни и ставшими на преступный путь.

Каждая «десятка» имела свое специальное назначение: отряд разведчиков, отряд саперов (закладывать мины), отряд бомбистов (кидать бомбы), отряд стрелков; при второй банде состоял отряд мальчиков-разведчиков и распространителей партийной литературы, а также мастерские бомб и другие подобные предприятия. Члены второй банды работали в подпольных типографиях, подделывали печати. Во главе каждого отряда («десятки») стоял десятский. Отряды в свою очередь разбивались на «пятки».

Что же делали большевики-боевики? Во-первых, совершали убийства полицейских, представителей власти, «черносотенцев», то есть всех неугодных большевикам лиц. Кинуть бомбу в квартиру, где за семейным столом сидел неугодный человек, было в порядке вещей. Некоторые боевики специализировались на убийствах полицейских и их агентов. Полицейских убивали на постах, устраивали засады в их квартирах. Делали фиктивные доносы и убивали пришедших на обыск стражей закона. Во время таких террористических актов гибло больше случайных людей, детей, родственников, близких, чем представителей власти. Особой стороной деятельности боевиков были грабежи, или, как их называли, «эксы», экспроприации. Грабили кассы, конторы, нападали на транспорт с деньгами. Бомб и патронов не жалели, случайные люди, оказавшиеся рядом, гибли десятками.

Вот перечень «подвигов» одного из членов большевистской банды Константина Мячина, с дочерью которого я познакомился в том же архиве: в 1905 году кидал бомбы в казаков; в 1906-м – подготавливал к взрыву казармы, метнул бомбу в квартиру руководителя «черносотенцев», убив всю семью; в 1907-м – бросил бомбу в помещение полиции, участвовал в захвате оружия, динамита, ограблении почтового поезда с деньгами (взято 25 тыс. руб.), ограблении самарских артельщиков (взято 200 тыс. руб.); в 1908 году участвовал в нападении на уфимское казначейство, первом миасском ограблении (взято 40 тыс. руб.), убил палача Уварова, участвовал во втором миасском ограблении (взято 95 тыс. руб.), во время которого было убито и ранено 18 человек.

Над вторыми бандами из большевистских террористов стояли первые банды, состоявшие из выборной и кооптированной частей (куда Свердлов или Губельман могли ввести кого угодно по своему усмотрению). Выборных входило по одному члену из каждого отряда второй банды плюс командующий всей боевой организацией тысяцкий, избиравшийся представителями 1-й и 2-й банд совместно. В выборную часть 1-й банды также входил постоянный представитель большевистского комитета. Кооптированная часть первой банды состояла из разных военных специалистов – инструктора, заведующего мастерскими по изготовлению бомб, заведующего оружием, казначея, секретаря. Выборная часть первой банды образовывала совет боевой организации, кооптированная – ее штаб. Штаб разрабатывал устав, инструкции, стратегию и тактику «боевых» действий, руководил обучением и вооружением.

За вторыми шли третьи банды, в состав которых входили «партийцы-массовики», члены парткомитета («комитетчики»), а также примыкающие к большевикам рабочие. Третьи банды были школой военного обучения, которым занимались боевики вторых банд, каждый из которых был обязан подготовить «пяток» из третьей банды.

Как вспоминали сами террористы, «такой структурой достигалась конспиративность и гибкость массовой военной организации, тысяцкий знал только десятских, десятские – только своих «пяточников».

Подготовка и прием боевиков в первую и вторую бандгруп-пы были обставлены чрезвычайно строго. За новичка ручались два старых члена организации. Поручители отвечали за своего «крестника» головой. В случае каких-либо серьезных отступлений от устава приговор совета приводился в исполнение над «крестником» его поручителями.

Тайная бандитская организация, спаянная кровью невинных жертв и страхом смерти за малейшую провинность, стала мощным оружием еврейских большевиков, инструментом захвата власти и расправы с политическими противниками. Именно в руки членов этой бандитской организации верхушки большевиков и передали практически всех членов русского Императорского дома и, конечно, членов Царской семьи.

В Свердловском партархиве я знакомлюсь с личным делом убийцы русского царя Янкеля Юровского. Этот матерый преступник, внук раввина, сын уголовника, сосланного за кражу в Сибирь, после отбывания наказания за убийство обосновался в Екатеринбурге, став активным членом тайной террористической организации большевиков. Свердлов всецело доверяет Юровскому, а приезжая в Екатеринбург, останавливается в его квартире. Из личного дела Юровского следует, что после убийства им царя его забирают в Москву, где он становится одним из руководителей Московской Чека, но в 1919-м возвращается в Екатеринбург, где за свои особые «заслуги» становится фактическим хозяином города, с 1919 года работает председателем Екатеринбургской губернской Чека, знаменуя свое назначение десятками новых расстрелов. Ленин считает Юровского «надежнейшим коммунистом». В Екатеринбурге ему с семьей выделяется особняк (в 1989 Музей комсомола) в трехстах метрах от Ипатьевского дома. С ним живут жена Мария Яковлевна (Маня Янкелевна), руководитель партийной организации города, и дочь Ребекка (Римма), руководитель комсомольской организации, прославившаяся акциями по разрушению православных храмов, ее именем позднее назовут улицу. В начале 1920-х годов партия направляет Юровского на работу в Гохран, где он стал организатором распродажи за границу сокровищ Царской короны на аукционах Амстердама и Антверпена. В 1923 году он был руководителем позорной акции перевоза русской короны, державы и скипетра в японское представительство в Читу для продажи их в Америку или Европу через Маньчжурию. Совершенно случайно тайная сделка получила огласку. В результате чего советское правительство спешно вернуло русские сокровища в Москву и показало их на выставке в Колонном зале, а Юровский был уволен.

Много документальных материалов, ранее не известных исследователям, мне удалось собрать и о другом участнике убийства Царской семьи – Петре Ермакове, своего рода прототипе Федьки Каторжного из «Бесов» Достоевского. В 23 года (в 1907 году) у него три пистолета, он уже убил, по крайней мере, одного человека, сотрудника полиции Ерина – отрезал ему голову. Его арестовывают по подозрению в убийстве, но вину берет на себя другой боевик, которого по суду осуждают на виселицу. А Ермаков снова на свободе, участвует в нападениях на транспорт с деньгами, занимается рэкетом. Всюду за ним тянется кровавый след. В 1910 году его ссылают в Вельск. В 1917 году он сколачивает банду для изъятия земель и имущества крупных землевладельцев, совершает первые безнаказанные расстрелы «контры». Ермакова с его отрядом направляют на подавление крестьянских восстаний – и снова расстрелы, руководителей народных восстаний он убивает лично, о чем хвастается в воспоминаниях. В июне 1918 года он, например, подавляет восстание на Верх-Исетском и Невьянском заводах. Руководители восстания были лично убиты Ермаковым. К моменту убийства Царской семьи руки Ермакова были обагрены кровью десятков жертв. Неудивительно, что именно ему поручили убийство Царской семьи и уничтожение тел.

На фотографии 1918 года у Ермакова бравый вид: гимнастерка с ремнями, галифе, офицерские сапоги, на боку маузер.

Снимок сделан в солидной фотографии, на фоне декорации экзотических растений и камней. Взгляд дикий, бандитский, по-прежнему вызывающий. Волосы покороче, чем в юности, и издалека его можно принять за Махно. В 1920-е годы Ермаков служит милицейским начальником в разных городах, а с 1927 года становится одним из руководителей мест заключения в Уральской области – закономерная карьера большевистского палача. Мне рассказывали, что в начале 1930-х он лично казнил наиболее важных лиц, приговоренных к расстрелу. Тогда было арестовано более двух тысяч руководителей области, из них примерно треть расстреляна.

В 1920—1930-е годы Ермаков охотно встречается с коллективами трудящихся, рассказывает о подробностях расстрела Царской семьи и о своей особенной роли в нем. Все, кто знали его, отмечают за ним страсть к алкоголю. Выпив, он становился особенно болтлив и хвастлив. Как рассказывал мне екатеринбургский старожил А. И. Антропов, лично встречавшийся с Ермаковым, тот говорил: «Я лично расстрелял Царя, Царицу и Наследника и впервые на Урале устроил крематорий». Говоря о крематории, он имел в виду сжигание тел представителей Царской семьи. На фотографии конца 1930-х годов мы видим типичного чекиста-начальника тех лет, располневшего, в гимнастерке с ремнем, в сапогах, из гимнастерки торчит приличное брюшко. Вид самоуверенный, как и в юности, неприятный, отталкивающий.

Был он, если судить по его воспоминаниям, очень тщеславный, падкий на славу и похвалу. Любил, чтобы его отличали и награждали. Но вот что меня удивило: за такие «большие заслуги» он не был награжден орденами и медалями. Я просмотрел его личное дело – правительственных наград у него нет. Вот только в воспоминаниях Ермаков пишет, что в 1930 году рабочие Верх-Исетского завода, профбюро и партбюро милиции преподнесли ему как стойкому ленинцу браунинг, а в 1931-м присвоили звание почетного ударника и выдали грамоту за выполнение пятилетки в три года. В конце 1930-х годов распоряжением свыше ему запретили выступать с рассказами о своих «подвигах». Хотя, по свидетельству очевидцев, во время войны, бывало, выступал с рассказами в некоторых военных частях.

Зашел я в дом старых большевиков на улице 8 Марта, где с 1930-х годов жил этот пламенный революционер. Когда-то здесь было спецраспределение и спецобслуживание. Но всему приходит конец. Дом, построенный в стиле конструктивизма, сильно обветшал, требует ремонта. В квартире Ермакова живут другие люди, его не знают. Не помнят Ермакова и в квартирах рядом. С час хожу по двору, расспрашиваю стариков. Нет, никто не помнит...

О Григории Петровиче Никулине – подручном Юровского – узнать удалось мало. Известно, что посылала его Чека на задание в качестве осведомителя в Академию Генерального Штаба, которая в 1918 году находилась в эвакуации в Екатеринбурге. Никулин исправно сообщал в Чека обо всех делах. Добросовестно участвовал в расстрелах заложников. Этим, видимо, и заслужил благоволение Юровского. Сильно «подружились» они; умирая, Юровский сделал его своим доверенным лицом. В Свердловском партийном архиве я видел фотографию – оба с женами на берегу моря, на курорте. В 1920-е годы Никулин работал начальником Московского уголовного розыска, а позднее – в коммунальном хозяйстве столицы, избирался депутатом местного Совета.

Интересные сведения удалось собрать о начальнике милиции Екатеринбурга А. Н. Петрове. О нем родственники говорили, что он рассказывал о своем участии в убийстве Царской семьи. Со слов родственников, «жестокий был. В Вятке попов в проруби топил ночью». В архивном деле – фотография «коллектива» екатеринбургской милиции того времени. Подвыпившие, с бандитско-дегенеративным выражением лиц милиционеры наслаждаются своей властью над городом. Один из них вытащил пистолет и наставляет его на фотографа. Рядом с самим начальником Петровым – женщина в шикарной шубе с чужого плеча (может быть, даже получила ее при дележе царского имущества).

Знакомясь с секретными архивными документами, я чувствовал, что как будто погрузился в какой-то антимир, в жизнь нелюдей с психикой и взглядами, отличными от человеческих. Но, кроме нелюдей, главарей типа Юровского или Ермакова, были еще десятки рядовых исполнителей, которые охраняли Царскую семью, делали все, чтобы их жизнь стала невыносимой.

Большая часть охранников были выходцы из города Сысерти. Я долго задавал себе вопрос: почему именно из Сысерти вышло столько подручных для этого зверского убийства. Какое-то значение, наверное, имел тот факт, что жена Свердлова Новгородцева работала учительницей в народном училище. Она имела здесь учеников. По некоторым данным, бывал здесь и сам Я. Свердлов, его боевикам в Сысерти делали оболочки для бомб. В ноябре 1917 года отряд из сысертцев, не желавших работать, участвовал в подавлении крестьянского восстания в с. Багаряк, сопровождавшемся массовыми убийствами и грабежами. Добровольные каратели привезли из этого похода немало сельхозпродуктов, чем и похвалялись.

Я был в этом городе, бродил по нему, разговаривал с жителями, работал в фондах музея. Интересовался историей. Рабочие до 1917 года жили здесь зажиточно, лучше, чем сейчас. Зарабатывали хорошо, имели справные хозяйства. Каждый двор – все равно, что крепость. Высокие ворота, открываешь – замкнутое пространство, двор, замощенный большими гранитными плитами. Все в одном дворе – и дом, и клад, и погреб, и баня, и конюшня, и хлев. Задняя калитка ведет на огород. В общем, мой дом – моя крепость. В Центральной России такого не было. Задаю вопрос: почему все-таки сысертцы были в подручных у царских убийц. Мнутся старики, молчат. Некоторым вопрос не по душе, отвечать не хотят, некоторым, вижу, совестно. «Деньги у нас здесь здорово рабочие любили, да и в церковь редко ходили». Когда революция началась, управляющего заводом Макроносова в Екатеринбург увезли и там расстреляли. «А главное даже не в этом, – сказал мне один старичок, – я так понимаю, что их кровью повязали. Я-то запомнил то время, когда добровольцев скликали казнить Царя, всякие блага обещали, 400 рублей в месяц, паек хороший. Но вначале никто не шел. И тогда партейные другой разговор повели. Вспомнили нашим мужикам из отряда, особенно кто поактивнее был, как они ходили крестьян подавлять, которые были с советской властью не согласны, много человек поубивали. Вот, говорили они, если вернется старая власть, придется и нам, и вам – всем отвечать за эти дела, спросят, кто убивал?»

Кровью повязали – не здесь ли ответ на многие вопросы! И чтобы понять трагедию Царской семьи, надо еще раз перечитать «Бесов» Достоевского. Горстка нигилистов, без корней и без морали, сеет смуту в глухом провинциальном городе России. Верховенские и Шигалевы (Свердловы и Голощекины) с помощью деклассированных, уголовных элементов типа Федьки Каторжного (П. Ермакова или А. Маркова) создают систему террора и насилия. Придуманная Шигалевым новая система организации мира и есть практика еврейского большевизма.

Политическим «новаторством» еврейского большевизма (отличием его от других политических движений) было смелое вовлечение в сферу политики деклассированных и бандитских элементов, активное использование уголовных и аморальных методов борьбы. Кровью Шатова нигилисты хотели скрепить круговой порукой кучку своих сообщников. А ведь и скрепили ряды своих боевиков еще в 1905—1907 годах, и кровью убитых повязали, попробуй выйти из организации, ведь ты тоже участвовал в убийствах! Убив Царя и Царскую семью, большевики теперь уже намертво скрепили кровью свою преступную организацию...

Документы, собранные мною в Свердловском партийном архиве, позволяли мне не только восстановить всю картину убийства Царской семьи, но и составить подробный маршрут движения участников преступления с целью сокрытия и уничтожения трупов. Убив и ограбив Царскую семью в доме Ипатьева, преступники погрузили тела жертв на грузовую машину и отправились заметать следы.

Слухов о том, как была захоронена Царская семья, мне удалось собрать много: «Сначала похоронили за Екатеринбургом 2-м, а потом перевезли к станции Богдановичи». «Сначала вырыли одну яму, фальшивую, для отвода глаз, а рядом вырыли уже настоящую, в которой и похоронили, залив всех цементом». «Сначала побросали всех в одну яму, а затем развезли по разным местам». «Сначала побросали всех в шахту, а потом вынули и потопили в болотах». «Тела Царя и его семьи вывезли на лодках на середину озера и затопили в мешках, наполненных камнями»...

А как же было на самом деле? Днем 17 июля Юровский советуется с членами Уралсовета и Чека. Предгорисполкома Чуцкаев предлагает ему похоронить трупы в глубоких шахтах, заполненных водой, на 9-й версте по Московскому тракту. Юровский отправляется к этим шахтам, чтобы убедиться лично. Шахты ему понравились. И он решает везти тела сюда, чтобы, привязав в ним камни, утопить. Шахты охраняются сторожами. Но для Юровского это не помеха. «Надо вызвать автомобиль с чекистами, – размышляет он, – пусть они арестуют сторожей». На случай, если не удастся план с шахтами, Юровский предлагает похоронить трупы в «глинистых ямах, наполненных водой, предварительно обезобразив трупы до неузнаваемости серной кислотой».

Ночью с 17-го на 18-е команда по уничтожению трупов возвращается в Коптяковский лес. Весь район оцепляется войсками. Всех, кто вторгнется в район оцепления, приказано расстреливать на месте. Глубокая ночь сменяется рассветом, убийцы теряют терпение. Выдвигается предложение никуда не везти, а закопать прямо здесь, возле шахты. Начали рыть яму, да тут к Ермакову подошел знакомый крестьянин и увидел яму. Ермаков его от злости чуть не расстрелял. «Ехали с трудом, вымащивая опасные места шпалами, и все-таки застревали несколько раз. Около четырех с половиной утра 19-го машина застряла окончательно. Оставалось, не доезжая шахт, хоронить или жечь... Хотели сжечь Алексея и Александру Федоровну, но по ошибке, вместо последней с Алексеем сожгли фрейлину. Потом похоронили тут же под костром останки и снова разложили костер, что совершенно закрыло следы копания. Тем временем вырыли братскую могилу для остальных. Часам к семи утра яма аршина два с половиной глубины и три с половиной в квадрате была готова. Трупы сложили в яму, облив лица и вообще все тела серной кислотой, как для неузнаваемости, так и для того, чтобы предотвратить смрад от разложения (яма была неглубока). Забросав землей и хворостом, сверху наложили шпалы и несколько раз проехали – следов ямы и здесь не осталось. Секрет был сохранен вполне – этого места погребения белые не нашли».

Таким образом, рождается первая версия тайного захоронения Царя – в болотистой дороге под мостками. В записке Юровского указано даже точное место этого захоронения.

Несколько иную версию захоронения Царя дает П. Ермаков в своей беседе с журналистом А. Мурзиным. По его версии, у Царя, Наследника Алексея и Анастасии сначала отрубили головы, тела были сожжены, а несгоревшие остатки костей брошены в болото, или стлань. Ермаков рассказывает, что Голощекин приказал в первую очередь сжечь три тела: Николая, Алексея и Анастасии. Перед сожжением он велел отрубить им головы и передать их П. Войкову. Ермакову Мурзин задает вопрос: «...сколько нужно дров, чтобы сжечь хотя бы один труп?» Ведь известно, что близ шахты № 7 не было никаких следов их заготовки или подвозки. Рассказ Ермакова был обескураживающе прост: «Белые следователи не догадались, что Коптяки на то и Коптяки, что там занимались углежжением. На древесном угле мы жгли. Поливали бензином и жгли... »

Не потому ли никто не заметил в те дни ни большого огня, ни дыма над лесом?

Ермаков говорил, что в лес ездили, «как на работу». И утверждал: «главные» тела он «сожег» еще в ночь на 18 июля. И уехал с командой домой отсыпаться. А поздним вечером того же дня они вернулись к шахте. И немало удивились, увидев: команда Голощекина и Юровского заканчивает погрузку каких-то «недогоревших» тел в повозки.