Текст книги "Джентльмены чужих писем не читают"

Автор книги: Олег Горяйнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Олег Горяйнов
Джентльмены чужих писем не читают

Автор выражает признательность кинорежиссёру и киносценаристу Сергею Белошникову за моральную поддержку при разработке основных сюжетных линий данного произведения

Глава 1. Русские разборки на улице Панчо Вильи

Святая Мария! Матерь Божья!

Куда катится мир?!

За пять минут до того, как на улице начали стрелять и убили человека, линейный сержант первой категории Пабло Каррера вошёл в переполненный воскресным народом устричный бар Хосе Элья Гуальберто Аранго.

По случаю воскресенья нагрудный карман сержанта изрядно оттопыривался. Дон Пабло отправлял первейшую полицейскую обязанность: обходил дозором свой участок. Ему оставалось почтить свои присутствием два заведения, и – домой, где ждёт воскресный обед.

Тариф за счастье лицезреть его одутловатую мокрую от пота физиономию, чёрные его усы, с которых по случаю жаркого дня обильно капало и стекало, выпуклое брюхо, подпираемое кобурой с шестизарядным несчастьем “Мендоса” тридцать восьмого калибра, тариф этот был установлен прочно и надолго. Пабло никогда не приходило в голову требовать что-нибудь сверх того, что, воротя в сторону потные морды, совали ему в нагрудный карман налогоплательщики.

Главное во взаимоотношениях пастыря и паствы что?

Незыблемость ставки налогообложения.

У Хосе по случаю воскресенья было полно народу. Сам хозяин стоял за стойкой и, завидев на пороге знакомый силуэт, привычным жестом потянулся за бутылкой писко[1]1
  Разновидность виноградной водки.


[Закрыть].

– Жарковато сегодня, а, дон Пабло?..

Дон Пабло проворчал что-то невразумительное по поводу озоновых дыр, проклятых янки с их ракетами и старых пердунов из правительства, всему этому попустительствующих.

– Скоро янки будут ездить здесь в маленьких тележках, как в Индии, – ядовито сказал Пабло, стараясь не смотреть на сворачиваемую в трубочку купюру. – А мы, в эти тележки впрягшись, будем их возить куда они прикажут.

Хосе с поразительной незаметностью сунул ему в нагрудный карман свёрнутую трубочку, сам же при этом, отвернувшись, внимательно рассматривал полки с банками и бутылками.

И тут на улице начали стрелять и кричать.

Пабло отошёл от стойки в сторону, расстегнул кобуру и достал “мендосу”. Достав, посмотрел, есть ли в барабане патроны.

Патроны были.

С улицы послышался женский визг. Двери хлопнули, и в бар с шумом вбежал взлохмаченный молодой блондин в белой рубашке. Глаза у него были сумасшедшие, руки тряслись.

Бар замер. Тридцать пар глаз не отрываясь следили за молодым человеком. Тридцать пар глаз внимательно проводили его до стойки, к которой тот подошёл не спеша, нарочито расслабленной походкой, делая вид, что не замечает на себе всеобщего внимания. Он подошёл и охрипшим от напряжения голосом попросил сначала пива, потом, внезапно передумав, – кока-колы. После этого тридцать пар глаз оставили блондина в покое и уставились на дона Пабло.

Молодой человек поперхнулся ледяным напитком, когда в рёбра его упёрлось дуло револьвера и тихий внятный голос откуда-то из-под плеча произнёс:

– Руки на стойку, ноги расставить. Расслабься, парень.

Парень расслабился и выполнил, что ему велели.

Пабло охлопал его по бокам, вытащил единственное, что нашёл в карманах – бумажник, бросил его на стойку и надел на молодого человека наручники.

Устричный бар взорвался аплодисментами.

Пабло шутливо поклонился и обратился к Хосе:

– Старина, сходи туда, посмотри, сделай милость, что там, трах-тарарах, стряслось.

Хосе кивнул и вышел на улицу. Несколько человек поднялись из-за столиков, исполненные любопытства, но Пабло грозно сказал:

– Всем оставаться на своих местах!

Любопытные сели. После задержания преступника авторитет дона Пабло, и без того значительный, прямо-таки материализовался в духоте заведения.

Задержанный молодой человек пытался что-то прохрипеть, но голосовые связки ему отказали, и Пабло не обратил на его сипение ровным счётом никакого внимания.

Вернулся Хосе.

– Не хотелось бы вас расстраивать по случаю воскресного дня, дон Пабло, – сказал он, тяжело дыша. – Но, похоже, там застрелили мужчину из пистолета.

– Насмерть? – уточнил Пабло, пожевав губами.

– Как есть, – Хосе вытянулся в струнку.

– Так, – сказал Пабло и засопел. – Где у тебя кладовка?

Задержанный снова попытался что-то сказать, но Пабло больно ткнул его под рёбра стволом револьвера, и он замолчал.

– Впрочем, кладовка подождёт, – сказал Пабло и достал из кармана рацию. – Говорит сержант Каррера, третий участок, – сказал он, нажав пальцем на кнопку. – У нас тут убийство. Угол Панчо Вильи[2]2
  Псевдоним маньянского революционера Доротео Аранго (1877–1923).


[Закрыть] и Мануэля Родригеса[3]3
  Тоже какой-то революционер.


[Закрыть]. Мною задержан убийца. Я в устричном баре Аранго. Есть. Понял.

Убрав рацию, он снова ткнул задержанного под рёбра.

– Пойдём, парень. Так где у тебя кладовка, Хосе?..

– Там! – перепуганный Хосе махнул рукой куда-то в противоположную сторону. Хорошо, что Пабло этого жеста не увидел. Где кладовка в этом баре, ему было известно не хуже чем хозяину.

* * *

На тротуаре лицом вниз лежал мужчина, одетый точно так же, как и задержанный. Белая рубашка на его спине была прострелена в двух местах напротив того места, где у людей сердце.

Пабло переложил “мендосу” в левую руку, присел на корточки, вытянул грязный указательный палец и с брезгливостью потрогал лежавшего за шею. Нечего было и трогать: издалека было видно, что тот не дышит.

Быстро собравшаяся толпа в почтительном молчании наблюдала за тем, как исполнительная власть отправляет свои обязанности.

Пабло двумя пальцами выудил бумажник из заднего кармана лежавшего. Кроме небольшой суммы денег там находился синий дипломатический паспорт гражданина страны России.

Пропал обед, подумал Пабло.

Мучимый внезапным подозрением, он вытащил из кармана бумажник того парня, которого он задержал в баре, и развернул его.

Так и есть: небольшая сумма денег и такой же синий паспорт, всё та же Россия.

Ну и дела. Чего же не поделили на его участке двое русских? И чем это пахнет? Для него, Пабло, лично – чем это пахнет? А?

Чем угодно, но только не рагу из индюшки с миндалём и кунжутом.

До сего дня Пабло ни одного русского в глаза не видел. Про русских он знал, что раньше они были правильные ребята, но теперь испортились, потому что снюхались с гринго и катают их на маленьких тележках через заснеженную Сибирь. А поскольку звёздно-полосатые никогда никого ничему хорошему не научат, они, эти глупые русос, перестали честно работать и непрерывно воюют между собой.

Ну и воевали бы, с досадой подумал он, поднимаясь на ноги. Только зачем это делать на моём участке среди бела дня перед самым обедом?

Послышалась сирена.

А, ничем это не пахнет. Не его ведомство будет эту кучу дерьма разгребать. А что он второго русского задержал – так его за это непременно должны будут поблагодарить. Русский там что-то хрипел, но никто не засвидетельствует, что он требовал консула. Тем более Хосе Аранго этого не засвидетельствует.

Какого ещё консула? Не было речи ни о каком консуле. Кока-колу, да, требовал. Консула – нет. А браслеты всё же лучше снять с парня, пока не поздно.

Поздно.

Полицейская сирена гавкнула и смолкла, и вот уже сквозь толпу протиснулся комиссар Ахо Посседа, тощий и серьёзный, как сушёный скорпион. Он был известен тем, что торчал в Управлении полиции чуть не каждое воскресенье, но не из рвения к службе, а оттого, что его склочная жена в компании с тещей и целым выводком дочерей устраивали ему в доме сущий ад.

Пабло поднялся на ноги и приложил два пальца к козырьку фуражки.

– Что тут у тебя? – спросил комиссар, переводя мрачный взгляд с Пабло на труп, и назад.

– Да вот, сами видите… Позвольте мне на минуту отлучиться, сеньор комиссар! Я там задержал одного… Наверняка это он убил… Не хотелось бы оставлять без присмотра, сеньор коми…

– Где задержал? На месте убийства? – отрывисто спросил комиссар.

– Никак нет, в баре.

– Что в баре?

– Задержание осуществил в баре.

– Погоди. Ты сам присутствовал на убийстве?

– Нет, сеньор комиссар. Но выстрелы слышал.

– Откуда же ты знаешь, что тот, в баре, убил этого?..

– Вот, сеньор комиссар… – Пабло протянул ему паспорта и бумажники. – Один убитого, другой – задержанного.

– Святая Мария!.. – пробормотал комиссар и полез в карман. – Ты, надеюсь, хотя бы наручники на него не надевал?..

Пабло виновато потупился.

– Смерти моей хочешь? – шёпотом сказал Посседа и достал из кармана таблетку мелипрамина.

– Откуда же я мог знать?.. – так же шепотом ответил Пабло. – У него ведь на лбу не написано, что он эмбахадор[4]4
  Еmbajador – посол (исп.)


[Закрыть] русо!

– Он – эмбахадор?.. – комиссар выронил таблетку.

– Да не эмбахадор, – Пабло поспешил успокоить комиссара. – Какой он эмбахадор. Так, какой-нибудь секретарио если что не хуже.

– Консула требовал? – спросил комиссар и достал из другого кармана таблетку пропазина.

– Какой консул, сеньор!.. Парень со страху язык проглотил. Не каждый день такое видишь своими глазами.

– Что видишь? – спросил комиссар, подозрительно посмотрев на “мендосу”, которую дон Пабло всё ещё держал в потной лапе.

– Убийство, сеньор.

– Так он убил или он видел?.

– Со всей вероятностью утверждать не могу, сеньор. Однако, сами посудите: кому ещё, если не ему?..

– Оружие при нём было?

– Не было.

– Во всяком случае, он свидетель… – зловеще пробормотал Посседа и нагнулся над трупом – Что с орудием убийства?

– Смеётесь, сеньор… – Пабло посмотрел на всё прибывающую толпу зевак.

– Застрелен профессионально, – сказал Посседа. – Две пули – и обе в сердце.

Пабло потрусил в бар, вынимая на ходу ключ от наручников.

Заодно он вытащил из нагрудного кармана пачку заработанных за день купюр и засунул её поглубже в карман брюк. Мало ли что.

Несмотря на строгое предписание «всем оставаться на местах», бар, конечно, опустел. Не каждый день почти у тебя на глазах убивают человека: как тут не воспользоваться возможностью смыться, не заплатив? Да оно и кстати, потому что в полумраке коридорчика перед вытаращенными глазами сержанта первой категории из воздуха материализовалась ещё одна купюра и жаркий голос прошептал ему в мокрое ухо:

‑ Всего пару слов для радио, господин сержант!

Пабло посуровел, вздохнул, покачав брюхом, и потянулся за деньгами.

Глава 2. День Физкультурника

Да, блондинки есть блондинки, а брюнетки есть брюнетки, и им не сойтись никогда даже в своих крайних, блин, проявлениях. В то время как брюнетка, истекая соком, поёт не своим голосом, распахнув ворота с такою силой, что створки на хрен слетели с петель, блондинка лежит себе, тихо постанывая, смежив ресницы, плотно сжавши ноги, будто ни ухом ни рылом не ведает, что у неё там скворчит и булькает, для кого там готовится весёлое воскресное пиршество.

Если, конечно, это не поддельная блондинка, которых в стране вечных субтропиков конъюнктура рождает сотнями тысяч.

На сей раз попалась настоящая. Перед тем как шаррршавой ладонью раздвинуть ей ляжки и засадить в пылающее чрево побагровевшего от натуги Степана Ивановича, старший лейтенант Пупышев бросил быстрый взгляд на секундомер своей “сейки”. Пятьдесят восемь минут с копейками. В норматив уложился.

Растет мастерство, с удовлетворением подумал Пупышев, сразу достав Степаном Ивановичем до самого дна, отчего девушка выгнулась дугой и даже открыла на секунду глаза, как бы с целью “остановить мгновение”, зафиксировать в памяти сладкую картинку, но тут же закрыла их, чтобы долго не открывать.

Скажем сразу: не всегда удавалось укладываться в норматив. Бывали и проколы. Бывали просто жуткие проколы. Одну американскую туристку в Кампече ему пришлось уламывать аж три с половиной часа подряд. И то: горизонтальное положение она приняла только после того, как они усидели на двоих чуть не литр самогонки, которая здесь называется “скотч”, и это в корне неправильно, потому что после литра этого “скотча” естественным манером не “скотчется” ни фига, только тантрические фокусы и спасают от провалу и позору. Впрочем, американка, как потом выяснилось, до встречи со Степаном Ивановичем баловалась лесбийской мерзостью. Но это ни в коей мере не оправдывает старшего лейтенанта. Даже то, что Степан Иванович её от лесбийской мерзости как будто отвратил, во всяком случае, она поклялась больше к бабам до конца жизни не прикасаться, а искать себе мужиков, вот таких как старший лейтенант, даже это нисколько не оправдывает Ивана Пупышева. Эх, старлей, зря, выходит, Родина тебя кормила-одевала, водкой вспаивала, в портянку пеленала, не оправдывашь ты её надежд…

Виноват!..

Ладно, иди…

Встал, пошёл.

Однако вот уже четыре месяца старлей доверие Родины оправдывал, железно укладываясь в норматив. Железно. И ни разу не облегчил себе задачу, ни разу не возложил лукавый глаз на брюнетку. Хотя именно брюнетки снились ему по ночам. Они возникали в туманных его сновидениях, манили чёрными лобками в океаны наслаждений, рыдающий Степан Иванович безнадёжно буровил матрац.

Приходилось в такие ночи старшему лейтенанту Пупышеву вскакивать с постели на пол и отжиматься по тысяче раз и больше, чтобы рухнуть в сон без сновидений, чтобы утром вскочить бодрым, с лёгким подёргиванием в грудных мышцах и крыльях, и лететь вдоль по пыльным жарким улицам Монтеррея, отворачивая морду от брюнеток, и делать вид, что ничего кроме торговли стройматериалами его в этой жизни не колышет.

А по воскресеньям…

Ненавистные блондинки.

В последнее время он завязал делать это в Монтеррее, памятуя старинную русскую заповедь: “не шали где живёшь не живи где шалишь”. Благо, дела шли, и денег слетать на полдня куда-нибудь за тыщу вёрст киселя блондинистого похлебать хватало. Монтеррей – город маленький. Полтора миллиона населения – считай, все блондинки наперечёт. А брюнетку – ни-ни.

И не столько потому ни-ни, что это значительно облегчило бы старшему лейтенанту учебно-боевую задачу, а, главным образом, потому, что где-то среди брюнеток по этой стране ходит та самая его Единственная, та, ради которой он уже четвертый год парит яйца в грёбаных субтропиках, не имея другой задачи кроме как не растерять квалификацию…

Конечно, математический шанс невелик на неё наткнуться. Кто спорит. Для гражданского лица – просто смехотворный шанс, отрицать не будем. Но Пупышев – не гражданское лицо. Они здесь со Степаном Ивановичем, как Никита Карацюпа со своим суперпсом, интересы Родины блюдут. Стало быть, нету у них на ошибку ни малейшего права. Стало быть, тренироваться им только на блондинках, мастерство своё растить, пока рога не вострубят и не призовут двух братанов к исполнению воинского долга, и тогда уже – встал, пошёл.

Обессиленный двухнедельным воздержанием, Иван “отыграл первый тайм” уже на тринадцатой минуте. Но Степан Иванович от этого не ослаб и не увял, а, наоборот, взъендрился, скинув балласт, сделался ещё более крепок и игрив. Таперича дело пойдёт веселее.

Блондинка под ним тоже кончила в первый раз, заскворчала, пошла первыми судорогами. Пора перевернуть её на живот, и сделать это красиво, не вынимая “флейты из футляра”, как и положено бывшему кэмээсу по офицерскому многоборью.

И получилось. Хотя блондинка, очевидно, никаким кэмээсом по офицерскому многоборью не была.

С ладонями беда. Шаррршавые, как верблюжье копыто, блин. Хоть в белых перчатках с бабой ложись, как генерал. Он с самой Академии их пемзой трет, а что толку. Ни погладить бабёнку, ни ручкой ей с изяществом помахать на прощание, ни в причинное место толком слазить. Сколько лет уже, как с турника спрыгнул, а…

Да нет, и турник не так виноват, как колхозное детство босоногое. Да. Да-с.

Никогда никого бы не удивило состояние рук Ивана Пупышева, если Иван Пупышев Иваном Пупышевым бы и оставался. Но нет – выпала ему судьба, прямо скажем, неординарная. Выпала ему дурища-судьбища ни с того ни с сего из простого русского парня вдруг превратиться в боливийского беженца и фамилию начиная с двадцати двух лет носить – Досуарес. Спасибо, имя оставили. Иван Досуарес, блин! Не Иван Пупышев, российская Федерация, а Иван Досуарес, блин, Маньяна!..

Досу-арес! И-ван! До-су-арес! И-ван!..

Иван, блин, Досуарес, на хэррр.

Прохладный кондиционированный воздух люкса наполнился рыданиями. Блондинку сотрясал третий по счёту оргазм. Не хватит ли, подумал Иван. Говорят, бог троицу любит. Не хватит ли тебе, мучача, впечатлений для одного дня?..

Он посмотрел на часы – единственную оставшуюся на нём часть туалета. Двадцать шесть минут гоняю. Ладно, можно ещё. Минут семь-восемь. Только позу ей ещё раз поменять, чтобы не свело вдруг какую-нибудь нетренированную мышцу. Надо же… блондинка, а… а оргазмы ловит как брюнетка. Может, всё же крашеная?..

Ну, на, получай за это, страстная!..

Чтобы не кончить раньше времени, чтобы отвлечься, он стал думать о Макаревиче. Нет, никто не проводит здесь никаких гнусных ассоциаций. Просто помимо Большого Секрета (на который мы выше намекнули) был у Ивана один маленький секрет, узнав который, его начальство немедленно поставило бы его в ту самую позу, в которую он собирался теперь поставить маньянскую блондинку. Меньше чем через год после заброски Ивана одолела такая дикая тоска по Родине, что он, вопреки всем строжайшим наставлениям инструкторов из Академии, пошёл в музыкальный магазин и купил первое, что попалось на русском языке. А попался ему диск со старыми хитами «Машины времени». Обложку от диска он, разумеется, порезал на мельчайшие кусочки и спустил в унитаз, но сам диск оставил и прослушал его не меньше миллиона раз, потому что на второе нарушение правил он не осмелился, резонно рассудив, что два диска – уже фонотека. Нечего и говорить о том, что все песни с этого диска он знал наизусть, а Макаревича почитал за близкого родственника. Нередко, расслабившись, он закрывал глаза и прокручивал в голове нечто вроде клипа с какой-нибудь из этих песен, а по завершении громко произносил имя автора. Ну, про себя, конечно.

И вот нынче утром случилось чёрт-те что. В самолете он, проводив взглядом стюардессу – самолётик был небольшой, и азафата там была одна единственная – он сначала остриг глазами пассажирок – ни одной, достойной его внимания, не оказалось – он стрельнул в сторону стюардессы, и та оказалась брюнеткой с какой-то перекошенной пастью, тогда он закрыл глаза, и внутри него сама собой зазвучала песня “То ли люди, то ли куклы”. Молча спев её себе от начала до конца, он как бы произнёс: “Группа “Машина Времени” —…” Всё. На этом всё. Как зовут по имени Макаревича, он забыл. Что Макаревич – помнит. Помирать будет – вспомнит. А как по имени зовут —…

Он судорожно начал перебирать в памяти русские имена. Георгий? Нет, не Георгий. Георгием был маршал Жуков, ещё крест такой был. Сергей? Нет, не Сергей. Сергеем звали его соседа по койке в санчасти в Нижегородском высшем зенитно-ракетном командном училище. Тогда свирепствовала эпидемия позорной для солдата болезни свинки, коек в санчасти не хватало, и клали по двое. Вечерами все шестнадцать рыл на восьми койках, вся палата больных и юродствующих, провожая день, хором кричали: “Не-ложитесь-спать-валетом-дело-кончится-минетом!!!” Потом пришёл генерал-майор с проверкой, увидел это блядство, чуть начальнику санчасти харю набок не своротил. Через пять минут и койки нашлись. Так что не Сергей. Так как же?

Что-то такое общерусское. Иван?

Тьфу, дурак. Иван – это я. И уж точно не Степан Иванович, хихикнул старлей на весь самолет. Сидевшая рядом баба с фарфоровыми зубами решила, что он собрался блевать от укачки организма, и боязливо отодвинулась от него.

А он так и не вспомнил. И это было обидно. Хотя разведчик-нелегал и не должен вспоминать как звать по имени какого-то там Макаревича. Наоборот, это даже ему плюс, если он не знает, что там за Макаревич такой проживает в засранных радиацией сибирских степях. Значит, вжился в образ.

А всё равно обидно.

Эгей, милая!.. Как ты там? Не пора тебе ещё?.. Какой ты там внизу оргазм по счёту хаваешь?

Иван уже со счёту сбился.

Все-таки, две недели не манамшись – растущему организму сплошнущий вред. Так бы он смог три раза не вынимая, но после двух недель воздержания – извиняйте, никак.

Ну, всё. Почти сорок минут уже. Как бы девку насмерть не затрахать. Пора на посадку. Шасси выпускать и закрылки поднимать. Встал, пошёл.

Он просунул руки под её ягодицы и тесно прижал её к себе, так, что Степан Иванович протиснулся внутрь неё в какие-то уже вовсе немыслимые глубины. Девушка искренне завизжала. Иван Досуарес искусственно зарычал. Девушка завизжала как резаная. Иван Досуарес приостановил долбёж. На две секунды. Это была одна из его коронок. Не знавшая этого девушка в недоумении напряглась. В наступившей тишине Иван чувствовал, как мелкая дрожь ожидания сотрясала её мокрое тело. Тело, в отличие от хозяйки, очень даже хорошо предчувствовало, что сейчас произойдёт.

И он рухнул в неё, как СС-21 в недра американского континента! Навалился на неё всею тяжестью, как дымящая лава со склонов Попокатепетля на зазевавшийся “джип” дурака-туриста! И могучий селевой поток хлынул в чрево блондинки, и взорвался в её глубинах, как боеголовка, так, что и наружу брызнуло, вдоль глянцевого фюзеляжа Степана Ивановича, замарав всю постель.

Андрей, вспомнил Иван. Андрей, чёрт побери! Конечно же, Андрей. Ну, надо же было забыть.

Блондинка, не открывая глаз, хватала воздух жадно раскрытым ртом. Тело её бурно содрогалось, отплясывая чарльстон Паркинсона всеми своими частями. Иван скатился с неё, натянул трусы и, насвистывая “Вот новый поворот”, отправился на кухню заварить кофейку. По опыту он знал, что в ближайшие пять минут ей будет не до него. Вообще не до кого и не до чего.

И ему уже не до неё. Через полчаса он про неё уже забудет. Завтра встретит – не признает. Даже жалко девчонку немного. Она ведь не виновата в том, что волосы у неё на лобке белые, а не чёрные.

Ты хорошая девчонка.

Ну и ладно. Самолёт его летит назад в двадцать три пятнадцать, времени ещё хоть отбавляй. Ещё нужно прошвырнуться по городу, пошарить по переулкам, поосмотреться в парках, в трущобах, поискать проходняки, заделать тайничок в укромном закутке.

Служба. Хоть и не больно нравился ему город Маньяна-сити, но мускулистой жопой чувствовал старлей, что придет час, и активизируют его именно в этой самой высокогорной столице повышенной вонючести под носом у верховных маньянских властей. Напустят на брюнетистую жену или дочку одного из сильных мира сего.

Жалко, сегодня не достанет времени слетать ещё куда-нибудь на море, где есть подводная охота. Иван, когда хватало денег, очень любил после постылой блондинки провести денёк на одном из маньянских курортов, взять напрокат акваланг, погрузиться в морские глубины, отмыть душу от гонок по горизонтали. Ох, как ему нравилось это дело!

Куда больше, чем так называемый секс.

Он поставил воду на огонь и вернулся в спальню. Блондинка валялась поперёк кровати, раскинув в стороны руки и ноги. Бледная кожа покрылась красными пятнами. Девушка периодически содрогалась всем телом, издавая при этом какой-то полустон-полухрюк.

Бедолага ты, подумал Иван. Не иначе, тебе сильных кобелей в жизни не попадалось… Маньянские пудельки – они ведь больше любят пыль в глаза пустить, а как до дела дойдёт… Ладно, похрюкай ещё три минуточки, а потом я тебя кофейком хорошим отпою.

Сунув в уши наушники от МР3-плеера, сопряжённого с радиоприемником, он вернулся на кухню. Вода закипала.

Ну, вот, не зря день прошёл, считай. А в прошлое воскресенье ему выбраться на охоту не удалось: дела не пустили. Зарплата-то ему идёт, но дома. В России, то есть. А здесь надо на жизнь самому зарабатывать. Пока.

По радио передавали городские новости. Иван принялся возиться с кофе.

Мать честна! Земелю подстрелили на Панчо Вильи! Русская мафия воюет!.. Трррепещи, земля маньянская!

Монтеррей, конечно, не Маньяна-сити, но и там уже давно появились и функционировали гадюшники с названиями типа “У Васьки-цыгана”, “Нахаловка” или “Уралмаш”, где, говоря по-русски, можно было добыть что угодно: от педераста якутской национальности до лабрадорского кокаина. Ивану велено было держаться от них подальше. Он и держался. А Макаревич… Ну, Макаревич. Никто не узнает. А мы никому не проболтаемся.

Учуяв запах кофе, блондинка открыла глаза.

– Querido[5]5
  любимый (исп.)


[Закрыть] – сказала блондинка. – Oh, querido mio! У меня в жизни не было такого мужчины.

– Фигня, – улыбнулся ей Иван. – В следующий раз я тебе ещё и не такое покажу.

Зубы у него были здоровенные, белые, еловой смолой на всю жизнь оздоровлённые, выстроенные в две шеренги как взвод кремлёвской охраны на разводе в караул.

Иван ни разу в жизни не закурил.