Текст книги "Приключения человека, похожего на еврея (СИ)"

Автор книги: Олег Ждан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

А еще мелькнула мысль попросить Его принародно наказать тех политиков, что довели меня до такой жизни, что разрушили великую страну. Да, в долгосрочной, как говорится, перспективе это было бы хорошо, но как мне жить сегодня, сейчас?

Господи, помоги! – мне казалось, что воскликнул я внутренне, но Катя испуганно спросила: что случилось? Она шла к берегу, я бы сказал, как Венера, если бы, конечно, не заметно округлившийся живот. Беременная Венера – это, конечно, не классика, а что-то иное. Но – не хуже.

– Что ты просишь? О чем ты?

– Бензина у меня мало. Может не хватить до города.

– А-а. – разочарованно протянула она. То есть подумалось ей – я взывал о спасении, воскрешении и вечной жизни, а бензин. Какая-то мелочь. Повернулась и опять пошла к воде. Потом она лежала на слабом августовском солнышке, подставив лучам живот, и никакого беспокойства не замечалось на лице. Это и вообще характерно для нее: не думать о возможных неприятностях, пока они далеко. Вот кончится бензин, станем на дороге – тогда и помолимся. Беременность еще и усугубляла эти ее черты. В конце концов я тоже отвлекся от таких размышлений – будь что будет, и заставил себя думать о другом, о действительно более важном. Смотрел на Катю, на ее живот и думал: неужели в ней в самом деле ждет своего часа маленький человечек? Как это все же удивительно, хотя и случалось-повторялось миллионы и миллиарды раз.

А все же хорошо быть безработным – никаких забот. Ну а завтра и послезавтра. Что ж, Бог даст день, Бог даст пищу.

Удивительный был день. Запомнился на всю жизнь.

Что касается бензина, его хватило. Ехали хорошо, звучала приятная музыка, кажется, Джо Дассен, которого обожала Катя, успокаивала, убаюкивала. Бензина хватило. То есть, его не хватило бы, если бы. Короче, подъезжая уже в полной темноте к Минску, я услышал крик Кати: «Ты спишь!?» И через мгновение машина ударилась в придорожный столб.

Сейчас вошло в моду слово шок. Поменялись ценники в магазине – «Я в шоке!» Обидел на работе начальник – шок! Наступили на мозоль в автобусе – шок! Но вот и истинное значение: я сидел в разбитой машине и абсолютно не понимал, что произошло.

О, сколько я видел аварий на улицах города, или по телевизору, или слышал в рассказах друзей-автомобилистов. Казалось, все это не про меня, со мной такого не будет, не может быть. Машина у меня в исправности, шины почти новые. Да, кто-то может въехать в меня, может создать аварийную ситуацию, но я – нет, я вожу авто хотя и быстро, но осторожно, и уж никак не засну за рулем.

Мы были привязаны ремнями безопасности и не пострадали. Все ж таки не зря перекрестилась Катя перед дорогой. Ну а машина. Пришлось продать на запчасти, все равно денег на ремонт не было и держать разбитую негде. Так что денежки появились. Что касается автомобиля. Что ж, автомобиль – это, собственно, баловство. Метро, автобус, троллейбус не хуже. Да и пешком хорошо.

Первым делом я возвратил долг Ване.

«Устроился на работу?» – удивился он. А когда рассказал о характере моего богатства, Ваня вдруг задумался, а потом сказал: «Ты. если такая история и появились деньги. Может, одолжишь долларов двести. Сам понимаешь, рожать скоро. Коляска нужна, кроватка.» Я с удовольствием достал кошелек. «А может, триста?» Приятное ощущение, когда небрежно вручаешь такую сумму. Чувствуешь себя человеком.

Между прочим, денежки полетели со скоростью звука. Во-первых, мы сами сделали косметический ремонт квартиры. Обои купили немецкие, то есть дорогие, поменяли раковину на кухне, купили микроволновку, хорошую ванночку для ребенка. И скоро пришло время, когда я подумал, что было бы хорошо, если бы Ваня возвратил. ну хотя бы сотню. Но даже намекнуть ему об этом я не мог. Да и где он взял бы такую сумму? Ого, сто америкосов!.. Опять пришлось идти в «Интердайджест» за сахарной косточкой. А животик у Кати рос.

– Как ты думаешь, – спросила как-то Катя, – мы с тобой не разведемся?

– Что за глупости?

Она захихикала, понимая, что – глупости. По крайней мере, пока. Тем не менее, продолжила:

– Ну, в голову тебе такое не приходило?

– Что с тобой?

Как курочка, склонив голову набок, она с улыбочкой ждала ответа.

– Развод грозит всем. Но мы еще не выполнили первую семейную программу.

– Какую?

Была да и осталась у нее эта манера: доставать, то есть добиваться какой-то ясности, когда, казалось бы, всем уже все ясно. Не от моего ли жалкого положения возникли у нее эти вопросы? Не от сравнения ли нашей теперешней жизни с жизнью ее более удачливых подруг? Вообще-то такие вопросы мне были знакомы. Не лучше ли, однако, просто отложить их решение на потом? Даст Бог, сами по себе станут неактуальны.

– Программа проста, – сказал я и кивнул на ее живот.

Такой ответ Катю удовлетворил. Если учесть, что женщина существо семейное и разрушение семьи для нее катастрофа, то, возможно, ради такого моего ответа и задавала свой глуповатый вопрос.

Мы с Ваней земляки, или, как говорили сто или двести лет назад, соземцы. Но я жил в малом городке, а он в деревеньке поблизости. У меня особых музыкальных пристрастий не было, а Ваня играл сперва на гармошке, потом на баяне. И хотя был самоучкой, играл неплохо. Даже здорово. Как на мой взгляд, так на гармошке даже лучше – веселее, азартнее, хочется сказать – злее. Однако все это было в прошлом, и я очень удивился, когда узнал, что и баян, и гармошку он сохранил.

Как-то он позвонил мне и предложил встретиться: есть разговор. Когда? Да сейчас! Чем-то он был возбужден, будто что-то произошло или могло произойти. Притом – что-то хорошее. Приходи! – сказал я. Нет, давай на плотине. Ладно, давай. Мы живем недалеко друг от друга, пешком через парк, через озеро и плотину на Свислочи – двадцать минут. В общем, через четверть часа я увидел, что он уже ждет меня и от нетерпения ходит по плотине взад-вперед. Увидев меня, просто рванулся навстречу.

– Хочешь заработать? – крикнул, сжав и не отпуская мою руку. – Есть идея!

Глаза у него смеялись, горели, сверкали. Вот что значит надежда на заработок. А вы говорите – металл презренный. Однако как быстро глаза меркнут, когда идея с небес возвращается на скучную землю. Мне заранее стало грустно.

– Ну, говори.

Но Ване, видно, не хотелось вот так сразу расставаться со своей тайной. Он все улыбался и загадочно глядел на меня.

– Все гениальное просто. Если согласишься, через пару недель будешь с евриками.

– Ладно, давай.

– Едем в Германию! – произнес он. Секунду понаблюдал за моей реакцией и, предвосхищая недоумение, пояснил: – Будем просить милостыню! Будем играть в подземных переходах!

Оказалось, идею Ваня позаимствовал у соседа-музыканта, флейтиста развалившегося оркестра, который уже несколько раз ездил в Германию и всегда возвращался с деньгами.

– На баяне будешь играть?

– Ни в коем случае! Баяном никого не удивишь. Буду пилить на гармошке.

– Она у тебя сохранилась?

– Само собой.

– Ну а я тебе зачем? Как телохранитель?

– Тоже будешь играть. Будешь бить в бубен!

– Я – в бубен? Ты что?

– А ты бы хотел на скрипке?

– У тебя есть бубен?

– Да еще какой! Гремит, как цыганский оркестр!

У Вани в Берлине оказался знакомый, друг детства, живший там с семьей уже несколько лет. Он устроил нам приглашение, ну а визу получить оказалось несложно. В общем, два месяца спустя после нашего решения мы с Ваней оказались в Германии. У него в фанерном сундучке тульская, расписанная белыми и голубыми цветочками, гармошка, как ее называли встарь «хромка», изначально настроенная на мажорный лад, у меня в матерчатой сумке бубен.

Ну а дальше все просто: отдел по регистрации предпринимателей в городской ратуше, уплата госпошлины, и вот мы уже стоим в гулком подземном переходе недалеко от Берлинской оперы. Именно здесь, решили мы, по контрасту с классикой будем иметь успех. Вот-вот через переход повалят на спектакль зрители, Ваня растянет мехи гармошки, я подниму бубен над голо-вой. «Топотуха» – называется номер, который мы отрепетировали в Минске.

И представьте себе, мы волновались, как настоящие молодые артисты: как нас примут?

Приняли хорошо. И главное, гансики оказались не жадными. А поскольку такого чуда они не видывали, еврики потекли в футляр гармошки веселым ручейком. Ну, по крайней мере, не скучным. Конечно, порой его течение прерывалось, и тогда я вспоминал того старика, что стоял в переходе с губной гармоникой, и очень понимал, почему он сердился на меня. Порой немчики останавливались посмотреть и послушать, строго и серьезно смотрели на нас и даже аплодировали – тоже серьезно, громко, выражая не чувства, а просто одобрение. Некоторые пытались и поговорить, но, к сожалению, ничего, кроме «гутэн таг» да «гитлер капут», мы не могли произнести. Да, еще «Ауфвидерзеен»!

А однажды как вкопанный остановился перед нами мужик вполне российско-белорусского вида, уверенно спросил: «Тамбовские?» – «Нет. Из Беларуси». Разочарование отразилось в лице. «А я решил – земляки. Точно такая топотуха у нас есть. Тоже когда-то играл…» – «Хочешь попробовать?» – спросил Ваня. «Не знаю… Двадцать лет в руках не держал…» Но с интересом вскинул ремень на плечо – даже волнение отразилось в лице. Рванул! «Помогай!» – крикнул мне. И я помог. Возвращая гормошку, вздохнул:

«А я, дурак, продал такую за две бутылки…» – «Немцам?» – «Почему немцам? Соседу в Тамбове. Немцам она триста лет не надо. Такой народ». – «Как тут жизнь?» – спросил Ваня. «Да нормально». – «Как сюда попал? Фольксдойч?» – «Не, женка немка». – «Ого, – сказал Ваня, – выгодно женился». – «Да я и не знал, пока не пришли расписываться. Может, и не женился, если б знал». – «Значит, надоела женка». – «Не, она хорошая. Как русская. Немцы мне надоели». – «Ну так поезжай в Тамбов». – «Ага, поедешь…» – невнятно ответил он. На этом дружески распрощались.

Каждый день мы меняли место наших гастролей, выбирая, как правило, подземные переходы в людных местах. Комише опер, Немецкая опера… А вот репертуар не меняли: «Топотуха» особенно нравилась аборигенам. В подземных переходах она гремела как симфонический оркестр. Отныне и навсегда бубен – мой любимый музыкальный инструмент.

«Представь, сколько бы мы заработали в Израиле! – воскликнул Ваня, когда мы подбили баланс. – Сколько там наших страдает от ностальгии!..»

Через неделю жены встречали нас, как князей из добычливого похода.

Однако больше в Берлин не ездили: убедились, что это тяжелый труд – собирать милостыню. Кроме того, квартира хозяев, у которых остановились, была двухкомнатная. В одной комнате – дети, два мальчика-погодки, во второй родители. Нам пришлось спать на полу в кухне. Приняли нас хорошо, друг детства поставил на стол половину бутылки русской водки, супруга пожарила яичницу, улыбалась… Особенно радовались дети – не часто теперь в их доме бывали гости. Нет, не часто… Мы тоже привезли бутылку водки, но… Пили они уже по-немецки – после еды. По рюмочке. Аккуратно так, тихо. Шуметь там особо нельзя – не Беларусь, не Россия. Думаю, за несколько дней мы им надоели, как в Смутное время московитам ляхи. Или как польские паны бело-русам. Николай, друг Вани, работал автослесарем на СТО, жена его посудницей в кафе, поднимались они рано, собирались и завтракали торопливо, а тут мы на полу кухни… А вот дети были в восторге: «Мы тоже хотим на полу!»

Так что почти ничего в Берлине, в «Афинах на Шпрее», не видели. Красоты немецкой столицы не для нас. Побывали мы, кроме подземных переходов, только в Грюневальде да у Бранденбургских ворот. Хотели побывать в канцелярии Гитлера, да пожалели денег. Было бы на что…

В роддом мы поехали на троллейбусе. Что ж, не так давно рожениц возили на телегах. Чем мы лучше? Доехали благополучно, хотя схватки уже начались и учащались. В общем, успели. Катя умница, держалась она молодцом, а в двери отделения оглянулась и улыбнулась мне. Знали бы вы, какая у нее улыбка!

Конечно, роды не бывают легкими. Недаром сказано: в муках будешь рожать детей своих… Досталось и Кате. Мальчик родился хороший, крепкий, горластый. И как ни странно, у него с рождения был ясный, осмысленный взгляд. Наверно, сразу заинтересовался миром, в который попал. Вот только нравится он тебе или нет, не имеет никакого значения. Будешь в нем жить, может, наслаждаться, а может, и проклинать. Все зависит от того, каким мы его оставим тебе.

А на работу я все же устроился. Куда бы вы думали? В журнал «Свислочь!» Вскоре после того, как родили наши с Ваней жены, мне снова позвонил Сергей Бургевич: совесть не давала ему покоя. Но теперь он встретил меня у редакции, и мы вместе пошли к главному. Крепко пожали руки, смущенно посмеивались, глядя друг на друга. И – в отдел кадров. Закончив трудоустройство, мы с Сергеем заглянули в кафе «Сытый папа», что на Комаровке, выпили по кружке пива и, удовлетворенные текущим днем, простились. Чувство было такое, что мир – кряхтя и мучаясь – начал медленно самоорганизовываться. Политики наверняка думают, что это их заслуга. На самом деле ничьей заслуги нет. Просто старательно преодолеваем беды, которые они раз за разом на нас обрушивают.

Возвращался домой я в хорошем настроении, предвкушая, как сообщу обо всем Кате, – она не знала, чего мне звонил Сергей и куда я отправился, нацепив галстук.

…И тут увидел тех ребят из Шабанов, которых подвозил когда-то. Веселенькие они были, пьяноватые.

– Глянь, хлопцы, – сказал один из них, – наш жидок!

Он кинулся ко мне и губастым ртом мокро расцеловал в губы.