Текст книги "История Разума в галактике. Инженер: Греза о прошлом."

Автор книги: Олег Койцан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Впрочем, кое-какие подвижки в человеческом сознании в этом направлении я уже наблюдаю, – но хватит рассуждать на отвлеченные темы. Вернемся к основной канве повествования:

…А потом, – я просто жил. Сменялись года, столетия, эпохи – а я жил. Путешествовал, любил женщин, воевал… иногда правил. Легенда про Вечного Жида – проклятого, не способного оставаться на одном месте более трех дней, появилась из-за меня – порой я возвращался в полюбившиеся места до того как умирали помнившие меня люди. Эти столетия никак не отложились в моей памяти – я не стремился управлять народами (хотя иногда и приходилось это делать), не стремился определять пути развития научной мысли (бывало, я встречался с великими просветителями – но только, что бы покутить в хорошей, умной компании). Но невозможно вечно бегать от смерти. Хотя существу не бессмертному, но неспособному умереть от старости, можно попытаться конечно укрыться, спрятаться, жить неприметно и тихо в попытке избежать свидания с ней, но вряд ли это получится ОЧЕНЬ долго. А уж мужчине, ведущему активную жизнь в неустроенном, бурном человеческом мире – значит весьма активно нарываться на встречу с ней. Так и я…

Отряд из пяти верховых неспешно продвигался к небольшой горной крепостице. Четверо из них не выделялись ничем: островерхие шлемы, кривые сабли, круглые щиты, и копья с бунчуками (здесь, в горах, совершенно бесполезные), легкие кожаные доспехи, с нашитыми бронзовыми пластинами и небольшим круглым нагрудным зерцалом, кожаные же штаны, да сапоги усиленные металлом – типичная экипировка монгольского конного воина среднего достатка. А вот пятый путешественник, ехавший впереди отряда, и по видимости являвшийся его главой, этот сразу привлекал к себе внимание. Свободно накинутый, по причине прохладной погоды, простой халат, скрывавший под собой кольчугу мелкого плетения – ее присутствие выдавал только кольчужный капюшон небрежно откинутый за спину. Открытый легкий шлем – в Киеве и окрестных землях такой кличут мисюркой. Ниже – пояс с шелковыми вставками, на котором вольготно расположились: слева – китайский легкий прямой меч «Дзянь», украшенный кистями, справа же – дамасский кинжал. Штаны тонкой кожи и сильно поношенные, но еще крепкие сапожки с загнутыми носами, стачанные башмачниками благословенного Багдада. Да и в более мелких деталях внимательные глаза нашел бы смешение стилей многих народов: кольца на пальцах, обереги, вышивка на одежде… Все его вещи были смешением обычаев и стилей, бытовавших среди очень разных народов, населявших огромные пространства, разделенные месяцами, а порой и годами конного, речного, морского пути… и соединенные воедино гигантской дорогой, со всеми ее петлями, ответвлениями и рукавами, которую отдаленные потомки с пафосом будут именовать «Великий Шелковый Путь». Но все эти разноплеменные вещи, надетые на одного человека не выглядели нелепо. Может быть потому, что каждая из них была маленьким произведением искусства, и все они были подобраны гармонично прочим деталям его облачения. Это разнообразие вместе выглядело скорее как овеществленная память, вехи на другом великом пути, пути – именуемом жизнью. Воистину, только Великий Воин отважится пройти столько дорог.

В принципе, дел в это каменном мешке ни у одного из всадников не было. Да и тропа, хоть проходила у самых стен этой твердыни, но никаких явных препятствий не содержала. Обозу, либо каравану здесь было бы, конечно, не пройти, но опытным всадникам налегке – вполне по силам. Их путь лежал дальше. Там за горами у моря их ждали сотни дорог – уже хоженых и новых, способных при удаче привести к неведомым племенам и новым богатствам. Так что, пятерке спутников несложно было миновать крепость. Лишь просьба старого друга, владевшего этой твердыней заставила их свернуть с тропы и постучать в ворота.

Некогда, младший сын местного властителя ушел из родного селения в поисках славы. Жизнь в горах жестока – отец, два старших брата, и лучшая часть дружины погибли в засаде. Слабые женщины – его мать и сестры с оставшимися воинами не смогли удержать родовое гнездо. Смерть храбреца, бросившегося мстить кровникам, была бы скорой и бесцельной, если бы не... Командир телохранителей, под началом которого служил молодой джигит, сдержал первый порыв безумца. Он убедил владыку дать юноше отряд воинов, и сам возглавил его. Так младший сын не желая того стал князем… и круглым сиротой, ибо гордые женщины его рода предпочли смерть рабству. Но наша повесть не о его жизни... И теперь, спустя годы и годы князь писал, что уже стар, и чувствует, что время его уходит, и просил, если случится такая возможность, повидаться с ним – заехать в гости в последний раз. И если друг уже не застанет его, что же – помянуть его в его доме по обычаям предков. Увы старик не дождался приезда дорогого его сердцу гостя, и в воротах всадников встречал его сын – младший сын… История повторялась. Но теперь некому было мстить – черная оспа враг невидимый и страшный, входит в дом незаметно, но забирает с собой любого, кто приглянется. От гордого древнего родового древа, вознесшегося над этой скудной каменистой землей, и так едва уцелела одна ветвь – и от той теперь боги отняли лучшие побеги… А вечером был поминальный ужин. Угрюмо воины пили вино, поминая хозяев этой твердыни, вспоминали деяния предков молодого князя. А ночью за Воином пришли княжеские телохранители. Воин… Воин убил многих, но одурманенный подмешанным в вино зельем не смог сохранить свободу.

Глава Рода – огромная власть на этих землях, способная развратить почти любого. Когда-то он был совсем мальчишкой… старая насмешка, невпопад сказанное сегодняшним гостем слово черной тенью легли ему на сердце. Слишком горд, что бы забыть, слишком пылок что бы простить. И славословия в честь предков лишь распалили пламя его гнева, погребшего под собой даже тень здравомыслия, заставив забыть древнейший обычай – жизнь гостя священна. А вино, подливаемое в этот злой душевный пожар, не позволило вспомнить, что существование его самого – заслуга казнимого им человека… Наутро над стенами твердыни вознеслись пять пик с нанизанными на них головами, тела же убитых властитель приказал сжечь. Воронье… воронье собралось на пир, хриплым карканьем оглашая окрестные скалы. Но даже в посмертии, Воин оставался велик – он не достался этим падальщикам. Гордый Орел спустился с небес, дабы забрать останки Воина в горние выси…

Вот такая вот печальная история моей смерти. Повесть о дружбе, повесть о предательстве – без выдумки. Правда и только правда. И заметьте – никакого спиритизма, никакой отлетевшей души, наблюдавшей за мучениями тела, и прочего бреда. В отличии от большей части жизни, ПОСЛЕДНИЕ ДНИ я помню замечательно, и это сделано намеренно: вдруг следующему мне захочется отомстить за смерть предыдущего… если не обидчику, то хотя б его потомкам. В той же части, где описывается события ПОСЛЕ моей смерти – частью знание, частью просто реконструкция событий. К примеру, что сотворят с моими бренными останками, убийца рассказал сам и с подробностями, и, помню, был весьма разочарован, когда я не впечатлился от обещанного мне СТРАШНОГО надругательства над моим трупом. (А мне главным было, что бы хоть какую-то часть тела не сожгли. А иначе мое воскрешение оставалось бы под бо-о-ольшим вопросом!)). А после расчленения… Если бы мои глаза выклевал заурядный ворон – он птица мудрая, в горы просто так не попрется, это пернатое все ближе к земле, к долинам, к людям. Я б уже через пять лет жил, а еще через четыре раза по столько же – приперся бы к этому придурку в гости, полюбоваться перепуганной рожей этого морального урода. А орел живет высоко, летает далеко. Вот и сомлела птичка, грызомая паразитом, аккурат над краем ледника, домой возвращающись. Так и провалялся мой зародыш в замороженном виде в птичке несколько столетий, как раз до вызванного людьми Глобального Потепления (спасибо техническому прогрессу). А уже когда столь оригинальная страховка от внезапной кончины оттаяла, начался процесс моего возрождения, который тоже прошел с бо-ольшими осложнениями. Уж слишком нынче развита медицина – в раз сыщет заведшуюся в теле пакость. И если ее не вырежет добрый дядя Хирург, то точно отравит не менее добрая тетя Гельминтолог. Так что паразиту пришлось неимоверно расплодился и захватил немалый ареал обитания в попытках зацепиться за человека. Не знаю, какой такой барышне и в каком водоеме «повезло» подхватить эту гадость и не додуматься сходить к доктору. Единственные кто приходит на ум, это какая-нибудь бедолажка из горного аула – и медицина современная им не шибко доступна, да и внебрачные дети в традиционной мусульманской семье ой как не приветствуются. Так, что родила бедняжка меня где-нибудь на выселках, подальше от чужих глаз, да и подкинула добрым людям… В общем, бессмертие в состав моего организма хоть и входило, но оно было какое-то неубедительное. Так что впредь, хотелось бы обойтись без повторения подобных экспериментов.

* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *

.

Я как-то читал, что человеческие ученые добрались-таки до одного из внутриклеточных механизмов, блокирующих бесконечное количество ее делений – один из этаких регуляторов продолжительности человеческой жизни. Вернее не так – эта последовательность, определяет, с какой интенсивностью клетке позволено делиться, с каждым новым делением от нее отщипывается кусочек, и скорость деления соответственно падает. Зависимость опять же не линейная, и определяется не только этим параметром, но и функциональной принадлежностью самой клетки. (Кстати, в опровержении известной пословицы: нервные клетки восстанавливаются, и при определенных условиях – весьма интенсивно.) Эта последовательность, конечно, не определяет длину человеческой жизни непосредственно, но она точно обуславливает, с какой скоростью обновляются клетки Homo – с какой скоростью восполняются потери, и зарастают травмы. Любопытно, что ученые мужи (и дамы) уже успели поковыряться в этом механизме, добившись пока правда только весьма сомнительного полууспеха – при любой попытке восстановит этот участок цепи до начальных размеров, клетка начинает весьма интенсивно и бессистемно делиться, ведя себя по сути как раковая. И это правильно: (с религиозной точки зрения) Эволюция, оставляет каждому существующему виду право на выживание – право на изменение сообразно меняющимся условиям окружающей среды. Удачные, с точки зрения сиюминутной выгоды, мутации приживутся, неудачные соответственно исчезнут вместе с носителями – этот основополагающий закон каждый из нас еще в школе изучал. Так что интенсивная смена поколений – залог выживания вида в целом! И это правильно и с практической точки зрения, клетка живого существа – образование весьма хрупкое, легко повреждается, и потому бесконечная цепочка последовательных делений (без каких-либо качественных изменений) может привести к весьма… неоднозначным результатам. Но МЫ то поставили себя выше эволюции, НАД ее законами вечного изменения. И поэтому, не смотря на внешнее сходство с человечеством (фенотип мы почти не трогали) в нас нет ни человеческой вариативности, ни приспособляемости. Но, если при сравнении видов, Человек гораздо изменчивее нас (а значит, потенциально – успешней), то при сравнении отдельных индивидов явное преимущество уже на нашей стороне. Наша иммунная система, к примеру, ни при каких условиях не потерпела бы присутствия в организме инородной ткани, так что донорство для нас неприемлемо. С другой стороны, наше тело способно залечить повреждения несовместимые с жизнь обычного человека, более того – любые случайные изменения, либо повреждения клеток на генном уровне отслеживаются и исправляются гораздо четче и быстрее, чем это происходит у человека (если вообще происходит). Так, что хоть клетках особей моего вида присутствуют подобный человеческому счетчик делений, но он функционирует иначе. Вот и получается, что комбинирование этих возможностей позволяет продлить наше существование очень надолго. В итоге выходит, что мы свое бессмертие как вида, променяли на бессмертие индивидуальное. И я полагаю, что этот обмен для разумного существа весьма выгоден. Ведь высшее проявление сознания – наука, позволяет внести порядок туда, где ранее царил хаос и правила случайность.

* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *

В ночь на четвертые сутки моего ожидания, разразилась чудовищная гроза. Мне даже стало несколько не по себе. Один в лесу, в трех днях хода от ближайшего жилья – и такая засада с погодой…

Потом, уже под утро, случился некий момент… момент дезориентации в пространстве и, кажется, даже кратковременной потери сознания, и в себя я пришел уже совсем не в обычном мире. По крайней мере, стоянку я разбивал в сосновом бору, а очухался в таком миленьком березнячке – на первый взгляд. На взгляд второй, он не казался уже столь милым. На третий – березняком. Судите сами. По первому впечатлению, вы оказываетесь в картинно очаровательном, пронизанным светом и березовым духом лесу, настолько вольно раскинувшемся вокруг, что ствол каждого дерева обласкан в косых лучах утреннего, еще красноватого света. Красиво. Если вы несколько более внимательны к окружающей реальности, чем какая-нибудь восторженная, экзальтированная девица, то заметите, что каждую березку по комлю, в полуметре от земли, опоясывает несколько рядов внушительных шипов более приличествующим акациям. А этакое строение родного всем нам дерева весьма нехарактерно для современной российской действительности. А если не полениться и поковыряться в земле (что я и проделал – не поленился, поковырялся) то выяснится, что корни той, той и вон той березки, во-о-он тех кустиков, а так же травки это все окружающей объединены в общую систему, центральный узел которой отбрасывает толстенный побег куда-то вглубь земли.

А еще у меня присутствовало стойкое ощущение, что я когда-то здесь уже бывал. Да что я говорю: я (в прошлой жизни), конечно посещал эту аномалию, но… Вы когда-нибудь, через много лет возвращались в город, в котором когда-то немало пожили? Какие-то места, где бывал часто, помнятся прекрасно, но город ведь живет собственной жизнью, где-то строится, где сносится, где-то ветшает, а где-то и приукрашается. И потому хорошо запомнившиеся места, хоть и предстают перед тобой в совершенно другом виде, но ориентироваться в них все же возможно. Что-то посещалось не так часто, и теперь есть немалая вероятность вообще не найти дороги, а добравшись до памятного места, где это нечто когда-то располагалось, не обнаружить там искомого объекта. Ну а виденное мельком, вообще забывается, и ты вспоминаешь, что бывал уже здесь, только наткнувшись на какой-нибудь уцелевший с тех пор приметный ориентир. И это в городе – искусственном объекте, в развитии, подчиняющемся определенным законам, и спустя каких-то пару-тройку десятилетий. Моим же самым свежим воспоминаниям об этих местах было куда больше тысячелетия. Так, что из содержимого моей памяти могли пригодиться только общие сведения о местной топологии, и, возможно, некоторые результаты как поведенческого, так и биохимического исследований этого странного биологического образования, именуемого мною: «Лес».

Вдоволь налюбовавшись местными диковинами, я решил все же двигаться вперед. Насколько я помнил, это милое местечко делили между собой две сущности. С одной я уже познакомился и даже дал ему имя. Со второй мне еще предстояло встретиться. В силу местных законов, ветер в ближайшие дни тут, в зависимости от времени суток, будет дуть исключительно в двух противоположных направлениях. Так что заблудится мне не грозило. Лес (да, так я и стану называть окружающее меня существо) в принципе был невелик, я без труда пересек его за каких-то полтора часа. Когда деревья вокруг ощутимо поредели, я выбрал «березку» поудобней и повыше и вскарабкался на нее. Передо мной предстало… Там, за Лесом – открытое, ровное пространство, вот только нельзя было даже предположить сколько его, оно колыхалось, изгибалось, шло волнами, визуально – то сокращаясь, то неимоверно растягиваясь. И вдали, но все же в пределах видимости, его ограничивало марево межпространственного перехода – подобие стены, казавшейся местами прозрачней тончайшего газового платка, участками она мутнела до тонов старой пластиковой пленки. Эта стена колыхалась, казалось, по ней гуляли волны нездешнего, неземного ветра. Чудилось, этот ветер находил прорехи в этой завесе, проникал сквозь ее рваную ткань, и свободно разливался по самой равнине. Набрав разгон над пустошью, он подхватывал с ее поверхности такую безобидную, такую эфемерную на вид серую дымку, и бросал ее на заросли Леса. И под воздействием этой субстанции Лес погибал. Видно было, что ОН сопротивлялся атаке. От благостной картины «Березовая Роща пронизанная теплом и светом» не осталось и следа: синие, сиреневые, голубые щупальца, отращиваемые Лесом буквально за несколько минут, пульсировали, ежесекундно менялись, пытаясь противостоять вторжению, но поникали, чернели и рассыпались в пыль, под напором новых и новых воздушных волн напоенных этой серой смертью. Лес отступал… Я спустился с дерева: пока я находился в не пораженной заразой части Леса, и бояться мне было нечего, но мне все же было сильно не по себе. Мне действительно было неуютно, видя как проигрывает этот почти всемогущий гигант. Я с содроганием представлял себе, что случится с моим телом, если костюм, в который я был одет, окажется даже не неисправен – просто если хотя бы одна-единственная живая спора проникнет сквозь систему его фильтров. В прочем, не смотря на кажущуюся слабость Леса, эта битва, на сколько мне известно, с переменным успехом длится уже два тысячелетия. И полагаю, если не вмешаются сторонние силы, сравнимые по мощи с бьющимися гигантами, будет длиться еще вечность. У них была почти вечность… а вот мое время стремительно утекало: мне надо было идти вперед – пересечь остатки Леса, пресечь поле, дойти и пройти сквозь межпространственный барьер. И к этому переходу на грани жизни и смерти нужно было еще и подготовиться. Не без колебаний я остановился в прифронтовой полосе. Переться через Пустошь в обычном противогазе мне что-то стало стремно, а ничего оригинальней, чем усилить его фильтр обрезками Лесных веток, мне в голову не приходило. При чем ветки, как я понимаю, нужно было брать здесь – в измененной зоне уже приготовленной Лесом для противодействия Лишайнику. Так, что пришлось мне снимать шлем и приступать к работе. Угу, умный мальчик, очень умный – нет что бы сначала нарубить и измельчить ветки, а потом скидывать шлем, я поступил строго наоборот. Итог очевиден: при рубке побегов, брызнувший из-под ножа сок попал мне в лицо, угодил прямиком в полуоткрытый (от усердия) рот. Удивительно, я ждал любых печальных последствий вплоть до быстрой смерти, но вместо этого вдруг ощутил прилив сил, подъем настроения, даже какой-то намек на эйфорию. Не раздумывая, заполнил бежавшей из рассеченного стебля жидкостью одну из фляжек – кто знает, возможно наступит момент, когда у меня не останется своих ни сил, ни храбрости, и, для выживания, придется воспользоваться заемными и тем и другим.

Закончив усиливать фильтр противогаза обрезками растений, и нахлобучив шлем на свою не шибко умную голову, я вновь двинулся в путь. Сначала перебрался через завал сизых, слабо колышущихся щупалец, за тем преодолел серую, склизкую и расползающуюся под ногами массу уже погибших «деревьев», и вышел на пустошь. Под ногами мерзко захрустела черная, жирно блестящая корка, по внешнему виду похожая на шлак (впрочем это и был шлак – останки Леса, практически всухую переваренные его врагом). Из-под лопающейся под моим весом корки вырывался пепел, и, взбитый моими же шагами, поднимался в воздух, подхватывался ветром и тянулся вслед за мной черным-пречерным шлейфом. Впрочем, это непотребство длилось едва два десятка шагов, а дальше начиналось серое нечто, уже виденное мной с вершины дерева – серая поверхность, серый от поднятой пыли ветер.

Выйдя на пустошь, я едва успел сделать полсотни шагов, как почувствовал сначала затруднение дыхания, а за тем и все признаки удушья. Видимо, уж очень велика была агрессивность пропитавшей воздух отравы, так, что слишком стремительно разрушающиеся ткани Леса начали закупоривать фильтр противогаза… В общем, мне не хватило смелости переться через Пустошь прямо сейчас. Однако достало благоразумия, что бы чуть задержаться, и заполнить капсулы наконечников трех свободных спец стрел смертоносной жизнью, процветавшей на этом поле. Столь смертельный инструмент мог стать весьма весомым аргументом в мою пользу в любой драке. За одно я сподобился вблизи разглядеть этого убийцу. Крохотные резные листики вились замысловатыми узорами, кое-где собирались в миниатюрные розетки, серенькие… ну очень хрупкие и трогательно беззащитные на вид. Внешне это нечто очень напоминало эдакий бледно-серый лишайничек, селящийся у нас, в средней полосе России на древесине разного рода, и при чрезмерном распространении, иссушавшем за несколько лет порой целые деревья. Вот и название этой субстанции искать не надо – само нашлось; отныне эту прожорливую гадость так и стану именовать «Лишайником»… В общем, после этих изысканий я едва добрался до Леса; еще чуть-чуть и задохнулся бы к Едрене Фене – но оно того стоило.

Мои дерганья туда сюда (назовем их благородно – разведка боем), так вот, разведка боем оказалась все ж небесполезна. Я пополнил собственный арсенал, и за одно убедился, что за столетия моего отсутствия, радиационный фон на Пустоши хоть и снизился, но оставался все еще весьма далек от безопасного. Впрочем, теперь на Лишайниковом Поле и обычный человек мог бы себе позволить провести половину суток, не опасаясь подхватить лучевую болезнь. Так, что единственное, что мне теперь оставалось: дождаться смены ветра, и уж тогда, под прикрытием контратакующего Леса, попытаться пересечь Пустошь. А пока, я решил вернуться в центр Лесного массива, и уж там почистить фильтр противогаза, переупаковаться, и немного отдохнуть.

М-да… Межпространственный переход – любопытно, что сделав несколько шагов сквозь эту дымку, ты можешь мгновенно оказаться за тысячи километров в «Большом» мире. Весьма интересный способ передвижения – быстрый, удобный. А если представить, что эти два куска пространства, здесь выглядящее почти единым целым, разнесены в реальном мире на тысячи уже не километров, а световых лет. Интересная возможность. Жаль, что пока мне элементарно не хватает знаний, что бы ее обдумать.

Лес.

Неизвестные, но, весьма любопытные существа, вторглись в него. На возможную разумности этих созданий указывало сложное поведение, не укладывающееся в рамки простой пары раздражитель – условный (или безусловный) рефлекс. Кроме того, в отличии от Него, эти существа пользовались несложными механическими приспособлениями, тем не менее, при более пристальном изучении, обнаружившими сложный химический состав и весьма упорядоченную структуру, стремящуюся к некоемому эталону (весьма приближенно по Его меркам – но тем не менее).

Аналитический отдел мозга, принявший сигнал первичной рецепторной сети, немедленно взял под непосредственный контроль охотничий участок Леса, в котором обнаружились столь интересные существа, и принялся ловить их всеми доступными в этот сезон средствами. Механических ловушек на данном охотничьем поле не располагалось, но и биохимических средств контроля было более чем достаточно, что бы надежно обездвижить любопытные объекты.

Лес всегда захватывал и поглощал любую новую органику, исследовал ее, и в случае хоть какого-то превосходства этих образцов над уже входящими в собственную структуру аналогами, делал их частью себя и перестраивался Сам, что бы наиболее эффективно использовать обретенные таким образом возможности. Но сейчас… Что-то смутно знакомое, родное, но утраченное в давней катастрофе, породившей Лес в нынешнем его виде, присутствовало в этих существах: в структуре и химическом составе выделений, распространяемых их телами, в биоизлучении их нервной системы. Пока непонятно что, но оно БЫЛО, и Лес решил понаблюдать за существами еще. Еще один отдел Его мозга, непосредственно ответственный за обработку поступающей извне информации, перенаправил существенную часть своих ресурсов на обработку данных, поступающих от этих существ, и принялся сопровождать их.

От этих размышлений меня отвлек чей-то крик – протяжный, панический – и чисто инстинктивно, на автомате, прихватив наличное оружие, я бросился на помощь. Что сказать – идиот, поскольку современные люди обычно бегут В ПРОТИВОПОЛОЖНУЮ от опасности СТОРОНУ. Тем более уж кого – кого, а людей здесь быть не могло В ПРИНЦИПЕ – просто не выжили бы без серьезной подготовки, материального обеспечения и определенных знаний… Оп-па – ЛЮДИ, вернее людь, тьфу ты, человек – парень, если быть точным; и если я этому парню сейчас не помогу, он станет трупом парня, и мое предположение о том, что живых людей здесь нет – станет верным. К парню стремительно неслось… НЕЧТО ОГРОМНОЕ. А этот и-ди-от застыл в ступоре – да парня заклинило от страха! Черт, черт, черт: лук при мне, стрелы – вот они. Выстрел – гадость, эта гигантская тварь бронирована! Пальцы нащупали в колчане спецстрелу с разрывным наконечником, второй выстрел – уже лучше, от этого шифоньера на ножках полетели ошметки плоти. (Да дьявол, почему этот парень не убегает!) И решающая стрела – надеюсь яд Лишайника свалит эту тварь. Свалил – но за мгновение до того как отрава подействовала, эта туша подмяла человека. Все? Нет, не все; всего сапиенсов оказалось пятеро: два парня, две девушки, и теперь уже бесполое, остывающее тело – как их занесло-то в эти потаенные места?! Парни в шоке, девчонки в истерике, трупу уже все равно. Да, и с собой мне что-то тоже надо делать, слишком резко начались неприятности – я не был к ним готов. И заполучил, соответственно, в организм лихую дозу адреналина. Ручки-то трясутся, а этим товарищам только покажи, что и мне страшно – вмиг разбегутся. И решай потом: то ли, рискуя жизнью (и теряя время), разыскивать этих покойников ходячих, то ли бросить их, и повесить на совесть вину еще за четыре смерти.

Рассказывая бодрым голосом какие-то справочные сведения – что-то про Лес, что-то про этих тварей (надо-ж, от стресса и память прорезалась) – я сделал обход места трагедии, мимоходом прирезав нечто мелкое и шустрое – наездника и компаньона этой гигантской животины. Дрожь в коленках не утихала, и утихать не собиралась, и к ней прибавился еще и шум в голове, явный предвестник обморока. А мне еще предстояло как-то договариваться с Лесом, и по поводу дезинфекции этой лужайки, и по поводу жизни этих «туристов». Впрочем, боль отрезвляет, и пробив руку шипами местной «березки», я стремительно отошел от предобморочного состояния, стал воспринимать действительность как и за полчаса до описанных событий, то есть – кристально четко. Честно сосредоточившись я с убегавшей кровью передал Лесу предложение: жизни этой четверки в обмен… в обмен… А в обмен я перенесу кусочки леса сквозь межпространственный переход и помогу им укорениться на соседней платформе. Спустя полминуты, когда голова начала кружиться от потери крови, как-то исподволь, во мне проснулась твердая уверенность в том, что отныне Лес для нас безопасен, а соки текущие по его ветвям – целебны. Лечебные свойства этих соков мне и пришлось тут же проверить, уж слишком велика (даже для меня) оказалась кровопотеря за время нашего с Лесом диалога.

Итак, два парня, две девушки. (Итого у меня на шее, фигурально выражаясь, повисло четыре человека.) Особенно хороша была темненькая – даже сейчас, после произошедшего кошмара. Если б только не ее взгляд, непрерывно направленный на меня – точь-в-точь как у человека, въяве обретшего недостижимую мечту (или у телка, нашедшего наконец мамку) – мне бы было гораздо комфортней. Светленькую барышню, как и парней, ее утешавших, с того места, где я занимался мазохизмом, разглядеть было несколько сложнее. Но как минимум она выглядела миловидно, парни же казались достаточно крепкими… НЕТ, шансов, что я хоть кого-нибудь из них ЖИВЫМ доведу до выхода – мизер. При всем моем старании увеличить эти шансы, все равно – мизер. И все же я попытаюсь довести их до выхода, но… пусть для меня они останутся если не безымянными, то безликими – точно. Я еще не готов ХЛАДНОКРОВНО терять окружающих меня людей, и хочу хоть как-то облегчить бремя памяти… Ну а пока, эту компанию фатальных неудачников надо приставить к работе – и мыслей паникерских будет поменьше, и вероятность выбраться из этой истории – всяко больше. И первым пунктом в нашем плане, как это ни печально, стояли похороны… Вторым – подготовка к переходу через Лишайниковую Пустошь.

Лес.

Он стремился захватить заинтересовавши его существ мягко и незаметно, не нанеся им сколько-нибудь заметного урона. Недостатком избранной тактики было то, что после начала воздействия, жертвы еще какое-то время сохраняют самостоятельность. Так, что одно из созданий, проявляя активность, попалось существу-охотнику пребывавшему неподалеку. Невелика потеря вроде бы – одна особь. Но… странная реакция на сигналы тревоги, испускаемые погибающим существом – прочие особи, вместо того, что бы попытаться избежать встречи с хищником, кинулись навстречу гибели. Лес недоумевал недолго: группа, потеряв всего одно существо, убила агрессора – хотя, исходя из предварительной оценки биологических параметров противостоявших сторон, из них не должно было уцелеть никого. Они умертвили хищника дистанционно, еще раз подтвердив свою (в некоторой степени) разумность.

А потом, одно из существ прикоснулось к Нему, (намеренно?) повредило свою наружную оболочку, и тем самым предоставив в Его распоряжение весь объем, необходимых для исследования материалов…Структура ДНК существа напоминала… она несла на себе участки явно искусственного происхождения. Она безусловно ранее была Ему неизвестна, и тем не менее структура привнесенных извне изменений – сам почерк каковым эти изменения были совершены был Лесу известен. И Он и это существо были сотворены одним демиургом. Получалось, что ЭТО создание было из тех давних времен, когда зародился сам Лес. Ведь Он не помнил своего начла – лишь смутные образы извлеченные им из самых древних (и наиболее поврежденных) запасников памяти иногда тревожили Его сознание. Некогда, Лес тщательно скопировал в собственную память все данные из древних, еще неорганических хранилищ памяти – все, вплоть до бесполезных обрывков, и шифров не имевших ключей. И информация, считанная из этого существа, дополнила эти, до сих пор бессмысленные обрывки, позволяя хоть как-то прикоснуться к временам собственного зарождения.