Текст книги "Последний ход за белой королевой (СИ)"

Автор книги: Олег Агранянц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 48 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

38. Обмен

С минуту мы молча смотрели друг на друга. Мне показалось, что за несколько часов она изменилась. Передо мной была усталая немолодая женщина в строгом сером костюме с маленьким кожаным бантиком.

– Здравствуй, Червонная двойка.

– Я пришла предложить тебе обмен. Ты мне отдаешь три пакета, а я тебе взамен… За первый пакет – статуэтку.

– Она и так у меня.

– Но теперь она будет твоей.

– Договорились. Что за второй пакет?

– За второй? Это.

Она вынула из сумочки пистолет, осторожно держа за дуло салфеткой.

– Ты забыл его в машине Вальтера. На нем твои пальцы. Как ты думаешь, полиция знает твои пальцы?

Это был бы большой подарок местной секьюрити!

– А я думала, ты профессионал. Ладно, бери, если он тебе нужен.

Я взял пистолет салфеткой и, держа на коленях, аккуратно вытер. Пока я вытирал, Лида молчала. Я вернул пистолет.

– Мне он ни к чему.

– Ладно, – Лида спрятала пистолет в сумку.

– Ну, а что за третий пакет?

– За третий? Жизнь. Они решили тебя убрать, а я их переубедила. Сказала: он глупый, неопытный, размазня. Ведь это верно, разве не так?

Что возразишь! Лида продолжала:

– А единственная положительная черта, которую я у тебя заметила… Этим я не стала делиться. Так что давай пакеты.

Я открыл сумку, развинтил голову Гоголя, вынул три пакета. Лида положила их к себе в сумку.

– Как вас нашел Пичугин? – спросил я.

Я чувствовал, что она сейчас уйдет, и я уже никогда не узнаю, зачем Пичугину нужна была статуэтка.

– Как нас нашел Пичугин? – повторила мой вопрос Лида. – Он ведь из вашего Центрального Комитета. А у нас есть Плеко, когда-то он был в компартии. Впрочем, как и мы все. Этот Плеко раньше был знаком с Пичугиным. Они случайно встретились в Виндхуке. Мы там добывали лекарство. Пичугин приезжал туда, чтобы встретиться с каким-то немцем.

– Немцем?

– Да, немцем. Тот живет в Виндхуке.

– Зачем?

– Тот передал Пичугину какие-то записки.

– Какие?

– Я не знаю. Там же Пичугин заказал статуэтку Гоголя. С тайником, куда он спрятал записки.

– Статуэтка нужна была только как тайник?

– Нет. Он сказал, что статуэтка предназначалась вашему дипломату в Женеве, тот должен был подарить ее какому-то американскому журналисту, любителю Гоголя.

– Записки тоже для американца?

– Я не в курсе.

– Они представляют ценность?

– Не знаю.

– Давай все по порядку. Пичугин достал какие-то записки и заказал статуэтку Гоголя с тайником. Эту статуэтку должен был получить наш дипломат и подарить американскому журналисту. Так?

– Похоже, что так.

– Значит, или Гоголь, или записки представляют какую-то ценность. Поэтому он не оставил статуэтку в посольстве, а взял во Францию.

– Нет. Он не хотел с ней связываться и собирался оставить ее в Конго, – прервала меня Лида. – Но мы его отговорили. Мы хотели воспользоваться ею для перевозки порошков.

– Но у него была дипломатическая неприкосновенность.

– Его в Париже встречали. Он не хотел, чтобы они узнали про наркотики…

– Кто встречал?

– Извини. Это уже политика, здесь я молчу.

– Ладно. Когда вы получили порошки?

– После таможенного контроля.

– Вместе с Гоголем?

– Да.

– И записки он вам тоже вернул?

– Они лежали в той же сумке, что и статуэтка. Он сказал, что это записки старого маразматика, которые никому не нужны.

– Где они сейчас?

– У Базиля. Я пыталась их прочесть, но по-немецки… Поэтому отдала Базилю.

Опять Типограф!

– А он читает по-немецки?

– Да. Он начал читать и сказал, что ерунда. Все-таки жалко, что мы с тобой в разных лагерях. Завтра ты уедешь?

– Да.

– Тебе нужна помощь?

– Нет.

– Подумай.

Я покачал головой.

– Тогда пойди рассчитайся с барменом.

Я все понял. Поднялся, подошел к бару, расплатился. Когда вернулся, Лиды уже не было.

39. Машина подана

Чертовщина какая-то. Пичугин знал, что перевозом статуэтки и записок в Женеву из Браззавиля занимается аппарат ЦК, то есть они представляют какой-то интерес. Но он их спокойно отдает, не пытаясь как-либо использовать. Что должно было произойти, если бы я привез статуэтку в Женеву? Я был обязан положить ее в банк. И не просто в банк, а в банк с сомнительной репутацией. Лиде Пичугин сказал, что весь груз предназначен для какого-то нашего дипломата в Женеве. Странно, но допустим. Когда Москва узнала, что статуэтка исчезла, мне приказали не жалеть денег и найти ее. Про записки ни слова. Значит ли это, что статуэтка – главное, а записки – просто наполнитель? Или они уверены, что бумаги по-прежнему внутри? Уж больно всё не складывается. Если статуэтка предназначается нашему дипломату, почему я должен был положить ее в банк? Скорее всего, из банка ее взял бы кто-то другой. Американский журналист? Маловероятно. Из русских писателей американцы знают только Достоевского, наиболее образованные еще Толстого. Но не Гоголя! Что-то не так. И записки… Что там в них? Типограф сказал, что ерунда. Когда я у него был, он мне ничего о них не говорил. Это понятно. Но теперь расскажет. И отдаст записки.

– Машина подана, месье «как вас там».

Передо мной стояла улыбающаяся Кики.

– Ты быстро.

– Куда прикажете доставить?

– Сначала к Базилю, потом к тебе домой.

– А может быть, по-другому? Сначала ко мне домой и никогда к Базилю?

Откровенно говоря, я тоже предпочел бы этот вариант. После сегодняшнего дня хотелось мирной и спокойной ночи. Но надо было закончить дело.

– И все-таки начнем с Базиля. Где твой «Мерседес»?

– У бара на площади.

– Пошли.

Я повел ее в сторону мужского туалета и галантно предложил зайти внутрь.

– Неожиданно и любопытно, – прокомментировала юная художница.

Я подвел ее к открытому окну.

– Сюда.

– Теперь поняла.

Мы выскочили на улицу, пересекли площадь и забрались в кикину антилопу.

Отъехав пару километров, Кики завернула на узкую улицу и подрулила к магазину со светящейся рекламой «Кондитерская».

– Надо купить что-нибудь к кофе.

Она выключила зажигание. Вокруг никого не было. Она придвинулась о мне:

– Здесь тихо.

И поцеловала меня в щеку:

– Ты похож на Кэри Гранта. Молодого.

– А ты похожа на себя саму, и это совсем неплохо.

Я обнял ее и правой рукой осторожно расстегнул две верхних пуговицы платья. Она не сопротивлялась. Убедившись, что бюстгальтером молодое дарование себя не обременяет, я нырнул ладонью внутрь, но на этот раз она среагировала, выудила мою руку и уложила на приборную доску.

– Потом.

«До чего у нее сильные руки», – подумал я и с удовлетворением заметил, что застегивать пуговицы она не стала.

– Ты сильная, с тобой не справишься!

– Я была чемпионкой по плаванию, в трех видах. Еще есть вопросы?

– Почему твою тетю зовут Высокой табуреткой?

– У нас в городе живет Франсуаза Саган. И к ней ездит в гости наш президент, Миттеран. А он большой специалист по дамской части. Ну, и мою тетю не обошел. Так она всем теперь рассказывает, что он ее… на высокой табуретке.

В это время дверь магазина открылась, оттуда вышли две дамы. Кики отодвинулась:

– Посиди здесь. Я быстро.

Вернулась она действительно быстро. В руках у нее была коробка.

– В этой кондитерской очень хорошие пирожные. Ты по-прежнему хочешь к Базилю?

– Сначала к Базилю.

40. Полковник на крыше

В доме, где располагался офис Типографа, на втором этаже слева горел свет. Я прикинул: в доме два подъезда, позавчера я входил в дальний. Свет горит именно у Типографа.

– Заезжай во двор. Останови здесь.

– Ты надолго?

– Пять минут, не больше.

Я вышел из машины, обогнул дом. Свет действительно горел в том окне, где должен быть офис Типографа.

Я вошел в подъезд, поднялся на второй этаж, хотел постучать, но по обитой искусственной кожей двери стучать бесполезно. Я толкнул ее. Она открылась.

Типограф сидел в кресле спиной к двери. Руки его были привязаны к подлокотникам тонкой белой веревкой.

– Эй!

Типограф не двигался. Голова его была опущена.

Я подошел ближе: закрытые глаза, бледное восковое лицо, ноги тоже привязаны к стулу, на обнаженных до локтей руках – запекшаяся кровь, ожоги. Перед смертью его пытали. На всякий случай я попробовал прощупать пульс – мертвое безжизненное запястье.

Ярко светила люстра, визитные карточки были по-прежнему аккуратно разложены на овальном столике, на полках порядок. Я подошел к стенному шкафу, вынул из кармана платок и, касаясь ручек платком, открыл несколько ящиков – бумаги, счета. Потом поискал глазами сейф. Нашел не сразу, за письменным столом, почти на уровне пола. Дверца сейфа оказалась открытой. Заглянул внутрь: пусто.

Я прошелся по комнате. На круглом столе в углу – кипа бумаг. И я сразу заметил рукопись. Десять-двенадцать страниц, исписанных аккуратным мелким почерком. По-немецки. Скорее всего, это то, что я ищу.

И в этот момент я услышал скрип тормозов. Внизу, рядом. Я подбежал к окну. Две полицейские машины остановились около подъезда. Похоже, я в ловушке.

Я сунул рукопись в карман и выскочил из комнаты, прислушался. Внизу заскрипела дверь, там уже полицейские.

Стараясь не шуметь, я начал осторожно подниматься на третий этаж. Свет от уличного фонаря проникал через треугольные окошки в пролетах лестницы, и я мог легко ориентироваться. Обе двери на третьем этаже, солидные, с металлическими табличками, как и можно было предположить, оказались запертыми. Я осмотрелся и увидел узкую лесенку типа пожарной, ведущую вверх, не достающую до пола. Я подпрыгнул, подтянулся, поднялся по ступеням и уперся головой в люк.

«Выход на крышу», – решил я.

Действительно это был выход на крышу.

На мое счастье, она оказалась плоской. Я прошел ее с одного конца до другого. Два люка. Один, через который я влез, другой, скорее всего, во второй подъезд.

«Воспользоваться другим подъездом нельзя, – сообразил я. – Выйду прямо на полицейских».

Я пытался найти пожарную лестницу. Опять обошел крышу и обнаружил лестницу на стороне, обращенной к пустырю. Она начиналась метра на два ниже карниза: нужно повиснуть на руках и попытаться попасть на узенькую ступеньку ногой. Я лег на крышу, посмотрел вниз. Был бы моложе – и то не рискнул. Альпинист я никудышный.

Я посмотрел вниз: со стороны дворика – одиноко стоящая кикина машина с потушенными огнями, с другой стороны – мигалки полицейских автомашин.

Дальше на крыше оставаться рискованно. Полицейские обязательно начнут обследовать дом – если уже не начали – и могут появиться здесь с минуты на минуту. Если они меня найдут, то объяснить, как находящийся в стране проездом советский дипломат оказался на крыше, будет очень трудно. Выход один: попытаться спрятаться в другом подъезде. Не ахти какой вариант, они пойдут и туда, но все-таки выигрыш времени.

Я открыл люк и по такой же лестнице, как в подъезде, откуда я пришел, спустился на площадку третьего этажа. Проверил, можно ли запереть люк так, чтобы его не открыли с крыши. Нет, невозможно. Я осмотрел двери третьего этажа. Заперты. Спустился на второй. Две двери и обе заперты.

Оставалось спуститься ниже. На первом этаже тоже две двери: одна на улицу – туда нельзя, но другая, к моему удивлению, оказалась открытой. Я проник в темный коридор. Свет зажигать не стал и на ощупь пошел вдоль коридора, пытаясь открывать двери. Первая же распахнулась, и я попал в комнату, освещаемую с улицы светом фонарей и мигалками полицейских машин.

Это было, скорее всего, кафе для работающих в этом здании. Столики, стулья, прилавок, на нем кофеварка, сахарница, поднос с бумажными стаканчиками и пластиковыми ложками. Сзади прилавка дверь, там, наверное, комната, где хранятся продукты. Я подергал дверь: заперто.

Я вернулся в коридор и в этот момент услышал шаги. Кто-то спускался…

Я бегом вернулся в кафе: если забаррикадировать дверь столами, они не смогут ее открыть и подумают, что она закрыта изнутри.

Схватив первый попавшийся стол, я потащил его к двери.

В этот момент дверь начала медленно открываться. Я замер.

На пороге стояла Кики:

– Быстрее.

Я застыл со столом в руках.

– Да быстрее же!

Я никак не мог прийти в себя, она схватила меня за руку:

– Поставь стол.

Я поставил его на пол.

– Идем. Только тихо.

Она была босиком и ступала совершенно бесшумно. Я засеменил следом.

Мы выскочили в коридор, поднялись на второй этаж. Одна из дверей на этаже теперь была открыта и держалась на туфлях Кики. Она вытащила туфли из дверного проема, дверь, закрывавшаяся изнутри английским замком, захлопнулась.

Теперь можно отдышаться. Сюда полицейские не попадут.

– Быстрее, быстрее, – торопила Кики.

Маленький коридор, несколько дверей и два туалета. Кики потянула в мужской. Я безропотно подчинился. Окна в туалете открыты. Я подошел к подоконнику и увидел внизу, совсем рядом, крышу кикиной машины. Вылезти – никакого труда. Я собирался встать на подоконник, но Кики остановила:

– Подожди.

И одним движением, держа туфли в руках, ловко выпрыгнула из окна. Я даже не услышал стука ног о крышу машины. Теперь моя очередь. Я опустил ноги и осторожно коснулся крыши. Кики уже спрыгнула на асфальт:

– Давай руку.

Наконец я в машине. Первым делом проверил: автор «Ревизора» мирно покоился на заднем сиденье. Мотор завелся быстро.

– Тихо работает, – с удовольствием отметил я.

Через пять минут мы были на шоссе.

* * *

– Я видела, как ты разгуливаешь по крыше, – захлебываясь от радости, рассказывала Кики. – Ну, думаю, попал он в переплет!

– А полицейских ты видела?

– Еще бы! Как заметила мигалки, сразу выключила свет в машине.

– Почему?

– На всякий случай. Не люблю я их.

– И дальше?

– Думаю, как помочь. И вижу открытое окно на втором этаже, невысоко. Тихонько подгоняю машину. Подтягиваюсь. Оказываюсь в туалете. Потом – в коридор, сунула туфли в дверь, чтобы не закрылась, и на крышу. Тебя нет. Значит, ты внизу, в какой-нибудь комнате. И я – вниз…

– Ты сильная, – я гладил ее по плечам, ногам. – Как ты смогла подтянуться? Там высоко.

– Я тебе говорила, что была чемпионкой по плаванию. В трех видах.

Теперь наступила моя очередь рассказывать. Я решил не усложнять:

– Я увидел свет в окне, ну, думаю, Базиль еще в бюро. Поднимаюсь, стучу. Никого. Собирался спускаться, вдруг слышу – внизу полицейские. Зачем, думаю, мне встречаться с ними…

Кики понимающе кивала головой.

– Остальное ты знаешь. Базиля я так и не нашел.

Я обнял ее, пытался поцеловать.

– Не надо. Ты грязный. И я тоже. Приедем ко мне, первым делом – в джакузи. Ты любишь мыть девочек в джакузи?

– Да, – «признался» я. – Это мое самое любимое занятие.

Я еще ни разу не мыл девочек в джакузи, но, посмотрев на Кики, понял, что это мне понравится.

Мы остановились около трехэтажного дома.

– Приехали, – Кики выключила мотор. – Обещай мне, что больше не будешь лазить по крышам!

– У тебя дома есть высокая табуретка?

– Нет. Есть только диваны. Диваны, диваны, диваны… Кстати… Тебе не кажется, что я сегодня зачастила в мужские туалеты? К чему бы это?

Глава девятая
С ГОГОЛЕМ В РУКАХ

41. Жизнь по-французски

Кики разбудила меня в девять часов:

– Когда просыпается американец, американка ему предлагает: «Пойдем, милый, на кухню, вместе приготовим завтрак». Когда просыпается немец, немка ему сообщает: «Вставай, милый, я приготовила завтрак». Итальянка просит: «Пойди приготовь мне завтрак». А у нас француженка говорит: «Давай еще поваляемся часок, а потом спустимся в кафе».

Так и поступили. Кафе оказалось за углом.

– Два кофе и два круассана.

Когда покончили с круассанами, я вынул из кармана чековую книжку:

– Сколько стоит твоя машина?

Кики удивилась:

– Немного, но мне она дорога как память.

– Сколько стоит вместе с памятью?

– Ты хочешь ее купить? – она покосилась на чековую книжку.

– Да. Сначала цену назовешь ты, потом я.

– Машина проверена временем.

– Да, но проверяли слишком долго.

– Скажем, тридцать… пять тысяч.

– Цена ей не больше двадцати пяти.

– Добавь еще двадцать и бери вместе со мной.

– У тебя есть вторые ключи?

– Есть.

– Я тебе позвоню сегодня вечером и скажу, где оставил машину. Завтра ты сможешь ее забрать.

– Далеко отсюда?

– Далеко.

– В нашей доброй старой Франции?

– Немного дальше.

Кики немного подумала:

– Когда преступник проникает в дом к американке, та делает все, чтобы выручить его. Если к немке, та тут же сдает его полиции. Итальянка влюбляется, бросает мужа и пятерых детей, признается во всем падре, и тот в течение пяти лет укрывает обоих в подвале.

– А француженка?

– Француженка идет вместе с преступником на следующее дело. Понял? Я не знаю, какие у тебя документы, но со мной переехать границу легче. А вот двадцать пять тысяч франков я у тебя возьму. Продам эту машину, куплю другую. Эта точно на ладан дышит.

«Хорошая мысль, – подумал я. – Ее машина могла уже засветиться, и поменять ее было бы кстати уже сейчас».

– Может быть, мы проделаем эту операцию прямо сейчас? – предложил я.

Кики не согласилась:

– Нет. Лучше я представлю к оплате твой чек, когда ты будешь далеко. Гаражист, где я буду покупать новую машину, тут же позвонит Табуретке. И вообще, в такой ситуации не надо новых движений. Все должно быть понятно, люди должны догадываться и быть счастливы, что догадались. Переспал – и поехали кататься. Просто и ясно.

Я про себя улыбнулся:

«Учить французов конспирации – дело пустое, они все как отлучившиеся на минуту с баррикад».

– Куда едем?

– В Женеву.

– Когда мы должны там быть?

– Сегодня вечером.

– Придется ехать через Париж: новая дорога через Реймс не достроена, и там можно попасть в пробку. Поэтому за вечер не ручаюсь, но ночевать будем в Женеве. Это точно.

* * *

Мы вырулили на шоссе номер четырнадцать, и Кики засунула кассету в магнитофон. Почти до самого Парижа мы слушали, как Депардье читает «Чужого» Камю.

При подъезде к Сержи Кики вынула кассету.

– Ты не устала? Я могу сесть за руль.

– После Парижа. Объезд очень сложный.

Машины в три, а иногда в четыре ряда двигались со скоростью около ста километров, и не проходило двух-трех минут, как дорога или делилась на две, а иногда и на три, или две полосы сворачивали направо или налево. Кики отлично ориентировалась в этой путанице. Она внимательно следила за указателями, и ее машинёнка, то зажатая между огромными траками, то неожиданно одна на полосе, с такой же скоростью, как и все остальные, вертелась то налево, то направо через мосты и акведуки, но все время оставаясь на дороге номер десять.

– Кто живет на севере, тот должен знать дорогу на юг как «Марсельезу». Знать мелодию и подсматривать текст. Я раз десять объезжала Париж и ни разу не запутывалась.

Появился указатель «На Лион».

– И сейчас не запутаюсь. Смотри.

На большом панно было написано: Дорога номер шесть. Ницца. Генуя. Марсель. Монпелье. Барселона и… Женева.

И мы повернули на шестую дорогу.

– Хочешь, я сяду за руль? – снова предложил я.

– После Фонтенбло будет сервисная стоянка. Там перекусим и поменяемся местами.

Сразу после второго поворота на Фонтенбло появился указатель на сервисную стоянку.

Эти стоянки на основных французских дорогах – как маленькие города: рестораны, магазины, заправки. Я посмотрел на часы:

– Уже почти два. Надо в ресторан.

Желудок у французов запрограммирован: они обедают (у них это называется «завтрак») с двенадцати до двух, ужинают (у них это называется «обед») с семи до девяти.

Кики не согласилась:

– Нет, в ресторан не пойдем. Нам надо засветло добраться до границы. Возьмем по паре сандвичей. Пообедаем перед Лионом.

И здесь все французы одинаковы: два сандвича, по полбагета: один с сыром, другой с ветчиной.

Я купил сандвичи и карту.

В одном из переходов я заметил факс-аппарат. Интересно, не делает ли он копий. Я собирался сделать копии в Женеве. Но если это можно сделать здесь…

Оказалось, машина копии делает.

Я заплатил сто двадцать франков и аккуратно снял копии со всех двенадцати листов, который взял у Типографа.

– Теперь поведу я.

И снова Депарьдье и Камю.

Оссьер, Бон.

– Где будем обедать? – спросил я.

– В деревенском ресторане около Бург-ан-Бресс.

Ну, Бресс я знал. Лучшие куры в Европе.

– Попробуем бресских кур?

– Ошибся, но не намного. Не кур, но тоже птицу.

Отгадать было нетрудно.

– Утку.

– Нет.

– Неужели гуся?

– И тут ошибся. Цесарку. Около Поллиа, это махонький городишко перед Брессом, есть ферма. Туда я тебя и отвезу, и накормлю настоящей цесаркой. Это дорого, но мне повезло, мой спутник не только не бедный, но и не скупой.

После Шалона мы повернули налево, и еще через двадцать минут, ровно в семь часов, я подрулил к одноэтажному зданию с вывеской «Веселая цесарка», хотя, на мой взгляд, это место вряд ли должно веселить цесарок.

– Это здесь. Цесарка – это цесарка. Американка вообще не знает, что такое цесарка, немка знает, но экономит и не покупает, итальянка покупает на черном рынке, и ей вместо цесарки продают недокормленную курицу. Только француженка знает, где можно дешево купить настоящую цесарку.

Цесарка действительно оказалась прекрасной.

И опять в путь. Я хотел снова сесть за руль, Кики меня остановила:

– Лучше я, скоро граница.

Минут через сорок подъехали к пограничной будке.

Кики остановила машину в трех метрах от будки, оттуда вышел вежливый швейцарский пограничник:

– Цель поездки?

– Увеличить в Швейцарии число красивых женщин, – ответила Кики.

Пограничник улыбнулся:

– Жалко только, что мадам с супругом. Я вам завидую, месье.

И мы проехали, не предъявив документов.

– Куда дальше? – спросила Кики.

– Прямо. Скоро мы будем на улице Сервьетт. А там рядом отель Бристоль.

Сейчас слева покажется вокзал Корнавен. Я всегда улыбаюсь, когда вижу этот вокзал. Лет десять назад я летал в Женеву, чтобы встретиться с неким господином Анри Корнавеном, однофамильцем знаменитого женевского вокзала. Он так и представлялся: однофамилец вокзала. Этот однофамилец был совершенно спившимся субъектом, которого отловили мои коллеги. Я приехал, чтобы предложить ему баснословную сумму. Он, разумеется, согласился, и мы отправились к нотариусу, где и оформили его согласие на использование его фамилии в качестве торговой марки для «некоторых товаров». Этим «некоторым товаром» были часики Третьего часового завода в Москве, которые мы поставляли в огромных количествах в Африку и Латинскую Америку. На циферблате гордо значилось «Корнавен», а чтобы прочесть «Made in USSR», нужно было изловчиться открыть корпус и вооружиться лупой. Африканцы и латины покупали наши часы, уверенные в том, что они самые что ни на есть швейцарские. Свиссы активно проявляли недовольство, слали нам ноты, но с юридической точки зрения наша позиция была абсолютно безупречной. Часы продаются до сих пор.

Я рассказал эту историю Кики. Реакция ее была неожиданной:

– Ты хочешь проделать со мной то же самое? Я – Дижон, Анжелика Дижон. Вы собираетесь выпускать какую-нибудь гадость и дать ей название «дижонская горчица»? Чтобы я продала национальную гордость! Хотя, если поторговаться…

Я не стал вдаваться в политико-гастрономические споры, тем более, что, по моему мнению, наша горчица не так уж плоха. Улица Сервьетт плавно перешла в улицу Мон Блан.

– Направо наша гостинца.

– Теперь в номер и спать, – заявила Кики и добавила: – Никаких непонятных движений.

Я открыл тяжелую дверь. В холле на креслах сидели две солидные дамы и оживленно беседовали. Я подошел к седовласому портье:

– Мадам и месье Лонов. Нам нужен номер.

– Рады вас приветствовать у нас снова, месье Лонов. Надолго к нам?

– Две ночи. Может быть, больше.

– Ресторан уже закрыт.

– Спасибо. Мы с супругой пообедали в Брессе.

Портье понимающе улыбнулся:

– Бресс! Спокойной ночи.

В этом отеле у старых клиентов паспортов не спрашивают. Это я хорошо знал.