Текст книги "Капкан на охотника"

Автор книги: Оксана Семык

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 5

На следующий день мне на работу позвонил следователь, ведущий дело об убийстве Агаты. Представившись Анатолием Петровичем Гуляевым, он сказал, что хотел бы побеседовать со мной – наверняка в издательстве уже растрепали ему о нашей с Агатой дружбе.

Отказываться от встречи было глупо, и я назначила наше рандеву в обеденный перерыв в кафе неподалёку от издательства.

На мой вопрос, как мы узна́ем друг друга, Гуляев ответил, что уж он-то меня как-нибудь узнает: работа у него такая, а сам он будет держать в руках коричневую папку на «молнии».

Папка оказалась в руках неожиданно молодого человека чуть ниже среднего роста, рыжего и веснушчатого, с располагающей простоватой физиономией, но из-под рыжих ресниц как два буравчика внимательно смотрели карие зрачки, сверля собеседника. Обведя ими зал, он безошибочно двинулся прямо в моём направлении.

Перед тем как сесть за уже облюбованный мной столик в углу, Анатолий Петрович снял и пристроил на спинку своего стула кожаную куртку. На плечах следователя обнаружились капитанские погоны, и я мысленно накинула товарищу Гуляеву лет десять к его моложавому виду.

– Ещё раз здравствуйте, Татьяна Владимировна. Извините, что грубо вмешиваюсь в ваш обеденный перерыв. Это не допрос, а просто небольшая беседа. Я предполагаю отнять у вас не больше пятнадцати минут. Столько вы можете мне уделить?

Подумать только, какое воспитание! Какая вежливость! Вот уж никогда бы не подумала! Надеюсь, он не рассчитывает, что я накормлю его за это обедом за свой счёт.

– Не извиняйтесь, это же я сама предложила встретиться в кафе. Буду рада, если смогу вам хоть чем-то помочь, – блеснула манерами и я.

– К тому же, мой обед уже почти окончен, – отодвинула я от себя тарелку и, устраиваясь поудобнее со стаканом сока в руках, всем своим видом изобразила внимание, – Я вас слушаю.

– Скажите, как давно вы были знакомы с Агатой Полежаевой?

– Около двух лет, с тех самых пор, как я устроилась работать в «Пегас».

– Делилась ли она с вами подробностями из своей личной жизни?

– Да, и иногда довольно откровенными. Уточните, пожалуйста, что вас интересует. Не ждёте же вы, что я их сейчас все подряд буду вам пересказывать?

Гуляев пропустил подковырку мимо ушей.

– Ну, допустим, рассказывала ли она вам о своих отношениях с мужчинами?

– Да. Но никогда ни с кем не знакомила лично, называла их только по именам, без фамилий. Обычно она бросалась в очередной роман с головой, и пока между нею и предметом её увлечения царило полное согласие, Агата вовсе не распространялась о подробностях. Более откровенной она становилась после очередного разрыва. Знаете, счастливая в личной жизни женщина может обойтись и без подруги. Зато каждой несчастной женщине подруга просто необходима. Вот в такие моменты Агата и рассказывала мне о своих мужчинах.

– Вам известно с кем у неё был последний роман?

– В сентябре она ездила на Чёрное море с каким-то Аликом. Кажется, он даже сделал ей предложение руки и сердца. Вернувшись с курорта, они разругались.

– На какой почве?

– Самой банальной. Алик этот оказался давно и прочно женат.

– Вы уверены, что после Алика никого больше не было?

– Уверена. Весь остаток сентября и первую половину октября мы довольно часто общались, и она постоянно жаловалась на полную неустроенность личной жизни на текущий момент. Нет, появись у Агаты мужчина, это бы не укрылось от моего внимания. Мы, женщины, чувствуем, когда где-то рядом заводится роман или интрижка, как кошки чувствуют приближение землетрясения. Я уверена, что у неё никого не было. Она даже объявление в Интернете собиралась разместить. Не знаю, сделала она это или нет, потому что на следующий день после того, как мы с ней это обсуждали, я заболела, а потом случилось это… Ну, в общем, я больше её не видела.

Капитан, насторожился:

– А что это за объявление в Интернете, о котором вы упомянули?

Я пожала плечами:

– Вообще-то, это была моя идея. Увидела объявление на автобусной остановке около моего дома, оторвала листочек с телефоном, сунула в карман, а позже, когда была в гостях у Агаты, предложила ей попытать счастье таким образом.

– Вы сами звонили по этому телефону?

– Нет.

– Вы помните текст этого объявления?

– Только приблизительно. Что-то про знакомства через Интернет, буквально пара строчек, номер телефона и женское имя.

– Какое?

Изящным движением кисти я нарисовала в воздухе математический знак бесконечности.

– Не помню точно. То ли Ирина, то ли Марина.

– А номер телефона?

Я посмотрела на капитана Гуляева, как на ненормального. Неужели сам он держит в памяти кучу ненужных телефонов?

– Тем более не вспомню. Кажется, в нём было несколько одинаковых цифр. Семёрок или двоек. Я в тот же вечер выбросила этот листок. К сожалению, это всё, чем я могу вам помочь, – попыталась я дать понять Анатолию Петровичу, что пора свёртывать нашу беседу – перерыв-то не резиновый.

Товарищ следователь намёка не понял и продолжил свой допрос как ни в чём не бывало:

– Скажите, Агата звонила по номеру, указанному в объявлении, в вашем присутствии?

– Нет, она звонила из коридора, а я находилась в комнате.

– Вам был слышен разговор?

– Нет.

– Она пересказала вам после содержание разговора?

– Нет, сказала только, что на следующий день у неё назначена встреча по этому поводу.

– С кем?

Во мне уже начало вскипать тихое раздражение от этого пинг-понга из вопросов и ответов. Но не пошлешь ведь капитана милиции открытым текстом.

– Понятия не имею. Наверное, с этой Ириной-Мариной.

– Скажите, а не хранила ли Агата у себя каких-то очень ценных вещей? – круто сменил тему Анатолий Петрович.

– Коллекцию фамильных бриллиантов? – не удержалась и уже в открытую съязвила я.

– Зря иронизируете по этому поводу, Татьяна Владимировна. Я пытаюсь найти причину, по которой ваша подруга была убита. Вполне возможно главной целью преступника были какие-то ценности.

– Какие там ценности! Да, Агата рассказывала мне, что прабабушка её была известной оперной певицей, всю жизнь собирала коллекцию живописи. Но за годы войны почти вся коллекция разошлась в обмен на продовольствие – только так членам семьи и удалось выжить в блокадном Ленинграде. Потом семья ещё несколько раз переезжала, а, как известно, один переезд равен двум пожарам, так что от всего былого великолепия в семье осталась всего одна небольшая картина. Агата называла мне имя художника, кажется, Коровин, не помню точно. Я в живописи не очень-то разбираюсь. Агата говорила, что это полотно дорого стоит, но продавать она его не собирается, потому что это память от бабушки, так оно и висит у неё в комнате.

– Вы имеете в виду пейзаж над диваном? – перебил меня Анатолий Петрович.

– Да.

«Раз Гуляеву известно, что это был именно пейзаж и что висел он над диваном, значит, картина осталась на месте», – сообразила я.

– Было ли в комнате ещё что-то ценное?

Я пожала плечами:

– Ну, музыкальный центр, телевизор, сервиз фарфоровый, тоже доставшийся в наследство… Она любила хорошо одеваться, на это всю зарплату тратила: шуба у неё была из нутрии, платьев, костюмов куча, бельё дорогое.

– Драгоценности?

– Были у неё какие-то цепочки, колечки. В основном подарки от мужчин. Она их особо не прятала, держала в жестяной коробке из-под чая на трюмо. Там же хранила и деньги.

Анатолий Петрович что-то записал в маленький блокнотик и задумчиво произнёс:

– Марку музыкального центра случайно не помните?

– Да я её никогда и не знала.

– Гм, ладно, – наконец-то Анатолий Петрович поднялся из-за стола и потянулся за своей курткой.

– И последний вопрос, – произнёс он, уже застегнувшись на «молнию» и взяв под мышку свою коричневую папку. – Скажите, вы случайно не знаете среди близких знакомых Агаты высокого широкоплечего мужчину?

– Ну, таких у нее был не один десяток. Вы уверены, что с этим человеком у Агаты был роман?

– Мужчина с такими приметами был, по словам соседки, у Агаты в день убийства.

Я уверенно помотала головой:

– Если у неё и был этот мужчина, то уж не по амурным делам, это точно. Со своими кавалерами она предпочитала встречаться на их территории. Это правило она соблюдала строго.

– Что ж, спасибо вам за содействие. Позвоните мне, если вспомните что-нибудь ещё. Вот моя визитка. Здесь служебный и сотовый.

Я растягиваю губы в вежливую улыбку, беру визитку, мы прощаемся, и я провожаю взглядом до выхода из кафе невысокую фигуру товарища Гуляева.

Вечером, возвращаясь после работы, я пытаюсь найти то самое объявление на стене дома у автобусной остановки.

Увы! Мои попытки безуспешны. Судя по всему, оно уже кем-то сорвано, и на его месте красуется теперь фотография неестественно улыбающейся женщины в купальнике, с закинутыми за голову руками и выпяченным вперёд плоским животом. «Хотите узнать, как похудеть?» – вопрошает рекламная дива.

Чувствуя, как во мне вскипает прилив весёлого хулиганства, я не выдерживаю, достаю из сумки фломастер и пишу под вопросительной фразой своё резюме: «Не надо много жрать!»

Дав этот совершенно бесплатный, выстраданный на собственном опыте, совет всем желающим, я топаю домой, чувствуя, что отступившее на мгновение мрачное настроение, вновь начинает одолевать меня.

Глава 6

Всю следующую неделю я вкалываю на пределе, преследуя две цели сразу. Во-первых, отвлечься от мыслей об Агаткиной смерти, а во-вторых, успеть сдать вовремя роман Берсеньевой. Дело продвигается медленнее, чем хотелось бы.

Если бы проблема редакторской правки рукописи заключалась только в исправлении грамматических ошибок, то, быстренько подправив орфографию и синтаксис, я бы на этом закруглилась.

Увы! Мадам Берсеньева – человек, увлекающийся сюжетом настолько, что различные мелочи просто ускользают от её внимания. То у неё героиня в начале эпизода появляется в бикини, а через пару минут её страстный любовник почему-то расстёгивает на ней платье, неизвестно как на ней оказавшееся. То она садится в автомобиль, а выходит по неизвестным причинам из автобуса.

Да ещё если учесть, что порой мне приходится исправлять фразы типа: «она хотела что-то сказать, но открывшаяся дверь закрыла ей рот», то стоит ли удивляться, что сроки сдачи поджимают.

Очередной рабочий день не предвещающий, на первый взгляд ничего из ряда вон выходящего, неожиданно комкается странной новостью, принесённой мне на хвосте Галочкой Суриковой из рекламного отдела. Она заглядывает в мой кабинет минут через десять после начала трудовой смены, держа в лапках свёрнутую трубочкой газету и, пуча глазки, интересуется:

– Тань, это ты у нас, кажется, новый труд Берсеньевой обрабатываешь?

– Ну, я. А что? Какие-то проблемы?

– Ага. Проблемы. Только не у нас. У Берсеньевой. Читала свежую прессу? – Она раскатывает газетную трубочку и тычет маникюром в крупный заголовок. – Вчера её нашли мёртвой в собственной квартире. Лучшей рекламы её новой книге просто не придумаешь. Уже решено тираж увеличить в два раза.

Наслаждаясь произведённым на меня впечатлением, Галочка чуть не забывает о цели своего визита:

– Да, я зачем пришла-то… Мне надо узнать фабулу последнего романа Берсеньевой. Там, случайно, главная героиня не умирает во цвете лет? Или, может, на худой конец, убивают там кого-нибудь?

– Галка, ну откуда у Берсеньевой убийство? Ты же знаешь, в её романах даже таракана-то ни разу не убили, не то что человека. Там всё опять про любовь. Ну и тем более, где ты видела, чтобы в женском романе главная героиня погибала?

– Жаль, – кровожадно вздыхает Сурикова. – Представляешь, как лихо можно было бы закрутить рекламную компанию! Придётся раскидывать мозгами в другом направлении.

Она убегает, хлопнув дверью и забыв на столе газету. Я пробегаю глазами статью о смерти Берсеньевой.

Так… Была найдена мёртвой вчера в собственной квартире… Очевидно, произошла утечка бытового газа… Судя по упаковке лекарства, лежавшей на туалетном столике, Берсеньева приняла перед сном сильное снотворное, и её не разбудил бы даже выстрел из пушки, не то что запах газа. Зато запах этот почувствовали соседи, которые и подняли тревогу… Когда дверь в квартиру Берсеньевой была взломана, писательница была ещё жива, хотя и находилась в бессознательном состоянии. Она скончалась через пятнадцать минут в машине «скорой помощи» по дороге в больницу… В пишущей машинке найден чистый лист с единственным напечатанным словом – «Завтра». Нелепая смерть оборвала только-только начавшуюся работу над новым романом… Ну, это уже пошла лирика. Дальше неинтересно.

Итак, вроде бы никакого криминала. Бытовуха.

Мысли мои возвращаются к работе. Галка права: издательство обязательно захочет воспользоваться ситуацией с трагической смертью Берсеньевой для рекламы её последнего романа. Роман должен быть издан как можно скорее, пока ещё сенсация не остыла, а значит, мне надо вкалывать по-стахановски. Благо, осталось мне закончить всего ничего – к концу дня управлюсь.

Я с головой погружаюсь в работу. Какое-то время тишину в моём кабинетике нарушает только тихое скрипение бегающей по бумаге ручки и шуршание страниц. Переворачивая очередную страницу рукописи, я замечаю маленький листок с напечатанным текстом, очевидно послуживший закладкой: «92-22-72. Ирина». Я уже хочу отложить его в сторону, как вдруг рука моя повисает в воздухе. Мне точно знаком этот телефонный номер. Я уже где-то видела раньше и сам этот листочек.

В памяти всплывает объявление на автобусной остановке.

Не может быть! Таких совпадений не бывает. Но если присмотреться внимательнее, этот листок с одной стороны имеет неровные края, как если бы его действительно оторвали от объявления. Но от того ли самого? Память на цифры у меня не очень хорошая. Может, я зря провожу параллели, и это телефон одной из подруг ныне покойной госпожи Берсеньевой или номер её маникюрши?

Способ выяснить истину только один, и я снимаю телефонную трубку.

– Добрый день. Вас слушают, – прозвучал в трубке приятный женский голос.

– Ирина?

– Да.

– Я по объявлению, насчёт знакомства в интернете. Вы оказываете такие услуги? – спросила я и замерла в ожидании ответа. Сейчас пошлёт меня эта Ирина куда подальше.

– Да, конечно, – ответила трубка уже совершенно сахарным голосом. – Это именно то, чем мы занимаемся: соединяем одинокие души в счастливые пары.

Я мысленно готовилась к отрицательному ответу, и такой поворот событий стал для меня полной неожиданностью. Получив слишком хорошее воспитание, не позволяющее мне прерывать разговор на полуслове, я промямлила первый пришедший мне в голову вопрос:

– И сколько стоят ваши услуги?

Цены оказались настолько приемлемыми, что не смогли послужить достойным поводом для моего отступления. Не оставляя мне возможности передумать, сладкоголосая Ирина перешла в контратаку:

– Всё, что от вас потребуется, – это заполнить небольшую анкеточку и предоставить несколько своих фотографий. Это вы сделаете при личной встрече. Давайте я запишу вас, скажем, на завтра, на шесть часов вечера. Вас устраивает это время? Записывайте адресочек. Нас очень легко найти.

Ого, как меня ловко взяли в оборот! Я сижу, немного ошалелая, глядя на трубку, из которой доносятся короткие гудки. Так значит, это тот самый телефон. Звонила ли по нему Лариса? Если да, ходила ли на встречу? Встречалась ли с Ириной и Агата? Имеет ли эта Ирина какое-то отношение к смерти моей подруги?

Я просто обязана это выяснить. Не успокоюсь, пока не взгляну на эту электронную сваху.

В конце концов, мне лично это ничем не грозит. Ну, в крайнем случае, найдёт она мне какого-нибудь мужа. Решено. Завтра встречаюсь с Ириной.

Вечером я вытаскиваю с антресолей фотоальбомы в поисках подходящих снимков. С трудом нахожу несколько приличных своих фото, на которых в объектив не лезли бы из-за моего плеча ещё чьи-то лица.

Увлёкшись процессом, до глубокой ночи перебираю черно-белые и цветные застывшие моменты моей жизни. Погружаюсь в воспоминания. Сетую на свою дырявую память, утерявшую многое из того, что ещё помнят фотографии. Решаю начать вести дневник, как когда-то, в девичестве.

Достаю из письменного стола тетрадь на девяносто шесть листов в скучной серой обложке, открываю и пишу, пишу, потоком сознания выплёскивая на бумагу всё, что произошло со мной за последние недели.

Становится легче: словно поговорила с кем. Засыпаю прямо за письменным столом, уронив голову на исписанную страницу.

Передо мной возникает Агаткино лицо, и она громко и членораздельно произносит: «Видеть себя голым во сне – к неразумным поступкам». Я вздрагиваю, просыпаюсь, чуть не упав со стула, осознаю ситуацию и тащу своё затёкшее тельце на диван. Перед тем, как снова погрузиться в сон, успеваю подумать: «Интересно, мой звонок по тому загадочному телефону, это разумный или неразумный поступок?»

Глава 7

Утро на рабочем месте начинается по-боевому. Открывая дверь своего кабинета, я уже слышу, как надрывается на моём столе телефон. Оказывается, меня жаждет услышать давешний мой знакомец, Анатолий Петрович Гуляев. Он огорошивает меня одним единственным вопросом:

– Скажите, Татьяна Владимировна, не упоминала ли Агата при вас когда-нибудь имени Вениамин?

– Нет, – удивлённо отвечаю я, не раздумывая.

– Не торопитесь, вспомните, – мягко настаивает следователь.

– На память не жалуюсь, – начинаю тихо свирепеть я: за дуру он, что ли, меня держит? – Уж такое редкое имя я бы точно запомнила.

Не успела я открыть рот, чтобы поинтересоваться, какое отношение имеет этот Вениамин к Агате, как, буркнув то ли «спасибо», то ли «до свидания», Анатолий Петрович повесил трубку.

Куда только подевались его приличные манеры, которыми он так поразил меня в кафе! А самое главное, что он оставил меня умирать от любопытства, кто такой этот Вениамин. Это жестоко с его стороны…

Вениамин… Веня… Не знаю ни одного Вениамина, кроме актера Смехова.

Ещё минут пять я ломаю мозги над этой загадкой, потом говорю себе вслух: «Да, воистину, трудно вспомнить то, чего не знаешь», – и в таком слегка взвинченном состоянии, открываю лежащую передо мной папку с рукописью.

С романом Берсеньевой я вчера разделалась. Дора Сергеевна только что подбросила мне свежую работёнку.

«За час до убийства». Михаил Кожин», – читаю я на обложке папки.

Кожин… Где-то я уже о нём слышала. Ну, разумеется, это тот самый тип, которого так нахваливала Агата. Как в воду она глядела – действительно мне придется править его рукопись.

Я частенько разговариваю сама с собой. Привычка, тянущаяся за мной из самого детства. Вот и сейчас я развязываю трудно поддающиеся тесёмочки папки, нараспев бормоча себе под нос возникающие в моей голове рифмы:

– Интересно, что ещё за Кожин? Может, ни кожин, ни рожин? А хорошо ли сложен?

И вздрагиваю от неожиданности, услышав мужской голос за своей спиной:

– Не знал, что вы увлекаетесь стихосложением, помимо своих редакторских обязанностей.

Круто разворачиваюсь на своём вращающемся стульчике и упираюсь взглядом в высокого, крепкого сложения, мужчину с упрямым подбородком и какого-то стального оттенка серыми глазами.

– Простите, с кем имею дело? – произношу я вежливо-холодным тоном.

– Как вы точно выразились. Именно так. На данный момент мы с вами имеем одно общее дело, и это дело – мой роман «За час до убийства», – обаятельно улыбается мой собеседник. – Позвольте представиться. Кожин Михаил Борисович.

Я запоздало заливаюсь краской. Вот, блин, ничего не скажешь – вовремя он вошёл. Надо, надо избавляться от своей отвратительной привычки разговаривать вслух.

Пытаясь исправить положение, я пожимаю протянутую мне руку и бодро представляюсь:

– Рощина Татьяна Владимировна.

– Я уже знаю, как вас зовут. Только что разговаривал с заведующей отделом. Это она подсказала мне, где вас найти. Я к вам вот по какому вопросу. Татьяна Владимировна, раз именно вы будете редактировать мой роман, у меня к вам большая просьба: не исправляйте в тексте ничего, кроме ошибок.

– Что вы имеете в виду? – поднимаю я бровь.

– Я слышал, многие редакторы страдают профессиональным заболеванием, которое я бы назвал «зуд карандаша». Они беспощадно кромсают и извращают авторский текст. Вы не из таких? Знаете, я очень серьёзно и добросовестно подходил к каждой строке, к каждому слову. Не хотелось бы, чтобы мой труд претерпел большие изменения под вашим пером, – он подкупающе улыбается, достаёт из-за спины и кладёт на мой стол огромных размеров шоколадку.

– Что это? Взяток я не беру.

– Это не взятка, а знак внимания очаровательной женщине, – с шутливым поклоном отвечает мне Кожин.

Подозреваю же, что это голая лесть, а всё равно таю.

– Михаил Борисович, сразу видно, что вы автор начинающий. Я могу вас успокоить. У меня нет ни времени, ни желания переписывать заново ваши произведения. Я просто исправляю ошибки: грамматика, иногда стилистика. Вы, кажется, пишете детективы? Не переживайте, я не поменяю преступника и жертву местами, – улыбаюсь я, про себя заметив, что одолевавшее с утра раздражение куда-то улетучилось, и получаю в ответ ещё одну обаятельную улыбку «начинающего автора».

– А сейчас извините меня, но мне надо работать, – говорю я, давая понять, что аудиенция окончена, и добавляю, уже склоняясь к папке на столе, – над вашим романом, между прочим. До свидания, Михаил Борисович.

– До свидания, Татьяна Владимировна, – большой человек неловко разворачивается в моём крошечном кабинетике, задевает плечом полку, на которой стоят словари и моя любимая кружка, с которой я всегда бегаю к девчонкам в соседний отдел погонять чаи.

Пара книг и кружка летят на пол.

Словари отделываются испугом, зато кружка – в осколки.

Кожин виновато начинает извиняться, я останавливаю поток извинений взмахом руки – ну не убивать же мне его за разбитую посуду! – и выпроваживаю писателя из кабинета.

Собирая осколки, я бормочу себе под нос в качестве успокоительного средства: «Посуда бьётся к счастью – верная примета». Остаток рабочего дня проходит в труде и в тщетном ожидании обещанного счастья.