Текст книги "Casual"

Автор книги: Оксана Робски

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

14

Я приехала в офис, как всегда, в десять тридцать. На столе лежала подготовленная для меня толстая папка с бухгалтерскими отчетами за прошлый месяц. Рядом – канцелярская книга с черным налом. Я сняла шубу, посмотрелась в зеркало и снова вышла в приемную. Экспедиторы должны были оставить мне списки магазинов-должников.

– Вот они. – Секретарша с готовностью протянула несколько листов. Я пробежала их глазами. Десять магазинов задерживали выплаты за проданный товар.

– Позови мне Сергея, – попросила я, и секретарша стала набирать цифры внутреннего номера.

Сергей занимался реализацией, и о решении сложившейся проблемы я хотела услышать от него лично.

– Ты в курсе, что рекламный бюджет состоит из оборотных средств? – накинулась я на маленького Сергея в непомерно большом пиджаке – это был его стиль.

– В курсе. – Еще бы: годовой бюджет мы составляли вместе.

– И чем мне проплачивать наружку, – я заглянула в календарь, – послезавтра?

– А мне что делать? – возмутился Сергей. – Бандитов к ним посылать? Или в суд подавать?

– Не знаю. – Я и вправду не знала. После того как мы расширили рынок сбыта и заключили договоры еще с тридцатью магазинами, кроме сети «Развилка», проблема с тем, что магазины не хотели платить, стояла остро.

– Я и ругался, и просил. Ничего не помогает. Будут задерживать выплаты на целые недели.

– А ты подружись с ними, – посоветовала я.

– Со всеми? – изумился Сергей. – Их же много, а я один!

– Давай штатную единицу введем – друг директоров. Пусть пьет с ними раз в неделю.

Снаружи послышался шум. Двери резко распахнулись – громко топая сапогами, в кабинет ворвались человек пять с автоматами и черными масками на голове, и мы мгновенно оказались на полу. Руки надо было держать на затылке.

В открытую дверь кабинета я видела свою секретаршу и еще пару сотрудников, распростертых на паркете.

Было такое чувство, что сейчас начнут стрелять. Причем во всем городе, а не только у меня в офисе.

Я подумала: не задралась ли у меня юбка?

– Кто главный? – грубо спросил один из людей в масках.

Я помедлила несколько секунд.

– Я.

Получилось хрипло и нерадостно.

Спрашивающий подошел совсем близко, так, что его начищенный ботинок оказался рядом с моими глазами, и внимательно посмотрел на меня.

Он кивнул кому-то, и дверь в кабинет закрыли.

– Можете встать.

Я неуклюже поднялась, жалея, что не надела сегодня джинсы.

– А ему можно? – я кивнула на Сергея.

– А кто это?

– Менеджер.

– Пусть подождет за дверью.

Сергей встал. Под огромным пиджаком он сжался так, что казалось – из комнаты выходит один только пиджак.

Вместе с Сергеем вышло три человека в масках. Остались двое. И я.

– Садитесь, – предложили мне.

Я села за свой стол, стараясь не смотреть на бухгалтерские документы.

– Вы кто? – спросили меня, и я уловила в голосе доброжелательность.

Я назвалась.

– Значит, это ваша фирма?

– Да.

Меня попросили показать учредительные документы.

Я вышла за ними в приемную. Секретарша все еще лежала на полу. В дверях стоял участковый инспектор. Однажды я уже видела его, он заходил знакомиться.

Когда я вернулась, один из мужчин снял маску и с интересом листал бумаги у меня на столе.

Я подумала, что в таких случаях надо кому-то звонить, просить о помощи. Но кому, сообразить не могла.

– Так… – произнес он, – документы изымаем…

– Зачем? – Я сама понимала нелепость вопроса.

– Вы хотите, наверное, спросить, кто мы? – подсказал мне тот, что был в маске.

Я кивнула.

Мне показали книжечки, в которых я разглядела только: УБЭП.

– А вы почему здесь? – осторожно спросила я.

– Плановая проверка, – радостно ответил мне убэповец без маски, а тот, который был в маске, снял ее. – Слышали о такой?

Я не слышала.

Они расселись на диванах, всем своим видом демонстрируя лояльность.

– Может, хотите чаю? Кофе? – предложила я.

– От чайку не откажемся. – Тот, что был постарше, подмигнул своему напарнику.

Я хотела по привычке нажать телеком, но вспомнила, что секретарша лежит на полу.

– А можно поднять моих людей? – спросила я, игриво улыбаясь, им в тон.

– А зачем? – в тон мне спросил молодой.

– Ну, чтоб чай сделали, например. – Мы вели себя так, как будто находились на загородном пикнике. Только автоматы не вписывались в эту картину.

Людям разрешили встать, о чем старший сообщил своим по рации. Передвигаться или брать что-либо запрещалось.

Испуганная секретарша внесла чай.

«Завтра я получу заявление об уходе», – подумала я, глядя на ее лицо.

– Ну и как вам работается? – протяжно спросил старший, наливая чай в блюдце.

– Спасибо, – неопределенно ответила я, наблюдая за его действиями.

– Видим, что неплохо. – Молодой оглянулся вокруг. Мой кабинет был отделан в гламурном стиле «Голливуд: тридцатые годы».

– Но, знаете, проблем очень много. – Я многозначительно развела руками.

– Например, УБЭП черную кассу конфисковывает, – вторил мне молодой.

– А может, договоримся? – С моего лица не сходила улыбка.

– Как же мы договоримся? – с деланным недоумением вопросил молодой.

Разговор в таком тоне мы вели часа полтора.

– А знаете, вы – очаровательная барышня, – говорили убэповцы, – и совсем не похожи на акулу бизнеса.

– Вы тоже очень приятные молодые люди, – ответила я, – и совсем не похожи на милиционеров.

Наконец часа через два мы стали говорить конкретно.

– У меня в кассе есть три тысячи долларов США, – сказала я.

Они рассмеялись.

– Двадцать. И это меньше, чем вы заплатите, если мы изымем документы и приостановим вашу деятельность. Эдак на месячишко.

– Пять! – предложила я.

– Пять – это только за то, что мы здесь. А за документы на вашем столе, милая красавица?

В итоге мы договорились на десяти.

Я должна была с деньгами сесть к ним в машину, и они меня выпустят через пару километров.

Меня провожали тревожные взгляды моих сотрудников.

В машине мы обменялись телефонами, и меня заверили в том, что ближайший год я могу быть спокойна.

Первый человек, которого я увидела, вернувшись, был наш участковый.

– Я же предлагал вам дружить, – произнес он без всяких предисловий, – а вы что? А так бы предупредил…

Я дошла до кабинета, и несколько моих сотрудников сразу окружили меня. Взглядом я нашла Сергея.

– Встреться завтра с участковым. Дай ему долларов двести в честь Нового года.

От меня ждали объяснений.

– Все нормально! – весело сказала я. – Это плановая проверка. Привыкайте.

Я закрылась в своем кабинете.

Отряхнула со свитера нитки, прилипшие ко мне на полу. Или на самом деле их не было?

Я села за бухгалтерские отчеты. В канцелярскую книгу, лежащую рядом, надо было внести еще один пункт.

Я заехала в «World Class» в Жуковке без предварительного звонка и, естественно, на маникюр не попала. Все мои просьбы подвинуть клиентов и хотя бы накрасить мне ногти оказались несостоятельны.

Я объехала еще пару салонов, и наконец-то повезло: клиентка не пришла, и в образовавшееся окно записали меня.

Я собиралась на день рождения к Лене.

Пожилая маникюрша Оля была известна всей Москве. Такое количество сплетен, какое ей приходилось выслушивать за день, не вместило бы в себя ни одно желтое издание. Оля переработала во всех модных салонах, была на «ты» со всей светской Москвой, а во времена работы в «Wella» ее клиенткой была даже Наина Ельцина, которая, как ни странно, предпочитала потолкаться с девочками в салоне, а не вызывала мастеров к себе. Ей же Оля была обязана своим переездом из комнаты в коммуналке в однокомнатную квартиру на Соколе.

Она лениво спросила меня, как дела, виртуозно полируя мне ногти.

Я могла рассказать ей все что угодно. И больше бы об этом никто не узнал.

Я неопределенно повела плечами.

– Ты где ногти-то делала? – спросила она чуть-чуть ревниво. – Смотри, форму на мизинце испортили!

От подобных замечаний сердце у меня не замирало.

– В Москве где-то… не помню, – небрежно ответила я, чтобы не вдаваться в подробности о том, что маникюр не делала уже недели три. И не испортить себе репутацию.

Оля снисходительно кивнула.

Мне помыли голову, и докрашивать ногти пришлось в парикмахерском кресле под монотонное урчание фена. Причесали неплохо, хотя и не так, как я хотела.

Через час я входила с цветами в ресторан «Бисквит».

У Лены был девичник.

Девичник – это когда собираются одни только девушки, выпивают и едут туда, где предположительно могут быть мужчины.

Я поздравила именинницу, которая уже была навеселе, и села рядом с Вероникой.

Вероника жаловалась на то, что ее шестнадцатилетняя дочь не умеет готовить яйца под майонезом.

– Она недостаточно подержала их под холодной водой, поэтому осталась какая-то пленка; и разрезала не вдоль, а поперек, поэтому под весом майонеза они на тарелке перевернулись. А когда они перевернулись, стали видны желтые пятна, потому что они у нее подгорели. Я сама виновата, – сокрушалась Вероника, – хоть и ругаю ее. Но где же ей готовить? Всегда и так все готово. Может, на курсы какие отправить?

– Курсы итальянской кухни, – подсказала Олеся.

Она была снохой президента одной из наших бывших республик. Когда он вышел на второй срок, Олеся сообщила всем своим знакомым: «Я снова принцесса. Поздравьте меня». Причем Олесиному мужу президент запретил появляться на Родине, чтобы не дискредитировать себя в глазах избирателей. Зато его старший сын, которого Олеся терпеть не могла из-за высокомерия его жены, был отцу правой рукой во всех делах. Как в сказках.

– Ты многого от нее хочешь, – произнесла незнакомая мне темноволосая девушка с золотым сердцем от Bvlgari на кожаном шнурке. – Она у тебя сколько языков учит?

– Три, – не сразу ответила Вероника, словно подсчитывала в уме.

– А еще что? Какую-нибудь музыку? – требовательно спрашивала незнакомка.

– Да, – с гордостью подтвердила моя подруга, нанизывая на вилку рулетик из кальмара, – музыкальную школу закончила, по фортепьяно. И еще школу по истории искусства при Пушкинском музее.

– А сейчас что?

– В МГИМО готовится и одиннадцатый класс заканчивает.

– А в МГИМО какой конкурс?

Ответила Вероникина соседка слева. Я видела ее только однажды, на каком-то Ленином празднике.

– Человек двадцать на место. Не меньше! Два официанта обходили стол, раскладывая по тарелкам аппетитные гребешки.

– Ну так когда ей яйца-то варить? – со смехом спросила Лена.

Олеся проникновенно рассказывала:

– Есть прекрасные курсы – пятидневные. Небольшая группа, человек семь. В понедельник вылетаете в Рим. Хорошая гостиница, и каждый день занятия плюс экскурсии. А повар настоящий, из ресторана с мишленовскими звездами. Я сама хотела поехать. И шопинг заодно.

Она взяла в руки бокал.

– Ну что, за именинницу? Пошли тебе бог богатого мужа!

Мы дружно чокнулись.

– И что? – продолжала о своем Вероника – Она будет готовить отличное карпаччо или там папардели, а яичницу поджарить не сможет?

– Ну и ладно, – пожала плечами Кира, – холестерин один эта твоя яичница.

Кира выделялась на фоне наших бледных лиц великолепным шоколадным загаром. На коленях у нее сидела ухоженная девочка Тая – йоркширский терьер такого же цвета. Шелковистая коричневая шерсть миниатюрной собаки сгодилась бы на самый лучший парик.

Кира только что прилетела из Флориды. Она возила туда Таю лечить. Операция, которая была необходима ее любимице, делалась и в Европе. Но там в ходе лечения к задним лапам йоркширов приделывались крохотные колесики, которые облегчали собакам передвижение, а во Флориде научились обходиться без них.

– Все-таки колесики – это не очень удобно, – рассуждала Кира, – они ведь, наверное, гремят. И за них могут нитки цепляться от ковров.

Операция прошла успешно, и Кира с удовольствием предлагала адрес клиники всем желающим.

Со своей соседкой слева я оказалась незнакома. Оля владела магазином спортивной одежды. Ее увлекла тема клиник и операций, и она стала громко рассказывать о своей новой груди. Она перенесла операцию всего месяц назад. Еще даже швы не зажили. Тема оказалась злободневной, половина сидевших за столом девушек имели подобный опыт, и поэтому беседа сделалась общей и оживленной. И только прерывалась громким хохотом, когда кто-нибудь обращал наше внимание на то, что разговор слышен за соседними столиками. Как всегда по пятницам, ресторан был полон.

От груди перешли к пластической хирургии вообще. Среди нас оказалось четыре переделанных носа, шесть липосакций, две подтяжки глаз и пять изменений формы губ. Всего нас было человек двенадцать.

Тосты стали звучать все чаще, разговоры становились все громче.

Время приближалось к полуночи, ресторан постепенно пустел.

Кто-то предложил поехать в «Красную Шапочку». Лена попросила счет. Вероника громко спросила, у кого самая большая скидка в новиковских ресторанах. Оказалось, больше десяти процентов ни у кого нет. Лена дала официанту свою кредитку и назвала номер своей дисконтной карты. После «последней сигаретки» и «последнего бокала» прошло еще примерно полчаса, и наконец мы с шумом завернулись в свои шубы, расселись по машинам и длинной вереницей отправились в дамский стриптиз-клуб «Красная Шапочка».

Было, наверное, еще рано, потому что в клубе мы оказались одни.

Мы заняли большой стол посередине, прямо под высокой железной клеткой. Нам предложили меню. Мы выбрали «горячие танцы». Каждая заказала себе по коктейлю. Мы сразу попросили счета отдельно. Потому что пили много, уезжали поздно, заведение дорогое, счета огромные и бегать друг к дружке и проверять, заказывал ли кто-нибудь «индивидуальный стриптиз» или «танец в кабинете», было невозможно. А так каждый сам контролировал свой счет.

Молодые загорелые тела в плавках танцевали перед нашим столом, и уже Лена с Катей поднялись прямо на сцену (танец на сцене – отдельные цифры в счете), а Олеся бесстрашно забралась в железный скворечник, куда за ней тут же проследовал обнаженный негр. Кира не сводила восхищенных глаз с голубоглазого блондина в сетчатых плавках, который выбрал в партнерши своим сексуальным танцам Таю – Кириного йоркшира. Музыка гремела так, что мы быстро оставили попытки разговаривать и рассредоточились по клубу, ища себе сугубо индивидуальных развлечений.

Часа через два мне пришло в голову, что я давно что-то не видела Лену. Вышла на улицу, посмотрела, на месте ли ее машина. На месте. Даже если предположить, что ей пришло в голову уединиться со стриптизером в специальной комнатке, она давно должна бы уже вернуться.

Я поставила свой «Махито» на первый попавшийся стол и пошла в сторону туалетов. Дверь в первую кабинку была приоткрыта. Старательно, двумя кредитными картами American Express, Оля выстраивала белые кокаиновые дорожки прямо на унитазе. Катя со свернутой в трубочку стодолларовой купюрой сидела на корточках тут же.

– Лену не видели? – спросила я.

Они не видели.

Я снова обошла весь клуб и вышла на улицу. Подошла к Лениной машине. Лена сидела внутри и плакала горькими пьяными слезами. Я была раздета и начала сильно стучать ей в окно.

– Холодно же! – возмутилась я, когда она наконец впустила меня.

– Извини, – сказала Лена сквозь слезы.

– Ты чего плачешь? Именинница!

Она не отвечала, лишь громко всхлипывала.

Я обняла ее.

– Что-нибудь с твоей любовью? Она кивнула.

– Он улетел в Берлин позавчера и ни разу не позвонил, – она говорила, проглатывая некоторые слова целиком.

– И не поздравил тебя? – Я действительно удивилась.

– Нет, – горько сказала Лена и разрыдалась еще сильней.

– Может, случилось что?

Она не ответила.

Мы сидели в машине, обнявшись, и не разговаривали. Слезы высохли на Ленином лице, но мы не шевелились.

Я испугалась, что мы заснем здесь.

– Пойдем выпьем? – предложила я.

– Пойдем, – согласилась Лена. – И поедем домой.

– Ага.

Домой мы поехали под утро. Гаишники уже спали в своих будках, машин было мало, и каждая из нас добралась до дома без приключений. Лене исполнилось тридцать два года.

15

Я с восторгом разглядывала себя в зеркало: мои морщины постепенно возвращались ко мне. Конечно, улыбка еще полностью не восстановилась и напоминала ту, что рисуют на своих лицах клоуны, но прогресс был заметен. Веселые лучики морщинок разбегались в стороны от внешних уголков глаз, и я, не теряя надежды, упорно тренировалась перед зеркалом. Наконец какая-то из улыбок мне показалась удовлетворительной; я ее запомнила. Еще несколько минут ушло, чтобы научить улыбаться глаза.

Я была довольна результатом. Я снова себе нравилась. Это восхитительное чувство! Я – красотка. Я кружилась по комнате в шелковой ночной рубашке на тонких бретелях, представляя, что это вечернее платье и на меня смотрят сотни восхищенных глаз. Я то и дело оказывалась перед зеркалом и улыбалась своему отражению той улыбкой, которая редко достается кому-то другому. Я решила завести роман с фотографом, чтобы бесконечно ему позировать. Я чувствовала себя женщиной Джеймса Бонда, я могла очаровать любого. Упоительное чувство!

Бравурной музыкой из «Ну, погоди!» зазвонил мой мобильный. Определился московский номер Ванечки. Я почти забыла о нем. Но все же есть необъяснимое очарование в людях, которые некогда сделали нам больно. Захотелось ответить Ванечке. Но – нет! У него был шанс, он не воспользовался. Переливчатые трели припева резко оборвались. «Незваный гость хуже татарина», – прокомментировала я от лица Ванечки. Нет, не так. «Кошке – игрушки, а мышке – слезки».

Я задумалась о том, как давно никто не любил меня. И попыталась представить себе мужчину, любовь которого я восприняла бы как долгожданную награду. Воображение услужливо рисовало образ Сержа. Я старалась мысленно заменить картинку, но менялось только выражение его лица. Я решила обмануть себя. Я представила Тома Беренджера, обнимающего меня со своей страстью, на которую он, судя по всему, способен. Я трогала пальцами его упругие локоны. Он наклонил голову, почти касаясь губами моего уха… и заговорил голосом Сержа.

Я обреченно достала бумаги, которые принесла с работы, и углубилась в бухгалтерские отчеты.

Меня прервала Лена. Она спрашивала разрешения заехать ко мне в гости.

Я знала, что если брошу сейчас все эти цифры и проценты, то потом придется начинать с самого начала. Но Лена сказала, что находится уже в трех минутах от моего дома, и мне ничего не оставалось, как обрадоваться ее приезду.

Лену постигло разочарование. Не успел ее любимый вернуться из командировки и загладить оплошность с ее днем рождения, как засобирался на Новый год в Куршевель с бывшей семьей. Ради ребенка. Чтобы девочка полноценно провела каникулы. Мама, папа и дочь – в полном составе. Лена была в бешенстве.

– Я молчала про Новый год, ожидая, какой сюрприз он мне преподнесет! И на тебе, сюрприз! – возмущалась Лена.

– А он что?

– Ничего! Говорит: это же моя дочь!

– Ужас! – согласилась я. – И что ты будешь делать?

– А ты где празднуешь Новый год?

– Не знаю еще… Если Машку бабушка заберет, то пойду куда-нибудь…

– И я с тобой. Пошел он…

Лена была очень расстроена.

– Знаешь, – сказала она несколько минут спустя, – я ведь влюбилась в него…

Я понимающе вздохнула.

С тех пор как я видела Светлану в последний раз, ее живот увеличился втрое. Она стала огромной, как борцы сумо, и совсем перестала ухаживать за собой.

Я пожалела, что Серж никогда ее такой не увидит.

Мы встретились на «Веранде у Дачи». Это была ее идея. Мне казалось, что сидеть за рулем машины на девятом месяце беременности небезопасно. Тем более ехать за город.

Об этом она и заговорила.

– Руль упирается в живот, – пожаловалась она с довольным видом.

Я предложила ей ездить на такси.

Мы заказали по курице в тандыре, и она еще жеманно попросила у официанта соленых огурцов. Он понимающе улыбнулся.

– Почему ты не снимешь квартиру? – спросила я, борясь с раздражением.

– Ты знаешь, – она преданно заглянула мне в глаза, – я решила не снимать квартиру.

– Да? – Я подумала, что она уже потратила мои деньги.

– Если ты не возражаешь, я бы пожила пока в этой. А деньги отдала как первый взнос за квартиру в Крылатском. Там начали строить дом, очень красивый, и воздух там хороший для ребенка – Она сделала глубокий театральный вздох. – Первый взнос – пятнадцать тысяч. Десять ты мне уже дала, и если бы ты была так добра ко мне и к Сережиному ребенку… еще пять тысяч…

– А остальные? – спросила я.

– По шестьсот долларов в месяц – десять лет. Если бы тебе это было сложно, я бы не просила… Я пойду учиться, потом работать… У меня большие планы.

Я понимала, что это правильней, чем платить две тысячи в месяц за аренду. А еще правильней, если бы у нее были свои пять тысяч или если оформить Крылатское на меня. И пусть она там живет – бесплатно.

Светлана порылась в сумке и с сияющим лицом достала голубой сверток. Это были крохотные ползунки с кнопками между ножек.

– Смотри, какое чудо! – Покупка вызвала у Светланы такой восторг, что она даже похорошела, нежно прижав мягкую тряпочку к своему лицу.

Боковым зрением я увидела умиленные улыбки девушек с соседнего столика.

Я почувствовала себя такой маленькой и незначительной, что захотелось подпрыгнуть.

– А на какой стадии строительства сейчас этот дом?

Светлана аккуратно упаковала свое приобретение.

– Котлован, – улыбнулась она, – поэтому так дешево.

– А когда дом сдается?

– Через два года. Я узнавала, это очень хорошая строительная фирма, у них уже есть несколько домов. Я думаю, сдадут в срок. Я уже представляю, как мы справим Сережечкино двухлетие в новой квартире. Хочу детскую в морском стиле.

Я кивнула.

– Хорошо. Заезжай завтра ко мне в офис. Я предупрежу бухгалтера.

Светлана взвизгнула и поцеловала меня в щеку.

Я растерянно подумала о том, что сама тысячу раз делала то же самое с Сержем. Только он после этого поцелуя всегда улыбался – довольно и умиротворенно.

Я не улыбалась, как не улыбаются банковские аппараты, выдающие наличность.

Светлана ела курицу, жадно обводя взглядом тарелки на соседних столах.

В дверях неожиданно появилась Лена. Она скинула куртку из огненно-рыжей лисицы прямо на руки метрдотелю и подлетела ко мне.

– Как хорошо, что ты здесь! Я такая голодная! А домой не хотелось… – она мельком взглянула на Светлану, но обратилась только ко мне: – Я вам не помешаю?

Я не была уверена, что хочу знакомить Светлану со своими друзьями.

– Конечно, не помешаешь. Садись.

Светлана с готовностью убрала свою сумку с пустого стула и улыбнулась Лене:

– Мы ели курицу в тандыре.

– Я съем две! И еще плов! Кого ждете? – Лена вежливо уставилась на Светланин живот.

– Мальчика, – застенчиво ответила будущая мать.

– Это – Светлана, это – Лена, – сказала я. Но Лена уже потеряла к ней интерес. Она оживленно обсуждала с официантом заказ. Они остановились на картофельном пюре с бефстрогановом.

– А у вас есть дети? – поинтересовалась неожиданно Светлана.

– Это любовница моего мужа, – пояснила я, с удовольствием наблюдая за ее смущением.

– А… – Лена вежливо улыбнулась. Я после таких улыбок перестаю здороваться.

Светлана уткнулась в меню. Лена повернула ко мне лицо, на котором застыл вопрос. Я оставила его без ответа.

Мы обменялись ничего не значащими фразами.

Официант принес Светлане клубнику фламбе.

– Отлично выглядишь, – сказала мне Лена.

– Спасибо, ты тоже. А как твоя любовь?

– Я поставила ему ультиматум. – Лена подлила себе в чашку коллекционный китайский чай за десять долларов США – глоток.

– Правильно. – Я, как один мой знакомый, который провел два года в следственном изоляторе, – «за любой кипеш, кроме голодовки». – А какие условия?

– Я ему сказала: выбирай! Я не имею ничего против твоей дочери. Я ее даже удочерить могу, если надо. Но твоя жена?!

Лена выкатила на меня возмущенные глаза, ожидая одобрения. Она его получила.

– Значит, так, – сказала я ему, – первое – развод, второе – никаких совместных отдыхов с бывшими женами, третье…

– А он не разведен? – уточнила я.

– Представь себе, нет! Уже четыре года они не живут вместе, но она держит его так, словно он ее муж, любовник, сын, папа и бедный родственник одновременно.

– Ужас, – покачала головой Светлана, и мы с Леной подозрительно покосились на нее.

– И я сказала ему, – продолжала Лена, игнорируя последнюю реплику, – ты, конечно, можешь возить дочь в школу или куда там, но не каждый день. Существуют водители. Ты можешь встречаться с ней в выходные столько, сколько хочешь, – но без мамы. Ты можешь ездить с ней отдыхать – но вдвоем. Или со мной. И уж точно не делать из меня нелегала. Правильно?

– Правильно, – кивнула я. – И что?

– Я велела ему не звонить, не приезжать, не писать, телеграмм не слать, пока он не примет мои условия. Белым флагом капитуляции должно быть его предложение руки и сердца.

– Можно еще попробовать сделать так, чтобы он приревновал, – произнесла Светлана.

– Приревновал? – недоверчиво повторила Лена.

– Да. Оставить цветок в машине. Какой-нибудь непонятный телефонный звонок…

– Можно какую-нибудь визитку положить на видное место! – с воодушевлением подхватила Лена.

– Ага.

– Точно.

– И еще можно пропасть на пару дней. Оставить телефон у мамы, и пусть она говорит, что Леночка уехала домой, а телефон забыла.

Лена с таким восхищением смотрела на Светлану, что я чуть не попрощалась с ними обеими.

– Я думала об этом. А потом невинно сказать, что была у подруги на даче! – Светлана кивнула.

В Лениной сумке зазвонил телефон.

– Вот он. Легок на помине. Сейчас я ему устрою… – По-моему, Лена даже подмигнула Светлане. Я не могла опомниться от удивления.

Звонил телефонный мастер. Лена вызвала его два дня назад, чтобы показать, где делать дополнительные розетки. Он ждал ее дома уже полчаса.

– Я же опаздываю! – закричала Лена и, наскоро попрощавшись, выскочила на улицу, на ходу надевая куртку.

– Какая приятная девушка, – мило произнесла Светлана, когда Лены уже не было видно.

– Да, – проговорила я медленно, – ее муж ушел к другой два года назад.

Светлана сочувственно улыбнулась и погладила свой живот.

– Мне пора. Ты больше ничего не хочешь? – сухо спросила я.

– Нет, спасибо.

Я попросила счет. Светлана стала искать номерки от одежды.

Она соглашалась со всем с такой подкупающей готовностью, что я подумала: неудивительно, что наши мужья уходят к таким вот Светланам… «От Лен», – уточнила я с непростительной мстительностью.

Каждое воскресенье я проводила с дочерью. Мы ездили в детский клуб «Санта-Фе» или на корабль «Викинг», ходили в цирк или смотрели спектакли. На этот раз мы ехали в уголок Дурова. Маша сидела на заднем сиденье и рассказывала последние школьные новости: Оля завела свой сайт в Интернете, Кате мама разрешает красить губы бесцветным блеском, Никита, к сожалению, очень тупой. Говоря про Никиту, Маша виновато улыбалась. Потому что была очень хорошо воспитана. Даже слишком. Я иногда думала, что в какой-то момент, когда надо было уже прекратить ее воспитывать, я этого не сделала. Иногда я всерьез размышляла о том, что хорошие манеры стали Машиным пленом, границами ее поведения и, что гораздо хуже, – ее сознания. Они выработали у нее кучу комплексов под названием: «нельзя», «не могу», «некрасиво», «невозможно». Что в сочетании с ее действительно добрым сердцем и отзывчивым характером делало ее особой весьма ограниченной. Я надеялась, что со временем это пройдет.

Маша похвасталась пятеркой по математике и признанием в любви от Прохорова, а потом с горечью в голосе рассказала, что учительница при всем классе высмеяла ее прическу.

– А разве няня не заплела тебе с утра косы? – спросила я.

– Заплела, конечно. Но на перемене Никита ударил меня портфелем, я погналась за ним и дала ему пеналом, потом упала, и одна резинка соскочила.

– А учительница?

Маша опустила глаза и сказала тихо-тихо:

– Она ругала меня. А все смеялись.

Я была так возмущена, что не заметила красного светофора. Хорошо, что гаишника не оказалось на месте.

Это была идея Сержа – отдать Машу в обычную спецанглийскую школу. Я предпочитала тогда British School. Там бы наверняка мою дочь не унижали перед всем классом.

– А почему ты не ушла? Почему ты стояла и слушала? – Я буквально кричала на Машу.

Она молчала. Я и сама знала, почему она не ушла. Потому что учительница была взрослая. А взрослых всегда слушают.

Я резко остановила машину.

– Выходи, – сказала я.

– Куда? – Маша недоуменно оглянулась вокруг.

Мы были уже в центре Москвы. Я остановила машину напротив дворика консерватории. Снег падал крупными хлопьями и оседал на ресницах редких прохожих.

– Выходи, – властно повторила я. – Встань посередине тротуара и закричи во весь голос.

– Что закричать? – шепотом спросила Маша. Ее глаза наполнились ужасом.

– Просто «а-а-а»! Но очень громко. Изо всех сил.

– Я не смогу. – На ее глазах появились слезы.

– Сможешь! – заорала я. – Должна смочь! Быстро! – я кричала на дочь так, что ей стало страшно. Но я не могла остановиться.

Маша стояла на тротуаре и во все глаза смотрела на меня через лобовое стекло. Я открыла окно переднего пассажирского сиденья.

Она подождала, когда оно опустится вниз до конца.

Ее первое слабое «а-а-а» было похоже на SOS в открытом океане.

– Громче! – шепотом сказала я, и она прочитала это слово по моим губам

– А-а-а! – закричала Маша, словно пробуя эту букву на вкус. – А-а-а!

Ужас в ее глазах сменился озорством, потом весельем и невероятным, огромным удивлением.

– А-а-а! – кричала она что было сил, и небо не упало ей на голову, как она, вероятно, ожидала.

Прохожие шли мимо, особо не останавливаясь и лишь кидая короткие взгляды на хохочущую маленькую девчушку в розовой шапочке, орущую во все горло: «А-а-а!»

Так кричат пленники, вырвавшиеся на свободу.

– Садись в машину. – Я поманила ее пальцем.

Но ей совсем не хотелось уходить с этого тротуара. Так полководцам жаль покидать поле битвы, которую они выиграли.

– Хочешь, еще закричу? – предложила Маша, залезая на заднее сиденье.

– Нет, не хочу.

Я довольно улыбалась, а раскрасневшаяся, гордая собой и невероятно счастливая Маша уже была готова на любые подвиги.

– Ну что, в Уголок Дурова? Или поедем в ресторан, отпразднуем победу?

– В ресторан! – радостно закричала моя дочь, а когда я уже развернула машину, спросила: – А какую победу?

– Над собой.

По дороге мы заехали в магазин. Я купила Маше огромного розового медведя.

– Миша и Маша, – радостно сказала она, устраивая его рядом с собой.

– Мама, Маша и Миша, – поправила я.

Она понимающе улыбнулась.