Текст книги "Рефлекс убийцы"

Автор книги: Оксана Обухова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Краснела.

Через минуту заполыхал ушами и Архипов.

Крякнул. Растянул ставший вдруг тесным узел галстука.

На Разольскую старался не смотреть, спросил Надежду Прохоровну:

– Вы не заметили вчера, Надежда Прохоровна, пока Генриетта Константиновна и прочие отсутствовали за столом, кто-нибудь приближался к чашкам? Мог подсыпать лекарство в кофе?

– Не подсыпать, а, скорее всего, подлить, – не слишком отвлекаясь от бутерброда, поправила Разольская. – Лекарство выпускается также и в ампулах, предположу, что разумнее было бы использовать жидкую форму.

– Никого я не видела, Паша, – стыдливо буркнула сыщица Губкина. – Я за фокусником больше смотрела. А что народ по комнате ходил… Да, помню. Подходили к буфету, кто за чем. Богров покурить выходил. Но чаще всех бродил фокусник.

– Он тут ни при чем, – отмахнувшись, вставила Разольская.

– А кто при чем? – пытливо прищурившись, поинтересовался Архипов.

– А тот, – обтирая пальцы салфеткой, сказала совладелица холдинга, – кто именно этого артистапригласил на выступление. – Выдержала театральную паузу, оглядела примолкших гостей. – Иллюзиониста пригласил человек, уже бывавший на его представлении и знающий, что тот работает без ассистентки и будет задействовать сидящих на представлении зрителей. Конкретно – меня и Арнольда.

– Какого Арнольда? – слегка опешил Архипов.

– Это так собаку зовут, – скоренько уточнила Надежда Прохоровна. – Полным именем.

– Да, – подтвердила Разольская и продолжила: – В представлении было задействовано максимальное число участников. И я совсем не исключаю, что артиста попросилиобратить конкретное внимание на женщину с собакой, когда-то бывшую его коллегой. Понимаете?

Кто-то намеренно удалилменя и Арнольда от чашечек с кофе. Кто-то близкий, из тех, что знают – собака ни за что не подпустит чужого к хозяйской чашке.Понятно?

– Да. – Архипов в медленном кивке опустил голову. – Сейчас я… – полез в карман, – позвоню… узнаю, кто этого фокусника пригласил…

Разольская с печальной усмешкой смотрела на засуетившегося мужика, крутила в пальцах замусоленную салфетку.

– Не торопитесь, Павел Павлович, – сказала грустно. – Вы вряд ли что-то узнаете. Этот убийца не оставляет следов.

Но начальнику службы безопасности отеля уже ответили по телефону, он буркнул в трубку «Алло, Сергеич, это Архипов… тут, знаешь ли, какое дело» и быстро вышел из номера.

Генриетта проводила его сочувственным взглядом.

– Все бесполезно, – вздохнула она. – Но все-таки… хотелось бы надеяться…

Подманила к себе Арно, подхватила собачку на колени…

– Почему все бесполезно? – негромко поинтересовалась оконфузившаяся сыщица Губкина.

Генриетта Константиновна тихонько дунула на макушку собаки, погладила острые ушки:

– Шесть лет назад, Надежда Прохоровна, я заподозрила, что в нашем обществе появился отравитель.Первой его жертвой стал мой муж Андрей Филиппович.

– Заподозрила? А что же – следствие не проводилось?

– Ну почему же. Проводилось. Но смерть признали естественной. – Генриетта Константиновна отвела взгляд на окно, смотрела какое-то время на улицу… – Андрюшу кремировали. Я начала подозревать неладное слишком поздно.

– А почему вообще начала? – осторожненько воткнулась в чужие воспоминания бабушка Губкина.

– А потому, – невесело усмехнулась собеседница, – что сама едва жива осталась. – Прижала к себе Арно. – Благодаря ему сейчас разговариваю с вами.

Собачка подняла мордочку к хозяйскому лицу, лизнула в губы, в нос.

– Арно тогда впервые не понравился мой бокал с глинтвейном. Я в то время еще не принимала никаких лекарств, могла позволить себе капельку вина… Арно затявкал на бокал, едва не выбил его из моих рук… Я поставила бокал на столик… а через неделю случайно узнала, что в том ресторане скончался официант. Именно тот, что прислуживал нам за столом.

Я думаю, парнишка не удержался, пожадничал и тайком нм хлебал мой глинтвейн…

– А его что, тоже кремировали? – не удержавшись от вполне резонного вопроса, перебила баба Надя. По ее мнению, если уж беспокоишься за свою жить любую случайнуюсмерть в своем окружении проверишь.

– Тогда, всем почти нынешним составом, мы ужинали в ресторане восточной кухни. Парнишка оказался из Узбекистана… Его тело увезли на родину, следствия вообще никакого не велось – мальчик работал по поддельному удостоверению личности… Чуть позже я попыталась разыскать его родственников, но – бесполезно. Ресторан сменил хозяев, прежние владельцы куда-то уехали… Фамилию мальчика никто не вспомнил…

– Надо было через железнодорожников действовать! вспыхнула упорная сыщица Губкина. – Тело ведь как-то на родину доставили!

– Надежда Прохоровна, – укоризненно покачала головой Разольская, – это вы меня учите, да? Я на розыски могилы мальчика состояние угрохала! Мне доказательства нужны были! Жизненно важны! Мне нужно было убедиться – паранойя у меня или реальная угроза!

– Ну ладно, ладно, – примирительно проговорила баба Надя, в которой праведный сыщицкий норов взыгрывал порой к месту и не к месту. – Молодец твой Арно.

– После происшествия в ресторане я начала дрессировать Арнольда уже намеренно, – продолжила Разольская.

– Неужто сама? – не удержалась от вопроса баба Надя.

– Я из цирковой семьи, Надежда Прохоровна. – И удивилась в свою очередь: – Разве вы не знали?

– Нет.

– Я родилась и выросла в цирке. И уж чего-чего, а надрессировать собачку – сумею.

– Дрессировщицей была? – уважительно проговорила бывшая крановщица, в бытность свою походы в цирк предпочитающая любому театру.

– Я была клоунессой, работала с воздушными акробатами.

– Ого!

– Если бы не травма и не встреча с Разольским, ни за что из цирка не ушла бы. Цирковые народ особый. Хоть билетером, хоть униформистом, хоть на конюшню, только – в цирке.

Генриетта Константиновна мечтательно перевела глаза на потолок. Надежда Прохоровна с новым интересом разглядывала миниатюрную богачку, представляя, как та с красным клоунским носом, в штанах пузырями под куполом летала, и многое начинала понимать иначе.

Особенные повадки бывшей клоунессы, ее наряды – вычурные и неуместные – паричок, собачка обретали оправданность. Правдивость.

Присутствие словно приклеенного под мышку Арнольда тоже нашло объяснение. Он был охранником. Натренированным и бдительным.

Разольская поймала, уловила что-то новое во взгляде бабы Нади, усмехнулась:

– Вы думаете, мне нравится все это?

– Что нравится? – смутилась визави.

– А все. Громоздкие украшения, парики, манеры придурочной старухи. Это – маскировка, Надежда Прохоровна. Маскарад. Пусть сумасшедшая, зато живая.

Разольская в упор смотрела на Надежду Прохоровну, как будто пыталась передать той толику своего смертельного страха. Глазами показать кошмар нескольких последних лет.

– Что, все так плохо? – в итоге пожалела клоунессу крановщица.

– Хуже, чем вы можете себе представить, – серьезно подтвердила Разольская. Боюсь и на самом деле показаться сумасшедшей, но я жива только благодаря бдительности и притворству. Если бы…

– Так, подожди! – перебила баба Надя. – А в милицию-то почему не пошла?!

– А жить хотела, – лаконично объяснила Генриетта. – Если кого-то хотят убить всерьез, никакая милиция не поможет. Я просто притворилась безвредной. Безобидной сбрендившей старухой. Так как единственный человек, с кем я поделилась подозрениями – Богров Терентий Николаевич, – умер через две недели после того, как пообещал мне заняться расследованием смерти Андрюши и мальчика из ресторана.

– Отца Михаила тоже убили?! – поразилась Надежда Прохоровна.

– Я думаю – да, – твердо ответила Разольская. – Поскольку давно не верю в подобные совпадения. Я поговорила с Терентием, он пообещал подключить к расследованию все ресурсы и – умер.

– От чего?

– От естественных причин, – усмехнулась Генриетта Константиновна. – Он скончался в собственной бане, тело нашли только спустя несколько суток – Аделаида тогда на каком-то показе мод в Италии звездила, – при вскрытии не обнаружили никаких подозрительных обстоятельств. Некоторые яды, Надежда Прохоровна, разлагаются бесследно в организме быстрее, чем до трупа добирается патологоанатом.

Разволновавшаяся Надежда Прохоровна машинально цапнула с тарелочки воздушный, рассыпчатый тост, откусила чуть ли не половину – пока жевала, мысли стремительно собрались в удобоваримую кучку…

– Так что же получается, Генриетта, – сказала через пару минут (Разольская в тот момент с Арно миловалась). – У вас, как ты подозревать, уже нескольких человек кто-то отравил?! Мужа твоего покойного, парнишку из ресторана, отца Михаила, самого Мишу… А как насчет Сергея Федоровича?.. Махлакова тоже отравили?!

Бывшая клоунесса усадила собачку на колени, провела ладонью по гладкой ушастой готовке…

– Сергей Федорович давно страдал желудком. Когда на новогоднем вечере ему стало плохо, решил – опять прихватило. Выпил какое-то лекарство, пошел в спальню… Римма обнаружила его мертвым только поздним утром. Врачи констатировали сердечный приступ. Сердечные спазмы, Надежда Прохоровна, часто путают с желудочными коликами. Особенно если человек много выпил и много съел.

Четкий и краткий рассказ Разольской произвел на бабу Надю впечатление вызубренного некролога. Все мысли собраны, нюансы схвачены, озвучены без лишней чепухи.

– И никаких следов отравы?

– Никаких. Сердечный приступ, внезапная смерть после обильного застолья – в желудке убойная смесь из алкоголя и жратвы. – Горько: покачала головой. – Сережа вообще любил покушать. – Дотянулась до белого фарфорового чайника. – Чаю, Надежда Прохоровна? Очень ароматный…

Бабушка Губкина так и не поняла, когда Генриетта Разольская бывает настоящей. Когда говорит «выпендриваться» и «жратва» или когда манерничает в паричках-перчатках, лепечет – «чай очень ароматный». Клоунесса невероятно ловко запутывала любое созданное впечатление.

Наверное, от привычки создавать эффект старушечьего помешательства.

…Разольская разговаривала по телефону, предлагая Севе Минкину выгулять собаку, Надежда Прохоровна неторопливо прихлебывала чай, обдумывая невероятную историю: если брать слова циркачки на веру – вокруг нее шесть лет травят людей, и никто ничего не делает.

Такого не бывает. Возможно, во времена каких-то Борджиа и Медичи – в перестроечную эпоху Надя Губкина всего Дрюона и Пикуля перечитала – подобное и могло сойти с рук, но в наши дни… При современной медицине… Шесть лет безнаказанно травить людей…

Невероятно! Не Средние века, когда отравители могли годами народ в могилы пачками укладывать. Ныне скорбящие родственники жертв не побегут к священнику – изгони, батюшка, нечистую силу, домашние один за другим помирают, – чуть что – бегом в милицию: спасите, помогите, анализы сделайте.

Хотя… Какой-то ярославский мужик за несколько лет пять человек на тот свет отправить успел, прежде чем попался…

Но то, по зрелом размышлении, – мужик. У него и окружение должно быть соответственное. Без миллионов.

А Генриетта Разольская с милицейским генералом, поди, за ручку здоровается, с медицинскими светилами чаи гоняет. Почему она-то своего отравителя на чистую воду не вывела?!

Надежда Прохоровна недоверчиво нахмурилась, погруженная в невеселые мысли, покачала головой…

– Не верите моему рассказу? – внезапно спросила, как уже было отмечено, довольно прозорливая циркачка.

– Не верю, – без экивоков подтвердила баба Надя.

– А зря. – Генриетта Константиновна вздохнула, спустила карликового пинчера на пол. —

Я говорила сущую правду. Может быть, не истину, но правду, как я се вижу.

– Почему ты на своею отравителя всю московскую милицию не натравила? – Строгая и справедливая пенсионерка Губкина ми за что не стерпела бы, если бы возле нее кто-то людей убивать надумал. – Денег у тебя много, ты бы всю милицию на ноги могла поставить.

– Из сумасшедшего дома? – горько усмехнулась Генриетта. – Что вы обо мне знаете, Надежда Прохоровна…

В комнату после легкого стука зашел обмотанный шарфом красноносый Сева Минкин, Генриетта вручила ему одетого в комбинезончик Арно.

Сева разобиженно сунул пса под мышку и вышел за дверь, не сказав за время визита ни единого слова. Бабу Надю он как будто вовсе не заметил.

– Обиделся, – безмятежно проговорила Генриетта. – Насморком болеет.

Надежда Прохоровна поставила на столик опустевшую чашку:

– Почему ты сказала про сумасшедший дом?

– А потому что прежде, чем я начала активные действия, произошло то, что уже могло дать повод признать меня недееспособной.

– Как это?

– Это долгая история.

– Мы не торопимся. Мы убийцу ловим. Так что давай начистоту.

Генриетта Константиновна с толикой недоверия оглядела самонадеянную бабушку, пошевелила губами, подумала:

– А может быть, чем черт не шутит, вы и правы… Поймаете убийцу, Надежда Прохоровна…

– Уже ловила. И не одного, – закрепляя успех, проговорила баба Надя и всем своим видом выказала: готова слушать.

– Даже не знаю, с чего начать… – пробормотала Разольская, но приступить к рассказу не успела даже самую малость. В номер вернулся расстроенный Архипов.

Прошел до дивана, сел на краешек и, свесив руки между колен, сцепил пальцы в замок.

– Созвонился с фокусником, – объявил так разочарованно, словно не по телефону артиста разыскал, а лично и бесполезно сбегал за ним до Владивостока. – На выступление ею пригласил Баранкин. Появился в агентстве по устройству праздников второго января. И назначил тройную оплату за выступление конкретного артиста Пугачева Сергея Тихоновича. Встретился с Пугачевым. Сказал – шеф заказал его выступление на своем дне рождения еще двадцать седьмого декабря, но сам Баранкин об этом забыл, вспомнил только после новогоднего праздника и вот теперь – бегом в агентство, готов доплатить за прокол из своего кармана, только приезжайте, не то шеф шею намылит. Пугачев договорился с коллегой, чтобы тот выступил вместо него на каком-то детском утреннике в Барвихе, и прикатил сюда. Остальное вы знаете. – Посмотрел на Разольскую глазами разочарованного двоечника. – Вы что-нибудь понимаете, Генриетта Константиновна? Двадцать седьмое декабря… Второе января… Махлаков в это время уже мертвый был! Баранкин что, не знал об этом?!

– Конечно, мог не знать, – спокойно подтвердила совладелица холдинга. – О смерти Сергея Федоровича не трубили на всех перекрестках, не обзванивали персонал, сообщая – скончался ваш хозяин, господа.

– То есть Баранкин действительно мог запариться с новогодними праздниками и заказать выступление артиста уже после смерти Махлакова?!

– Элементарно, – пожала плечами Разольская. – Сказать он мог что угодно. Яже вас предупреждала: этот убийца не оставляет следов.И это, я уверена, не Баранкин.

– Но ведь Баранкин – след!

– Если вы его найдете, – безмятежно напомнила Генриетта. – А даже если найдете, на дыбе можете подвешивать, ом будет твердить одно: знать ничего не знал, запарился-запился-загулялся, вспомнил о приглашении артиста только второго января.

– А почему потом отбой Пугачеву не дал?!

Разольская пожала плечами:

– Забыл. Тоже – забыл. Закрутился на новогодних вечеринках. Разве такого не бывает?

– Чепуха какая то, – пробубнил Архипов.

– Не чепуха, – спокойно возразила Генриетта. – А четко разработанный план моегоубийства, построенный на том, что я буду так увлечена представлением, что не замечу ничего вокруг.

Почему-то рассказ Пал Палыча возымел на нее странное, едва ли не умиротворяющее действие. Генриетта явно расслабилась, перестала хмурить лоб и обрела уверенность человека, чего-то решившего, заранее готового к любым сюрпризам. Надежде Прохоровне даже показалось, Разольская получает некоторое удовольствие, наблюдая за ошеломленным происходящими нелепицами Архиповым. Улыбается и влет, с готовностью, разметывает все его предположения.

Как в детском саду. Преподнося урок.

Скорее всего, решила баба Надя, ей было нелегко убеждать «коллег» в правдивости своих слов, – признаем честно, как ни старалась баба Надя, но в голове то и дело мелькала мысль: «А не бредни ли сумасшедшей я сейчас выслушиваю?» – и теперь, когда начальник службы безопасности отеля лично столкнулся с хитроумными вывертами преступника, успокоилась. Как будто даже забавлялась, наблюдая за недоумением «профессионалов сыска». В глазах читалось спокойное ехидство – что, мол, съели, господа сыскари? А я вам говорила, я предупреждала… Этот убийца следов не оставляет. Он вам не по зубам.

– Хотите, я опишу вам, как будет объясняться перед следователем Саша Баранкин? – спросила, почти не пряча легкую насмешку, хозяйка номера.

– Хочу! – ершисто выпалил Пал Палыч.

– Извольте, – невозмутимо повела плечом Разольская. – Начну с того, что Саша Баранкин был у Сергея Федоровича лицом особо доверенным. Он выполнял его мелкие поручения, к штату непосредственно охраны принадлежал номинально – только числился. А в основном был у Махлакова мальчиком на побегушках. – Генриетта взяла со столика чашку с остывшим чаем, сделала глоток. – Я вполне могу представить такую картину. Новогодняя вечеринка в офисе. Двадцать седьмое декабря. Подвыпивший, размягченный душой Сережа приобнимает «доверенное лицо» и говорит: «А не заказать ли нам, Сашка, циркача на мой день рождения? Порадуем Бяку»…

– Бяка – это кто? – встряла обожающая конкретику бабушка Губкина.

– Бяка – это я. Домашнее прозвище. Но суть не в этом. Придумать приглашение артиста циркового жанра на день рождения Сережа действительно мог в последний момент. Он знал – я буду счастлива. Я буду растрогана. Баранкин берет под козырек – будет исполнено, шеф. Но, загуляв на корпоративах, забывает о приказании. – Генриетта исподлобья оглядела слушателей. – Могло быть так? – Ответила сама: – Могло. Очнувшийся после загула Саша второго января мчится в агентство. Разыскивает фокусника Пугачева – Сережа вполне мог где-то раньше видеть выступление артиста и вполне в его духе захотеть чего-то определенного, проверенного, качественного. На радости друзей Сережа никогда не экономил. Пугачев соглашается приехать в «Мельниково» за повышенный втрое гонорар.

Почему Баранкин позже не отменил выступление Пугачева, узнав о смерти шефа?.. Вполне могу предположить ответ: «Сергей Федорович мне был отцом родным. После его смерти я пребывал в шоке. Горе подкосило. Выбило все из головы. О Пугачеве забыл напрочь. Не до того мне оказалось».

Генриетта снова смочила горло чаем, посмотрела на примолкших гостей:

– Как нам такой рассказ? Убедительно звучит?

– Вполне, – после короткого раздумья ответил Архипов. Потер пятерней скулу. – Жаль, жаль… Я надеялся разыскать Баранкина и припереть его к стенке…

– Ничего не получится, – жестко обрезала Генриетта. – Он будет говорить примерно то, что вы сейчас услышали. Ему не удастся ничего предъявить.

– А вы как будто довольны? – пробормотал начальник службы безопасности.

– Я могу быть довольна, Павел Павлович, только тем, что вы воочию увидели, с чем мне пришлось столкнуться шесть лет назад, – мягко возразила бывший циркачка. – Шесть лет назад так же хитроумно убили моего мужа. Я догадалась об лом только спустя пол года, когда сама чудом осталась в живых. Поделилась догадками с Терентием Богровым – он тоже умер.

– Сочувствую. И что же вы теперь намерены делать?

– Заниматься математикой, – развела руками Генриетта Константиновна. – Похоже, помочь в поисках убийцы могут математические выкладки. Но впрочем, и тут я не уверена. После смерти Миши все слишком запуталось.

Разольская повернулась к окну, на несколько минут забыла о гостях…

– О каких математических выкладках вы толкуете? – вернул ее к действительности Палыч.

– Ах да, простите… Я тут уже попыталась устроить для Надежды Прохоровны экскурс в прошлое… Хотела показать, как все запутанно с финансовой стороны… – Запнулась, прищурила глаза, глядя на Архипова. – Вот, Павел Павлович, вас не удивляет, что мы приехали в отель на поминки, где ранее намечалось торжество? Что остаемся здесь сейчас, несмотря на смерть одного из нас… Не удивляет?

– Есть немного.

– Объясню. Мы приехали сюда утрясти важные финансовые вопросы, только обострившиеся после смерти Сережи. Теперь, после гибели Миши, количество этих вопросов значительно умножилось. Никто из нас с места не двинется, пока не будет выяснено главное – будем ли мы продавать холдинг или оставим все как есть. Недавно появилось хорошее, адекватное предложение по продаже бизнеса, и компаньоны намерены решить: согласны ли мы на это предложение или оно будет отклонено.

«И как эта трезвая рассудительная тетка могла притворяться сумасшедшей?! – в который раз, поражаясь неуловимой многоликости

Разольской, подумала Надежда Прохоровна. ~ Такие мозги в глубине не спрячешь. Прорвутся наружу».

Не иначе артистические навыки сказываются.

Или – страх. Он кою хочешь притворяться научит, мозги вывернет, душу высушит.

– …Еще шесть лет назад, – продолжала тем временем Разольская, – у нашего предприятия было три совладельца с равными долями акций – Разольский, Махлаков, Богров – без преимущества держателя «блокирущего» пакета акций. Никто не имел даже малейшего перевеса «плюс одна акция». Все решалось коллегиально, среди трех друзей. Прошу заметить – друзей настоящих, преданных. Правила были установлены еще при образовании компании на заре перестройки. У нас закрытоеакционерное общество, в уставе очень жестко прописано: активы не уходят на сторону, если на то не будет специального разрешения каждого из совладельцев. Вначале акции обязаны быть выставлены на внутренние торги. Я доходчиво объясняю?

Архипов важно мотнул подбородком, Надежда Прохоровна, догадываясь, что разговор подбирается к «математическим выкладкам», не отважилась просить уточнений, залезать в дебри – застрянешь в них, а толку может не прибавиться.

– После смерти Андрюши всю его долю получила я, как единственная наследница. Терентию в равных долях наследовали Аделаида и сын Миша. Активы Сережи разделены между женой, сыном и невесткой Анютой. Недавно поступило предложение продать бизнес, и мнения акционеров по этому поводу разделились: я выступила против продажи, меня поддержали на совете директоров Аделаида и сын Сережи – Федор. Свои акции Федя получил еще от первой жены Сергея – Ольги в наследство. Ольга скончалась одиннадцать лет назад, при разводе она получила долю в холдинге, теперь эти десять с лишним процентов дают Федору право голоса. Четыре недели назад я, Аделаида и Федя заблокировали решение о продаже предприятия.

– Вопрос о продаже бизнеса, как я понимаю, поднимал покойный Махлаков? – спросил быстро считающий Архипов.

– Вы правильно все уловили, – похвалила его бизнесменша. – Примерно месяц назад Сережа пришел ко мне домой и начал уговаривать расстаться с холдингом. Тогда я отказала. Не была готова, так как этот разговор явился полной неожиданностью, а у меня были причины не действовать впопыхах. Я отказала. Сюда же я приехала поддержать противоположное решение. Сейчас я готоварасстаться с предприятием.

– Об этом кто-нибудь знал?

– Могли догадываться.

– Решение будет разблокировано? Голосов достаточно?

– Вполне.

На взгляд Надежды Прохоровны, Разольская и Паша разговаривали как два марсианина. Архипов все смекнул, по всей видимости, задавал толковые вопросы, пробирался к сути…

Пенсионерка Губкина, и без того сидевшая, словно недавно на нее ушат помоев вылили, печально приходила к мысли: были когда-тои мы рысаками… да вышли все. Спеклись и выдохлись. За молодыми не угнаться.

По сути, вроде бы понятно. По делу – маловато. Хорошо бы бумажку взять и подсчитать проценты нагдядно…

– Завещание вы уже оформляли?

– Да. Но недавно оно было изменено.

– В чью пользу? Кто был раньше наследником? Вы ставили кого-то об этом в известность?

Пал Палыч торопливо подбирался к итогу, понятному даже самому престарелому из сыщиков, – ищи, кому выгодно. Пляши от печки, от мотива.

Это уяснила даже еще недавно плутавшая в дебрях организации бизнеса баба Надя.

Но Разольская почему-то перестала откровенничать. Выслушала последний вопрос, заледенела лицом и сомкнула губы в узкую, непроходимую для звука щель.

– Генриетта Константиновна? – удивленно поднял брови шеф.

– Пожалуйста, без отчества, – глядя прямо в глаза Архипова, четко проговорила бывшая циркачка. – Терпеть не выношу…

Чего она терпеть не выносит, понятно было не совсем. Кажется, Разольская отчетливо дала понять, что не выносит, когда ей намекают на Мафусаиловы года, но прозвучала отповедь двояко. Пожалуй, с акцентом на прежнее излишнее любопытство.

Под направленным взглядом с жестким излучением Архипов смутился.

Надежда Прохоровна пожалела мужика. Он парень подневольный, привык перед клиентами выкаблучиваться, а с бабы Нади взятки гладки. Где сядешь, там и слезешь.

– Ты, Генриетта, брось глазами сверкать. Человек тебе помочь хочет.

Излучающие рентгеновские лучи глазки мигнули. Циркачка стушевалась, вильнула…

– Говори по сути, – настаивала Губкина.

– Да я, по сути, и не оповещала никого об отданных распоряжениях. Так, намекала.

– Почему? – не собиралась отступать Надежда Прохоровна.

– На то были веские причины. Я… не была уверена в том, что хочу оставить все одному человеку.

– Какому человеку? – наседала баба Надя.

– Богдану Кожевникову! – разозлено выпалила Разольская. – В прежнем завещании я оговаривала несколько пунктов, но наше российское законодательство слишком прямолинейно подходит к вопросам наследования… Войдите!

В дверь номера тихонечко стучали. Сбившаяся с мысли Разольская раздраженно выкрикнула разрешение, и в узкой щели дверного проема нарисовалась озабоченная физиономия круглоголового ушастого паренька.

– Что, Максим?! – не менее раздраженно бросил тому охранный шеф.

– Приехали уже, Пал Палыч. Попросили вас позвать…

– Ухты! – подхватился Архипов. Посмотрел на часы, озабоченно нахмурился. – Заболтался совсем… Простите, дамы, у меня начальство приехало. Пора на ковер.

– Не гостиница, а проходной двор, – проворчала баба Надя в спину уходящего Архипова.

Генриетта Константиновна смотрела на Надежду Прохоровну чуть-чуть насмешливо. Той даже показалось, что после ухода сведущего в бизнесменских штучках Палыча ее дурить начнут. Всенепременно начнут!

Жаль, жаль. При Паше-то как все ловко получалось: он «штучки» рубит и проценты шустро подсчитывает, баба Надя в человеческую суть зрит…

– Так что там, Генриетта, с Кожевниковым? – спросила тем не менее отважно. – Почему ты вначале решила его наследником сделать, а после передумала?

Разольская убрала с лица выражение насмешливости:

– Не все так просто, Надежда Прохоровна. Вы когда-нибудь составляли завещание?

– Да. К нотариусу ходила.

– И наверное, он вам все объяснил в деталях… – вздохнула саркастически. Но все же не удержалась от ехидства. – В завещаниях, составленных на территории России, Надежда Прохоровна, не предусмотрены какие-либо особые пункты. Только: кому и сколько. Никаких условий. Поскольку не в Америке живем. У нас нельзя поставить наследнику условия: куда и при каких обстоятельствах он может тратить наследуемые капиталы. Если уж отдал наследство, то все – в полное владение после своей смерти.

– А тебя это не устраивает? – ехидно ввернула баба Надя.

– Не устраивает, согласилась богачка. – Я попыталась как-то обойти закон, пока назначила Богдана доверительным управляющим, под эгидой холдинга создала свой благотворительный фонд, но… на это ушло слишком много времени. И сил. И нервов.

– Мудрено как-то, – созналась пенсионерка-крановщица, попросту отписавшая нею денежку и жилплощадь Софе и Настеньке.

– В России живем, – вздохнула Генриетта. – Переводить за границу основные актины без ведома остальных мажоритариев я не имела ни права, ни оснований…

– Так! – перебила резко баба Надя. – Ты мне тут с этими мажо… маро… не крути! Говори по существу.

– Извольте, – усмехнулась Разольская. Поди, не часто ей удавалось умностями поблистать. Все больше сумасшедшей притворялась. – Итак, под крышей холдинга я основала фонд. Это понятно?

– Угу.

– Но на это ушло время…

– А почему ты вовсе свою долю не продала?! – вскипятилась бабушка Губкина, совершенно не любившая, когда ее за тугоумную старуху держат. – Чего за свой капитал уцепилась? Продала бы акции и сидела сейчас где-нибудь у теплого моря, Арно и Севу плавать учила!

Как видно, Надежда Прохоровна метко ударила в больное место. Не ожидавщая подобной меткости «блистающая» сумасбродка сдвинула челюсти, посмотрела на седенькую бабушку глазами, в которых тоска всплыла…

– Не получилось, – произнесла чуть слышно. – После смерти Андрюши я так и собиралась сделать – продать все к чертовой матери, уехать к морю… Но по тому же российскому законодательству для вступления в права наследования надо ждать полгода. А вы помните, что случилось за это время – умер узбекский мальчик в ресторане… Я… как-то растерялась. Попробовала провести расследование… Выяснить, кто мог убить Андрюшу и покушаться на меня! – Внезапно пробившийся в словах Генриетты пыл пробудил в бабе Наде сочувствие. – Желать смерти моей, Андрюшиной и Терентия Богрова мог кто-то из ближайшего окружения, понимаете?!

– Понимаю.

– Тогда из расследования ничего не получилось, – вновь перешла на нормальный тон Разольская. – И вышло так, что в последнее время я могла доверять только Махлакову. Он единственный остался из друзей Андрю-ши… Я была уверена, что к смерти моего мужа и Богрова он совершенно не причастей. И предложила ему выкупить мои акции. Сережа согласился. – Разольская раздражено схватила чайник, вылила из него в чашку последние капли, выпила, кивнув каким-то старым воспоминаниям. – В то время у Сережи появились серьезные финансовые проблемы, У каждого из нас есть личные, и немаленькие, свободные капиталы. Махлаков неудачно сыграл на бирже… В общем, своих денег на покупку моей доли у него не хватало. Я предполагала, что Сережа обратится к друзьям, к банкам… Он обратился к Аделаиде.

Имя еще одной вдовы из их компании Разодьская произнесла, как таракана выплюнула. Скривилась, круглое личико пошло морщинами. превратилось в мордочку рассвирепевшего мопса – нос-пуговка даже брезгливо ноздри выгнул.

И замолчала. Словно одно только упоминание имени бывшей манекенщицы уже должно все объяснить.

– А почему тебе не понравилось, что Сережа у вдовы друга решил денег занять? – резонно поинтересовалась баба Надя.

– Потому что я затеяла продажу всегопакета акций с одной целью: ни один процент моих активов не должен достаться этой женщине!

– Она тебе чем-то насолила?

– Она свела в могилу мою лучшую подругу, – наклоняясь вперед, прошипела Разольская. – Мамочка Миши – Инночка была моей единственной настоящей подругой. А эта тварь Аделаида увела Богрова из семьи, разрушила их жизни… Я ее ненавижу, ненавижу, ненавижу!!!