Текст книги "Евангелие от Сына Божия"

Автор книги: Норман Мейлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

36

Солнце клонилось к закату, тени во внутреннем дворике становились все длиннее, а спор мой с книжником продолжал отзываться в моей голове гулким эхом. Теперь, когда некому было мне возражать, я был готов говорить, мне хотелось говорить – все, что думаю. Я понял: дело моего Отца не победит, если я не сражусь с силами этого Храма, если не падет стена их заблуждения. Значит, я должен найти самые сильные и точные слова. И они уже чуялись, подступали – голос Господа лился из меня, не стреноженный моими собственными путаными мыслями.

Среди нас по-прежнему находились фарисеи, и я поэтому начал так:

– Старейшины сидят на месте Моисеевом, их трон – Большой храм иерусалимский. Все, что они требуют, – соблюдайте. Но не делайте так, как делают они. Ибо они возлагают на плечи людские тяжелые обеты благочестия, но сами не шевельнут и пальцем, чтобы облегчить наше бремя. Нет, они жаждут иного: стать начальником синагоги или сесть за главным столом на большом пиру.

Фарисеи недовольно заерзали. Кое-кто поднялся и ушел. Но те немногие, что остались, – соглядатаи – следили за каждым моим словом с удвоенным вниманием. И я принялся их передразнивать. Я заговорил, словно сам тоже был фарисеем.

– Взгляните на меня. – сказал я. – Разве я не нелеп?

А потом сказал уже собственным голосом:

– Жалеет ли кто из вас старушку, которая скрюченными пальцами вышивает узор по краю вашей молельной шали?

Фарисеи побойчее заулюлюкали, другие, более робкие, предпочли уйти. Но я видел в толпе и другие лица – тех, кто потерял кров из-за происков богачей.

– Почему, – укорил я фарисеев, – вы не накормили детей вдовы, а забрали вместо этого ее дом? Рабы Маммоны! Все вы – Божьи должники, ибо без конца клянетесь золотом Храма. Глупцы! Вы же слепы! Даете десятину с мяты, аниса и тмина и проглядели важнейшее в законе: суд, милость и веру. Вы отцеживаете комара и глотаете верблюда. Вы омываете чашу снаружи, а внутри оставляете нечистоты. Вы похожи на прекрасные белоснежные гробы, полные костей мертвецов. Строите надгробья пророкам, но сами вы – прямые потомки тех, кто этих пророков убил.

Слова эти дал мне Господь, и я наконец смог говорить с таким же пылом, как Иоанн Креститель. Я и вправду был его братом.

– Внемлите! Я пошлю вам пророков и мудрецов. Одних вы убьете, других распнете на кресте, иных будете вечно гнать из города в город. И на вас падет вся праведная кровь, пролитая на земле до этого дня. О Иерусалим, Иерусалим! Ты забил камнями всех, кто был послан тебе!

Мои слова попали в цель. Но бремя моего сердца было тяжелее, чем все нанесенные их гордости удары. Потому что я говорил истинную правду. Я знал: это мой народ, это мой Храм и я должен скорбеть об Израиле.

А еще я знал, что пора уходить. Фарисеи уже кликнули храмовую стражу.

Однако многие в толпе прониклись моими речами. Мои последователи были готовы защищать меня яростно, точно смерч, они забили бы колким песком глаза любому, кто осмелится помешать мне уйти. Кое-кто из стражников держал в руках камни. Но ни один камень не был брошен. Никто не коснулся моих одежд. Мой час еще не пробил. Стражники приблизились и тут же отступили, одним взглядом я повелел им меня не трогать.

Так я покинул Храм в первый мой день в Иерусалиме.

37

Когда мы оказались за городскими воротами, большая часть сопровождавшей меня толпы последовала за мной на Масличную гору. Все ликовали. Лишь я один чувствовал, что за светлой радостью надвигается мрак.

Один за другим подходили ученики и спрашивали:

– Когда же свершатся эти великие чудеса? Когда наступит конец света, и мы вознесемся?

Я отвечал:

– Конец света наступит, когда меня уже не будет с вами.

Им было больно это слышать. На глаза мои навернулись слезы. Я видел, что их любовь ко мне больше, нежели нелюбовь, и снова захотел научить их мудрости. Я рассказал им свой сон.

– Вы услышите о войнах и смятениях. Народ восстанет на народ, царство – на царство. Настанут глады, и моры, и вели кие сотрясения земли. Но будет это лишь начало печалей. Вас будут преследовать, убивать. Вас возненавидят все народы – за имя мое. Умножатся беззакония. Многие соблазнятся любовью к злату. Но претерпевшие до конца – спасутся. И будут проповедовать это евангелие в Царстве всех народов.

В этот миг, в окружении людей, которые раскачивались и стенали в такт моим словам, я подумал о приспешниках дьявола. Не об этой ли опасности предупреждал Господь? Приспешники дьявола тоже сойдут на землю, причем под моим именем, и в их арсенале будет множество мелких чудес. И каждый станет утверждать, что он и есть я. Нам уготованы неисчислимые обманы! Я промолвил:

– Если скажут вам: «Вот здесь Христос» или «там», не верьте. Ибо придут лжепророки и станут творить великие знамения и чудеса. Если скажут вам: «Он в пустыне», не спешите туда. Если скажут: «Он в потаенной комнате», не верьте. Только когда молния воссияет на востоке и озарит запад, сойдет к вам Сын Человеческий. Солнце померкнет, луна не даст света своего, и звезды упадут с небес. Поколеблются силы небесные. Только тогда явится знамение Сына Человеческого и все увидят, как идет он по облакам небесным под звуки громогласных труб. Говорю вам, это свершится еще при жизни одного поколения. Кончатся небеса, кончится земля, но слова мои будут вечны. Поэтому – готовьтесь. Вам неведом час, когда придет Бог ваш. Знайте одно: кабы знал хороший хозяин, когда придет вор, он был бы настороже. Он не дал бы взломать свой дом. И вы готовьтесь. Сын Человеческий придет в самый нежданный час. И скажет: «Наследуйте Царство. Меня мучил голод – вы накормили меня; меня мучила жажда – вы напоили меня; я брел странником – вы впустили меня в дом; я был наг – вы дали мне одежду; я хворал – вы навестили меня; я томился в темнице – вы пришли ко мне». Всё, что вы сделали любому из братьев моих меньших, вы сделали мне. Тот, кто не помог им, обречен на вечные муки. Праведники же обретут вечную жизнь.

Люди вокруг меня возликовали, словно были уверены, что попадут в праведники. Словно многие хвалы Господу заменят труд во имя Его и обеспечат им вечную жизнь. Как же им найти истинную дорогу к Богу? Однако я не смел омрачить их веры. Ибо произнес уже главные слова. И должен теперь их уважать. Пусть красноречие мое исходило не от меня, а от Господа, но именно я принес Его великое послание людям.

38

В ту ночь я не стал принимать пищи. Жители Иерусалима стояли по обочинам дороги и кричали мне: «Царь!» – но не знали, что я обрету свое царство – если обрету – только на небесах. Они же искали монарха, который возродит былое величие Израиля, – величие, которое народ наш знал при царе Давиде.

Рассветная прохлада придала мне бодрости. Я был снова готов идти в Храм, сесть там под священное дерево. Я хотел учить.

Но на тропе под Масличной горой дорогу мне заступили фарисеи. С ними была женщина. Они сказали:

– Наставник, эта женщина обвиняется в блудодеянии. Ее застали прямо в постели. Закон гласит, что ее надо побить камнями. Как ты рассудишь?

Ищут всякую лазейку, чтобы уличить меня в потакании грешникам! Я не поднимал глаз ни на фарисеев, ни на женщину.

– Не прелюбодействуйте. – произнес я. – Кто смотрит на женщину с вожделением, прелюбодействует в сердце своем.

Я сказал это ради юношей, оказавшихся в толпе фарисеев. Глаза их сияли: не всякий день им доводилось открыто смотреть на блудницу. Я знал: их обуревают похотливые мысли, которые скоро найдут дело для праздных рук. Про себя же я подумал: если рука твоя тебя соблазняет – отсеки ее.

Стоявшая предо мной женщина была, по всей видимости, дьявольским отродьем, средоточием сатанинской грязи и срамоты: ведь искушение блудом – самое могучее оружие дьявола. Фарисеи пребывали в полной уверенности, что я найду способ простить ее и признаю тем самым, что потворствую блудницам. Но я молчал. Лишь склонился к земле. И принялся писать пальцем в пыли, точно вовсе не слышал их слов.

Они просчитали все самым изощренным образом. Ведь для ессея прелюбодеяние – прямая дорога в адское пламя. Они наверняка знают, что я изучал Священное Писание и помню, сколь страшна и опасна нечистая женщина. Собственно, они учились по тем же книгам. Вот, к примеру, царевну Иезавель из Второй книги Царств выбросили из окна высокой башни, и ее кровь брызнула на стену, и придворные растоптали ее копытами своих коней. И царь, увидев это, сказал: «Похороните эту проклятую женщину, все же она – царская дочь». Но от нее не нашли ничего, кроме черепа, ступней и кистей рук. Когда донесли об этом царю, он молвил: «Таково слово Господа: псы съедят тело Иезавели, и труп ее станет навозом на поле».

Я не смел поднять глаз на женщину, которую привели фарисеи. И продолжал писать в дорожной пыли какие-то слова. Какие – сам не знал и потому никому не позволял прочитать написанное.

Про себя же я повторял из Притчей Соломоновых: «Мед источают уста чужой жены, мягче елея речь ее: но последствия от нее горьки, как полынь, и остры, как меч обоюдоострый. Она распущенна и непостоянна. И ноги ее – те, что так спешили к разврату, – ведут ее к смерти».

Я не поднимал глаз. Петр сел возле меня на землю и развернул свиток, который всегда носил с собою, чтобы – хотя и был малограмотен – читать на досуге. Оказалось, мы с ним думаем об одном и том же. Толстым, вдвое толще моего, пальцем он указал строки и прошептал на древнееврейском языке:

– «Кто знается с блудницами, расточает все, что имеет.»

Я кивком попросил его продолжить. И он снова зашептал:

– «Прелюбодейная женщина поела, обтерла рот свой и говорит: «Я ничего худого не сделала»».

Я все кивал, стараясь удержаться и не взглянуть украдкой на эту женщину. И повторял про себя слова Иезекииля: «И пришли сыны Вавилона к Оголиве на любовное ложе, и осквернили блудодейством своим, и она осквернила себя ими и открыла наготу свою. Но умножала блудодеяния свои и пристрастилась к любовникам, у которых плоть – как у жеребцов».

В конце концов я не смог устоять и взглянул на блудницу.

Этого я и боялся: она была красива. Тонкие черты лица; длинные, струящиеся по плечам волосы; искусно подведенные глаза. И она была кроткой. Даже надменный и глупый рот не портил этой кротости.

Всю жизнь я боялся прелюбодеяния – и чем больше боялся, тем больше обуревала меня жажда плотских наслаждений. Как часто я мучился неукротимой, неутоленной яростью! Но сейчас я услышал тихий глас души. Быть может, ее ангел просит о сострадании? Мне представилась эта женщина во грехе, С мужчиной. Но все равно она – создание Божье. Она близка Богу – пусть мне не дано знать в чем. Возможно – возможно ли? – даже во грехе с незнакомыми, чужими для нее мужчинами. Если так, отличается ли она от Сына Человеческого? Он тоже должен дарить себя всем людям. Да, она может быть близка Богу даже в тот миг, когда тело ее находится в объятиях дьявола. Ее сердце может быть с Богом, когда телом владеет дьявол. Фарисеи ожидали ответа молча, терпеливо, точно закинувшие сеть рыбаки. Но вот они снова подступились ко мне с вопросом:

– Нами правят Моисей и закон. Они велят побить такую женщину камнями. Что скажешь ты?

Я поднялся и обратился сразу ко всем: к своим ученикам, к фарисеям, к книжникам. Я произнес:

– Если рука твоя соблазняет тебя – отсеки ее.

В их глазах мелькнуло удивление. Я продолжил:

– Лучше войти в другую жизнь увечным, чем с двумя руками – в геенну.

Теперь в их глазах был страх.

– Если глаз твой соблазняет тебя, вырви его. Лучше войти в Царство Божие с одним глазом, чем смотреть двумя глазами в огонь неугасимый. Не умирает в геенне червь, поедающий твою плоть.

Я был потрясен. Я очистился от влечения к этой женщине, очистился своими собственными словами. И тогда я добавил:

– Кто из вас без греха, пусть первым кинет в нее камень.

В толпе поднялось волнение. Такое внезапное и такое сильное, что я даже покачнулся и предпочел снова склониться и писать пальцем по земле. Словно для меня важнее, что скажет земле мой палец, чем то, что станется с этими людьми.

Вскоре волнение начало ощутимо спадать. И утихло. Их души корчились от собственных прегрешений.

Я увидел, как они уходят. По одному. Первым ушел самый древний старик (видно, слишком много грехов накопил за долгую жизнь). Последними уходили молодые, чьи души еще не забыли невинность. Я остался один. Ушел даже Петр. Передо мной стояла только женщина.

Сначала я не мог поднять головы. Потом все-таки заставил себя взглянуть на нее. Но не в глаза. В ушах моих, словно нашептанный Сатаной, зазвучал стих из Песни Песней: «Бедра твои круглятся как ожерелье, творение искусного художника; живот твой – круглая чаша…»

Меня преследовали злые силы. Я чувствовал в себе беса, который стремился вырваться наружу из черных, немереных глубин. Злые силы были могущественны. И я понял: красоты этой женщины надо остерегаться.

Я решил обратиться к ней словами пророка Иезекииля.

– Страшись греха своего, – произнес я, – ибо сказано: «Я подниму против тебя любовников твоих, и придут на тебя с оружием и колесницами, и поступят с тобою яростно: отрежут у тебя нос и уши, а остальное твое будет пожрано огнем. И снимут с тебя одежды твои, и возьмут наряды твои. Так положу конец распутству твоему и блуду твоему, принесенному из земли египетской, и о Египте ты уже не вспомнишь».

И блудница, с глазами жемчужно-серыми, как последний вечерний свет, тихонько сказала:

– Я не хочу остаться без носа.

Я спросил:

– Женщина, где твои обвинители? Никто не осудил тебя?

Она ответила скромно:

Здесь некому судить меня.

Я тоже не осуждаю тебя, – промолвил я. – Иди!

Но я знал: этого мало. Блуд, скопившийся в женщине, не покинул еще закоулков ее души. Я спросил:

Куда ты можешь пойти? Не предашься ли снова прелюбодеянию со многими мужчинами?

Не осуждаешь меня, так не суди. Без плоти нет жизни.

Она оказалась горда. И сильна. Я увидел: она обручена с семью силами дьявольского гнева и их потомками – семью демонами. Значит, я должен попробовать их изгнать. Разумеется, они не поспешат наружу. Они и вправду покидали ее неохотно, по одному, и тут же вцеплялись когтями в немногие окружавшие нас добрые силы. Одни из них были хитры, другие похотливы, и почти все ужасны – все семь дьявольских сил и семь демонов.

Первой силой была Темнота, а ее демоном – Измена. Лишь выкликая их имена, я осознал, что выведал у Сатаны больше, чем он рассчитывал мне открыть. Я знал, что вторая сила – Страсть, а ее демон – Гордость. Третья – Невежество, с демоном Ненасытностью, пожиравшим мясо свиньи. Четвертой силой была Любовь к смерти, а ее демон – не кто иной, как Стремление съесть себе подобного. Ибо мы ближе всего к смерти в тот миг, когда вкушаем людскую плоть. Пятая сила всегда хотела Власти над всем, а ее демон был Растлителем духов, поэтому с его появлением окружавшие нас добрые духи немало смутились. Шестая сила называлась Избыток ума, а ее демон – Похититель душ. Но седьмая сила была самой страшной из всех. Имя ей было – Мудрость гнева, а ее демоном была Жажда рушить города. Все семь дьявольских сил и всех семь демонов изгнал я из этой женщины. И лишь тогда сказал:

– Иди и впредь не греши.

И она ушла.

После я узнал, что имя женщины – Мария, а родом она из местечка Магдала под Тверией. Многие евреи в этом городе пали на войне против римлян. И кости падших лежали теперь под фундаментами зданий, которые возвели победители. То есть эта женщина, Мария Магдалина, блудодействовала на земле наших мучеников. Нo я не сожалел о том, что спас ее. Все-таки одна половина ее была кроткой, и этой своей половиной она принадлежала Богу. Я не думал, что нам суждено свидеться вновь. Однако я ошибался.

39

Во второй свой день в Иерусалиме я шел по Иродиадиной улице и думал: как могли назвать улицу в честь жены Ирода Антипы? Как забыть, что по ее повелению убили Иоанна Крестителя? И вот теперь ее проклятым именем названа широкая улица, ведущая к главным воротам Храма!

Ко мне приблизился слепец. Как сказал он сам – слепой от рождения. Даже в детстве он был лишен счастья видеть разноцветный мир. Один из моих учеников спросил:

Наставник, какой грех совершили его родители? За что он родился слепым?

Этот человек слеп для того, чтобы, как только он прозреет, на нем явились дела Божий. И я его исцелю.

Но я пожалел о поспешно данном обещании. Взглянув на слепца, я растерялся: по бокам его носа не было хотя бы незрячих глаз. Лишь две щели темнели под бровями.

– Я верую, – воззвал я к Отцу. – Помоги моему неверию.

Я плюнул на землю, растер слюну с землей и замазал слепцу глазные щели. И произнес:

– Иди. Омойся в купальне Силоамской. Эта купальня находилась прямо возле

тропы.

Постукивая перед собой палкой, он кое-как нащупал дорогу. Вернулся он уже зрячим. Соседи спрашивали его:

– Разве не ты только что сидел и просил милостыню?

Другие кивали:

– Он это, он самый.

Когда его спросили, как вышло, что он прозрел, он объяснил так:

– Человек по имени Иисус помазал мне глаза и велел омыться. И вот теперь я вижу.

Люди спросили:

– Где же этот Иисус?

– Не знаю, – ответил бывший слепец.

На улице какой-то фарисей тоже спросил его, как он прозрел. И бывший слепец повторил свою историю.

Фарисеи решили, что не мог он быть слеп от рождения. Они призвали его родителей.

Но перепуганные старики повторяли только одно:

– Мы знаем, что это наш сын и что он родился слепым. Но как случилось, что он теперь зрячий, и кто дал ему зрение, – мы не знаем. Наш сын совершеннолетний. Спросите его. Он может сам за себя говорить.

И фарисеи снова подступили к бывшему слепцу.

Человек, помазавший грязью глаза твои, – грешник, – заявили они.

Уж не знаю, грешник он или нет, – ответствовал тот. – Знаю одно: я был слеп, а теперь вижу.

Как же он открыл глаза твои? – допытывались фарисеи.

Я уже рассказал, но вы не услышали. Зачем же мне повторять? Или вы хотите стать его учениками?

Мы – ученики Моисея. – возмутились фарисеи. – Но нам надо узнать, откуда взялся этот Иисус.

Прозревший становился храбрее с каждой минутой, которую он прожил, видя мир вокруг себя. Я радовался, что мне довелось исцелить такого достойного человека.

– Удивительное дело, – сказал он фарисеям. – Вы не знаете, откуда он взялся. А ведь он открыл мне глаза. Если не Бог послал его, разве смог бы он это сделать?

Фарисеи набросились на него с бранью и кулаками:

– Ты, рожденный во грехе, как смеешь ты учить нас?

И прогнали его прочь. Ученики привели его назад ко мне. Я сказал:

– Я здесь не только затем, чтобы слепые прозрели, но и затем, чтобы считающие себя зрячими поняли, что слепы.

Гнев мой был сейчас куда больше, чем накануне, когда я перевернул столы ростовщиков. Да, много больше. Гнев был сейчас не в руках, не в ногах, не в голосе моем. Он проник в тайники сердца.

Услышав такие мои речи, один из фарисеев насмешливо спросил:

– Это я-то слепой?

– Да, ты слеп в грехе своем, – ответил я. Фарисей этот полагал себя важной птицей.

В этом Иисусе сидит бес! Он спятил! – заявил фарисей.

Может ли бес открыть глаза человеку, который был слеп от роду? – возразили другие фарисеи.

Между ними разгорелся спор.

Чуть дальше на Иродиадиной улице мне встретился старый фарисей с добрым лицом. Лоб его бороздили морщины, рот кривился в мудрой усмешке. Он подошел ко мне и спросил, можем ли мы поговорить.

– Многие из нас, правоверных иудеев, одобряют твой вчерашний поступок, – сказал он. – Опрокинуть столы менял – дело богоугодное. Жаль, мало кто решается противостоять стяжателям. Но…

Он хотел объяснить мне что-то, чего – по его собственным словам – сам не понимал в юности. Я кивнул. Я хотел успокоиться прежде, чем войду в Храм.

Фарисей заговорил:

– Бог щедр и создал нас по Своему подобию. Но мы знаем, что носим образ Божий, не обладая Его могуществом.

Старик показался мне достойным человеком. Я произнес:

Человек действительно создан по образу и подобию Божьему, но не творит чудес своею рукою.

Верно, верно. Ну а как же тот, кто творит чудеса? Он что, ближе к Богу? Или им владеет дьявол? Ведь злой дух может использовать свою силу и на добрые дела, Сатане мастерства не занимать. Он тоже может дать зрение слепцу. Он перехитрит тебя, благородный Иисус, и ты даже не будешь знать, кто творит твои чудеса. А еще он таким образом умножит заблуждения несчастных иудеев,

– Ты так красноречив, – перебил я старика. – Можно подумать, ты сам и есть искуситель.

Он вздохнул.

– Я знаю, у тебя благородное сердце. Это видно по глазам. Я лишь хочу тебя предостеречь. Уже поговаривают, будто ты – Сын Божий. – Он опустил глаза, стыдясь вымолвленного богохульства. И так, глядя в землю, продолжил: – Ходят даже слухи, будто ты утверждаешь это сам. Прошу, поберегись. И если встретишь первосвященника Каиафу, ничего подобного при нем не произноси. Услышь он эти слова из твоих уст – святотатство станет чрезмерным. Пока ему доносят другие, он предпочитает не слушать. Чтобы не пришлось выносить за святотатство смертный приговор. Постарайся остаться цел.

Я улыбнулся ему но не знал, смогу ли последовать его совету.