Текст книги "Тень единорога"

Автор книги: Норман Хьюз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

– Тогда отправь ее спать. То, что здесь будет сейчас, – не для детских глаз!

– А вот тут ты права, Рыжая! – заливисто гогочет мужчина. Отбросив меч в сторону, он оборачивается к Мхаири:

– Давай, брысь отсюда, крошка! Начались взрослые игры, тебе здесь делать нечего!

Словно побитый щенок, Мхаири, опустив голову, идет к лестнице. Соня не сводит взгляд с девочки все то время, пока та спускается по ступеням, и лишь затем, дождавшись, чтобы она вышла за ворота конюшни, поднимает глаза на наемника, – нельзя терять времени! Кто знает, что еще придет на ум этой маленькой отчаявшейся дурочке?

Стремительный бросок… левой ногой она отшвыривает подальше меч наемника, и тут же в обеих руках ее взблескивают метательные ножи.

– Игра закончена, парень.

На лице наемника искреннее недоумение. Он уже готов метнуться к оружию, но Соня многозначительно взвешивает на ладони кинжал

– И не думай об этом. Небо свидетель, мне бы стоило прикончить тебя здесь и сейчас, но ты не так уж и виноват… хотя впредь стоило бы быть умнее! Не годится взрослому мужчине связываться с девчонкой, даже когда она сама себя предлагает… надо же хоть немного уважать себя, в самом деле!

Она еще надеется, что удастся договорится добром… Соня никогда не была сторонницей бессмысленного кровопролития, но наемник, которого столь грубым образом лишили ожидаемого удовольствия, похоже, утратил всякую способность рассуждать здраво. С яростным ревом он бросается на Соню, в руке его также мелькает нож.

– Ну что ж, парень, хочешь поиграть в эту игру? Будь по-твоему… – Соня бросается вперед, стремительно уходит из под удара, подпрыгивает под правую руку наемника, одновременно делая ему подножку. Мужчина летит на пол, и Соня еще успевает подтолкнуть его в плечо, чтобы он упал как можно дальше от своего меча. Ибо сейчас главное – не позволить мужчине вновь завладеть клинком, чтобы не дать ему ощутимого преимущества.

Тот грузно ударяется об пол, и тут же вскакивает и вновь набрасывается на воительницу. Кинжалы скрещиваются со звоном, высекая искры, но Соня вновь не позволяет столкновению затянуться – кидается вниз и вбок, и нож во второй ее руке прочерчивает болезненную царапину по ребрам нападающего.

– Ах ты, рыжая тварь! – мужчина с воплем бросается следом.

Еще одна подножка и удар. В бою на ножах Соне нет равных. Кровь из неглубоких, но достаточно болезненных порезов окрашивает алым деревянные доски пола и рассыпанное сено.

Наемник, похоже, не слишком обучен драться в темноте и в тесном помещении. Соня без труда уходит от каждой его атаки и еще дважды ухитряется ранить мужчину. А затем, наконец получив возможность, проводит свой коронный захват: отступает в сторону, ухватывает запястье руки, держащей кинжал, проводит вперед по направлению удара, чтобы придать движению вращательный момент, пользуется его же собственной инерцией и… укладывает нападающего плашмя. Резким движением заламывает руку, заставляя бросить нож, а собственный кинжал лезвием прижимает к затылку.

– Будем играть дальше, или ты готов немного остыть? – спрашивает она таким невозмутимым тоном, словно и не было только что никакой драки, а они просто беседуют в великосветском салоне, за бокалом доброго вина.

– Пусти, слышишь, сука! – хрипит мужчина.

– А вот это ты зря! – Соня не терпит оскорблений, тем более из уст побежденного противника. Руку его она по-прежнему удерживает за спиной и теперь ловким ударом рассекает запястье. Кровь брызжет, заливая наемнику спину, и тот взывает от боли.

– Если мы с тобой сейчас не найдем общего языка, парень, то я просто подожду немного, вот так, покуда ты не истечешь кровью, – будничным тоном замечает Соня. – Что скажешь?

– Ладно, хватит! – хрипит тот. – Пусти!

Словно и не слыша, Соня задумчиво взирает на кровь, хлещущую из перерезанных жил. В полумраке она кажется почти черной, и ее натекла уже целая лужа. Несколько капель попали наемнику на щеку.

– Едва ли я сумею тебя убедить быть впредь повежливее с женщинами, но возможно, ты хотя бы научишься осторожности… – продолжает она задумчиво.

Перепуганный вояка, должно быть, чувствует, как с каждым ударом сердца крови из него вытекает все больше, и он уже почти потерял рассудок от ужаса. Он может только хрипеть что-то нечленораздельное, даже не пытаясь отбиваться. Удивительно, как столь немудреные приемы действуют на некоторых людей… Этому давным-давно научили ее в Логове Волчицы, и хотя подобные уроки в свое время казались ей чем то недостойным, но с тех пор Соне неоднократно доводилось убедиться в их эффективности, и она благополучно избавилась от свойственной ей прежде брезгливости.

Увы, но в этом мире, где правит лишь грубая сила, женщине нельзя пренебрегать ничем, чтобы утвердится в своем праве на жизнь и свободу.

Выпустив поверженного наемника, она поднимается на ноги и швыряет ему его же рубаху.

– Завяжи пока руку, чтобы не истек кровью, а я, пожалуй, так и быть, разбужу твоих приятелей – пусть позаботятся о тебе

Наемник ничего не отвечает, торопливо заматывая раненную руку, и лишь чуть слышно ругается себе под нос, не осмеливаясь даже поднять взгляд на Соню. Та, подобрав брошенный меч и спрятав в ножны оба кинжала, не торопясь спускается по лестнице с сеновала и возвращается на постоялый двор. Там по-прежнему царит тишина: похоже, шум поединка никого не потревожил… Поразмыслив, Соня выходит к лестнице, что ведет на второй этаж, и уверенно стучит в дверь рядом с кухней. Наверняка, здесь ночует хозяин либо кто-то из служанок.

Она угадала верно. Растрепанный хозяин постоялого двора открывает ей, протирая заплывшие со сна глаза.

В нескольких словах Соня объясняет ему, в чем дело, а затем, не дожидаясь ответа, уходит к себе. Пусть хозяин делает то, что считает нужным. Сам ли он позаботится о раненом, или разбудит его товарищей, девушку больше не интересует. Подобные стычки в пути, увы, не редкость, но неписаный закон дороги гласит, что если женщина сумела отстоять свою честь от посягательств, никто не имеет права предъявлять к ней претензии. Пострадавший сам виноват во всем, что с ним случилось.

Пожалуй, никто не осмелился бы обвинить Соню, даже если бы она прикончила незадачливого наемника. Но если разобраться, парень не так уж виноват. Он лишь пытался взять то, что ему предлагали…

* * *

Девчонка сидит на краю постели, вперившись взглядом в стену. Белые волосы свисают сосульками, руки безвольно повисли между колен.

Соня почему-то была уверена что не найдет ее здесь. Если Мхаири и не сбежала, воспользовавшись переполохом, то, по крайне мере, сгорая от стыда, затаилась где-нибудь и прячется до утра… – но нет, она ждет Соню, как ей и было велено. Впрочем, при появлении наемницы головы даже не поднимает…

Та несколько мгновений медлит в дверях. Первым желанием, конечно же, было наброситься на эту маленькую идиотку с попреками и руганью, но запал уже прошел, и воительница успела успокоится. В конце концов, она ей не матушка и не нянька. Ее дело – только доставить беглянку опекуну и получить за это положенную награду, причем никто не оговаривал, в каком состоянии должна прибыть девица к своему князьку… и вообще, девицейли… Но все же, не сдержавшись, Соня в сердцах роняет:

– Честное слово, Мхаири, я думала, ты умнее!

Та оборачивается рывком. В глазах неприкрытая ненависть:

– Ты думала! Да о чем ты можешь думать? Что ты можешь знать? Ты, наемница… – это последнее слово она выплевывает, как худшее из ругательств. – Что ты можешь знать о моей жизни? Какое право ты имеешь смотреть на меня сейчас с этим отвратительным видом превосходства, и почему берешь на себя смелость решать, как мне жить, и что для меня лучше? Зачем ты мне помешала?!

Начала-то она бойко, но закончила почти в слезах. Все-таки, хоть она и храбрится отчаянно, но по-прежнему остается двенадцатилетней девчонкой, глупой и несмышленой.

Соня примирительно пожимает плечами:

– О правах спорить не будем. Право у того, кто сильнее, и у того, кто делает,и если ты что-то взял, и у тебя это не отняли, значит, имеешьправо… Других законов я не признаю. Что касается тебя… – девушка присаживается на кровать и с усмешкой смотрит на Мхаири. – Мне просто показалась, что ты готова совершить ошибку, и честно говоря, я до сих пор не понимаю…. Скажи на милость, зачем тебе это понадобилось? Только вчера я избавила тебя от домогательств одного ублюдка, как ты тут же нашла себе другого. Или, возможно, хозяина того балагана ты тоже сама пригласила в свою постель? Может быть, я просто что-то не так поняла?

Из сапфирово-синих глаз катятся огромные прозрачные слезы. Лицо девочки при этом совершенно не меняется, она не шмыгает носом, не всхлипывает, губы не кривятся в плаче… просто слезы текут и текут, одна за другой, и она даже не поднимает руку, чтобы их утереть.

– Я сама не знала, что делала… Может, ты и права, может, не надо было, но я просто не могла себе представить, что вернусь к немувот так, и даже не попробую ничего предпринять… Я думала сбежать, но посмотрела на тебя и поняла, что ты меня все равно отыщешь! Я приметная, мне нелегко остаться незамеченной, это я уже проверяла… – она горестно вздыхает.

– И тогда ты решила, что если расстанешься с девственностью, то лишишься и своего дара и станешь бесполезной для своего хозяина – заключает Соня. По расстроенному виду Мхаири она понимает, что попала в точку: именно на это маленькая ведьма и надеялась. – Но ты точно уверена, что с тобой это случится?

– Нет, мне только говорили об этом, но, разумеется, я не могла убедится наверняка… – неожиданно девочка улыбается. – Это ведь можно проверить только один раз, верно?

– Да, – соглашается Соня. – И уж, во всяком случае, отнюдь не стоит делать это на каком-то деревенском постоялом дворе, на охапках сена, с полупьяным наемником. Худшего способа расстаться со своей невинностью ты, пожалуй, не могла придумать.

– Все равно, – Мхаири упрямо трясет головой. – Ты не имела никакого права вмешиваться Я должна была попробовать… Все, что угодно, лучше того, что ждет меня во дворце… – Она мнется несколько мгновений, колеблется, но затем, все же решившись, ныряет с головой в свой рассказ. – Ты ведь знаешь о тех чарах, которые я способна наводить, – это иллюзии, но они имеют свою реальность, ими можно управлять… Если я вольна в своих грезах, то чаще всего они добрые и спокойные… Они таковы, каким я хотела бы видеть мир!

– Именно поэтому там столько снега, да? – прерывает ее Соня. – Ты мечтаешь о северных странах?

– Да… – Мхаири никнет, но все же продолжает говорить, хотя бормочет так тихо, что Соне приходится изо всех сил вслушиваться, чтобы разобрать хоть слово. – Но у моего хозяина тоже был дар… Или он просто научился этому за то время, что я создавала ему свои иллюзии. Он научился входить в мои живые картины и изменять там некоторые вещи по своему усмотрению. Более того, тому же самому он мог обучить и других… – она вновь замирает, и Соня уже думает, что рассказ никогда не будет завершен, хотя и без того догадывается о том немногом, что еще осталось поведать Мхаири.

Но девочка решается продолжить, и теперь голос ее звучит гораздо увереннее, словно приняв наконец решение освободиться от этого тяжкого бремени, она обрела неведомые силы из некого внутреннего источника.

– Так вот, – продолжает она, – то, что он делал с моими видениями… я могла бы показать тебе, но… Даже хотя я зла на тебя сейчас, все равно я не хочу подвергать тебя этому кошмару. Просто поверь мне на слово – это ужасно! Он принес кровь, убийство и насилие в мой маленький уютный мирок. А иногда, когда у хозяина были гости, они делали это все вместе, соревнуясь, кто сможет учинить больше разрушений… И когда они рвали в клочья одну картину, то заставляли меня создавать следующую, а затем еще и еще, пока наконец не пресыщались окончательно или пока я не лишалась чувств… – Помолчав немного, она внезапно усмехается, и это уже совсем не детская улыбка. Пожалуй, даже на лице умудренных опытом женщин Соня редко встречала выражение столь неприкрытого презрения и цинизма. – Знаешь, ты говоришь, что спасла меня от насильника, и я, конечно, благодарна тебе за это, но физическое насилие – пустяк, по сравнению с тем, что мне доводилось терпеть ежедневно в прошлом, так что, в каком-то смысле, мне уже не привыкать…

Она замолкает и молчит очень долго, но Соня уже знает, что девочка непременно заговорит вновь, и, разумеется, знает ее следующие слова. Однако это ничего не меняет, и поскольку она чувствует себя смертельно усталой, ей хочется спать и совершенно нет сил продолжать этот тягостный спор, она заговаривает первой:

– А сейчас, Мхаири, ты спросишь у меня: неужели я считаю, что твой хозяин имел право так обращаться с тобой, и неужели ты не должна была попытаться сбежать от него, или еще каким-то образом прекратить эти издевательства над собой и над своим волшебным даром? Ты спросишь, как могу я, выслушав твою историю, по-прежнему желать отвезти тебя обратно и передать в руки Ньялмару, который, несомненно, вернет тебя к твоему кровожадному господину? Ты спросишь, как могу я, женщина, твоя сестра, не желать для тебя иной судьбы…

Ей отвратительна вся эта история, ей отвратительно то, что приходиться делать сейчас, но Соня не в силах ничего изменить, и поэтому она продолжает говорить, прекрасно сознавая, что с каждым словом подписывает малышке Мхаири смертный приговор:

– И ты, конечно, хочешь спросить меня: теперь, когда я знаю всю правду, когда я знаю, что ждет тебя впереди, если я сделаю то, что намерена сделать… каковы мои планы насчет тебя? Я отвечу просто: они ничуть не изменились. Завтра к вечеру мы будем в Келадисе. Я отведу тебя к купцу, который вернет тебя твоему хозяину, а мне в награду передаст одну очень ценную для меня вещь…

– Но почему? – не выдерживает девочка. Она стойко держалась все это время, но теперь взрывается, пытается даже наброситься на Соню с кулаками, однако воительница с легкостью отбрасывает ее от себя, и та падает на постель, заливаясь слезами. – Почему? Почему ты такая жестокая? Как ты можешь?!

– Это не жестокость, – ровным тоном, словно ничего не случилось, поясняет Соня. – Мне искренне жаль тебя, Мхаири, и клянусь, что будь у меня хоть какая-то возможность поступить иначе, я сделала бы все, чтобы помочь тебе не возвращаться к жестокому хозяину. Но, увы, есть вещи, которые для меня важнее…

– Это бесчеловечно! Аморально!

– Напортив, это в высшей степени морально. Просто ты, как и все люди на свете, хочешь заставить меня смотреть на мораль со своей точки зрения, исходя из которой добро – это то, что идет тебево благо. Я столкнулась с этим много лет назад, еще когда впервые стала работать по найму. Каждый раз случалось что-то такое, что приводило в конфликт моего нанимателя и других людей, и я долгими днями и месяцами ломала себе голову, пытаясь соединить несоединимое и сделать так, чтобы были и волки сыты, и овцы целы… пока чуть с ума себя не свела этими совершенно бесполезными терзаниями. И тогда я вывела для себя одну очень простую истину: если ты кому-то служишь, у тебя не может быть своейморали. Добро – это то, что идет во благо заказчику, а зло – это все остальное…

Она говорит это скорее самой себе, нежели девочке, уверенная, что та все равно не поймет – либо, замкнутая на собственные переживания, не пожелает прислушаться… Но Мхаири неожиданно вскидывает голову:

– Но так можно оправдать все что угодно – воровство, убийство, подлог… Нет, конечно, я тебя не обвиняю в таких ужасных вещах… – тут же спохватывается она. – Однако…

– И напрасно, – без всяких эмоции возражает Соня: – Если ты думаешь, что за свою жизнь я никогда не совершала ни краж, ни убийств, ни, как ты выражаешься, подлогов, то ты еще очень наивное дитя, которое ничего не знает о мире, и, вернув тебя к твоему хозяину, я окажу тебе огромную услугу. Ибо хотя, возможно, он и жесток с тобой, но, по крайней мере, оберегает от всех тягот реальной жизни и тем самым совершает для тебя огромное благо, – пусть даже сейчас ты не способна этого оценить. Что же касается меня, – добавляет она чуть погодя, – то у меня правило одно: если уж я позволила кому-то нанять себя, то должна служить этому человеку верой и правдой, без всяких сомнений и колебаний, делая все, что в моих силах, дабы исполнить порученную мне миссию. Единственная мораль – это сделать свое дело наилучшим образом, а какое это дело – не имеет значения.

– И сейчас твой наниматель – это тот купец в Келадисе, – шепчет девочка, – и ты должна доставить ему товарв надлежащем виде? Пусть даже этот товар – живой человек!..

Она вновь принимается плакать, но Соня больше не склонна испытывать жалость. Для этого она слишком устала и, кроме того, боится, что если этот разговор затянется, то впервые за долгие, долгие годы у нее появится реальное искушение отступить от своих принципов, которые только что проповедовала с таким жаром.

– Нет, мой наниматель не он, – качает головой воительница. – Купец лишь владеет одной вещью, которую я должна доставить своим хозяевам. К несчастью, ситуация такова, что эту вещь я не могу у него ни выкрасть, ни купить за какую-либо иную цену, иначе, даю слово, Мхаири, я непременно сделала бы это, чтобы дать тебе свободу. Однако, увы, все сложилось так, что цена – это ты.А значит, именно эту цену мне и придется уплатить. Надеюсь, ты не будешь столь глупа, чтобы пытаться отговорить меня, поскольку любые слова и слезы бессмысленны, предупреждаю тебя сразу.

Девочка смотрит на воительницу долгим проникновенным взглядом, так что та уже начинает опасаться, что маленькая колдунья вновь готова приняться за свои чары, и с небес вот-вот посыплются пушистые снежинки, – но Мхаири неожиданно отводит глаза:

– Да, теперь я вижу: все бесполезно, – шепчет она обречено.

– Тогда ложись спать. Мы выезжаем на рассвете. У меня нет ни малейшего желания встречаться поутру с твоим незадачливым ухажером и его дружками! – бросает Соня, после чего подходит к дверям и наматывает на ручку веревку каким-то сложным узлом, привязывая ее к специальному крюку в притолоке.

– Это еще зачем? – Мхаири следит за ней взглядом.

– Ты славная девочка, и я доверяю тебе всей душой, точно так же как верю, что каждый человек по натуре добр и порядочен, а волки готовы питаться травкой бок о бок с зайчатами, если дать им такую возможность… – не оборачиваясь, произносит Соня и переходит к окну, чтобы таким же образом закрепить ставни. – Но мне не по душе, когда на меня наводят чары, и еще меньше мне хотелось бы мотаться за тобой по всему Офиру, если ты все же надумаешь сбежать. Нет, не трудись! – пренебрежительно машет она рукой, когда Мхаири пытается что-то возразить. – Не трать понапрасну слова и не сотрясай воздух клятвами. Мне все равно, хочешь ли ты сбежать… или хочешь, но не сделаешь этого, потому что ты честна и порядочна, и держишь слово… Мне абсолютно безразлично, – ты можешь быть лгуньей и обманщицей, или самым чистым созданием какое только носила земля… Я просто сделаю все, чтобы не дать тебе сбежать до утра и обеспечить себе несколько часов спокойного сна… И это не имеет ничего общего с человечностью или моралью.

С этими словами она ложится и, задув свечу, тут же засыпает. Она знает, что Мхаири до утра ворочается рядом, возможно даже рыдает в подушку, но Соня спит, и сон ее, как и было обещано, крепок и безмятежен.

Глава 8

Вечером следующего дня Соня, крепко удерживая за запястье угрюмо молчащую Мхаири, стучится в ворота дома Раззака. Слуга, который выходит, чтобы им открыть, не может сдержать изумления при виде этой поразительной пары: рослой рыжеволосой женщины и хрупкой девчушки, с волосами белыми, словно свежевыпавший снег… которого впрочем, в южном Офире никто и никогда не видывал.

Соня вырывает его из зачарованного созерцания, довольно грубо напомнив, что она желает немедленно видеть купца, и слуга с испуганным низким поклоном тут же устремляется прочь.

Он возвращается спустя несколько мгновений и, не переставая кланяться, препровождает Соню в уже до тошноты знакомую ей гостиную на втором этаже дома Раззака. Сам торговец встречает их в дверях и застывает при виде Мхаири… как и все те, кто видит девочку впервые, пораженный ее неземной красотой и странно обреченным, обращенным внутрь себя взглядом. Затем суетливо принимается усаживать обеих на низкий диван, кличет слуг с угощениями и напитками.

Соня отказывается от всего: ей неприятно вкушать любую пищу в доме Раззака. Девочка же, вообще, ни на что не обращает внимания, словно ничего не видит и не слышит вокруг себя. Точно так же она провела весь этот день, покорно трясясь в седле перед Соней, так же покорно спешиваясь на редких привалах не обращаясь к своей спутнице ни взглядом, ни словом. Сама Соня, впрочем, даже не пыталась вызвать ее на разговор. Все, что нужно, они сказали друг дружке вчера…

Но теперь в разговоре наступает неловкая заминка. Соня требовательно смотрит на купца, не понимая, чего тот еще медлит, – ведь она исполнила свою часть сделки, доставила сюда Мхаири… Пора бы уже и ему принести обещанное! И в этот момент девочка устремляет на воительницу взгляд своих сапфировых глаз.

– Я хоть увижу то, за что ты меня продала?

На лице торговца смятение: как видно, он не привык, чтобы живой товар высказывал свое мнение по поводу сделки или обсуждал цену. Однако Соня, ожидавшая чего-то подобного, остается невозмутимой. Она, впрочем, и не полагала, что Мхаири поймет, что именно ею движет, и потому не пытается ни оправдываться, ни объяснять, что бы то ни было.

– А тебе это так интересно?

– Ну… – Мхаири пожимает плечами. – Почему бы и нет. Впрочем, могу заранее пообещать, что радости от своего приобретения ты не испытаешь.

Соня чуть заметно морщится. Еще бы…

– А радости в этом мире нам, вообще, никто не обещал. Даже боги, когда мы только появились на свет, и они дали нам имена…

Раззак тем временем укладывает на низкий столик тяжеленный фолиант, завернутый в промасленную кожу. Отогнув краешек, Соня убеждается, что перед ней и впрямь «Магические арканы», и потому, подхватив книгу, тут же поднимается с места, чтобы не длить и без того отвратительную сцену. Больше всего, пожалуй, ей жаль сейчас метательных кинжалов, но ей кажется унизительным торговаться здесь, в присутствии Мхаири. Как ни странно купец, словно чувствуя ее замешательство, лукаво косится на воительницу.

– Может быть, госпоже приглянулось что-то еще из вендийских сокровищ? Мы могли бы поговорить об этом… И цена будет назначена в обычных золотых монетах, не сомневайтесь.

Искушение велико… Но Соня презрительно качает головой. Рыжие кудри вспыхивают огнем в свете многочисленных светильников.

– Мне ничего не нужно от твоего хозяина, Раззак. Любая вещь, к которой он прикасался, проклята! Я не хочу навлекать на себя гнев Небес.

Купец и не думает обижаться. Ему, впрочем, за свою жизнь доводилось выслушивать кое-что и похуже. Слова он ценит дешевле дорожной пыли.

– Как будет угодно госпоже.

На этом Соня покидает дом Раззака. Тот предлагает ей своего факельщика, чтобы осветить путь до постоялого двора, но воительница отказывается с пренебрежением. Настроение у нее мрачнее мрачного, и прогулка в кромешной тьме будет вполне отвечать такому состоянию духа.

* * *

Наскоро поужинав, Соня поднимается к себе в комнату и первым делом разворачивает сверток, в который завернута книга о магических арканах.

Разумеется, в ее планы не входит читать сие творения древних мудрецов. Она не питает ни малейшего интереса к колдовским и философским изысканиям, да и язык, на котором написан этот труд, ей незнаком. Более того, она не знает даже, какому народу принадлежат эти странные, похожие на отвратительных насекомых закорючки, которые словно наползают одна на другую на неровных бегущих строчках. Неохотно перелистнув несколько страниц, Соня торопится закрыть книгу. Переплет падает с глухим похоронным стуком… и внезапно сердце воительницы екает.

Может, она ничего и не смыслит в книгах и книжной учености, но зато прекрасно разбирается в товарах, в покупке и продаже, – а книга, в конце концов, это тот же товар. Соня всегда, еще с ранней юности, отличалась почти сверхъестественным чутьем на обманщиков, ухитряясь в любых, даже в самых невероятных обстоятельствах, невзирая ни на какие усилия купца, определить, не пытается ли тот ее надуть, всучив что-либо негодное…

Вот и сейчас, просто гляди на эту книгу, что лежит у нее на коленях, Соня явственно чует обман.

В чем он заключается, ей неведомо, и хуже того, она ломает голову, каким же образом это проверить, и не находит ответа. Но обман кроется где-то здесь, столь же явный, как единственная туча посреди чистого горизонта…

Потерев тонкими пальцами виски, Соня взвешивает фолиант на ладонях, словно на вес возможно определить неладное, затем принимается вертеть книгу в руках. На вид ничего не обычного… Толстый переплет из грубой черной кожи, на котором золотым тиснением изображены некие неведомые значки. По углам переплета золотые треугольнички, чтобы кожа не трепалась, а в них самоцветы, причем, судя по всему, не поддельные… Да и, собственно, ее дурные предчувствия к этим самоцветам не относятся, ведь, наверняка, отнюдь не ради богато изукрашенного переплета жрецы Волчицы прислали ее за этой книгой.

Подняв тяжеленный том на уровень глаз, Соня принимается вертеть его так и этак, и наконец терпение ее вознаграждается.

Ровно в середине книге страницы расходятся как-то странно, они не прилегают друг к дружке плотно, а, кажется, чуть изогнуты, словно в толстенный фолиант было вложено что-то еще. Снова положив книгу на колени, она дает ей раскрыться, – и разумеется, страницы расходятся на этом самом месте… На вид ничего подозрительного, но стоит воительнице прикрыть глаза и чувствительными подушечками пальцев легонько пробежаться по пергаменту, как она тут же нащупывает продолговатую вмятину ближе к корешку.

Да, здесь совершенно определенно было вложено что-то еще. Либо какие-то листы, либо, возможно, тонкая дощечка… Ничего подобного Соня не помнит, когда видела книгу в первый раз у купца Раззака, но, во-первых, у нее не было особых причин приглядываться к этому фолианту, а во-вторых, недостающая часть рукописи могла быть изъята уже тогда.

Но как узнать, что это было, и насколько ценна пропажа?

Разумеется, можно плюнуть на все это и просто привезти книгу в Логово. Пусть уже там Фарима разбирается со своими жрецами, что к чему. Это, в конце концов, их дело, а не Сонино. Мысль сия кажется тем более соблазнительной, что оставаться в Келадисе дольше необходимого девушке просто отвратительно. Этот город навсегда будет связан для нее с самыми дурными воспоминаниями…

Но есть два соображения, которые мешают поступить таким образом. Во-первых, она не привыкла бросать дело на половине, не доведя его до конца, – это противно самой природе воительницы. Если уж за что-то берешься, то делай это хорошо, – так всегда говорила она сама себе, повторяя слова, которые все время твердил ей отец, еще с самого раннего детства:

«Дело не бывает выполненным наполовину, оно может быть либо сделанным, либо нет.»

Маленькой, Соня этого не понимала, и все пыталась с детской горячностью доказать хмурому гирканцу, что это сущая глупость. Как это так, не может быть сделано наполовину?! Если человек, к примеру, копает яму, то он может выкопать ее по пояс, а может – по грудь… Не бывает так, чтобы мгновение назад ямы не было вовсе, а потом она появилась целиком…

Отец тогда не спорил с ней и лишь, доводя дочь буквально до исступления, повторял эту фразу, словно надеялся навсегда вбить ее в память непокорной маленькой упрямице. И надо сказать, добился своего, ибо спустя многие годы Соня осознала всю его правоту.

Более того, много позже она и сама точно так же стала учить молодых волчат в Логове, только примеры были иными… Она могла позволить себе сказать им то, что, разумеется, никогда не осмелился бы сказать своей малышке-дочери суровый гирканец.

– Если вас наняли, чтобы убить человека – объясняла Соня новобранцам, – то вы должны прикончить его и убедиться в том, что он мертв. Если вы просто раните его, то есть сделаете дело наполовину, это значит, что вы, вообще, не выполнили задачу. И хуже того, в таком случае, лучше бы вы за нее не брались вовсе, потому что раненый поправится и воспылает жаждой мести, и вы получите столько неприятностей на свою голову, сколько не сможете унести…

Конечно, книга это не недобитый мертвец, но какая разница? Все равно, перед ней некое дело, которое необходимо довести до конца.

Так что это одна из причин, почему она не может уехать из Келадиса прямо сейчас, но есть и вторая. Обещание, данное Мерцилию.

И кстати…