Текст книги "Братья по оружию"

Автор книги: Норман Хьюз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Он использовал любые укрытия, метался из стороны в сторону, заставляя этих ублюдков сталкиваться, налетая друг на друга, швырял в них креслами, на одного набросил тигриную шкуру – и ослепленный, охранник ранил своего же приятеля.

Безоружный, киммериец нагнал такого страху на нападавших, что те отступили – и он готов был торжествовать победу, как вдруг…

Истошный крик Паломы заставил его обернуться. Тусцелла и трое его подручных сумели все же одолеть наемницу. Стервятник приставил ей нож к горлу и полоснул – не сильно, но кровь хлынула ручьем.

Северянин замешкался всего на мгновение – но это мгновение оказалось роковым.

Чудовищной силы удар обрушился на него сзади. Перед глазами как будто взорвалось черное облако, выпустив сноп жалящих огненных искр…

И мир померк.

* * *

Он очнулся от боли – кто-то, заломив ему руки за спину, накрепко связывал их ремнем. Ноги уже были обездвижены. Преодолев первый порыв – попытаться освободиться любой ценой – киммериец заставил себя сдержаться. Со связанными руками и ногами много не навоюешь! Но раз уж его пока – непонятно почему – оставили в живых, лучше притвориться, что он пока не пришел в себя и послушать, о чем будут болтать враги.

Сперва до него доносилась только бессвязная ругань и стоны: это приходили в себя поверженные им охранники. Кто-то изо всех сил пнул его под ребра. Потом еще раз. Киммериец глухо застонал, не открывая глаз.

– Вот ублюдок! – Это подал голос Тусцелла.– Магрин, скольких он положил?

– Трое, боюсь, уже не поднимутся. К остальным придется лекаря звать.

– Этих троих прирежьте, если еще живы.– Жалость Стервятнику была не свойственна.– Девку связали?

– Готово,– отозвался другой.– Господин, а этого северянина-то зачем в живых оставили? Дайте я его…

Шаги приблизились. Кто-то нагнулся над ним, и Конан ощутил ледяной укус стали на горле. Но Тусцелла остановил дружка:

– Погоди. У меня есть мысль получше.– Раздался отвратительный хохот.– Пусть в себя придет – полюбуется, как мы с его женушкой развлекаемся! А потом уж…

– Ублюдки, вы не посмееете! – Это закричала Палома.

Судя по всему, наемница была не на шутку испугана, и Конан ощутил дикую, бессильную ярость.

Это же надо было так попасться! Когда они придумывали этот план, им и в голову не могло прийти, что все обернется таким образом… Оба исходили из того, что Стервятник соблюдает воровские законы, равно принятые что в Коринфии, что в Заморе, что повсюду в Хайбории. Законы эти гласили, что человек, который пришел искать покровительства «черного барона», пользуется неприкосновенностью до тех пор, пока готов платить. Вот с несостоятельным должником разговор иной, там возможно всякое… Но чтобы вот так – наброситься на женщину, которая гостьей пришла в дом… это было просто неслыхано!

В Шадизаре или Аренджуне за такие выходки общий воровской сход навсегда лишил бы «барона» власти, обязал бы заплатить пострадавшей огромную виру, а мог бы, вообще, изгнать из города!

Но, похоже, обнаглевший от безнаказанности Тусцелла и впрямь решил, что ему никакие законы не писаны и он волен творить все, что пожелает… Ублюдок!

Конан незаметно подергал руками, пытаясь ослабить узлы, стянувшие запястья. Кожаный ремень чуть поддался – но чтобы развязать его, пришлось бы здорово потрудиться, а это неминуемо заметят. Что же делать?!

Подать голос? Пригрозить местью Грациана? Это был последний шанс, и очень слабый.

Даже если из страха перед Месьором Тусцелла оставит их в живых – все равно, это будет сокрушительное поражение. Все планы полетят к демонам. Да и вопрос еще, испугается ли Стервятник?

Может, Палома что-то придумает? Чуть разлепив веки, киммериец отыскал глазами свою спутницу – и сердце его упало. Девушка лежала на полу, связанная по рукам и ногам, совершенно беспомощная. Тусцелла приблизился к ней, сел на корточки, уцепил хваткими пальцами за подбородок.

– Ну что, козочка, ты же сама сказала, что готова заплатить. Вот и заплатишь. Сперва мне – а потом и моим ребятам. Они же пострадали, бедняги, вон их как твой дружок отделал, так что заслужили немного радости в жизни! Что скажешь?

Вместо ответа, наемница плюнула вору в лицо. Тот с проклятиями отскочил, с силой пнув ее ногой в живот. Палома застонала.

– Вот ты как? Ну, пожалеешь! Не хотела по добру…

Позабыв об осторожности и здравом смысле, Конан вскинул голову, чтобы заорать – что угодно, лишь бы отвлечь этих недоносков от девушки, перевести их внимание на себя… Но тут в дверях неожиданно послышался шум. Кто-то вбежал в комнату, задыхаясь от быстрого бега.

– Тусцелла! Тусцелла, послушай!

– Ну, что еще? – Недовольный, тот обернулся в сторону новоприбывшего. Конан попытался извернуться, чтобы разглядеть его, но, увы, он лежал спиной к двери, а потому мог видеть лишь главаря. Тот, судя по всему, был изумлен тем, что видел.

– Ты зачем сюда явился? Я же ясно велел тебе – никогда тут и носа не показывать! Или ты хочешь, чтобы Гарбо узнал, что ты на меня работаешь? Жить надоело?!

Предатель?! Киммериец подавился ругательством. Только этого еще не хватало! Ну, теперь они точно пропали… А тот затараторил:

– Господин Тусцелла, я не виноват! Но это очень важно! Я ни с кем не мог передать такую весть!

– Говори.

– Там, на постоялом дворе у Хромого… Женщина…

– Женщина?! – Тусцелла был взбешен.– Да ты издеваешься надо мной? Какая еще женщина?!

– Выдает себя за аквилонку. Говорит, будто хочет продать какие-то драгоценности…

– Ну и что? – Тусцелла окончательно потерял терпение.– Я уже знаю про эту бабу, Хромой донес. Магрин вечером пойдет ее прощупать. И ты только ради этого явился? Да я тебя…

– Нет, нет, Тусцелла, погоди! Она никакая не аквилонка! Я слышал, Гарбо говорил… Это сама графиня Лигейя!

Наступило молчание. Очень долгое молчание.

– Г-графиня? Сама графиня Лигейя? – Уродливая физиономия «черного барона» вытянулась от изумления, и глаза сверкнули яростной алчностью.– Ты уверен? А Гарбо-то откуда узнал?

– Понятия не имею, господин. Я только подслушал, что он говорил с Барбом. Он точно сказал, что это она и есть!

– Клянусь Белом! Чтобы сама затворница-графиня выбралась из своего замка… Но зачем?

– Хромой говорил, она хочет продать какое-то ожерелье,– вступил в разговор Магрин.– Может, это правда, и ей зачем-то понадобились деньги? Тогда не удивительно, что она выдает себя за чужеземку – чтобы муженек не узнал…

– Хм-м.– Тусцелла надолго задумался, принялся расхаживать взад и вперед. Свита почтительно застыла, ожидая решения главаря.– Вот что. Я должен быть уверен… Ладно! – Он рывком повернулся к своим подельщикам.– Магрин, Пардос! Возьмите еще человек десять и – к Хромому. Схватите бабу тепленькой – и сразу сюда. Тут уж я решу, что с ней делать!

Бандиты засуетились, принялись выкрикивать команды, собирать охранников. Кто-то окликнул Тусцеллу:

– Господин, а с этими-то двоими что делать? Может, прирезать по-быстрому?

Тусцелла размышлял несколько мгновений, которые киммерийцу показались вечностью.

– Нет, зачем,– хмыкнул он наконец.– Закончим с графиней – тогда уж займемся и этими. Девка подождет. Как вино – только слаще станет! Отправь их обоих вниз, на холодок. Пусть пока попрощаются… любовнички. А то когда еще на Серых Равнинах свидятся!..

* * *

…На лице пожилой женщины не было и тени страха. С того самого мгновения, как в ее комнату на постоялом дворе, грубо оттолкнув визжащую служанку, ворвались пятеро вооруженных до зубов головорезов, приказавшие немедленно отправляться с ними, графиня Лигейя замкнулась в себе, словно устрица в раковине, ничем не показывая, что, вообще, замечает происходящее. Безучастно она спустилась по лестнице, села в карету, которая уже поджидала у задних ворот, не промолвила ни слова, пока экипаж ехал по ночному Коршену до самого особняка Тусцеллы, так же невозмутимо, будто наносила визит правителю соседней державы, вошла в дом. В комнате, где ее уже поджидал Стервятник со своими присными, она уверенно двинулась вперед, ни на миг не задержавшись в дверях, и уселась в кресло, прямая, застывшая, подобно статуе. Губы ее были скорбно сжаты; всем своим видом женщина показывала, что не намерена ни задавать вопросов, ни требовать объяснений, ни – пуще того – молить о пощаде.

Царственный вид ее подействовал даже на «черного барона». Слегка склонив рыжеволосую голову, он произнес, подражая дворцовым манерам:

– Рад приветствовать вас в моем скромном жилище, графиня. Будьте моей гостьей.

Лигейя молчала.

Бандиты выжидающе уставились на главаря: как видно, им не терпелось посмотреть, кто выйдет победителем из этого бескровного поединка; сам же Тусцелла чувствовал, как с каждым мгновением все больше теряет лицо. И от этого сделался дерзок.

– Ты – в моей власти, женщина! Советую запомнить это хорошенько и вести себя полюбезнее!

Графиня Лигейя смерила бандита взглядом, каким, должно быть, посмотрела бы на конюха, если бы тот осмелился явиться, весь в навозе, в ее вельможные покои.

Она по-прежнему хранила молчание.

Поняв, что таким образом ничего от пленницы не добьется, «черный барон» решил сменить тактику и обернулся к одному из своих подельщиков:

– Наша гостья, кажется, привезла какие-то камешки на продажу? Где они?

Пардос с поклоном подскочил к главарю, протягивая ему изумительной красоты ожерелье, которое обнаружили в вещах графини.

– Так-так…– Тусцелла впился взглядом в драгоценное украшение. У него даже пальцы затряслись, когда он понял, что за вещь попала к нему в руки.– Сет и Митра! Неужели это они – Триста Звезд?! Или я сплю?! – Как завороженный, он поднял ожерелье над головой, любуясь игрой света в огромных изумрудах и жемчужинах.– Г…графиня, в…вы принесли мне ц…целое состояние…– От волнения он даже принялся заикаться.

Лигейя не сводила взора со Стервятника, и сейчас ее зеленые глаза горели, как смарагды ожерелья.

Не выдержав напряжения, Тусцелла подбежал к ней.

– Ну же, графиня! Что вы все молчите? О чем вы думаете? Жаль расставаться с камешками? Он обернулся к своим приятелям.– Эй, подайте нам вина! Пусть графиня выпьет – за наш успех!

Один из бандитов немедленно подбежал к главарю с кувшином и двумя бокалами, тот собственноручно наполнил кубок и протянул его женщине.

Та медленно подняла руку, приняла бокал – и так же медленно перевернула его, вылил на пол рубиновую жидкость. Тусцелла отскочил с ругательствами. Кто-то у него за спиной, не вы-. держав, захохотал. Стервятник рывком обернулся.

– Заткнитесь, псы, а не то я вам вобью зубы в глотку!

Но кто-то другой все равно продолжал смеяться. Взгляд Тусцеллы заметался в поисках наглеца…

Смеялась графиня Лигейя.

Бандит оскалился.

– Рад, что вам так весело, моя дорогая. Не поделитесь ли, что вас так порадовало?

Они впервые услышали ее голос – суховатый, чуть надтреснутый голос пожилой, полной достоинства женщины:

– Я думаю о том, что сделает с тобой мой сын, когда узнает об этом!

– Твой сын?! – Тусцелла разразился хохотом.– Это который же? Святоша митрианец? Или этот слизняк Пронтий? Или…

Лигейя покачала головой.

– Мой сын, Тусцелла. И ты знаешь, о ком я говорю.

Рыжеволосый побледнел, отступая на шаг. С уверенностью, которой отнюдь не ощущал, возразил:

– Грациан ничего не сделает. Он не станет рисковать жизнью любимой матушки – а ты все же в наших руках, не забывай! И мы можем быть не так вежливы, как ты привыкла у себя во дворце!

Задумчиво, словно давая добрый совет, графиня отозвалась, сочувственно качая головой:

– Но ты не сможешь держать меня тут вечно. Меня видели слишком многие – похищение не удастся скрыть. Стоит Лаварро узнать – он сотрет твой притон с лица земли. Тебе не выстоять против всей коршенской армии. А если надеешься прикрываться мною, как щитом… Напрасно. Лаварро с готовностью пожертвует мною – чтобы потом отомстить втройне за оскорбление. Никто не станет вести с тобой переговоры только ради спасения моей жизни!

– А вот тут вы ошибаетесь, графиня! – Тон Тусцеллы был исполнен злорадства.– Один человек на это пойдет. И с радостью. Потому что с моей помощью сможет наконец заставить графа Лаварро отречься от трона – в свою пользу! Со мной граф, может, и не стал бы торговаться, но вот дружку моему отказать никак не сможет! – Он вызывающе посмотрел на Лигейю.– Не верите, что это получится?

Несколько мгновений женщина словно взвешивала про себя сказанное – затем опустила голову.

– Так, значит, Грациан был прав… В семье, действительно, есть предатель! И кто же готов купить себе корону такой ценой?

– А вот это…– Тусцелла не скрывал торжества,– Вы узнаете в свое время, графиня!

– Зачем же тянуть? Будем считать, этим ожерельем я заплатила достаточно, чтобы узнать его имя…

Стервятник мерзко захихикал, оглянулся на своих товарищей.

– Ну что же, большой беды не будет, если я уже сейчас поведаю, кто будет нашим следующим правителем. Клянусь Небом, графиня, вы будете удивлены…

* * *

…Они очнулись в клетке. С трех сторон – сплошная каменная стена без окон, с четвертой – решетка, железные прутья в палец толщиной. Напротив, лениво укачивая, словно младенца на коленях, меч в ножнах, уселся стражник, толстый, бритый наголо парень, обвешанный золотом.

Похоже, неистощимый поток ругательств, которыми осыпал его киммериец, приводил охранника в истинное восхищение: тот пару раз даже принимался цокать языком и кивал, словно брал на заметку какое-то особо удачное выражение.

Конан мог бы продолжать так бесконечно долго – одновременно пытаясь незаметно ослабить узел, стянувший руки за спиной… пока что, увы, безрезультатно, как вдруг Палома окликнула его неожиданно сладким голосом:

– Сигерд, любимый муж мой!

Он уже повернулся было, чтобы в красках выразить все, что думает по поводу этой проклятой игры, которая может стоить им обоим жизни – но наткнулся на выразительный взгляд наемницы – и осекся. Та явно что-то задумала.

– Что, Сьохиль?

– Сигерд, мы оба скоро умрем. Это правда? – Она повернулась к стражнику. Тот похотливо ухмыльнулся.

– Ну, ты-то еще поживешь немного, красотка. Это я тебе обещаю!

– Но мужа вы убьете! – Бандит выразительно пожал плечами: мол, что проку спрашивать очевидные вещи.– Так позволь нам с ним попрощаться!

– Чего-о? Руки не развяжу, и не проси!

– Нет, нет, добрый господин,– испуганно залепетала женщина– Просто позволь – пусть муж хоть поцелует меня… на прощание!

Кром! Что она задумала?

Стражник, как видно, задался тем же вопросом, но не заподозрил в этой безобидной просьбе ничего, кроме глупой бабьей сентиментальности – а потому великодушно дозволил:

– Ну, ладно. Потешьтесь напоследок, так и быть.

– Поцелуй меня, Сигерд, любимый! Совершенно ошалевший от такого поворота,

Конан, связанный, подкатился к наемнице. Та тоже подползла навстречу – и повернулась так, чтобы стражнику было не разглядеть ее лица.

Их губы встретились. Но вместо поцелуя Палома яростно прошептала:

– Живее! Зубами – слева из воротника!

Вот оно что! Конан тут же вспомнил их давний разговор с наемницей о том, где удобнее прятать оружие. Сам-то он был яростным противником всех этих штучек. Честный меч, честный нож – только это достойно мужчины! Но, возможно, зря он тогда осуждал Палому!..

Ухмыляясь, северянин нагнул голову, делая вид, будто целует ее в шею – и осторожно извлек за рукоять тонкое лезвие.

Терция! Оружие наемных убийц. Гибкое, точно ивовый лист, смертоносное, как бритва!

– Ближе мне к рукам!

Стараясь, чтобы со стороны их действия выглядели, как невинная любовная игра, Конан ухитрился передать терцию прямо в руки наемнице.

Как она сумеет справиться – со связанными запястьями! – он не мог понять… но, судя по всему, в Бельверусской тайной службе Палома прошла неплохую школу! Всего через несколько мгновений ее серые глаза вспыхнули победным блеском.

Готово!

Неожиданно она приподнялась на полу.

– Эй, господин стражник! Тот заухмылялся.

– Что, муженек-то мало на что способен? Ну, так и быть, давай я тебе помогу!

Палома оскалилась в ответ.

– Ты добрый человек. Иди сюда, ко мне! Тот с сожалением помотал головой.

– И рад бы, красавица, да ключ от вашей клетки только у Стервятника. Не доверяет он нам почему-то…– и паскудно захохотал, пожирая ее глазами.

Наемница с сожалением вздохнула.

– Жаль. Тогда придется справиться и так…

– Ты о чем это? – Бритый удивленно скривился: как видно, что-то в голосе пленницы насторожило его. Но осознать собственную тревогу он не успел…

Резкий взмах руки. Свист лезвия.

И терция, точно пройдя меж прутьев решетки, вонзилась прямо ему в горло.

Захлебываясь кровью, бандит упал.

Не тратя времени на разговоры, наемница извлекла вторую терцию откуда-то из рукава, ловким движением разрезала путы на ногах – затем освободила Конана.

– Теперь придется ждать, пока кто-нибудь явится за нами. Жаль, у этого ублюдка не оказалось ключа!

Но северянин только ухмыльнулся в ответ.

– Всю жизнь ненавидел ждать! Может, у тебя найдется шпилька?

Обрадованная, Палома со смехом захлопала в ладоши!

– Вот почему люблю иметь дело с ворами!

– Это я заметил,– пробурчал киммериец, принимая медную проволочку.– И они тебя любят… почему-то.

Палома вмиг посерьезнела, виноватым голосом произнесла:

– Ты прав. Это моя вина. По моей глупости мы оба могли лишиться жизни. Прости.

Конан лишь махнул рукой – извиняться будем, когда выберемся на волю. Пока рано болтать!

…На то, чтобы разделаться с замком, ушло всего несколько мгновений. Но теперь оставалось самое сложное.

Статуэтка косальского божка.

И графиня Лигейя.

* * *

По пути наверх им почти не встретилось препятствий – ну, не считать же таковыми, в самом деле, двоих стражников в караулке, и еще двоих, стороживших выход из подвала, служившего Стервятнику темницей. Конан с Паломой даже заспорили тихонько, не желая уступать друг другу удовольствие разделаться с ублюдками… Зато теперь оба были вооружены до зубов: киммериец взял себе два меча, наемница собрала у всех убитых кинжалы.

Первый этаж, где располагались две большие комнаты стражи, они миновали с осторожностью, решив, что пока не готовы вступить в бой с тремя десятками бандитов. Ну, а затем началось настоящее веселье…

Самым сложным было бесшумно снять часовых, дежуривших у входа в «тронный зал» Тусцеллы, чтобы не встревожить тех, кто внутри. Но Палома не зря всегда хвалилась, что не знает себе равных в метании ножей. Два разом – это было посложнее… И все же наемница с честью вышла из этого испытания. Вертаген, ее наставник в Бельверусе, сейчас гордился бы своей воспитанницей!

Переступив через два хрипящих в кровавых пузырях тела, бойцы переглянулись – и киммериец мощным ударом ноги выбил дверь. Они влетели внутрь с оружием наизготовку, как раз вовремя, чтобы расслышать слова Тусцеллы, обращенные к Лигейе: – …графиня, вы будете удивлены… Это были его последние слова. Воспользовавшись замешательством бандитов,

Конан вылетел на середину зала, кося врагов мощными ударами двух клинков, словно жнец – колосья. Мгновение – и на полу уже валялось пятеро негодяев. Тусцелла стал шестым. Меч киммерийца снес ему голову, и она покатилась по полу, разметав рыжие патлы. На бледном лице навсегда застыло выражение смертельной ненависти.

…Палома, ловким броском вогнав последний кинжал в глазницу Магрина, рывком подхватила меч одного из убитых и сцепилась в схватке с Пардосом. Яростный натиск ее был столь стремителен, что бандит не продержался и трех выпадов.

За это время киммериец оттеснил к окну еще одного из подручных Стервятника – и единственным ударом выпустил ему внутренности.

Последний из оставшихся в живых, вместо того чтобы бежать прочь и звать на помощь своих приятелей, метнулся к графине Лигейе.

– Не подходите! – заорал он, бешено вращая глазами.– А то я ее прирежу! – В руке его сверкнул меч.

Это было его ошибкой.

Седовласая женщина, от которой никто не ожидал такой ловкости, бросилась ничком на пол, молниеносно откатившись прочь,– и Конан, мгновенно воспользовавшись замешательством противника, метнул в него меч.

Пущенный мощной дланью северянина, клинок просвистел в воздухе – и вонзился прямо в грудь бандиту. Тот рухнул навзничь, и сталь зазвенела о мрамор.

Все было кончено.

…Некоторое время в зале слышалось лишь тяжелое дыхание бойцов, да клокочущие хрипы умирающих. Молчание нарушила графиня Лигейя:

– Полагаю, я должна благодарить вас за спасение, господа? Хотя жаль, что вы не появились на пару мгновений позже… но, полагаю, мне едва ли стоит роптать.

Конан и Палома не совсем поняли, что она имела в виду, но переспрашивать не стали. Сейчас было не до того.

– Думаешь, они там, внизу, что-то слышали? – встревожено спросила северянина девушка.– Вроде бы, никто не успел закричать…

Тот пожал широченными плечами.

– В любом случае, скоро встревожатся. Либо вниз кто-то спустится, либо захотят подняться сюда…

– Тридцать человек…– Палома поморщилась. Покосилась на окно.– Нет, через эти проклятые бойницы даже мне не выбраться – о тебе я уж молчу.

– Верно. Ладно, придется поискать другой путь.

Не дожидаясь возражений напарницы, киммериец бросился прочь из зала. Оставшись одни, женщины тревожно переглянулись.

– Выхода нет, верно? – спросила графиня таким спокойным тоном, словно обсуждала погоду.

Палома не желала поддаваться отчаянию. В конце концов, совсем недавно их положение представлялось куда более плачевным.

– Выход есть всегда,– только и ответила она.– Его просто надо отыскать.– И, не желая больше тратить время на пустые разговоры, принялась подтаскивать к дверям самую тяжелую мебель – кресла, стол, сундук– чтобы, в худшем случае, они могли забаррикадироваться в зале. Нужно только дотянуть до утра! Тогда можно будет попробовать позвать на помощь из окна… да мало ли еще что придумать! Хоть даже поджечь весь этот проклятый особняк!..

Тем временем, вернулся Конан.

– Везде одно и то же,– удрученно оповестил он.– Не окна, а мышиные норы!

– Крыша! – внезапно воскликнула Лигейя. И верно!

Крыша особняка, плоская, как это принято в Коршене… если забраться туда, там куда легче обороняться, чем в этом зале-ловушке, да и на помощь позвать… все втроем они ринулись к лестнице. Даже у Лигейи в руках был меч, явно слишком тяжелый для хрупкой женщины, но ни Конан, ни Палома не посмели ничего ей сказать.

А внизу уже поднялась тревога – должно быть, кто-то обнаружил трупы в подвале. Кто-то заорал истошно:

– Магрин! Пленники сбежали!

– Тусцелла! Эй, что у вас там?!

Послышался топот сапог, звон оружия…

Но беглецы уже достигли винтовой лестницы, ведущей на крышу. Конан задержался на мгновение, чтобы столкнуть вниз самого ретивого из преследователей, давая женщинам время укрыться в безопасности – бандит, сыпля ругательствами, покатился по ступеням, увлекая за собой еще двоих товарищей. Воспользовавшись их замешательством, киммериец устремился наверх.

Деревянный люк запирался выдвижным засовом – правда, довольно хлипким, но все же дававшим надежду на передышку. Снизу уже сыпались удары, слышалась отчаянная ругань и угрозы.

Северянин велел женщинам осмотреться – но сам остался у люка, готовит в любой миг отразить нападение. Судя по тому, как трещали плохо пригнанные доски и выгибался в петлях засов – надолго эта преграда бандитов не остановит…

Откуда-то сзади послышался взволнованный крик Паломы. Но Конан не успел толком разобрать, что она кричит. Доски раскололись, брызнув щепами – и вновь начался бой.

По счастью, на узкой лестнице мог сражаться лишь один человек; бандиты лезли вверх, одержимые яростью и жаждой мщения, лишь мешая друг другу – и пока киммерийцу не составляло труда отбивать атаки. Один за другим раненые падали вниз по ступеням…

Но их место тут же занимали новые бойцы – а силы Конана были не беспредельны. Рано или поздно он устанет работать мечом… и что тогда? И где же – Сет ее побери! – подевалась Палома?!

В этот миг наемница оказалась рядом с ним.

– Спасены! Там – подмога! – Она мотнула головой куда-то назад.

Но Конан уже услышал и сам. Вопли у ворот особняка. Лязг мечей. Топот бегущих ног. …Гарбо наконец подоспел на помощь.

* * *

– Госпожа, там прибыл эскорт, который за вами прислал его сиятельство граф Лаварро! – Служанка, в низком поклоне присевшая перед креслом пожилой дамы, восторженно округлила глаза.– Человек сорок стражников, госпожа, все конные, с графскими штандартами… Ох!

Лигейя ласково улыбнулась девушке.

– Эскорт графа Лаварро подождет, дитя. Я еще не закончила свои дела в доме сына.– Она обернулась к Паломе, сидевшей на низком диване напротив.– Жаль, что не удалось избежать огласки. Рано или поздно я все равно намеревалась выйти из своего добровольного заточения – но все же не таким… шумным образом.

Наемница засмеялась. За несколько часов, прошедших после их чудесного спасения, две женщины почти не расставались; во дворце Месьора им отвели смежные покои, чтобы они могли отдохнуть после пережитых потрясений, однако они предпочли отдыху дружескую болтовню. Палома и сама не заметила, как успела рассказать Лигейе почти всю историю своей жизни…

Что касается супруга графини, то, разумеется, после резни, которую устроил Гарбо сотоварищи в центре Коршена, скрыть от него происшедшее было невозможно, однако ему, как и всем остальным, преподнесли сильно измененную и урезанную версию событий: якобы злодей Тусцелла, желая получить богатый выкуп, выкрал графиню прямо из сада, где она гуляла – но был замечен храбрецом Гарбо, который и вызволил несчастную жертву из лап коварных негодяев.

– Зато теперь Лаварро задаст бал в вашу честь – мы сможем на славу повеселиться!

– О, да, дитя, ты ведь любительница графских балов, я помню…

Смущенная, Палома не ответила, не зная, как реагировать на эти слова: слишком уж двусмысленным было ее первое и последнее появление во дворце, две луны тому назад. И откуда затворница Лигейя могла узнать?..

– Грациан рассказал мне эту историю. Признаться, я смеялась, как безумная!

Вот если бы мне еще кто-нибудь объяснил смысл шутки,– мрачно подумала Палома. Но вслух сказала совсем другое:

– Грациан… Я беспокоюсь за него. Он рисковал вашей жизнью – так глупо, бездумно и ненужно! И он отталкивает от себя хороших, верных ему людей! Зачем?!

Лигейя поднялась с кресла, прошлась по комнате, затем присела рядом с Паломой и ласково взяла ее за руки.

– Ты так юна и наивна, дитя… Боги, мне кажется, я никогда не была такой… Дай слово, что не забудешь меня и станешь навещать во дворце: мне это так необходимо! Словно пьешь чистую воду…– Она помолчала.– Что же касается моего сына – мне трудно судить. Он так изменился за те годы, что мы не виделись с ним. Особенно, после этого увечья… Теперь он куда меньше похож на своего отца! Потому что если бы вся эта история случилась лет десять назад, я сказала бы с уверенностью, что по какой-то причине Грациан пожелал избавиться от меня – и намеренно устроил все именно так. Сейчас же… не знаю. Скорее всего, он просто не учел, на что способен Тусцелла. Хотя, возможно, он надеялся таким образом опознать изменника в графской семье… Жаль, что это не получилось!

Палома не могла поверить своим ушам.

– Избавиться от вас?! И вы так спокойно говорите об этом? Да он чудовище или человек?!

– Человек, конечно. И именно поэтому – чудовище. Как и каждый из нас. Ты не знаешь истории нашего рода, дитя, и это к лучшему. Хотя, возможно, когда-нибудь я расскажу тебе… Но пока довольно будет сказать лишь, что я не вижу в этом ничего особенного. Просто… каждый из нас всегда вел свою игру. Я сумела бы защитить себя, не сомневайся. Хотя в какой-то момент мне это опротивело – именно тогда, десять лет назад, я и стала затворницей. Так было проще…

– Все равно – я не понимаю!

И вновь графиня Лигейя улыбнулась своей мудрой, всепрощающей улыбкой.

– О, дитя! Просто нужно разделять суть человека, его намерения и поступки. Добрый человек способен желать зла другому – и поступить дурно. Точно также скверный человек может желать кому-то блага. Скажу больше, можно, желая другому добра, причинить ему зло, и наоборот…

Наемница в сомнении тряхнула головой.

– Это слишком сложно для меня!

– И ты права. Ибо на самом деле нет ни добрых, ни злых людей, равно как ни добрых, ни злых намерений или поступков!

– О, вы совсем запутали меня! Так что же тогда есть?!

Лигейя задумалась.

– Об этом тебе лучше всего, наверное, сказал бы твой друг киммериец. Есть холодные, безразличные боги на небесах. И человек – с его волей и страстями. Вот и все!

– Но Грациан! Вы оправдываете то, что он сделал… но зачем он оттолкнул Конана от себя? Ведь вы слышали, что рассказал северянин: Грациан, по сути, сам признал, что они с Гарбо обманули его. Теперь киммериец уезжает. Он сказал, что не станет даже прощаться с Месьором…

А ведь о таком друге тот мог только мечтать! Зачем он так поступил с ним?!

– Он поступил мудро,– отозвалась графиня суховато, но, заметив, что глаза Паломы наполнились слезами – ибо девушка никак не могла пережить, что двое самых близких ей людей расстаются едва ли не врагами,– смягчилась.– Грациан был связан клятвой, которую дал Гарбо, и потому не мог быть честен с киммерийцем. Но он сделал самую разумную вещь, которая только ему оставалась: открыто признался в этом. Северянин ценит прямоту превыше всего. И потому не станет держать зла на моего сына. А это важно – потому что в будущем им еще суждено повстречаться, и я не хочу, чтобы они стали противниками.

– Вам ведомо будущее? Лигейя рассмеялась.

– О, не смотри на меня так испуганно, я вовсе не ведьма и не гадалка! Сейчас Конан придет – я позвала его – и ты все узнаешь. Он обещал мне помочь…

…Словно только и дожидался этих ее слов, северянин появился в дверях. С собой он принес кувшин вина, а позади слуга, сгибаясь под тяжестью, тащил поднос, заваленный аппетитной снедью, фруктами и сладостями. Вид у слуги почему-то был испуганный – впрочем, Палома давно заметила, что зачастую киммериец действует на челядь таким странным образом. Как видно, им внушал ужас его зычный голос и суровые манеры.

По-хозяйски распоряжаясь, Конан уселся напротив женщин, велев слуге разлить вино и расставить угощение, тут же осушил бокал и с аппетитом принялся за еду.

– Пока попрощался с ребятами в казармах, пока собрался в дорогу…– проговорил он с набитым ртом.– Даже крошки во рту не было! А потом подумал – наверняка эти недотепы и вас покормить забыли!

Графиня Лигейя ответила ему восхищенной улыбкой.

– О, юноша, теперь ты – дважды наш спаситель!

Впрочем, сама она почти не притронулась ни к вину, ни к еде, только с удовольствием наблюдая, как утоляют голод молодые люди.

Насытившись, Палома подняла взгляд на киммерийца:

– Так, значит, уезжаешь?

– Да. Конь уже под седлом.