Текст книги "Братья по оружию"

Автор книги: Норман Хьюз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

По счастью, на улице Кинжальщиков, куда выходили главные ворота дома, ютилось немало оружейных лавок, и заходя то в одну, то в другую, ожидая, пока ему поправят снаряжение или навострят меч, киммериец без помех смог довольно долго наблюдать за особняком. Увиденное ему совершенно не понравилось.

Гостей было мало – разве что к вечеру явились один за другим человек пять или шесть – скорее всего, принесли дань главарю младшие подельщики; всех их ждал один и тот же суровый прием. Двое стражников– выходили на улицу, причем ворота за ними тщательно запирались изнутри; новоприбывших тщательно обыскивали, оружие свое они оставляли в особой корзине в караулке – и лишь после этого, в сопровождении двух других охранников их препровождали к дому. Причем таков был ритуал не только для посторонних, но даже и для близких приятелей и постоянных гостей: подслушанные обрывки разговоров убедили в этом киммерийца.

Сколько охраны могло быть в особняке? Наверняка сказать невозможно, но если Конан хоть что-то смыслил в своем деле, то – не меньше человек тридцати – тридцати пяти. Это он смог определить, когда торговцы подвезли в середине дня продукты и вино. Их, кстати, тоже не пустили даже во двор – слуги разгрузили повозки прямо перед воротами, расплатились, а уж затем сами втащили все в дом.

Наблюдая за всем этим, Конан хмурился все сильнее, но вера его в собственные силы, ловкость и удачу была так велика, что он и на мгновение не допускал мысли о том, что не сумеет исполнить задуманное. Должен, непременно должен сыскаться способ проникнуть внутрь!

Не желая больше мелькать на улице Кинжальщиков, он неспешно обошел квартал кругом, по соседним улочкам, чтобы посмотреть, куда выходит особняк Тусцеллы другими своими сторонами.

…Большей частью там положение представлялось совершенно удручающим. За глухой стеной – ни ворот, ни калитки! – то и дело слышались голоса охранников,– да и не станешь же карабкаться наверх на глазах у всей улицы! И лишь одно место показалось сулящим некоторые возможности.

Здесь, как видно, прежде стояли какие-то лачуги, примыкавшие почти к дому Тусцеллы, но совсем недавно их снесли: площадь была сплошь в обломках и строительном мусоре. Должно быть, столь явное соседство нищеты оскорбляло «черного барона». Если повезет, и ночь будет безлунная, то можно попытаться вскарабкаться здесь на проклятую стену!

…Наступления темноты Конан дождался в уютной таверне, подальше от Пояска, ибо совершенно справедливо подозревал, что в том квартале обо всех подозрительных чужаках Тусцелле становится известно в тот же день, а он и без того немало рисковал, шатаясь там с утра и до сумерек.

В меру подкрепившись вином и отменным жарким и прихватив с собой немного хлеба и сыра – кто знает, сколько еще придется караулить! – киммериец вернулся к особняку.

Луна не подвела: ибо давно известно, что она – верная возлюбленная Бела, бога воров, и потому особо благоволит к его служителям. Стыдливо прячась за тучами, она даровала киммерийцу спасительную тьму.

Двигаясь почти на ощупь, северянин без особого труда отыскал намеченное место.

Для человека непривычного вскарабкаться на эту стену могло бы показаться делом безнадежным: гладкая, точно мраморная, она не предлагала ни малейшей зацепки. Но варвару, сызмальства привыкшему лазать по скалам, взобраться наверх было не так уж сложно – тем более, для этого у него имелись особые приспособления для сапог и для рук, изготовленные в строжайшей тайне одним офирским искусником.

На стене, правда, Конана поджидал неприятный сюрприз – заточенные лезвия, торчащие из камня, словно гребень какого-то злобного дракона… но киммериец был готов к чему-то похожему, а потому лишь едва оцарапал ладонь, умело примостившись среди вострящихся ножей. Он уже собирался спрыгнуть вниз…

Глухое рычание предупредило его.

Напрягая глаза в кромешной тьме, киммериец с трудом разглядел три неслышно скользящие тени. Мастафы!

Проклятье!

Не питая особых надежд на успех, северянин достал из кармана кусок сыра и бросил вниз. Одна из собак подошла ближе, понюхала – но, как он и опасался, даже не прикоснулась к еде. Этих тварей тренировали особым образом для защиты жилища и хозяина, такой глупой ошибки, как принять пищу у незнакомца, они не допустят никогда!

А собаки, тем временем, всерьез заинтересовались незваным гостем. Медленно сужая круг, три твари с горящими глазами подступали все ближе к стене, где затаился киммериец. Тот пытался слиться с камнем, не дышать и не шевелиться – но ветер донес его запах до проклятых убийц.

Сперва одна псина, затем и остальные подняли морды и угрожающе зарычали. Если он не уберется немедленно – • они примутся лаять. На шум сбежится стража… и пусть быстроногого северянина им не догнать, но охранники встревожатся, Тусцелла будет настороже – а этого допускать нельзя! Лучше было по-быстрому ретироваться…

Однако уже в последний миг, подняв голову, Конан обнаружил в окнах особняка нечто, заставившее его пренебречь опасностью и задержаться на несколько лишних мгновений. Прикованный к открывшемуся зрелищу, он даже позабыл о ворчащих под стеной мастафах…

Прямо напротив него оказались окна спальни самого Тусцеллы. И хотя окошки были крохотные – в них не протиснулся бы и ребенок,– да еще забранные плотным свинцовым переплетом, но киммериец ясно разглядел самого хозяина особняка.

Тощий, как жердь, с длинными рыжими волосами, заплетенными сзади в косу, Тусцелла сидел на краю огромной кровати, держа в руках странную уродливую статуэтку. Глиняную, насколько мог разглядеть острый взор северянина, размером где-то в три ладони.

Стервятник то крутил ее в руках, то встряхивал и подносил к уху, то поглаживал… при этом губы его шевелились, словно Тусцелла разговаривал с кем-то – хотя в комнате, кроме него, не было ни души. Судя по его довольному, почти блаженному лицу, косальский божок не обещал своему господину никаких' опасностей в обозримом будущем…

У изголовья постели стоял большой окованный железом сундук с приоткрытой крышкой. Не было сомнений, что свое сокровище Тусцелла держал именно там.

Неслышно спрыгнув со стены, Конан вознес молчаливую хвалу Белу. Насколько то было в его силах, бог воров нынче все же сумел помочь своему верному слуге!

* * *

Обидно было бы завершить этот день так просто – завалившись спать. Спустившись по улице Кинжальщиков к рыночной площади, Конан обнаружил там сияющую всеми огнями таверну – судя по гомону голосов, доносившемуся изнутри, это было веселое местечко, как раз то, что и требовалось сейчас киммерийцу. Распахнув скрипящую дверь, он шагнул внутрь.

Питейное заведение ничем не отличалось от тысяч других: две улыбчивые девицы сноровисто разносили кувшины с вином, за сдвинутыми столами в центре гуляла шумная компания торговцев, справа нестройно орали разухабистую песенку трое наемников, за столом у левой стены шла оживленная игра в кости…Оглядевшись с порога, северянин решил пока присесть в одиночестве – а там, глядишь, и компания появится, и можно будет неплохо закончить вечер, хоть за игрой, хоть с добрыми собутыльниками, хоть со сговорчивой девицей… но внезапно переменил свои планы, завидев знакомое лицо.

Уверенным шагом он подошел к столу слева от пышущего жаром очага, где сидел одинокий гость; не спрашивая разрешения, уселся напротив, затем махнул хозяину таверны рукой, чтобы тот принес вина. И лишь после этого повернулся, в упор уставившись на ту, кого совсем не ожидал здесь увидеть.

– Привет, Палома. Развлекаешься?

Наемница, по своему обыкновению, была в мужской одежде, снежно-белые волосы убраны под капюшон дорожного плаща, но если кого-то она и сумела бы обмануть таким маскарадом, то только не Конана. Ее глаза на миг распахнулись в удивлении, но тут же лицо приняло привычно отстраненное, чуть насмешливое выражение.

– А, и ты здесь?

– Только не говори, что ты тут случайно оказалась. Далековато все же от дворца Месьора…

Чистая правда. Особняк Грациана стоял на другом берегу реки.

Палома развела руками. Тут как раз подоспела прислуга с вином, и Конан наполнил их бокалы. Молча оба выпили. Северянин не сводил с девушки тяжелого взгляда синих глаз, и та, видимо, поняла наконец, что отмолчаться не удастся.

– За мной один должок остался.– Она говорила очень тихо, так что в гомоне таверны Конану приходилось напрягать слух, чтобы расслышать .– Когда я попросила Гарбо мне помочь в том деле, с убийством Скавро,– он пожаловался, что у него есть враг, с которым ему никак не справиться. Я обещала отплатить услугой за услугу.

– Тусцелла?

– Верно. А ты откуда знаешь?

Конан уже открыл было рот, чтобы поведать всю историю… как вдруг осознал, в каком щекотливом положении оказался. Грациан говорил, что не хочет вмешивать Палому в это дело,– по каким-то своим таинственным соображениям. Теперь же выходило, что киммериец предает его доверие.

Вот незадача! С другой стороны, и обманывать Палому он тоже не мог…

– Слухами земля полнится,– туманно ответил он.– Так значит, Гарбо тебя попросил помочь?

Наемница мотнула головой, при этом чуть не слетел с головы капюшон, и она быстрым сторожким взглядом окинула зал – не заметил ли кто. Но гуляки были слишком заняты, чтобы обращать внимание на переодетую в парня девицу.

– Нет, пока он ни о чем не просил. Но я не люблю быть в долгу – особенно перед такими, как Гарбо. Так что решила пока осторожненько разнюхать что и как… на всякий случай.

Вот это уже интересно!

– И что разнюхала?

– Да так…– Палома поморщилась.– Скверный он тип, этот Стервятник. Начинал как обычный шулер. Играл по-крупному. Затем сделался наемным убийцей. Поднялся на этом, стал других нанимать, чтобы самому рук не марать. Убрал с дороги двоих прежних «черных баронов» – занял их место. Теперь ни он сам, ни его приближенные практически ни в каких темных делах не участвуют, но под рукой Тусцеллы почти весь Левый берег. У него здесь куплена стража, судьи… Все, кто хочет чем-то заниматься в этой части города, от честных торговцев, до последних нищих, все несут ему дань.

– А Гарбо, стало быть, метит на его место?

– Похоже на то.

– Ну а какой тебе смысл помогать одному против другого?

Вместо ответа Палома осушила до дна свой бокал, затем налила еще вина.

– «Черные бароны» всегда были и будут. А перед Гарбо я в долгу. Поэтому вопросов кто хороший, а кто плохой я не задаю. Просто делаю то, что считаю своим долгом.

Такую логику киммериец мог понять. Хотя, зная Палому, мог бы поручиться, что за этим кроется и кое-что еще.

– Помнится, были разговоры, что Тусцелла как-то связан с Орденом Кречета? И будто Скавро перед смертью вел с ним какие-то переговоры?..

– И это тоже. Хотя, в общем-то, эта история меня уже не касается, но… Не люблю нерешенных загадок.

Жесткое лицо киммерийца озарилось довольной ухмылкой, он приветственно поднял свой кубок.

– За тебя, девочка. Кром свидетель, будь ты мужчиной, я бы сказал, что ты – лучший брат по оружию, какого только можно пожелать!

Наемница оскалилась в ответ.

– А девица, стало быть, недостойна такой чести? По-прежнему считаешь, будто женщины годятся лишь на то, чтобы согревать постель настоящему воину, да варить ему похлебку? И перевязывать раны, когда он явится домой после Настоящих Мужских Дел?!

По всему видно, такое отношение ранило ее. Конан, протянув могучую длань, потрепал ее по плечу, при этом хрупкая фигурка почти пригнулась к столу.

– Не обижайся, и дело не в этом. Просто женщины… Видишь ли, мой опыт показывает, что даже когда они говорят о долге, о чести… все равно у них свои соображения идут вперед, они как-то по-своему понимают все эти вещи. Не так, как мы, мужчины. Это не в укор… Но не родилась еще та женщина, которой я готов был бы довериться без оглядки. Такими уж, видно, вас создали боги…

На несколько мгновений Палома задумалась, сдвинула брови – затем покачала головой.

– Сколько мы знакомы с тобой, северянин, столько ты не устаешь меня поражать. Скажу одно – горе тем, кто вздумает недооценивать тебя! Ты не только силой и отвагой превосходишь всех, кого я знаю, но и… Не мудростью, пожалуй, нет, но – у тебя особый взгляд на вещи. Ты смотришь как будто в самую суть; минуя всякое притворство, все наносное, что обычно отвлекает взор. Честно говоря, порой это даже пугает…

Ее слова смутили Конана. Нечасто доводилось слышать подобное – тем паче от женщины.

– Ну, тебе-то со мной нечего бояться!

– Да, и ты не раз это доказывал, хотя мы и знакомы-то всего ничего. Так может, сыграешь на моей стороне и в эту игру?

– Что ты задумала?

– Видишь ли, насколько я могла узнать, подобраться к этому Тусцелле очень непросто. Живет он взаперти, из дома никогда не выходит – боится. Окружил себя целой армией…

Конан едва сдержался, чтобы не сказать, что уже знает все это, но решил смолчать. Если он поможет Паломе, то убьет разом двух зайцев: и за этой сорвиголовой присмотрит, чтобы не натворила чего, и поручение Грациана исполнит. Тем более, что у этой хитрой лисы, похоже, имеется какой-то план.

– Что ты задумала?

– Очень просто. Силой вломиться к Тусцелле не получится – значит, пойдем на хитрость. Я хотела притвориться, будто только приехала в город. Гадалка, допустим, или там, нищенка… придумаю. И пришла к нему на поклон, чтобы разрешил работать в его квартале. Это нормально, такой установленный порядок. Здешний хозяин, в этой таверне, замолвит стражникам словцо, чтобы меня допустили к Стервятнику,– мы с ним уже столковались. Но, если честно… я побаивалась.

Еще бы! Девице, одной, сунуться в это змеиное гнездо! Дань-то с нее, конечно, возьмут – только не деньгами… да еще хорошо, если, вообще, живой выпустят.

– А другого способа нет?

Вместо ответа наемница выразительно повела плечами. Да, и в самом деле, а что еще придумать? К тому же, определенный смысл в этом безумном плане имелся: когда женщина приходит вдвоем с мужчиной, на нее уже смотрят совсем иначе. Тем более, если в роли защитника – такой исполин, как киммериец.

А для него это и вовсе единственный шанс!

– Ладно,– пробурчал он наконец.– Сам не пойму, как ты меня втянула в это, но… Когда ты думаешь все это провернуть?

– Завтра, к вечеру. Тавернщику два золотых заплатим за услугу – чтобы предупредил о нас Тусцеллу. Вот так-то…– Она на мгновение задумалась.– Вот только кем бы нам назваться…

На это у Конана уже был готов ответ.

– У тебя волосы белые, как у гиперборейцев. Так что будешь Сьохиль, шаманка, гадалка. Тоже, кстати, защита неплохая – может, побоятся тронуть колдунью. А я – твой муж, Сигерд. Охраняю тебя, стало быть…– При этом северянин напустил на себя такое туповато-воинственное выражение, что Палома невольно покатилась со смеху.

– Ладно, пойдет. Значит, Сьохиль и Сигерд. На том и порешили…

И хотя киммерийца не оставляло странное гнетущее чувство, будто они упустили что-то очень важное – он никак не мог облечь это ощущение в слова, а потому не стал ничего и говорить.

Что толку тревожиться понапрасну?!

* * *

Назавтра в полдень, воспользовавшись отсутствием Паломы, которая отправилась за экипировкой для их вечернего маскарада, Конан передал через Меттерианора, что хотел бы повидаться с Грацианом. Вскоре карлик уже вводил киммерийца в покои Месьора.

Здесь, как всегда, царил полумрак и горел камин – калека в последнее время все чаще жаловался, что страдает от резкого солнечного света и зябнет даже в самую сильную жару.

Выглядит он, и впрямь, не лучшим образом, отметил про себя Конан, вглядываясь, словно впервые, в лицо своего давнего приятеля. Лицо бледное, аж серое, одутловатое, глаза утомленные, покрасневшие, словно от бессонницы. Вокруг губ залегла глубокая складка… Сейчас Месьору никто не дал бы его возраста – а ведь он был всего лет на шесть или семь старше киммерийца; скорее, он походил на человека, чья жизнь безвозвратно миновала свой зенит и клонится к закату.

– Я нащупал кое-какие подходы к Тусцелле,– без предисловий начал Конан, усаживаясь напротив Грациана.– Сегодня хотел бы попробовать к нему подобраться.

Он ожидал Вопросов, готовился ответить так, чтобы не раскрыть участие в деле Паломы – но это не понадобилось. Месьор смотрел сквозь киммерийца, без всякого интереса выслушав его слова. Помолчал. Затем небрежно махнул рукой, мол, ну и ладно, пустое… Конан даже разозлился – с какой стати, собственно?! Он тут себе кишки рвет, каштаны из огня таскает, причем не для себя, а по просьбе самого же Грациана… а тот глядит с такой скукой, что и не передать… Однако сдержался. Все же привык щадить увечного друга.

Месьор все же соизволил подать голос. Глухо, точно через силу, заговорил:

– У нас тоже все готово. Она… приманка… сегодня будет на месте. Если все пойдет по плану, Тусцелла будет у нее уже завтра. Самое позднее – послезавтра. Я скажу тебе точно, когда надо будет выкрасть статуэтку. Без команды не начинай. Лучше вообще ничего не сделать, чем спугнуть Стервятника до времени. Приманку нельзя ставить под угрозу!

– Ясно.– Конан кивнул. Хотя, по правде, ничего ему ясно не было. И вообще, в более беспорядочном, скверно организованном деле ему еще не доводилось участвовать. Подумав, он так напрямую и заявил Грациану.

– Можешь отказаться,– только и ответил тот, чем вызвал яростный гнев киммерийца.

Кром! Что за ерунда творится?! Что такое с Грацианом, в конце концов? Никогда он еще его таким не видел! Если бы не Палома, которая все равно полезет на рожон, он точно отказался бы, плюнул на все – и расхлебывайте вашу затею, как хотите! Но белобрысая наемница без него точно пропадет, а отговорить ее идти к Тусцелле он не сможет. Так что, демон с ними, придется продолжать!

И вдруг, словно прочитав мысли киммерийца, Грациан спросил:

– Кстати, Палому ты давно не видел? Она, как вы вернулись из Бельверуса, здесь так и не появлялась…

Было видно, что вопрос этот стоил калеке определенных усилий. Впрочем, Конан уже давно отчаялся понять, что за отношения связывали этих двоих. Месьор при упоминании имени наемницы каменел лицом, или как-то не по-доброму кривился; Палома, вообще, объявила Грациана запретной темой для разговоров… Про себя северянин решил, что если бы хоть одна женщина осмелилась так трепать ему нервы, он бы – Кром свидетель! – придушил ее собственными руками.

Но пока следовало ответить на вопрос так, чтобы Месьор не заподозрил неладного. С деланным безразличием киммериец отозвался:

– Вчера столкнулись случайно в одном кабаке. Вина выпили. Что-нибудь передать ей, если увижу?

Грациан пожал плечами.

– Да нет, к чему? Сама найдется. Тогда зачем спрашивал?

Неожиданно для себя, Конан решил, что уже порядком подзадержался в Коршене. Как-то скучновато здесь стало. И душно… Пожалуй, закончит эту историю с Тусцеллой, да и отправится дальше бродяжить. Может, стоит на юг податься – давно он уже туда собирался!..

Они еще немного поболтали с Грацианом… так, ни о чем. О Немедии, о настроениях в Коршене, о тренировках для кровников, которые проводил киммериец. И все это время северянина не оставляло чувство, будто приятеля что-то гнетет, какая-то мысль или тревога, которой он никак не решается поделиться… Будучи человеком прямым, превыше всего не терпящим недомолвок и всяческих уверток, Конан наконец не выдержал:

– Слушай, парень, ты либо выложишь начистоту, в чем дело, либо давай мы попрощаемся! Когда я только приехал в Коршен – я помню, все по-другому было! Мне тогда, правда, казалось, что я тебе могу помочь… Что я здесь нужен. Но ты темнишь, скрываешь что-то… Мне это без надобности. Видит Кром! Если тебе наша дружба в тягость – я никому не навязывался, и впредь не собираюсь! По мне, так между друзьями может быть или полная честность и доверие – или пусть каждый идет своей дорогой! Вот так-то. А вытягивать из тебя клещами – ну уж, уволь!

Грациан побледнел, дернулся, точно от удара. Лицо исказилось, словно в душе его шла какая-то борьба, и Конан понял, что попал в точку. Коршенец что-то скрывал от него. Ему это было неприятно, мучительно – и все же он не был честен. Но теперь пришло время решительного испытания. Либо он будет вести себя, как подобает мужчине, либо… их дружбе придет конец.

И, судя но всему, Грациан все для себя решил.

– Конан, ты помнишь, я говорил недавно, что не встречал человека, более достойного и верного слову, чем ты. Это не пустые слова. И в этом я уступаю тебе. Я недостоин нашей дружбы. Все, на что хватит моих понятий о достоинстве – это сказать тебе об этом напрямую. Обманывать тебя, использовать вслепую, пользуясь твоим благородством – это низко даже для меня. Но, видит Небо, как бы я ни хотел, я не в силах рассказать тебе всей правды. Я связан клятвой, которую дал одному человеку, долгом перед другим, и еще… одной давней-давней ложью, раскрыть которую не имею права никому в подлунном мире. Хочешь верь, хочешь нет, но это мучает меня. С тобой, как ни с кем другим, мне хотелось бы быть честным. И мне жаль, что это невозможно. Таков мой рок. Во имя того, что мне не дорого совершенно, я вынужден отказаться от истинного сокровища – нашей дружбы. И тем не менее, изменить что-либо я бессилен.

Коршенец опустил голову. Конан смотрел прямо на него, не отводя взгляда. И наконец проговорил:

– Власть портит людей. Ты хочешь что-то получить – но это невозможно без того, чтобы использовать тех, кто тебе предан. Впрочем, не знаю, как бы сам повел себя на твоем месте.

Хвала Крому, на своем месте я, по крайней мере, точно знаю, что должен делать. Я покончу с Тусцеллой – потом мы распрощаемся. Пусть каждый идет своей дорогой. Но учти. Отныне я не считаю, что чем-то обязан тебе. Я буду действовать так, как считаю нужным. Грациан кивнул.

– Да, и будешь прав. Так лучше всего. Это скверный город. Он портит даже лучших из нас. Уезжай, пока эта трясина не затянула и тебя тоже – иначе я себе этого никогда не прощу!

Неожиданно киммериец засмеялся:

– Вот это верно! Одно могу сказать наверняка: у вас в Коршене я больше времени провел за пустой болтовней, чем за всю прошлую жизнь! Будь прокляты все эти ваши интриги! Мне не терпится оказаться на свежем воздухе и вволю помахать мечом. Честная сталь куда лучше лживых языков!

Его собеседник чуть заметно усмехнулся.

– Я отдал бы все, что имею, чтобы последовать за тобой.– Он похлопал себя по мертвым ногам.– Но в жизни есть нечто сильнее нас самих. Да позволит Небо тебе никогда этого не испытать, киммериец!

* * *

В логово Тусцеллы им удалось попасть без особого труда – только двое стражников, с опаской косясь на здоровенного киммерийца, обыскали его в воротах, заставив выложить меч и оба кинжала в подставленную ивовую корзину.

Палому тоже попытались ощупать – скорее позабавиться, чем в поисках оружия, но она так свирепо зыркнула на них, прибавив при этом витиеватую фразу на загадочном диалекте, должном, видимо, изображать гиперборейский язык, что подручные Стервятника тут же убрали лапы.

Их можно было понять: выглядела наемница впечатляюще. Конан понятия не имел, где она ухитрилась раздобыть подобные тряпки, но за всю свою жизнь более правдоподобной ведьмы ему видеть не доводилось. На Паломе было надето не меньше пяти пестрых юбок, все рваные, обвешанные какими-то амулетами и веревками; из-под пестрого, расшитого бисером жилета виднелась ярко-красная рубаха навыпуск, скрепленная у горла застежкой в форме змеи, поверх этого великолепия красовались аж две шали – одна плотная, разноцветная, с затейливой вышивкой, другая – потоньше, желтая, прикрывавшая еще и голову. Волосы она оставила распущенными, зато вплела в них какие-то перья, бусины, связала шнурками и нитками.

В кошеле на поясе что-то скрежетало, в кармане внутри рукава лежали игральные кости и какие-то скляночки…

Озирая все это безумие, Конан смог выдавить только:

– Не чересчур?

На что Палома пренебрежительно махнула рукой, мол, в самый раз. Ну что же, ей виднее—

Что касается киммерийца, то ему повезло больше: наемница заставила его обрядиться в меховую безрукавку, да в короткие меховые же штаны. Сапоги северянину удалось отстоять лишь с большим трудом – а не то пришлось бы влезть в какие-то колодки, больше всего напоминавшие по форме козьи копыта.

На его попытку заметить, что никаким гиперборейцам – как бы сильно он ни ненавидел все это отродье! – не придет в голову обрядиться в такое тряпье, Палома лишь закатила глаза.

– Вот когда нам надо будет, чтобы твои братья-северяне нас приняли за своих – тогда, пожалуйста, ты будешь командовать, как одеваться. Но сейчас нам надо обмануть коринфийцев. Людей, которые гиперборейцев в глаза не видели. Так что будь любезен, не учи меня!..

Вместо ответа киммериец лишь пожал широченными плечами. С наемницей, когда она в таком «вздернутом» настроении, спорить не хотелось.

…И вот Сьохиль и Сигерд оказались во владениях Стервятника.

Дом изнутри оказался именно таким, как и ожидал Конан: уж он-то неплохо знал все это воровское отродье и вкусы их изучил на славу. Богатство било напоказ, из кожи вон лезло, чтобы не остаться незамеченным. Мраморные полы, малахитом отделанные стены. Красное дерево, самшит. И золото, золото, золото… Стараясь вести себя как заправский дикарь, киммериец без стеснения пялился по сторонам, изображая восторг и изумление,– сам тем временем старательно примечая расположение комнат, помещения для стражи, возможные пути отхода.

Покои Тусцеллы оказались на втором этаже. В просторном зале на возвышении стояло кресло, почти трон, заваленное шкурами хищников. Шкуры валялись и на помосте, и рядом – львиные, тигриные, волчьи, леопардовые… Со стен скалились головы зверей, там же было развешано оружие – сабли, мечи, ятаганы…

Помимо «черного барона», в зале оказалось еще три человека – как видно, приближенные. Двое стражников, сопровождавшие гостей, застыли в дверях. Конан и Палома поклонились человеку на троне.

Вблизи Тусцелла показался еще более тощим, чем тогда, через окно; огненно-рыжие волосы и худосочная комплекция делали его похожим на живой факел. Волосы, впрочем, начали уже редеть и на висках сделались грязно-песочного цвета – ведь главарю бандитов было уже хорошо за сорок. Кожа, молочно-бледная, как у большинства рыжих, с возрастом загрубела, рубцы давних шрамов выделялись на лице уродливыми сизыми пятнами. Бледно-серые глаза смотрели вроде бы рассеянно, но одновременно ничего не упуская, и взгляд их был так по-змеиному неприятен, что даже Конан ощутил скверный холодок. Не зря этого парня прозвали Стервятником, понял он: как есть, падалыцик, который только и ждет своего часа, чтобы добить жертву

Как они и договаривались с Паломой, первой заговорила она. Конан, вообще, должен был подавать голос лишь в крайних случаях, разыгрывая роль туповатого мужа-охранника, который и по-коринфийски говорит-то с трудом.

– Почтенный господин,– с сильным северным акцентом начала наемница. Акцент, с удивлением отметил киммериец, был вполне правдоподобный. И когда только научилась?! – Мы – новички в вашем славном городе, но хотели бы остаться здесь навсегда. Однако нам ведомы законы, и мы хотим сделать все так, как принято в этой стране. Вот почему мы здесь, явились на поклон к человеку, которого называют самым могущественным в Коршене…

Так она продолжала еще довольно долго, безудержно льстя Тусцелле и его присным, которые слушали все эти славословия молча, не сводя с пришельцев глаз, так что под конец даже Палома занервничала под их свинцовыми взглядами.

Наконец один из подельщиков Стервятника перебил ее:

– Ты можешь прямо сказать, коза – чего тебе нужно-то?

Пренебрежительное обращение – ибо так называли воры только гулящих девок – явно взбесило Палому, но выказывать гнев было слишком опасно. Со всевозможным смирением она ответствовала, что хотела бы получить право открыть палатку гадальщицы на рыночной площади в квартале Поясок – и готова заплатить за эту честь положенную мзду.

– Готова, значит? – Тусцелла оживился впервые с начала разговора.– И сколько же ты готова заплатить?

– Два золотых сейчас, а потом по одному – каждую седмицу.– Расценки «барона» Палома знала хорошо и нарочно предложила чуть меньше, чтобы иметь возможность поторговаться.

– Пять золотых – сейчас. И по два – потом.

– Три сейчас. Потом – по полтора.

– Хм. Ну, пойдет.– Конан еще успел подумать, что что-то уж больно легко уступил Стервятник… как вдруг последовал новый вопрос.– Ну, а этот, муж твой, он сколько будет платить?

С деланным возмущением, «гадалка» вскинула руки, звеня браслетами.

– А ему-то с чего, помилуй меня Лухи! Он просто при мне, охранник…

– Охранник, говоришь?! – Тусцелла внезапно вскочил, спрыгнул со своего возвышения и, подбежав к Паломе, схватил ее за волосы.

– Отпусти! – взвизгнула та.– Я тебе не девица для развлечений! Слыхал когда-нибудь про Ордел Белой Руки? Или желаешь испытать на себе гнев великой Лухи?!

– Да я плевать хотел на всех богов и ведьм! Имел я их всех – как тебя отымею! – Ничуть не испугавшись угрозы, разбойник принялся грубо лапать девушку.

Конан с рычанием метнулся было к наемнице – но в тот же миг острие меча уперлось ему в бок. Другое – в поясницу. Это по знаку главаря поспешила на помощь его стража.

– И где он тебя охраняет, а, красотка? – Стервятник залился каркающим смехом.– В постели, небось? Но мы тебе предложим кое-чего получше, верно, парни?

Подельщики «барона» дружно загоготали. Посыпались сальные шуточки.

– Золотом мы с твоего дружка возьмем – за право дышать в нашем славном Коршене! А с девок мы берем не деньгами. С девок мы берем другим!..

Проклятье!

Не тратя времени на раздумья, Конан пнул одного их охранников в голень, чувствуя, как хрустнула кость под ударом – одновременно уходя вниз от меча. Развернулся, тут же налетев на второго, схватил за руку, выкручивая, чтобы отобрать оружие. Тот успел отшвырнуть меч далеко в сторону. Тогда киммериец наградил его мощным ударом в челюсть – и бандит грохнулся на мраморный пол.

Тусцелла заорал, призывая на помощь. Одновременно его подельщики ринулись в атаку. Двое, обнажив мечи,– на северянина, третий – к Стервятнику, который отчаянно пытался скрутить Палому. Та не давалась, извивалась, кусалась и брыкалась, изо всех сил пытаясь высвободиться, чтобы достать спрятанное в складках одежды оружие.

С отчаянным боевым воплем Конан ринулся на помощь.

С воем и грохотом в комнату ворвался еще десяток человек. Последовала ожесточенная, беспорядочная схватка.

Киммериец успел добежать до стены, сорвал висевший там ятаган – увы, клинок оказался незаточен. Но даже так, орудуя им, как дубиной, воин ухитрился повергнуть и обратить в бегство человек пять стражников, вооруженных кривыми мечами.