Текст книги "Боги Гринвича"

Автор книги: Норб Воннегут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Рейчел двигалась с неуловимым изяществом «черной вдовы». Матрас приподнялся и снова просел под ее весом. Два щелчка слева, два щелчка справа, четыре сзади – она проделала все почти одновременно.

– Теперь, Гарольд, можешь открыть глаза.

Сексуальный, непристойный тембр голоса воспламенил его чресла. Ее шепот и мурлыкание походили на звуковой секс. Ван Нест открыл глаза и увидел свой ингалятор. Как черепаха, выглядывающая из-под панциря, с кадыком, едва заметным под складками кожи, он вытянул шею и оценил ситуацию.

От этой картины у него пересохло в горле. Он был пристегнут наручниками к изголовью железной рамы кровати. Старик потянулся к решетке. Наручники на лодыжках держались крепко. Он распластался на кровати, заключенный в чувственную сеть Рейчел, но в голове билось только одно слово: извращение.

Впервые за все семьдесят два года своей жизни Ван Нест был связан. Как мерзко. Как прекрасно. Странно. Он не знал, что сказать, но решил выйти из положения наилучшим образом.

– Эй, Рейчел, я сотру запястья.

– Не волнуйся, наручники мягкие, – пояснила она, занимаясь его бедрами. – Я знаю, что делаю.

Ван Нест был согласен на все сто, пока Рейчел не оборвала массаж и не зашуршала пакетом.

– Что там?

– Девушка никогда не бывает слишком осторожной, – ответила она и показала презерватив, уже вытащенный из упаковки.

– Да ты шутишь. Я пятьдесят лет не надевал такую штуку.

– Это как кататься на велосипеде, – мурлыкнула она, разворачивая резинку.

– Тебе придется сделать это самой, – сопротивлялся Ван Нест.

– Я взяла твой размер, – ответила она, не обращая внимания на его протесты. – Самый большой.

– Меня еще никогда в этом не обвиняли.

– Доверься мне. Я знаю, о чем говорю.

Рейчел коснулась кончика его носа указательным пальцем – жест вышел чем-то средним между озорством и провокацией.

– Эй, что у тебя с рукой? – спросил он, заметив припухший белый шрам.

Шрам походил на последствия какого-то несчастного случая в детстве, приметный вздувшийся ожог.

Рейчел резко отпрянула и помрачнела. Она ненавидела, когда люди интересовались этим маленьким подарком от папочки; опасность, о которой не предупреждают на пачках сигарет.

Ван Нест заметил, как ее передернуло, и немедля отступил:

– Но я все еще не соображу, что ты делаешь.

Его замешательство – подлинное или дань вежливости – длилось недолго. Полуголая Рейчел стремительно скользнула по его животу к груди.

– Ты готов?

– К твоим услугам.

Она на секунду расслабилась и всем весом придавила его астматические легкие. Потом начала крутиться из стороны в сторону, работая задницей, как скалкой, и выдавливая остатки воздуха.

– Поднимись, – хрипло выдохнул он. – Мне нечем дышать.

Рейчел двигалась, как молния: шквал поворотов и изгибов. Несколькими рывками она натянула презерватив на лысину старика, потом на уши, нос и, наконец, рот. Полностью перекрыв астматику воздух.

Он не мог ни вздохнуть, ни понять, почему его удача так быстро сошла на нет. Руки связаны, ноги тоже, легким не хватает кислорода. И он не может сорвать резинку. Старик с трудом различал свой ингалятор сквозь девять сотых миллиметра темно-красного «Трояна».

– Презервативы, Гарольд, способны растягиваться в восемь раз, – пояснила Рейчел, равнодушно разглядывая свои ногти, пока старик корчился на кровати.

Ужас Ван Неста быстро сменился полноценным приступом астмы. Бронхи сузились. Спазмы, дарованные Природой, и резина, сделанная человеком, перекрыли легким кислород. Приступ развивался быстро. Суженные дыхательные пути заполняла слизь. А мягкие наручники, не оставляющие следов, игрушка для развлечений, не давали освободиться.

– Просто расслабься, сладенький. Так будет легче, – заметила она с прорезавшимся гнусавым техасским акцентом.

Рейчел ждала, когда Ван Нест прекратит барахтаться. Она проверила макияж, глядя в складное зеркальце, и поправила прическу. Потом полюбовалась своими полными губами. Док хорошо поработал.

Стрелка часов, стоящих на тумбочке, отсчитывала секунды и минуты, равнодушная к бесполезным усилиям Ван Неста. Много времени не потребовалось. Он отошел, и Рейчел стянула презерватив. На всякий случай проверила пульс, но все было в порядке. Он умер, без вопросов.

Рейчел посмотрела на выпученные глаза Ван Неста. В глазах читалось «да пошла ты!», настолько ясно, насколько мертвец вообще мог говорить. Опытная медсестра, она прикрыла его веки. Уложила четыре комплекта наручников в сумочку и поймала какую-то музыку. Единственный способ все стереть.

Наушники вставлены, айпод пристегнут к лифчику, в ушах ревет Satisfaction – Рейчел с клинической беспристрастностью изучала Ван Неста. Посеревшее лицо застыло в последнем вдохе, губы измазаны ее помадой. Рейчел достала из сумочки салфетку и стерла с его губ остатки красного. Потом вытащила другую салфетку, смочила ее в бордо и снова протерла губы старика.

– Гарольд, где же ты держишь пылесос?

Часом позже Рейчел в последний раз обследовала квартиру Ван Неста. Она подозревала, что следы ДНК есть повсюду, невзирая на всю осторожность и уборку. Неизбежная проблема, если ты срываешь с себя одежду и прыгаешь на костях мужчины на сорок лет тебя старше. Костюм общей защиты не предусмотрен.

Рейчел наверняка что-то пропустила – волосы, отпечатки пальцев, капельки жидкости; они только и ждут, когда их отыщут. Рейчел знала, что федералы превращали воду в вино, а микроскопические частички – в пожизненное заключение. Она как-то читала о женщине из Нью-Гемпшира, которая отправилась в тюрьму даже после того, как измельчила кости своего дружка молотком и попыталась сжечь их. Следователи нашли обгоревшие осколки, и ДНК в них хватило, чтобы посадить ее за решетку на долгие годы.

Смерть Ван Неста выглядела вполне естественно: приступ застал пожилого астматика врасплох без ингалятора. Но на всякий случай Рейчел залезла в сумочку и достала пластиковый пакет с каштановым волоском Дэвида Санчеса. План Б.

Санчес, живущий на Западной Двадцать третьей улице, был зарегистрированным – «уровень 3» – сексуальным преступником. Он красовался на веб-сайте нью-йоркского отделения криминальной полиции. Рейчел планировала стянуть его волосок из парикмахерской, но этого не потребовалось. Санчес, постаревший и облысевший, обронил несколько на демо-клавиатуру в магазине «Эппл» на Восточной Пятидесятой.

Сейчас Рейчел достала волосок из пакета и положила рядом со стойкой, на которой Гарольд держал бокалы. Феды найдут его, если потрудятся проверить помещение. А ДНК Санчеса запустит в федеральной базе данных тревогу высшей категории. Рейчел ухмыльнулась, подумав о том, во что превратится жизнь мужика. Это пойдет на пользу борьбе за права педофилов.

Рейчел вышла из квартиры, выронила ингалятор и сняла резиновые перчатки. Затем направилась к лифтам и наружу, в декабрьскую ночь. Ей хотелось заказать китайской еды и потягивать вино под музыку Эдит Пиаф. Еще несколько заказов, немного удачи со сбережениями, и она распрощается с клиникой и уедет в Париж. А там – будет курить сигареты, покупать вещи в модных магазинах и флиртовать в уличных кафе с симпатичными европейскими студентами.

Может, ей удастся найти еще какую-нибудь халтурку. Все эти семидесятилетние мужчины и женщины эпохи Гарольда Ван Неста были скучны. Пришло время для серьезной задачи: добавить немного денег на карманные расходы.

Глава 4

22 января, четверг

Кьюсак смотрел на конверт на своем столе. Он знал, что внутри: ипотечный платеж, ежемесячный счет на семнадцать тысяч пятьсот семь долларов девятнадцать центов. На это уйдут его последние двадцать тысяч, хотя банк такие подробности не волнуют. Если они не получат свои деньги, в его кредитной истории появится сообщение о просроченном платеже, они даже могут позвонить – обычные наезды со стороны кредитора.

Его хедж-фонд сгорел. Пока еще не официально. Но это только вопрос времени. Никто не вкладывал новые деньги. Последние две недели Кьюсак улыбался и названивал всем и каждому, пытаясь найти замену ста двадцати миллионам, которые вышли за дверь по указанию Калеба. Почти все советовали: «Позвоните в следующем году, когда прояснится ситуация».

Кьюсак мог разобраться со своими финансами. Он видывал тяжелые времена, когда его отец изо всех сил боролся с падением спроса на сантехнические работы. Рано или поздно работа появится. Вопрос только, как скоро. На Уолл-стрит не нанимали никого. Вообще никого. За четырнадцать торговых дней, прошедших с Нового года, Доу[6]6
  Имеется в виду биржевой индекс Доу-Джонса.


[Закрыть] упал на 9,7 %. Скачки рынка сводили с ума всех финансистов.

Джимми оглядел офис. Низенькие ячейки окутывал явственный запах отчаяния, будто кто-то и в самом деле распылил здесь аэрозоль тоски. Его сотрудники неотрывно гипнотизировали мониторы, каждый мужчина и каждая женщина молились, чтобы новости Блумберга излечили их мир.

Все они делали вид, что заняты своими ежедневными обязанностями. Но каждый уже разослал свое резюме. Сотрудники уйдут, один за другим, и «Кьюсак Кэпитал» умрет бесславной, незаметной смертью – еще один хедж-фонд, который тихо исчезнет в ночи. Безвестность – единственное достоинство краха.

Даже рыженькая Сидни, обычно улыбавшаяся до ушей, сегодня выглядела мрачно. Она была личным помощником Кьюсака, его опорой, много работала, оставалась допоздна и никогда не жаловалась. Она последовала за ним из «Голдмана», верная до конца, верная и сейчас.

На прошлой неделе она спросила:

– Я знаю, дела плохи. И я обещаю никогда-никогда не бросать вас в беде. Но вы не возражаете, если я поговорю с «Кредит Суисс» насчет работы?

Кьюсак нуждался в толике удачи. Или ему тоже придется ходить на интервью. Он криво улыбнулся, пытаясь поднять себе настроение. Мысли скользнули к самому важному человеку в его жизни. Она никогда не знала финансовой нестабильности, хотя сталкивалась с препятствиями, которых он даже не представлял.

«Должен ли я рассказать обо всем жене, или уберечь ее от этого?»

Кьюсак не мог ответить на вопрос. Он взял телефон и начал набирать номер. Платежи по ипотеке – одна проблема. Но у него есть и другие.

7 февраля, четверг

Сигги Стефанссон поерзал на табуретке в старейшем баре Рейкьявика «Гёйкур э Стёйнг». Он потягивал «Бреннивин», местный самогон, сваренный из протертой картошки и тминных зерен. На вкус тот напоминал лошадиную мочу.

Исландцы нежно называли этот напиток «сварти дёйди», то есть «черная смерть». Прозвище в равной мере относилось и к черной этикетке, и к убийственным 37,5 градуса. Но сегодня вечером троюродный брат Сигги настоял на «Бреннивине». «Мне нужно утопить свои беды».

Олавюр, который отошел минут десять назад, вернулся из туалета и оперся грудью на барную стойку. Они с Сигги были похожи: голубые глаза, светлые волнистые волосы, несколько седых прядок на висках. Олавюр не носил очков и выглядел массивнее и плотнее. Никакого намека на брюшко, которое часто вываливается наружу у мужчин за тридцать пять.

Олавюр потер живот, скривился и сказал:

– Я иду ко дну.

– А что случилось?

– Мой портфель.

Тридцативосьмилетний Олавюр был восходящей звездой, управляющим директором самого почтенного банка Исландии. Он верил в «Хафнарбанки» и покупал его акции при любой возможности, иногда даже занимая деньги. Он играл по-крупному и стремился к триумфу своей правоты.

– Акции «Хафнарбанки», – возразил Сигги, – торгуют по тысяче с лишним крон.

– С начала года мы упали на пятнадцать процентов. – Олавюр потер руки, словно пытаясь согреться.

– Ого.

– Это не «ого». Это называется «меня поимели».

Банкир осушил стаканчик и махнул рукой, заказывая следующую порцию «сварти дёйди».

– А что не так с «Хафнарбанки»?

– Дела идут отлично, – ощетинился Олавюр. – Но эти проклятые хедж-фонды пугают всех, обливая грязью наши акции.

– Правда?

Сигги задумался о предстоящей на следующей неделе выставке в Коннектикуте, припоминая первую встречу с Сайрусом Лизером.

– У тебя есть доказательства?

– Мне рассказал один аналитик. Кто-то просил его притопить наши акции. Предлагал много денег.

– Он взял?

– Нет.

– Так в чем же дело?

– Всегда найдется кто-нибудь, падкий на деньги, – нетерпеливо заявил Олавюр; его троюродный братец ничего не понимал в финансах. – Вопрос только в том, чтобы найти подходящую шлюху.

– У меня есть американский клиент, – начал Сигги, – который управляет хедж-фондом.

– Там восемь тысяч хедж-фондов.

– Мой клиент пил в баре еще с двумя парнями, – продолжал Сигги, не смущаясь самомнением брата. – Они говорили о «Хафнарбанки».

– И что они говорили?

– Что-то насчет понижения.

Олавюр наклонился вперед и весь превратился в слух, его раздражение исчезло.

– Кто твой клиент?

– Говорил не он, – бормотал Сигги все быстрее и быстрее, увядая под критическим взором брата.

Он проклинал себя за лишнюю болтовню. Во взгляде Олавюра было что-то чужое, что-то дикое.

– Сай в основном помалкивал.

– Кто такой Сай?

– Он нормальный парень, – ответил арт-дилер, злясь, что не может совладать со своими нервами. – Сай купил вторую по стоимости из всех проданных мною картин. Он говорил со своими друзьями.

– Понижения чего, Сигги?

– «Хафнарбанки», – ответил тот. – А в чем дело?

– Когда это было?

– В декабре.

Олавюр моргнул. Его голубые глаза потемнели, взгляд стал острее рыболовного крючка. Этот взгляд пронзал Сигги насквозь.

– Почему ты не сказал мне раньше?

– Олавюр, ты же не обсуждаешь со мной своих клиентов.

– Мои клиенты не распускают лживые слухи.

– Я не думал…

– Твой клиент, – оборвал его Олавюр, – случаем не Сайрус Лизер?

– Откуда ты знаешь?

Взгляд Олавюра разогнал туман «Бреннивина».

– Мы со всех сторон слышим это имя.

– Сай не тот парень, который станет распускать слухи, – запинался Сигги, пытаясь защитить своего клиента.

– Его имя лезет отовсюду.

– Мы немного выпили. Я показал Саю свою галерею. Больше ничего.

– Сигги, ты должен был рассказать мне.

– Вспомни об этом, когда моим клиентам понадобятся предметы искусства.

Олавюр махнул бармену, заказывая новую выпивку.

– Меня ждет Ханна, – возразил арт-дилер, поднимаясь с табуретки, и нетвердо встал на ноги.

Олавюр положил руку на плечо Сигги и усадил его обратно. Потом протянул брату мобильник:

– Позвони своей девушке и скажи, что опоздаешь.

И начал допрос.

– Что именно Лизер сказал о «Хафнарбанки»?

– Ты помнишь имена его друзей?

– Лизер рассказывал про свой фонд?

– Сколько раз вы с ним разговаривали?

– Лизер обсуждал свой портфель?

Олавюр заказывал одну стопку за другой, топя брата в «сварти дёйди». И не прекращал расспросов.

9 марта, воскресенье

Рейчел сидела в своей квартире на Восточной Восемьдесят третьей, одна, в окружении полного отсутствия цвета. Белые занавески. Белая мебель. Белый коврик. Вся обстановка простая и строгая.

Может, слишком простая. Рейчел раздражало состояние ее сбережений. Они росли слишком медленно. Одно время она подумывала найти партнера. Партнер мог бы привлекать новые заказы и выяснять, есть ли у дела перспективы, или это пустая трата времени. Партнер мог бы подгонять клиентов. Партнер мог бы заключать контракты и получать двадцать пять тысяч долларов предоплаты. Партнер мог бы вынюхивать федералов.

Или создавать проблемы. Партнер возьмет двадцать процентов от каждого контракта, значит, минимум десять тысяч. Рейчел сомневалась, что такая сделка имеет смысл. Десять штук – серьезные деньги. А найти действительно полезного человека, способного держать язык за зубами, очень непросто.

Копы всегда работают под прикрытием. Они могут притвориться сообщниками, а потом сцапать ее. Или могут прикинуться клиентом и схватить партнера, а потом, когда ему начнут угрожать, он выкашляет ее имя, как комок шерсти. Реклама через «Солдата удачи», решила она, лучший способ искать заказы – риск тот же, но намного дешевле.

Нынешний наниматель Рейчел был надежным. Она признавала это. Стабильность его заказов с лихвой компенсировала вспышки дурного нрава. Он хорошо платил и обещал еще больше. Но все его заверения – только разговоры. Пустая болтовня. Рейчел не удовлетворится, пока не начнет просеивать парижские ночные клубы в поисках парней или искать приключений на дне трех «хайболлов» на рю де Мартир. Ей нужны новые клиенты.

Мечтания Рейчел прервал телефонный звонок. Она узнала номер и не торопилась, просто чтобы потрепать нервы абоненту. Отпила красного вина из бокала, нажала кнопочку и поздоровалась:

– Я как раз думала о вас, Кимосаби[7]7
  Прозвище, которое употребляет индеец Тонто в популярном радио– и телесериале «Одинокий рейнджер». Обычно переводится как «верный друг».


[Закрыть].

– У меня есть кое-что для тебя. Не торопись и правильно подойди к этой женщине.

Указание не понравилось Рейчел. Она всегда все делала правильно и гордилась этим. Она выверила голос и ответила:

– Звучит так, будто тут что-то личное.

– В моем бизнесе, Рейчел, все личное.

– Сколько ей лет?

– А есть разница?

– Нет. Но мне интересно, похожа ли она на других.

– Ей семьдесят шесть.

– Ого! Когда она родилась, даже Мертвое море еще не умирало.

Глава 5

16 апреля, среда

Кьюсак стоял в очереди на почту. Его улыбка кривилась вправо. Голубые глаза блестели. Высокие светлые брови изгибались, как два полумесяца. Он был в хорошей форме – восемьдесят килограмм веса, туго натянутые на раму в метр восемьдесят три. Узкие синие джинсы, белая рубашка, твидовый пиджак. Он просто излучал успех.

Но Кьюсаку казалось, что он истекает кровью. На стойке его ждало заказное письмо от «Обслуживания кредитов Литтона». Он отлично знал эту хьюстонскую контору. «Литтон» управлял кредитными портфелями и занимался преследованием неплательщиков.

Кьюсак пропустил последние три платежа. Выбор невелик, если в январе на счету оставалось всего двадцать тысяч. Либо сделать один платеж, либо растянуть оставшиеся деньги на еду, электричество, счета за телефон и прочие необходимые расходы, пока он не найдет работу.

«Кьюсак Кэпитал» скончался. Фонд закрылся в марте. Ничего впечатляющего, вроде «Амарант Эдвайзерс», которые двумя годами раньше потеряли шесть миллиардов. Джимми никогда не управлял активами стоимостью больше двухсот миллионов. Но его компания все равно испарилась, и Кьюсак, как и многие другие потенциальные титаны мира финансов, тихо закрыл ее двери.

Он был очень осторожен, когда создавал компанию. Чтобы продемонстрировать финансовую силу, Кьюсак арендовал офис на шестьдесят первом этаже самого знакового здания мира. Чтобы продемонстрировать умеренность, он приобрел подержанную мебель на распродажах, избегая при этом клена и итальянской кожи, столь любимых другими хедж-фондами. Антиквариат не рассматривался. Ему нужно поменять котел отопления в доме матери, а уж потом тратить сотни тысяч на предметы старины.

Теперь скромность Кьюсака ничего не значила. Блумберговские терминалы, мебель из холла, стол для совещаний на восемь человек – все исчезло. Исчезли телефоны «Циско», самые современные компьютеры, не говоря уже о шикарном пятидесятидвухдюймовом телевизоре. Кьюсак, как и легионы других рухнувших «хеджи», искал работу. Вот только работодатели на этом рынке смотрели на претендентов, как на выскочившие прыщи.

Финансовые компании были напуганы. Легкое снижение Доу, всего два процента за первый квартал, давало неверное представление о нарастающей панике. В феврале 2008-го «Дженерал моторс» заявила тридцать восемь и семь миллиардов убытков за прошлый год. Инвестбанк «Беар Стернс» рухнул, и многие хедж-фонды потеряли последнюю рубашку из-за сомнительных кредитов и прочих проблемных активов. Радоваться нечему – за исключением, возможно, отставки губернатора Нью-Йорка, которая «влистила» культу злорадства, принятому на Уолл-стрит.

С точки зрения Кьюсака, за весь декабрь было одно светлое пятно, один лучик добрых новостей. Сидни и все остальные его сотрудники нашли работу, спасибо последней сделке, которую он заключил с другими фондами. У них с деньгами все в порядке, а значит, Кьюсак может не укорять себя хотя бы за это.

Вот только ему работу никто не предложил.

Сегодня утром юрист Кьюсака рассказал ему, чего ожидать от «Литтона».

– Скорее всего, Джимми, это извещение о необходимости внесения выплаты, мы называем его «письмо про сорок пять дней». За этот срок ты должен заплатить основной долг, проценты и комиссию за просрочку.

– Смитти, а что с дополнительными издержками?

Кьюсак знал ответ, даже не спрашивая своего поверенного.

– Банк должен защищать свои финансовые интересы.

– То есть мне придется оплатить их расходы на юристов?

– Кому-то же придется, – робко ответил Смитти. – Твой кредитор депонировал налоги и страховку?

– Да.

– Тогда тебе придется оплатить и эти расходы, – сказал юрист.

– А если я сейчас не могу выплатить заем?

– А твоя жена? – поинтересовался Смитти.

– Эми ученый, она работает в зоопарке. У нее нет лишних трех миллионов.

– Я говорю о другом. И ты это знаешь.

– Не лезь туда, – рявкнул Кьюсак. – Просто скажи, что будет, если я не заплачу.

– «Литтон» заберет твою квартиру.

– Знаю. – Настроение Кьюсака ухудшалось с каждой минутой. – Каков порядок?

– Сначала всякие туда-сюда. Кредитор подает на рассмотрение суда иск и отправляет тебе вызов. Ты отвечаешь. Они отвечают. Мы представляем документы, они подают на упрощенное судопроизводство. Потом порядок рассмотрения. В конце концов суд подписывает решение об изъятии и продаже. И вот тогда все становится гадко.

– А что может быть хуже?

– Публичный аукцион и объявления в газетах. Учитывая три миллиона ипотеки, «Литтон» позаботится, чтобы весь Нью-Йорк знал об аресте твоей квартиры.

– Отлично.

– Мне жаль, Джимми.

– Забудь. Тут есть лучик надежды.

– Какой? – заинтересовался Смитти.

– У меня есть сорок пять дней.

Сейчас, в очереди на почту, Кьюсаку не хватало утренней уверенности. Его подташнивало. В животе бурчало, но не от голода.

Впереди было еще три человека, когда его мобильник зазвонил.

– Не могли бы вы подъехать сегодня в Гринвич? Скажем, к трем часам, в наш офис? – спросила женщина.

Кьюсак нырнул в ледяное спокойствие своей профессии. Он – финансовый спортсмен, рассудочный и расчетливый в любых обстоятельствах. Выкажите озабоченность, и вас растопчут. Ослабьте защиту, и получите удар в пах. В его бизнесе без небольшой бравады не обойтись.

– Мы можем перенести встречу на три тридцать? – предложил он; каждое слово выговаривалось резко, в массачусетской манере.

Голос Кьюсака звучал спокойно, но сердце колотилось, как бешеное. Он стиснул «Блэкберри» левой рукой и взмахнул сжатой в кулак правой. Очередь остолбенела, люди пялились на него, беспокоясь, не поехала ли у мужика крыша. Полная женщина в черном платье на всякий случай схватила маленького ребенка за руку.

Ему звонят из «ЛиУэлл Кэпитал». Среди хедж-фондов эта компания начинала как агрессивный аутсайдер. А стала выскочкой, процветающим среди могущественных противников, вроде «Сорос Фанд Менеджмент». Но самое главное – это потенциальный работодатель, который может решить финансовые проблемы Кьюсака.

Сай Лизер, соучредитель фонда, становился легендой. Он никогда не терял деньги, даже в проклятые дни 2000-го, когда Лизер и Байрон Стокуэлл основали компанию. Они выбрали самое поганое время. «ЛиУэлл Кэпитал» открылся ровно тогда, когда рухнули рынки. К октябрю инвесторы уже угрожали бунтом.

Все эти жалобы тяжким бременем пали на Стокуэлла, который мог в один присест сожрать три бигмака, большой коктейль и всю картошку в пределах видимости. В одну прекрасную пятницу, в 15.59, он положил трубку после разговора с раздраженным инвестором и свалился с обширным инфарктом миокарда, в результате чего «ЛиУэлл Кэпитал» упал на двенадцать процентов и одного партнера.

Некоторые инвесторы считали, что мозгом компании был Стокуэлл. Они угрожали забрать свои деньги. Фонд едва не рухнул всего через двенадцать месяцев после открытия.

Лизер убедил недовольных инвесторов придерживаться прежнего курса. «ЛиУэлл Кэпитал» поднялся на одиннадцать процентов за год, прыгнув на двадцать три процента за два последних месяца 2000 года. Сай никогда не оглядывался. Его сдвиг на почве секретности стал самой обсуждаемой загадкой во всем Хеджистане. Он заслужил восхищение, а то и зависть каждого финансового менеджера в Гринвиче.

Все они знали о его способности отмахиваться от неудач. Они восхищались его способностью перехватывать инициативу. А сейчас состояние Лизера обеспечило ему место в разделах светской хроники, где он достиг известности как щедрый филантроп и муж Бьянки Сантьяго, автора бестселлеров.

– Мы можем разделить разницу? – спросила женщина из «ЛиУэлл Кэпитал». – Договориться на три пятнадцать?

– Безусловно, – ответил Джимми.

– Вы знаете, как до нас добраться?

– Да, вполне.

Кьюсак отключил «Блэкберри» и вышел из очереди, оставив позади письмо «Литтона» и наползающее отчаяние. Он двинулся на улицу, полный решимости получить высшую оценку на самом важном интервью в своей карьере.