Текст книги "Я, опять я и еще раз я"
Автор книги: Нора Робертс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
7
Ева перехватила Пибоди у ее стола в «загоне».
– Мы будем крутить это колесико. Мира составляет психологический портрет убитого. Это придаст веса нашим козырям. Попробуем добыть ордер на обыск.
– Я ничего подозрительного не обнаружила в их финансовых делах, – доложила Пибоди.
– Невестка, внуки?
– Все в порядке.
– Деньги где-то есть. Человек работает с таким размахом, наверняка у него где-то что-то припрятано. А сейчас едем в клинику, будем опрашивать персонал. Начнем с секретарши.
– А можно мне надеть ваше новое пальто?
– Ну, конечно, Пибоди.
Лицо Пибоди засияло, как солнце.
– Правда?
– Нет.
Взметнув кожаными полами, Ева направилась к выходу. Обиженная Пибоди поплелась за ней.
– Нечего было подогревать мои надежды.
– Если их не подогревать, как же я смогу их остужать? Где ж мне тогда словить мой маленький кайф?
Ева посторонилась, давая дорогу двум патрульным, которые волокли по коридору буйного пьяницу. Пьяница распевал во все горло непристойные куплеты.
– Мотив доносит, – заметила Ева.
– Приятный баритон, – откликнулась Пибоди. – А можно мне примерить пальто, когда вы его снимете?
– Ну, конечно, Пибоди.
– Вы опять подогреваете мои надежды, чтобы потом их остудить?
– Быстро соображаешь. Действуй дальше в том же духе и когда-нибудь сдашь на звание детектива второго класса. – Шагнув на эскалатор, Ева принюхалась. – Пахнет шоколадом. У тебя есть шоколад?
– Если б и был, вам бы не дала, – отрезала Пибоди.
Ева снова принюхалась, а потом проследила ароматный след глазами и засекла Надин Ферст на встречном эскалаторе. В этот день эфирная звезда Канала 75 собрала свои мелированные волосы в замысловатый узел, из которого торчали во все стороны отдельные прядки. На ней был канареечного цвета плащ поверх темно-синего костюма. А в руках она держала ярко-розовую кондитерскую коробку.
– Если ты тащишь очередную взятку в мой отдел, – прокричала Ева, – советую оставить что-нибудь для меня!
– Даллас? – Надин, расталкивая людей, протиснулась к перилам. – Черт побери! Погоди. Подожди меня внизу. О, мой бог, пальто! Дождись меня. Мне нужно пять минут.
– Я ухожу. Позже.
– Нет-нет. – Когда они поравнялись, Надин встряхнула коробку. – Шоколадные пирожные! Обливные, с тройной шоколадной начинкой.
– Вот дрянь, – вздохнула Ева. – Пять минут!
– Надо было вырвать коробку у нее из рук и показать ей нос. Удивляюсь, как вы до этого не додумались, – съязвила Пибоди.
– Додумалась, но отвергла. Слишком много свидетелей.
К тому же Ева решила, что сможет использовать Надин. Ей не помешала бы любая помощь. Как не помешало бы и шоколадное пирожное с тройной начинкой.
Туфли Надин были того же цвета, что и плащ, причем и носки, и каблуки были настолько остры, что могли считаться холодным оружием. Но каким-то чудом она умудрялась передвигаться в них так же стремительно, как и Пибоди в своих удобных кроссовках.
– Покажи пирожные, – без предисловий начала Ева. Надин послушно подняла крышку коробки. Ева кратко кивнула – Хорошая взятка. Говорить будем на ходу.
— Пальто, – простонала Надин в молитвенном экстазе. – Это нечто запредельное!
– От дождя спасает. – Ева дернула плечом, обтянутым черной кожей, когда Надин провела по нему ладонью. – Нечего его гладить.
– Оно похоже на черный крем. Я удовлетворила бы любую сексуальную фантазию за такое пальто.
– Спасибо, но ты не в моем вкусе. Ты все пять минут собираешься говорить о моем пальто?
– Об этом пальто я могла бы говорить сутками, но нет, я хотела поговорить об Айконе.
– О мертвом или о живом?
– О мертвом. Мы получили биографические данные и скоро дадим их в эфир. Уилфрид Бенджамин Айкон, пионер пластической хирургии, целитель и гуманист. Филантроп и философ. Любящий отец, заботливый дедушка. Теоретик и практик и т. д. и т. п. Его жизнь будет расписана во всех подробностях всеми теле – и радиоточками планеты. Ты мне расскажи, как он умер.
– Заколот ударом в сердце. Дай пирожное.
– И не мечтай. – Надин обхватила коробку обеими руками, чтобы не дать себя ограбить. – Шоколад нынче дорог. Я отдала одно пирожное за голосовой диск с его школьным табелем. И теперь меня больше интересует тема загадочной красавицы подозреваемой. Охранников, медперсонал и секретарш подкупать не надо, они задаром все выложат. А вот что у тебя есть на нее?
– Ничего.
– Да брось. – Надин приоткрыла коробку и помахала рукой, чтобы соблазнительный аромат достиг ноздрей Евы.
Ева невольно рассмеялась.
– Следствием установлено, что женщина, которая предположительно последней видела Айкона живым, предъявила поддельное удостоверение личности. Следователи по делу при поддержке отдела электронного сыска работают не покладая рук с целью идентификации упомянутой женщины, чтобы допросить ее об обстоятельствах смерти Айкона.
– Неизвестная женщина с поддельным удостоверением проскользнула мимо сверхмощной охраны клиники Айкона, вошла в его кабинет, заколола его ударом в сердце и вышла. Так?
– Заметь, это твои голословные утверждения. Я сказала только то, что сказала. Полиция крайне заинтересована в опознании, нахождении и снятии показаний с упомянутой женщины. А теперь дай мне это чертово пирожное.
Когда Надин подняла крышку, Ева выхватила сразу два и, заглушая возможные протесты, передала одно Пибоди.
– Далее, – заговорила она, набив рот мягким шоколадом, – мы рассматриваем версию о том, что убитый был знаком с убийцей.
– Он ее знал? Вот это новость. Пирожное стоило этой новости.
– Мы еще не установили, был ли убийца мужчиной или женщиной. Однако смертельный удар был нанесен с близкого расстояния, следы борьбы или принуждения, а также оборонительные ранения отсутствуют. Имеющиеся улики, безусловно, указывают на то, что он не ощущал угрозы.
– Мотив?
– Мы над этим работаем. – Они уже добрались до подземного уровня. – Без протокола.
– Ненавижу, – прошипела Надин. – Без протокола.
– Я думаю, доктор был негласно замешан в каком-то скользком деле.
– Секс?
– Возможно. Мы идем по следу, и если он приведет к этому, новости будут горячи. Репортер, первым сообщивший такие новости, может и обжечься.
– Я раздобуду себе пожарный костюм.
– Лучше откопай для меня кое-какую информацию. Мне нужно все, что есть на Айкона в ваших архивах, и кое-что сверх того. Любые отклонения в любых сферах деятельности, имеющих отношение к медицине.
Надин задумчиво поджала губы.
– Отклонения? В какую сторону?
– В любую. Найдешь для меня что-нибудь полезное, и, когда придет день предать все это гласности, я тебе брошу мячик. Полный набор для прессы еще до того, как о нем прознает вся свора.
Кошачьи зеленые глаза Надин горели жадным интересом.
– Ты думаешь, он замазан.
– Я думаю, тот, кто на вид так чист, успел смыть с себя всю грязь. Но в каком-нибудь водостоке она наверняка застряла.
Когда они сели в машину, поставив трофейную кондитерскую коробку на заднее сиденье, Пибоди извлекла из своей сумки салфетки.
– Вы не верите, что кто-то может вести праведную жизнь? – спросила она. – Быть честным и бескорыстным с рождения?
– Нет, если это человек из плоти и крови. Никто не бывает безупречно чистым, Пибоди.
– Мой отец никогда никому не делал зла. Вот вам хотя бы один пример.
– Твой отец не претендует на звание святого. У него нет своей пиар-фирмы, рисующей нимб у него над головой. У него была пара арестов, верно?
– За незначительные нарушения. Он ходил на несанкционированные митинги. Когда он был молод, люди считали участие в демонстрациях протеста своим долгом. И они не считали нужным спрашивать разрешения. Но это не…
– Это метка, – перебила ее Ева. – Небольшая, не спорю, но все-таки метка. Он не пытается ее стереть. А если в досье нет ни единого пятнышка, значит, кто-то его отмыл.
Досье Айкона оставалось безупречно чистым, пока они опрашивали персонал клиники. Они опросили всех – от секретаря до лаборантов, от врачей до санитаров. «Не досье, а алтарь», – подумала Ева.
Она вернулась к личной секретарше Айкона, попыталась зайти с другой стороны.
– Я просмотрела расписание доктора Айкона, его личный ежедневник, и вижу, что у него было много свободного времени. Как он его использовал?
– Он много времени тратил на посещение пациентов в этой клинике и в других, куда его приглашали. – Пия была в черном с головы до ног и комкала в кулаке бумажный носовой платок. – Доктор Айкон свято верил в персональный подход.
– Но, судя по его расписанию, у него было не так уж много консультаций. А операций и того меньше.
– Но он навещал не только своих пациентов! Вернее, он считал каждого пациента, обращавшегося сюда или в один из наших филиалов, своим. Он посвящал несколько часов в неделю, так сказать, неформальным визитам. Он любил, как он сам выражался, держать руку на пульсе. Кроме того, он уделял значительное время чтению медицинских журналов, он всегда был в курсе последних достижений. И он сам писал для них статьи. Он готовил очередную монографию. Пять уже опубликовано. Он много работал, хотя и отошел от активной практики.
– Сколько раз в неделю вы его видели?
– По-разному. Если он не уезжал по делам из города, два-три дня в неделю. И еще он присутствовал на голографических совещаниях.
– Вам приходилось сопровождать его в поездках?
– Иногда, если он во мне нуждался.
– Вам когда-нибудь приходилось… удовлетворять его личные нужды?
Ей потребовалась минута, чтобы понять, о чем речь, и Ева догадалась, что у нее не было сексуальной связи с шефом.
– Нет! Разумеется, нет! Доктор Айкон не стал бы… Никогда!
– Но ведь у него были отношения с женщинами. Ему нравилось женское общество.
– Ну… да. Но у него не было постоянной спутницы. Ничего серьезного. Я бы знала. – Пия вздохнула. – Уж лучше бы у него кто-то был. Он был таким обаятельным человеком. Но он продолжал любить свою жену. Он сказал мне как-то раз, что некоторые встречи, некоторые подарки судьбы невозможно заменить. Его поддерживала работа. Работа и семья.
– Как насчет частных проектов? Экспериментальных проектов, над которыми он работал, но не был готов предать гласности? Где была его личная лаборатория? Его личные записи?
Пия покачала головой.
– Экспериментальные проекты? Нет, доктор Айкон пользовался лабораторным оборудованием только здесь. Он считал его лучшим в мире. Разумеется, все, над чем работал он сам и другие исследователи, тщательно записывалось. Доктор Айкон был очень щепетилен насчет фиксации научных и любых других данных.
– Не сомневаюсь, – кивнула Ева. – Его последняя встреча. Как они приветствовали друг друга?
– Он сидел у себя за столом, когда я привела ее. Он встал. Я не вполне понимаю…
– Они подали друг другу руки?
– Гм… Нет. Мне кажется, нет. Я помню, как он встал и улыбнулся. Она заговорила первая, еще до того, как я успела ее представить. Да, теперь я вспоминаю. Она сказала, что рада встрече с ним, поблагодарила за то, что он, при своей занятости, нашел для нее время. Что-то в этом роде. По-моему, он ответил, что очень рад ее видеть. Да, мне кажется, он именно так и сказал. Он указал на напитки на столике, кажется, даже начал огибать стол, но она покачала головой. Поблагодарила, но сказала, что ей ничего не нужно. Тогда доктор Айкон сказал мне, чтобы я шла обедать. «Мы справимся сами, Пия, можете смело идти обедать. Всего хорошего». – Тут Пия разразилась слезами. – Это последнее, что я от него услышала. «Всего хорошего».
Вместе с Пибоди Ева закрылась в кабинете Айкона. Здесь побывали эксперты, оставив после себя слабый запах химикалий. Ева уже проделала подготовительную работу на компьютерных программах, реконструирующих картину преступления, но ей необходимо было все увидеть самой в реальных масштабах.
– Ты будешь Айконом. Сядь за его стол, – приказала она Пибоди. Когда Пибоди заняла место, Ева прошла обратно к двери и повернулась. – Что ты делаешь? Ты чего гримасничаешь?
– Пытаюсь изобразить отеческую улыбку. Как у доброго доктора.
– Прекрати. Меня жуть берет. Секретарша и Долорес входят. Айкон встает. Женщины подходят. Рукопожатия нет, потому что она, наверное, обработала себя изоляцией, и он бы это почувствовал. Как ей избежать рукопожатия?
– Гм… – Стоя за столом Айкона, Пибоди задумалась. – Стесняется? Опускает глаза, вцепилась руками – обеими руками – в сумку. Нервничает. Или…
– Или она смотрит ему прямо в глаза, потому что они уже знакомы друг с другом. И этот взгляд говорит ему, что они опустят протокольную часть. Рукопожатия и обмен любезностями. Вспомни, что он ей сказал, согласно показаниям секретарши. Он сказал, что рад ее видеть. Ее, Долорес. Не рад познакомиться с ней, а рад ее видеть.
– Невысказанное «снова»?
– Так мне слышится. Он ее угощает, она отказывается. Секретарша уходит, закрывает за собой дверь. Они садятся. – Ева села в кресло напротив стола. – Ей надо потянуть время, выждать, пока секретарша не уйдет на обед. Они разговаривают. Может быть, он предлагает все-таки перейти за столик, выпить чаю, но ей нужно, чтобы он оставался за столом. Она отказывается.
– А почему за столом? – спросила Пибоди. – Ей было бы проще к нему подобраться, если бы они сидели, например, вон там, на диване.
– Символично. За столом, значит, он тут начальник, он командует. Она хочет, чтобы он умер на троне. Она отнимает у него власть. «Вот, – думает она, – ты сидишь за своим прекрасным столом, в своем большом кабинете, высоко над городом. Ты царствуешь над огромной клиникой, которую ты сам построил и назвал своим именем. Ты красуешься в своем дорогом костюме. Но ты еще не знаешь, что ты мертв».
– Завидное хладнокровие, – заметила Пибоди.
– Женщина, которая вышла отсюда, была настоящей ледяной девой. Итак, время проходит, она встает. Когда Ева встала, Пибоди тоже поднялась.
– Он обязательно должен встать, – объяснила она. – Он человек старой школы. Если женщина встает, он тоже обязан встать. Он же встал, когда она вошла.
– Верно подмечено. Поэтому она говорит: «Сидите, прошу вас». Может, даже жестом указывает ему на кресло. Она должна продолжать говорить, но мирно, никаких угроз. Ей нужно, чтобы он оставался спокоен. Ей надо обогнуть стол и подойти к нему.
Ева воспроизвела сцену, которую до этого не раз прокручивала в голове. Она неторопливо обогнула стол, ее взгляд был спокоен. И тут она заметила, что Пибоди
инстинктивно повернулась во вращающемся кресле к ней лицом..
– Теперь она должна…
Ева наклонилась, чтобы ее лицо оказалось почти на одном уровне с лицом Пибоди. И шариковой ручкой, зажатой в ладони, легонько ударила свою напарницу в сердце.
– Господи! – Пибоди отшатнулась. – Не проткните меня! Мне показалось… Это было до ужаса странно, но на одну минуту мне показалось, что вы собираетесь меня поцеловать или что-то в этом роде. А потом вы… О боже!
– Вот именно. Угол проникновения. Она стоит, он сидит, но, если учесть ее рост, рассчитать его рост в сидячем положении, она должна была наклониться. Она подошла вот с этой стороны, он повернулся в кресле – автоматически, в точности как ты сейчас. Она прячет скальпель в ладони. Он его так и не увидел. Его взгляд прикован к ее лицу. Она втыкает в него скальпель, и дело сделано. Он знал ее, Пибоди. Спорим, на что хочешь, это одна из его «размещенных». Может, даже он сам помогал ей в свое время получить фальшивое удостоверение. Может, это входит в комплекс услуг. Возможно, она профессионал, но мне все меньше и меньше верится, что она была нанята.
– Сын ее не знал. Спорим, на что хотите.
– Он ее не узнал, но это еще не значит, что не знал.
Ева, нахмурившись, обошла кабинет.
– Почему у него нет здесь никаких данных? Он здесь работает два-три дня в неделю. Почему же он не держит закодированные файлы здесь, в своем кабинете, в центре своей власти?
– Ну, если это левая работа, он хотел держать ее подальше отсюда.
– Да.
Но Ева продолжала разглядывать письменный стол с выдвижными ящиками. Содержимое этих ящиков уже перекочевало к ней, но это еще не значило, что она получила полные данные.
Дверь открылась, и в кабинет вошел Уилл Айкон.
– Что вы здесь делаете? – возмутился он.
– Нашу работу. Это место преступления. Что вы здесь делаете?
– Это кабинет моего отца. Не знаю, что вы здесь ищете и почему вы стараетесь опорочить его имя, вместо того чтобы искать его убийцу, но…
– Мы ищем его убийцу, – парировала Ева. – Но, чтобы его найти, мы должны выяснить вещи, которые могут вам не понравиться. Женщина, назвавшаяся именем Долорес Ночо-Кордовец, была пациенткой вашего отца?
– Вы просмотрели его записи. Вы нашли ее?
– Не думаю, что мы видели все его записи. – Ева открыла сумку Пибоди и вытащила фото Долорес. – Взгляните на нее еще раз.
– Я никогда ее раньше не видел. – Но он не взглянул на снимок, протянутый ему Евой. – Не знаю, почему она убила моего отца и уж тем более почему вы так упорно стараетесь взвалить на него самого вину за собственную смерть.
– Вы ошибаетесь. В его смерти я виню того, кто вонзил нож ему в сердце. – Ева спрятала снимок обратно в сумку. – Я ищу ответ на вопрос «почему?», и если он в прошлом был как-то связан с убийцей, это уже говорит о многом. Над чем он работал? Над чем он так долго работал в частном порядке?
– Мой отец произвел революцию в своей отрасли медицины. Вся его работа задокументирована. Кем бы она ни была, эта женщина, она явно психически неадекватна. Если вы ее найдете, в чем я уже начинаю сомневаться, она будет признана невменяемой. А пока могу вам сообщить, что моя семья в трауре. Моя жена и дети уже уехали в наш дом в Хэмптонсе, а я присоединюсь к ним завтра. Нам необходимо уединение. Нам нужно уточнить планы по проведению похорон моего отца. – Он помолчал, стараясь совладать со своими эмоциями. – Я ничего не понимаю в вашей работе. Мне сказали, что вас считают весьма компетентной. Допуская это, я готов подождать до нашего возвращения в город. Если к тому времени вы не продвинетесь вперед, если вы так и будете копаться в прошлом моего отца, вместо того чтобы расследовать его убийство, я намерен воспользоваться всем моим влиянием, чтобы добиться передачи дела другому следователю.
– Это ваше право.
Айкон кивнул и направился к двери. Уже взявшись за ручку, он сделал глубокий вздох.
– Мой отец был великим человеком, – сказал он и вышел из кабинета.
– Нервничает, – заметила Пибоди. – Он, конечно, в глубоком горе, не думаю, что он притворяется, но он нервничает. Мы задели чувствительную струну.
– Отослал жену и детишек, – задумчиво проговорила Ева. – Выкроил себе время избавиться от всего, что может его уличить. Если он прямо сейчас приступит к делу, мы не успеем получить ордер.
– Даже если он сотрет данные, ОЭС до них докопается.
– Сказано в духе болельщицы электронного отдела, – усмехнулась Ева. – Пошли, надавим на прокурорских. Нам нужен ордер.
К концу смены Ева все еще ждала ордера. В качестве последнего средства она притащила кондитерскую коробку Надин в похожий на келью кабинет заместителя окружного прокурора.
Ева отметила, что рабочие условия у зампрокурора ненамного лучше, чем у копов.
Шер Рио была известна своей прожорливостью – и не только в гастрономическом смысле этого слова. Ева специально обратилась именно к ней в надежде, что если шоколадные пирожные не заставят ее уступить, то уж перед грандиозным скандалом с перспективой засветиться на экранах она наверняка не устоит.
Несмотря на пышную копну шелковистых льняных волос, кукольные голубые глазки и розовые губки бантиком, Шер имела репутацию пираньи. На ней была темно-серая юбка до колен и простая белая блузка с отложным воротничком. Темно-серый жакет от костюма висел на спинке стула. На столе громоздились папки с делами, дискеты, испещренные пометками листки бумаги. Шер пила кофе из кружки размера пивной.
Ева впорхнула в кабинет и поставила на стол карамельно-розовую коробку. И заметила, как Шер напряглась.
– Что это?
У нее был легкий южный акцент, отчего голос звучал, как будто присыпанный сахарной пудрой. Ева никак не могла решить, подлинный он или наигранный.
– Шоколадные пирожные.
Шер наклонилась поближе к коробке, вдохнула аромат и закрыла глаза.
– Я на диете.
– Тройная шоколадная начинка.
– Это подкуп! – Приподняв крышку, Шер заглянула внутрь и застонала. – Купила с потрохами! И что я тебе за них должна?
– Я все еще жду ордера на обыск резиденции Айкона-младшего.
– Вряд ли ты его вообще получишь. Ты загоняешь иголки в тело святого, Даллас. – Шер отодвинулась от стола, и Ева увидела, что на ногах у нее мягкие кроссовки, а серые модельные туфли на каблуках аккуратно задвинуты в угол. – Мой босс не хочет пускать тебя туда. Говорит, у него нет оснований.
Ева присела на край стола.
– Убеди его в обратном. Сын что-то знает, Рио. Пока твой босс играет в политику, вместо того чтобы навалиться на судью вместе со мной и Мирой, данные могут быть уничтожены. Неужели окружной прокурор хочет помешать расследованию убийства такой фигуры, как Айкон?
– Нет. Но окружной прокурор уж точно не хочет забрасывать грязью его могилу.
– Надави на него, Рио. Выбей для меня ордер. Если я добуду то, что ищу, это будет бомба. И я не забуду, кто помог мне ее добыть.
– А если ты ничего не найдешь? Никто не забудет, кто помог тебе изгадить это дело.
– Я что-нибудь найду. – Ева оттолкнулась от стола. – Если не хочешь довериться мне, доверься пирожным.
Рио шумно выдохнула.
– На это потребуется время. Даже если я сумею убедить своего босса – а это дело непростое, поверь, – нам еще предстоит убедить судью подписать ордер.
– Ну, так чего ты сидишь? Начинай!
На этот раз, когда она вернулась домой, Соммерсет был на своем посту: маячил в вестибюле, как призрак. Его лицо напоминало усохшую сливу. Ева решила дать ему право на первый выстрел. Она предпочитала парировать, потому что тогда последнее слово обычно оставалось за ней.
Она сняла пальто, не спуская глаз с Соммерсета, и решила, что на столбике перил оно будет смотреться еще более красноречиво, чем ее обычная куртка.
– Лейтенант, мне нужна минута вашего времени.
Ева озадаченно нахмурилась. Это было не по правилам. Он не должен был это говорить, да еще таким вежливым, просительным тоном.
– В чем дело?
– Это касается Уилфрида Айкона.
– И что же это?
Соммерсет, сухой, как палка, в строгом черном костюме, настойчиво смотрел ей в глаза. Его мрачное лицо на этот раз показалось Еве еще более осунувшимся и напряженным, чем обычно.
– Я хотел бы предложить свою помощь в вашем расследовании.
– Не настал еще тот день… – начала она и вдруг настороженно прищурилась. – Вы его знали. Откуда?
– Да, я его знал немного. Я одно время неофициально работал медиком-добровольцем во время городских столкновений.
Ева бросила взгляд на Рорка, спускавшегося по лестнице.
– Тебе об этом уже известно?
– Я только что узнал. Почему бы нам всем не присесть? – Не дав ей возразить, Рорк подхватил Еву под руку и отвел в гостиную. – Соммерсет рассказал мне, что познакомился с Айконом в Лондоне и работал с ним в одной из клиник.
– Вернее, на него, – уточнил Соммерсет. – Он приехал в Лондон, чтобы помочь развернуть новые клиники и мобильные госпитали. В самом начале беспорядков он входил в группу, развернувшую их здесь, в Нью-Йорке. Впоследствии они трансформировались в универсальную лабораторию «Юнилэб». Это было еще до того, как весь этот кошмар перекинулся в Европу. Еще до рождения моей дочери, – добавил он тихо.
– Сколько он пробыл в Лондоне? – спросила Ева.
– Два месяца. Может быть, три. – Соммерсет развел своими костлявыми руками. – Я точно не помню, в памяти все расплывается. Он тогда спас множество жизней, трудился без сна и отдыха. Много раз рисковал собственной жизнью. Некоторые свои новаторские методы восстановительной хирургии он опробовал прямо на местах. В городах в то время случались нешуточные столкновения. Вы видели документальные съемки тех лет, но это ничто по сравнению с действительностью. Благодаря его работе люди, которые могли бы потерять руки и ноги или на всю жизнь остаться изуродованными, были спасены.
– Как по-вашему, он экспериментировал?
– Он изобретал. Он творил. Хотя, по мнению прессы, его работа могла стать профессиональным самоубийством.
– Насколько хорошо вы знали его лично?
– Не могу сказать, что я знал его близко. Когда люди встречаются в таких ситуациях, они быстро сближаются. Но когда обстоятельства меняются, их больше ничто не связывает. И старое товарищество исчезает. А он всегда был… замкнут.
– Он ставил себя выше окружающих.
На лице Соммерсета отразилось неодобрение, но он кивнул:
– Не стану с этим спорить. Мы вместе работали, ели и спали бок о бок, но он всегда держал дистанцию между собой и подчиненными.
– Расскажите, что вы знаете о нем лично, помимо того, что он святой.
– Трудно соблюдать объективность. Война накладывает свой отпечаток на личность. Одни справляются, другие ломаются. Третьи становятся героями.
– Но ведь у вас сложилось мнение о нем как о человеке.
– Он был гениален. – Соммерсет с удивлением взглянул на Рорка, увидев, что тот протягивает ему порцию виски в низком широком стакане. – Спасибо.
– То, что он гениален, уже записано в его биографии, – сказала Ева. – Мне его гениальность ни к чему. Мне нужно другое.
– Вам нужны недостатки. – Соммерсет отпил виски. – Но если блестящий молодой хирург проявляет нетерпение и досаду, когда ему мешают работать, когда оборудование и условия не соответствуют его запросам, я не считаю это недостатком. Он требовал многого
и обычно добивался своего, так как и сам давал очень много.
– Вы говорите, он был замкнут. С другими врачами, медсестрами, добровольцами или с пациентами тоже?
– Поначалу он старался запомнить имя каждого своего пациента и, я бы сказал, переживал каждую потерю как свою личную утрату. А потери были… немалыми. И он стал применять систему замены имен номерами.
– Номерами… – прошептала Ева.
– Насколько я припоминаю, он называл это необходимой объективностью. Для него они были телами, нуждавшимися в починке. Телами, в которых надо было поддерживать жизнь или дать им умереть. Он был беспощаден, но обстоятельства того требовали. Те, кто не мог отрешиться от ужаса, были бесполезны для тех, кто пострадал от ужаса.
– В этот период была убита его жена?
– В то время я работал в другой части города. Насколько я помню, он покинул Лондон, как только узнал о ее гибели, и вернулся к сыну, которого держали в безопасном месте вдали от города.
– И с тех пор вы больше не встречались?
– Нет. Вряд ли он вспомнил бы меня, если бы мы встретились. Я следил за его работой и радовался, когда многое из того, о чем он мечтал, воплотилось в жизнь.
– Он говорил об этом? О том, о чем он мечтал?
– Кому? Мне? – Некое подобие улыбки показалось на похоронной физиономии Соммерсета. – Нет, но я слышал, как он говорил об этом с другими докторами. Он хотел спасать, исцелять, улучшать качество жизни, если можно так сказать.
– Он стремился к совершенству.
– Во время войны невозможно было добиться совершенства.
– Должно быть, его это сильно огорчало.
– Это огорчало всех нас. Вокруг нас умирали люди. Скольких бы мы ни спасли, оставалось много других, до которых мы не могли добраться. Человека могли убить, чтобы снять с него пару ботинок. А другому могли перерезать горло, потому что у него ботинок вовсе не было. Слово «огорчение» тут, пожалуй, не подходит.
Ева задумалась.
– Значит, его сын находится в безопасном месте в глубине страны, а жена трудится рядом с ним.
– Нет, не рядом. Она работала в госпитале для раненых детей. Там же был устроен приют для сирот и беспризорных детей.
– Он гулял налево?
– Простите?
– Идет война, он оторван от семьи. Он с кем-нибудь спал?
– Не вижу смысла в столь хамском вопросе, но отвечу: нет, насколько мне известно. Он был предан своей семье и своей работе.
– Ладно, мы еще к этому вернемся, – Ева встала. – Рорк?
Выходя из комнаты, она услышала, как Рорк что-то тихо сказал Соммерсету у нее за спиной. Она дождалась, пока они не поднялись на второй этаж, и только после этого заговорила.
– Ты ему ничего не рассказывал о найденных нами данных?
– Нет. И оказался в чертовски неловком положении.
– Какое-то время придется потерпеть. Не знаю, уходит ли убийство Айкона корнями в период городских войн, но сбрасывать эту версию со счетов пока нельзя. Можно, конечно, предположить, что его убийца сумела хирургическим путем избавиться от добрых двух десятков лет, но, скорее всего, она в то время еще не родилась. Однако…
– У нее были отец и мать. Они уже жили в то время.
– Да. Но есть еще одна возможность. Война, сироты беспризорники. Он мог начать экспериментировать над ними, тестировать, размещать. – Ева нетерпеливо расхаживала по спальне. – Ведь нельзя оставлять детей шляться по улицам и просить подаяние во время войны? Многие из них не выживут, а наш добрый доктор занимается проблемой выживания. Он хочет улучшить качество жизни. С другой стороны, он был свидетелем жуткой бойни. Может, у него крыша поехала? – Она бросила взгляд на часы. – И где же, черт возьми, мой ордер?
Опустившись на диван, она вдруг внимательно посмотрела на Рорка.
– Что ты чувствовал, когда Соммерсет взял тебя с улицы к себе в дом?
– Меня стали кормить, я начал спать в постели. И никто больше не выколачивал из меня душу вместо зарядки. – «Соммерсет дал мне нечто большее, чем еда и чистые простыни», – подумал Рорк. – Когда он взял меня к себе, я был буквально полумертвым. Но я видел в нем лоха. Когда я оклемался, начал вставать с постели, оправился от первого шока, мне пришло в голову, что неплохо было бы его пощипать. Соммерсет избавил меня от этой мысли при первой же попытке залезть к нему в карман. И я научился быть благодарным. Впервые в жизни.
– Значит, когда он взял тебя в дом, начал учить, устанавливать правила, ты стал его слушаться?
– Он не заковывал меня в колодки. Я сбежал бы из-под любых замков. Но ответ на твой вопрос – да.
Ева запрокинула голову и посмотрела на потолок.
– А потом он стал твоей семьей. Отцом, матерью, учителем, доктором, священником. Один во всех лицах?
– В общем, да. Кстати, о семьях. Несколько членов моей семьи из графства Клер приедут в гости. И вот теперь, когда я их пригласил, я сам не знаю, чего ждать.
Ева посмотрела на него.
– Ну что ж, считай, что нас уже двое.
