Текст книги "Портрет смерти (Посмертный портрет)"

Автор книги: Нора Робертс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Он произнес мое имя. Должно быть, его назвала Сиобан. Когда Патрик Рорк произнес мое имя, я испугалась как никогда в жизни. Я ушла. Если кто-то и бросил тебя там, с ним, то это была я.

– Выходит, вы знаете только одно: она исчезла. Но она могла вернуться домой или убежать куда-то еще. С ребенком не очень-то попутешествуешь.

Мойра наклонилась вперед. В ее глазах был не гнев, не злая обида, а страсть. Этот взгляд заставил Рорка похолодеть.

– Ты был ее сердцем и душой! Ее ангелом! Ты думаешь, я не проверяла? На это, по крайней мере, у меня духу хватило. Я вскрыла письмо. Они были счастливы получить от нее весточку. Писали, что ждут и ее, и малыша. Спрашивали, не нужны ли ей деньги и не прислать ли за ней отца и братьев. Сообщали ей семейные новости. Что ее брат Нед женился и у него тоже родился сын, а сестра Синеад обручилась.

Мойра потянулась за лимонадом, но пить не стала, а начала вертеть бутылку в руках.

– Я сама связалась с ними и попросила сообщить о Сиобан. Через две недели родители позвонили мне и спросили, когда же она наконец приедет. И тут я поняла, что она мертва.

Мойра откинулась на спинку кресла.

– В глубине души я знала это еще тогда, когда вошла в эту лачугу и увидела тебя. Он убил ее собственной рукой. Я почувствовала это еще тогда, когда он посмотрел на меня и назвал по имени. Я связалась с ее родителями и братом Недом, и они приехали в Дублин. Обратились в полицию, но от них отмахнулись. Нед не отступился, и его жестоко избили. А в окна моей квартиры бросали камни. Я очень испугалась. Он дважды появлялся у моих дверей и знал, что я его видела.

Она плотно сжала губы.

– И я отступилась. Хотя умирала от стыда. Нед узнал, что, согласно записям, Патрик и Мег были мужем и женой в течение пяти лет. Свидетельства о твоем рождении не было, но эта женщина утверждала, что ребенок ее. Никто и не возражал, точнее, никому не было до этого дела. Девушки вроде Сиобан приезжали в Дублин каждый день, пытались устроить свою жизнь и чаще всего ни с чем возвращались восвояси. Я подтвердила, что так все и было. Потому что боялась.

На грудь Рорка навалилась неимоверная тяжесть.

– И вы рассказали мне эту длинную трогательную историю, потому что…

– Я слышала о тебе. Следила за тобой даже тогда, когда вышла замуж и уехала в Америку. Знала, что ты ведешь себя в точности как он. И несколько месяцев думала, что кровь Сиобан сгорела дотла, а Патрик передал тебе не только красивое лицо. «Яблоко от яблони недалеко падает», – говорила я себе. И на том успокаивалась. И уже не просыпалась среди ночи от детского плача, твоего горького плача…

Мойра автоматически взяла в руки стеклянное пресс-папье в виде сердечка и стала вертеть его.

– Но в последние два года до меня стали доходить совсем другие слухи, и я начала сомневаться. А когда ко мне пришла Луиза и рассказала о том, что ты строишь этот приют, я восприняла это как знамение свыше, что время пришло.

Она посмотрела ему в глаза:

– Может быть, уже слишком поздно что-то предпринимать. Но я должна была все рассказать тебе. Ради твоей матери и ради тебя, и ради самой себя – хоть как-то облегчить свою ношу. Если хочешь, я повторю это перед детектором лжи. А подать заявление об уходе я могу в любую минуту.

Рорк твердил себе, что не верит ни единому ее слову. Но потрясение было таким сильным, что он чувствовал почти физическую боль – словно кто-то ударил его ножом в бок. Так могла ранить только правда.

– Вы наверняка понимаете, что я могу проверить подлинность по крайней мере части рассказанного вами.

– От души надеюсь, что ты это сделаешь. Но есть еще одно. Она носила на левой руке серебряное колечко, которое Патрик купил ей, когда родился ты. Он клялся, что перед богом и людьми вы будете одной семьей. Но когда Мег Рорк вышла из спальни с тобой на руках, я увидела на ее руке это кольцо. Сиобан ни за что не сняла бы его с пальца, даже если бы Патрик заставлял и бил ее. Эта сука надела его на мизинец, потому что у нее были слишком толстые пальцы. А когда Мег увидела, что я смотрю на кольцо, она… она усмехнулась.

По щекам Мойры покатились слезы.

– Он убил Сиобан, потому что она ушла и потому что вернулась. Потому что он мог это сделать. Я думаю, он оставил тебя, потому что ты был его копией. Если бы я не торопила ее и дала время прийти в себя… подумать…

Она вытерла слезы, подошла к столу, выдвинула ящик и достала фотографию.

– Это все, что у меня есть. Я сфотографировала вас обоих за день до того, как она ушла из приюта. Я долго ждала этого дня… Возьми… – Мойра протянула ему снимок.

Рорк опустил взгляд, увидел девушку с длинными рыжими волосами и зелеными глазами, вокруг левого глаза еще красовался синяк. Волосы ниспадали на голубую блузку. Молодая женщина улыбалась, но ее глаза были печальны. Она улыбалась и прижималась щекой к щеке ребенка. К щеке ребенка, лицо которого было по-детски пухлым и нежным, но, несомненно, его собственным.

Он тоже улыбался. Счастливой улыбкой от уха до уха. А на тонком изящном пальце крепко державшей его руки было простенькое дешевое колечко.

8

Ева отметила про себя, что от университета до фотостудии было рукой подать. Здесь имелась двухуровневая автостоянка, которой пользовались как местные жители, так и клиенты. Стоянка, зажатая между студией и соседним зданием.

– Проверь, нет ли на стоянке камер наблюдения, – сказала она Пибоди. – Если есть, мне понадобятся дискеты с записями, сделанными в вечер убийства Хоуард.

Над стоянкой горела надпись «Свободных мест нет», но Ева все равно заехала туда, чтобы изучить обстановку. И включила маячок, припарковавшись за старым пикапом.

– Мы проверим все транспортные средства, зарегистрированные на имена местных жителей и служащих. И посмотрим, не совпадут ли волокна ковриков. – Осмотрев стоянку, Ева увидела два фургончика и еще один пикап. – Неужели он настолько беспечен или дерзок? – вслух подумала она. – Все спланировать заранее и не подумать о таком пустяке?

– Преступники всегда совершают ошибки, не так ли?

– Да. – Ева шагнула к металлической лестнице, которая вела на нижний ярус. – Всегда что-то есть. Это возможно – заманить ее в машину около университета, одурманить, чтобы вела себя тихо, отвезти на другую стоянку. Затащить в дом, сделать свое дело, затем снова погрузить в машину, отвезти в Нижний город и сунуть в контейнер.

«Риск. Слишком много риска, – ответила она самой себе. – Но если ты осторожен, то рассчитываешь степень риска заранее. Именно так он и поступает. Замышляет убийство, потом планирует его. Может быть, использует компьютерную программу, вычисляет маршруты, вероятности – в общем, оценивает все детали».

– Когда он перехватил ее, было не так уж поздно, – напомнила Пибоди. – Между девятью и половиной десятого, верно? Может быть, кто-нибудь заметил, как он уезжал или приезжал.

Ева обвела взглядом улицу, лестницы, лифты и отсеки стоянки.

– Как он мог вынести из дома труп и втащить его в машину? Дождался, пока на улице не стихло. Летом здесь не так людно, так что ждать пришлось недолго. Студентов в городке осталось немного, а большинство тех, кто отправился в здешние кафе и клубы, сделали это еще до девяти часов и уходить не торопились. Музыка начинает играть в девять. Ему нужна минута-две. Но если ты быстр, осторожен, согласен рискнуть…

– И тащишь ее в Нижний город, далекий от места убийства… Что и говорить, план хорош.

– Может быть, – только и сказала Ева, подходя к двери дома.

На первом этаже «Портографии» размещался магазин. Ева ничего не понимала в оптике и ее программном обеспечении. Впрочем, как и в фотопринадлежностях. Один продавец демонстрировал покупателю достоинства сложной техники, пригодной для множества целей одновременно. Второй продавал дискеты.

Два маленьких экрана, расположенные под разными углами, фиксировали все, что происходило в магазине, и зазывали покупателей: «СДЕЛАЙТЕ МОМЕНТАЛЬНЫЙ АВТОПОРТРЕТ! Испытайте адаптированный к потребителю «Подиак Имидж Мастер». Новинка! Всего за 225,99 доллара!»

Из динамика неслась громкая назойливая музыка. Гордый владелец «Подиак Имидж Мастера» мог не только выбрать мелодию из уже имевшихся в меню, но и загрузить в память фотоаппарата свою любимую песню.

«Интересно, зачем людям танцевать во время фотографирования?» – недоумевала Ева.

И тут Пибоди щелкнула затвором.

– Я только хотела посмотреть, – объяснила Делия. – У нас нет ни одной общей фотографии. – Она вынула отпечаток. – Гляньте-ка. Разве мы не душки?

– Просто глаз не оторвать, мать твою… Положи эту штуку на место. – Ева показала пальцем на небольшой лифт и висевшую рядом табличку «Галерея «Портография» – второй этаж. Студия – третий этаж». – Давай-ка заглянем наверх.

– Я повешу это на стенку своей клетушки, – сказала Пибоди, спрятав отпечаток. – Могу сделать вам копию. Может быть, Рорку захочется ее иметь.

– Он и без того знает, как я выгляжу.

Они вышли на втором этаже. На стенах в холле висели фотографии. Тела. Лица. Младенцы. Молодые девушки в остроносых туфельках, юноши в спортивной форме. Семейные портреты, художественные фотографии обнаженных мужчин и женщин и несколько снимков домашних животных. Все фотографии были в тонких серебряных рамках.

Еве казалось, что на нее смотрят сотни глаз. Она старалась избавиться от неприятного чувства и пыталась понять, напоминают ли все эти портреты стиль убийцы, сфотографировавшего Рэйчел Хоуард.

– Добрый день. – Из-за стены вышла женщина с короткой и прямой светлой челкой, одетая в черное. – Вы интересуетесь портретами?

Ева показала свой жетон.

– Кто делал эти снимки?

– Прошу прощения. Вы чем-то недовольны?

– Я расследую убийство студентки Колумбийского университета.

– Ах да. Я слышала об этом. Молодая девушка, верно? Ужасно. Но я не понимаю, какое отношение к этому убийству имеет наша галерея.

– Именно это я и хочу выяснить. Обнаружить, что между ними общего. Мисс?..

– Дьюберри. Люсия Дьюберри. Я – администратор.

– Лейтенант Ева Даллас. – Она вынула из сумки фотографию Рэйчел. – Эта девушка когда-нибудь бывала здесь?

– Хорошенькая… Не помню, чтобы я ее видела. Но студентов к нам заходит много. Так что я просто могла ее не заметить.

– Что вы можете сказать о самой фотографии?

– Отличная работа. Очень удачная композиция. Стоит глянуть на снимок, и вы тут же думаете: «Какая хорошенькая девушка!» Потом обращаете внимание на то, что она дружелюбная и совсем молоденькая. На ум приходит слово «свеженькая», потому что поза непринужденная и естественная. Она была натурщицей или училась фотографии?

– Нет. Просто посещала этот курс как факультатив. И могла покупать здесь фототовары.

– Что ж, это можно проверить. Хотите, я позвоню вниз и попрошу служащего поднять квитанции?

– Да. Постарайтесь найти квитанции на имя Рэйчел Хоуард за последние два месяца.

– Это не займет много времени. – Женщина зашла за стену, Ева последовала за ней и увидела что-то вроде небольшого кабинета.

Люсия подошла к видеотелефону, стоявшему на небольшом письменном столе, связалась с продавцами, работавшими на первом этаже, и дала им указания.

– Угостить вас чем-нибудь? Может быть, выпьете минеральной?

– Нет, спасибо, – ответила Ева, не дав Пибоди открыть рта. – Соседи тоже пользуются вашей автостоянкой?

– Да. Кроме нас, тут паркуются жители четырех ближайших домов.

– Там есть видеокамеры слежения?

– Нет. Вообще-то должны быть, но кто-то постоянно портил или разбивал их, так что расходы на ремонт стали превосходить ущерб от угонщиков.

– Ваш хозяин живет наверху?

– Студия Хастингса находится на третьем этаже, а его квартира – на четвертом.

– Он сегодня у себя?

– О да. В данный момент у него съемка.

– Что из этого снято им самим?

– Все. Хастингс чрезвычайно талантлив. Чрезвычайно.

– Мне нужно поговорить с ним. Пибоди, получишь сведения из магазина и поднимайся в студию.

– Но… но он работает, – возразила Люсия.

– Я тоже. – Ева шагнула к лифту.

Взволнованная администраторша побежала следом и схватила Еву за локоть.

– У Хастингса съемка! Его нельзя отвлекать!

– Хотите пари? Впрочем, не советую.

Ледяной тон Евы заставил Люсию быстро отдернуть руку.

– Если бы вы могли подождать, пока он закончит…

– Нет! – Ева вошла в лифт и нажала кнопку. Она смотрела на испуганную Люсию, пока створки двери не сомкнулись.

Ее вновь встретила знойная, как лето, музыка стиля «хай-тек», пульсировавшая в белых стенах. Оборудование – прожектора, фильтры, вентиляторы, марлевые экраны – группировалось вокруг сцены, где обнаженная натурщица принимала различные позы на огромном кресле.

Натурщица была чернокожей. Ева определила ее рост в метр восемьдесят пять. Она была поджарой, как гончая, и такой гибкой, словно ее суставы были сделаны из пластилина.

Вокруг стояли три камеры на треногах, четвертую держал коренастый мужчина в мешковатых джинсах и просторной голубой рубашке. Еще двое фотографов – маленькая женщина в черном скинсьюте без рукавов и молодой человек с волнистой оранжевой гривой – внимательно следили за происходившим.

Ева подошла к сцене и откашлялась. Женщина слегка обернулась, заметила ее и широко открыла глаза. Но ее изумление тут же сменилось ужасом.

Если бы Ева до того не видела глаз Люсии, то выхватила бы оружие и резко повернулась навстречу неведомой опасности, грозившей ей сзади.

Однако она просто шагнула вперед, не обращая внимания на волны страха, исходившие от женщины, и на громкое «ах!» молодого человека. Натурщица перехватила взгляд Евы и ответила ей насмешливой улыбкой.

– Не улыбаться! – рявкнул человек с камерой. Его голос заставил двух помощников подпрыгнуть на месте, но натурщица просто опустила уголки губ и выгнулась над креслом, как ветка ивы.

– Милый, к тебе пришли, – промурлыкала она бархатным голосом и вытянула гибкую длинную руку, указывая на Еву.

Мужчина опустил камеру и резко повернулся.

У него из горла вырвалось рычание. Еве пришлось признаться, что оно производило сильное впечатление. Она не видела вблизи настоящего медведя, но готова была признать, что внешность, а особенно рык Хастингса были медвежьими.

Ростом этот мужчина был под два метра и весил килограммов сто двадцать. Широкая грудь, сильные руки, ладони величиной с блюдо… И ужасно уродливый. Глаза маленькие, мутные, расплющенный нос на пол-лица, отвислые губы. На его висках и куполообразной, гладко выбритой голове напряглись и запульсировали жилы.

– Убирайтесь! – гаркнул он и стукнул себя кулаком по голове, словно пытаясь усмирить демонов, бушевавших в его мозгу. – Убирайтесь отсюда, пока я вас не прикончил!

Ева вынула жетон.

– Выбирайте выражения, когда разговариваете с полицейским. Мне нужно задать вам несколько вопросов.

– С полицейским? Мне плевать на то, что вы коп! Я плюнул бы даже на самого господа бога, явившегося возвестить Судный день! Убирайтесь, пока я не вырвал вам руки и не забил до смерти!

Надо было отдать Хастингсу должное, выглядел он внушительно. Когда он шагнул к ней, Ева переместила вес тела. А стоило фотографу протянуть к ней медвежью лапу, как Ева изо всех сил лягнула его в пах.

Хастингс рухнул как подрубленный, лицом вниз. Видимо, он стонал и задыхался, но ничего не было слышно из-за громкой музыки.

– Выключите это дерьмо! – приказала она.

– Компьютер, выключи музыкальную программу, – пробормотал молодой человек, переминаясь на высоких каблуках. – О боже, боже, она убила Хастингса. Убила его! Вызовите «Скорую», вызовите кого-нибудь!

В этот момент музыка умолкла, и этот крик эхом отразился от стен.

– Успокойся, задница. – Обнаженная натурщица грациозно подошла к высокой стойке и взяла бутылку с водой. – Он не умер. Возможно, собственные яйца стоят у него в горле, но он еще дышит. Отличный прием, – сказала она Еве и сделала большой глоток.

– Спасибо. – Ева склонилась над рухнувшим медведем, который слабо зашевелился. – Дирк Хастингс? Я лейтенант Ева Даллас, полиция Нью-Йорка. Не стану выдвигать против вас обвинение в нападении на офицера. Одно из двух: либо я доставляю вас в управление в наручниках, либо вы немедленно ответите на мои вопросы здесь, в собственном уютном доме.

– Мне… нужен… адвокат, – выдавил Хастингс.

– Конечно, вы имеете на это право. Позвоните ему, и он встретит нас в управлении.

– Я не… – Он втянул в себя воздух и громко выдохнул. – Никуда я с тобой не поеду, злобная сука!

– Еще как поедете. И знаете почему? Потому что я злобная сука с жетоном и оружием и ничем не отличаюсь от господа бога, явившегося возвестить Судный день. Либо здесь, либо там, дружок. Выбирайте сами.

Хастингс сумел перевернуться на спину. Его лицо было белым как мел, но дыхание стало ровнее.

– Подумайте как следует, – сказала ему Ева. Потом выпрямилась и посмотрела на обнаженную натурщицу: – У вас есть халат или что-нибудь?

– Что-нибудь есть. – Женщина сняла с крючка кусок ткани в голубую и белую полоску и несколькими неуловимыми движениями закрепила его, соорудив себе что-то вроде мини-платья.

– Фамилии, – сказала Ева. – Вы первая.

– Турмалин. – Натурщица вернулась к креслу и раскинулась в нем. – Просто Турмалин. Я официально сменила имя, потому что мне нравится, как оно звучит. Натурщица, работающая по договорам.

– Вы снимаетесь у него регулярно?

– Третий раз за год. Вообще-то он чокнутый, но умеет управляться с камерой и к натурщицам не пристает.

Ева обернулась к вышедшей из лифта Пибоди. При виде лежащего на полу огромного мужчины Делия широко раскрыла глаза, но не стала задавать вопросов.

– Лейтенант, я получила нужные данные.

– Подожди минутку. Турмалин, сообщите сержанту свои данные, адрес и контактный телефон. Потом можете либо подождать, либо уйти. Если понадобится, мы свяжемся с вами.

– Ждать нечего. Сегодня он снимать уже не будет.

– Решайте сами. Следующий. – Она указала на молодого человека.

– Динго Уилкенс.

– Динго?

– Вообще-то Роберт Льюис Уилкенс, но…

– Достаточно. Что в той комнате? – спросила Ева, показав на дверь.

– Гардеробная.

– Вот и отлично. Идите туда. Сидите и ждите. Теперь вы. – Она махнула рукой женщине. – Имя.

– Лайза Блю.

– О боже, у кого-нибудь здесь есть нормальные имена? Отправляйтесь вместе с этой дикой собакой динго.

Оба торопливо ушли. Тем временем Ева подбоченилась и посмотрела на Хастингса сверху вниз. Он уже взял в руки свою камеру и навел на нее объектив.

– Что это вы делаете?

– Сильное лицо. Хорошая фигура. Выразительная поза. – Он опустил аппарат и растянул губы в улыбке. – Я назову этот портрет «Полицейская сука».

– Я рада, что вы восстановили дыхание. Останетесь лежать или попробуете встать?

– А вы снова будете пинать меня в пах?

– Если понадобится. Садитесь в кресло, – предложила она, взяла табурет и подтащила его к себе.

Тем временем Хастингс, не расстававшийся с камерой, захромал к красному креслу и плюхнулся в него.

– Вы помешали мне. Я работал.

– А теперь работаю я. Какая у вас камера?

– «Райзери 5М». А вам-то что?

– Вы пользуетесь ею постоянно?

– О господи, смотря для чего. В некоторых случаях применяю «Борнейз 6000». Когда есть настроение, вытаскиваю «Хассельблад 21». Вы что, пришли сюда прослушать лекцию по фотографии?

– А «Хайсермен Диджи Кинг»?

– Кусок дерьма. Для любителей. О боже…

– Послушайте, Хастингс, – невозмутимо продолжала Ева, – вам действительно нравится таскаться за людьми? Преследовать красивых женщин и фотографировать их?

– Я фотограф. Этим и занимаюсь.

– Вас дважды задерживали за преследование.

– Чушь! Черт побери, я художник! – Он наклонился вперед. – Послушайте, они должны были сказать мне спасибо за то, что я счел их интересными. Разве роза выдвигает обвинение против поэта, который запечатлел ее образ?

– Может быть, вам следовало бы щелкать цветы?

– Моя специальность – лица и фигуры. И я не «щелкаю», а создаю образы. Я заплатил штраф. – Он презрительно махнул рукой. – Привлекался к общественным работам. Но в обоих случаях мои портреты обессмертили этих глупых и неблагодарных женщин.

– Значит, именно этого вы и ищете? Бессмертия?

– Оно мне и так обеспечено. – Хастингс посмотрел на Пибоди, одним движением взял камеру, навел ее и спустил затвор. – Пехотинец, – сказал он и сделал еще один снимок, прежде чем Делия успела моргнуть. – Хорошее лицо. Прямое и открытое.

– Я думаю, мне следовало немного втянуть щеки. Вот так, – продемонстрировала Пибоди. – От этого скулы кажутся выше, а…

– Бросьте. Прямота облагораживает.

– Но…

– Прошу прощения. – Ева, проявлявшая героическое терпение, подняла руку. – Вернемся к нашим баранам.

– Прошу прощения, сэр, – пробормотала Пибоди.

– К каким баранам? К бессмертию? – Хастингс пожал плечами, напоминавшими горы. – Оно у меня и так есть. Более того, я его дарю. Художник и его модель. Эта связь более интимна, чем секс или родственные узы. Ее можно назвать духовной интимностью. Ваш образ, – сказал он, постукивая пальцем по камере, – становится моим образом. Мое зрение и ваша реальность, совпавшие во времени.

– Угу… И вы выходите из себя, когда люди не понимают и не ценят того, что вы им предлагаете.

– Конечно, выхожу. Люди – идиоты. Болваны. Все!

– Значит, вы тратите свою жизнь на то, чтобы обессмертить идиотов и болванов?

– Да. И делаю их лучше, чем они есть.

– А что они дают вам?

– Удовлетворение.

– В чем заключается ваш метод? Вы снимаете их в студии, в профессиональной обстановке?

– Иногда. А иногда брожу по улицам и ищу лицо, которое меня вдохновит. Но для того чтобы прожить в этом продажном мире, приходится идти на компромиссы. Делать портреты. Снимать свадьбы, похороны, детей и так далее. Но я предпочитаю работать свободными руками.

– Где были ваши руки и все остальное вечером восьмого августа и утром девятого?

– Какого черта? Откуда я знаю?

– Подумайте как следует. Позавчерашний вечер, начиная с девяти часов.

– Работал. Здесь и у себя в квартире. Делал монтаж. Глаза. Глаза с момента рождения до момента смерти.

– Интересуетесь смертью, верно?

– Конечно. Без нее жизни не бывает.

– Вы работали один?

– Абсолютно.

– После девяти с кем-нибудь разговаривали, кого-нибудь видели?

Хастингс оскалил зубы.

– Я уже сказал, что работал ! Терпеть не могу, когда меня отвлекают!

– Значит, вы были здесь один. Весь вечер. Допоздна.

– Вот именно. Думаю, я работал примерно до полуночи. На часы не смотрел. Возможно, выпил, а потом принял долгую горячую ванну, чтобы расслабиться и уснуть. Лег в постель около часа.

– Хастингс, у вас есть какое-нибудь транспортное средство?

– Не понимаю вопроса. Конечно, есть. Мне нужно ездить в город, разве не так? Думаете, я могу зависеть от городского транспорта? У меня есть машина и четырехместный фургон, который используется в случаях съемок на местности, когда требуются помощники и оборудование.

– Когда вы впервые встретились с Рэйчел Хоуард?

– Это имя мне незнакомо.

Ева встала и подошла к Пибоди.

– Квитанции.

Пибоди тут же перестала втягивать щеки.

– Две. Она дважды пользовалась кредитной карточкой, совершая небольшие покупки. В июне и в июле.

– О'кей. Теперь допроси тех двоих. Напугай их как следует.

– Это мое любимое занятие.

Ева вернулась к табуретке.

– Рэйчел Хоуард является вашим постоянным покупателем.

Хастингс долго смотрел на нее, а потом фыркнул:

– Я не имею дела с покупателями! Нанимаю для этого других!

– Может быть, это освежит вашу память. – Ева достала любительский снимок, сделанный в круглосуточном магазине, и протянула его Хастингсу.

Последовала заминка. Очень короткая, но Ева ее заметила.

– Хорошее лицо, – небрежно сказал он. – Открытое, наивное, юное. Но я ее не знаю.

– Нет. Вы опознали ее.

– Я ее не знаю, – повторил Хастингс.

– Попробуйте еще раз. – Не сводя с фотографа глаз, Ева протянула ему посмертный портрет.

– Почти гениально, – пробормотал он. – Почти… – Хастингс встал, подошел к окну и рассмотрел фотографию. – Композиция, ракурс, нюансы… Юность, свежесть и открытость еще присутствуют, но она мертва.

– Почему вы так говорите?

– Я фотографирую мертвых. Люди, присутствующие на похоронах, хотят сохранить о них память. Поэтому я время от времени хожу в морг и даю несколько долларов служителю, чтобы тот позволил мне сфотографировать труп. Так что смерть я знаю.

Он опустил фотографию и посмотрел на Еву:

– Вы думаете, я убил эту девушку? Действительно так думаете? Ради чего?

– Скажите сами. Вы знали ее.

– Ее лицо мне знакомо. – Он снова посмотрел на портрет и облизал губы. – Так много лиц. Она похожа на… Я видел ее раньше. Где-то видел…

Хастингс подошел к креслу и грузно опустился в него.

– Я где-то видел ее лицо, но эту девушку не знаю. Зачем мне убивать незнакомого человека, если меня раздражают многие знакомые, а они, заметьте, все живы и здоровы?!

По мнению Евы, это был хороший вопрос. Она билась с Хастингсом еще пятнадцать минут, потом на время оставила его в покое и взялась за молодого помощника:

– О'кей, Динго, чем вы занимаетесь у Хастингса?

– Я-я-я-я-я…

– Перестаньте. Дышите. Вдох – выдох. Вдох – выдох…

Динго втянул в себя воздух и зачастил:

– Я работаю помощником фотографа в студии и на натурных съемках. Я-я-я… – Ева погрозила юноше пальцем, и он снова судорожно вздохнул. – Я готовлю камеру, расставляю прожекторы, приношу мебель – в общем, делаю все, что ему нужно.

– Как давно вы у него работаете?

– Две недели. – Динго с опаской посмотрел на дверь, за которой находился Хастингс. Потом наклонился к Еве и понизил голос до шепота: – Большинство его помощников долго не выдерживают. Я слышал, что мой предшественник проработал у него всего три часа. Это рекорд краткости. А рекорд долготы – шесть недель.

– Как вы думаете, почему?

– Потому что он чокнутый. Термоядерный. Если что-то не по нему, он сразу вскипает. И лезет вон из кожи.

– Он склонен к насилию?

– Я видел, как на прошлой неделе он бился головой о стену.

– А видели, как он бил кого-нибудь другого?

– До сих пор не случалось, но я слышал, как во время натурных съемок он угрожал бросить какого-то парнишку под максибус. Впрочем, не думаю, что он мог бы сделать это.

– Вы видели здесь эту девушку? Лично или на фотографиях?

Динго посмотрел на снимок:

– Нет. Она не в моем вкусе.

– Что?

– Эта девушка не годится для вечеринок.

– Как думаете, она во вкусе Хастингса?

– Для вечеринки?

– Для чего угодно.

– Только не для вечеринки. Сомневаюсь, что он вообще посещает вечеринки. Но такие лица ему нравятся.

– Динго, у вас есть машина?

Он посмотрел на Еву снизу вверх:

– Мотороллер.

– Я имею в виду средство транспорта с дверью.

– Нет. – Он улыбнулся. – Но водить я умею. Это одна из причин, почему меня взяли сюда. Я могу возить Хастингса на натурные съемки и прочее дерьмо. – Динго выждал минуту, а потом мрачно посмотрел на фотографию. – Он ведь никого не бросил под максибус, правда?

– Насколько я знаю, нет. Что вы делали позавчера вечером?

– Наверно, гулял.

– А где именно?

– Гм-м… Не помню. Я просто… – В полумраке его глаза казались круглыми от страха, лицо побелело. – О боже… О господи… Вы меня подозреваете?

– Почему вы не хотите сказать, где были, что делали и с кем?

– Я-я-я… Черт побери, мы с Лузом, Бриком и Джазом немного поторчали дома у Брика, а потом пошли в клуб «Пятно», где часто бываем. Потом Луз здорово набрался, и мы отвезли его домой. Сколько тогда было? Что-то около часу. После этого мы еще немного погуляли, а потом я пошел домой и завалился спать.

– У этих ваших приятелей есть настоящие имена?

– Да… Конечно…

– Назовите их сержанту, а заодно продиктуйте свой адрес. Потом можете идти.

– Могу идти? Идти? – На его лице сменилась целая гамма чувств: сначала потрясение, потом подозрение, облегчение и, наконец, разочарование. – Значит, мне не нужно обращаться к адвокату или делать что-нибудь в этом роде?

– Нет, Динго. Просто пока не уезжайте из города. А если уедете, то поставьте нас в известность.

С Лайзой Блю, которая оказалась специалистом по прическам и гриму, Еве пришлось пройти через то же минное поле. Когда женщина застучала зубами, Ева тяжело вздохнула:

– Послушайте, Лайза, вы чувствуете себя в чем-то виноватой?

– Ну… На прошлой неделе я обманула своего бойфренда…

– Я не собираюсь вас за это арестовывать. Как давно вы работаете у Хастингса?

– Гм-м… Понимаете, я работаю по договорам. Имею дело со многими фотографами, занимаюсь прическами и гримом на свадьбах, как вот и здесь. Хастингсу нравится моя работа, и он приглашает меня на съемки уже около года. – Она жалобно посмотрела на Еву. – А что?

– Кто покупает косметику?

– У меня есть собственный набор, но у Хастингса тоже имеется кое-какой запас. Он очень привередливый. Впрочем, все они такие.

– А продукция фирмы «Бэрримор» у него есть?

– Конечно. Это отличный грим.

– Вы когда-нибудь имели дело с этой девушкой? – спросила Ева, протягивая ей снимок Рэйчел Хоуард.

Лайза поджала губы.

– Не думаю. Я использую яркую розовую губную помаду. Если бы я пользовалась упомянутой вами продукцией фирмы «Бэрримор», то взяла бы цвет «Ферст Блаш» или «Спринг Роуз». Посмотрите на ее губы. Форма неплохая, но ее нужно слегка подчеркнуть. И выделить глаза. Впрочем, ее лицо кажется мне знакомым. Не знаю откуда…

Она осеклась и бросила фотографию так, словно та жгла ей руки.

– Это та самая мертвая девушка из новостей! Та, труп которой нашли в Нижнем городе, в контейнере для утилизации мусора!

– Где вы были позавчера вечером?

– С моим бойфрендом. – У нее дрогнул голос. – С Айвеном. Я чувствовала себя виноватой перед ним. Не знаю, зачем я это сделала. Я хотела рассказать ему все, но все-таки промолчала. Мы ходили в кино, а потом вернулись к нему.

– Пибоди, запиши ее данные… Лайза, вы можете идти домой.

– Может быть, вы думаете, что ее убил Хастингс? Если вы так считаете, я ни за что не вернусь сюда!

– Его ни в чем не обвиняют. Мне просто нужно задать ему несколько вопросов.

Ева прошла в комнату, где ждал Хастингс. Он сидел, сложив руки на груди, и смотрел на себя в зеркало.

– Мы можем поступить по-разному, – начала Ева. – Я могу задержать вас, получить ордер на обыск этого здания, включая вашу частную квартиру на четвертом этаже и принадлежащие вам транспортные средства. Либо вы сами согласитесь на проведение такого обыска.

– Черт побери, вы все равно ничего не найдете!

– Если так, то вы не станете нам мешать.

Их взгляды встретились в зеркале.

– Что ж, ищите.