Текст книги "Прекрасная пленница"
Автор книги: Нора Хесс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)
Нора Хесс
Прекрасная пленница
Глава 1
Дождь лил третий день. Затопленная земля не могла больше впитывать воду, и она собиралась в маленькие озера. В них отражалось унылое серое небо, и, как будто чувствуя свое одиночество, эти озера стремились слиться воедино. Закручиваясь и смешиваясь, потоки воды обретали скрытую доселе силу и устремлялись на поиски общего русла.
Роксана Шервуд заметила небольшой, приближающийся к ним поток и испуганно взглянула на убитых горем родителей, которые стояли, прижавшись друг к другу. Она надеялась, что слезы не дадут им увидеть, как вода хлынет прямо в вырытую могилу.
Чихая, Роксана схватилась руками за капор. Сырой осенний ветер гулял по кладбищу. Он хлестал но толпе, взбивая траурные капоры женщин и раздувая волосы снявших шляпы мужчин.
В этом, 1776 году английские солдаты и торговцы завезли в Бостон тиф, как будто городу и без того не хватало забот. Каждый день по нескольку раз, и с каждым днем все чаще запряженный лошадьми катафалк поднимался вверх по разъезженной дороге на кладбище, на котором хоронили богатых. В этот сырой и ветреный день усталые лошадки поднимались на высокий склон уже в четвертый раз.
Никто не считал, сколько раз похоронная повозка посетила неопрятное, неухоженное кладбище у подножия горы. Никто не считал бедняков – белых и чернокожих. О них никто не заботился ни при жизни, ни после смерти. Их трупы складывали как дрова в повозки, на которых в иные времена вывозили мусор из богатых домов. На окраинах города, где жили бедные, на их ветреных, беспорядочно застроенных улицах эти повозки не были нужны. Еду бедняки не выбрасывали, платье снашивали до конца. Только смерть заставила повозки колесить здесь.
Пропитанная водой земля была изрыта свежими могилами. Уродливые могильные холмы в некоторых местах сдались под потоками дождя и осели, оставив после себя лишь пятна темной глины. Их не увенчивали высокие надгробия; грубую, каменистую почву вокруг могил не смягчали островки аккуратно подстриженной травы. Лишь намокшая сорная трава качалась над ними.
Только иногда можно было увидеть гордо возвышавшиеся среди камней и сорняков деревянные надгробия, вручную вырезанные любящими родственниками. У одной из таких плит, неподалеку от того места, где Роксана стояла с родителями, остановился высокий мужчина в потертых кожаных штанах.
Рядом с ним был старый седой священник. Подняв голову к небесам, он молился, и падающий дождь смешивался с его слезами. Молодой человек молча смотрел вниз, на две открытые могилы.
– Прими их, Боже, в свои любящие руки, – молил старик. – Даруй им радость и покой, в котором им было отказано на земле. Пусть их уставшие больные тела снова станут молодыми, когда они войдут в твой дом, о Боже. Аминь.
Священник закрыл потертую Библию и положил свою грубую руку на плечи молодого человека.
– Я сочувствую твоему горю, Келеб Коулмен, – развернувшись, он медленно прошел сквозь высокую изгородь, не обращая внимания на воду и грязь, залипавшие его разбитые башмаки.
Келеб встал на колени между двумя могилами и зажал голову руками. Он много лет не видел родителей и по чистой случайности, от незнакомца, в панике бежавшего из Бостона, узнал о разразившейся там эпидемии. Детские воспоминания о том, как мать укрывала его одеялом перед сном, о том, как отец говорил ему: «Покойной ночи, сынок», – заставили его броситься к родному дому и проделать длинный путь.
Но он опоздал. Родители умерли утром, так сказал ему тощий веснушчатый мальчишка, едва он ступил на расшатанное, покосившееся крыльцо своего дома. Его сердце похолодело, потом заколотилось. Он вошел в дом, и чувство вины волной накрыло его.
Его родители прожили свои последние годы в бедности. Об этом свидетельствовал каждый предмет в полупустой комнате. Исчезла почти вся мебель, которую он помнил с детства. Что произошло: стала ли она непригодной или ее обменяли на еду, – он мог только догадываться. В холодной сырой комнате остались лишь два стула перед очагом и деревянная кровать, на которой сейчас лежали тела его родителей. Наверное, и кухне вещей было немногим больше.
Он медленно приблизился к кровати и приподнял простыню. Он увидел измученные болезнью тела, и на мгновение ему показалось, что это не его любимые родители: время и лишения сделали свое дело. Они казались ему незнакомцами. Лишь золотое обручальное кольцо на пальце матери было знакомо ему.
Дождь усилился и уже хлестал по лицу Келеба Коулмена. Он судорожно вздохнул и проговорил:
– Я не был хорошим сыном. Я хотел приехать навестить вас, но каждый раз что-то мешало.
Через несколько минут он поднялся с колен и взял лопату, прислоненную к невысокому клену. Осторожно и медленно он стал засыпать могильные ямы. Тяжелая, влажная глина падала на гробы с глухим унылым звуком, и каждый раз это заставляло его вздрагивать.
Закапывая могилы, Келеб утрамбовывал влажную землю – он не хотел, чтобы могилы его родителей размыло, подобно могилам многих несчастных, лежавших рядом. Он насчитал здесь четыре такие могилы. Дешевые деревянные гробы были наскоро преданы земле чужими людьми, наскоро прикрыты землей, и теперь проливной дождь стучал по их крышкам.
Единственным утешением было то, что он хоронил родителей в прочных сосновых гробах, таких же, в которых хоронят своих родных эти богачи с Фронт-стрит. Он знал, что переплатил вдвое, но лучше было переплатить втрое, чем хоронить своих родных как бедняков.
Мучительной была и мысль о том, что три священника отказались отслужить панихиду по родителям в церкви. Взглянув на усопших, потом на него, на его грубую одежду, каждый из троих произносил: «Я очень занят. Мое время принадлежит моему приходу».
Келеб вновь горько вздохнул и заработал лопатой быстрее, бормоча: «К черту их…» Потом он вспомнил, что за родителей молился человек куда лучший, чем те трое, и ему стало легче.
Наконец он закончил и на мгновение застыл над могильными холмами. Что давало им силы? У них был лишь он, а он, Бог знает, не много радовал их.
Он резко повернулся на каблуках и надел на голову кожаную шляпу, вода с которой потекла ему на лицо. Отвернувшись от ветра, он пошел к жеребцу, привязанному на краю дороги.
Вплоть до этого дня, 17 октября 1776 года, семье Шервудов удавалось избежать горькой участи многих в городе. До этого дня они проделывали долгий путь на кладбище, только чтобы поддержать в горе своих друзей и соседей. В последнее время это происходило все чаще. И вот теперь эпидемия унесла и их младшего сына и брата.
Роксана Шервуд смотрела на сосновый гробик, зависший над глинистым озером, в которое потоки воды превратили выкопанную могилу. Бедный маленький Дэвид… Всего пять лет было отпущено ему. Она вспомнила долгие две недели его лихорадки и мучительных головных болей и еще раз послала проклятия англичанам.
Гевин и Алина Шервуд были раздавлены горем. Дэвид был их поздним ребенком, и они отнеслись к его рождению как к подарку судьбы. После стольких бесплодных лет, последовавших за рождением Роксаны, они уже смирились с мыслью, что у них больше не будет детей… Алина крепко сжала руку дочери, которая на протяжении восемнадцати лет оставалась ее единственной радостью.
Роксана взглянула на мать и была потрясена ее бледностью. Казалось, та с трудом удерживается на ногах, и Роксана поддержала ее за плечи.
Сколько еще этот болтун будет держать их под дождем? Роксана подумала, что этот старый ханжа рад воспользоваться случаем, чтобы лишний раз произнести одну из своих глупых проповедей.
Когда священнику показалось, что некоторые из присутствующих на похоронах – промокшие, усталые, испуганные – собираются уходить, он понял, что нарушил приличия, и приступил к произнесению завершающей молитвы. Это тоже заняло бы немало времени, если бы не привыкшие ко всему могильщики, которые уже начали сбрасывать слипшуюся глину на маленький гроб.
Алина прижалась к мужу; она задыхалась. Могилу заполнили землей и насыпали холм, на который затем положили мокрые, забрызганные грязью букеты цветов. Потом друзья и родственники окружили скорбящую семью, чтобы произнести последние слова утешения.
Гевин смотрел, как толпа удаляется. Он знал, что каждый торопится поскорее вернуться домой, чтобы почувствовать себя в относительной безопасности. Он вообще был удивлен, что так много их знакомых осмелилось выйти на улицу. Весь Бостон испытывал страх в эти дни.
Поддерживая Алину с обеих сторон под руки, Гевин и Роксана помогли ей сесть в экипаж. Кучер взмахнул кнутом, и их повозка возглавила длинный поезд из экипажей и карет, двинувшийся по грязной глинистой дороге. На крутом повороте у подножия холма кортеж замедлил свое движение, и их возница был вынужден ждать, пока не повернет встретившийся им наемный экипаж.
Внезапно Роксана выпрямилась. На краю дороги, куда его вытеснила проезжающая процессия, стоял мощный конь, каких она никогда не видела. В седле сидел мужчина, вид которого заставил ее задохнуться от волнения.
Он был бы красив, если бы не жестокое выражение его лица. Ему было около тридцати, высокий, смуглый, с тяжелыми темными волосами, спускавшимися до плеч. Он был хорошо сложен и уверенными движениями управлял нервным жеребцом. Глаза его были покрасневшими, лицо измождено. И она подумала, что он похож на самого дьявола.
Кажется, мужчина поймал ее взгляд и с любопытством взглянул в ее сторону. Его темные глаза остановились на ее лице и сузились – он изучал ее. Роксане показалось, что прошло много времени, хотя на самом деле они смотрели друг на друга всего несколько секунд.
Роксана смутилась под пронзительным взглядом незнакомца и, чтобы скрыть свое волнение, гордо вздернула подбородок и холодно взглянула на мужчину. Он тоже принял невозмутимый вид и – это было очевидно – стал медленно разглядывать ее фигуру. Роксана почувствовала, что краснеет, но не смогла отвести взгляд.
Экипаж дернулся и поехал. Незнакомец приподнял красивую руку к своей кожаной шляпе и насмешливо отсалютовал ей. Роксана еще мгновение смотрела на него, потом, когда он остался позади, оглянулась и, как в детстве, показала ему язык.
Он удивленно уставился на нее. Затем, смеясь и привстав в стременах, помахал ей рукой. Роксана улыбнулась и отвернулась.
– Папа, что за одежда была на этом человеке: эта бахрома на брюках, на рукавах?
– Это оленья кожа, такие лосины носят индейцы и охотники.
– Этот человек на дороге – охотник?
– Я думаю, да. Похож.
Она удивилась про себя, не понимая, что охотник может делать в Бостоне. Конечно же, он был не из здешних мест – он не был похож на местного жителя. Экипаж повернул на дорогу, ведущую к дому, и мысли об очаге и сухой одежде вытеснили из ее головы воспоминания об охотнике.
Маленький чернокожий мальчик выбежал встретить их с зонтиком в руках. Алина всей тяжестью оперлась на руку мужа и с трудом преодолела три ступени, ведущие к огромной двери их дома.
Слуги отправились домой с похорон раньше, и огонь пылал уже во всех каминах. Старый негр медленно переходил из комнаты в комнату, зажигая свечи и керосиновые лампы. Он тихо молился о том, чтобы их свет немного рассеял уныние и печаль, пропитавшие эти стены.
Гевин помог жене снять насквозь мокрый плащ и подвел ее к огню. Роксана смотрела, как они прижимаются друг к другу, пытаясь дать один другому успокоение. Как еще могли они пережить то, что дождь размывает их маленькую одинокую могилку?!
Молодая служанка-ирландка торопливо вошла в комнату с подносом в руках, на котором стояли тарелки с едой и кофейник.
– Мадам, – мягко проговорила она, – вы и хозяин должны немного поесть. Вы должны поддерживать силы, иначе вы тоже заболеете. – Она повернулась к Роксане и добавила: – И вы тоже, мисс. Говорят, вы чихали на кладбище.
Служанка проговорила все таким тоном, что Роксана, не споря, взяла у нее тарелку. Но Алина покачала головой:
– Не сейчас, Мара. Я не смогу съесть ни куска.
Гевин тоже не стал бы есть, но девушка была так расстроена, что, после того как она вышла, он проглотил немного салата с курицей.
Наскоро поев, Роксана позвонила в серебряный колокольчик. Снова вошла Мара. Увидев еду на подносе почти нетронутой, она покачала головой и прошептала: «Ах, вы заболеете…» – и, взяв поднос, направилась к двери. Гевин остановил ее, положив руку на плечо:
– Мара, пожалуйста, принеси мне бумагу, перо и чернила.
Роксана не заметила, как ее родители обменялись взглядами, и спросила:
– Ты хочешь написать о Дэви дяде Малкольму?
Гевин вздохнул, и этот глубокий вздох громко разнесся по комнате. Он взглянул на свое единственное дитя и с трудом ответил:
– Да, я должен сообщить Малкольму о его племяннике.
Откашлявшись, он притянул Роксану к своему креслу и похлопал ее по руке.
– И еще, Роксана, – тихо сказал он, – сообщить ему, что ты погостишь у него, пока не кончится эпидемия.
Роксана замерла на секунду, а затем отдернула руку. Гевин смотрел на нее и думал, какая она красавица. Они с Алиной постоянно удивлялись, что у них такая дочь. Сами они обладали самой заурядной внешностью, не отличались ни особой красотой, ни статностью. Но казалось, какой-то художник отобрал из их простых лиц черты и превратил лицо Роксаны в произведение искусства. Тусклые светлые волосы Алины превратились в сияющее золото на голове дочери, синие глаза Гевина смотрели с лица Роксаны из-под длинных густых черных ресниц и казались сиреневыми. Безупречный сливочный цвет лица и мягкие большие губы достались ей от матери.
– Но, папа, дядя Малкольм живет в глуши. Где-то в Кентукки. Я не могу ехать туда.
Слезы дочери заставили Гевина почувствовать себя почти виноватым. Но было слишком опасно, чтобы она оставалась в Бостоне.
– Роксана, сейчас для тебя нет более безопасного места, чем в глухом Кентукки. Там не только нет вражеских войск, там, слава Богу, нет и эпидемии.
Алина сжала нервные пальцы дочери:
– Это ненадолго, родная, пока не кончится эпидемия и не станет снова безопасно. Папа и я не переживем, если потеряем и тебя.
– А ты и папа? – возразила Роксана. – Почему это опасно для меня и безопасно для вас? Что будет, если вы оба заболеете, а меня не будет и некому будет за вами ухаживать?
– У нас пока нет никаких признаков болезни, Рокси. Вспомни, мы две недели ухаживали за Дэви и не заразились. Но тебя к нему не подпускали, и мы не знаем, сможешь ли ты противостоять болезни.
Роксана не расслышала мольбы в последних словах Алины, она лишь поняла, что ее собственные слова не были услышаны. Но когда Алина, нежно утешая дочь, погладила ее по шелковистым волосам, она притихла и придвинулась ближе к матери, проклиная тот час, когда должна будет покинуть ее.
Мара принесла письменные принадлежности, и комнату заполнил ровный скрип пера. Письмо не было слишком длинным, и Гевин скоро запечатал его в конверт с черной каймой. Служанка накинула шаль на плечи и поспешила на почту.
– Я попросил Малкольма как можно скорее прислать за тобой кузена Гидеона, Рокси, – нарушил тишину Гевин. – А пока не выходи из дома и держись подальше от слуг, которые бегают туда-сюда.
Роксана, готовая вновь разрыдаться, молча кивнула головой.
Скоро вернулась служанка и рассказала, как ей повезло:
– Я успела вовремя, прямо к почтовой карете. Она приходит раз в месяц, но почтальон сказал, что больше не приедет: слишком опасно стало с этой войной и все такое. – Мара почти вышла из комнаты, но остановилась и добавила: – Он сказал, что доставит письмо мистеру Шервуду за три дня.
Через несколько минут в дверь постучали, и Роксана, заслышав бодрый голос кузины Мэри, воспрянула духом. Она восхищалась двоюродной сестрой, которая была на два года старше ее. Она была такой опытной! Мэри вышла замуж больше года тому назад и теперь ждала ребенка:
Мэри вошла и с искренним чувством обняла по очереди тетю и дядю.
– Я так хотела быть с вами там. Но доктор и Том настояли, чтобы я не выходила.
– И правильно сделали, дорогая, – мягко ответила Алина дочери своей сестры. – Мы совсем и не ожидали увидеть тебя на кладбище в такую погоду.
– Но я одета очень тепло. И ехать совсем недалеко. Я сказала Тому, что должна увидеть вас сегодня вечером во что бы то ни стало.
Мэри взглянула на Роксану, молча кинулась к девушке и сжала ее в мягких объятиях. Роксана уронила голову на подставленное ей плечо и уже не сдерживала слез. Погладив вздрагивающие плечи кузины, Мэри вынула из складок юбки платок и вытерла собственные слезы.
– Не плачь, Рокси. Время залечит эту рану. Роксана слегка кивнула, а Мэри тихо сказала:
– А не пойти ли нам к тебе наверх? Ты снимешь сырую одежду. Разве ты не чувствуешь, что вся промокла?
Роксана слабо улыбнулась на выговор кузины и стала подниматься вслед за ней по винтовой лестнице.
В большой красивой комнате с рюшами на занавесках и с цветами на обоях, которая, безусловно, служила девичьей спальней, уютно горел огонь. Мэри быстро помогла Роксане переодеться в мягкую фланелевую рубашку. Роксана укрылась теплыми, мягкими одеялами, а Мэри уселась на краю кровати и вздохнула:
– Какая у тебя красивая фигура, Роксана. А я стала такой толстой, что бедняжка Том едва может обхватить меня руками.
Роксана вытерла слезы и хихикнула:
– Думаю, ему стало трудно приблизиться и к кое-чему еще.
– Ты испорченная девчонка, – засмеялась она. – Но, сказать по правде, Том так жаловался, что ему мешает мой живот.
– Что ты имеешь в виду – жаловался? Он что, оставил попытки?
Мэри покраснела, отчего стала еще симпатичней, потом наклонилась к уху кузины и зашептала что-то. Роксана откинулась назад и взглянула на нее круглыми от удивления глазами:
– Ты делала это с Томом?
– Да, делала, – ответила молодая жена, как бы защищаясь. – Живот стал таким огромным. Каждую ночь Том просил меня и говорил, что задевает его, – и я, в конце концов, уступила ему. Он утверждает, будто отец Джон сказал ему, что все происходящее между мужем и женой в глазах Бога правильно.
То, что рассказала ей Мэри, было совершенно не похоже на случаи, которые рассказывали ей другие близкие подруги, и Роксана почувствовала смутное волнение. Она представила себе свою кузину, делавшую это со своим мужем, и внизу ее живота появилось странное ощущение. Как бы вытаращили глаза ее школьные приятельницы, если бы услышали такое!
Она улыбнулась: какими наивными были ее подружки. Они едва знали, откуда берутся младенцы, и уж совсем не имели никакого представления о том, как они туда попадают. И она бы не знала, если бы Мэри не рассказала ей. Ее кузина была для нее, несомненно, богатым источником информации.
Но то, что она узнала сегодня, потрясло девушку. Неужели это дозволялось в браке? Сможет ли она делать это, как бы ни любила она своего мужа?
Она почувствовала вопрошающий взгляд Мэри и, запинаясь, произнесла:
– Если отец Джон сказал, значит, правильно. Но я думаю, что если бы я делала это, то чувствовала бы себя ужасно грешной.
– Не спеши судить, Рокси, – Мэри поспешила защититься. – Сначала я чувствовала примерно то же самое. Но Тому так это нравится, а я его так сильно люблю, что я быстро привыкла. – Она подождала минуту и добавила, поддразнивая подругу: – Ты тоже однажды будешь делать это с мужчиной, вот увидишь.
Роксана покраснела. Она мысленно представила себе незнакомца – того грубого человека с дороги.
Роксана быстро опустила глаза, испугавшись, что Мэри сможет что-то разглядеть в них.
Мэри заметила смущение своей молодой кузины и терпеливо подождала, гадая, кто же именно завладел ее фантазией.
– Не знаю; сомневаюсь, будет ли у меня такая возможность, – тихо произнесла Роксана.
Мэри подняла брови. Роксана напрашивалась на комплимент? Вряд ли. Ее молодая родственница никогда не притворялась и не кокетничала.
– О чем ты говоришь? В Бостоне, по меньшей мере, десяток мужчин сходит с ума по тебе.
Горячность Мэри взволновала Роксану, и она снова разразилась слезами:
– Мэри, папа отсылает меня к дяде Малкольму до тех пор, пока не пройдет эпидемия. Мне кажется, что я больше никогда не увижу Бостон.
Старшая кузина потрясенно взглянула на Роксану:
– Что ты сказала?
– Это правда, Мэри. Я уеду отсюда, как только кузен Гидеон приедет за мной. – Слезы ручьем катились по щекам Роксаны.
Мэри тоже расстроилась и обняла плачущую девушку. Она укачивала ее, сама почти плача:
– Бедная, бедная. Как ужасно – ты в этой лесной глуши. Том рассказывал как-то, что там нет никого, кроме грубых фермеров и диких охотников, не говоря уже об индейцах. Как ты выдержишь это?
Чувства Мэри, так неуклюже высказанные, лишь подлили масла в огонь. Откинувшись на кровати, Роксана громко зарыдала:
– Я не знаю, Мэри. Папа настаивает, и я ничего не могу поделать.
Мэри поднялась с кровати и подошла к окну. Она отодвинула занавески и посмотрела на улицу. Дождь еще шел, заслоняя собой все; только уличный фонарь мягко светил перед домом. Мимо прошли два британских солдата, и Мэри глухо прошептала: «Негодяи». Она обернулась и подошла к постели.
– Я думаю, – произнесла она, вновь усаживаясь, – ты должна сделать так, как говорит дядя Гевин.
Роксана вздохнула, признавая правоту этих слов.
– Пожалуйста, Мэри, давай больше не будем говорить об этом.
– Хорошо, дорогая, не будем. Постарайся теперь уснуть. Завтра все покажется тебе не таким мрачным.
Мэри оставалась сидеть на кровати кузины, гладя ее лоб, пока та, глубоко вздохнув, не заснула.
Через шесть дней после того как Гевин отправил письмо, отец и дочь сидели за завтраком и пили кофе. Роксана поднялась и подошла к окну с чашкой в руке, потягивая горячий напиток.
– Похоже, будет дождь, папа, – заметила она.
Гевин вздохнул, подумав о могилке на горе. Один из слуг сказал ему, что дождь пока не повредил ее… но сколько она еще выдержит?
Унылую тишину нарушили голоса, доносившиеся из передней. В дверь постучали.
– Войдите, – пригласил Гевин.
Мара вошла в комнату в сопровождении высокого неуклюжего юноши. Он остановился в дверном проеме. Видно было, что он чувствует себя неловко и не к месту в этой богато обставленной комнате. Он посмотрел на свои ноги – в тщетной надежде, что никто не заметит его грязную обувь.
Его торчащие в разные стороны, спутанные волосы спускались ему до плеч. Перед ними был явно деревенский гость. Гевин не понимал, что было нужно этому странному юноше. Однако чем больше смотрел он на незнакомца, тем больше что-то напоминал ему этот блеск темных глаз.
– Этот человек говорит, что он ваш племянник, мистер Шервуд, – сказала Мара.
Гевин широко раскрыл глаза и прошептал: «Гидеон!» Вскочив на ноги, он бросился к гостю с распростертыми объятиями:
– Я не узнал тебя, сынок!
В ответ на теплую улыбку и приветствия дяди Гидеон смахнул длинную прядь со лба и улыбнулся. Он схватил протянутую ему руку и с чувством пожал ее.
Вглядываясь в лицо своего родственника, Гевин понял, почему оно показалось ему таким знакомым. У Гидеона были глаза и улыбка их Дэви. Гевин положил руку на мускулистое плечо Гидеона и радостно улыбнулся:
– Как хорошо увидеть тебя после стольких лет, Гидеон… – Подведя гостя к огню, Гевин спросил: – Как ты добрался? Легко ли было пройти в город? Сразу после того как я отправил письмо, отцы города запретили входить в город и покидать его всем без исключения.
– Я хорошо доехал, дядя Гевин. Как только мы получили ваше письмо, я сразу отправился в путь и быстро добрался. А насчет того чтобы войти в город, дядя Малкольм догадался, что движение будет перекрыто, и предупредил, чтобы я не ехал главной дорогой и, где можно, сворачивал в переулки.
– Уж поверь Малкольму. Мальчишками мы уже один раз пережили эпидемию и знаем, что это такое.
– Да, он ничего не забыл, – засмеялся Гидеон.
– Как там братец? Как он жил все эти годы?
– Он очень горюет о маленьком Дэви; ну а здоровье его хорошо, и все у него как обычно.
Гевин улыбнулся воспоминаниям. Он знал, что означает это «как обычно». Его старший брат-вдовец остался таким же неукротимым, каким был.
Все это время Роксана стояла в темном проеме окна, не замеченная Гидеоном, и могла рассмотреть кузена, которого не видела пять лет. Пока Гидеону не исполнилось двенадцать, он жил на той же улице, что и они. Они росли вместе, играли и дрались, как играют и дерутся двоюродные брат с сестрой. Однако между ними была глубокая нежность, и Роксану сильно потряс отъезд Гидеона к дяде, у которого он и остался жить. Родители Гидеона погибли, когда однажды ночью их экипаж соскользнул с обледенелой дороги и перевернулся. Родители оказались под повозкой, которая сломала им позвоночники.
Первое, на что обратила внимание Роксана, это полосы Гидеона, которые свободно свисали, а не были собраны, как по бостонской моде. Она вспомнила, что и незнакомец на дороге тоже был длинноволосым. Рассмотрев фигуру Гидеона, она увидела, что и одет он был так же, только его лосины проще, чем у незнакомца.
Гевин позвал Роксану, прервав ее размышления. Гидеон засмущался и замолчал. «Кузина Рокси выросла, – подумал он. – Она еще покажет мужчинам».
Широкая приветливая улыбка Рокси заставила его забыть о смущении. Они перебросились несколькими словами, и он понял, что перед ним все тот же друг, каким она была ему в детстве.
На звон колокольчика явилась служанка.
– Мара, будь добра, принеси моему кузену завтрак.
Пока Гидеон поглощал ветчину и яйца, теплое печенье, пирог и кофе, Роксана нетерпеливо расспрашивала его:
– А как ведут себя индейцы в Кентукки? Они не перешли на сторону англичан?
– Только некоторые… ренегаты. Но они не очень нас тревожат. Большей частью они воруют у нас скот и иногда поджигают лачуги фермеров, построенные не на месте. Я думаю, в основном они охотятся для английских солдат.
Гевин потрепал свою аккуратно подстриженную короткую бородку. Этот знак всегда предупреждал членов семьи о том, что он чем-то обеспокоен или не уверен в чем-то. Молодые люди понимали, о чем он подумал сейчас. Роксана быстро опустилась на колени рядом с ним.
– Все будет хорошо, папа, – сказала она. – Пожалуйста, не волнуйся.
– Рокси права, дядя. Индейцы не вышли на тропу войны. Мы в горах считаем, что пока они не приняли решение и пытаются усмирить пыл англичан.
Однако Гевин продолжал теребить свою бороду. Его не убедили их слова. Наконец он отозвался:
– Надеюсь, ты прав, Гидеон. Но, куда ни посмотри, вас везде подстерегает опасность. Краснокожие язычники – в горах, тиф – здесь, в Бостоне. – Он глубоко вздохнул и поднялся. – Я буду молиться за вас, дети, за каждый шаг на вашем пути. – Поднимитесь ненадолго к Алине и попрощайтесь с ней. Я хочу, чтобы вы отправились как можно скорее.
