Текст книги "Мой личный врач"

Автор книги: Нора Дмитриева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Надо же было проколоться на такой мелочи! – Вера Дмитриевна сокрушенно мотнула головой.

– Вы, конечно, можете не отвечать, но мне очень интересно: зачем вы затеяли весь этот спектакль, который доставлял вам значительные неудобства, и зачем заставили меня ломать голову из-за этой розовой тряпочки, – и я достала из кармана лоскуток от розовой кашемировой шали.

Вера Дмитриевна покинула постель, подошла к балконной двери, помолчала.

– Помните, во время нашего с вами разговора в саду вы высказали предположение, что смерть Машеньки могла носить криминальный характер? Дело в том, что подобные мысли возникали и у меня. Я никак не могла поверить, что достаточно молодая женщина со здоровым сердцем, с нормальными сосудами вот так взяла уснула и умерла. Но о своих подозрениях я никому решила не говорить, даже Антону. Потому что, честно говоря, я понимала, что от горя могла вообразить себе что-то несусветное. Прошло время, Антон женился на Гале, мы все как-то более-менее пришли в себя. Но меня не оставляло ощущение, что за Машенькиной кончиной скрывается что-то темное, и оно, это темное, притаившись, продолжает оставаться в нашем доме. Однажды под Агнессой сломалась ступенька книжной лестницы, когда она хотела в библиотеке взять с полки какую-то книгу, она упала и сильно ушибла ногу. А буквально через день у Гали в руках загорелся фен, когда она стала сушить волосы. Потом Антон отравился на каком-то приеме, и ему даже пришлось ехать в больницу и делать промывание желудка. Через некоторое время у Гали в машине отказали тормоза, и она чуть было не разбилась. Казалось бы, все эти происшествия были никак не связаны между собой и с Машенькиной смертью, но я стала мнительной, и мне показалось, что между ними существует какая-то связь. И я поняла, что не успокоюсь, пока не узнаю, своей ли смертью умерла Маша. А тут как раз в нашем доме объявился этот надутый индюк Евгений Эммануилович, который, как я поняла, очень любил деньги, но мало что понимал в медицине. И тогда я решила, что должна спокойно и не торопясь разобраться во всем сама, а для маскировки и ради собственной безопасности решила прикинуться больной. Ведь когда человек пожилой, да еще и нездоровый, его в расчет не принимают: ну лежит старая бабка в своей кровати и пускай лежит. Я встретилась со своим бывшим учеником Ильей Перельманом, он работает заведующим отделением неврологии в местной больнице, и сказала, что у меня новая молодая невестка и мне хочется, чтобы она как можно скорее почувствовала себя хозяйкой дома, а для этого мне нужно на время устраниться от дел под благовидным предлогом. Ну, мы с ним и разработали план: я пожаловалась на сильную головную боль, симулировала онемение правой стороны тела, вызвала Илью, и он на «Скорой» увез меня в больницу. Там я некоторое время полежала в отдельной палате, а потом вернулась домой с диагнозом левостороннего ишемического инсульта средней тяжести и сиделкой, которая была очень довольна и тем, что ей хорошо заплатили за молчание, и тем, что ей совершенно не нужно ухаживать за своей пациенткой. Евгений Эммануилович не обманул моих ожиданий: он подтвердил диагноз Ильи, и я приступила к своему, так сказать, расследованию. Я даже попросила Антона подсоединить телекамеры наблюдения к моему телевизору, мотивировав это тем, что не хочу быть оторванной от жизни дома, что он и сделал. Благодаря этому я узнала кое-что новое о моих домашних и прислуге, но ничего того, что могло бы пролить свет на причину Машиной смерти. И я поняла, что вряд ли справлюсь с этой задачей одна, но, как вы понимаете, никого из домашних привлечь к ее решению не могла. А тут как раз случилась неприятность: муж моей сиделки попал в больницу, и Агнесса привела вас. Я сразу обратила внимание, что вы внимательная, въедливая и наблюдательная особа, притом обладающая даром располагать людей к себе… Кроме того, вы были человеком со стороны, и это было очень важно: ваш взгляд не был «замылен» сложностью взаимоотношений обитателей этого дома. Вот я и устроила представление с розовой шалью, дабы заинтересовать вас историей Машенькиной смерти. И, кстати, вы сразу же безоговорочно поддержали мою гипотезу о том, что ее кончина выглядела несколько странно. Кроме того, я надеялась, что вы расскажете окружающим о «привидении» и это, может быть, заставит кого-то занервничать.

– То есть, попросту говоря, вы мной манипулировали?

Она не стала юлить:

– В какой-то степени да. Правда, я не ожидала, что вы так быстро выведете меня на чистую воду.

– Хорошо, с этим все ясно. Мне только непонятно, для какого такого драматического эффекта вы вчера взломали пароль в моем ноутбуке и создали для меня файл с таким вот душевным текстом: «Убирайся, сука, из этого дома, а не то пожалеешь!»

Вера Дмитриевна как-то странно посмотрела на меня:

– Я не умею пользоваться компьютером, Лиза, да и стилистика не моя…

– Понятно.

Честно говоря, понятного ничего не было. «Привидение», на которое еще вчера вечером я грешила, как на автора угрожающего послания, улетучилось, как сон, как утренний туман, оставив мне на память лоскуток розового кашемира и потухшие угольки всех моих версий.

Мы помолчали.

– У вас есть какие-то предположения, кто еще мог это сделать? – спросила Вера Дмитриевна.

– Честно говоря, нет.

– А если это моя невестка? Я ведь в курсе по поводу инцидента с бассейном.

– Вряд ли она пойдет на такую глупость…

– Тогда признавайтесь, кому вы еще успели насолить в этом доме?

Я пожала плечами.

– Вроде больше никому…

– А кому вы рассказывали о «привидении»?

– Только Агнессе Николаевне.

– Теперь понятно, почему она напилась. – Вера Дмитриевна прошлась по комнате, передвинула на середину стола вазу с роскошными белыми пионами, обернулась ко мне: – И я абсолютно уверена, что не она автор этого послания, у нее тоже другая стилистика.

– Тогда и не знаю, что подумать… Хотя в понедельник вечером был такой эпизод…

И я рассказала ей о сцене у беседки и почти дословно передала обрывок телефонного разговора, где кому-то в субботу был обещан какой-то подарок, а потом рассказала о свидании и о жалобе на «змеюку», которая за кем-то так упорно следит, что ее убить хочется.

– Непонятно и весьма любопытно, – задумчиво сказала Вера Дмитриевна. – Но как это может быть связано с угрозой в ваш адрес?

– Не знаю, – я пожала плечами. – Может быть, никак не связано. Или кто-то предположил, что я могла услышать больше, чем услышала на самом деле, и решил меня постращать.

– Или предположил, что вы увидели то, что вам не следовало бы видеть.

– Да что там рассмотришь! В саду уже было достаточно темно.

Вера Дмитриевна помолчала, потом села рядом со мной на диван, взяла меня за руку.

– Лиза, вы можете уехать в любой момент, и вам будет заплачено за весь месяц, как обещано. Но я бы очень хотела, чтобы вы остались. Потому что одна, без вас, я вряд ли сумею во всем разобраться.

Честно говоря, если бы в тот момент кто-нибудь хотя бы намекнул мне, какие последствия повлечет за собой мое дальнейшее пребывание в доме Шадриных, то я бы быстренько побросала вещи в рюкзак, схватила в охапку Персика и незамедлительно отбыла восвояси. Однако никаких знаков свыше не поступало, мозг категорически отказывался напрягаться, гены моих достославных прабабок, умеющих предугадывать будущее, молчали, и я, ведомая любопытством, заданием Костика и симпатией к Вере Дмитриевне, опрометчиво дала обещание остаться до конца оговоренного ранее срока.

После обеда я сообщила Агнессе, что Вера Дмитриевна посылает меня в аптеку, так как у нее закончилось одно из лекарств, прописанных Евгением Эммануиловичем. Возражений не последовало, и я, оставив Персика на Анютино попечение, отбыла из усадьбы. Ни в какую аптеку я, конечно, не заезжала, а прямиком направилась в городскую больницу к доктору Перельману, которого Вера Дмитриевна известила о моем визите.

Больница находилась на окраине Технограда, и ее корпуса были разбросаны в сосновом бору. Пока я шла пешком от ворот до неврологического корпуса, увидела, как больные кормили белок. Белки были толстые, холеные и совершенно не боялись людей. Я чертыхнулась, потому что фотокамера осталась в машине, а возвращаться не хотелось…

Доктор Перельман оказался симпатичным мужиком моего возраста. Внешность его совершенно не соответствовала фамилии – русый, курносый, сероглазый. За пять минут мы с ним выяснили, что оба окончили Сеченовку, только он учился двумя курсами старше. Естественно, у нас нашлись общие воспоминания и общие знакомые среди студентов и преподавателей. И мы очень неплохо потрепались у него в кабинете, а потом он отвел меня в патологоанатомическое отделение.

…Когда я вернулась в усадьбу, Вера Дмитриевна играла в карты с Ксаной и Анютой. Она по-прежнему лежала в кровати, так как мы с ней договорились, что не будем изумлять окружающих чудом внезапного выздоровления. Когда я вошла, моя подопечная отложила карты и сообщила своим партнером, что устала.

Когда мы остались одни, она быстренько выскользнула из кровати и устроилась в кресле.

– Рассказывайте, что вы узнали?

Я посмотрела в сторону двери.

– А вы не боитесь, что за нами могут подглядывать и подслушивать?

– Нет, балконную дверь я закрыла, а у этой вы залепите сейчас замочную скважину пластилином… Ну, так что вы узнали? – нетерпеливо повторила Вера Дмитриевна, когда я справилась с полученным мною поручением.

– Я узнала, что вскрытие, к сожалению, проводил не очень трезвый, вернее, очень пьяный патологоанатом. Кстати сказать, он в больнице больше не работает. И он не обратил внимания на заключение лаборатории, в котором было написано, что в крови у Марии Эрнестовны был обнаружен дигитоксин.

– Это что?

– Это лекарственный препарат из группы сердечных гликозидов. При определенных условиях – сильный яд.

Вера Дмитриевна побледнела.

– Значит, не зря у меня душа болела: чувствовала я, что Машенька умерла не своей смертью.

– Но ваша невестка могла принять этот препарат по собственной инициативе, – мягко сказала я.

– Вы хотите сказать, что она могла покончить жизнь самоубийством?

– Не исключено.

Вера Дмитриевна вынула из кармана пижамы изящную пачку сигарет «Вог» и зажигалку, закурила, сильно затянулась.

– Нет, нет. Это невозможно. Я знаю Машеньку с детства. Она обожала жизнь, поэзию, музыку, путешествия. И она очень любила Антона.

– Но последнее как раз и могло послужить причиной…

– Нет, – резко прервала она меня, – этого не могло быть. Даже если она что-то узнала про Галину, чего я не допускаю, она не могла так поступить, потому что была разумной женщиной.

– Но вы же сами сказали, что Мария Эрнестовна любила вашего сына, и если она узнала о существовании его, скажем так, неофициальной семьи, то она могла ради его счастья благородно пожертвовать собой.

– Не знаю, что и думать… – Вера Дмитриевна подошла к столу и начала нервно обрывать лепестки пионов, которые тут же дружно осыпались на стол, покрыв его середину то ли белой фатой, то ли белым саваном, – и, главное, не знаю, что делать.

– Мне кажется, что для начала следует выяснить, знала ли Мария Эрнестовна о существовании Галины и Алисы. Если мы точно будем знать, что нет, то версию самоубийства можно будет отмести и сосредоточиться на том, у кого из обитателей дома были серьезные мотивы лишить вашу невестку жизни. И пока мы это не выясним, подозреваемыми будем считать всех, кто в то время находился дома, включая вас, уважаемая Вера Дмитриевна.

Надо отдать ей должное: она не стала изображать из себя оскорбленную добродетель, а кивнула головой в знак согласия и сказала:

– Ну что ж, вполне разумно.

– Кроме того, мы должны узнать, какие лекарства выписывал Марии Эрнестовне ее лечащий врач и кто в вашем доме пользуется дигитоксином. И еще: вы не в курсе, Мария Эрнестовна случайно не вела дневника? Вдруг там могла остаться запись, способная стать для нас какой-то зацепкой?

Вера Дмитриевна на секунду задумалась.

– Нет, дневника она не вела. Но я помню, у нее была такая маленькая кожаная книжка, куда она записывала, чтобы не забыть, всякие нужные вещи, дни рождения, личные расходы, адреса, телефоны и прочее.

– И где может быть эта книжка?

– По-моему, она лежит в том же сундуке с Машиными вещами.

– Можно я возьму ее полистать?

– Конечно.

После нашего «совета в Филях» я отправилась наверх, в кладовую. Дверь комнаты была чуть приоткрыта, и я с удивлением обнаружила в ней вертлявую горничную, которая энергично рылась в ящике комода и что-то даже сунула себе за пазуху. Недолго думая, я достала мобильник и с ходу сделала пару снимков. Вздрогнув, девушка обернулась и бросилась на меня как дикая кошка, пытаясь вырвать из рук источник компромата. Но это ей не удалось. Используя преимущество в весовой категории, я легко справилась с субтильной девицей и кинула ее в пыльное старое кожаное кресло, которое доживало здесь свой долгий век.

– Ну и что ты здесь делаешь, дорогуша?

– А ты что здесь делаешь? – вопросом на вопрос ответила красотка.

– Меня прислала сюда Вера Дмитриевна.

– А меня Галина Герасимовна!

– И зачем?

– Не твое дело!

– Может быть, и не мое, но я хочу знать. В противном случае ты сильно рискуешь.

Видимо, она почувствовала, что со мной лучше разойтись мирно, поэтому, шмыгнув пару раз носом, рассказала, что видела, как мы с Агнессой рылись в комоде, доложила об этом своей хозяйке, а та велела ей посмотреть, что мы там искали.

– А за пазуху шмотки прятать она тоже велела?

Лицо девушки пошло красными пятнами:

– Подумаешь, шарфик взяла.

– Ну так положи его на место и иди отсюда. И еще: прекрати за мной следить, а то поколочу.

Девица выпорхнула из комнаты легкой пташкой, а я занялась изучением ящиков и на дне самого нижнего среди вороха пестрых женских тряпок, до сих пор сохранивших нежный аромат тонких духов, нашла небольшую записную книжку в изящном лайковом переплете. Положив ее в карман, я вышла из кладовой. Любопытной горничной на этот раз нигде видно не было.

Когда я вернулась к Вере Дмитриевне, меня уже ожидал в ее комнате красавец-референт Андрей, развлекавший пожилую даму какими-то смешными историями. С ее разрешения мы отправились к его матери, которая оказалась моложавой, симпатичной теткой. В ее обращении была какая-то наивная открытость, свойственная поколению моих родителей, воспитанному на бардовских песнях и диссидентских книжках. С рукой ее мы разобрались быстро: у нее была начальная стадия карпального туннельного синдрома, то есть был сдавлен срединный нерв на уровне запястья – заболевание, широко распространенное среди тех, кто играет на рояле или подолгу сидит за компьютером. Я сделала ей массаж, порекомендовала парафиновые ванночки, и мы договорились, что я буду приезжать к ней три раза в неделю в течение месяца. От гонорара я отказалась, мотивируя тем, что платит нанявший меня босс ее сына.

На обратной дороге преисполненный благодарности Андрей предложил мне заехать куда-нибудь поужинать. Мой желудок, успевший стать за короткое время горячим поклонником кулинарного творчества Люси-Люсьенды, впал в истерику и категорически потребовал возвращения в усадьбу, но был безжалостно укрощен соображениями более высокого порядка: я надеялась во время общения с Андреем разжиться какой-нибудь интересующей меня информацией.

– Хорошо, но только туда, где быстро обслуживают: мне бы не хотелось надолго оставлять Веру Дмитриевну одну.

Андрей выбрал какой-то весьма уютный ресторанчик, небольшой, тихий, с вежливыми без подобострастия официантами. Меню, конечно, оставляло желать лучшего, но в данном случае еда занимала меня меньше всего.

После того как у нас приняли заказ, я приступила к «допросу».

– Андрей, вы давно работаете у господина Шадрина?

– Уже семь лет.

– Наверное, сложно было поступить в такую серьезную фирму?

– Да нет, мне несложно: я по блату попал.

– То есть?

– Моя мама работала у Антона еще в девяностые годы, когда тот только-только начинал разворачиваться. По ее протекции он меня и взял.

– И как вам, нравится ваша работа?

– Как она может не нравиться? Приличная зарплата, а потом с Антоном интересно общаться, он такой человек, который умеет генерировать вокруг себя энергию, так что получаешь постоянный драйв… А вам нравится ваша работа?

– Конечно.

– Да? Странно… Мне почему-то кажется, что вы способны на большее, чем быть просто сиделкой.

– Я не просто сиделка, а дипломированная медицинская сестра и дипломированный массажист. И потом знаете, ухаживать за больным человеком и помочь ему преодолеть недуг – дело весьма достойное и требующее достаточно много усилий. У человеческого организма огромные ресурсы, но люди не всегда умеют ими пользоваться. Однажды у меня был очень тяжелый больной, который перестал бороться за свою жизнь. И я предложила ему погадать по его руке. «Смотрите, – сказала я ему, – какая у вас длинная линия жизни. И очень счастливой жизни, кстати. Так что вы просто обязаны выкарабкаться из болезни». И он мне поверил. И, представьте себе, выздоровел. (О том, что перед этим мне пришлось вырезать у него одну треть желудка, я решила умолчать.)

– Что ж, это прекрасно, что вы так относитесь к своей профессии. Сейчас это большая редкость. Люди в наше время прежде всего думают о деньгах.

– Я тоже о них думаю, поэтому и оказалась в доме вашего босса.

– Да, Вере Дмитриевне с вами повезло… – одарил он меня комплиментом. – Вообще, она всегда была такая энергичная старушенция, отлично выглядела, ни на какие болячки не жаловалась, и вдруг – удар.

– Вполне возможно, что причиной инсульта стали сильные переживания из-за смерти первой жены Антона Зиновьевича.

– Да, это вообще был тихий ужас… Так внезапно все произошло… Мы, когда все случилось, с шефом в Мюнхене были. Приезжаем, нас Агнесса Николаевна встречает. У нее такое страдальческое лицо было, словно она босиком на раскаленных угольях стояла. Никогда не забуду… Для нее это тоже была огромная потеря. Они с Марией Эрнестовной с детства дружили, относились друг к другу как сестры и вообще, даже внешне немного похожи были.

– Знаете, я тоже это заметила, когда увидела фотографию, где они сняты все втроем… Скажите, Андрей, а что за человек была Мария Эрнестовна?

– Очень симпатичная, доброжелательная женщина, конечно, не такая феерическая красавица, как его вторая супруга, но очень приятная. Светской жизни избегала, занималась благотворительностью, к людям относилась ровно, вне зависимости от их богатства или социального положения.

И тут мне пришло в голову задать господину референту еще один вопрос:

– Скажите, а после ее кончины никто из прислуги не уволился?

– Ее горничная уволилась буквально через пару дней после похорон. А почему вы об этом спросили?

– Потому что мне кажется, что та горничная, которая прислуживает Галине Герасимовне, вряд ли бы понравилась предыдущей хозяйке.

– Это точно, – засмеялся Андрей, демонстрируя великолепные зубы. – Мария Эрнестовна не любила наушничества.

– А что она любила?

– Она любила путешествовать. Театр любила. Ей нравилось с детьми заниматься. Кстати, это она на пару с Верой Дмитриевной уговорила Антона взять под свою опеку один из детских домов в Технограде и оснастить его современной компьютерной техникой. Они там вели у детей литературный кружок, а Агнесса Николаевна – кружок юного программиста. Очень печально, что жизнь Марии Эрнестовны так рано оборвалась…

– Да, печально… Ну, а Галина Герасимовна на поприще благотворительности тоже подвизается?

Андрей аккуратно протер губы салфеткой, положил ее на край стола, разгладил красивыми длинными пальцами.

– По-моему, у нее другие приоритеты…

В его голосе проскользнула едва заметная ирония. И я поняла, что даже если он и был в понедельник вечером на свидании в беседке, то точно не с женой своего шефа. А вот с кем? Это оставалось для меня загадкой. Да и он ли был в беседке? Ведь там мог быть кто угодно, в том числе и сам господин Шадрин…

Когда мы вышли из ресторана и сели в машину, Андрей вдруг спросил меня:

– Вы что, действительно умеете гадать?

– Немного умею. У меня прабабка была цыганкой, ну и в генах, видимо, что-то осталось.

– Интересно, а мне можете погадать?

– Могу.

– Хорошо, тогда погадайте. Хотя предупреждаю, я в эту вашу хиромантию не верю.

– Ваше право. Дайте мне левую ладонь и положите на нее какую-нибудь денежку, а то без этого никакого гадания не получится.

Андрей достал тысячную купюру.

– Такая пойдет?

– А почему бы нет. – Я поплевала на денежку, убрала ее в карман куртки. – Ну, слушайте. Линия жизни у вас длинная, жить будете долго, хотя в детстве вы часто болели, и один раз довольно тяжело…

– Да, у меня в шесть лет была скарлатина.

– Линия сердца подсказывает, что вы достаточно дружелюбны, но не навязчивы, с окружающими вас людьми всегда стараетесь держать дистанцию. Линия ума говорит о том, что вы прагматичны, не витаете в эмпиреях, более всего доверяете своему опыту, логике и умеете делать правильные выводы из предоставленных вам фактов. Бугор Юпитера под указательным пальцем хорошо развит, это указывает на то, что вы харизматичны и в достаточной мере эгоистичны. Любите комфорт, красивые вещи и классическую музыку. Судя по бугру Венеры, вы сексуальны, пользуетесь большим успехом у дам и даже иногда заводите с ними ни к чему не обязывающие романы. Но вы до сих пор не женаты, потому что тайно влюблены в женщину, которая старше вас и не отвечает вам взаимностью. Хотя ради нее вы готовы на все. Однако линия судьбы обещает, что через некоторое время вы женитесь на другой, богатой и доброй, уедете с ней из России, проживете безбедно, родите троих детей, но всю жизнь будете тосковать о той, в которую сейчас влюблены… Все, сеанс хиромантии окончен, благодарю за внимание. – И я отпустила его ладонь, которую он поднес к своим глазам.

– И все это вы прочитали по моей ладони? – после долгой паузы спросил он.

– Что-то по ладони, что-то по глазам… Ну, поехали?

Не буду же я ему рассказывать, что сама не знаю, как это у меня получается. Более всего это похоже на то, что я, словно радиолюбитель, перебираю диапазоны и вдруг нахожу нужную волну и на нее настраиваюсь…

Оставшуюся дорогу Андрей молчал, что было кстати: я размышляла о том, что или кто стоит за той поспешностью, с которой горничная Марии Эрнестовны покинула свою службу в доме Шадриных.

Когда красавец-мужчина привез меня в усадьбу, он вежливо помог мне выйти из машины. Я, естественно, поблагодарила и направилась в сторону господского дома.

– Лиза, погодите… Вы, когда мне гадали по руке, сказали, что я влюблен в женщину, не отвечающую мне взаимностью. Да, это так… Хотя я не понимаю, как вы об этом узнали. Но вот о чем я хотел у вас спросить… Представьте себе, что в юности вы были пылко влюблены, но предмет вашего поклонения рано умер. Скажите, вы могли бы хранить ему верность всю оставшуюся жизнь?

– Я – нет. Но кто-то, видимо, может… Вспомните княжну Нину Чавчавадзе. После смерти Грибоедова она так и не вышла замуж и хранила ему верность до могилы…

– То был Грибоедов. А я говорю об обыкновенном человеке.

– Но ведь вполне возможно, что для той, которая его любила, он не казался обыкновенным, а был единственным…

– И значит, forever… – задумчиво сказал Андрей.

– Да, навсегда, – подтвердила я.

Когда я вернулась к Вере Дмитриевне, она сообщила, что добрая душа Люся оставила для меня на кухне ужин. Мой желудок перестал меня шпынять за предательское посещение учреждения общепита и был ублажен внушительным куском тающего во рту слоеного пирога с вишней под взбитыми сливками.

Вернувшись в спальню Веры Дмитриевны, я обнаружила там Ксану и Агнессу Николаевну, решивших навестить «больную». Вера Дмитриевна, облаченная в красивую шелковую пижаму, принимала дам, сидя в кресле. В соответствии с выбранной ею мизансценой мне пришлось сесть рядом на какой-то идиотский пуфик и дивиться артистическому таланту моей подопечной, которая демонстрировала собравшимся приобретенную подвижность пальцев правой руки, вызывая тем самым радостные охи и ахи у присутствующих. Затем разговор завертелся вокруг предстоящего детского праздника и перешел непосредственно на детей, их воспитание и в конечном итоге коснулся истерик Алисы. Вера Дмитриевна мягко заметила, что, видимо, все дело в том, что девочку чрезмерно балуют. На что Ксана ответила, что дело здесь в наследственности, Галя у нее в детстве тоже была нервной и закатывала истерики по два раза на дню, а кроме того, была лунатиком: вставала ночью с постели и уходила из дома. Однажды ее, по словам Ксаны, нашли аж за пасекой.

– Но сейчас Галочка, по-моему, лунатизмом не страдает, – сказала Вера Дмитриевна.

– Да вроде нет, – ответила Ксана, – хотя, когда она с Алиской вдвоем жила, было дело: пару раз я видела, когда у нее гостила, как она ночью по комнатам бродит.

Разговор плавно перекинулся на темы мира непознанного: заговорили о вещих снах, о порчах, о сглазе. Ксана выдвинула теорию, что одни болезни на нас насылаются за наши грехи, а другие по людской злобе.

– Вот ты, сватья, – была нормальная, здоровая, веселая, а тут раз – и удар случился. И с чего бы вдруг? А с того, что кто-то из твоих прошлых подружек сильно тебе позавидовал, что ты в холе да в богатстве живешь, а они со своей нищенской пенсией горе мыкают.

Агнесса Николаевна интеллигентно попыталась эту точку зрения оспорить, заметив, что если бы так было на самом деле, то среди наших олигархов были бы сплошь больные люди. Но они в большинстве случаев на самочувствие не жалуются. А самая богатая женщина России так просто пышет здоровьем… По этому поводу разгорелась дискуссия.

В третейские судьи выбрали меня. Спросили, что в связи с этим думает медицина. Я твердо ответила, что медицина думает, что моя подопечная устала и ей пора спать.

Уложив Веру Дмитриевну, я, как обычно, пошла в сад, чтобы отчитаться перед младшей сестренкой о прошедшем дне. Выдав ей очередную порцию сочинения на тему «Отдых в Крыму», я решила немного погулять среди деревьев, благо погода была чудесная и воздух прямо-таки пенился ароматами душистого табака, левкоев и прочей всякой резеды.

Я вышла на главную аллею, обсаженную роскошными кустами роз, и неспешно пошла в сторону дома. Было тихо, и только в гуще сирени устраивалась с ворчливым чириканьем на ночлег какая-то птица. И вдруг у меня за спиной послышался громкий лай. Я резко обернулась: из глубины сада на меня тяжелым галопом, как кони Апокалипсиса, неслись Пери и Руслан, которых почему-то выпустили из вольера на час раньше. И в тот же момент с балкона закричала Агнесса: «Кто выпустил собак? Там же в саду Лиза!»

Я стояла и наблюдала, как сокращается расстояние между мной и могучими кавказскими овчарками…

…Первым прибежал высокий спортивный парень, которого я идентифицировала как Ваню, водителя Антона Зиновьевича, следом за ним, топая тяжелыми ботинками, примчался охранник Дима, и, наконец, появилась задыхающаяся от быстрой ходьбы Агнесса.

Наша живописная группа – я на садовой скамейке в обнимку с белоснежной Пери и рыжий Руслан, разметавший в разные стороны огромные лапы и пребывавший в нирване от того, что моя босая ступня, вынутая из босоножки, почесывала его мохнатое пузо, – привела их в состояние шока.

– Господи, а я чуть с ума не сошла, думала, что они вас растерзают, – воскликнула Агнесса, рухнув на скамейку.

– Ну, ты даешь, – удивился охранник, – они же, кроме шефа, никого не признают.

А шофер Ваня не сказал ничего, а только вытер вспотевший лоб платком и тихонько выругался.

И тут Агнесса начала выяснять, кто выпустил собак, но и охранник, и водитель категорически отказывались взять вину на себя.

Пока они переругивались между собой, я в сопровождении двух кавказцев, которые явно решили со мной не расставаться, отправилась к дому. Попрощавшись с собачками, я пожелала им приятной ночи и пообещала завтра стянуть для них из кухни чего-нибудь вкусненького в знак нашей дружбы.

Когда я подошла к своей комнате, то услышала, что в ней разрывается звонок, и сразу же кинулась в апартаменты Веры Дмитриевны.

Моя подопечная была крайне взволнована:

– Лиза, что там происходит? Я уснула и сквозь сон услышала собачий лай, крики Агнессы, что случилось?

– Ничего особенного, кто-то раньше времени выпустил в сад Пери и Руслана, что позволило мне с ними ближе познакомиться. Только и всего.

Глаза Веры Дмитриевны округлились от ужаса:

– Но это же сторожевые псы, они могли вас покусать, изувечить!

– Не беспокойтесь. Меня собаки никогда не кусают, даже самые злые, – такое вот свойство моего организма.

Вера Дмитриевна помолчала, потом как бы между прочим спросила:

– Но ведь тот, кто выпустил собак, об этом не знал, как я понимаю?

– Конечно, не знал… Подождите… То есть вы ходите сказать, что этот случай можно рассматривать как покушение на мою драгоценную жизнь?

– Именно это я и хотела сказать, и не забудьте, что в послании вам угрожали, – с интонациями суровой классной руководительницы произнесла Вера Дмитриевна и по мобильнику вызвала к себе Агнессу.

Домоправительница, как всегда, сохраняла самообладание, но было видно, что она растеряна и расстроена. И ее можно было понять: во вверенном ей «королевстве» порядка не было: кто-то пугал ее хозяйку, изображая привидение (информацию о том, что на самом деле никакого привидения не существовало, мы с моей подопечной решили пока от нее скрыть), а кто-то раньше времени выпустил в сад лютых сторожевых псов.

– Агнеша, тебе удалось выяснить, кто это сделал?

– Нет, Вера Дмитриевна. Вы же знаете, что собак должен в полночь выпускать один из охранников, но ни Дима, ни Семен со своего поста не уходили. Ваня возился в гараже с лимузином. Садовник пил чай у себя в комнате. Яна была в детской с Алисой. Зою (ага, вот как, оказывается, звали любопытную горничную) Галина Герасимовна еще до ужина отпустила в Москву, у ее подружки завтра свадьба. Мы с Ксенией Викторовной сидели на балконе, разговаривали. Так что я не знаю, что и подумать…

– А где была Галя? – спросила Вера Дмитриевна.

– В Москве, на концерте Димы Билана, – сообщила домоправительница с едва уловимой ноткой иронии в адрес эстетических пристрастий хозяйки.

– Но ведь кто-то все-таки выпустил собак! Ведь не могли же они сами открыть щеколду на двери вольера! – задумчиво сказала Вера Дмитриевна.

Когда вконец расстроенная Агнесса ушла, она обратилась ко мне:

– Лиза, я по-настоящему начинаю опасаться за вас.

– Не берите в голову. Меня, видимо, просто пугают. Хотят, чтобы я уехала из вашего дома.

– Но почему?

– Вот этого я не знаю. Скорее всего, потому, что кто-то решил, что тогда у пруда я могла услышать или увидеть что-то лишнее. Но вот что?