Текст книги "Мой личный врач"

Автор книги: Нора Дмитриева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– То есть у вашей первой невестки была ишемическая болезнь сердца?

– Нет, вскрытие показало, что сердце и сосуды у нее были вполне здоровыми.

Это было весьма интересно. Известно, что наиболее часто внезапная остановка кровообращения имеет место у больных ИБС, то есть ишемической болезнью сердца, на долю которой приходится примерно девяносто процентов внезапной смерти. Остальные десять процентов связаны с заболеваниями, вызывающими гипертрофию миокарда, миокардитами, алкогольным поражением сердца, пролапсом митрального клапана, аритмогенной дисплазией миокарда и другими бяками. Известно, что внезапная смерть может иметь место и у лиц, не имеющих явных признаков органического поражения сердца, являясь следствием так называемой идиопатической фибрилляции желудочков. Такое бывает у спортсменов. Но что-то мне подсказывало, что покойная Маша вряд ли занималась спортом…

– Странно… Может быть, она много курила?

– Нет, она вообще никогда не курила.

– Может быть, у нее был какой-нибудь психологический стресс? – осторожно спросила я. – Знаете, иногда сильные отрицательные эмоции способны нарушить коронарную деятельность.

– Нет, не было никаких стрессов, – твердо ответила Вера Дмитриевна. – Она как раз вернулась из путешествия по Испании, восхищалась Альгамброй и архитектурой Гауди и собиралась с детьми из детского дома, над которым шефствует компания Антона, ставить композицию на стихи Лорки, а через некоторое время должна была поехать на курорт Виши во Францию.

Я бы, конечно, поверила, что жизнь симпатичной глазастой женщины, которую я сегодня видела на фотографии, была спокойной, как море во время штиля, если бы не сведения, неожиданно полученные мной от Люси-Люсьенды. Благодаря этой информации в моей голове помимо воли начал складываться какой-то несимпатичный пазл: энергичный здоровый мужик, болезненная и, видимо, не удовлетворявшая его сексуальные потребности жена, а под боком такой вот «цветок душистых прерий», которому, естественно, хотелось приобрести статус законной супруги. Так что внезапная остановка сердца оказалась очень кстати… Я поежилась: при таком раскладе образы господина Шадрина и его молодой супруги стали приобретать весьма зловещие очертания.

– Лиза, я понимаю, о чем вы сейчас подумали, – Вера Дмитриевна легко коснулась моей руки, лежавшей на подлокотнике ее кресла-каталки, – но хочу сказать, что о существовании Галины Машенька ничего не знала. Дело в том, что Антон любил и уважал Машу, но, к сожалению, они уже несколько лет по состоянию ее здоровья спали в разных постелях, ну а здоровому мужчине, как вы понимаете, трудно оставаться монахом… Но он никогда не думал разводиться с Машей. И та часть его жизни, где были Галя и Алиса, никак ее не касалась. Поэтому никакого психологического стресса у нее быть не могло.

Я восхитилась тем, как Вера Дмитриевна легко угадала мои мысли, но потом вспомнила глазок видеокамеры в кухне и чертыхнулась про себя: как же я забыла, что в этом милом, нашпигованном электроникой доме отслеживается каждый шаг прислуги?

– Знаете, Вера Дмитриевна, я, конечно, всего-навсего средний медицинский работник, но даже я понимаю, что любому следствию всегда предшествует причина. Особенно если следствие такое фатальное, как смерть. Причина была: или какое-то заболевание, которое врачи не сумели вовремя распознать, или психологический стресс, в противном случае…

– Что в противном случае? – резко спросила Вера Дмитриевна.

– В противном случае история смерти вашей первой невестки приобретает криминальный характер.

Высказав эту тираду, я подумала, что сейчас самым логичным для моей пациентки действием было бы, говоря фигурально, пинками выгнать меня вон, чтобы неповадно было какой-то там сиделке высовываться со своими дурацкими умозаключениями.

Но Вера Дмитриевна снова удивила меня: она помолчала и вдруг заговорила совсем о другом.

– Лиза, слышите, как дятел стучит?

– Да, слышу.

– Я очень люблю этот звук, он так оживляет тишину леса! В нем что-то такое бодрое, радостное… Знаете, очень давно, когда я училась еще в девятом классе, моего отца из Москвы перевели на работу в Техноград. Вместо коммуналки нам дали отличную квартиру в новом микрорайоне, который был построен прямо в лесу. Но меня это не радовало, я скучала по Москве, школе, друзьям. И вот однажды утром я вышла на балкон, и буквально в нескольких метрах от меня по стволу дерева застучал дятел, и мне вдруг стало так весело, я поняла, как это прекрасно – быть молодой, сильной, здоровой, жить в новеньком, только что построенном городе, мечтать о будущем и радоваться каждому дню. А однажды летом, когда я уже стала на несколько лет старше и была беременна Антоном, мне сказали, что мой любимый человек тайком от меня женился на другой женщине и уехал в Америку. Я ревела как дура целыми днями и вдруг услышала дробь дятла за окном, он стучал по дереву так, словно хотел сказать мне, что жизнь прекрасна и, несмотря ни на что, она продолжается. И я тогда плюнула на все, утерла слезы и поехала с подругой отдыхать в Крым, где купалась в море, лазила по горам, объедалась виноградом и читала стихи Макса Волошина. А потом родила Антона. Из роддома нас забирала толпа моих друзей. И кажется мне, что все это было только вчера, – горько усмехнулась моя подопечная, – а на самом деле целую жизнь тому назад, и все приходит к своему логическому концу, и не видать мне уже Крыма, хотя Антон под Феодосией построил чудесную дачу…

– Вера Дмитриевна, откуда такой пессимизм? – укорила я свою подопечную. – Берите пример с вашего отца. Он разменял девятый десяток, а в нем такая бодрость духа, такая жажда жизни! И потом, какие ваши годы! И в Крым вы еще поедете, хотя летом, в жару, вам там действительно нечего делать, но вот в бархатный сезон пожить в Крыму одно удовольствие. Теплое море, ласковое солнце, целебный воздух, фрукты, потрясающие виды… И вообще, дорогая Вера Дмитриевна, «следует жить, шить сарафаны и легкие платья из ситца»…

– «Вы полагаете, все это будет носиться?» – улыбнулась она.

– «Я полагаю, что все это следует шить», – ответила я твердо, – и, кроме того, делать маникюр, кстати, как раз подошло его время.

Я развернула инвалидную коляску в сторону дома и уже подняла со скамейки разомлевшего на солнце Персика, собираясь водрузить его себе на плечо, как Вера Дмитриевна попросила:

– Лиза, положите вашего красавца мне на колени: и мне приятно, и ему удобно, и вам легче с нами будет.

Я, конечно же, такое предложение приняла с радостью, потому что шесть кило моего упитанного котяшки ощутимо нагружали плечи.

Когда мы миновали беседку у пруда, я не удержалась и полюбопытствовала:

– А где у вас дача?

– В Орджоникидзе, это неподалеку от Коктебеля. Знаете?

– Как не знать, если это – мое самое любимое место в Крыму: Тихая бухта, мыс Хамелеон, Лисья бухта. Я там все горки облазила.

– Я тоже. В советское время в Орджо был военный завод, который делал радиоуправляемые торпеды, и отец туда частенько ездил в командировки и нас с Антошей брал. С тех пор мы к Орджо и прикипели душой, ну вы меня понимаете, там же такая красота… Одно слово – Киммерия…

– «Ветшают дни, проходит человек, – продекламировала я волошинские строки, – но небо и земля – извечно те же. Поэтому живи текущим днем. Благослови свой синий окоем. Будь прост, как ветр, неистощим, как море, и памятью насыщен, как земля…»

– «Люби далекий парус корабля, – подхватила Вера Дмитриевна, – и песню волн, шумящих на просторе. Весь трепет жизни всех веков и рас живет в тебе. Всегда. Теперь. Сейчас»… Лиза, для среднего медицинского работника вы очень неплохо подкованы в поэзии.

– Это все моя бабушка по материнской линии, она мне с младенчества вместо сказок на сон грядущий читала стихи, преимущественно поэтов Серебряного века, так что это – издержки домашнего воспитания.

– Подобные «издержки», – хмыкнула моя подопечная, – по нынешним временам большая редкость.

Когда наша живописная группа достигла лужайки перед господским особняком, нам навстречу с крыльца сбежал красавец мужчина Андрей.

Поздоровавшись, референт господина Шадрина с восхищением уставился на Персика, барственно разлегшегося на коленях у Веры Дмитриевны.

– Ну и зверюга, прямо-таки царь-кот. А погладить можно?

– Если он позволит…

– Даже так? Как его зовут?

– Персик.

– Поди, на всех кошачьих выставках золотые медали ваши?

– Нет, мы с ним выставок не посещаем. Он не тщеславен.

– А вы?

– Есть немножко. Но я себя сдерживаю.

Андрей засмеялся и, наклонившись над Персиком, погладил кота за ушком.

– Агнесса сказала, что вы сегодня впервые встали на ноги, – обратился он к моей подопечной, – так что надеюсь, что в скором времени это унылое средство передвижения можно будет выбросить.

– Мой лечащий врач не рекомендовал мне форсировать события, Андрюша, поэтому покатаюсь еще какое-то время в коляске.

– Да, у меня к вам просьба: Галина Герасимовна поручила мне на день рождения Алисы пригласить хороших артистов, а я в этой сфере полный профан. Может быть, вы что-нибудь посоветуете?

– Могу посоветовать, а могу и позвонить своей давнишней приятельнице в Москву в детский музыкальный театр. Она там руководит педагогической частью и, думаю, сумеет нам помочь.

– Ну, спасибо, вы с моих плеч гору сняли… Лиза, давайте я вам помогу поднять коляску…

Мы как раз достигли крыльца с хмурыми мраморными львами по краям и пятью высокими ступеньками, так что помощь Андрея оказалась вполне своевременной, хотя я и сама бы прекрасно справилась.

– Вы заняты сегодня вечером? – неожиданно спросил он меня, открывая перед нами двери в холл.

– Сегодня вечером я обещала одному очень приятному джентльмену выпить в его обществе рюмку вина.

– Очень жаль.

Вера Дмитриевна хихикнула:

– Вот так, Андрюша, вас обошли на повороте.

Даже Персику было понятно, что этот красавец-мужчина проявлял ко мне шкурный интерес, поэтому я напрямую спросила:

– У вас ко мне какое-то дело?

– Да, тут про ваши золотые руки Дмитрий Александрович прямо-таки песни поет, вот я и хотел, чтобы вы сделали массаж моей маме. Она программист, и у нее стала болеть кисть правой руки. Мама обращалась к врачам, они прописали всякие мази и таблетки, но лучше ей не становится. Вот я и подумал, может, массаж поможет? Мы живем недалеко, в центре Технограда, я бы вас свозил на машине, надеюсь, Вера Дмитриевна не будет возражать?

– Конечно, не буду, только мне кажется, Лиза, что мамина больная рука – всего лишь повод, просто Андрюша хочет с вами поближе познакомиться, – хихикнула Вера Дмитриевна.

– Ну вот, – блеснул голливудской улыбкой красавец-мужчина, – ничего-то от вас, Вера Дмитриевна, не скроешь…

Так мы и поверили, что этого шикарного денди могла заинтересовать моя скромная персона!

– Хорошо, Андрей, сегодня не получится, а завтра вечером я к вашим услугам…

Передав Веру Дмитриевну в руки ожидавшей ее маникюрши, я взяла Персика и отправилась в свою комнату. Насыпала корм в кошачью плошку и вышла на балкон покурить.

Злополучный розовый лоскуток в моем кармане заставил меня внимательно оглядеться вокруг. Широкий балкон с шезлонгами, столиками, цветущими кустами и кактусами в вазонах опоясывал фасад здания. На него выходили балконные двери нескольких комнат, так что «привидение» в розовой шали могло спокойно выйти на балкон из любой из них, исключая мою.

Теперь главный вопрос: кому и зачем нужно было пугать пожилую женщину, особенно после перенесенного инсульта? Ведь сильное психологическое потрясение запросто могло спровоцировать второй удар. Значит, она кому-то мешала, или кто-то ее тихо ненавидел? Но вот кому она мешала? Молодой невестке? Домоправительнице? Или ее невзлюбила горничная за замечание, что она плохо вытирает пыль с комода? Кроме того, я вспомнила, как Вера Дмитриевна, когда я сболтнула о том, что не исключено, что смерть ее первой невестки может носить криминальный характер, изящно дала мне понять, что эти мысли посещали и ее… То есть она что-то такое знала или подозревала. И, может быть, кто-то знал о ее подозрениях… И потом, эта нечаянно подслушанная мною у беседки жалоба на змеюку, которая за кем-то так неусыпно следила, что ее захотелось убить, – не была ли она связана с Верой Дмитриевной, баловавшейся слежкой за прислугой и домочадцами с помощью установленных везде видеокамер, или это какая-то отдельная песня? Короче, ситуация была непонятной и неприятной, поэтому я решила, что, пока не выясню, кто изображал из себя привидение в розовой шали, ночевать буду в комнате больной. А то мало ли что…

Просигналил мобильник, пришла эсэмэска от Костика: «Как успехи? Жду сообщений». Это надо же, я здесь всего лишь сутки с небольшим, а он уже требует рапорта об успехах! Мой не совсем политкорректный ответ я сопроводила припиской: «Узнай, что такое Российская академия современных наук, с чем ее едят, и не задавай вопросов, зачем мне это нужно».

Вернувшись в комнату, я стала «сливать» в ноутбук файлы из фотоаппарата. Несколько снимков оказались вполне приемлемыми для будущего фоторепортажа. Да и кадры с Анютой, сделанные вчера в саду, получились неплохо – этакий взъерошенный породистый щенок с умным и ироничным взглядом.

Как раз когда я занималась отбором и сортировкой файлов, в комнату заглянула героиня моей фотосессии. Я показала ей ее портреты.

– Ну что, стираем или оставляем?

– Оставляем… А можно, вы мне их на флешку скинете, я бабушке хочу показать. У меня таких хороших фоток еще не было.

– Я же тебе говорила, что у тебя очень интересное лицо, а ты мне не верила!

– Тоже скажете, интересное, – фыркнула Анюта. – Просто вы умеете хорошо фотографировать.

– Дуреха, – я потрепала девочку по голове, – обещаю, что со временем ты превратишься в прекрасного лебедя и будешь многим молодым людям головы кружить.

– Это папины деньги им будут голову кружить.

– Кому деньги, а кому ты сама.

– А как узнать, кому что?

– Очень просто. Во всеуслышание объявить, что отец лишил тебя наследства… Ладно, мне пора возвращаться к твоей бабушке. Ты со мной?

– Ага.

Когда мы пришли в комнату моей подопечной, маникюрша собирала свои инструменты, и они с Верой Дмитриевной о чем-то весело щебетали. После ухода жрицы красоты Вера Дмитриевна заявила, что несколько утомлена, поэтому хочет в тишине послушать аудиокнигу с рассказами Паустовского, а нам рекомендует погулять до обеда в саду или заняться еще чем-нибудь. Анюта предложила пойти поплавать в бассейне, Вера Дмитриевна эту идею одобрила, а я с удовольствием согласилась, потому что больше всего на свете люблю воду, недаром мой дед говорил обо мне: «Все люди произошли от обезьяны, и только наша Лиза – от утки».

На лужайке около бассейна на садовом диване-качелях в одиночестве сидела Ксана в своем дивном спортивном костюме и, отталкиваясь ногой от земли, покачивалась и одновременно лузгала семечки, задумчиво сплевывая шелуху в бумажный фунтик. Она явно обрадовалась нашему обществу.

– Погода-то какая сегодня стоит – красота, солнышко, теплынь. Хорошо… Как у бога за пазухой…

– Теть Ксана, пошли с нами купаться, – предложила Анюта.

– Не-е, для меня вода еще холодная, я лучше тут посижу, на вас посмотрю.

Анюта плавала вполне прилично, мы с ней несколько раз пересекли бассейн, пока девочка не запыхалась. Зацепившись за бортик, она спросила:

– Лиза, а вы кролем меня плавать научите?

– Конечно. Прямо сейчас и начнем.

Пока я объясняла Анюте, как правильно дышать при плавании кролем, на балконе появилась вертлявая горничная, потом она исчезла и ее сменила молодая хозяйка поместья. Ее появлению я не придала никакого значения – ну, вышла девушка на балкон подышать свежим воздухом, – а зря, потому что через пару минут Галина Герасимовна в сопровождении ябеды-горничной и домоправительницы вышла из дома и направилась в нашу сторону.

– Ну, и кто мне объяснит, что делает здесь сиделка? – раздраженно спросила она, демонстративно не замечая меня и адресуясь к побледневшей Агнессе Николаевне: – Ее что, нанимали, чтобы она в бассейне купалась, кофе распивала, по саду гуляла, семейные альбомы рассматривала (на этом месте горничная скромно потупилась). Как я понимаю, ее наняли, чтобы она неотлучно находилась у постели Веры Дмитриевны. Вы что, Агнесса Николаевна, не объяснили ей ее обязанности?

– Сиделка знает свои обязанности и отлично с ними справляется, – спокойно ответила домоправительница, но я заметила, что у нее дрожат руки.

– Это я Лизу пригласила поплавать, и что в этом такого? – Анюта уже вылезла из бассейна и стояла перед красавицей-мачехой мокрая, худенькая и воинственная.

– А то, что прислуга должна знать свое место, и ты не должна ей потакать.

– Моя мама никогда бы так не сказала, – сверкнула на нее глазами Анюта.

– А меня не интересует, что сказала бы твоя мать, – выпалила рассерженная мадам Шадрина. Однако, увидев исказившееся лицо падчерицы и то, каким оберегающим жестом домоправительница положила руку на плечо девочки, видимо, поняла, что малость переборщила, и сменила тон: – Ну, прости, я не хотела тебя обидеть, я просто не понимаю, почему ты все время якшаешься с прислугой – то с кухаркой, то с сиделкой.

– Доча, – вдруг подала голос Ксана, продолжая лузгать семечки и раскачиваясь, – гляжу на тебя и диву даюсь, как ты у меня скоро барыней-то заделалась!

– Мама, – зашипела Галина Герасимовна, покрываясь красными пятнами, – а вы-то куда лезете, кто вас спрашивает?

– А нихто, – спокойно ответила Ксана, аккуратно закрывая фунтик с лузгой и пряча его в карман спортивных штанов, – да ты хоть за президента замуж выйди, а я все равно твоя матерь и не позволю тебе так с людями обращаться. Ты, доча, быстро забыла, как дома за поросями ходила и бураки полола… Да и на што тебе бассейн? Ты ж после того, как в детстве в Дону тонула, к воде близко не подходишь. Так что иди отседова и не порть людям настроение.

– Да что вы такое, мама, говорите, – завизжала хозяйка поместья, позабыв о хороших манерах, а заодно и об окружающих. – Когда это я бураки полола? Да я из дома в пятнадцать годов уехала! И вы мне, мама, не указ. Здесь я хозяйка, и все будет так, как я сказала. А не нравится, собирайте сумки и укатывайте в свою Злодейскую навоз месить…

– Накося, выкуси! – Ксана соорудила из пальцев фигу и продемонстрировала ее дочери. – Не ты меня приглашала, не тебе меня выгонять!

Это был явный нокаут. Почувствовав, что «теряет лицо», мадам Шадрина, изящным жестом коснувшись лба, простонала:

– Ну, вот у меня опять голова разболелась.

– Хотите, я вам массаж сделаю, и боль пройдет? – спросила я невинным голосом, накидывая на плечи полотенце.

Хозяйка поместья молча обожгла меня испепеляющим взглядом и удалилась, заботливо поддерживаемая под локоток подлизой-горничной.

Ксана задумчиво смотрела ей вслед, а потом повернулась ко мне.

– Ты, Лиза, на мою Галю не обижайся. Она девка добрая, только ей богатство мочой в голову вдарило. Вот она и чудит…

– Я думаю, – встряла Агнесса, – что Галина Герасимовна еще не совсем освоилась в роли хозяйки дома, поэтому иногда нервничает и вследствие этого не всегда адекватно реагирует на ту или иную ситуацию.

– Интересно, что будет, когда она освоится? – зло хмыкнула Анюта, грызя ноготь.

– А ничего не будет, – улыбнулась Ксана. – Подергается да успокоится. Поймет, что как ты с людями, так и они с тобой… А ты, Анютка, тоже хороша! Видишь же, что мачеха молодая, не в своей тарелке себя чувствует, боязно ей у вас. Так ты ей поспособствуй, помоги в семью войти. А ты только на нее глазами зыркаешь и ногти грызешь… Ведь она же не виновата, что твоя мать так рано богу душу отдала…

Я почувствовала, как напряглась Анюта, и легонько шлепнула ее по затылку.

– Пожалуйста, иди переоденься, а то простудишься.

Анюта посмотрела на меня, я сурово сдвинула брови, и девочка, закутавшись в махровое полотенце, убежала к себе.

Ксана, сообщив, что у нее после семечек разыгрался аппетит, отправилась в кухню, чтобы, по ее словам, перехватить какой-нибудь кусочек. Агнесса подождала, пока я соберу вещички, и мы вместе с ней пошли в дом.

– Знаете, я как-то неловко себя чувствую, мне, наверное, стоило более подробно проконсультироваться у вас, как себя здесь вести, я ведь никогда не работала в частных домах и не знаю, что можно, что нельзя и нужно ли делать «ку!» перед хозяйкой дома.

– Лиза, какое «ку!»? Шадрины не чатлане, – обрадовала меня домоправительница знанием первоисточника, – не новые русские, а нормальные интеллигентные люди, которые требуют от обслуживающего персонала только выполнения прямых обязанностей. – Агнесса Николаевна наклонилась, подняла брошенную на лужайке куклу Барби, отряхнула ее и положила на качели. – Галина Герасимовна, сами понимаете, другое дело, – она человек простой, необразованный, да и женился на ней Антон всего лишь три месяца назад, поэтому я разделяю мнение Ксении Викторовны, что такой стремительный взлет по социальной лестнице несколько травмировал психику ее дочери.

Все это она говорила ровным спокойным тоном, без раздражения и скрытого ехидства, просто констатируя факты.

И тут я вспомнила, что хотела ей сообщить еще утром.

– Да, я совсем забыла вам сказать: этой ночью Вере Дмитриевне явилась покойная Мария Эрнестовна.

Домоправительница побледнела, пошатнулась, ухватила меня за плечо, и я испугалась, что она сейчас упадет в обморок.

– Вы что такое говорите! – воскликнула она, и глаза ее наполнились мистическим ужасом.

– Да нет, не волнуйтесь, ничего сверхъестественного. – И я живописала ей ночное происшествие и показала клочок розовой кашемировой ткани.

Выслушав мой рассказ, Агнесса Николаевна облизала пересохшие губы и приказала:

– Пойдемте со мной.

Мы поднялись на лифте в мансарду. Большую ее часть занимал зимний сад, но слева была небольшая комната типа кладовой, плотно уставленная стеллажами и шкафами. Впритык к скошенной стене стоял вместительный старый комод. Агнесса Николаевна открыла его нижний ящик, порылась в нем и вынула большую розовую шаль из тонкого кашемира с серебряными узорами. Когда она ее развернула, стало видно, что из одного угла шали был вырван небольшой клок. Я приложила к ткани найденный мной лоскуток, он точнехонько подошел к порванному месту.

– Вы кому-нибудь еще рассказывали про… привидение в шали?

– Нет, никому. Только вам.

Домоправительница положила шаль на место, закрыла комод и оперлась на него спиной.

– Не знаю, что и подумать…

– Скажите, кто, кроме вас, знал о том, что шаль хранится в этом комоде?

– Только я и Вера Дмитриевна.

– Значит, Галина Герасимовна не знала?

– Нет. Она вообще про эту шаль ничего не знает.

– А ее горничная?

– Тоже нет. И потом непонятно, кому и зачем понадобилось устраивать все это представление?

– Не знаю. Хотя предположить могу: сильный стресс у человека, перенесшего инсульт, способен вызвать второй удар…

Агнесса Николаевна резко повернулась ко мне.

– Вы хотите сказать, что кто-то хотел навредить Вере Дмитриевне?

– Не исключено.

– Но почему? Вера Дмитриевна никому ничего не сделала плохого!

Я не стала отвечать на этот вопрос, потому что не знала, что ответить, и, в свою очередь, задала свой:

– Кто сегодня ночью был в усадьбе?

– В большом доме, кроме хозяев, – вы, я и Яна, няня Алисы. В доме для прислуги – горничная, шофер, садовник, в домике у ворот дежурили два охранника.

– А Люся?

– Она живет в Технограде, и ее возит на работу муж. Кстати, над обеими входными дверями – как парадной, так и со стороны бассейна – круглосуточно работают видеокамеры, которые зафиксировали бы, если бы кто-то ночью вошел в дом.

– Получается, что злоумышленника нужно искать внутри дома.

Агнесса бросила на меня быстрый тоскливый взгляд.

– Все равно выходит какая-то бессмыслица: только я знала, где лежит шаль, но, клянусь вам, я не наряжалась привидением, потому что Вера Дмитриевна для меня близкий, родной человек, и потом, мне изображать покойную Машеньку… это немыслимо…

– Знаете, если преследовать какую-то определенную цель, то узнать, где лежит эта шаль, полагаю, незатруднительно. Притом, что некоторые обитатели дома страдают чрезмерным любопытством, как я уже успела заметить.

– Вы это о горничной?

Я молча кивнула головой.

– Тогда получается, что… Но нет, это невозможно! Я не верю, что она способна на такое! И потом зачем? Вера Дмитриевна приняла ее вполне доброжелательно.

Под словом «она», как я поняла, Агнесса имела в виду Галину Герасимовну.

– А может быть, кто-то хотел ее подставить?

Домоправительница окинула меня внимательным взглядом:

– Мысль, конечно, интересная, но кто?

Когда мы спускались по лестнице, домоправительница остановилась и крепко сжала мне руку:

– Пожалуйста, никому об этом происшествии ни слова, но на всякий случай не оставляйте Веру Дмитриевну на ночь одну…

– Не беспокойтесь, я теперь буду ночевать в ее комнате.

– Очень хорошо. А я постараюсь выяснить, кто устроил эту глупую шутку.

Я решила ей не говорить, что собираюсь заняться тем же самым, поэтому спросила совсем о другом:

– Скажите, а Вера Дмитриевна курила до болезни?

– Да, курила.

– Сигареты «Вог»?

– Да, это ее любимые… А вы как узнали? – удивилась Агнесса.

– Ну, элегантные дамы, как правило, курят именно этот сорт, – соврала я.

Когда я вернулась к Вере Дмитриевне, она попыталась завести со мной разговор на светские темы. Но, выяснив, что в кино, клубы и театры я хожу крайне редко, а на художественные выставки – от случая к случаю, переменила тему и начала ненавязчиво выспрашивать меня о моей семье и моих увлечениях. Не вдаваясь в подробности, я рассказала ей, что не замужем, имею горячо любимую сестру и трех замечательных племянников, а в свободное от работы время читаю книжки и занимаюсь фотографией.

– Да, Анюта уже успела показать мне, какие отличные портреты вы ей сделали. И у меня к вам будет личная просьба. Вы не могли бы сфотографировать Антона? Дело в том, что он считает себя нефотогеничным и категорически отказывается сниматься, а я бы хотела иметь его портрет, чтобы он стоял у меня здесь, на столике, а то оригинал все время в работе и в разъездах, и я его довольно редко вижу.

Госпожа удача, можно сказать, дружески похлопала меня по плечу: я, не таясь, могла сфотографировать героя моего будущего репортажа, что сильно облегчало мой труд папарацци.

– А он согласится?

Вера Дмитриевна хмыкнула.

– Это уж моя забота…

Вечером, после ужина, когда у постели больной сидела Анюта и читала бабушке вслух Макса Фрая, Вера Дмитриевна напомнила мне о рандеву с ее отцом.

– Не обижайте моего родителя, а то он потом будет долго жаловаться, что его девушки не любят!

Я попросила Анюту меня дождаться и отправилась по лестнице на самый верхний этаж, где находились апартаменты господина Шадрина-старшего.

Дмитрий Александрович встретил меня в свежей рубашке и при галстуке. А на сервировочном столике была представлена изящная композиция в духе минимализма: бутылка крымского вина «Мускат белый Красного камня», два тончайших бокала богемского стекла, блюдо со свежей клубникой и тарелочка с сыром «бри».

– Прошу. В честь такой приятной дамы я решил из своего загашника достать заветную бутылочку. Как вы относитесь к мускату, Лиза?

– С почтением и особенно к этому сорту. Кто-то сказал, что вино столь высокого качества неуважительно пить сидя.

Дмитрий Александрович ухмыльнулся в седые усы и наполнил бокалы вином светло-янтарного цвета.

– Да, это было на дегустации в Будапеште в 1958 году, а слова эти принадлежат английскому эксперту по винам доктору Тейчеру. Именно тогда этот мускат был признан лучшим вином мира.

Мы, следуя отечественной традиции, чокнулись, бокалы нежно прозвенели, я, посмаковав на языке вино, глотнула, закрыла глаза от удовольствия, и мне опять жутко захотелось в Крым, где море и солнце, горы и ветер, и тревожащий запах степных трав, смешанный с ароматом роз и зреющего винограда.

– Ну-с, как вам?

– «Улей и сад!» – ответила я словами матроса Летики из небезызвестной книги Александра Грина.

– То-то, это урожай 1995 года, очень удачного для виноградников Красного камня, Кизилташа… Вы знаете, где это?

– Да, знаю. Около Гурзуфа. Такая большая бурая скала.

Мы пригубили еще вина, и Дмитрий Александрович рассказал мне, как ему довелось после войны побывать на дегустации на Массандровском винзаводе, которую проводил главный винодел завода Александр Александрович Егоров.

– Удивительный человек был, интеллигентный, эрудированный и влюбленный в вино. Кстати, он прожил 95 лет. А знаете, почему? Потому что перед обедом всегда выпивал бокал крымской мадеры.

– Надеюсь, вы следуете его примеру?

– Да. Только я предпочитаю мускат.

Мы чудненько пообщались. Дедок развлекал меня смешными байками из жизни своих коллег, ученых-электронщиков, чьи фамилии мне, в силу моего невежества, ничего не говорили. Я, в свою очередь, рассказала несколько вполне приличных анекдотов на медицинские темы, короче, встреча прошла в теплой и дружеской обстановке. И когда я, поблагодарив за восхитительное вино и приятную беседу, засобиралась уходить, в комнату неожиданно вошел хозяин дома. Полупустая бутылка вина и разоренное блюдо с клубникой явно свидетельствовали о том, что мое пребывание здесь не было связано с моими профессиональными обязанностями, и я ожидала увидеть выражение недовольства на лице господина Шадрина, но он, окинув беглым взглядом стол, плюхнулся в свободное кресло и вполне миролюбиво спросил:

– Вы не против, господа, если я присоединюсь к вашей теплой компании?

Дмитрий Александрович милостиво кивнул головой.

– Хоть ты и нарушил наш приятнейший тет-а-тет, выгонять тебя не будем. Только учти, Антоша, муската я тебе не налью, так как ты в нем ничего не понимаешь.

– Да я и не претендую. У тебя вроде вискарь был?

– Почему был? Вот он, пользуйся на здоровье, – Дмитрий Александрович открыл книжный шкаф, достал из-за ряда солидных томов бутылку, на этикетке которой было написано слово «Macallan», и торжественно водрузил ее на стол.

– Это ты от Агнессы прячешь?

– А от кого же еще? Она ведь как цербер за мной следит: за столом ни вина, ни мяса не дает, держит на одних кашах, твороге и каком-то овощном силосе. Ничего вкусного от нее не дождешься. Спасибо, Люся, добрая душа, иногда тайком от нее отбивной попотчует, а то совсем не жизнь, а горе горькое, – заговорщицки подмигнул он мне.

– Ой, дед, хватит прибедняться! Кстати, должен заметить, что ты прямо соколом глядишь, а утром спину разогнуть не мог.

– Это все Лиза, она меня сегодня, можно сказать, к жизни вернула. Так что тебе спасибо, что рекомендовал к ней обратиться, и вообще, хорошо, что в доме появился хоть один стоящий медик, а то этот ваш горе-академик ходит как индюк надутый, а спросишь его, как чирей лечить, так он даже этого объяснить толком не может…