Текст книги "Писарев"

Автор книги: Нина Демидова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Н. В. Демидова
Писарев

Не нужно бояться дерзости или безумства в области труда и созидания.

А. М. Горький

ГЛАВНАЯ РЕДАКЦИЯ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Демидова Нина Васильевна (р. в 1932 г.) – кандидат философских наук, старший преподаватель кафедры философии Воронежского медицинского института. Автор на протяжении ряда лет занимается изучением теоретического наследства Д. И. Писарева, о котором ею опубликовано две статьи: «Д. И. Писарев и нигилизм 60-х годов» («Вестник Ленинградского университета». Серия экономики, философии и права. Вып. 1, 1965, № 5) и «Реалистическая этика Д. И. Писарева» («Ученые записки кафедр общественных наук вузов г. Ленинграда». Философские и социологические исследования. Вып. 7, 1965).

Введение

Канула в вечность бурная эпоха 60-х годов прошлого века. Но не ушла бесследно память об этой яркой странице нашей истории, которая передовой части общества представлялась, по словам П. Кропоткина, эпохой Возрождения России и каким-то сказочным, героическим периодом. «Поколение, для которого начало его сознательного существования совпало с тем, что принято называть шестидесятыми годами, – говорил К. А. Тимирязев, – было, без сомнения, счастливейшим из когда-либо нарождавшихся на Руси. Весна его личной жизни совпала с тем дуновением общей весны, которое пронеслось из края в край страны, пробуждая от умственного окоченения и спячки, сковывавших ее более четверти столетия. И вот почему те, кто сознают себя созданием этой эпохи, неизменно хранят благодарную память о тех, кто были ее творцами» (103, стр. 5) [1]1
  Здесь и далее первая цифра в скобках означает порядковый номер в списке литературы (в конце книги), где указаны выходные данные цитируемого произведения.


[Закрыть].

Одной из колоритных фигур эпохи 60-х годов был Д. И. Писарев, видный представитель радикальных кругов этого периода, типичный шестидесятник-прогрессист. Это была могучая и оригинальная личность, «один из самых мощных талантов земли русской», сумевший проникнуться особенностями своей эпохи и отгадать ее запросы. Вся жизнь и деятельность Писарева представляют собой очень яркое отражение сложного этапа в революционно-демократической идеологии в 60-е годы, связанного сначала с огромным подъемом, а затем со спадом революционной волны и усилением реакции после реформы 1861 г.

И сама личность Писарева, и политическая острота его убеждений, выраженных в оригинальной форме нигилизма и реализма, своеобразное разрешение им многих вопросов истории, философии, морали и искусства выбывали большой интерес в прошлом и продолжают вызывать его до настоящего времени, являясь предметом оживленной полемики в историко-философской литературе.

Представители дворянской и либеральной литературы 60-х годов (Страхов, Соловьев, Немировский) хотя и считали заслугой Писарева отрицательное отношение ко всякого рода пережиткам, но за радикализм в разрешении общественно-политических, этических и эстетических проблем клеймили его как «безрассудного нигилиста», мировоззрение которого является будто бы простым заимствованием чужих мыслей, пустоцветом, примером подражательности и бесплодия неразвитого вкуса русской публики.

Представители демократических кругов (Герцен, Чернышевский, Шелгунов, Некрасов и др.) в основном правильно оценивали оригинальность и революционное направление идей Писарева, видели в них «служение честной идее» и стремление выявить пути общественного прогресса России. Истоки писаревского нигилизма Герцен выводил из традиций «великих отцов» – декабристов (37, стр. 346).

Либерально-народническая историография (Михайловский, Скабичевский, Иванов-Разумник и др.) не вышла из-под влияния отрицательных оценок Писарева, данных консерваторами, и потому не могла объективно оценить его идейное наследие. Представители этого направления утверждали, что в «писаревщине» нашли свое отражение скитания «без руля и ветрил» русской интеллигенции 60-х годов, которая якобы, будучи «оторванной от пульса общественной жизни» (94, стр. 140), делала ставку на «безусловный» индивидуализм «секты реалистов» (76, стр. 301).

Революционные народники (Кропоткин, Степняк-Кравчинский, Ткачев) хотя и отмечали во взглядах Писарева «грубые крайности», но основную цель их видели в решении жгучих вопросов современности и оценивали его воззрения как «пролог к той великой драме, которая разыгралась впоследствии» (100, стр. 6).

Реакционная историография (Неведенский, Де-Пуле и др.) отличалась особой желчностью и изощренностью в отрицательных оценках Писарева. Реализм с его нигилистическими тенденциями рассматривался как исключительно «патологическое явление», чуждое русской жизни, как «болезненный продукт» цивилизации (72, стр. 487), как чуждое русской жизни явление, узкое сектантство, проповедующее социальный террор, анархизм, «скотский эгоизм» и «культурное гонение» (71, стр. 100, 106, 110). Правда, среди буржуазных исследователей были и такие авторы (Соловьев, Овсянико-Куликовский, Котляревский, Водовозов и др.), которые стремились объективно подойти к оценке воззрений Писарева, считали их исключительным по своей новизне радикальным течением 60-х годов, в котором прозорливо предопределена историческая перспектива.

Представители современной буржуазной историографии (Баргорн, Бердяев, Зеньковский, Лосский, Ярмолинский и др.) не оригинальны в своих выводах. Они следуют тем оценкам Писарева, которые были даны его идейными противниками в прошлом. Они намеренно не замечают боевого духа писаревского мировоззрения в борьбе с крепостничеством, отрицают стремление Писарева к каким-либо коллективным началам и социалистическим идеалам, а его политическую линию стараются представить либеральной.

Буржуазные идеологи утверждают, что у Писарева наблюдалась якобы склонность к мистике, а поэтому материализм его был «мнимым», а радикализм – «глубоко спиритуалистичным». Они преднамеренно подчеркивают писаревский индивидуализм, приписывают ему культ «автономии» личности и сравнивают его взгляды со взглядами Ницше. В нигилизме Писарева Лосский видит открытое «презрение» к искусству и философии (119, стр. 63), а Бердяев усматривает в нем «принудительный аскетизм, некое насильственное обеднение… навязываемое извне творчеству и мысли». В западногерманской литературе господствует точка зрения, отождествляющая нигилизм Писарева с анархизмом, который проявляется будто бы в отрицании всякого общественного строя, каким бы способом он ни был вызван к жизни.

Уже ранняя марксистская литература в лице Засулич, Плеханова, Воровского, хотя и не полностью вышла из-под влияния тенденциозных оценок Писарева и порой представляла его разночинцем, пытающимся «за свой счет перевернуть землю» и предпочитающим «частную» нравственность «гражданской» (87, стр. 387), боролась против преднамеренных извращений писаревских взглядов в целом. Писарев рассматривался в ней в основном как прогрессивный деятель, революционер-демократ, продолжатель революционных традиций России.

В. И. Ленин высоко ценил в Писареве гражданина, публициста и общественно-политического деятеля. В ходе полемики с оппозицией В. И. Ленин пытался иногда, по его замечанию, «спрятаться за Писарева» (6, стр. 172), т. е. опереться на его высказывания. В одном из писем к матери Ленин советует ей прочитать 3-й и 4-й номера «Научного обозрения» за 1900 г., отмечая, что там «превосходна… статья о Писареве» (5, стр. 183). Это была высокая оценка всего мировоззрения Писарева, так как Ленин имел в виду статью Засулич «Д. И. Писарев», где не только выражалась солидарность автора с писаревской этикой и эстетикой, но и Писарев в целом оценивался как прогрессивный критик и продолжатель идей Чернышевского.

В первые годы Советской власти Покровский и Переверзев обращают внимание общественности на незаслуженно забытые идеи Писарева и называют его взгляды «крайне левым течением зарождающегося индустриализма», сводившегося к разрешению проблемы «голодных и раздетых». Впоследствии советские исследователи (Белов, Бельчиков, Казанович, Кирпотин, Маслин, Плоткин и др.) очень много сделали для преодоления ошибочных и намеренно искаженных оценок Писарева, бытующих в буржуазной историко-философской литературе. Его публицистическая, литературно-критическая, философская и общественно-политическая деятельность получила в их трудах освещение с марксистско-ленинских позиций. В то же время в советской философской литературе содержатся различные и во многом противоречивые трактовки теоретического наследия Писарева. В некоторых работах наблюдалась тенденция рассматривать его взгляды как нисхождение от материализма Чернышевского к вульгарному материализму и позитивизму, в других – стремление подчеркнуть исключительное влияние на него представителей революционно-демократической мысли. Некоторыми исследователями делались даже попытки подогнать его взгляды под марксизм. Обходились также моменты антропологизма, утратилась и ранее наметившаяся тенденция рассматривать его взгляды в связи с нигилизмом и реализмом. В отрыве же от нигилизма и реализма писаревские взгляды теряли свою оригинальность, приобретали упрощенно обтекаемую форму, подлинная сущность противоречий в учении Писарева оставалась нераскрытой.

Проблема писаревского реализма в общих чертах рассматривалась в исследованиях Л. Плоткина и Ю. Сорокина и несколько глубже в книге А. Галактионова и П. Никандрова «История русской философии».

Задача данной работы, примыкающей к упомянутым исследованиям, состоит в том, чтобы показать тот сложный, эскизно очерченный самим Писаревым путь, которым он шел от абстрактных общечеловеческих идеалов к революционному демократизму, а также раскрыть «теорию реализма» как обобщение мировоззрения Писарева.

I. Переворот

Жизнь Д. И. Писарева (1840–1868) была короткой, но яркой и своеобразной. Самые первые данные его биографии говорят о том, что он шел типичным путем способного дворянского юноши, и как будто не было оснований предполагать, что в будущем он выйдет из колеи, ведущей его прямо к ученой или государственной карьере. И вот в сообщениях Шелгунова, Скабичевского и других современников Писарева мы находим сведения, которые говорят о каком-то глубоком внутреннем перевороте, рассеявшем его «умственные потемки» и приведшем к полному изменению взглядов. Умственные потемки… Что же было их причиной? И чем был обусловлен переход от потемок к свету?

Детство и юность Писарева протекали в уютной семейной обстановке в одном из родовых помещичьих имений Тульской губернии– деревне Грунец Новосильского уезда. В связи с ранней смертью отца все заботы о сыне взяла на себя мать, Варвара Дмитриевна Писарева, женщина воспитанная и образованная. И хотя мальчик рос несколько застенчивым, он рано усвоил светские манеры, свободно говорил по-французски и восхищал всех сметливостью. За свою доброту, кротость и покладистость характера, за честность, правдивость и исключительную искренность он был прозван домашними «хрустальной коробочкой». Его постоянное окружение составляли мать, бабушка, няня Фекла да наезжающие время от времени родственники. Жизнь маленького Писарева, отгороженная от неприглядных сторон крепостнической России, текла ровно и спокойно.

Этот покой не был нарушен и тогда, когда одиннадцатилетний Писарев был отправлен в петербургскую гимназию. Здесь он находился под не менее трогательной опекой семейства дяди. Система классической гимназии хотя и не способствовала расширению его кругозора, но привила ему такие ценные качества, как трудолюбие, настойчивость и прилежание. «Я, – вспоминал позже Писарев, – принадлежал в гимназии к разряду овец: я не злился и не умничал, уроки зубрил твердо, на экзаменах отвечал красноречиво и почтительно, и в награду за все эти несомненные достоинства был признан „преуспевающим“» (9, стр. 10). Как и все примерные гимназисты, Писарев слепо верил в авторитеты, воспитывался на полубожественных образах «Илиады» и «Одиссеи», увлекался героями Дюма и Купера. К серьезным журнальным статьям он относился пренебрежительно, считая их скучными. Русских же писателей Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Кольцова и других «знал только по именам», так как «„Евгений Онегин“ и „Герой нашего времени“ считались произведениями безнравственными, а Гоголь – писателем сальным и в порядочном обществе совершенно неуместным. Тургенев допускался… „Записки охотника“ ласкали как-то мой слух, но остановиться и задуматься над впечатлением было для меня немыслимо. Словом, – заключает он, – я шел путем самого благовоспитанного юноши» (9, стр. 10). За успехи в учебе Писарев получил золотую медаль. Неодолимая тяга к знанию привела его в Петербургский университет (1856 г.), который представлялся ему истинным «храмом науки», где можно получить ответы на все вопросы. Он стал студентом историко-филологического факультета, намереваясь привести в систему старые знания и приобрести новые. В освоении наук Писарев был неутомим, проявив необыкновенную работоспособность и большую одаренность. Но любознательность его была односторонней: он весь ушел в науку и по-прежнему держался в стороне от происходящих событий. Поэтому и в университете почти два года, по словам Е. Соловьева, продолжалась его «прежняя блаженная дремота». Но университет того времени с его классической системой обучения, оторванной от действительности, не мог по-настоящему утолить жажду знаний и удовлетворить все запросы многогранной натуры Писарева. Два присущих ему до поступления в университет качества – «способность к развитию и полная неразвитость», – по его утверждению, остались у него и после окончания университета. Позже, вспоминая студенческие годы, Писарев отмечал, что, испытав непосредственно на себе всю порочность классического образования с его поверхностностью и тенденциозностью, он не только определил свое отношение к обучению как «чисто отрицательное», но и в будущем для него всякое «идолослужение» сделалось невозможным. Но все это произошло позже. А пока он удовлетворялся однообразно-размеренным ритмом своей жизни. Но слишком бурной была эпоха 60-х годов, чтобы можно было долго оставаться в рамках науки и быть равнодушным к тому, что происходит вокруг. Новые веяния чувствовались повсюду, и в первую очередь в студенческой среде, волновали и увлекали молодежь. И у Писарева помимо научных интересов начинает пробуждаться интерес к событиям современной ему эпохи, волнующим молодежь.

Поиски настоящих знаний и интересных, знающих жизнь людей привели Писарева в один из студенческих кружков, руководимых Л. Майковым. Но бесплодные академические рассуждения, которыми увлекались участники кружка, полная оторванность их от реальной действительности не способствовали умственному развитию Писарева и вскоре наскучили ему. Писарев потянулся к живому делу, смело и решительно пошел навстречу бунтующему духу времени.

К числу актуальнейших вопросов, занимавших передовую русскую общественность 60-х годов, относится вопрос эмансипации женщин, постановка которого явилась одной из форм протеста против крепостного права и его отвратительных порождений во всех областях жизни. Писарев с его живой реакцией на окружающее и начинающим уже возникать чувством недовольства существующим страстно увлекся этой идеей. Заинтересованность проблемой эмансипации привела его в журнал «Рассвет», который начал издавать артиллерийский офицер Кремпин. Журнал этот ставил перед собой задачу путем распространения в популярной форме основ наук, искусства и литературы воспитывать «взрослых девиц» и тем самым служить делу «обновления России». Направление журнала вполне устраивало Писарева, и он стал сотрудником его библиографического отдела. Подбирая книги для рекомендации девушкам, Писарев стремился пробудить в них живую мысль, подвести их к пониманию того, какое высокое место должна занимать в обществе женщина. Этим пока и ограничивалась его программа. Вскоре, однако, под натиском революционизирующего влияния жизни Писарев начал чувствовать односторонность и неполноценность своей программы, загорелся желанием восполнить ее пробелы и самостоятельно найти истинные истоки социальных зол. Ознакомление с зарубежной и отечественной литературой по интересующему вопросу, а также анализ фактов действительности приблизил его к пониманию подлинных причин отсталости России и тяжкой судьбы русского народа. Это дало ему возможность более глубоко подойти к проблеме эмансипации, которая теперь не сводится им к эмансипации женщины: речь идет уже об эмансипации личности вообще. И все же Писарев остается пока на общечеловеческих гуманистических позициях, исходит из абстрактных идеалов. Он не понимает еще общественных истоков добра и зла и поэтому не касается социальных основ эмансипации. Но журналистика все больше сближала Писарева с жизнью, невольно приобщала к интересам эпохи, заставляла постоянно и настойчиво думать и по-новому осмысливать то, что раньше не вызывало в нем никаких сомнений. Большое влияние на формирование взглядов Писарева оказало и то обстоятельство, что вступление его на путь общественной деятельности хронологически совпало, с одной стороны, с обострением начавшегося после Крымской войны общественно-политического кризиса, в котором выразился протест передовой русской общественности против крепостного права, а с другой – с небывалым развитием естествознания в России. Это был период, когда Европа, по словам Тимирязева, «вступила в полосу блестящего развития естествознания», что привело к многочисленным великим открытиям в этой области. Экспериментальное естествознание настойчиво вытесняло спекулятивные умозрения. Освобожденная от оков средневековья, наука в высшем и всеобъемлющем значении этого слова получила теперь полное признание. Открытие закона сохранения и превращения энергии, периодического закона Менделеева, разработка атомно-молекулярной теории и исследования свойств электричества, открытие клетки, изучение звука, спектра, исследования в области физической химии и неврофизиологии и т. д. знаменовали собой грандиозный поворот в науке. Замечательными открытиями прославили свои имена Фарадей, Юнг, Либих, Гексли, Дарвин, а из русских – Тимирязев, Менделеев, Сеченов и др. Вспоминая эти годы, Тимирязев говорил, что во всей истории естествознания не найдется других десяти – пятнадцати лет, когда изучение природы сделало бы такие дружные и колоссальные шаги. Примечательно, что в России интерес к естествознанию не ограничивался кругом специалистов. Совпав с общественным подъемом, развитие естествознания вызвало большой интерес у прогрессивной интеллигенции, видевшей в нем действенное орудие преобразования общества. Писаревым также овладело общее настроение, и он стал внимательно изучать обширную литературу по естествознанию, держась постоянно в курсе новейших открытий.

Великие достижения в области положительных наук, подрывавшие основы богословия и идеализма, произвели на Писарева большое впечатление. Знакомство с новыми открытиями преобразило его ум. Теперь уже по-новому, с позиций разума, обогащенного новейшими достижениями, стал он подходить к осмыслению фактов, почерпнутых из действительности. Прежде всего Писарев не без ужаса убедился в ложности и «неестественности своих ребяческих понятий» (8, стр. 185), и для него наступил критический момент ломки устарелых убеждений, с детства накрепко засевших в голове. Он почувствовал необходимость пересматривать последовательно все, т. е. «переделывать сверху донизу» весь строй наивных юношеских взглядов, «выкуривать из… мозга ту нелепую демонологию, которая заменяла… трезвые понятия о мире, о природе и человеке…» (8, стр. 185). Все убеждения, гипотезы, теории, превращенные временем в аксиомы и казавшиеся неприкосновенными, ясными, как день, незыблемыми, «как гранитная стена», величественными, как вершины Казбека и Монблана (9, стр. 60), стали рушиться при соприкосновении с критической мыслью. Очень многое из того, во что он верил, чему поклонялся, обнаружило свою внутреннюю несостоятельность, потеряло свой смысл и былой блеск. Все отжившее, ранее оправданное исторической давностью, осуждалось и обрекалось им на гибель. А все выдержавшее критику перевоплощалось и приводилось в новую систему, как бы пройдя через великое чистилище.

Шелгунов, вспоминая эти годы, писал: «В Писареве совершалась глубокая и сильная внутренняя работа и полная перестройка понятий, которая при его страстности принимала чуть не горячечный характер. Это был целый громадный внутренний переворот, справиться с которым мог только очень сильный ум, способный глядеть лишь вперед и расставаться без жалости с тем, что оставлял он назади. Такой именно ум и был у Писарева. Масса новых открытий и истин, созданных колоссальными успехами новейшего естествознания и точных наук, и новейшие исследования в области политических и экономических знаний вошли в него какой-то светозарной силой, разлили повсюду свой свет и осветили все его умственные потемки» (112, стр. 222).

Сам Писарев, вспоминая позже этот период, подчеркивал, что мир предания, мир всепроникающей рутины давал «импульс к отрицанию», поэтому оно не могло прекратиться до тех пор, «пока не будет совершенно окончено дело разрушения». Это и было отправное положение его зарождающегося реализма и нигилизма.

Духовный кризис Писарева, связанный с критическим пересмотром ценностей, а также неудача в личной жизни – безответная любовь к кузине Раисе – привели в необыкновенное напряжение его нервную систему, что вылилось во временное расстройство психики. После побега из клиники, где он находился на излечении, Писарев приступил к написанию кандидатской диссертации «Аполлоний Тианский», которой и был завершен им в 1860 г. университетский курс (работа была награждена серебряной медалью). В ней Писарев уже на более высоком уровне подходит к эмансипации личности, указывая на взаимосвязь человека и среды. Более того, он делает первую попытку выйти за пределы проблемы личности и обращается к массам, которые рассматриваются им как «сила громадная, но слепая», противящаяся гнету только тогда, «когда боль слишком сильна» (8, стр. 9). Критикуя устои Римской империи, Писарев в то же время отрицательно высказывается о деспотических формах правления вообще и делает намек на борьбу, как на средство избавления от гнета и достижения общественного идеала. Он выступает против утверждения Аполлония Тианского, что общество возможно изменить «изнутри наружу», т. е. через морально-религиозные проповеди. Но Писарев был еще непоследователен в этом отношении. Его похвалы по адресу древнего философа-миссионера за то, что он не сделал смыслом жизни революцию, а выбрал занятие, якобы более важное и достойное мыслящего человека, свидетельствует о том, что в этот период Писарев еще не был по-настоящему революционно настроен.

Результатом вырабатывающегося реалистического направления взглядов Писарева является своеобразный подход его к оценке деятельности Аполлония Тианского. Последний привлек его внимание как «практический» философ. Но Писарев осуждает Тианского за то, что тот вместо необходимого реального предложения по разрешению аграрного вопроса в период народного бунта обращается к несбыточным утопиям. Писарев считает, что предпочтительнее дать малое, но реальное благо, чем тешить обещаниями великого, но недосягаемо далекого.

Итак, особенностью этого периода деятельности Писарева является то, что взгляды его приобретают политическую заостренность, хотя программа его была еще аморфна и противоречива. Кроме того, у него наблюдается явная тенденция оценивать явления с реалистических позиций. Писарев сам подтверждал, что именно к этому времени относится зарождение его реализма, проповедью которого, по его словам, он занимался «постоянно, с первого… появления на литературном поприще» (21, стр. 439).

Сотрудничество Писарева в «Рассвете» вполне определило род его будущей деятельности. Ранее терзаемый мыслью о выборе профессии и о месте в жизни, находясь на котором, он мог приносить наибольшую пользу, Писарев понял теперь, что именно журналистика и есть его подлинное призвание.