Текст книги "Наживка для фотографа"
Автор книги: Нина Стожкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
– А твоя знаменитая сестра уже видела свою обнаженку в газете? – поинтересовался он небрежно.
– Наверное, еще нет. А почему ты об этом спрашиваешь? – насторожилась Лиза.
– Не думаю, что Леле эта затея понравится.
– А по-моему, наоборот. – Лиза поправила медовую челку и пристально посмотрела на Федора. – Леля еще вчера и мечтать не могла о такой рекламе, говорила, мол, у филармонии на ее раскрутку денег нет и не будет. А тут – хоп, и сразу ее фото в газете с огромным тиражом. Красивый портрет, кстати, получился. Между прочим, я считаю, что скрывать от людей такую красотищу – преступление. И Антону фото его красивой девушки, да еще с его подписью, тоже пойдет на пользу. Скандальная слава журналисту никогда не помешает…
Похоже, Лиза уговаривала сама себя. Она трещала без умолку, словно боялась остановиться и честно задать себе пару вопросов. Впрочем, Федор ее не особенно слушал. Ладно, в конце концов сестры между собой как-нибудь разберутся. Дело, как говорится, семейное. Действительно, что такого страшного произошло? Ну, попросила Лиза отвезти фотографию в редакцию, он и отвез, трудно, что ли. Да он ради этой девушки в клетку к тиграм зашел бы, не то что в какую-то контору. (Впрочем, к тиграм Лизка и сама бы запросто шагнула, уж он-то знает!) Главное, эта светловолосая девушка, эта крохотная Лиза теперь сидит рядом и не вынимает свою маленькую руку из его руки. Какая она хрупкая, эта ручка. А как красиво ветер поднимает ее волосы медового цвета. И еще сегодня день такой хороший, солнечный, можно никуда не спешить. Только вот Лиза почему-то ведет себя с ним сегодня еще строже, чем обычно…
Тут возле них нарисовался неугомонный Тошка, и Лиза преобразилась на глазах. Ее обычно капризные губы растянулись в счастливой улыбке, а на щеках появились очаровательные ямочки. М-да, похоже, он, Федор, слишком много о себе мнит. В обществе четвероногих друзей его подруге гораздо веселее и уютнее, чем рядом с ним, человеком разумным и прямоходящим. Зато в отличие от пса он хотя бы может задать ей прямой вопрос.
– Хочешь, погуляем по бульвару? Или в парк пойдем? – с надеждой предложил приятель.
– Погуляем, Феденька, только не сегодня, – поспешила отказаться Лиза. – Понимаешь, я участвую в конном троеборье среди студентов ветеринарки. Выездка, конкур и скачки с препятствиями. Сегодня у нас как раз третий этап – скачки с препятствиями, а я пока по очкам четвертая. Так что у меня решительный день. Хочу прорваться в тройку победителей.
– А можно я поеду с тобой? – оживился Федор. – Я тоже люблю лошадей.
– Ты что, Федь, серьезно? Потащишься со мной на электричке за город? Поможешь тащить тяжелую сумку с формой? Да, ты, Федя, съел медведя! Не друг, а просто мать Мария. Тогда давай, дружок, пошевеливайся, и по-быстрому. Короче, отведем домой Тошку – и вперед, на ипподром. За медалью!
Ленка быстро отщелкала скандального функционера какой-то карликовой партии, потом подскочила на митинг в защиту памятников, сделала там несколько десятков снимков, ловко уворачиваясь от локтей и транспарантов разгневанных граждан. Оставался фотопортрет балерины в еженедельное приложение. Главный редактор почему-то мертвой хваткой вцепился в эту служанку Терпсихоры. А ведь обычно театр не жаловал, предпочитая гневные кинообзоры голодающей Аллы Матвеевны. Мол, нашему читателю нужно массовое искусство, а не развлечение для элиты, которое давно не принадлежит народу.
«Балерина пусть еще пару часиков без меня порепетирует, хуже не будет», – внезапно решила Ленка и резко рванула в другую сторону от театра. Ее путь лежал в редакцию той самой желтой газетки, куда она звонила пару часов назад. Одной рукой крутя руль, Ленка набрала на мобильнике нужный номер.
– Это «Скандальная газета»? Фотоотдел? Есть снимок бывшей порнозвезды на митинге в защиту культуры, – для начала по-деловому сообщила она дежурному. – Порнозвезда как часть нашей новой культуры… А что, по-моему, прикольно.
Теперь ее голос звучал не низко и властно, а звонко и напористо. Это была ее территория, ее поле игры. С фотографами Ленка всегда находила общий язык и теперь тонко вела «разведку боем».
– Ну конечно, привозите вашу защитницу культуры, – пророкотал мужской бас в трубке. – Мы как раз готовим «Калейдоскоп приколов недели», и шеф требует побольше физиономий и прочих частей тела самых скандальных персон.
Через несколько минут Ленка уже сидела перед монитором компьютера в прокуренной комнатенке, до потолка заваленной фотографиями, журналами и газетами. Без конца вереща и вертясь на крутящемся стуле, она демонстрировала мрачному типу в черной коже (он представился заведующим фотоотделом, хотя гораздо больше походил на главаря сицилийской мафии) кадры, только что отснятые на митинге. Разговор шел сугубо профессиональный, и Ленка никак не могла перейти к вопросу, ради которого сюда примчалась. «Сицилиец» был так молчалив, словно и вправду принял обет молчания мафии – омерту, однако с профессиональным одобрением отсматривал Ленкину работу.
– Кузнечик, привет, вот это встреча! – зарокотал приятным баритоном огромный мужчина, нарисовавшийся в пролете двери. Он был увешан фотокамерами, как новогодняя елка игрушками, и легко, словно пушинку, держал в руках тяжелый штатив.
– Мурзик! – завизжала в ответ Ленка и бросилась знакомому на шею.
Незнакомец широко улыбнулся, распушил пшеничные усы и чмокнул Ленку в щеку.
Мурзика на самом деле звали Василий. Свою кошачью кличку он получил еще в универе за соответствующую внешность: рыжие усы, небольшой нос пуговкой и зеленые, раскосо посаженные глаза. Василий, несмотря на молодость, работал в штате солидного информационного агентства и, как все фоторепортеры, время от времени продавал свои снимки в желтую прессу, да и в другие издания, под разными псевдонимами. С Ленкой они вместе учились на журфаке и съели, наверное, не один пуд соли, а целых десять.
– Бабло побеждает зло! – развеселился он. – Вот уж не знал, что ты, Кузнечик, тут тоже подхалтуриваешь. – Васька сделал глаза круглыми, кошачьими, и Ленка прыснула. – Что ж, верно говорят, у нас с тобой, Ленка, вторая древнейшая профессия. Кто платит, на того и пашем. Пойдем, Кузнечик, тяпнем кофейку, раз мы с тобой сегодня оба за баранкой и пиво позволить себе не можем. Тут неподалеку классная кафешка. Как говорится, кавалеры угощают дам.
– Да мне, Вась, еще тут кое-что с коллегами обсудить надо, – отнекивалась Ленка.
– Твое дело не обсуждать, а снимать. Тоже мне публицист великий. Солженицын в юбке… Палыч, короче, мы с девушкой скоро вернемся, – пророкотал Василий, подмигнул «сицилийцу» и, схватив Ленку под руку, потащил к выходу.
Они сидели в кафе и болтали обо всем на свете. На какой-то миг Ленке показалось, что она и Васька снова в студенческом буфете журфака, спешно переписывают чей-то конспект. Неужели опять придется делить одну булочку на двоих, а кофе пить по очереди из граненого стакана? Но нет, обстановка была вполне приличной, в стиле хай-тек: белые стены, стеклянные столы, блестящие металлические поверхности. И еда очень вкусная, явно недиетическая, издававшая заманчивые ароматы. Эх, Аллы Матвеевны на них не было! Впрочем, и Васька нынче выглядел как-то необычайно респектабельно для фотографа. Он небрежно кивнул на крутую иномарку за окном, вскользь упомянул, что строит загородный зимний дом. Жизнь удалась! Ленка вначале опешила, а потом расхохоталась:
– Сбыча мечт налицо! Разве не об этом, Васька, мы мечтали с тобой на журфаке лет пять назад: два известных молодых фоторепортера, сотрудники популярных изданий, встречаются в недешевом кафе, чтобы перекинуться парой слов, обменяться кое-какими полезными адресами, просто потусоваться… Но, согласись, в жизни все оказалось немножко по-другому. Гораздо скучней и жестче. Времени на общение почти не остается. Хотя ты, я вижу, в порядке. И даже больше. Такой новый русский от журналистики. Сколько же ты заколачиваешь? Коммерческая тайна? Ну ладно, молчу, как тот «сицилиец» из «Скандалки»! М-да, не знала, что наше ремесло кое-кому приносит такие дивиденды. А наш «Остров свободы» пишет, что только торговля нефтью, цветными металлами, лесом и прочими богатствами родины приносит настоящие деньги.
– Ну почему же только нефть? – Васька снова состроил уморительную рожицу, и Ленка не смогла не улыбнуться. – Есть еще наркотики, проституция, игорный бизнес…
Ленка оценила шутку и звонко расхохоталась:
– Ну да, еще торговля оружием. Кончай прикалываться. Слышала, Мурзик, ты недавно женился?
– Да уж, целых полгода прошло… Женат на Миле Мухиной, фоторедакторе нашего агентства. Так сказать, профессия сблизила. Да вот же она, в моем мобильнике. Смотри! Если бы ты была мужиком, я бы добавил: «И завидуй».
С экрана мобильника на Ленку смотрела миленькая кудрявая девушка с огромными голубыми глазами и большим ртом, похожая на куклу Барби.
– Да, имя ей очень подходит – Мила и вправду мила. Для такой жены ты всегда будешь всемогущим папиком, – улыбнулась Лена. – Пожалуй, это то, что тебе нужно. Будет смотреть в рот, но за это постоянно требовать денег. Впрочем, так оно проще. А то пишущие дамочки шибко умные, их не всегда поймешь. Как и мужиков-репортеров, – добавила она, почему-то вспомнив Антона.
– Да, теперь у меня совсем другая жизнь, – неожиданно вздохнул Васька. – Милке денег всегда не хватает, приходится крутиться, кредиты брать. Разные проекты, халтура, побочный бизнес, ну ты понимаешь. Надо думать о будущем. Не вечно же с камерой, как пацану, бегать…
Они весело болтали, словно и не прошло несколько лет с момента их последней встречи. Василий хохмил, сам смеялся своим шуткам, и его усатое лицо было похоже на самодовольную морду рыжего кота, когда тот щурится от удовольствия, лежа на батарее. Васька тоже был рыжий, только его волосы отливали не красноватым, как у Ленки, а желтой медью. За эту общую огненную масть их в институте порой дразнили братом и сестрой.
– А ты сама, Кузнечик, что же, до сих пор никого не окрутила? – поинтересовался Васька добродушно. – Ни за что не поверю, что такая женщина до сих пор одна. В универе, как щас помню, парни за тобой табуном бегали, в очередь вставали фотокамеру поносить.
– Ну, так тогда времени сколько свободного было! А сейчас я рабочая лошадка. Надо себя и маму-пенсионерку кормить, деньги зарабатывать, за квартиру платить. Времени на шуры-муры совсем нету. Потому и холостякую, – рассмеялась она. – Может, когда-нибудь в другой раз расскажу, почему не рвусь замуж. Был в моей жизни один неприятный случай… После него порой накатывает тоска. Кажется, я хуже всех и никого не достойна. Впрочем, до тридцатника, Мурзик, у меня время есть. Погуляю-погуляю, а там, если Бог даст, ребеночка заведу, даже если замуж не выйду. Кстати, Вась, ты часто заглядываешь в редакцию «Скандальной газеты»?
– Признаюсь тебе, Кузнечик, частенько. Сама понимаешь, когда у тебя семья, ее содержать надо. А ты правильно въехала, что у моей Милки завышенная планка. Мечтает, чтобы я еще прикупил домик где-нибудь в Черногории или, если повезет, в Испании.
– Вот здорово! – завопила Ленка и от души чмокнула Василия в пухлую кошачью щеку. Он довольно сощурился, казалось, еще немного – и замурлычет. – Прилечу к вам в гости с каким-нибудь будущим бойфрендом! – пообещала девушка не без кокетства. А потом спросила: – Ну, раз ты тут местный, может, знаешь, кто такой Смирнов? Фотограф Смирнов.
– Не припоминаю, а зачем тебе? – нахмурился Василий.
– Да понимаешь, Вась, тут красивую фотку одной пианистки напечатали, меня в фотоцентре просили узнать. Им для тематической выставки такие «нюшки» нужны.
– А, в последнем номере? – Василий изо всех сил наморщил лоб и вдруг выдал целую речь: – Ну да, вспомнил! Кажется, приходил какой-то здоровенный тип моей комплекции. Между нами, довольно странный такой чел. И фотки принес какие-то самодеятельные, и в ответ на деловые вопросы Палыча что-то невнятное мямлил. Словом, если он и фотограф, то типичный чайник. Из тех, что все подряд на свой цифровик щелкают. Но бывает, и у них в куче дерьма попадаются жемчужины. Теперь, сама знаешь, пленку не экономят, а «цифра» все стерпит, из сотни кадров можно выбрать один приличный. Кажется, я там был. Нуда, тот парень первым делом объявил, что, мол, принес фотопортрет молодой известной пианистки. Это его и спасло от разноса. Наш Палыч, хоть и зарабатывает на жизнь в бульварной газетенке, на самом деле сноб и эстет, по филармониям и консерваториям частенько шастает. Он узнал эту девицу на фотографии. Сказал, что недавно слышал эту модельку на концерте и был очарован, как он загнул, «ее пианизмом». Думаю, потому ее фотку в номер сразу же поставил. Такие дела. Ну что, довольна, мисс Марпл?
– Вполне. Ну а теперь давай о чем-то другом, не о работе, – попросила Ленка. – Мало того что вечно таскаем все это железо на себе, так еще и говорим только о съемках круглые сутки, даже за кофе.
Васька кивнул и с удовольствием стал «трясти оперением» – расписывать опасности очередной командировки в горячую точку, куда летал по заданию агентства.
«Так, совершенно очевидно: это не Антон, – подумала Ленка. – Внешность человека любой фотограф запоминает намертво. Это у нас профессиональное. А его, Антона то есть, огромным, как Васька, и тем более бестолковым ни за что не назовешь. Значит, не он. Тогда кто же? И почему для псевдонима этот „кто-то“ взял фамилию Антона? Получается, вопросов больше, чем ответов. Ну ладно, буду решать их по мере поступления».
И Ленка, мгновенно успокоившись, с удовольствием отхлебнула изрядно остывший кофе, попутно отковырнув от соблазнительного пирожного самую большую и блестящую вишенку.
В тот вечер Леля играла Бетховена так хорошо, как никогда прежде. Страсть, обида, печаль – все чувства, переполнившие ее несколько часов назад, переплавились в пленительные звуки и зарядили всех такой энергией, что она передалась не только слушателям, но даже музыкантам оркестра. Когда стихли последние аккорды, оркестранты дружно застучали смычками о грифы скрипок и альтов. Публика долго не хотела отпускать девушку, заставляла ее играть на бис. Это был настоящий триумф!
«Жаль, Кшиштоф не дирижирует сегодня! – неожиданно для себя подумала Леля. – Он, как артист, поймал бы мой кураж и порадовался бы сейчас моему успеху. А впрочем, даже хорошо, что его нет в зале. И тем более – за дирижерским пультом. У него же, как у всякого великого художника, потрясающая интуиция. Ничуть не удивилась бы, если бы он по моей игре догадался, что я пережила бурный роман. С другим».
Леля боялась признаться даже себе: ей ужасно не хочется, чтобы Кшиштоф узнал об ее отношениях с Антоном. Казалось бы, что такого: она девушка свободная, Кшиштоф давно и глубоко женат. К тому же у них разные страны проживания, язык и традиции, куча родственников… Кшиштоф и сам, наверное, понимает: их отношения были обречены с самого начала. Не оставаться же ей навеки одной…
Пожалуй, признание в том, что у нее был роман с Антоном, могло бы стать маленькой женской местью иноземному донжуану. Нет. Пусть хотя бы тоненькая ниточка надежды останется. Как воспоминание о прошлом, как мечты о будущем… Как крохотный огонек, из которого они оба еще долго будут разжигать пламя вдохновения, без которого истинное искусство мертво.
Низко поклонившись публике и забрав с рояля охапку цветов, Леля впорхнула в гримерку. Она ликовала. Вот бы, как бабочка, взмыть к потолку этой маленькой комнатушки под звуки великой музыки, все еще звучавшей в ней! Музыки, над которой не властны ни время, ни мода… Вдруг на глаза ей попалась та самая злополучная газета, забытая кем-то в углу, и волшебное чувство исчезло. Гадость и предательство… Радость от триумфа была испорчена. Словно кто-то провел грязной пятерней по новому концертному платью.
Леля порвала газету на мелкие кусочки и с остервенением бросила их в картонную коробку, забытую кем-то в углу гримерки. Она раскраснелась, по щекам текли слезы. Леля случайно увидела свое отражение в зеркале и с омерзением отшатнулась. Неужели это всклокоченное, озлобленное существо – Ольга Рябинина, которой только что аккомпанировал большой симфонический оркестр и аплодировали сотни слушателей? Нет, это ее жалкий двойник, и он должен исчезнуть. Настоящая Леля справится с ситуацией, она сильная. Все, хватит, пора домой, отдыхать и отсыпаться…
Леля с облегчением плюхнулась в старенькую «девятку» рядом с Раечкой, которая предложила подружке, измученной событиями долгого дня, подбросить ее домой. Леля провалилась в сон и открыла глаза возле своего подъезда.
Антон понимал: оправдываться перед женщиной – самое неблагодарное дело. Особенно если ни в чем не виноват. Чем активнее он будет доказывать Леле свою непричастность к проклятому снимку, тем хуже станет выглядеть в ее глазах. Надо переждать, исчезнуть, залечь на дно. Пускай Леля ощутит пустоту рядом с собой и затоскует. Все-таки он занимал не последнее место в ее жизни, они были близки… Леля не из тех девушек, которые постоянно меняют увлечения, а он, Антон Смирнов, умеет ждать. Время и не такие головоломки распутывает, вот оно все и расставит по местам. Рано или поздно Леля сама позвонит ему. Надо только уметь ждать.
Приняв это непростое решение, Антон с головой ушел в работу. Каждый день он срывался на задания, сдавал статью за статьей, коллеги и начальство с удивлением отмечали, что стиль его письма стал более жестким и более острым. Дня не проходило, чтобы редакционные акулы не подлавливали его в курилке, требуя объяснений разительным переменам. Лишь Ленка Кузнецова не задавала вопросов и поглядывала на него сочувственно, даже жалостливо. Это Антону как раз не особенно нравилось. Не хватало еще, чтобы его, признанного редакционного мачо, жалели такие пигалицы, как рыжая Ленка. Впрочем, в редакции, заполненной завистниками и недоброжелателями, иметь верного друга даже женского пола было совсем неплохо. Антон порой сравнивал ее с Лелей. Сравнения всегда были в пользу любимой. Та – небожительница, живет искусством, порой улетает даже от него, Антона, в свои небесные дали. И хороша так, что мурашки бегут по коже, когда он вспоминает о ней. Любые мелочи: сгиб ее локтя, поворот головы, каждый пальчик, словно выточенный под клавиши рояля, – рождают у него восхищение и желание. А Ленка – совсем другое дело. Веселая, земная, заводная – такая понятная, обычная и симпатичная девчонка. С ней можно закрутить интрижку, но отнюдь не такой красивый роман, как с Лелей, – один на всю жизнь. Да и вообще, они настолько не похожи! Леля – академически-строгая, любит только классическую музыку, признает лишь серьезную литературу и театр. Да что там говорить: даже одеваются они по-разному. Леля – в изысканные платья и сарафаны, длинные юбки и романтические блузки, обожает шали и шляпки, носит длинные черные пальто с длинными шарфами и высокими ботинками. А Ленка всегда в джинсах, спортивных рубашках, куртках и кроссовках. Словом, роковая женщина – это сказано точно не про Кузнечика. В нее он никогда бы не смог смертельно влюбиться – так, как в Лелю. А впрочем… Короткая летняя интрижка еще никому не вредила. Может, Ленкин спортивно-мальчиковый стиль – только маска? Не монахиня же она, в конце концов. Он, Антон, увы, сейчас свободен. Обета верности никому не давал. Похоже, и у Ленки никого нет. Может, приударить за ней? Так просто, для развлечения. Тем более девчонка симпатичная. Слава богу, у них в редакции к подобным историям относятся снисходительно. Мол, дело молодое, люди сходятся, расходятся, лишь бы работе не мешало.
– Лен, а что ты делаешь сегодня? – спросил Антон, напустив на себя безразличный вид.
Ленка почему-то вздрогнула и покраснела. Так умеют краснеть только рыжие – краска залила не только ее лицо, но и шею, а веснушки сделались почти незаметны. Желтые глаза на минуту радостно блеснули, но тут же потухли.
– Извини, сегодня не смогу, есть одно дельце, – равнодушно сказала она.
Антон обомлел: получить отказ от Ленки – это было как-то… неожиданно. Ему казалось, он ей нравится. Юноша оскорбленно замолчал и с глуповатым видом принялся нажимать кнопки в мобильнике. Мол, не получилось, и ладно, как-нибудь переживем. Главное, была бы честь предложена.
– И чем же ты сегодня так занята? – спросил он равнодушно.
– Надо кое-что поснимать на ипподроме, шеф дал срочное задание, – ответила она. И внезапно добавила: – Не привыкла быть запасной. Даже если в основном составе такая красивая девушка, как твоя Леля. У меня, Тош, уже был печальный опыт «девушки на три дня». Это не для меня, Смирнов. Извини.
И Ленка, стараясь держать спину как можно прямее, вышла из комнаты.
Чем ближе Лиза и Федор подходили к ипподрому, тем больше волновалась девушка. Возле проходной ее ладони сделались влажными, ноздри стали подрагивать, как у норовистой лошадки, а стройные ноги, затянутые в джинсы, сбивались с шага на мелкую рысцу. Федор чувствовал, что нервы у подруги на пределе, и добродушно басил, отвлекая анекдотами от излишних волнений. Но все было напрасно. Азарт был у Лизы в крови, кровь играла, рождая где-то в районе живота слабое покалывание, а к горлу то и дело подступала легкая тошнота. Лизе как будто передалось волнение ее чистокровной гнедой кобылы Красотки. Та тоже в эти секунды переминалась на тонких ногах в полумраке конюшни, и атласные бока ее все чаще вздымались от нараставшего возбуждения. По суете вокруг кобыла догадывалась: скоро ее выведут на свет божий, где, вдохнув сотни волнующих запахов, изо всех своих лошадиных сил полетит она наконец по скаковой дорожке, посыпанной мягким песком, радуясь стремительному бегу, ради которого ее сотворила природа. А еще будет единение с хрупкой всадницей, краткий полет над препятствиями, которые только раззадорят обеих, и, наконец, усталое возвращение к полной кормушке в родной полумрак конюшни.
– Эх, люблю этот буржуйский спорт! – пробасил Федор. – Аромат навоза, лошадиной амуниции, ездовых сапог и французских духов… как вдохнешь все это, сразу понимаешь: жизнь удалась!
Федор мог ерничать сколько угодно, однако деревенские, густые запахи ипподрома, стук копыт по дорожкам и конское ржание – все, что неизменно кружило голову его подруге, пьянило и его. Федор вертел головой направо и налево, рассматривал конюшни, левады, где бегали красивые, отработавшие сегодня лошади, кони-качалки, в которых наездники выезжают на большой круг ипподрома, и внезапно тоже почувствовал странное волнение. Он даже на миг представил себя на месте Лизы – правда, не всадником (подходящий скакун для него вряд ли бы нашелся), а жокеем на беговой дорожке. Тем, что сидит, широко растопырив ноги, в легком коне-качалке и лихо правит резвым орловцем или американцем. Но, отогнав грезы, вновь почтительно зашагал рядом с подругой, приноравливая свой широкий шаг к ее мелкой стремительной рысце.
– Лизок, можно с тобой? – наконец решился он подать голос, когда подруга свернула налево, к одной из конюшен.
Лишь теперь, словно очнувшись, девушка наконец заметила спутника.
«Антон бы не спрашивал, – подумала Лиза, – он готов быть рядом с Лелей всегда, любой ценой. Боится оставить ее на пять минут. Глупый! Она-то его совсем не ценит». Однако вслух Лиза сказала другое:
– Нет, Федь, сегодня нельзя, надо еще переодеться, оседлать Красотку, мысленно пройти дистанцию, старт ведь совсем скоро. И вообще, туда нынче посторонних не пускают. Может, до конюшен дошли слухи о черном тотализаторе? Говорят, он в академии процветает. Вот и перестраховываются. Боятся, вдруг ты уже на другую лошадь ставку сделал и захочешь моей навредить. Короче, шагай-ка ты, Феденька, на трибуны. Ищи местечко на центральной, рядом с полосатой колонной, а я, обещаю, буду на тебя посматривать. Перед стартом дам знак. А ты внимательно следи за скачкой, потом подробно расскажешь, что и как было. А когда все закончится, встретимся у киоска с мороженым. Эх, везло же Анне Карениной! Она ведь только наблюдала за скачкой, а я все должна сделать сама…
– М-да, эмансипация все ставит с ног на голову. Феминизм, елки-палки! – добродушно расхохотался Федя. – Гляди-ка: полно мужиков на трибунах. Чинно так пепси посасывают, за своих чумовых всадниц болеют. Между прочим, я бы гораздо меньше нервничал, если бы сам сегодня скакал на Красотке. Так что, Лизок, имей в виду, я непременно выдам себя. Ну, в смысле, за кого болею. Прям как Анна Каренина. Короче, буду орать во все горло. Хорошо, что у меня жены пока нет, а то вышла бы сцена из романа в перевернутом виде. Она бы мне, как старик Каренин: «Я опять настоятельно предлагаю вам руку». А я: «Нет, дудки, остаюсь болеть за Лизу». Ну ладно, шучу, какая там жена в мои-то годы. Иди готовься! А вообще-то ты фантазерка, Лизок, – вдруг сказал Федор с нежностью, – начиталась детективов Дика Фрэнсиса о лошадях, вот тебе и мерещится. Какие еще ставки плюс интриги? Обычные любительские скачки. Развлекуха для студентов и головная боль для профи, которые вам помогают. Самое страшное, что может сегодня с тобой случиться, – неуд в зачетке. Однако, нюхом чую, ты придешь первой. Других таких безбашенных девчонок в вашей академии просто нет.
И Федя, наклонившись, громко чмокнув Лизу в щеку, неспешно поплелся на трибуны, махнув подруге огромной пятерней баскетболиста.
Затянутая в форму всадницы – белые лосины, темно-синий сюртук с блестящими пуговицами и высокие узкие сапоги со шпорами, – Лиза вошла в темноту денника с приготовленным сухарем в руке. Красотка заволновалась, зафыркала, потянулась к ней теплыми губами, а потом залезла в карман, ища там сахар.
– Ну-ну, успокойся, моя девочка, – похлопала ее Лиза по изогнутой шее, – все будет хорошо.
Она провела рукой по спине Красотки, проверяя, как конюх почистил ее, смахнула щеткой с боков лошади редкие опилки, прошлась разок по жесткой гриве, застегнула на ногах кобылы защитные краги, чтобы та не повредила кожу во время прыжков. Потом Лиза вложила в теплый рот животного железный трензель, поправила оголовье и привычно оседлала кобылу. Упираясь изо всех сил коленом в атласный лошадиный живот, она как можно туже подтянула подпруги и проверила стремена. Лиза, которую родные считали взбалмошной, несобранной и легкомысленной, всегда готовилась к верховой езде как к самому главному делу своей жизни.
– Рябинина, долго тебя ждать? Ты что, принцесса крови на королевских скачках? – загрохотал тренер Анатолий Иванович, заглядывая в денник.
– Я готова, – отозвалась Лиза.
– Готова – выводи. И не забудь, что Красотка может тебя поймать перед последним препятствием и обнести его. Помни, за это снимают больше всего очков. И не плюхайся в седло сразу после барьера, у кобылы слабая спина.
Лиза молча взяла повод, и Красотка, прижав уши, неожиданно шарахнулась в сторону. На секунду Лизе показалось, что в окошке денника то ли мелькнуло незнакомое лицо, то ли птица пролетела. Да, хорошая лошадь, только уж больно пуглива. Оттого и списали, дают лишь любителям на такие вот несерьезные скачки.
– Стоять! – прикрикнула девушка голосом, зазвучавшим неожиданно низко и властно, и, натянув поводья, легко вскочила в седло.
Красотка, почувствовав твердую руку всадницы, сразу успокоилась, и Лиза не вышла с лошадью в поводу, а с шиком выехала верхом из денника с твердым намерением прийти сегодня первой.
Пятачок, на котором собирались участники скачек, притягивал взгляды всех трибун. Зрителей нынче было немного, человек пятьдесят. И каждый выискивал среди всадников своих. Студенческие соревнования, в этом Федор был прав, – событие на ипподроме рядовое, на них приходят только родственники и друзья всадников. Бывает, конечно, и профессионалы-конники подтягиваются. Поглазеть на симпатичных девчонок. Что ж, и это – развлечение, долгожданный перерыв в монотонных тренировках до седьмого пота. Ну, вроде как у цирковых или ледовых артистов, которые во время бесконечных телешоу толпятся за кулисами, чтобы от души повеселиться, наблюдая потешные потуги звездных новичков.
Ленка Кузнецова приземлилась на травку возле последнего препятствия и с профессиональной зоркостью выбирала ракурсы для съемки. Хотя приехала она сюда отнюдь не за эффектными кадрами. Маскировочные штаны, такой же жилет со множеством карманов, бейсболка с эмблемой каких-то международных соревнований – все выдавало в ней бывалого репортера. Ленка привычно, даже слегка лениво готовила фотокамеры. Результат сегодняшней съемки ее абсолютно не волновал. Присутствие здесь, на любительских скачках, ведущего фотокорреспондента влиятельной газеты Елены Кузнецовой было чем-то вроде выступления чемпионки мира по легкой атлетике на школьной спартакиаде. Ленка понимала, что событие такого масштаба – не для их издания, одного из самых тиражных в стране. Даже если она тут супер-пупер кадры наснимает, эти снимки все равно на полосы не попадут. Начальство очень удивилось бы, узнай оно о том, где проводит рабочее время ведущая сотрудница отдела фотоиллюстраций. На рядовом первенстве института по конному спорту! Да таких соревнований проходит не одна сотня в день. «Ты бы еще на утренник в детсад отправилась», – сказал бы ей шеф отдела. И все же она сегодня оказалась здесь. Вопреки всем делам и планам. Потому что больше всего в жизни она ненавидит фальшь и ложь. Шестое чувство подсказывало ей, что здесь кое-кого можно вывести на чистую воду. Повинуясь интуиции, которая ее никогда не подводила, Ленка отодвинула на время все более важные и денежные задания. Хотя… если бы кто-нибудь спросил ее, что, собственно, ей здесь надо, фотокорреспондент Кузнецова вряд ли ответила бы. Даже самой себе. Однако та самая интуиция, сильное место фоторепортера Кузнецовой, заставляла ее сегодня совершать странные поступки.
Ленка достала камеры, привинтила длиннофокусные объективы, заглянула в них, и вдруг… профессиональный инстинкт взял верх. Репортерша, как охотничья собака, сделала стойку. Теперь она видела мир лишь через глазок фотокамеры и, забыв обо всем на свете, приготовилась к оперативной съемке.
Навороченный профессиональный объектив отлично брал всю дистанцию. Репортерша поискала глазами на пятачке Лизу и не нашла ее, хотя всадники готовились к выходу на старт. Студенты, главным образом девушки, нарезали на пятачке верхом небольшие круги, успокаивали лошадей разных мастей и пород, дрожавших от нетерпения и издававших легкое ржание, громко фыркающих и косящих друг на друга огромными влажными глазами.
Здесь был и серый арабский скакун, давно списанный в прокат за выслугу лет, и рыжий крупный буденновский мерин, обычно пугавший новичков неожиданной свечкой, и вороная кобыла тракененской породы… Наконец Ленка увидела Лизу и ее Красотку. Как только они появились, стало ясно, что Лизина чистокровная кобыла – настоящая звезда этого конного дефиле. Ни у одной лошади не было такой стати, такой постановки головы, ни одна не изгибала шею так круто. Узкая грудная клетка лошади рождала иллюзию, что у нее нет анфаса, один профиль. А Лиза… Лиза тоже приковывала взгляды, главным образом мужские. Изящными линиями тела она неуловимо повторяла Красотку. Длинные стройные ноги девушки, затянутые в белые лосины и упакованные в высокие сапоги, ловко упирались в стремена, медовые волосы, стянутые резинкой под кепи, развевались на ветру, а изящная фигурка, одетая в форменный синий сюртук, выглядела в такой наглухо застегнутой строгой «упаковке» еще более притягательной.
