Текст книги "151 стихотворение"

Автор книги: Нина Искренко

Натюрморт

 
Насыщенный гибким пламенем
цвет кувшина
стекает
на гнутую плоскость стола
Асимметричная бледная рюмка
контрастно приколота
в точке опоры
Движенье всосалось в шерстяное дупло кресла
оставив за его пределами
букетик сброшенных пальцев
над дымящейся тенью ночи
в зеркальной пепельнице
холодной и отчужденной
в лунном свете
электронных часов
 

1982

Сарра Бернардовна не заходила…

 
Сарра Бернардовна не заходила?
Нет. Отчего бы. Такая погода
Да уж, признаться. Мы с вами как будто
ещё не знакомы? Да в этом ли дело
Даже сегодня в Страстную неделю
Как им не стыдно – совсем распустились
Что там у вас? Из Немчиновки телекс
Нет в самом деле не заходила?
Что вы пристали послушайте с этой
Разве я сторож или консьержка?
Ну мельтешила какая-то кошка
Может и ваша – шуршала газетой
пяльцы понюхала. Ой посмотрите
чья это ряха по первой программе?
А, это Понтий Пилат, узнаёте?
Ну, а не этот, не генеральный?
Вам дорогая пора бы усилить
курс. Попросите, вам сменят лекарство
Благодарю вас коллега за чуткость
Вы главное сами не спрыгните с курса
Кстати вы знаете где ваша челюсть?
Твою варежку, ну и народец!
К т о инородец? Вы слышали леди?
Здесь оскорбляют. Атас! Иннокентий!
Кстати он кто? – Иннокентий? Кореец
Где же вы были? Я вам звонила
Ставила свечку. Делала сальто
Нет уж, увольте, только не это
Впрочем, о Господи, что-то упало
Вот вам и осень во вкусе народном
Птицы подумав на юг улетели
Дети побили все стёкла в парадном
Сарра Бернардовна не заходила
 

4–5.90

голод…

 
ГОЛОД голод страшный голод
голод лютый голод древний
голод старческий хромой
нагоняет настигает
серой пылью застит зренье
чёрной Волгой льётся в ноздри
громоздит мешок на крыше
дохлой кошкой крысой дохлой
или дохлою собакой
будоражит ум и члены
расслабляет иссушает
вещество телесность дух
кровью чахлой лимфой мутной
желчью огненной блевоти —
ной чуть тёплой травит тянет
мышцы тощие крутя
то заплачет как дитя
масло сыр и лук зелёный
с мясом с хлебом с маслом с сыром
со сметаной – жрать давай
дай поесть всосать намяться
стрескать схрумкать схавать слопать
наварить изжарить мелко
накрошить и всё срубать
дай хотя бы половинку
хоть кусочек ломтик дольку
крошку капельку частичку
ну вот столько ну чуть-чуть
голод голод сатанинский
бред антихристов исчадье
мёртвой дьявольской утробы
скрежет каменных зубов
хвост козлиный кость копыто
да смолёная верёвка
хруст и гной из жёлтых дёсен
и слюна и трупный яд
вот он я возьмите съешьте
раскурочьте по науке
растащите по сусекам
сердце почки грудь скелет
налетайте кто вперёд
ляжки крылышки печёнка
шея лёгкие огузок
вот ещё ещё огрызок
уши нос глаза язык
ешьте пробуйте смелее
угощайтесь – это вкусно
это сытно и полезно
натуральный ведь продукт
и почти что не воняет
не даёт отрыжки рвоты
стул не делается жидким
чёрным слизистым кровавым
и не так рябит в глазах
и не так с души воротит
как с ремня да гуталина
не ломает в непогоду
и не снится по ночам
чем помочь тебе приятель
чем сказать тебе спасибо
чем отвлечь чтоб отвернулся
чтоб попасть наверняка
где-то тут была отвёртка
монтировка ключ стамеска
молоток или топорик
да не этот не туристский
а хотя сойдёт и он
сгинь ты днЕвное светило
звёзды реки рыбы птицы
люди львы и куропатки
и рогатые олени
и немые пауки
всё умолкло и остыло
эй луна гаси фонарь
пусто пусто пусто пусто
страшно страшно страшно страшно
холод (пауза) и прах
вы тела вернитесь в воду
в воду облака и камни
души слив в один сосуд
души Цезаря Вакулы
и шакала и пиявки
слив сознание с инстинктом
возвращая миру горб
пусть сечёт его могила
исправляет и шлифует
правит грань резцом зубилом
раз в сто лет открыв уста
завладев огнём болотным
до зари до безнадёги
в одиноком наслажденьи
замирая и дрожа
холод сон земля душа
что же ты моя старушка
приумолкла у окна
я пишу с натуры кошку
в виде горсточки пшена
 

25.5.90

дерево Дафны на фотографии в старом квартале…

 
дерево Дафны на фотографии в старом квартале
выключи волосы бронхи соски капилляры
целуй позвоночник
ночью приди распластайся
на тонкой корой или патиной крытом
трепещущем теле
талой водой омочи
и включи размягченные почки
гипофиз и автоответчик
 
 
ты небожитель в статусе беженца —
бомж домогавшийся вежливо веточки лавра
мраморный снег своих мышц
расправляющий мощным подземным движеньем
жаль твоих чресел и слипшихся белых кудрей
и коней одержимых искусственным ржаньем
жил твоих жаль набухающих в горле кувшина
в намокших подушках грозы
и в созвездии Лувра
 
 
дерево Дафны идет в темноте
по Тверскому бульвару
верхние чакры срываются к птицам
замерли средние
нижние тянут в себя менструально-грунтовую воду
тише, свой бег задержи, и тише преследовать буду…
не приближайся любимый
не рви о скамейки надежду
и вечнозеленую в ямочках
торсом своим не расшатывай веру
 
 
вечнозеленое профнепригодное дерево Дафны
смотрит фригидно
в пустой холодильник с раскрытою дверцей
сердце летает по трубам гудящим
кристалликом бледного кварца
трубы гудят о поруганной родине
перемежая стенанья рекламой
косметики зодчества и голубых ресторанов
изысканной кухни
 

30–31.3.93

Гимн полистилистике

 
Полистилистика
это когда средневековый рыцарь в шортах
штурмует винный отдел гастронома № 13
по улице Декабристов
и куртуазно ругаясь роняет на мраморный пол
«Квантовую механику» Ландау и Лифшица
 
 
Полистилистика
это когда одна часть платья
из голландского полотна
соединяется с двумя частями из пластилина
а остальные части вообще отсутствуют
или тащатся где-то в хвосте
пока часы бьют и хрипят
а мужики смотрят
 
 
Полистилистика
это когда все девушки красивы как буквы
в армянском алфавите Месропа Маштоца
а расколотое яблоко не более других планет
и детские ноты
стоят вверх ногами
как будто на небе легче дышать
и что-то все время жужжит и жужжит
над самым ухом
 
 
Полистилистика
это звездная аэробика
наблюдаемая в заднюю дверцу
в разорванном рюкзаке
это закон
космического непостоянства
и простое пижонство
на букву икс
 
 
Полистилистика
это когда я хочу петь
а ты хочешь со мной спать
и оба мы хотим жить
вечно
 
 
Ведь как все устроено если задуматься
Как все задумано если устроится
Если не нравится
значит не пуговица
Если не крутится
зря не крути
Нет на земле неземного и мнимого
Нет пешехода как щепка румяного
Многие спят в телогрейках и менее
тысячи карт говорят о войне
Только любовь
любопытная бабушка
бегает в гольфах и Федор Михалыч Достоевский
и тот не удержался бы
и выпил рюмку «Киндзмараули»
за здоровье толстого семипалатинского
мальчика на скрипучем велосипеде
 
 
В Ленинграде и Самаре 17–19
В Вавилоне полночь
На западном фронте без перемен
 

Секс-пятиминутка

(конструктор для детей преклонного возраста)

 
Он взял ее через пожарный кран
И через рот посыпался гербарий
Аквариум нутра мерцал и падал в крен
Его рвало обеими ногами
Мело-мело весь уик-энд в Иране
 
 
Он взял ее
на весь вагон
Он ел ее органику
и нефть забила бронхи узкие от гона
Он мякоть лопал и хлестал из лона
и в горле у него горела медь
Мело-мело весь месяц из тумана
Он закурил
решив передохнуть
 
 
Потом он взял ее через стекло
через систему линз и конденсатор
как поплавок зашелся дрожью сытой
свое гребло
когда он вынимал свое сверло
Мело-мело
Мело
 
 
Потом отполз и хрипло крикнул ФАС
И стал смотреть что делают другие
Потом он вспомнил кадр из «Ностальгии»
и снова взял ее уже через дефис
Мело-мело с отвертки на карниз
на брудершафт, как пьяного раба
завертывают на ночь в волчью шкуру
Он долго ковырялся с арматурой
Мело-мело
Он взял ее в гробу
 
 
И как простой искусствоиспытатель
он прижимал к желудку костный мозг
превозмогая пафос и кишечный смог
он взял ее уже почти без роз
почти без гордости без позы в полный рост
через анабиоз и выпрямитель
 
 
И скрючившись от мерзости от нежности и мата
он вынул душу взяв ее как мог
через Урал, потом закрыл ворота
и трясся до утра от холода и пота
не попадая в дедовский замок
Мело-мело от пасхи до салюта
Шел мокрый снег, стонали бурлаки
И был невыносимо гениталенгениален
его кадык переходящий в голень
как пеликан с реакцией Пирке
не уместившийся в футляры готовален
Мело-мело
Он вышел из пике
 
 
Шел мокрый снег, колдобило, смеркалось
Поднялся ветер, харкнули пруды
В печной трубе раскручивался дым
насвистывая оперу дон Фаллос
Мело-мело
Он вышел из воды
сухим как Щорс
И взял ее еще раз
 

Два тазобедренных сустава…

 
Два тазобедренных сустава
плывут завёрнуты в газету
по тёмным водам подземелья
столь оживлённого в час пик
Навстречу им в сыром угаре
бредёт подвыбитая челюсть
хромая и какой-то хрящик
за ней усердно семенит
А по бокам из труб и трещин
из несуразностей рельефа
на них глядят без выраженья
предметы милой старины
крючки железочки и цепи
багры напильники и гвозди
иголки щипчики тисочки
ножи кастеты топоры
Работы хлопотной орудья
глядят с усталым безразличьем
на проплывающие мимо
плоды их скорбного труда
Пучки волос полоски кожи
глазные яблоки и ногти
трахеи лёгкие мошонки
фаланги рёбра позвонки
Они толпятся с вялой злостью
топя друг друга на стремнинах
кучкуются на поворотах
ложатся в омуте на дно
А поверху плывёт говно
навстречу морю и восходу
К логическому так сказать эсхато —
концу или началу – всё равно
А мне и больно и смешно
И я грожу ему в окно
антисовковою лопатой
порвав контекста полотно
Из глаза выпало бревно
и тоже двинулось куда-то
 

26–27.05.90

я сплю…

 
Я СПЛЮ
я штука я на стрельбах
я в ботанической оправе
я при дворе я при корове
я разбегаюсь побыстрей бы
я непрерывна я дискретна
нет я дискретно-непрерывна
я вас рублю неаккуратно
и падаю не очень ровно
но разве я не Клара Цеткин
не блин не женская принцесса
и разве нет во мне прогресса
и в голове одни осадки
не суйте мне перемещений
и сил физическую норму
я отрабатываю карму
присматривая за вещами
и вещи и слова и силы
друг другу мылят изотерму
я подрифмовываю сперму
в пространстве нежности и соли
в пространстве вогнутом и сжатом
как в лифте падающем мимо
на платье из металлолома
я пришиваю мирный атом
и на предмет изящных новшеств
беру путёвку в жизнь иную
чтобы пройти не поперхнувшись
сквозь заводскую проходную
и по пластмассовым аллеям
в секущей плоскости оргазма
я вылетаю из маразма
как из отдела бакалеи
и повинуясь древним водам
огню лучу и кораблю
я крашу утро чёрным цветом
и сплю чтобы забыть об этом
и забываю что
Я СПЛЮ
 

87–90

жизнь моя ничего не стоит…

Е. Бунимовичу

 
жизнь моя ничего не стоит
даже если она священна
даже если она желанна
даже если она прекрасна
перспективна и самоценна
одиозна или убога
даже если в ней нет ни Бога
ни Бакунина с петрашевцем
ни багульника в робкой пене
беззащитных своих эмоций
ни ласкающего мецената
ни цирюльника с хищной бритвой
ни Иуды с лотком черешен
ни червонца что всех умней
 

31.5.90

Границу переходят только дважды…

 
Границу переходят только дважды
Пивной ларёк работает до трёх
Наш паровоз летит на всех парах
И я боюсь тебя увидеть без одежды
И я боюсь тебя увидеть без надежды
Не счесть жемчужин в море полудённом
Мы после смерти перешли на ты
Мы после третьей перешли на ты
Реактор стёр случайные черты
между check-point'ом и чемоданом
И солнце мира повалилось за кусты
На все четыре дунуло свободой
Мы вдруг затихли как перед ламбадой
Мы вдруг затихли как перед лампадой
и вытерли слезу – для красоты
И ты не упрекай меня без нУжды
у ж н У ж д а б л и з и т с я не выключая фар
Ночной зефир сгущается в кефир
Скупой границу переходит дважды
Давай зайдём в какой-нибудь подвал
Давай устроим гвалт на всю Европу
И поцелуем царственную лапу
Так как никто ещё не целовал
 

1.6.90

Аргументы и факты

М. Шатуновскому

 
он говорит
мы раньше были лучше
пока не овладели вдохновеньем
пока едва водили пальцем в небе
и отставали от своих двоих
мы не были столь благосклонны к смерти
и не умели так бессмертно жить
так мастерски
так профессионально
надёжно и цинично защищаться
прижившись в этой жизни изнутри
между кулисами предчувствия и страха
между полозьями сомнительных сентенций
под фиговым листком релятивизма
и ёмких дефиниций герметичной чешуёй
мы не умели так беречь своё лицо
я возражаю
но не время возражать
он говорит
поставим стол и скатерть
расстелим белую крахмальную – приборы
прозрачно-эфемерные фужеры
и рюмки и салфетки на троих
и это будут Пять Минут Любви
а не банальный текст открыто беззащитный
пред сардоническим десантом Мельпомены
и Тулии обнявшихся порочно
до мёртвой хватки – петли тишины —
и я смотрю в его глаза – они пусты
роскошным прихотливым запустеньем
вишневосадным розовым провалом
а не мучнистой бакалейной пустотой
смотрю и верю – да, действительно, вне всяких
сомнений – это Пять Минут Любви
а н е размерность
н е экстраполяция в пространстве
и времени – н е транс н е остановка и н е сон
смотрю и думаю – не время возражать
что я простите знаю этот фокус
и этот ракурс и косой пробор
я знаю правду – целиком и по фрагментам
по капелькам по внутренним карманам
по клеточкам обрезкам по кустам
по собственному крику
и по крайней мере
моя планета – дверь в открытом море
моя скульптура – воздух между слов
моя работа – самовозраженье
я возражаю – где мой аргумент?
он ничего не понимает в этой жизни
и потому он абсолютно прав
 

20.6.90

Завтра я буду описывать автомобиль…

 
Завтра я буду описывать автомобиль
Как он упёрся мне в спину открытым капотом
Как он ворочался под одеялом лохматым
Как мы поплыли поплыли и сели на мель
А послезавтра я так полюблю телефон
Так полюблю что надену ему аксельбанты
Он тут же крикнет мне Hi
Мы тут ищем таланты
(Международный и очень влиятельный слон)
Международная почта проломит мне двери
Оземь ударится станет рублём золотым
Станет руном золотым
Я посмотрю на неё через дырочку в сыре
Господи это же дым
Господи ты ли не слышал предсмертного воя
Но для чего так прозрачны чертоги твои
Видно и рёбра и сердце и аккумулятор любви
Скройся прошу тебя, поговорим про другое
Лучше я буду описывать дальние страны
Струнные ветры и трижды прекрасный покой
Через соломинку дуть голубое вино Ипокрены
хвост петушиный коктейля сжимая стеклянной рукой
 

26.6.90

Я поняла какой Ты хочешь жертвы…

 
Я поняла какой Ты хочешь жертвы
Ну что ж Прииде и возьми
Не попрошу ни милостей земных
ни послабленья на исходе Жатвы
 
 
Возьми его и дай его другой
не шевельну ни ухом ни ногой
А если шевельну от слабости поспешной
сметая всё и вся то ухом то ногой
Услышь меня сквозь неизменный вой
 
 
Буди милостив ко мне грешной
 

14.09.94

Живот не умещается в пространстве…

 
Живот не умещается в пространстве
Он вылезает из-под одеяла
и делает надутое лицо
Он в поисках негаданного счастья
любезничает с пуговкой на брюках
переосмысливает Генделя и Баха
и ходит взад-вперёд как часовой
Живот имеет собственное мненье
По вечерам когда немного скучно
когда темно и нечего делить
он вдруг становится предельно откровенен
покоен и по-своему глубок
Он сматывает плоскости в клубок
беседуя с душой об эмпиризме
хотя она едва косит ему в пупок
презрительным зрачком потусторонним
беся своей мистической гордыней
А он являя вид горы и дыни
блаженствует как золотой божок
и явное не проверяет тайным
Он верует в тепло да в эпителий
и вожделенью кожного покрова
не предпочтёт бессмертного одра
Он хочет нравиться, он радуется жизни
и говорит ей кротко: будь добра
не забывай, мы – однокоренные
А эта дурочка с веслом и паранойей
она ведь что? Сквозняк из моего ребра
Душа не слышит – у неё заботы поважнее
Живот и рад – куда как хороши
те кто готов взять важные заботы
оставив вам бесценную возможность
спокойно слушать тиканье часов
и кайфовать втихую как Исав
склонясь над чечевичною похлебкой
почёсывая бок недлинной плёткой
Зачем? А так, на всякий случай
Для души
 

27–29.06.90

Другу-стихотворцу

 
Вот пролетела наша Юность
и Новый мир наш пролетел
и Знамя трепетное Знамя
не нам трепещет а другим
А мы с тобой вот тут сидим
неприспособленные люди
и залпы тысячи орудий
до нас доносятся едва
А мы с тобой вот тут сидим
неприспособленные люди
а День Поэзии проходит
и ночью полнится Москва
как бы говоря и показывая
Когда-то нас манил Урал
Огни сибирские мерцали
и грезя о девятом вале
друг другу мы передавали
Авроры доблестный штурвал
Теперь не то, уж дервенеют
и рифмы в пальцах и дрожит листок
И даже робкий Огонёк
нам то не светит то не греет
 

1990

Сверхгерой

 
Надежду пиршество и мёд
разделит он без состраданья
Без ощущения паденья
пересекая небосвод
И если будет этот свет
ему дарован как полтинник
он словно зверь или пустынник
его разроет, расчленит
до мяса, до грунтовых вод
Он прыгнет в яблочко, в зенит
и упиваясь оптимизмом
нас всех огреет коммунизмом
Укажет путь и цель и брод
И не услышит слова НЕТ
Ему потворствует закат
Луна ему целует ноги
и океан заходится от неги
и снеги белые задумчиво поют
Ему безмолвствует народ
оценивая расстоянья
отрыгивая заблужденье
когда само влетает в рот
Орёл прикинутый змеёй
объевшейся зари и устриц
шустрит в кустах и заратустрит
и жертвы требует своей
немного похоти и скуки
и килограмма два гвоздей
Покуда Господу угодно
играть с танцующим огнём
мы будем видеть Бога в нём
струясь водой околоплодной
с вершины лысой и холодной
с горы и лысой и покатой
стекая пОтом по броне
Европа с Азией поддатой
промчатся где-то в стороне
Враги сожгут родную хату
утопят истину в вине
оставив на горелом пне
письмо без подписи и даты
Он изощрится и прочтёт
И дум высокое стремленье
тупым ударом в мирозданье
вновь обозначит свой приход
Надежду пиршество и мёд
 

6–8.7.90

в пустынном доме тела твоего…

 
в пустынном доме тела твоего
(не моего не моего) гуляет ветер
и некому с дозиметром и циркулем проверить
что скудно в доме и темно зело
 
 
и в темном озере колеблемых зеркал
гуляет одинокий выключатель
который возомнил что он не свету попечитель
а сам источник света – вот что возомнил
 
 
и где теперь добыть простых чернил
и слез простых и сильнодействующей крови
чтоб оправдать надеждой на здоровье
весь белый свет и всех кто рядом был
 
 
и всех кто неизменно будет рядом
с тобой с тобой с тобой а не со мной
ты будешь и красивей и умней
а я – ну вот – я просто буду рядом
 
 
я буду ртом печенкой и крестцом
на том конце где путь неочевиден
я буду родинкой и плюшевым медведем
а кто-то будет сыном и отцом
 

Пошли мне Ангела Господи Ангела…

 
Пошли мне Ангела Господи Ангела…
Я утром встану подойду к окну
Пускай он заметит меня одну
Совсем одну без Ангела
 
 
Пошли мне творящего волю Твою
а не просто дождь
Белого хайрастого с крыльями
а не просто дождь со снегом
в снег да в дождь ему трудно будет добраться
Так-то он мигом
А в дождь или снег не очень-то сориентируешься
среди наших однообразных с виду жилищ
Не разглядит ведь одну из тыщ
 
 
А если между прочим будет яркий солнечный день
то может оказаться что стекло отсвечивает
Ты подскажи ему пусть не торопится не нервничает
А мне подскажи что надеть
 
 
А то я замучилась
что ни возьму все вроде как не по чину
Вдруг по черному контуру
он не разберет моей изысканности да глубины
вдруг испугается
И вообще не увидит во мне никакого лица
И вообще Ангел он кто? Надеюсь не мужчина?
 
 
Надеюсь что вот это белое на чем он летает
не портится и не тает даже если не в холодильнике
Ну так пошли его пораньше
а то на моем будильнике
очень рано светает
Он электронный и практически не тикает
 
 
Так что я услышу как вот это белое
пахнущее хризантемой зашелестит при приближении
и двоичные колебания пространства медитации
как птицы выбросят в воздух малые сексты и терции
как мыльные шары бесстрашия и воздержания
 
 
ж е е е р т в а в е ч е е е р н я я а а а
 
 
Покоя Господи но покоя частного
домашнего жизнеспособного
Попроси его пусть за пазухой принесет
это вещь не тяжелая
Окружила меня манишка душистая
хризантема белая
Серединка бежевая
как кусочек мякиша хлебного
 
 
Как мякиша хлебного кусочек
у меня все слиплось внутри
Господи скоро три а он все не является
Выливается время мое сквозь ситечко
медленно по капельке выливается
Подставляю мензурку меряю по капельке
А уж темно на дворе
 
 
Я все стою у окна
занавеску рукой придерживаю
Ну конечно не целый день торчу
и не каждую минуту —
надо ведь и тепло очага семейного
добывать из тонкого луча
лебедей из рукава вытряхивать
месяц под косой зажигать и зубы чистить
медоточивые жилки связывать
в букетики и пучки
Я уже почти научилась почти
Вон и почту разносят и заваривают
заморские чаи под абажурами
Скоро скоро придет я скажу ему
Я обязательно скажу – видишь скажу
горит звезда приветливая под небом голубым
Она твоя о Ангел мой она всегда твоя
видишь видишь свет немерцающий
доброта неизреченная
Да исправится молитва моя,
яко кадило пред Тобою:
воздеяние руку моею, жертва вечерняя
 

24.03.94

Вот опять горит морковь…

 
Вот опять горит морковь
у тебя в руке
Я не лягу поперёк
твоего пути
Здесь идти четыре дня
Восемь лет скакать
Я не буду так кричать
как твоя жена
Ты не будешь как мой муж
плыть через залив
молча в дерево втыкать
перочинный нож
Где ты был тогда-когда?
Вот и хорошо
Добрым гномам от меня
гипсовый поклон
Клюнет жареный петух
Трахнет мавзолей
И проснёшься на золе
И проснёшься на заре
в дембельском поту
Зяблик зяблик
зябликзябликзяблик зяблик
Замурованный подъезд
Головой в подол
Сколько было всяких дел
к перемене мест
К перерыву бытия
К телу – от души
Вот и хорошо
Вот и замечательно
Семь светильников босых
Семь косых церквей
И железное жерло
И железный жезл
Зяблик зяблик где ты был?
Изучал фольклор?
Собирал металлолом
на аэродром?
Механическая пыль
На губе мозоль
Три строки туда-сюда
И железный жезл
И калёный гороскоп
И слепой портрет
И во рту верблюжий плед
И не так уж в общем-то и хочется
До родимого пятна
дело не дойдёт
Завтра в стаю путь держать
На юг улетать
 

1–2.8.90