Текст книги "Африканское бешенство. Дилогия "
Автор книги: Нил Бастард
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
И тут откуда-то из-под крон приморского парка звучит негромкий, но отчетливый хлопок, напоминающий сконцентрированное в секунду шипение бенгальского огня. Стремительный дымный шлейф перечеркивает бездонную синеву неба. Под брюхом вертолета гигантским оранжевым цветком раскрывается огненная вспышка. Винтокрылая машина тут же заваливается набок и падает прямо на черепичные крыши вилл Посольского квартала. Мгновение – и снизу гремит такой мощный взрыв, что у меня тотчас закладывает уши.
Я даже не успеваю осознать, что же произошло, – как и все, кто теперь рядом со мною на крыше «Хилтона»…
– Переносная зенитная ракета «земля – воздух», – слышу за спиной голос Жозе.
Оборачиваюсь. Босс нашей миссии внешне спокоен, и лишь его смуглое лицо покрывается алыми пятнами.
– Что?.. Что?.. – кричу ему прямо в ухо.
– Я видел такое в Афганистане шесть лет назад, – вздыхает португалец. – Тогда талибы тоже сбили наш санитарный вертолет. Видимо, на сторону погромщиков перешли и армейские части.
– Хочешь сказать, что военные массово заразились вирусом Эболы и теперь латентный период у всех завершился и проявились симптомы?
– Скорее всего, – печально вздыхает Пинту. – Ведь местные казармы – рай для распространения любых эпидемий. Люди живут скученно, вместе едят, пьют, моются. Домой их почти не выпускают – ведь большинство солдат из дальних деревень, куда три-четыре дня езды.
– Но военные медики…
– Какие там еще медики, Артем! Тут на роту в лучшем случае один фельдшер-капрал, закончивший трехмесячные курсы, да и то за взятку от родственников из деревни. И вряд ли такой фельдшер обратит внимание на жалобы какого-нибудь бедолаги. А спустя несколько недель недомогания и жалобы среди солдат наверняка входят в систему, но это тоже можно списать на перегрев или кишечную палочку. Потом этот же бедолага и застрелит того фельдшера в приступе агрессии. А может, и не фельдшера, а другого бедолагу или несколько бедолаг. Это уже детали, но общий механизм приблизительно такой. Скорость распространения вируса такова, что не оставляет надежд на лучшее. А когда часть солдат явно слетает с катушек и бросается крушить все подряд – остальные понимают, что нет смысла сидеть и ждать, пока тебя убьют свои же. Вот и начинают массово изображать из себя обезумевших и больных. Тем более что все они рано или поздно заразятся, обезумеют и умрут…
…Спустя минут десять мы с Жозе сидим в диспетчерской «Хилтона», налаживая радиосвязь с санитарным судном. Капитан «Либерти» категоричен: уж если в Оранжвилле сбивают даже вертолеты «Красного Креста», он не может больше задерживаться в акватории порта ни на минуту, не может рисковать экипажем и кораблем. Не ровен час, по санитарному судну засадят из крупнокалиберных береговых батарей…
– У вас есть гарантии, что среди солдат нет инфицированных Эболой? – спрашивает капитан и тут же продолжает: – Конечно же, нет. А раз так, мы не можем рисковать ни минуты.
– Значит, все мы обречены? – жестко прерывает его Жозе. – Получается, что вы от нас отказываетесь? Бросаете на произвол судьбы?
– Ждите, мы обязательно с вами свяжемся, – звучит типичная фраза безразличия и нежелания решать проблему.
– Сколько же нам ждать?
– Не знаю. На сегодняшний день помочь вам не можем. Наше руководство что-нибудь придумает, и мы обязательно выйдем на связь с вами…
Ничего они не придумают. А если и придумают – то не раньше, чем наш Посольский квартал будет взят штурмом, разграблен, изнасилован и сожжен. Равно как и весь этот несчастный город.
Спустя полчаса санитарное судно снимается с якоря и, дав положенные при выходе из порта три гудка, уходит в открытый океан. Люди, собравшиеся для эвакуации, наконец, начинают понимать свою обреченность. Ползучая истерика со скоростью пожара в джунглях распространяется с крыши на вестибюль перед баром, с вестибюля – на все здание отеля, с отеля – на весь Посольский квартал. И уже спустя несколько минут над крышей «Хилтона» звучит душераздирающий вой, причем психоз немедленно охватывает почти всех присутствующих. Этому коллективному безумию невозможно противостоять – оно пронизывает, словно мощный электрический разряд, и спустя несколько минут неожиданно замечаешь, что истошно кричишь вместе со всеми и гримасничаешь, словно обезумевшая обезьяна. В таком состоянии человек может сотворить что угодно: броситься вниз головой с крыши отеля, вцепиться в глотку лучшему другу, схватить за ноги младенца и стукнуть его головой об угол…
Беру себя в руки и, заткнув уши, возвращаюсь в свой номер. Лифты в «Хилтоне» еще работают: ведь в Посольском районе – автономная электростанция, не замкнутая на энергосистему Оранжвилля. Прямо в одежде укладываюсь на кровать и накрываю голову подушкой…
Неужели и впрямь все кончено?
4
Безвыходных ситуаций не бывает. Если дорога перекрыта глухой стеной – ищи ближайший объезд. Если объезда нет – пробей стену киркой. Если нет кирки – выкуй ее сам из подручных материалов. На всякий яд всегда можно отыскать противоядие – надо лишь умение и желание искать. Именно этому научили меня в Первом медицинском мои профессора. Каждый, пусть даже самый зловещий вирус уязвим: надо лишь отыскать его слабое место…
…Вот уже целый час я стою на балконе, пытаясь проанализировать ситуацию. А ситуация предельно хреновая.
На помощь извне рассчитывать не стоит – это раз. Для всего остального мира, включая наш офис в Цюрихе, мы теперь почти инфицированные и потому списанные со счетов – это два. Самостоятельно изобрести вакцину против неизвестного науке подтипа Эболы нереально – это три. Для этого нужны десятки разноплановых специалистов и специализированный НИИ с дорогостоящей аппаратурой. Это вообще научное открытие на Нобелевскую премию. Но что мешает мне хотя бы выяснить, что это за странный подтип «Е»? Тем более, со слов Жозе, вспышка этого подтипа была зафиксирована лет десять назад где-то в Танзании…
А раз нечто подобное уже происходило – культура этого вируса наверняка сберегается в одной из коллекции штаммов, ведь возбудители абсолютно всех эпидемий у вирусологов принято сохранять, чтобы «знать врага в лицо». В мире лишь две полные коллекции вирусов: одна где-то в Соединенных Штатах, и одна у нас, под Новосибирском, где в закрытом научно-исследовательском институте изобретают вакцины от всех имеющихся в мире зараз. И в этом НИИ работает мой старинный приятель, Миша Алтуфьев, с которым мы жили в студенческой общаге в одной комнате. Тихий, интеллигентный очкарик, ироничный интроверт с аналитическим складом ума и знанием девяти языков. Без пяти минут доктор наук, старший научный сотрудник, со всеми вытекающими допусками.
Но главное достоинство Алтуфьева не в том, что он полиглот и ученое светило. Миша действительно Ученый с большой буквы. В отличие от многих, он всегда задается вопросами «почему?», «зачем?» и «как?». И всегда способен поставить эти вопросы в должной последовательности…
Последний раз мы общались как раз перед Новым годом, по скайпу – я поздравлял старого друга с наступающими праздниками. Интернет в отеле все еще есть, как и электричество. Так кто же мешает мне получить консультацию у него?
Мне везет: Алтуфьев как раз перед «компом». Отсюда, из номера «Хилтона», странно наблюдать на экране компьютера человека в толстом вязаном свитере, на фоне полузаиндевевшего окна с заснеженными елями.
После положенных «как дела?» сразу перехожу к делу. Конечно же, Миша в курсе подтипа «Е». Более того – он уже более или менее в курсе того, что происходит в Оранжвилле. Сведения у него, правда, отрывочные – масштабов катастрофы не может представить даже он, а информации взять неоткуда.
Мы беседуем минут сорок. Сперва Миша пессимистичен: мол, сделать ничего нельзя, ситуация совершенно беспросветная, все обречены, так что попробуйте выбраться оттуда хоть чучелом, хоть тушкой. Затем, однако, дает мне пусть микроскопическую, но все-таки надежду…
– У нас есть некоторые наработки по Эболе, как раз по подтипу «Е», – произносит он серьезно.
– Неужели вы уже изобрели вакцину?!.. – почти кричу я в монитор. – Этот подтип «Е» можно хотя бы остановить?!..
– Не совсем… Я же тебе говорю: есть наработки, довольно перспективные, но пока, как ты сам понимаешь, экспериментальные. Нужны доклинические испытания, затем доработки, затем клинические испытания, затем новые доработки, потому что наверняка обнаружатся противопоказания, затем вновь клинические испытания, дозировка по возрасту и весу, затем многочисленные бюрократические и юридические утверждения в десятке инстанций, затем клинические испытания на добровольцах, новые доработки… Причем нет никакой гарантии, что мы сейчас на правильном пути. Одно слабое звено во всей конструкции нашей вакцины способно свести на нет все наши усилия. Да что я тебе, Артем, рассказываю – ты ведь и сам все это знаешь!
– Знаю, Миша, знаю. А вот скажи… – закусываю я губу, потому что вопрос, который сейчас прозвучит, для профессионального вирусолога просто нелеп. – А вот скажи, Миша, что надо для того, чтобы изготовить эту вакцину… ну, скажем так, в полукустарных условиях?
– То есть «на коленке»?
– Ну, не совсем. В небольшой лаборатории со средним набором оборудования и при минимуме необходимых материалов.
Алтуфьев удивленно смотрит на меня с монитора, словно я предлагаю изготовить аспирин из толченых ракушек.
– Артем, ты что, совсем сошел с ума?! Конечно, не изготовить. Нужны определенные биотехнологии. Нужны специалисты самых разных профилей. Огромные средства, слаженная команда, компетентное руководство. Масса составляющих, от банальных химреактивов до сложных вирусных белков. Хорошая лаборатория для начала…
Небольшая, но неплохо оборудованная лаборатория у нас в миссии была: покойный Сальвадор любовно отстроил ее собственными руками в полуподвале госпиталя. Он даже установил на крыше мощные солнечные батареи и замаскировал их от потенциальных воришек.
Как знать, может быть, погромщики пощадили лабораторию и не заметили солнечных батарей?!..
– Миша, все это понятно. Но если ты мне дашь поэтапную технологию производства – я смогу хоть попробовать?..
– Ты сумасшедший, – устало вздыхает Алтуфьев.
– Конечно, сумасшедший! – с готовностью соглашаюсь и тут же выстреливаю очередью синонимов: – Псих, идиот, ненормальный… Вот и не надо мешать мне в моем безумии. Так поможешь?..
– Сейчас скину тебе на почту вводную и необходимый лабораторный минимум, – через паузу соглашается он. – Только давай договоримся сразу: за последствия я не ручаюсь…
…Спустя полчаса мы с Жозе Пинту стоим на балконе его номера. Настроение у нашего босса мрачное. Он сосредоточенно смотрит куда-то вдаль: губы плотно сжаты, брови сдвинуты к переносице. Однако и он не оставляет надежды спастись.
– Можно попытаться с боем пробиться в порт, захватить какое-нибудь судно и уйти в открытое море, – задумчиво прикидывает Жозе. – Или пробиться в яхт-клуб, где у пирса наверняка осталось несколько моторных яхт и катеров на подводных крыльях. Однако оружия в «Хилтоне» – восемнадцать ручных пулеметов на вышках, два десятка пистолетов охранников да несколько помповых ружей. Да и с боеприпасами явно не густо. Уж если Эбола поразила и армию…
– Нас тут почти полтысячи человек, половина из которых – старики, женщины и дети, – напоминаю очевидное. – Пробиться в таком составе нереально. Нас всех сразу же перебьют, после того как мы высунемся за забор.
– У тебя есть другие предложения?
Набираю в легкие воздуха, словно пловец перед глубоким погружением в воду, и произношу:
– Да, Жозе. У меня есть одно предложение. Вот послушай…
5
Авантюристом я слыл еще в студенческие годы. Причем очень удачливым. Мог на спор поехать из Москвы во Владивосток, без копейки денег в кармане, и вернуться обратно к оговоренному пари сроку. Безнаказанно лазил ночью по водосточной трубе в спальню к любимой девушке, когда ее «старики» в это время бодрствовали в соседней комнате. Мог хладнокровно потрошить в прозекторской покойников с подозрением на холеру.
Именно авантюрность характера, а также тяга к путешествиям, переменам мест и вообще к экзотике и привела меня в миссию «Красного Креста» в Оранжвилле…
Не могу сказать, что Жозе принял мое предложение с энтузиазмом. Он долго всматривался в меня, словно психиатр, принимающий решение: полный я идиот, или еще есть надежда? Наконец резюмировал:
– Это – полнейшая авантюра. Даже не авантюра, бред шизофреника. Я хоть и не вирусолог, а всего лишь хирург, но вот что я тебе скажу: выбрось эти глупости из головы, ничего у тебя не получится.
– А что нам всем делать? Сидеть в Посольском районе и ожидать, когда сюда ворвутся обезумевшие громилы? На сколько дней у нас осталось продуктов? Через сколько часов закончится солярка для электрогенератора? И что тогда: каннибализм, постыдная сдача в плен, или медленная и мучительная агония?
– Но ведь ты сам говоришь, что всякого, кто только сунется за ворота Посольского района, немедленно пристрелят! Да и почему ты уверен, что не заразишься Эболой вместе со всеми?
– Не уверен. Но попробовать все-таки стоит.
Жозе молчит, и по этому молчанию заметно, что он со мной согласен. Да и других вариантов действительно нет.
– Мне тридцать два года, – выдвинул я последний и решающий контраргумент. – Возраст пика физических кондиций, иммунитета и психической стабильности.
– А где гарантия, что лаборатория в нашей миссии еще цела? Где гарантия, что ты не заразишься Эболой еще до того, как доберешься до нее?
– Гарантий никаких, – согласился я. – Но и перспектив тут тоже никаких. А чтобы не погибнуть и не заразиться – надо все хорошенько обдумать. На всякий яд всегда можно отыскать противоядие…
Жозе лишь отмахнулся – мол, если жизнь надоела, то поступай, как хочешь! Однако посильную помощь все-таки обещал.
А вот Джамбо Курума выслушал мое предложение с энтузиазмом. Ведь он, родившийся и выросший в Оранжвилле, наверняка сумеет мне помочь. Знает все три местных языка – кроме общепринятого английского. Неплохо боксирует, прекрасно стреляет, замечательно водит машину, знает все самые темные закоулки этого огромного города. А, главное, – в отличие от Жозе, наш водитель человек цели, а не средств для ее достижения!
Курума всегда напоминал мне эдакий здоровенный, обожженный на солнце кирпич. Простой, непритязательный, грубоватый, но очень надежный – и внешне, и по характеру. В качестве напарника он подходит мне идеально: человек без излишних рефлексий и практически без нервов. Такой не бросит, не предаст, и в случае моей невольной промашки никогда не станет меня попрекать.
Уже к вечеру Джамбо загоняет наш прострелянный фургон в гаражный бокс за отелем. Тщательно регулирует двигатель. Закрашивает красные кресты по бортам, чтобы не привлекать ненужного внимания. Устанавливает пуленепробиваемые стекла. Меняет передний бампер на более мощный, на который вдобавок навешивает лебедку. Экранирует двери и радиатор стальными листами. Пулю эти листы, конечно же, не остановят, однако наверняка собьют траекторию и погасят часть энергии. А это оставляет хоть какую-то надежду на выживание.
– Жаль, мистер Артем, что вы родились белым, – вздыхает Джамбо, придирчиво осматривая утром наш обшитый металлом фургон, неуловимо напоминающий теперь вагон бронепоезда.
– Почему это жаль?
– Мы смогли бы прикинуться психами, зараженными Эболой. Мне кажется, так больше шансов выжить, – продолжает Курума вполне серьезно, и лишь по его прищуру я понимаю, что он, конечно же, шутит.
– А разве белые не могут этим заразиться?
– В Оранжвилле многие считают, что все самые страшные болезни изобрели как раз белые, умные и бездушные дьяволы. А белые дьяволы, мистер Артем, не могут заразиться тем, что придумали сами. Ведь дьяволы не горят в аду – правда?
– Почему это не горят?
– А кто тогда будет поддерживать порядок в преисподней и строить козни против людей?
– Некоторые люди способны превратить свою жизнь в ад вполне самостоятельно, – улыбаюсь в ответ. – Безо всяких козней дьяволов.
Незадолго до полуночи в гараже появляется Жозе. Он заметно утомлен и чем-то встревожен, хотя всячески стремится выглядеть бодрым и деловым. Видимо, в Посольском районе стряслось что-то из ряда вон выходящее…
– Наверное, ты все-таки прав, Артем, – наконец соглашается со мной мистер Пинту и продолжает не без скрытого пафоса: – Для мужчины куда достойнее попытаться хоть как-нибудь изменить к лучшему даже самую безвыходную ситуацию. Даже если нет никакой надежды.
– Безвыходная она или нет – пока неизвестно.
– Комендант Посольского района решил вам немного помочь. Выделяет вам по пистолету на каждого, по помповому ружью и немного патронов. И еще кое-чего. Зайди к нему, забери. Ты хоть умеешь стрелять?
– До института я даже успел отслужить в армии военным фельдшером. Но стрелять в людей как-то не приходилось. Микроскоп и химический анализатор нравится мне куда больше, чем автомат.
– Комендант предлагает еще двух охранников в помощь… Впрочем, последнее слово за тобой.
– А сами охранники согласны с нами ехать?
– Они в подчинении коменданта. Стоит лишь приказать…
– Не надо никому приказывать, Жозе, – устало отмахиваюсь я. – Ехать в миссию по теперешней ситуации могут только добровольцы.
– Не передумал?
– Понимаешь, Жозе… Не надо относиться к своей жизни, как к подвигу, или как к игре, или как к источнику удовольствий. И уж тем более – как к некой сакральной чаше, которую следует испить до дна. Ведь все мы когда-нибудь умрем – рано или поздно. Так не лучше ли умереть достойно, чем ожидать, пока…
Я не успеваю договорить: совсем рядом, за забором трещит короткая автоматная очередь, и на нее тут же накладывается душераздирающий стон. Жозе бросается к простенку, увлекая меня за собой. И лишь Джамбо остается стоять за фургоном, потому что воздух пронзает угрожающий свист, и метрах в ста от нас бухает тяжело и объемно. Не иначе как минометный снаряд. Одиночные выстрелы, похожие на пистолетные, громкое ругательство, крики, снова выстрелы, удар чем-то тяжелым в стену… И тут всю эту мешанину звуков уверенно перекрывает стук пулеметов: это, наконец, среагировала охрана с вышек.
Стрельба смолкает так же внезапно, как и началась.
– Это еще не штурм, – успокаивает Жозе, утирая вспотевший лоб.
– А что – праздничный салют в честь нашего отъезда? – саркастически хмыкаю я.
– Однако штурма можно ожидать в любой момент, – без тени улыбки продолжает Пинту. – Насколько я знаю, продукты в Оранжвилле на исходе. Все поставки из деревень, естественно, прекращены. Порт закрыт третий день, продуктового импорта нет, да и рыбаки, наверное, давно уже не выходят в море. Я уже не говорю о пресной воде, которая тут всегда была дефицитом. А у нас, по общему мнению, есть чем поживиться.
– Ну, хорошо – захватят они наши запасы продовольствия, – продолжаю я логическое построение. – Но ведь это лишь продлит их агонию!
Жозе несколько минут напряженно молчит, и я понимаю, что будущий штурм «Хилтона» – далеко не самое страшное, что нас ждет.
– Боюсь, что агония скорее ждет всех нас. Артем, извини, не хотел тебе рассказывать раньше времени… Но и скрывать это от коллеги не имею права. У нас в «Хилтоне» подозрение на Эболу. Конечно, сейчас все на грани нервного срыва и подозревают друг друга, но слишком многие симптомы, к сожалению, сходятся…
Во рту у меня сразу же появляется противный, кисловатый привкус беды. Конечно, я подозревал, что нечто подобное может рано или поздно произойти уже и в Посольском районе, но не думал, что так скоро.
Вот и выходит, что теперь шансы заразиться уравниваются у всех. Правда, шансов быть пристреленным тут, в Посольском районе, все-таки несравненно меньше. Во всяком случае, пока…
6
Мощный фонарь вырубает в ночной тьме огромную желтую прорубь. Обзорная камера хищным хоботком объектива буравит пространство перед въездными воротами в Посольский квартал. Вот уже полчаса я сижу в башенке перед этими воротами и сквозь пуленепробиваемое стекло наблюдаю за темной улицей.
С момента нашего бегства в «Хилтон» не прошло и двух дней, а привычный ландшафт Оранжвилля напоминает теперь 3D картинку из компьютерного шутера про «Конец света». В каких-то двадцати метрах от ворот возвышается сгоревший остов армейского джипа. Передняя дверка открыта, и в свете фонаря заметно, что на водительском сиденье чернеет обгоревший человеческий силуэт.
Джип этот расстреляла наша охрана еще днем при попытке прорваться на территорию Посольского района. Охранники действовали без паники и на удивление хладнокровно. Хотя – как знать? – может быть, среди пассажиров джипа были их знакомые, друзья или даже родственники?! Наш комендант заверил, что при малейшем подозрении все приближающиеся к воротам автомобили будут уничтожаться безжалостно, охране приказано по ночам стрелять на малейший шорох. Дай-то бог. Только на все машины Оранжвилля у нас явно не хватит патронов…
Магазинчик напротив разграблен пару часов назад: витрина высажена, сорванная с петель дверь валяется на обочине. В чудом сохранившемся стеклянном фонаре над входом тускло мерцают багровые отблески пожара в соседнем квартале. Слева от входа – огромные мусорные контейнеры, переполненные до краев. Из-под крышек торчат обрывки бумаги, свешиваются ошметки целлофана. Контейнеры эти напоминают пасти огромных всеядных чудовищ. Их никто никуда не увезет: коммунальные службы Оранжвилля прекратили работу навсегда.
За магазинчиком, в темной зелени старых пальм, утопает пятиэтажное здание телефонной станции, сожженной еще в первый день погромов. Сорванная взрывом крыша, пустые глазницы окон, бутылочный блеск раскуроченной вывески… Ловлю себя на мысли, что в огромном бетонном чреве наверняка кто-то есть. Не хочется думать, что эти люди наверняка вооружены и что они в любом момент могут засадить по моей будочке из гранатомета.
Где-то совсем рядом ярко вспыхивает огонь, и желтовато-гнойные отблески зарева сразу же привносят в ночной пейзаж безотчетную тревогу. По стенам то и дело скользят зловещие ломаные силуэты, вырастают до гигантских размеров и сразу же съеживаются. Где-то совсем рядом пронзительно вскрикивает какая-то птица, ритмичный посвист крыльев со свистом прорезает ночную тишину.
Пока, правда, это единственные звуки, которые мне удается различить, – ни выстрелов, ни криков.
Сегодня мне предстоит самое большое испытание за всю мою жизнь: ночное погружение в привычный некогда мир, в одночасье ставший жутким и непредсказуемым. До нашей миссии отсюда – чуть более трех километров. По мнению Джамбо, время незадолго до рассвета – лучшее, чтобы попытаться добраться до миссии. Если гнать что есть сил, не привлекая к себе внимания, успеем минут за пятнадцать…
У нас все готово. Заправленный, отлаженный и заэкранированный фургон стоит у самых ворот. Кроме двух пистолетов и двух помповых ружей, нам дали рации с запасными аккумуляторами, немного галет, консервов и минералки, две канистры бензина и четыре – питьевой воды. Но самое главное – защитные противовирусные костюмы со специальными герметичными масками, отдаленно напоминающими шлемы астронавтов. В этих костюмах мы немного смахиваем на маскарадных героев Хэллоуина. А с ружьями, рациями и пистолетами в кобурах – на персонажей научно-фантастического фильма о захвате Земли злобными марсианами.
А вот и Джамбо Курума. Выглядит он угрожающе: пронзительные белки глаз с кровяными прожилками на иссиня-черном лице, огромные кулаки, помповый «винчестер» за спиной и пистолет в открытой кобуре на поясе. Ни дать ни взять «черная пантера», идейный боец за права чернокожих в Америке середины семидесятых!
– Ну что, мистер Артем, поехали? – предлагает он таким тоном, будто всю жизнь возил меня по ночному Оранжвиллю, зараженному смертоносным вирусом, где каждую секунду можно получить пулю в голову.
– Поехали, Джамбо, – простецки улыбаюсь напарнику. – Ты уже рассчитал дорогу до миссии?
– Ехать по Парадиз-авеню и через железнодорожный переезд слишком опасно, там неподалеку армейские казармы, а военные, по слухам, почти все поголовно превратились в вооруженных бандитов. Говорят, что среди них уже половина инфицированы… А вот если мы сделаем небольшой крюк через приморский парк, а затем проскочим по набережной, то попадем в переулок, откуда до нашей миссии – рукой подать.
Спускаясь во двор вслед за Джамбо, я мысленно просчитываю предложенный маршрут, стараясь отыскать малейшие изъяны, ведь от этого зависят наши жизни!
Хотя что теперь можно просчитать? Ведь обвалившийся дом или сожженный автобус на узкой улочке полностью перечеркивает наши планы!
– А если переулок заблокирован?
– Тогда свернем в Чайна-таун, оттуда до миссии тоже близко, можно проскочить минут за десять. А в случае погони от нее запросто можно оторваться: там целый лабиринт переулков, о которых знают лишь местные китайцы… да еще я.
– В Чайна-тауне огромное количество ресторанчиков, магазинчиков, съестных лавок, оптовых баз и продовольственных складов. Не говоря уже о богатых домах с продуктовыми подвалами, забитыми под завязку, как это и принято у китайцев. Уж если погромщики и будут грабить город – то наверняка начнут именно оттуда.
– Там уже нечего грабить. Я сегодня рассматривал Чайна-таун с крыши через бинокль – все сожжено и разграблено. Правда, не знаю, куда делись местные жители – трупов на улице почти нет.
Джамбо усаживается за руль, но двигатель не заводит. По лицу его видно, что он явно хочет что-то спросить.
– Что ты хочешь узнать?
– Ну, допустим, мы доберемся с тобой до миссии. Допустим, найдем эту лабораторию покойного мистера Сальвадора. Но ведь ты сам говоришь, что даже для изготовления опытной вакцины нужны миллионы долларов, десятки специалистов и множество дорогостоящей техники!
Усаживаюсь рядом и очень мягко, без хлопка, закрываю дверцу.
– То есть ты хочешь узнать, что дальше? А вот что дальше, Джамбо, скажу тебе честно, я и сам не знаю. Но уж лучше попытаться совершить заведомо безрассудный, но честный поступок, чем сидеть и тупо ожидать смерти.
Джамбо проворачивает ключ в замке зажигания. Двигатель отзывается ровным металлическим шелестом. С плавностью створки ракетной шахты отъезжают в сторону ворота, и наш фургон трогается.
Никогда не был религиозным, но теперь мне почему-то очень хочется перекреститься. Ведь впереди у нас – полная неизвестность. Никто не может сказать, вернемся ли мы когда-нибудь в Посольский квартал…
7
Наш фургон неторопливо отчаливает от въездных ворот. Фары выключены, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. Оборачиваюсь и вижу через заднее стекло, как к освещенным окнам отеля «Хилтон» прильнули десятки знакомых и незнакомых лиц, словно провожая меня и Джамбо в последний путь. Даже не знаю, что страшней: отправляться в путешествие с непредсказуемыми последствиями, или оставаться на месте, со всех сторон окруженным кровожадными безумцами.
Удивительно, как водитель может ориентироваться в почти кромешной тьме. С тем же успехом можно передвигаться в ночной комнате с погашенным светом и наглухо зашторенными окнами. А ведь на улице, примыкающей к Посольскому кварталу, теперь масса сожженных машин, перевернутых мусорных баков и раскрошенных бетонных блоков!
Едем молча. Огромные руки Курумы уверенно лежат на руле. Он то и дело притормаживает и скупыми точными движением направляет микроавтобус от бордюра к осевой, с осевой – на тротуар… Наверное, Джамбо способен видеть в темноте не хуже кошки!
Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, пытаюсь считать повороты. Сначала мне кажется, что мы едем в сторону кафедрального собора, но вскоре водитель сворачивает в сторону порта. Фургон подбрасывает на колдобинах и ухабах, шуршит под колесами гравий, глухо рокочут рельсы на переезде…
– Миновали порт, через минут пять будет Парадиз-авеню, – спокойно комментирует Джамбо.
– Ты же говорил, что приближаться к Парадиз-авеню опасно, – произношу полушепотом, будто нас могут подслушать. – Там ведь рядом армейские казармы… можно нарваться.
– Перед Парадиз-авеню я как раз сразу и сворачиваю, сделаем небольшой крюк перед казармами. Думал свернуть раньше, но там посередине улицы слишком много сгоревших машин – не проехать…
Откровенно говоря, перед отъездом я готовился к куда худшему сценарию: к пулеметной стрельбе сразу же после выезда за ворота и толпам неадекватных громил с оружиям. Однако пока все на удивление спокойно. Если прищурить глаза и не думать о том, что происходит в Оранжвилле, можно представить, что мы с Джамбо едем по какому-нибудь провинциальному городку километрах в пятидесяти от столицы на очередную вакцинацию. Но кто знает – как долго продлится это спокойствие?
Спустя минут десять сворачиваем с дороги, ведущей непосредственно на Парадиз-авеню. Теперь движемся невзрачными кварталами, полностью погруженными во мрак. На улицах в этом районе нет ни одного рабочего фонаря – их просто расстреляли громилы. Пересекаем район, с опаской всматриваясь в зловещие провалы подворотен. В любую секунду оттуда может грянуть автоматная очередь или выскочить банда обезумевших головорезов.
А вот и магазинчик, где еще совсем недавно торговали местными овощами и фруктами, варили кофе и неспешно пили его тут же, под навесом у двери, болтая с добродушным продавцом.
Где он сейчас? Бегает по улицам, не помня себя, убивая и круша все на своем пути? Или его уже отправили на тот свет те, кто заразился раньше?
Дверь лавки сорвана, окна вдребезги разбиты гневной рукой, внутри все разгромлено и разграблено. На полу видны несколько человеческих тел в маслянистых лужах крови, чья-то рука черным крабом цепляется за порог. Похоже, бедолага в последнем усилии пытался выползти из этого ада, но его жизнь закончилась раньше. Не покидает мысль, что все это происходит не в реальности, не со мной, подобные картины я раньше видел только в фильмах. Теперь же я сам в роли главного героя боевика, с одной лишь разницей – в блокбастерах умница-сценарист вытягивает главного героя из любой передряги, а если я буду прошит автоматной очередью обезумевшего психа, то уже наверняка не смогу подняться и выйти из кинотеатра, и этот апокалиптический боевик досматривать станет некому.
Тихо урчит двигатель. Под протекторами хрустит бетонное крошево, поломанная мебель и битое стекло. Однако к этим звукам еще можно привыкнуть, а вот автоматные очереди где-то в районе порта, что совсем близко отсюда, всякий раз заставляют меня вздрагивать. Сердце колотится как сумасшедшее где-то в районе горла. Постоянно облизываю пересохшие губы, то и дело поглядывая на водителя – понимает ли он мое состояние? Мне действительно страшно, однако не стыдно себе в этом признаться. Все-таки я врач, а не военный.
