Текст книги "Путь обмана"

Автор книги: Николай Ютанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Ютанов Николай
Путь обмана

Ютанов Николай

ПУТЬ ОБМАНА

Анонс

Жестокий холодный мир Ольены мир вечной воины – и теплый романтический мир Страны Несозданных Сказок, мир не рожденной фантазии. Маленькая фехтовальщица, принц Тессей и принцесса Арианта, прощающиеся с детством под топот лошадиных копыт, звон шпаг и рев драконов И мира Ель, чья юность была сожрана бесконечной войной и безмерной властью Умирающая цивилизация линнов и мерцающих, чьи исчезающие островки разбросаны по старым звездным скоплениям И возвращение звезды Капернаум, последний раз всходившей над миром две тысячи лет назад.

...и сдавленным, был его голос, и с

отвращением наблюдал он, как

оборудовали для новой кровавой драмы

омерзительную сцену, с которой он не

мог, а может быть, и не хотел, сойти.

Вольфганг Кеппен

Largo animando

На опушке леса, где цветы сновидений звенят, взрываются, светят, девочка с оранжевыми губами и с коленями в светлом потоке, хлынувшем с луга.

Артюр Рембо

Солнце, приподнявшись над горами, обожгло край гребня. Черные валуны далекой осыпи вспыхнули ломаной огненной полосой. Светило взошло светящимся комом, мазнув красными хлопьями облаков холодное небо. Хомяк-локи вскинул черничины глаз и удивленно замер, глядя на всплывающий огонь. Из-за толстой мохнатой щеки на землю посыпались пшеничные зерна.

Эниесза пробудилась. Вспыхнули красным огнем цветы бархоток. Закачались на зеленых подвесках волшебные шляпы полевого вьюнка. Брюхатые ночные бабочки свернули, прижали крылья к мохнатым спинам, притворяясь сухими стеблями, старыми отжившими соцветиями. Зашептали тонкой кожей шляпки грибов-солнечников. Ветер отправился в полет над гибкими телами трав и цветов. Мелкие зеркала росы покатились по стокам листьев. Длинноногие комары-великаны карабкались по хвощам на солнце, сушили крылья и губы. Угрюмый жемчужник отряхнул сети и в ожидании жертв взялся вычесывать с боков плесень. Семейство пасечных змеек – рамгулисов сошлось на солнечной прогалине, струилось по лохматой траве и тихо шипело от удовольствия.

Еленка сорвала язычок бархотки, понюхала, растирая пальцами желтую пыльцу. Она улыбнулась знакомому терпкому запаху. Ей страшно захотелось солнца, росы и горьких трав. Так, чтобы оглушающе пахли фиеры, пятки скользили в зеленом соке, а ветер рвал волосы, нагретые горячим комом светила.

Еленка зажмурилась и потерла веки лепестком бархотки. "Мать моя, эниесза, вспомни обо мне, не сердись на меня и раскрой для меня свои радостные объятия, – прошептала девчонка. – Вспомни, что я твоя дочь, и прости меня за дерзость..." Еленка открыла глаза и снова улыбнулась. Ветер, прянущий травами, теплой водой и дымным черноземом, обжег ноздри. Звенела осока, качался семицвет, чашечки фиер манили взгляд золотым блеском, влекли разиню-золотоискателя на далекие междуречные луга, где желтый металл ключом бьет из-под земли и навсегда ослепляет людей. В тени широких зубчатых листьев, ощетинившихся роем мелких ядовитых игл, рыжели большие солнечные ягоды жгучихи.

Еленка нырнула в шелковую зелень. Солнце померкло. Запахло сырой землей. Мотающиеся бороды грибов-солнечников щекотали голые плечи,лезли в нос при вдохе. Жемчужник вывалил на девчонку желтые капли глаз. Еленка дунула ему на усы. Колючий охотник хлопнул жвалами и уковылял в чащу трав. Поджарый муравей протащил на плечах белую липкую гусеницу. Гусеница задевала за стебельки трав, натягивалась, как тетива лука, но угрюмый охотник не желал расставаться с дичью. Меж стеблей до нахальства важно проползали плоские и сухие клопы-вонючки. Чей-то липкий язык мазнул и приклеился к щиколотке. Еленка обернулась: улитка трогала ногу мятым плоским носом. Девчонка приподняла ползунишку за крученый дом, понюхала вроде гнилью не пахнет, – но есть не решилась: она еще плохо разбиралась в улитках. Еленка бросила зверя в гущу вьюнка и перевернулась на спину, потянувшись как дикая кошка-анту. По ясно-синему небу плыли два снежных облака, подмазанные снизу черничным сиропом. Девчонка махнула им ладошкой. Она изогнулась, зашипела и, притворившись рамгулисом, поползла к реке, раздвигая носом заросли мокрого трилистника. Из зелени вынырнул оранжевый камешек жгучихи. Лист зацепил плечо. Еленка вскочила, обиженно растирая слюной волдырь. Солнце вдруг стало неприятным, трава – желтой и сырой. Уныло заболел живот. Девчонка побрела в полузатопленной холодной траве. Стрекоза села на выпяченный локоть, держа в лапе выеденную скорлупку мушиного панциря. Еленка чуть коснулась прозрачного крыла. Качнулись синие пятна на летящем стекле. Стрекоза шевелила жвалами и по-хозяйски осматривала эниесзу. Еленка подтянула ремешок под коленом и с тоской побрела к реке. Даже сладкий лист конской люпавы не вернул былого настроения. У берега Еленка остановилась, в задумчивости водя пяткой по воде. Тихо шуршал семицвет. Поодаль могучий вожак с блеклой чешуей провел в тени листьев водяной земляники свой многочисленный косяк. Рыбы шли точным строем, похожим на наконечник стрелы. Они плыли вверх по течению на нерестилища возле верхних водопадов. Девчонка словно проснулась. Она вскинула голову и сорвала листок ивы, осыпанный стекающими медовыми каплями. Лизнула медоносный лист раз-другой и прилепила на ужаленное плечо. Взгляд ее стремительно пролетел по густым семи-цветам. Еленка сорвалась с места. Она пробежала вдоль берега, споткнулась, упала в тину. Встала мокрая, зеленая, довольная, с глупой улыбкой и, прихрамывая на левую ногу, помчалась дальше, размахивая стеблем сломанного рогоза.

Она долетела до песчаной косы, резко свернула, переходя на бредущий шаг.

Еленка забрела по колено в воду и встала на позеленевший подводный камень, скользкий и приятно прохладный.

Здесь на быстрине солнечные лучи высвечивали желтое дно реки, лишь возле камня путаясь в густых зарослях. Еленка заслонила глаза ладонью и сквозь пальцы смотрела на акварельные переливы на воде. Она видела тысячи ручьев и ключей, летящих к большой реке. Она видела тонкокрылых стрекоз, качающихся на зеленых листьях осоки. Ее ноги лизала теплая рябь от пробежавшего по реке заносчивого растрепанного ветра. Солнце ласково гладило ее по лицу. С вечно цветущей эниесзы тянуло запахом сухих трав и звонким ароматом полевого вьюнка. Назойливо ныло обожженное плечо, вверх по локтю взбиралась жужелица, невесть как попавшая в воду, а по небу, синему, как мамины глаза, невесело ползли караваны застиранных кучевых облаков.

И Еленка вдруг поняла, что она может взлететь! Да-да! Она готова принять ни с чем не сравнимое, сладостное ощущение власти над свистящим в ушах небом, взглянуть с высоты еленкиного полета на чудный мир внизу, на красавицу эниесзу, в белых пятнах сохнущих лилий и залитую золоченым потоком фиер, на звездчатую гладь реки, в кудряшках бурунов и с заплетенными в косы гулкими струями водопадов, на теплые скалы, поросшие, как болячками, лишайниками и мхом. Взлететь еще выше! И там, в холодном объятии небес, чувствуя каждой точкой тела, как поддается и мелеет высота, ощутить ту радостную тоску, что познается только в разлуке. Тело Еленки, словно гибкий ствол весеннего дерева, пронзали звенящие ручьи. Девчонка, будто в забытьи, привстала на цыпочки и протянула руки вверх, к солнцу. Она почувствовала, как солнечные лучи, теплые и ласковые, как котята, мягко потерлись о ее ладони. Тогда девчонка засмеялась... Это зазвенели четыре тысячи колокольчиков. Это все жаворонки эниесзы взмыли над душистыми травами. Это все музыканты Дианеи в тихой радости взялись перебирать струны чистозвучных ретек. Это зазвучала музыка еленкиного детства... Рядом с разбитыми еленкиными коленями проплыла, покачиваясь на волнах, дутая лягушка. Девчонка вздрогнула, нога соскочила с камня и утонула в водорослях; лягушка с перепугу выпустила воздух, нырнула и мощными рывками поплыла прочь. Еленка поспешно замахала руками, чтобы не упасть. Из подводных зарослей вылетела большая полосатая рыба. Открыла зубастый рот, да так и остановилась, уставившись на еленкину ногу. Девчонка наклонилась, закусив губу, и схватила нахалку за желто-синий хвост. Рыба трепыхнулась, с шумом расправила высокий спинной плавник и, больно ударив Еленку по пальцам, рванулась вверх. Чуть пролетев над поверхностью, она плюхнулась в воду и зарылась в водоросли под соседним камнем. Вода вспенилась, помутнела. Из зарослей поднялось бурое пятно и расплылось по течению дымными волокнами. Из-под камня брюхом вверх всплыла рыба. Но была ли это хозяйка еленкиного .камня или менее удачливая ее соседка – этого девчонка не знала. Дохлятина с кровавыми полосами на вырванных жабрах поплыла вниз по реке к Столице. Еленка проводила ее сожалеющим взглядом. Она зачерпнула пригоршню воды и плеснула себе в лицо. Вода была розовой и несла дразнящий привкус крови.

Девчонка вышла на берег, стряхнула с ног налипшую тину и улыбнулась. Светило поднялось уже высоко и припекало. Эниесза готовилась к полуденному зною.

У кромки реки Еленка увидела солдата. Парень стоял на песке и испуганно смотрел на девчонку. Копье валялось возле ног. Жало клевца лунно блестело в воде. Еленка вспыхнула. Тело изогнулось, рука метнулась к ножнам у левого колена. В узкой еленкиной ладони блеснуло тяжелое лезвие штыкового ножа. Одним прыжком девчонка подскочила к воину.

– Почему ты следиш-шь за мной? – с угрозой спросила она.

Солдат рухнул перед ней на колени. Лязгнули пластины панциря.

– Прости меня, мира Ель... Я не следил... я...

– Лжеш-шь. – Нож качнулся в руке.

– Нет! Нет, мира Ель... Клянусь! – Солдат прижал руки к груди и, согнувшись, приложил губы к еленкиному колену.

Мира Ель брезгливо отшагнула назад. Нож с лязгом вернулся на место. Еленка отвернулась.

Солдат быстро вскочил, подхватил копье и берегом побежал к сторожевым ущельям.

"Скорей бы папа возвращался", – подумала девчонка.

Она вышла на край эниесзы. Скалы встретили ее теплом нагретого камня. Еленка опробовала ногой каменный выступ, затем ухватила рукой край трещины и подтянулась. Жестко упираясь ногами, повисая на руках, она взобралась на плоскую каменную вершину. Здесь, на затылке скал, кончался лишайник и начинался лес с высокими старыми деревьями и густым подлеском.

Девчонка сорвала желтоголовый краснотал и, выдавив из стебля белый сок, капнула им на свежую царапину. Присев на одно колено, Еленка сорвала ягоду земляники и нанизала ее на тонкий стебель краснотала. Следующую ягоду она сунула в рот. Вся трава вокруг алела земляничной россыпью. Девчонка измазалась земляничным соком, ее ноги зеленели от раздавленных земляничных стеблей, а в лесу неудержимо пахло еще не отошедшим земляничным цветом.

Беспечно насвистывая марш, Еленка шагнула вперед и замерла как вросшая. Посреди тенистой лесной поляны стоял стол. За столом, на пеньке,сидел громадный человек и пил что-то очень горячее из большого незатейливого кубка. На столе перед незнакомцем была расставлена диковинная посуда – кружки, миски – все необычное. На большом чугунном блюде шипел его завтрак – белый глянцевый блин с желтыми пятнами-волдырями Под столом возле больших жилистых ног незнакомца в железном сливочнике кипел, очевидно, тот самый горячий напиток.

Человек с полянки судорожно глотнул недожеванный кусок и сказал.

– Здравствуй, чудо...

Еленка молчала Сердце тяжело стучалось в грудь. Кукан с земляникой выскальзывал из мокрой ладони. Неприятное, гонимое чувство испуга перехватывало дыхание.

Рядом с девчонкой покоился в траве большой, в половину ее роста камень, покрытый сеткой морщин-трещин. Еленка поставила левую ногу коленом на мягкую от мха каменную щеку и положила ладонь на рукоятку ножа. Мира Ель великолепно метала нож в положении "из ножен".

Незнакомец тоже не знал, что делать. Возле камня на краю поляны стояла девчонка лет одиннадцати-двенадцати. Тонкая, стройная, но не было в ней той привычной для глаза детской незащищенности. Во всей позе гостьи чувствовались непобедимая изящная сила, упругая мощь сухощавого гепарда. Девчонка стояла в тени кустарника, тяжело глядя на незнакомца. Узкие плечики венчала большая голова с огромными раскосыми глазами, черными, как горячий асфальт. Коричневые волосы, подстриженные сзади коротко, волной поднимались надо лбом, а по бокам падали на щеки "конскими хвостиками". Прямой строгий нос был наморщен, а нижняя губа закушена. Девчонка молчала, уперев ногу в камень. На остром колене темнела подзажившая глубокая царапина.

Незнакомец махнул куском хлеба в сторону соседнего пенька:

– Садитесь, хозяюшка, поешьте... – Он подвинул шипящее блюдо к Еленке.

Девчонка быстро прикинула: отказаться от угощения – значит, объявить войну. M-м? Она решительно оттолкнулась от камня, подошла к незнакомцу и села, протягивая ему земляничный кукан.

– Возьми, – хрипло сказала Еленка.

Только сейчас незнакомец увидел на коричневой от загара девчоночьей ноге тяжелые серебрёные ножны.

– Весьма, спасибо... – сказал он и взял добычу, протягивая Еленке вилку.

Малышка с перочинным ножом. Скромное лезвие с канавками-кровооттоками для срезания грибов и выстругивания узорных тросточек... Незнакомцу почему-то представилось, как гостья втыкает нож ему в живот. "А ведь может", – с усмешкой подумал он, взглянув на Еленку.

Еленка с улыбкой повертела вилку в руках, потом подцепила лоскут нежно пахнущего блина и, понюхав, сунула его в рот. Еленка наморщила нос, разжевала. Солидно кивнула, одобряя.

– Вам не холодно? – спросил человек с полянки.

Еленка отрицательно помотала головой. Она выжидающе сидела напротив незнакомца.

– Да вы ешьте, ешьте... – спохватился тот.

Он налил Еленке темно-молочного напитка из кувшина под столом и подвинул ближе кусок лепешки с двухэтажным слоем творога.

Девчонка вежливо хлебнула из узкого блестящего кубка. Такого она еще не пробовала. Это было здорово.

– Что же мы все молчим да молчим, – улыбнулся незнакомец, нервно потирая колени.

Мира Ель пристально посмотрела на него. У незнакомца были белые выгоревшие волосы и глубокие голубые глаза. На левой щеке синели две труднозажившие раны.

Еленка коснулась губами напитка, отвела кубок и спросила:

– Ты кто? Лазутчик?

Незнакомец мучительно замешкался:

– Это... Ну... в общем, я – пришелец, что ли...

Девчонка приоткрыла рот.

– Пришелец? Откуда?

– Со звезд. – В этом незнакомец был тверд.

– Лжешь, – сказала Еленка. Незнакомец смутился.

– Я, нет... Это так... Честное слово... Девчонка мучительно задумалась, ухватив рукой подбородок.

– Разве на звездах можно жить? – спросила она.

– Нет, – заулыбался пришелец, – но около многих звезд есть планеты, такие же, как эта, на которой вы живете; и...

– Ясно, – отрезала мира Ель и назидательно сказала: – Говори короче: мужчине непри-лично говорить так долго.

Она захохотала, глядя на незнакомца, и соскользнула с пенька на траву.

– Меня зовут Женя, – сказал пришелец. – А Вас?

– Ель, – с чувством сказала Еленка, – мира Ель.

Она села в траве, подтянув ногу.

– Нет, – сказал Женя, – Вы все-таки настоящее чудо. Я хочу сделать ваш портрет, сударыня.

– Не говори мне неясных слов, – мрачно сказала Еленка, – я могу разозлиться. Ель. Мира Ель. И все.

– Виноват, Ваше Высочество, я исправлюсь.

Еленка, улыбаясь, почесала локоть. Женя снял с сучка белую куртку и набросил на узкие желтые плечи девчонки. Еленка сунула руки в карманы. Белое пятно куртки рассекала оливковая полоса обветренной кожи. Над воротником в неловкой улыбке блеснули белые камешки зубов. Внизу под загибающимся бортом зеленели колени.

– Елочка, Еллль, – сказал Женя, любуясь, – есть такое деревце. Милое, зеленое, колючее.

Еленка согнула ногу, задрав вверх гладкую зеленую подошву. Тускло сверкнул камень в рукояти ножа.

– Я не зеленая, – сказала она, – это я землянику собирала.

– Я понял, – сказал Женя.

Он коснулся затылка гостьи. Еленка недобро дернула головой. Ее ладошка жестко приклеилась к запястью пришельца и отвела его руку в сторону. Девчонка прищурила черный асфальт взгляда. У Жени похолодело в животе от этой четкости и уверенности движения. Щенячья голень, пристегнутая к ножу, исчезла в траве.

– Вон там, – сказал Женя, – стоит летающий корабль. Идемте, мира Ель, – я покажу его Вам.

– Летающий... – сказала Еленка, улыбаясь, – я еще плавающих не видела... Стол брать будешь?

– Завтра, все – завтра, мира Ель! Пришелец сунул руки в карманы и, весело мотнув головой в сторону тропы, двинулся к лесу.

– Ж-женя, – сказала Еленка, вприпрыжку догоняя пришельца, – ты зря хохочеш-шь, веселишься... Я знаю... У тебя умер отец?

Пришелец вздохнул, грустно улыбнулся.

– Вы опять правы, фея лютиков и стрекоз, – у нас на корабле беда. Но что же мне прикажете, целыми днями плакать? Или искать местных волшебниц и, рыдая на их твердом плечике, просить помощи? – Пришелец показал пальцем на плечо Еленки.

– Женя, – спросила девчонка, – вы – солдат?

Пришелец задумался.

– Должно быть, да. Я, мира Ель, – солдат Космоса.

– Тогда понятно, почему вы не плачете, – сказала девчонка. – Солдат не плачет.

Еленка встала на колени перед пеньком и протянула греющейся ящерице кустик земляники. Ящерица опустила змеиное веко и вытянула вперед зубастую нижнюю челюсть.

– За что вы так цените вояк? – Женя, согнувшись, искал землянику: если вдруг зверю покажется мало.

Еленка нахмурилась. Она сорвала ящеркин хвост и резко встала. Тополь шумел за спиной пришельца. Женя глупо и радостно улыбался.

– Я – солдат, – жестко сказала девчонка. – Не веришь?

Над землей блеснул поющий солнечный зайчик. Тело девчонки согнулось смуглым кузнечиком, исчезло. "Нога – в цзюй-цуэ, колено, пах..." – считал пришелец. Теплый ветер подкинул подбородок. Пришелец опустил глаза. На напряженной коричневой подошве висела приклеившаяся раздавленная ягода земляники. Над хворостиной ноги чернели окна глаз и две руки в неполном треугольнике. "Если мяукну, – отметил пришелец, – получу в висок на сладкое... Что-то вроде нашего "богомола"... Матка бозка, какая она гибкая!.." Он качнулся: ноги девчонки застыли чуть отклоненной струной. Женя улыбнулся: не ребенок, а взведенная машинка для убийства.

Еленка опустила ногу.

– Ты мог защититься, – сказала она, – ты мог убить меня. Я знаю. Почему ты этого не сделал?

Женя повернулся к тополю. Узкое лезвие вонзилось в кору сантиметров на пять. Женя подержал прохладную рукоятку, затем выдернул нож и перебросил хозяйке. Та ловко вогнала лезвие в ножны.

– Потому что я люблю Вас, мира Ель. Девчонка подобрала куртку и подошла к пришельцу.

– Должно быть, я тоже тебя люблю. Мне было неприятно тебя убивать. Женя развел руками.

– А его я ненавиж-жу, – девчонка кивнула на тополь. – Оно – предатель. – И снова вспыхнул солнечный зайчик. Брызнула бесцветная тополиная кровь.

Еленка сплюнула. Она подошла к стволу и провела ножом глубокую борозду. Потом еще одну. Потом еще. Взгляд девчонки замерз. Она прикоснулась зубами к рассеченному стволу, сладостно вцепилась в зеленую мякоть. То ли шип, то ли визг вырвался из ее горла.

– Елочка! – испуганно сказал пришелец. Девчонка обернулась, зрачки у нее были мутные, губа приподнята в оскале.

– Ты хотела меня испугать? – спросил пришелец.

– Женя, ты – совсем глупый. Разве солдат кого-нибудь пугает? – сказала девчонка. – У меня с этим деревом старые счеты. – Кончики губ у нее опустились, верхняя губа приподнялась, обнажив широкие зубы. Глаза прищурились. Вся поза заострилась в мрачной ненависти. Когда я была маленькая... да, сразу после той холодной эпохи, пафликяне... пааки!.. осадили столицу, и здесь, в лесу, нашли мою мать. Они хотели, чтобы отец сдал им город, но отец отказался. Тогда пафликяне собрали всех пленных и напоили их вином с ядом, который убивал через день. Они привязали мою маму к этому дереву и стали пытать на глазах у пленных... Они пытали МОЮ МАМУ! Они жгли ее раскаленными ножами! За что?! Она ж-же никогда не была солдатом! Она НАМ А!.. – Еленка стерла с губ пену. – После каждой новой пытки они приводили одного пленного к воротам Столицы. Того впускали. Пленник приходил, говорил, умирал, а у отца седели волосы. Он грыз кончик ножа, чтобы не лишиться ума, а потом приходил ко мне в комнату, гладил по голове, говорил, что мама вот-вот придет, и я видела, как по губам у него текла кровь, и ничего не понимала... глупая была... Женя молчал.

– Потом пафликяне убили мою маму, – сказала девчонка. – Мама родилась в лесу. Лес был ее покровителем, а это дерево не сделало ничего, чтобы спасти маму... Оно – предатель.

Снова нож с визгом вошел в кору. Еленка постояла на коленях, встала, подошла к дереву. Выдернула нож и повернулась к пришельцу.

– Папа говорит, – сказала она, – что предателей нельзя казнить. Они должны жить и всю жизнь мучиться, а потом сдохнуть от страха... Корабль там?

Девчонка, махнув рукой на солнце, пошла вперед.

– Это жестоко, – сказал Женя, – хотя, может, и справедливо.

Еленка молчала и внимательно посматривала на пришельца.

– Женя, вы же – солдат, – сказала Еленка, – а солдаты созданы, чтобы убивать.

– Нет, – сказал Женя. – Это неправда. Я...

– А что бы вы сделали с теми, кто убил вашу маму?

Женя замолчал. Он слышал дыхание ждущей ответа девчонки. Слышал хрип деревьев в лесу, шорох травы у ног. Нужен был ответ на вопрос маленькой принцессы из ласкового леса.

– Я убил бы их, – сказал он.

– Да, – сказала Еленка.

Солнце заволокло тучами, погасли на тропинках солнечные плетеные пятна. Недовольные ящерицы исчезли с холодных пней. На дорогу закапали длинные тягучие слюни широколистного ореха.

Женя замедлил шаг. Он провел рукой по нечесаным волосам и остановился возле небольшой желтой плиты. Над ней возвышался белый обелиск с неправильной многолучевой звездой на шпиле.

– Это могила? – спросила Еленка.

– Да, – сказал пришелец. – Это могила Дэйва Байрона, моего друга.

– Он тоже был солдатом?

– Если это Вам так важно, мира Ель, то Дэйв был настоящим солдатом. Когда ему пришлось выбирать, он, не раздумывая долго, выбрал себя... И вот мы живем, а он...

Девчонка встала на колени, торжественно поцеловала пластик обелиска и прошептала, почти коснувшись щекой белой плиты: "Теперь ты счастлив, ты сделал свое дело, все, что мог, ты подарил нам, и мы никогда не сможем забыть тебя!" Она встала и, выдернув из волос фиеру, положила ее на плиту.

– Я не знаю, что покровительствовало твоему другу... – сказала Еленка, поворачиваясь к пришельцу, и замолкла: в уголках жениных глаз набухли слезы. Они, конечно, не упали бы, ведь Женя – солдат, но они – были!

– Вы что... – зловеще сказала девчонка. – Вам что, смерти захотелось?. Солдат не плачет, слышите, солдат плачет только перед смертью!..

– Я не плачу, мира Ель, – сказал Женя. Он тряхнул головой. – Я злюсь.

Еленка сделала настороженный полукруг около пришельца.

– Нет, вы – ненастоящий солдат, – сказала она. – Вас убьют, потому что вы не умеете убивать. Кому-нибудь понравятся ваши штаны, ваша белая кожа, и вас убьют. Штаны будут носить, а кожу подстелют собаке... Но почему так? И почему, раз вы не мож-жете, то вас все равно убьют?.. Пааки! Ты угадывал мои движения, ты лжешь! Лжешь! Ты можешь убивать!..

– Нет, – мрачно сказал Женя.

– Но почему? – Черный взгляд еленкиных глаз ждал ответа.

"Господи!"– взмолился пришелец.

– Но ведь люди... им это не нужно... Они не хотят убивать, они не умеют...

– Я умею, – сказала Еленка, – я хочу. Он умел. – Она ткнула пальцем в портрет Байрона. – Он убил себя.

– Дэйв спасал нас, – безнадежно сказал Женя.

Еленка стояла, расставив ноги, и смотрела на улыбающегося Байрона. Она нервно покусала нижнюю губу.

– Что ты хочешь от меня? – устало спросил пришелец.

Еленка вздохнула и, ежась под курткой, пошла прочь.

– Мира Ель, куда Вы? – крикнул Женя. – Елочка, куда же ты? Елочка!

Девчонка уходила по лесной тропе в сторону эниесзы. "Е-о-ло-о-очка-а!" – донеслось из леса.

– Солдат никогда не плачет, – прошептала Еленка и придержала рукой дрожащие губы.

"Плачет... плачет... плачет..." – ехидно отозвался лес.

Девчонка шагала напролом, не глядя под ноги. Хрустели раздвигаемые кусты, тихо лопались грибы, источая сытный пряный запах, липкими кляксами расползались ягоды. Еленка выбралась на край скалы, сползла вниз до половины пути и спрыгнула, разодрав кожу на спине.

Девчонка пошла по зеленому морю, по пояс проваливаясь в его волны. Она бездумно собирала бутоны фиер и сплетала в большой зеленый веер. Женину рубаху она сняла и, как военный плащ, закинула на плечо.

Король еще издали увидел свою дочь. Милая ее голова, украшенная грозной прической воинов Диа-неи, чернела на золотистом фоне засыпающих фиер. Кер счастливо смотрел на гибкую девчоночью спину, закаленную наказанием, на обветренные загорелые плечи, на тонкие сильные руки. Старый солдат любил только свою дочь, этого маленького человечка, единственное существо, которое искренне, от всей души, желало его возвращения.

"Пройдет время, и тебя, Кер, враг убьет в последнем поединке, подумал король. – Вот тогда-то и прогремит по всей Ольене имя королевы Ели. Дианея будет богата, учена и счастлива. Мир станет другим, и тогда – горе пафликянским уродам..."

Король замечтался и вдруг ощутил на плечах прикосновение прохладных рук. Он молча обнял дочь.

– Молодчинка ты моя, – сказал Кер, – на пятьдесят шагов старика не подпустила... Молодчинка. ..

Еленка потерлась подбородком о порубленное мечами и алебардами плечо отца. Отец пах потом, вином и человеческой кровью.

– Па, правда, что люди добрые и они не хотят и не умеют убивать?

– Ну нет, – сказал король, – добрые они там или злые, но убивать они умеют и не просто хотят, а жаждут! Дай им в руки по ножу, так они ночи спать не будут – друг друга будут рубить.

Кер сел на траву рядом с дочерью и улыбался, держа в своей руке ее ладошку.

– Да ты, Еленка, уже взрослая! Ты задаешь мне такие вопросы...

– Папа, – сказала девчонка, – ты кого-нибудь убил?

– Да, – сказал король, – три дня тому назад я убил троих.

Еленка вздохнула.

– Понимаешь, папа, я просто подумала... Вот у одного из тех убитых, может быть, тоже есть дочь, такая же, как я, которая так же любит своего отца. И вот к ней приходит герольд или кто-то еще и говорит: "Твой отец погиб от руки великого Кера..." Бедная девочка. – Еленка посмотрела на отца.

Король прижал дочь к себе и вздохнул:

– Не она, а ты – бедная девочка. Ох, Еленка, ты будешь очень несчастлива. И как тебя угораздило научиться жалеть людей?..

– А вот Женя, он – пришелец, – сказала девчонка, – рассказывал, что у него есть родина, лежащая где-то там, среди звезд, и на его Земле люди уже не убивают друг друга.

– Взять бы твоего Женю, – сказал Кер, – за такие сказки, привязать к колесу да попотчевать расплавленным золотом.

– Нет, – сказала Еленка. – Его и так убьют. Он дурак, потому что сам не умеет убивать. – И она про что-то улыбнулась.

"Я в детстве сражался с драконами Диоаста, – подумал король, вытягивая ноющие ноги. – Дочь играет в пришельцев со звезд. И все труднее вопросы. Во что же будут играть мои внуки? О чем будут спрашивать они?"

– Папа, я так по тебе соскучилась... – сказала девчонка.

Andante ritenuto

Когда ты предо мной и слышу речь твою, Благоговейно взор в обитель чистых звезд Я возношу, – так все в тебе, Ипатия, Небесно – и дела, и красота речей, И чистый, как звезда, науки мудрой свет.

Паллад

Еленка встала со скамьи и набросила на плечи легкую накидку.

Палач торопливо мыл плети в деревянной бадье, с собачьей преданностью глядя в глаза будущей королеве. У палача был трясущийся двойной подбородок и вздорные квадратные усики.

Возле стены, рядом с дыбой, скучал еленкин учитель боевого фехтования – немолодой уже горожанин, в свое время слывший первым мечом Дастеста.

Когда мира Ель умылась, он отклеился от стены и, приглашая ученицу на бой, встал, широко разведя колени и похлопывая мечом по бугристой голени. Легкая улыбка скользнула на губы воина.

Еленка застегнула серебрёные доспехи, надела на голову шлем с бронзовой фиерой на шпиле. По условию задачи в тяжелом вооружении она будет защищаться от легко одетого учителя.

Лениво звякнули мечи. Соперники разошлись, кружа по залу. Учитель выплюнул жвачку и взметнул меч из-за бедра. Еленка отразила. Снова удар – и снова неудача. Второй меч взлетел, сбрасывая ножны. Учитель повел бой быстрее... еще быстрее... еще... Воздух запел под летящим металлом. Мира Ель отбивалась. Она шарахнулась назад от удара, упала и, перекатившись назад, метнула мечи под ноги противника. Учитель взлетел в воздух и в повороте достал лезвием подбородок Еленки. Та вскочила, со звоном принимая выпад на браслет. Но жесткий удар рухнул на голову, меч скользнул вниз меж пластинами доспехов и уперся острием в живот.

– Скверно... – сказал учитель.

Он обмяк и отошел обратно к стене.

Еленка снимала панцирь и изредка, морщась, словно от зубной боли, поглядывала на фехтовальщика. Тот запускал руку в кисет, комкал рубленые сухие листья конской люпавы и забрасывал их в рот, глядя в окно слезящимися счастливыми глазами.

Две маленькие служанки принесли ярко-голубое платье, полагавшееся знатным дамам Дастеста, и увлекли миру Ель из зала. В туалетной они обрызгали ее ненавидимым душистым маслом и завернули в шуршащий дождь праздничного платья. Наконец, служанка закончила шнуровать жесткую талию. Мира Ель обреченно вздохнула.

Она поцеловала портрет отца – Дастест! Так принято! – и спустилась вниз к поджидающему ландо.

– К Обсерватории! – скомандовала она.

Экипаж покатился по улицам, разбрызгивая навозную грязь дороги и чуть покрякивая на поворотах.

На улицах города царило оживление. Дородные горожанки стояли у ворот своих домов и перекрикивались, прикрываясь от мелкого дождя вениками сельдерея. Орава неопрятных детей с визгом кидалась гнилыми корками. У памятника Кенилоту III три худые девицы искали клиентов.

Мира Ель со скукой взирала на тоскливую, как сегодняшняя погода, жизнь. Везде одно и то же – скука. Скука висит над городом, скука правит людьми. Скука съедает все мысли, скука требует развлечений. Скука зудит, как назойливая муха, и давит, давит на веки сонной тяжестью. Королева скука...

Золотая площадь была запружена народом. Протяжно вопили лоточники. Кони всхрапывали и, вскидывая головы, скользили по толпе испуганным взором. Мира Ель постучала в стенку. Ландо остановилось. Еленка отворила дверцу и спустила ногу на ступеньку.

К шпатовому помосту в центре площади подкатила белая карета. Толпа заволновалась, подтекла поближе. Мира Ель привстала. Из кареты в сопровождении шести громадных конвоиров с покатыми лбами дегенератов вышла некрасивая девушка, закованная в кандалы.