Текст книги "Дорога в Лефер (СИ)"

Автор книги: Николай Андреев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Из открывшихся ворот показались слуги, занявшиеся повозкой. Одеты они были в рванье: потрепанные тулупы, латанные-перелатанные штаны, стоптанные сапоги, – нищая дворня, не иначе. Их вид оттенял богатую одежду барона. Казалось, Анри даже в поздний час не снимает самого модного камзола. Только…

А как же он успел спуститься? Только если их заметили издали. Причем поняли, что это не простые путники: не каждого захочет впустить господин замка. Значит, ждали именно их. Груз-то, конечно, ждали…Очень ждали – груз. На людей же, его сопровождавших, не обращали никакого внимания. Ричард похолодел. Он почувствовал себя на поле боя, с которого выносят трупов. И одним из таких трупов оказался он: так небрежно подхватили его слуги. Им, верно. Привычнее было обращаться с мешками из-под муки.

Барон не спускал глаз с вожделенного груза. Чувствовалось, какую ценность он ему придает. Ричард даже начал сомневаться, для сына ли он доставлял этот доспех? Ну не может, не может даже самый заботливый отец так обращаться с фамильной реликвией, предназначенной для кого-нибудь другого. Так смотрят только на любимую девушку или давным-давно желаемое сокровище. Хотя, в общем-то, для многих это одно и то же…

Олаф быстро окинул взглядом замковый двор. Почти квадратная площадка, шагов тридцать на сорок. Большому отряду не развернуться, да и незачем. К стенам, замыкавшим площадку, были пристроены разные постройки, в темноте слабо различимые: свет шел только от факелов, которые слуги барона несли в руках. Донжон располагался напротив ворот, однако дверей в него не было видно: они располагались с обратной стороны. Врагу, прорвавшемуся через ворота, пришлось бы тратить время и людей, пытаясь проникнуть внутрь. Узкие окна-бойницы зевали черными ртами: ни единого лучика света не исходило оттуда. Олаф сглотнул от волнения. Отсюда замок казался ему еще более жутким, чем с дороги.

Барон шел, сутулясь, лицо его было направлено на сундук. Казалось, мир для него сузился до пусть большой, но – деревянной коробки. Он совершенно не замечал слуг и Олафа, путавшегося у него под ногами. Ричард не просто стало страшно – страх поселился в его сердце. Что-то нечеловеческое ощущалось в воздухе. Казалось, нечто ужасное рвётся из сундука, и скоро…

Магус потрогал свой бок: он пылал ледяным огнем. Мороз распространялся по всему телу. А еще…

И боль…

И крики…Мама…Мама…Мама!!!

Мировая тьма стучалась в душу. Дикие барабаны войны стучали в висках, не давая покоя. Звон их становился все громче, отчего голову пронзали иглы страдания.

Он уходил.

Ричард сражался изо всех сил, собравшись с мыслями и направив последние остатки жизни внутри себя. Тонкий панцирь, возведенный им вокруг самого сердца, еще держался, держался, – из последних, таких крохотных и жалких сил.

И крики…И боль…Огонь…Везде горело. Пламя подбиралось к мальчику, грозясь вот-вот заключить в смертельные объятья. Мама!..

Ричард сжал челюсти до зубовного скрежета. Струек крови, шедших из-под ногтей сжатых в кулак рук, он уже не замечал. Мир уменьшился до размеров маленького такого мальчугана, совсем ребенка. Робкий и слабый, он шел в потемках в поисках своих родителей. Они звали, кричали ему…И ему становилось больно, очень больно…

***

– Вы знаете, Ричард…

Дельбрюк сложил пальцы домиком. Он расположился в любимом кресле. По стеклу стекали капли. Водяные змейки играли на окне. В комнате царил полумрак: только одна свеча горела – да и то из последних сил. Фитилек едва тлел, давая последний свет. Но сейчас это было неважно. Намного важнее для Ричарда были слова Дельбрюка, такие редкие слова, шедшие из самого сердца мудрого учителя.

– Вы знаете, Ричард, что самое главное в жизни? – уставившись в пустоту, спросил учитель.

Ричард, расположившийся в кресле напротив, ждал продолжения. Дельбрюк любил начинать разговор с вопросов…кхм…которые не требовали ответа, а точнее, ответы на которые давал сам учитель. Ричард с удивлением узнал, что в Лефере такие вопросы стали зваться дельбрюковым. О, если бы ему довелось выведать, за что Дельбрюка запомнят леферцы, годами искавшие и находившие помощь у чудаковатого педанта…

Но этот вопрос не был дельбрюковым. Учитель долго ждал ответа от Ричарда, и, не дождавшись, с укоризной вопросил:

– Ну так что же самое главное в жизни, Ричард? Как Вы считаете? – приподняв правую бровь, обратился Дельбрюк.

– Самое главное в жизни? – чувства Ричарда смешались. В голове проносились сотни ответов…Но…

Крик. И слезы…Мама…Мама!!!

– Чтобы семья была с тобой…И чтоб все были живы…И счастливы…– поджав губы, с вызовом ответил Ричард.

Дельбрюк вздохнул.

– А я ждал ответов о смысле жизни, о его поисках…О знаниях и богатстве…– Дельбрюк поднял взгляд на Ричарда. – Что же это за мир, в котором дети так быстро взрослеют?..

***

– Добро пожаловать в наш замок, добро пожаловать! – звуки торжествующего голоса де Местра пробудили Ричарда от дремы воспоминаний. Мир расширился – до пределов залы.

Слуги выстроились по обеим сторонам от дверей. Нещадно чадили факелы, от дыма которых легкие Ричарда аж зачесались. Он зашелся в кашле, болезненно отдававшем в сердце. Слуги, поддерживавшие его под руки, заволновались: их отстранил Олаф, не доверявший местным. Он подхватил друга под руки. Через мгновенье рядом оказался Рагмар, вставший по другую сторону. Сразу стало легче. Конхобар бочком-бочком, незаметно…А, да что там – незаметно! Этакая глыба разве может стать незаметной? Герой Альбы просто заслонил собой Ричарда. Ну так, на всякий случай. Ему здесь не нравилось, прямо-таки демонически не нравилось.

Отряд оказался в зале, видимо, служившей приемной и пиршественным чертогом одновременно. В обычное время в центре стояли столы, но сейчас они были придвинуты к стене. К самому потолку, между двумя гигантскими балками, был прибит щит. Ричард никогда прежде такого не видел. Прямоугольный, слегка согнутый, с железным умбоном посередине. От этого умбона к краям шли металлические змейки-молнии.

– Фамильный герб. Наша семья долго, очень долго хранит эти земли, – с гордостью произнес барон. На единое мгновенье из голоса его пропало волчье нетерпенье, сменившись медвежьим терпеньем. – И мой сын приемлет сей долг. Сын мой! Сын! Ожиданию конец!

Олаф не был бы Везучим, не потянись свободная к оружию. Он дал знак Рагмару, и, поддерживая Ричарда, они сделали шаг назад, прижавшись к побеленной стене. Так им было спокойнее. Конхобар же остался на месте. Он внимательно следил за происходящим во все свои пять зрачков.

Через дверь, что была прорублена в правой – от входа – стене, в залу вошел юноша лет восемнадцати. Он очень сильно походил на барона внешностью. Те же гладкие темные волосы, вытянутое, острое лицо, напоенное звериной уверенностью, пружинистая походка, горделивая осанка. Он был облачен в простую рубаху до пят, подпоясанную черным как смоль ремнем. Сделав ровно пять шагов, он застыл посреди комнаты, оказавшись между дверью и гербом.

– Его принесли, – барон кивнул на сундук, поставленный слугами у ног сына. – Настало время для обряда.

– Прямо как у нас…когда посвящают мальчиков в воинов…– едва слышно произнес Рагмар.

– Да только у нас никто так не посвящает, – еще тише ответил Олаф.

Казалось, что говорит он на грани слышимости, но голос его пронесся по зале от края и до края. Стало очень зябко: загуляли сквозняки. Пламя факелов, атакуемое ветром, принялось мерцать. По стенам запрыгали тени.

– Благодарю, отец. Я давно ждал этого. Я докажу, что достоин этой части. Я – а не проклятый трус, имя которого будет предано забвенью на столетия, а жизнь его покроется покровами молчанья…

Ричард смутно припоминал подобную речь в прочитанном когда-то волшебном романе. Волшебном в том смысле, что главным героем там выступал волшебник. Что до его качества, то здесь можно было бы подобрать какое угодное слово, кроме начинавшихся на "вол…".

– С трусом я еще поквитаюсь. Слуги, приступайте к делу. – Барон повернулся к застывшим у стены наемникам. – Вам выпала честь присутствовать на священном действе нашего рода. Мы очень, очень долго ждали…

Ричард подумал, что "очень, очень долго" – это действительно невероятно долго, десятилетия, а то и века.

Крышку подняли…

Сердце Ричарда сжалось. Мириады хладных иголок начали рвать его на части. Магия! Здесь – магия! Она шла прямо из сундука! Не может быть! Как он мог не почувствовать этого раньше? Невероятно!

Слуги подняли доспехи. Из сочленений пробивался желтоватый свет, который порой можно увидеть на болотах. Он все усиливался, заполняя собой комнату.

– Пора делать маневр на Лефер, – прохрипел Олаф едва слышно, а потом добавил, в полный голос. – Барон, мы очень рады, что нам оказана подобная честь, но мы не хотели влезать в священные тайны Вашего рода, а потому…

Де Местр резко повернулся.

В глазах его полыхало точно такое же желтоватое пламя.

– Идите, если сможете, – и он пожал плечами.

Дверь с грохотом закрылась. Щелкнул упавший запор. Упавший с той стороны. Двери в соседние залы закрылись полвздоха спустя. Рагмар зарычал. Орки встречали опасность с широко открытыми глазами и радостными воплями-рыком. Пусть приходит, кровавая подруга! Уж зеленокожие знают, как с нею обращаться!

Ричард прижал ладони к сердцу. Душа рвалась наружу, желая навсегда покинуть бренное тело.

И плач…И крики…И боль…Мама…Мама!!!

И только Конхобар стоял, не шелохнувшись. Он знал, что будет дальше.

***

Он держал ее на руках. Как прекрасна! Как прекрасна была его жена в тот миг! Глаза сверкали на солнце, улыбка озарила лицо…

А из краешка рта текла струйка крови.

– Я ухожу, мой Конхобар. Ты…Ты сделал все, что мог…Никто, никогда. Нигде не сумел бы больше…Даже…Даже наш Великий король…

Клевера не было видно под трупами, покрывшими вершину холма. Враги покрыли траву плотным саваном, став надгробьем для его любимой.

– Я…Я…Я…Я должен был успеть…– он крепко прижал ее к себе.

Мягкая ладошка опустилась на его щеку. Даже сквозь скрепленный кровавым потом панцирь грязи он ощущал мягкость и нежность прикосновений любимой.

– Я…

– Ты сделал, что мог. А дальше…– она вздрогнула.

– Мне больше не увидеть тебя! Никогда!

Дуновение на щеках.

– Мой любимый…Мой глупый муж… Мы встретимся, мы обязательно встретимся…Лет через десять…А может, через двадцать…А там, глядишь, и через все тридцать!..

– Я не смогу без тебя! Я уйду вместе с тобой! – прохрипел Конхобар.

Слеза на ладони.

– Я вижу…ты ведь знаешь…Я вижу…Мы встретимся через пять пятин…Вижу…– голос ее покрылся коркой льда. Виденье снизошло на нее. – Ты будешь в месте, где пируют…И встретишь древнее, очень древнее…существо…Нездешний, он так сроднился с этим миром, что обитает на самой грани…Везде и нигде…За пределами– и пред ними…Ты выполнишь свой долг. Ты успеешь. Тогда…Ты успеешь…И…мы…

Замершая ладонь. Прижатое к груди лицо. Пустота в сердце.

***

– Вот сейчас мы тебе устроим! – Олаф хотел было рвануться вперед, но неведомая сила словно бы приморозила его ноги к полу.

И точно! Половицы покрылись кромкой льда, схватившего подошвы их сапог.

Слуги поднесли доспех к де Местру-младшему. Он опустился коленопреклоненно, с блаженством на лице взирая на металлическое облачение, испускавшее болотное сияние.

Раздался жуткий лязг: будто бы клещами сминали ржавые листы железа. И точно! Доспех на глазах менялся. Под воздействием нездешнего света металл словно плавился, меняя форму. Три удара сердца спустя доспех преобразился до неузнаваемости. Вместо кирасы – какие-то кожаные лоскуты, которые пристало носить уличным торговкам. Вместо какого-никакого, а шлема, – шафтская каска с забралом. А вместо металлических наколенников – посмешище! Олаф побоялся бы на рыбалку в этаком виде пойти, не то что на войну!

Но де Местр младший придерживался иного мнения. Он протянул руки к шлему.

Рагмар и Олаф – инстинктивно – рванулись было вперед, но холод нездешнего мира остановил их. Ричард закатил глаза. В его душе шла борьба с подымавшейся волной страха и ненависти. Сама магия говорила в его жилах, в его памяти. Сила, менявшая мир, помнила своих былых врагов-хозяев-убийц…

Слуги водрузили шлем на голову де Местру-младшему.

И в его глазах вспыхнули болотные огни. Выражение лица сделалось отстраненным, столь далеким, что казалось, будто бы…

– Его больше здесь нет, – торжествующе произнес Анри.

Он распахнул объятия, отчего волосы на голове Олафа встали дыбом. Так встречают только богов или…

– Приди к нам, великий Нарсо, повелитель демонов, видевший рожденье преображенного мира! Взамен труса мы дали тебе героя! Жертву!..

***

В покрытых непроходимыми зарослями кустарника холмах вздрогнул сутулый, старый человек. Он замер, прислушиваясь к далекому, не слышимому никем, кроме него, ветру. Он нес с собой аромат соли, соли морской, с близкого моря, – и соли крови, что текла в жилах его предков вот уже десятый век подряд.

А вместе с ветром шел зов. И – вызов. Юный храбрец! Анри, веривший в древние легенды, воспитывал своего сына на них. Что ж…Тяжкий выбор…Мир затрясется, или…

Или у мира есть шанс? Те, четверо? В них чувствовалась великая сила, грозная сила, под стать той, древней. Если они примут бой – кто знает, может, им повезет? А может, никакого боя не случится: придет Судия, и всех заберет с собой…Далеко-далеко, за самый окаем…

Молчальник так и стоял на месте. Он слушал ветер и ждал вестей. Вестей о бремени, которое он много-много лет назад побоялся – принять… А может, осмелился отказаться от него?..

Ночь должна была всех рассудить. Долгая, самая долгая за прошедшую тысячу лет ночь…

***

-

А, так он дух демона призвал! Ха! – рассмеялся орк.

Он почувствовал себя практически успокоившимся. Но – только почувствовал.

– Это может раскачать Великое древо! А значит, сюда придет Хранитель, и серпом своим обрежет гнилой росток! – с вызовом выкрикнул Рагмар, сын Агмара, никогда не видевший духов, но веривший в них так же, как поэт – в последний луч заходящего солнца. – Ха! Он пронзит тебя! Победит! Я призываю тебя, Хранитель и Великий Черный шаман нашей ветви Великого древа! Взываю к тебе и твоему суду, скорому, праведному и вечному! Взываю!

Воздух подернулся рябью. Болотные огни потускнели.

Барон оскалился, и глаза его налились кровью. Еще чуть-чуть, думал Олаф, и он обернется волком. Ведь он настоящий оборотень. Такими они и бывают в сказках!

Стукнуло сердце. Тук. Тук-тук. Стукнуло дважды. А барон оставался человеком. Верно, был он оборотнем, но только не тем, что в сказках. Те оборотни шкуру меняли…

– Не смей! – зарычал де Местр. – Не смей! Тебе не остановить нас!

В руках его, словно бы из воздуха, оказался меч. Он поднял его высоко над собой. Слуги тут же ощетинились дубьем и кинжалами.

– Я призываю тебя, Палач угрожающих миру сему, – выдохнул Олаф. – Рассуди, кто нарушает Равновесие.

– Приди сюда, хранитель, – только и смог произнести Ричард.

Его ребра обратились в куски льда. Взор его помутился, в глазах плясали тени, и…

Кровь…И крики…И кровь…И крики…И огонь. Мама…Мама!!!

Сквозь пелену он видел, как мир остановился на мгновенье. Вот мелькнул длиннополый плащ, стелившийся по земле, с объёмистым капюшоном, откинутым на плечи, и рубаха с короткими рукавами. И меч, судя по всему, был «фирменным» двуручником палаческим. Хотя и висел он на спине, практически скрытый от глаз «маленького, но очень гордого отряда», но торчавшая массивная рукоятка и своеобразная гарда не оставляли сомнений в «родовой принадлежности» оружия не оставляли…Лишь одна вещь никак не вязалась с облачением палача: широкая повязка, скрывавшая глаза, и притом скрывавшая полностью: никаких прорезей для глаз, ни малейшей дырочки в алой ленте не было. Но, судя по движениям, этому человеку невозможность смотреть на мир своими глазами не мешало. Ведь это был Палач. Палач, именем которого клялись. Палач, имя которого проклинали. Палач, которого так ждали, но дождаться никак не могли…

Мелькнул – и пропал. Спала пелена…

– Что…что это было?.. – де Местр выглядел щенком, напуганным, жмущимся к маме. – Что…это…было???

– Палач приходил…– сглотнул Олаф. – Но…

– Но он не пришел. Он где-то далеко. Он не может придти, – отчеканил Конхобар. – Он сражается…

Уж герою-то Альбы, прошедший сквозь горнило сотен сражений, стыдно было б не признать воина, схатившегося не ради чести и славы, а за самую жизнь. Но у Конхобара было пять зрачков, и через них он видел мир чуточку лучше. Он разглядел лицо Палача сквозь капюшон, – и глаза. Глаза, видевшие многие столетия. Глаза юноши, отчаянно дерущегося за право вернуться домой…

Что-то происходило с миром, что-то, не дававшее Палачу придти сюда, в замок де Местров, где творилось нечто невообразимо страшное и ужасное.

– Ушел! – барон едва не подпрыгнул до самого потолка, поняв, что в зале отнюдь не прибавилось народу. – Ушел! Ха! Испугался! Да! Да! И все благодаря тому, что мы напоили его силой уходящего мага! Да!

Де Местр во все глаза смотрел на Ричарда. Тот едва нашел в себе силы, чтобы поднять голову. Они смотрели глаза в глаза, душа – в душу. Магус почти успел понять, что хотел сказать барон. Но догадка была страшной

– Да, да, ты прав, – ответил на безмолвный вопрос де Местр. – Это я подстроил вашу встречу с Дельбрюком. Оболочка, в которую заключен великий Нарсо, не обладает своею силой – и потому не может сама пробудить его. Но стоит ей только наполниться в нужный день…В нужное время…В нужном месте…Наполнить силой уходящего, чтобы обмануть Равновесие, чтоб тупой Палач-исполнитель не увидел, как вместо уходящего кое-кто приходит…А ты не чувствовал его магию…Ведь ты покрылся магией Дельбрюка, как пеплом от костра. Ха! Да это и есть пепел. Пепел твоего свихнувшегося под конец учителя! Не правда ли, идеальный план? А?

Де Местр облизнулся.

– Я вынашивал его годами. Слухи доносились из Лефера, войны шли, наемники воевали, – а я складывал косточки в скелет… От вас требовалось нарастить на него мясцо…

Де Местр причмокнул.

– А мой сын выступил сосудом. Все так. Все правильно. Все мне удалось.

Факелы задуло налетевшим вихрем. Повсюду замелькали болотные огоньки. Де Местр-младший поднялся с колен. Он начал шевелить рукой.

– Нарсо! Великий повелитель Нарсо приходит! И мы, хранители, передадим ему владения в целости и сохранности! Тринадцатый город снова будет под его властью, а после – и весь мир! Да!.. И вы станете первой жертвой во славу его! Во славу! Славу! Слава! Слава! Ва…!

Все сложилось в голове Ричарда. Но это было так неважно…Тепло уходило из него. Сила вот-вот должна была вырваться наружу, и тогда…О, никакой Нарсо не совладал бы с ним…Жаль только, что его друзья…Друзья…

***

– Вы знаете, Ричард, что самое главное в жизни?

***

В комнате стало еще темнее. Поднялся ветер, закружилась вьюга, пробиравшая не до костей – до самой души. Наемники были не в силах сдвинуться. Рагмар хотел было обратиться к духам – тщетно: губы покрылись коркой и смерзлись. Из пасти раздавался только вой бессильной ярости.

Болотные огоньки закружились вокруг де Местра-младшего. Они двигались все быстрее и быстрее, все ближе и ближе. Мелькали лица, похожие до безобразия…Нет! Это было одно и то же лицо, отражавшееся во всех огоньках. Холодное, злое, оно полнилось горделивым торжеством. Вот-вот сбудутся древние мечтанья!

Де Местр-младший двигался странно…А, нет! Это сам доспех двигался, поддаваясь чужой и чуждой воле. Вот качнулся глупый шлем. Заколыхались до того бездвижные кожаные ремешки. Дернулся левый сапог. Затем – правый. Болотные огоньки уже не плясали – они неслись с невероятной скоростью. Прямо напротив рта де Местра-младшего образовалась призрачная воронка, острием метившая прямо в горло жертве. Миг – и огоньки начало засасывать сквозь воронку. Рожа, сверкавшая в них, расплылась в мерзкой улыбке.

– Он возвращается! Он вернулся! Славьте славного Нарсо! Славьте нашего великого владыку! Да увидит Хэвенхэлл пришествие своих хозяев! Славься, могучий Нарсо! Славься, великий Нарсо! Славься!!! – воздев руки к доспеху (все, что было в этом от де Местра-младшего, исчезло), напевал Анри. – Славься, необоримый Нарсо! Славься, владыка демонов! Славься, господин Тринадцатого града!..

– Мда…А с фантазией у него туго…– сила негодования Олафа была такова, что он смог произнести это даже сквозь ледяную преграду.

Становилось холодно, очень холодно. Если бы нечто, вселившееся в де Местра-младшего, помедлило еще недолго, наемников убивать бы не пришлось: умерли бы от обморожения, делов-то?

Рагмар бился с морозом, сковавшим его руки. Он не в силах был даже пальцем пошевелить. Олаф еще мог шлепать губами, но звуки из них уже не исходили: замерзали и падали на излете, разбиваясь об обледеневший пол. Ричард замкнулся. Сейчас в его груди клокотал…

Огонь…И крики…И стоны…И плач…И крики…Мама…Мама!!!

И даже Конхобар…Что?! Не может быть!

Пока барон воспевал очередное величайшее достоинство Нарсо, ему не слышен был хруст ломавшегося льда.

Конхобар ухмыльнулся. Раздался треск: лед, сковывавший его руки, треснул, разломившись на сотни, на тысячи застывших капель. В четырех зрачках его пылал огонь, в пятом же – воцарился такой хлад, что замерз бы сам лед.

– Вот он, мой последний, мой желанный бой… Привет тебе с изумрудных холмов Альбы! – расхохотался Конхобар. – Меня зовут Конхобар, альбианский герой! Я вызываю тебя на бой! Сразись со мной, чужестранный герой!

Из сердца сына вечно зеленой Альбы так и неслись строфы на родном языке, но они гасли, не в силах растопить здешний хлад. Лепестки пятилистного клевера вяли здесь, не в силах прорасти в промерзшей земле.

Но – чудо – Олафу померещилось зеленое сиянье вокруг головы Конхобара. Неужто венок из трав далекой Альбы?

Водоворот болотных огоньков на мгновенье замер. Изумрудное сиянье распространялось по зале, и становилось тепло, так тепло, как бывает только в майский день. Теплый, ласковый ветерок гладит щеки, поют птицы, звенят ручьи…

– Альба шлет тебе привет, демонический клеврет! – Конхобару тяжко давался чужой язык, но получалось все равно неплохо. – Она присылает тебе свой цвет!

Корка льда, покрывавшая пол под ногами наемников, треснула, и на свободу, назло всем ветрам и угрозам, рванул стебелек подлески. Крохотные цветочки распускались на глазах, распространяя вокруг весеннее тепло. Зимняя хватка ослабла, и Олаф с Рагмаром смогли сделать шаг. Ноша – раскачивавшийся между жизнью и смертью Магус – тянула нещадно. Им бы ринуться в бой! Рагмар уже готов был рвануть вперед, на проклятых прислужников злобного духа, но…

Славословия застряли в глотке у де Местра. Он выгнулся дугой и прижался к стене по левую руку от…сына? Доспеха? Возвращающегося демона?

Конхобар повернулся. Что-то в глазах его…Точно! Зрачков было не пять, а семь! Два были сокрыты до поры до времени – и только сейчас появились. Голос героя из Альбы был так же светел, как мартовское солнце:

– Бегите, друзья…Настает мой смертный час… Пришло время радуге Альбы расцвести вдалеке от изумрудных долин и кристальных ручьев…Бегите, друзья. Бегите! Далеко. Как ноги унесут. Очень далеко! Здесь родится пламень! Он пожрет весь замок! Всю округу!

– А ты…справишься? – губы с трудом разлеплялись, каждое слово отдавалось болью, но Олаф – Олаф кричал. – Успеешь?.. Мы…!

– Справлюсь. Каждому в жизни дается возможность успеть. Однажды. Успеть. Все, – тихо и спокойно ответил Конхобар, поворачиваясь к юноше-доспеху-демону. –

Нет…Уже демону: глаза де Местра-младшего дымились болотным огнем, а значит, душа его подчинилась злу. Ибо чем, как не злом, может быть пришедший сквозь тьму веков демон?

– Слуги! Исполните свой долг! Покажите этому мерзавцу-горлопану! Покажите ему!

Доселе уверенный в победе, барон скулил подстреленной собакой. Он вжался в угол, метая бессильные молнии из глаз. Слуги, повинуясь господину, рванулись было к Конхобару, но…

Альбианец двигался – и не двигался. Силуэжт его размылся, и меньше чем через один удар сердца слуги оказались повалены на пол.

– Мы!..– хотел было крикнуть Рагмар, но его прервал шедший из заокраинных далей голос Ричарда:

– Это его бой. Его смерть. Позвольте ему умереть. В одиночку…

Конхобар, не поворачиваясь кивнул. Видели бы то лицо наемники в то мгновенье! Но – они не видели. И больше никогда не увидят. То лицо – никогда.

Олаф и Рагмар, поддерживая Ричарда, рванулись к выходу. Дверь держалась крепко. Они налегли. Еще. И еще. Ни доски. Ни металл оказались не в силах их сдержать, – а может, Магус подсобил? Дверь поддалась, и они скрылись снаружи.

Конхобар сделал шаг назад. И еще. И еще. Он перекрыл собой выход на улицу. Шестеро слуг, барон и демон – против одного альбианского героя. Конхобар поднял лицо кверху и улыбнулся, словно бы ловя солнечные лучи. Лучи. Солнечные. Ночью. Внутри залы без окон?

Но – что такое? – солнце и вправду принесло свой свет сюда. Наступал последний час великого Конхобара, победителя тысячи врагов – и Анку впридачу. Сейчас ничего не было важно, не были никаких препятствий: только Конхобар – и его смерть. Та, смерть, которую он приносил, и смерть – которую он нес другим. Одна смерть. Разная смерть. Но – смерть.

– Я – Конхобар, альбианский герой! Вызываю тебя на бой!

Слуги ринулись на него – и отлетели. Никто не смог приблизиться более, чем на шаг. Конхобар не бил. Он даже не двинулся с места: просто сама судьба требовала боя не с этими мелкими сошками. Барон зарычал. Нехорошо так, глухо, и бросился на Конхобара. За два шага до альбинаца он прыгнул, напрягшись всем телом, оттолкнувшись от мокрого (снег уже растаял) пола и…

Клинок словил его на подлете. Де Местр удивленно вытаращил глаза. Губы его прошептали: "Но…план…Мой план? Как же…". Тело с отделявшейся от него душой упало на расстоянии вытянутой руки от Конхобара. Едва оно коснулось подлески, как комнату озарила вспышка противного, мерзкого света. То было пародией на свет, отблеском, что рождает гниль, выжидающая своего часа в самой глубине смрадных болот. И вот сгусток взрывается, вызывая лесной пожар – высвобождая силу останков зверей и растений, попавших в болото десятки, сотни, тысячи лет назад.

Вот так рождался демон. Он слился со своим доспехом. Ничего человеческого не чувствовалось в его движениях. Только чуждость. Невероятная чуждость этому миру. Таким выглядит осколок небесного камня, сгоревший меж звездами и упавший обугленным. Таким сейчас выглядел демон. Лицо его было – сгоревшее дерево, губы – пакля, а глаза – тлеющие огоньки. Но – чудное дело – в нем угадывались очертания того мерзкого лица, что скрывался в глубине болотных огоньков.

Демон оглянулся по сторонам. Бросил короткий – настолько, что он просто не мог быть длиннее – взгляд на распластавшегося барона. Умирающий, он тянул свои руки-плети к демону, но тот даже не отмахнулся. Словно бы это муравей умирал, или даже травинка, незаметная средь зеленого луга.

Но Конхобар – он удостоился долгого, оценивающего, уважительного взгляда.

– Значит, меня встречают? Я узнаю тебя, человек зеленых холмов.

– Меня? – удивление Конхобара не было наигранным.

– Ты забыл меня? – губы-пакля смежились-скривились. – А…Это аниму твою узнаю…Древнюю…Очень…О, с тобой этот меч! Славно! Славно!

Раздался клекот-смех. Так смеется древний ворон, пощелкивая клювом. Смех этот шел из нездешних мест, древний, трескучий, отягощенный бременем затхлых веков.

– Мы вновь сразимся? О, на этот раз…на этот раз я буду умнее…Много умнее…– и снова клекот. Он становился все звонче, обретая плоть. Но– клекот, не смех. – Сразимся!

– Я – Конзобар, альбианский герой! – Конхобар улыбнулся. – Я выиграл тысячи битв.

– А я выиграю войну, – ответствовал демон.

Изо рта его, смрадного, бурого, проеденного червями, посыпались искры. Они облаком накрыли Конхобара…Нет, то место, где он только что стоял.

Альбианский герой не проронил ни слова. Едва сраженье началось – не отвлекайся на болтовню. Его враг придерживался тех же самых правил.

Конхобар шагнул вправо – и через миг влево, резанув мечом. Он метил в сочленение шеи и головы, надеясь задеть трахею. Но демон отклонился, и лезвие прошло в каком-то пальце от цели. Конхобар молча принял это, на ходу меняя направленье удара, – и получил удар в бок. Из рук демона в альбианца врезался ком льда, чистого-чистого, за исключением ядра. В глубине воцарилась тьма. Ударившись, лед раскололся на мириады частей, и облако тьмы окутало героя. Конхобар выпрыгнул из этого облака, широко раскрыв глаза и пропев на родном языке что-то.

Демон не успел увернуться от сиреневой волны: лепестки дивного цветка, распространяя вокруг дивное благоуханье, окружили врага. А меньше чем через миг сирень взорвалась, и волна удара хлынула вглубь, в демона. Тот заорал, крича что-то на древнем языке, забытом в Двенадцатиградье. Но даже спустя века– помимо веков – было понятно: демон проклинал Конхобара и все живое на свете.

Конхобара не позволил себе торжествовать. Он ударил еще раз. И еще. Он крутил "восьмерку", метя не в трахею и не в грудь – в самого демона. Удар. Еще удар. Клинок, пружиня, отскочил, и альбианец отлетел назад. Он упал в подлеску, и та смягчила удар. Перекатился – и цветы завяли, приняв в себя облачко непроглядной тьмы. Умирала сама реальность вокруг них – и они умирали вместе с ней.

Конхобар вскочил на ноги, как нельзя вовремя: огненный серп, обуглив сам воздух, пролетел у самого плеча. Кожу ожгло нестерпимой болью, но альбианец молчал. Все семь его глаз вглядывались в то, что было, есть и будет, выискивая слабое место демона. Но тот менялся каждое мгновенье, и тяжко было отыскать прореху в защите чужестранца.

Демон резко взмахнул руками, крест-накрест, и прямо с его обугленных рук полетели шипы мерзко-зеленого цвета. Они впились в пол, в потолок, в стены, – и в воздух в том месте, где только что стоял Конхобар. Демон замешкался, выискивая пропавшего врага, – и герой ударил. Оттолкнувшись от угла, он бросился всем своим телом вперед, упираясь в заветный клинок.

Демон успел обернуться – но не увернуться. Меч прошел сквозь металл и кожу нездешнего доспеха и вышел с той стороны. В глубине глаз демона заплескалась тьма. Конхобар почти улыбнулся сквозь потоки пота.

– Знаешь, когда стоит наносить удары? – внезапно раздался голос прямо внутри ушей, в мозгу Конхобара.

Губы-пакля демона склонились над виском альбианского необоримого героя.

– Когда он уже нанес удар и не может…не успевает увернуться, чтоб…– слова слились в клекотанье.

Только сейчас Конхобар почувствовал холод. Взгляд его упал вниз, на грудь.

Из нее торчала только рукоятка кинжала. Таких Конхобара прежде не видел – и никогда не увидит. По рукоятке стекала кровь, которая вот-вот начнет литься потоком.