Текст книги "Предназначение (СИ)"

Автор книги: Николай Ярославцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 33 страниц)

Глава 23

Выехали до рассвета, чтобы не затягивать прощание. Влада, которой переживания долго не давали заснуть, дремала в седле. И Радогор, боясь, что она выпадет из седла, на ходу пересадил ее к себе в седло. Обняла его, зарылась в плечо, и уснула, сладко причмокивая губами.

Солнце уже начало пригревать, когда она проснулась. Потянулась, щурясь на солнце и засмеялась.

–Век бы спала так.

–Погоди, еще наездишься. Домой проситься начнешь. – Без улыбки произнес он, скосив на нее серьезные глаза.

–Здесь мой дом. – Беззаботно откликнулась она, коснувшись ладонью его груди. – Или забыл, что там Ратимир сейчас хозяин? Ты, правда, к Смуру хочешь заехать?

–К нему и идем.

–А как он вещий сон увидит?

–Как ты увидела, так и он увидит. – Засмеялся Радогор и легко перебросил ее в седло Буланки.

–Так то я. Я знала, куда мне смотреть надо.

–И он узнает. Чему должно случится, случится.

Какая то смутная догадка забрезжила в ее глазах, но исчезла так и не задержавшись в сознании.

–Вот, сам сказал. А мне что пел? Как должно, да как будет? Не хотел меня брать, а я все равно еду. – И вполне довольная собой, засмеялась и показала ему язык.

–Посмотрим, как запоешь, когда холку себе наколотишь.  – Радогор и не пытался скрыть удовольствия, глядя на ее счастливое лицо.

–А и наколочу, так поправишь. – Весело отмахнулась она, сочтя холку не достойной особого внимания.  – Проведешь ладошкой и будет, как была.  Или еще лучше.

Бросила поводья и распахнула руки в стороны.

–Вольно как, смеяться хочется!

И погнала коня вскачь.

–Догоняй, Радо!

Отдохнувшие кони только этого и ждали. Понесли галопом, раздувая ноздри и гривы. Догнал ее и придержал коня.

–Не гони так, Лада. Путь им предстоит не близкий.

С сожалением натянула повод, переводя свою соловую кобылку на размеренную рысь.

–Радо, а ты и правда видел, все о чем говорил? – Спросила так, словно ждала от него чего то такого, чего прежде не видела и о чем не слышала. – Прямо все, все, все? Вот как сейчас меня? Как сон, да? Только я сплю, и все вижу. А проснусь, и ничего не помню. Забуду, на другой бок перевернусь и все начисто из головы вылетит.

–Не забывай…

Влада посмотрела на него с подозрением.

–Ну, да. Я не забуду, перевернусь, а ты руку уберешь! Уж лучше я сон забуду. Все равно кроме тебя мне ни кто не снится больше. А ты и так со мной. Не томи, говори, как видишь.

Радогор посерьезнел, даже брови вместе сдвинул, гадая, как бы доступней объяснить то, что и сам до сих пор не понял до конца.  Свесился с седла, и не сдерживая бега своего жеребца, сорвал травинку. Стряхнул на ладонь семя и бросил его на землю.

–Ты не видела цветка, я его нарочно в ладони скрыл от тебя. А теперь закрой глаза и представь, как оно набухает в земле, как корешок, белую слабую нитку, вниз, в землю пускает.

Влада остановила коня и закрыла глаза, следя за словами Радогора.

–Раскололась скорлупка и еле заметный росток появился и потянулся к свету, выскочил из земли слабой былинкой и затерялся в густой траве. Видишь ли?

До боли, туго на туго сжала веки, чтобы увидеть эту былинку.

–Тянется росток, продираясь через густые заросли, недоступный глазу. И только догадаться можно, где он, какой он и каким цветком оденется, как в силу войдет. Или капелька по капельке из земли сочится, прячется под листком. Падает в канавку и бежит дальше веселым ручейком, журчит, звенит и бежит, бежит… А куда бежит? И во что обернется? Может, сольется в глубокий черный овраг и застынет там. Затянется зеленой ряской. Зарастет тиной. Или побежит дальше, чтобы через много верст обернуться такой рекой, что и глазом от берега до берега не дотянешься. Увидела?

Влада сокрушенно покачала головой.

–Пока говоришь, все так ясно вижу. А как замолчишь, так сразу и не вижу.  Только огоньки перед глазами скачут. То синие, то красные, а то вдруг зеленые.

Замолчала, размышляя над его словами. Тронула поводья, отпуская коня. Но снова остановилась, чтобы заглянуть туда, где Радогор разглядел будущий ручей.

–А Ратимиру ты почему про болото не сказал?  Ведь ручей и болотом может обернуться. И цветок конь затоптать. Или рука чья сорвет.

Радогор, неведомо почему вздохнул.

–Болото, Ладушка,  и без нас появится. Хотя и из болота порой чистый ручей течет. Люди не ждать, когда все само собой образуется, помочь должны, чтобы гнилью не заросло.

–Как это?

Влада припомнила черную дрягву и от отвращения передернула плечами.

–Земля все очистит и выбелит. Всю грязь и нечисть соберет. – Радогор понял, о чем она подумала. – Засадит деревьями зелеными, украсит цветами яркими, ручей дальше отпустит, чтобы чистотой своей и звонкой песней глаз радовал. Хотя и мне бывает невдомек… дрягвой ребят малых пугают, да и те, кто постарше, близко подходить боятся. Из берегини кикиморы, водяного страшил слепили. А не будет дрягвы? Где птицам гнезда вить, где деток высиживать? А ручьи, реки где начало возьмут? Земля высохнет, мертвой станет. Мы с дедком Враном часто об этом говорили. Одна жизнь другой начало дает. Вырви одно и другого не будет.  Мошка надоедливая, злая до того, что глаза выедает, а сколько птиц этой мошкой кормится? Не будет ее и птицы убавится. Порой подумаю, как разумно и мудро отец наш Род все устроил и оторопь берет.

Лада аж рот раскрыла. Сама того не заметив, от удивления. И слова, вроде, знакомые слышит, а будто в первый раз. А Радогор замолчал, задумался. Взгляд стал холодным, чужим.

–А он на него меч ковал!

Испугал, заоглядывалась по сторонам.

–Кто ковал, Радо? Какой меч?

Радогор не ответил, словно не слыша ее.

И она потрясла его за руку, повторив свой вопрос.

Радогор поднял на нее недоумевающий взгляд.

–Как из омута вынырнул. – Подумала она.

–Этот меч. Какой же еще? – И кивнул головой, чтобы было понятней на плечо, над которым торчала рукоять меча с головой странного зверя или птицы с горящими глазами. – Меч отмещения. Как он его называл. Или Тартароса, мира мертвых, по слову Упыря.

Спрашивать, о ком он говорит, нужды не было. Тем более, что Радогор снова замолчал, погрузившись в свои думы. Хотела спросить за что он, таинственный хозяин меча, так на  Рода рассерчал, что таким мечом запасся, где ему Род дорогу перебежал, но раздумала. Придет время, Радогор сам расскажет. А пока и того довольно, что от матушки Копытихи слышала.

А дорога, узкая и путаная, изрезаная колесами, истоптаная копытами, уносила их все дальше от города. Солнце стояла, с трудом продираясь сквозь густую листву деревьев, прямо над головой и Влада вспомнила, что со вчерашнего вечера, с самого застолья маковой росинки во рту не было.

–Выедем на полянку, остановимся. – Успокоил ее Радогор, на миг выбравшись из раздумий. – Утром сколько тебя уговаривал, чтобы поела.

–Не утром, а ночью. – Не без оснований возразила она. – А ночью все спит без просыпу. И рот тоже.

Заговорил таки, обрадовалась она. И задала вопрос, который приготовила еще с вечера. А с утра не задала потому, что заспала сразу, как только Радогор усадил ее в седло. И тут же, пока снова не задумался, выложила.

–Радо, а с какой стороны мы мимо заветной матери – ольхи проедем?

И лошадь вперед подтолкнула, чтобы лучше видеть его лицо.

–Даже близко не подойдем.

Голос показался, чего она ни как понять не могла, до обидно ранодушным. И даже ни каким!

–А я ленточек ей наготовила.

Сказала так, казалось, что понятней и сказать нельзя. И все равно не понял. В том, как Род все ладно устроил, понял, а такого простого понять не мог.

Но оказалось, что понял. Только вид делал, что не понял.

–Верхом не проехать, да и далеко. Другие по дороге будут. На них развешаешь.

Успокоилась. Давно уж для себя решила, что два – три дня, или сколько получится, можно смело пожертвовать. Тем более, что уютней, чем под той ольхой ни где не будет. Но разве ему втолкуешь? Забрался в такие выси, что как не прыгай, а все равно не допрыгнешь. Повернешься, вот он, рядышком, рукой потрогать можно. А в глаза заглянешь, словно другой дорогой едет. И без нее! Зря в свое седло пересела с его рук.

–Признайся, Радо, ты мой вещий сон тоже видел? – Чтобы вернуть его из неведомых далей, заговорила она, подгоняя коня вплотную к нему.

–Как же я твой сон увижу, когда он не в моей голове?

–Но ты так на меня глядел, будто видел. Я и матушке Копытихе так сказала, когда она допытывалась про то, что я заспала. А я ей сказала, чтобы она у тебя спросила. А она меня чудом обозвала.

–Чудо и есть. – Расхохотался Радогор.

–Нет, ты не смейся. Она про другое чудо говорила. «И родится же такое чудо!» – Вот как она сказала.

–Как бы не сказала, все равно чудо.

–Правда? – Обрадовалась она. – Ну ка, посмотри на меня, чтобы я видела, что не обманываешь меня. Вам, волхвам, только поверь, такого наговорите, в век не расхлебаешь.

И вспомнила для чего весь этот разговор затеяла.

–Если мой сон не видел, как можешь знать, что Смуру приснится, когда мы еще даже не приехали? Или все – таки видел мой сон? Просто сознаться не хочешь.

Радогор с улыбкой смотрел в ее раскрасневшееся лицо.

–Не морщи лоб, Ладушка. Состаришься. Морщины будут, как у берегини. А тебе они нужны?

–А ты и глаза прищурил, чтобы мои морщины разглядывать, которых вовсе нет. – Испугалась она, и провела рукой по лицу. А вдруг, да появились, а она и не заметила.

Но возмутиться не успела. Радогор повернул коня в сторону, свернув с дороги, и скрылся за деревьями. И почти сразу же она услышала его голос.

–Здесь остановимся.

Свернула вслед за ним и оказалась на тесной полянке. Жеребец Радогора стоял разнузданный по брюхо в траве, хватая зубами верхушки.

–Там, – Он мотнул головой за спину. – Ручей. Свежей водой запасемся, и лошадей напоим.

Влада нетерпеливой рукой распустила вязки мешка с дорожными припасами, расстелила холстину, высыпала на нее десяток сухарей и нарезала толстыми ломтями чуть не до черна прокопченый кабаний окорок, пахнущий дымом и травами.

–Никогда не думала, что простой сухарь окажется таким вкусным. – Заявила она, с хрустом разгрызая черный сухарь. – Ем и урчу, как псенок.

–Мала ворона, да клюв велик. – Усмехнулся Радогор, оценив по достоинству ломоть кабанины, который она крепко держала в своей руке.

–Это где ты ворону увидел? – Встрепенулась она. Хотела подняться, но уже разнежилась, чувствуя, как желудок наполняется теплом, а глаза закрываются от сытости. Да так, с сухарем в одной руке, и с кабаниной в другой, уютно устроилась на его коленях. – Погоди у меня, узнаешь какой клюв, если не забуду.

В синих глазах небо утонуло. На губах счастливая улыбка.

–Лежу на твоих коленях и, вроде не Влада я, а пылинка крохотная. Ветерок пролетит, подхватит и не заметит. А совсем не страшно. Только душа замирает, стоит  подумать о том, как велик наш мир, как необъятна земля. Жила в батюшкином тереме и дальше городской стены не заглядывал. Думала, тут и край за дальним лесом. А дальше леса черные, грозные… глаза злые выглядывают из – за деревьев. У тебя на руках сидела, и то твоими ладонями заслонялась. Сейчас же лежу, глядя в небо. И совсем не боязно. И сердце на все по иному откликается. И так за самый дальний окаем заглянуть хочется. Что и сказать не знаю как. И на душе тревожно совсем иначе.

Радогор слушал, не перебивая. И ему знакомо было это чувство.  Точно такие же думы донимали. Наслушаешься старого волхва и до утра уснуть не можешь, пытаясь угадать, где же все это помещается на земле. И есть ли край всему? А за краем что?

–Правду ты говоришь, дивно все Род устроил да уладил. Уж так дивно, что и словом все не обскажешь.

–И не надо. Не думала, сказала. Уладил.  С тобой слово схожее. У – ладил. С – ладил. На – ладил. Лад. Лада, Ус – лада. Разве удумает человек такое? Чтобы каждая буквица, каждый вздох, как ты сама.

Влада, слушая его, на руках вскинулась и в его глаза снизу заглядывает. Услада! Сама бы до такого никогда не додумалась. По телу сладкая истома разлилась.

–Только Роду и под силу такое. Сидит где – то на высоком месте и горбится от горя, когда видит, когда слышит, как люди этот лад, им заведенный, рушат. И Макошь от огорчения в своей светелке  нет, нет, да веретено из рук выпустит. И все из рук валится потому, что слеза глаз застилает. Перепутается пряжа, порвутся нити в ее руках и сколько жизней не досчитается потом Род? А рядом Марана ждет, не дождется, в оконце решетчатое заглядывает. А то изловчится и сама нити порежет, порвет.

Радогор замолчал, глядя остановившимся взглядом перед собой. Лада боялась пошевелиться. Чтобы не вспугнуть его мысли.

–И чтобы не жить? Чтобы не ладить? – Тяжело, с надрывом вздохнул. – Так нет же. Обязательно появится У – род. И Лада отвернет свое лицо от людей. И Макошь, слезами ульется, все нити перервет. Сколько их сразу оборвалось, когда на бэрий род наскочили из – за окаема? И работает она без устали, и веретено в ее руках вертится, и нить нескончаема, а слезы мешают. А Мара рядом, успевает только нити подбирать.

–Услада! – Прошептала она, щурясь от солнца… и счастья. – Хорошо то как. Услада… я и не знала, что это тоже я. Никто так раньше меня не звал. Ни батюшка, ни матушка. Даже няньке старенькой в голову не пришло.

Прижалась тесней к нему, но он осторожно приподнял ее голову с колен и встал. Чужой, далекий! И глаза смотрят холодно и жестко. Не на нее. На кого – то другого, кого рядом с ней видит. Пока поднималась, он уже в седло сел и взглядом торопит. И всегда так. Только до чего хорошего доберется, так сразу заспешит, заторопится.

–К ночи надо до трактира добраться. – объяснил он причину такой поспешности, заметив ее недовольный взгляд. – Ратимир сказал, как раз на дороге стоит.

Но ближе к вечеру она закапризничала, решительно заявив, что ни в какой трактир и ногой не ступит так, как клопов тьмы тьмущие, а тараканы у них в пастухах ходят. И многое другое, чему сам Род еще названия не придумал. И каждый из них только и ждет, чтобы изгрызть ее до самых косточек. Уж лучше она будет комаров кормит, которых к тому же пока и не видела, чем пойдет с ним в трактир.

Спорит не стал. Комаров кормить, так комаров…

Но на всякий случай спросил.

–А зубы от сухарей не заболят?

Но она про такие мелочи и помнить не хотела. И заторопила коня. Даже полянку выбрала сама. Пока расседлывал усталых коней, еду выложила на холстину и для костра хвороста натаскала. Радогору осталось только огонь разжечь.

–Леших ночью не забоишься? Кричать не будешь? – Ухмыльнулся он ей прямо в лицо, с хрустом надкусывая сухарь.

–Сам сказал, один он остался на всю округу. Да и знает он меня. И забоится он пугать. Берегиня озлится тогда на него. – Дерзко ответила она ему. – Или делать ему больше не чего, как добрых людей на дорогах пугать?

–А не добрых?

–Не добрые, те сами кого хочешь напугают. – Снова бойко отозвалась она, готовя постель для них из травы. –  А против них мечи наготовлены.

Радогор не мешал ее возне. Сидел, нахохлившись, как старый ворон, уставив не мигающий взгляд, в догорающий огонь, изредка вороша угли. И тогда искры, разлетающиеся из – под его палки, скупо освещали его хмурое, сосредоточенное лицо.

Она же, закончив приготовления, упала в траву, повозилась, устраиваясь удобнее, и позвала.

–Радо!

–Спи, сейчас я…

И голос равнодушный, как из ледника. Словно не он сам Усладой называл.

Не утерпела, поднялась и подсела к нему, привалившись к его плечу.

–Сон из глаз бежит, когда тебя рядом нет. – Дремотно прошептала она. И сама заглянула в огонь, проследив за его взглядом. Показалось, а может сквозь дрему почудилось, что где – то глубоко, глубоко ворочается, злобится черное и страшное.

–Это он, Радо? У-род, о котором ты говорил? Которому все не в лад? – Со страхом спросила она и, не выдержав, плюнула в костер прямо на злобную тварь.

–Нельзя, Лада, в огонь. Обиду затаит тот, кто огнем повелевает. Симаргл.

Лада вздрогнула и, не скрывая тревоги, повернулась к нему.

–Так я же не в него, Радо. В того, другого.

–И все равно. Тот далеко. Даже не знаю, как далеко он. А огонь, вот он. У твоих ног…

Влада сразу присмирела и, от греха подальше, забралась под его руку.

–А какой он, Радо, этот… – Кивнула головой на костер. – черный, который смотрел на меня, будто растерзать готовился.

Радогор наклонился к костру и поворошил угли.

–Какой он, Радо?

Радогор пожал плечами.

–Сам не знаю. Я, когда его увидел, подумал, что Симаргл на Рода восстал. Как и он, в зверином теле летает по небу и голова птичья. А присмотрелся, ан нет. Оклеветал его. Симаргл себе песье тело берет. А у этого гладкое и, как бы с рыжа. С песьим не схоже. Симаргл, когда к людям является, словно в огне горит и золотом чистым отливает и, кажется, что не он, а сама радость на землю спустилась. Этот же черен, как ночь разбойная, варначья и злоба изливается, задохнуться можно. Одно слово – изгой! Вот он и озлобился на весь свет. И меч поднял.

Лада с усилием отвела взгляд от костра.

–Теперь уж верно не усну. – Уверенно сказала она и потянула его за руку.  – Или не  Услада я?

–Запомнила таки, что не надо.

–Я и про ворону запомнила. – Тут же многозначительно ответила она. – Когда мне надо, я всегда памятливая.

И распустила ремешок подкольчужника.

Ночью Радогору спалось плохо. Громко стонал, несколько раз порывался встать. Но Влада, проснувшись, прижимала его к себе и, с трудом удерживая, как могла успокаивала его. И сама не знала, как ему помочь и не один раз готова была расплакаться от осознания собственной слабости и никчемности. А он все стонал и бился в ее руках. И успокоился только перед рассветом, когда забрезжила тонкая полоска зари по виднокраю. Открыл глаза, а в них сна как  не бывало. Привстала на локте и наклонилась над ним, заглядывая в его, сразу осунувшееся, постаревшее лицо Провела ладонью по щеке.

–Не его, родичей видел я, Лада. Разбередил, растревожил я  вчера своими разговорами глупыми их навьи – души. Поторопился злобу свою утолить, убежал и оставил их без погребения. И стонут, плачут они сейчас потому, что в вирий попасть не могут. Корят, ругают меня, а мне ответить не чем. Так и бродят по городищу, по лесу, а кто поможет им, когда кроме меня не осталось у них других родичей?

А что сказать ему, как утешить? И снова почувствовала себя слабой и беспомощной.

–Вот и  тебя  перепугал. Как воробышек взъерошилась.

–А мы заедем к ним, Радо. – Нашлась она. – И управим все, как надо. Если придут снова они к тебе, ты им все так и скажи. Или оберегом заслонись.

–От родичей оберегом? – Нахмурился  он. – Уж лучше я попреки терпеть буду. А заехать, я еще раньше сказал, обязательно заедем. Пусть упокоятся их души, Лада.

И Лада заторопилась, радуясь тому, как все хорошо придумала. Выложила на холстину остатки ужина, сама сбегала  к ручью за свежей водой. Своей рукой подсунула ему самый мясистый ломоть кабанины и заставила съесть его без остатка.

 -Ты, Радо, больше не слушай меня, девку глупую, а делай, как сам знаешь. Захочешь в трактир ехать, так и вези прямо туда. Это же я потому блажила, что видеть не могу, как смотрят на тебя девки и женки молодые. Бабка Копытиха и то говорит, крепко, де он тебя к себе присушил.  А это не ты меня присушил, я сама своей волей к тебе присохла и так, что ногтями не отскрести.  Я же без тебя и не живу вроде. Вся мертвая. Ты ночью стонал, а я рядом умирала.

И разревелась, прижавшись к его плечу.

Радогор растерялся. Успокаивал, глядя по голове и по плечам, как маленькую.

–Не присушивал, Ладушка, потому, что сам присох. Ты еще на лодии была, а я уже знал, что моя ты. Сама Макошь наши нити переплела и мне в ухо шепнула, «Иди».

Лада всхлипнула, глотая слезы и возразила.

–Я всегда знала. Тебя во сне каждую ночь видела, Ладо мой, и только ждала, когда придешь.

И в седло ее уже посадил, а все твердила.

–Пешком, босая по острым камням за тобой пойду, через огонь побегу. И не охну, не крикну.

Вложил поводья в руки и улыбнулся.

–Не надо по камням. На руках унесу.

Но о трактире больше не заговаривал. Даже тогда, когда угодили под проливной холодный дождь. Смотрел, как катятся струйки дождя по ее лицу. Стекают за ворот подкольчужника и не раз порывался что – то сказать, но так и не сказал, ожидая, что она первая заговорит. Но и она молчала. А дождь хлестал все сильнее и сильнее, а к вечеру еще и ветер поднялся. И бросал потоки ледяной воды прямо в лицо.  Ночь коротали, прижавшись друг к другу под развесистыми сосновыми лапами.

–Надо было тебя послушать, Лада, и мимо ольхи ехать. – Сказал он утром, глядя на ее мокрое лицо. – Озябла? Пройдет дождь, разведем костер, обогреемся.

Но и днем дождь не прекратился. Стеной встал у них на пути. Руку вытяни, палец не увидишь.

Дорога вывернула к реке, открыв, обнесенное тыном, городище. И Радогор, даже не посмотрев в сторону продрогшей княжны, решительно направил своего жеребца по склону вниз, к нему. Ноги лошади скользили по раскисшей земли, она пугливо всхрапывала, норовя сесть на круп, и косила на него глазом.

Ворота в город были еще открыты. Страж, выглянув, бросил на них злой взгляд, и вышел, поеживаясь, навстречу.

–Кто? Зачем?

–Постоялый двор есть? – Спросил, не ответив, Радогор и бросил ему серебряную денежку.

–Вниз, к реке держи. Не проедешь. – Проворчал страж. – Еще одну. С головы по деньге.

Взгляд его, пока рука с серебром тянулась к кошелю, заметил княжескую гривну на груди Радогора и в глазах появилось сожаление. Гости не из простых, можно было въездного вдвое запросить. Но промолчал, отступил в сторону, пропуская и скрылся под досщатым навесом.

Город показался им  неказистым и на редкость несуразным. Утонул в грязи, разбросав в беспорядке домики и домишки. Дорога спустилась вниз и уткнулась в покосившееся строение. Плотно окруженное грудами мусора. Через не плотно закрытые двери до них донеслись голоса, прерываемые  с завидным постоянством молодецким пьяными криками. Остановились у коновязи с десятком привязанных лошадей. Здесь же в беспорядке, задрав оглобли к небу, мокли телеги.

По скрипучим ступеням поднялись на крыльцо. Радогор толкнул двери и первым шагнул в трактир. Спертый, тяжелый от мокрой одежды, ядреного пота, закисших отходов и перегара, воздух ударил в ноздри, заставив поморщиться. Низкий, почерневший от копоти и испарений, потолок, два десятка длинных столов с такими же лавками да очаг составляли все убранство трактира. И гости, в большинстве своем, были загнаны  за эти стены по той же причине, что и они. По одну сторону от дверей нашли себе место десяток, а может чуть больше, селян, по другую, ближе к очагу развеселая кампания. Не похожая на селян, но и на воев тоже. Дюжими голосами горланили залихватскую песню, вторя ей ударами кулаков в столешницу. И вкладывали в песню  столько силы, что, казалось, еще одна такая песня и стол развалится. Лица красные. И не поймешь сразу от вина ли или от того усердия, которое вкладывали они в пение. Волосы слиплись от пота, бороды вымокли в вине.

Покосились на звук скрипнувших дверей, но Радогора, казалось, не заметили, зато Владу окинули оценивающим взглядом.

–Радо, уж лучше в лесу, чем здесь. – Шепнула она ему, скрывшись за его спиной. – Тут и пес к утру околеет.

–Ба! Поляница!

Радогор широкими шагами шел к очагу, по пути выдернув лавку. Поравнялся с крикуном и зажав его голову в ладони, добродушно попросил.

–Отвернись, ослепнешь.

И вернул голову в то положение, в котором она была прежде.

–Садись, Лада, обсушись. – И оглянулся по сторонам в поисках трактирщика. – Хозяин!

Тот не большой опыт общения с трактирщиками, который он приобрел в обществе Смура и Ратимира, позволял ему чувствовать себя спокойно и уверенно. И он добавив голосу железа, повторил. – Хозяин!

Где – то на поверхе  простуженно заскрипели половицы послышались тяжелые шаги и на лестнице появился грузный, угрюмого вида, мужик с нечесаной головой и взлохмаченной бородой.

–Комнату и ужин!

Крепкий голос, могучие плечи, пара мечей за спиной заставили хозяина из осторожности отступить по лестнице на пару ступенек вверх.

–Комнат нет, а ужин если изволите подождать…

Взгляд Радогора застыл, налился стужей и остановился на переносице хозяина.

–Комнату и ужин. И вели затопить печь, чтобы мы смогли просушить одежду. И поторопись. Я не люблю ждать!

Хотел еще пару слов добавить для ясности, но не успел.

За спиной раздался гневный голос княжны, дикий мужской вопль и отчаянная ругань.

Обернулся. Тот, кому он только, что посоветовал отвернуться и смотреть в другую сторону, сидел с бледным лицом и неестественно вывернутой рукой, а боевой нож Влады застыл на его шее под бородой. Его друзья повскакивали с лавок и схватились за ножи.

Покачал головой, с удовлетворением отметив, что его уроки не пропали даром и Влада все проделала наилучшим образом. И с полным равнодушием посоветовал.

–Зарежь его, моя княжна. Не мучай… Пожалей парня. Все равно до весны не доживет. А завтра со старшины я потребую виру за твою обиду. А за одно и с этого недотепы, глаза которого не видят княжескую гривну.

Влада помедлила, словно раздумывая над тем, воспользоваться ли советом Радогора и зарезать бедалагу или дать ему пострадать в ожидании скорой кончины и с большой неохотой вернула нож в ножны. И тихо, но угрожающе прошипела.

–Один крик, один громкий голос и я вернусь…

–Ну и зря. – В голосе Радогора сквозило явное осуждение. – Я бы пожалел. Зарезал. Хоть и скотина, а человек. Если на двух ногах ходит.

От подобной неслыханной жалости, собутыльники несчастного попятились и робко вернулись на свои места. И поспешили успокоить мелкую дрожь парой – тройкой кружек вина.

–Ключ! – Теряя терпение, рявкнул Радогор. – И ужин.

 И, не дожидаясь ни того, ни другого, начал подниматься по лестнице к хозяину. Хозяин, ожидая неприятностей, попятился, и пятился до тех пор, пока не уперся внушительным задом в двери. И толкнул их тем же местом.

–Сейчас, мой господин. Разве только немного обождать придется, пока я выкину все это.

И принялся выбрасывать из комнаты узлы какого то незадачливого постояльца. Лада заглянула через плечо Радогора в комнату и ужаснулась.

–Вели жене, или кто там у тебя есть, вымыть все и застелить чистым. Я в этой грязи жить не буду.

Радогор бросил хозяину несколько монет и тот, с ловкостью базарного скомороха, поймав их на лету, с той же ловкостью спрятал в складках одежды.

–У коновязи наши лошади. Укрой под крышу и засыпь зерна. И поторопись, дружище. Я человек терпеливый и скандалов не люблю. А княжна, ты сам видел… – И хитро подмигнул ей глазом. – Мы же пока у очага погреемся.

Спустились в трактир. При их появлении голоса и впрямь стихли.  И только выпивохи буравили их яростными взглядами.

Не обращая на них внимания, схватка, выигранная у нахального обидчика, придала уверенности Владе, села на лавку и вытянула ноги к очагу. Радогор, скрестив руки на  груди, встал рядом. Взгляд наткнулся, страдальчески изуродованное болью, лицо мужика и, наполненные животным страхом, глаза.

–Эй, ты! – Позвал он. – Подойди ко мне.

Мужик дернулся, как от удара палкой, и сжался.

–Подойди!

Что – то было в его голосе, что мужик против своей воли, поднялся с лавки и потащился к нему, придерживая покалеченную руку и на каждом шагу оглядываясь на собутыльников.

Остановился в двух шагах от него и отвернул взгляд в сторону, ожидая самого худшего.

–Ближе! – Потребовал Радогор. – Не укушу.

Мужик сделал еще шаг и остановился. Радогор левой рукой поднял, стараясь не причинять лишней боли, покалеченную руку и быстро пробежал чуткими пальцами по ней от кисти до плеча.

И удивленно обернулся к Ладе.

–А мне казалось, что ты ее сломала. – Проговорил он и, всем показалось, что ему больше пришлось по душе, окажись рука сломанной. – Всего то, выдернула ее.

–Могу и доломать. – Недовольно проворчала княжна, успевшая пригреться у очага и задремать. – Было у меня время, чтобы разбирать? Рядом стоишь, возьми да доломай.

Мужик, самые черные подозрения которого начинали сбываться, дернулся, но рука Радогора держала его крепко.

–Сразу не сломала, а теперь уж что… Вздохнул он, и приказал. – Упрись в мое плечо рукой, на место ставить буду. Только не вздумай кричать, не люблю. И княжна криков не выносит. Все испортит, даже то, что целое пока.

Подождал, пока мужик, не сводя глаз с дикой поляницы, упрется в его плечо, придержал одной рукой изувеченную руку под локоть,  и, как всем показалось, не сильно дернул  и слегка повернул в сторону. Мужик, забыв о всех предостережениях и свирепой княжне, охнул, скрипнул зубами, разразившись ругательствами, и побелев, повалился на пол. И сразу протрезвел.

–Ну и зря. – Добродушно проворковала княжна. – Я старалась, старалась, а ты… Зря пожалела. Поправится, и снова потянется этой рукой куда не надо. Напрасно не послушалась. Надо было зарезать.

–Теперь уж не полезет Думать будет. Хотя, когда ему думать? Зима, вот она уже… Не успеешь чихнуть три раза. – Рассеянно отозвался Радогор, бросив нетерпеливый взгляд на лестницу, где по его мнению давно уж должен стоять трактирщик.  И прикрикнул на мужика. – Хватит вопить. У тебя давно уже не болит.

Тот резво прыгнул на ноги и, не сводя с него дикого взгляда, попятился к своему застолью. Но вдруг остановился и шагнул обратно.

–Твоя милость только попугать меня хотел или правда так и будет, как сказал?

Как не старался скрыть страх, но голос выдал.

–Не переживай. Как сказал, так и будет. – Обнадежил его Радогор. – До весны не доживешь.

Несчастный, чувствуя, как сразу пересохло в горле, с трудом проглотил слюну.

–Твоя милость…

Но Радогор без всяких слов понял его.

–Хозяин! – Властно крикнул он. И не оборачиваясь, пояснил. – Зарежут тебя по пьяному делу. Уж больно ты боек, сударь мой.

Лицо приговоренного к смерти стало мертвенно бледным.

–Не пей, и будешь жить долго, пока самому не надоест. Я же не пью, и как видишь, живой.

Довод показался не очень убедительным, но возражать не стали. Богатырская стать и уверенный, чуть раздраженный голос сурового незнакомца, к тому же пара мечей за спиной, внушали уважение и пробуждали слепое доверие к его словам.

  -А как, твоя милость, не пить, если оно само пьется? – Изумился, забыв о все своих страхах, мужик. – Я, может, и не хочу, а оно пьется.

Радогору давно наскучил и сам мужик, и его пагубная страсть, но неожиданная мысль осенила его и он развеселился.

Поднял правую руку, а указательным пальцем указал на середину раскрытой ладони.

–Смотри сюда! – Потребовал он. Взгляд серых не мигающих глаз уперся в глаза мужика, пронизывая его до пят. Тот застыл перед ним мертвее мертвого. – Смерть свою видишь?

Мужик закивал головой.

–Не пей! – Потребовал Радогор – На изнанку вывернет. Кишки граблями в угол сгребать будут.