Текст книги "Тайна декабриста. Сборник повестей"
Автор книги: Николай Шагурин
Жанры:
Научная фантастика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)
Глава 3
Взмах крыльев
Будь тверд, как эта сталь
в ее оправе.
Будь справедлив – и ты
всегда поймешь.
Пред кем ты преклонить
колени вправе,
Пред кем для схватки
вырвать верный нож.
Тудор Аргези.“Надпись на ноже”
Бертон и Гюбнер поднялись на площадку. Здесь находился пульт управления установкой, а перед ним легкие плетеные кресла. На оконечностях серповидной площадки помещались два купола из того же светлого металла.
Бертон тронул пусковую кнопку. Зажужжали моторы, и внизу, у подножия площадки, раздвинулись створки. Из образовавшегося колодца выдвинулась металлическая мачта, несущая необычайное сооружение: большой, метров пяти в диаметре, радужно сияющий шар. Шар вращался, и было непонятно, как он закреплен и на какой оси вращается. Сетка меридианов и параллелей делила его на секторы, как глобус. Впрочем, это и был глобус, расцвеченный всеми оттенками красного и фиолетового цветов. Тонкими бордовыми линиями вырисовывались контуры материков, светились лиловые точки городов, змеились алые артерии рек. Шар достиг уровня площадки и замер. Из полукольца над шаром выдвинулись серебряные иглы.
Гюбнер смотрел взволнованно, с жадностью. Он проработал у Бертона несколько лет, был причастен к созданию этой установки, но только сегодня впервые его допустили в “святая святых” патрона и впервые дали возможность увидеть это техническое чудо в действии.
Бертон нажал вторую кнопку. Купола на оконечностях площадки раскрылись, как цветочные бутоны, открыв взору два гигантских рубиновых кристалла шестигранной призматической формы.
– Это и есть знаменитые кристаллы Корфиотиса? – не скрывая возбуждения, спросил Гюбнер.
– Да. Как видите “чертов грек” на что-нибудь годится… Эти кристаллы – сердце установки нейтриновидения. Они выполняют функции преобразователей энергии несущего поля в кванты видимого света. Подробности потом.
– Что я должен сейчас делать? – осведомился Гюбнер.
– Сидеть и смотреть.
Бертон снова склонился над пультом.
Одна из серебряных игл удлинилась и вошла в глобус. Шар замер, посветлел, а из недр кристаллов рванулись пурпурные сполохи. Все окружающее исчезло из поля зрения.
Гюбнер ощутил головокружение и зажмурил глаза. А когда открыл их – прищурился, ослепленный.
… Над ними раскинулась яркая синева безоблачного неба. У ног вздымались зеленые волны. Вдали мелькали белые треугольники парусов. И среди этого солнечного великолепия находилась площадка с двумя людьми.
– Карибское море! – сказал Бертон. – Куба! – добавил он, простирая руку к дымчато-синей полоске далекой земли.
К ним стремительно приближалась белая точка. Скоро она превратилась в альбатроса. Сильная птица проплыла над их головами на длинных упругих крыльях.
Зрелище, открывшееся перед Гюбнером, не было тенью жизни, как кино. Оно не было и ее подобием, как телевидение. Это была сама реальность, сама жизнь с ее красками, рельефом, движением и звуками. Гюбнер в сильном возбуждении даже привстал и машинально расстегнул верхнюю пуговицу халата.
– Я вижу, вы испытываете желание выкупаться, – усмехнулся Бертон. – Не снимайте халата, купаться можно в одежде…
Площадка погружалась в воду. Волны со всплеском сомкнулись над головой. Солнечный свет меркнул в зеленоватой дымке.
– Смотрите, Гюбнер, смотрите, упивайтесь невиданным! – раздался голос Бертона. – Впервые человек проникает в морские глубины без акваланга.
Но Гюбнер был уже не в состоянии разделять его восторги: судорожно вцепившись в подлокотники, он наблюдал, как на него надвигается огромная рыбина. Мощные грудные плавники и характерно скошенный рот не оставляли сомнений: он находился нос к носу с акулой. Это была представительница той милой семейки хищниц, которую называют “Белая смерть”. Сопровождаемая двумя рыбками – лоцманами, она не спеша проплыла между Гюбнером и Бертоном.
– Не хватит ли впечатлений? – бормотал Гюбнер, разрывая воротник. – Берегись! – заорал он вдруг не своим голосом, цепляясь за руку Бертона.
Бертон вздрогнул от неожиданности. Даже его крепкие нервы оказались неподготовленными к новому сюрпризу: прямо на площадку мчалась черная громада. Доля секунды потребовалась Бертону, чтобы сообразить: это нос подводного корабля. Бертон с Гюбнером пронеслись со своей площадкой вдоль длинного ряда отсеков – носового, аккумуляторного и ракетного, мимо матросов и офицеров, занятых своим делом, миновали отделение атомного реактора, машинный отсек. И вдруг все исчезло, только удаляющийся шум винтов напоминал о виденном.
– Вот и состоялась наша встреча с собратьями по разуму, – комментировал Бертон. – Встряхнитесь, коллега! Ничего страшного не произошло. Просто мы случайно прошли сквозь американскую атомную подводную лодку. Она либо следует в Гуантанамо, либо везет “в подарок” кому-нибудь из своих союзников дюжину “Поларисов”. Как видите, у пиратов с жабрами появились двуногие конкуренты.
– Я, кажется, сейчас захлебнусь, – взмолился Гюбнер. – На сушу!
… И он увидел себя в дикой чащобе амазонской сельвы [6]6
Влажный тропический лес Южной Америки.
[Закрыть]. Площадка беспрепятственно вторгалась в непроходимые заросли. Гюбнер инстинктивно щурил глаза, когда колючая ветвь готова была коснуться его лица, отводил голову, чтобы не стукнуться лбом о древесный ствол. Он с трудом удерживал себя от желания разогнать тучу крылатых насекомых, сопровождавших “путешественников” надоедливым звоном. “Эффект присутствия” был настолько силен, что Гюбнер почти ощущал их укусы.
– Когда-то я мечтал заняться поисками останков древних цивилизаций, затерянных где-нибудь в Мату-Гроссу, – раздался голос Бертона. – Но не мог решить, что привлекательнее – археология или изучение океанских глубин. Я избрал физику, и она дала мне возможность заглянуть в самые недоступные уголки мира. Можете назвать меня романтиком, но я упивался мыслью, что подарю людям средство видеть почти недоступное. Поэтому я и пригласил вас, трезвомыслящего человека, на этот эксперимент…
… На берегу заболоченной протоки вода кишела кайманами. Три голых индейца, захлестнув веревочной петлей одно из этих омерзительных созданий, с трудом тащили по траве отчаянно сопротивляющуюся добычу.
Вдруг краски тропического пейзажа померкли. Темная туча заслонила солнце и расправила над сельвой свинцовые крылья.
– Идет ураган, – промолвил Бертон. – Будем смотреть?
– Бр-р-р-р! – поежился Гюбнер. – Лучше вернемся домой.
Сельва исчезла. Перед ними снова вращался красно-фиолетовый сияющий шар.
Еще в ту пору, когда радар был в колыбели и назывался электромагнитным детектором, Бертон заинтересовался проблемой дальновидения. Рядом с ним в группе “Мистраль” работал Лаказетт, физик почти гениальный. Это он создал “научный сектор” подпольщиков в гараже на улице Круа-Руж. Отсюда выходили крохотные радиопередатчики, бомбы с секретом в виде портфелей, телефонов и настольных ламп, глушители для пистолетов и автомобильных моторов. Тут же были собраны материалы по прицельному бомбометанию и радару.
Лаказетт любил повторять слова Гюго: “Наука непрестанно продвигается вперед, перечеркивая самое себя. Плодотворные вымарки! Наука – лестница… Поэзия – взмах крыльев…”.
– Дорогой мой Анри, – говорил Бертону Лаказетт, – научное творчество нужно поднимать до уровня поэзии. Работа экспериментатора сродни работе художника. Большие открытия делаются не только знанием, но и вдохновением.
Бертон всегда поражался необычайной научной интуиции Лаказетта, который еще тогда предвидел пути развития радиоэлектроники, очень интересовался проблемами передачи движущихся изображений на расстояние, радиолокационной и электровакуумной техникой, полупроводниками. Он научил Бертона тому, что не смогли бы дать ему никакие институты и научные труды: умению мыслить в науке нешаблонно. Он же подсказал Бертону идею этого аппарата.
– Анри, – говорил ему Лаказетт, – видение на расстоянии и сквозь непрозрачные тела – не химера. Эту возможность предвидел еще Жюль Верн, а ты знаешь, сколько его фантастических идей стали реальностью. Принципиально в природе нет ничего непрозрачного. Но от какой печки следует танцевать при решении задачи? Это могут быть невидимые проникающие излучения – инфракрасные лучи, гамма – кванты высоких энергий, радиоволны миллиметрового и субмиллиметрового диапазонов, наконец – потоки элементарных частиц. Ключ в том, чтобы правильно подобрать проникающее излучение и суметь преобразовать его в видимое изображение. Это крепкий орешек, Анри!
Лаказетта расстреляли в форте Монлюк в начале августа 1944 года, в самый канун парижского восстания. Он погиб, не дрогнув.
То, что Бертон унаследовал от него, не осталось мертвым кладом. В послевоенные годы все свои силы и знания, весь талант, всю страсть он вложил в поиски “ключа”. Но потребовались годы работы в “Бюлле”, затем в “ТВ-франсэз”, сотрудничество со многими талантливыми исследователями, прежде чем он нашел этот ключ и идея обрела реальную форму.
Вот это удивительное, созданное Бертоном “всевидящее око” и было взмахом его крыльев.
– Что еще? – спросил Бертон, вопросительно поглядывая на Гюбнера. – Индия? Дели, Бенарес? Аляска? Или, может быть, заглянем в святилище Соединенных Штатов, хранилище золотого запаса в подвалах форта Ноне? Или не будем ходить далеко и совершим прогулку по Парижу, о котором мало кто знает, по Парижу подземному, заглянем, так сказать, в парижские тайны?
И, не дожидаясь согласия Гюбнера, он начал вертеть колесико верньера Стрелка медленно ползла по шкале и они, как бы вместе с ней, двигались по каким-то мрачным лабиринтам, безлюдным и запутанным. Это были катакомбы Парижа, протяжением на триста километров. Безлюдным? Нет, Бертону и Гюбнеру сопутствовали миллионы мертвецов, точнее кости их, сложенные штабелями у стен, прах нескольких миллионов парижан, тридцати поколений людей, населявших столицу Франции на протяжении десяти веков. Кости, и еще кости, и еще раз кости, тысячи кубометров костей, сложенных как поленницы дров и перемежаемые кое-где черепами. Прах и безмолвие. Официально этот гигантский некрополь именовался “Генеральным хранилищем костей, перенесенных с кладбищ Парижа”.
– Империя смерти, – поеживаясь, заметил Гюбнер.
– Не только, – сказал Бертон. – Сейчас я покажу вам кое-что любопытное.
Стрелка двинулась дальше, и они оказались в обширном бункере. Посредине стоял стол с тремя разноцветными телефонами, портативный коммутатор, несколько стульев. На стене висел плакат, украшенный двумя скрещенными национальными флагами. Воззвание было датировано 19 августа 1944 года и начиналось сообщением о том, что союзнические войска стремятся к Парижу. Далее в самых энергических выражениях парижане призывались к восстанию против немецких оккупантов.
– Отсюда, – сказал Бертон, – легендарный полковник Роль-Танги, член ЦК Французской компартии, руководил подготовкой к восстанию. В самом центре царства смерти зрели семена жизни и свободы… Гитлеровцам, разумеется, и в голову не приходило искать здесь главарей Сопротивления…
Гюбнер проглотил застрявший в горле комок, сказал сдавленно:
– Очень любопытно… Однако меня больше интересует Париж современный…
– Да в современном Париже любое такси доставит вас в любой конец города…
– Ну, а все-таки? Можно ли заглянуть в любой дом по выбору? Интересно выяснить точность наведения…
– Для этого, видите ли, мне нужно иметь детальный план города и точную карту склонений по широте и долготе. Только в таком случае задача будет под силу квантовому калькулятору. Но попробую воспользоваться другим методом. Показывайте дорогу и я “отвезу” вас куда пожелаете…
Навстречу им понеслись улицы ночного Парижа.
– Здесь! – сказал Гюбнер.
… В казенно обставленном кабинете за дубовым письменным столом сидел седовласый человек в мундире с узкими поперечными погончиками полковника. Перед ним навытяжку стойл некто в штатском.
– Я слушаю, капитан Лежен, – сказал полковник, нимало не подозревая, что его разглядывают две пары посторонних глаз. – Что с проектом “Аргус”?
– Мне думается, шеф, не следует форсировать события. Плод созреет, нам останется только сорвать его. Работы в лаборатории Бертона под неослабным наблюдением…
Бертон насторожился и резко отстранил руку Гюбнера, который пытался выключить прибор.
Молчаливый поединок рук над пультом не прекращался на протяжении всего остального диалога между полковником и капитаном.
Полковник. Мне не совсем ясен принцип действия бертоновской установки.
Капитан. Он основан на использовании каких-то необычайных свойств потока элементарных частиц нейтрино. Впрочем, природа этих частиц не ясна современным физикам и “эффект Бертона” пока остается тайной его первооткрывателя.
Полковник. Надежна ли агентура на этой операции?
Капитан. Подтверждается, что один из агентов – двойник. Это Д-18. Он работает не только на нас, но и на ведомство Гелена. Это…
Гюбнеру, наконец, удалось нажать включатель. Изображение исчезло, в студни зажегся верхний свет. Теперь “коллеги” стояли на площадке лицом к лицу во весь рост: гневный Бертон и багровый, вспотевший Гюбнер.
– Что это значит, спрашиваю я вас?! – выкрикнул Бертон.
– Это значит, – начал Гюбнер, постепенно обретая свою обычную самоуверенность, – что наше изобретение должно, наконец, найти себе настоящего хозяина.
Бертон был ошеломлен неслыханной наглостью. Да, Гюбнер монтировал электронные узлы вспомогательных блоков, выполнял работы, требующие обычной конструкторской смекалки. Претензии на соавторство были просто смехотворны.
Гюбнер развалился в кресле и вытащил сигару, хотя в студии курить строго запрещалось.
– Туризм, путешествия, археология – все это хорошо… Но вы, конечно, даете себе отчет в том, какая поразительная сила находится в ваших руках? Она позволит своим обладателям раскинуть тайные сети над всем миром…
– Ну, и кто, по-вашему, эти обладатели? – гневно спросил Бертон.
– Ими будут те, кто больше заплатит. Я беру эту заботу на себя, и поверьте – не продешевлю. Мы будем богаты, как крезы.
Гюбнер теперь играл в открытую.
Бертон сразу понял, о чем идет речь, идея была не нова: тотальный шпионаж!
– Соглашайтесь, Бертон, теперь другого выхода у вас нет…
– Вы идиот, Гюбнер. Это изобретение по своей природе не может находиться в частных руках, во владении каких-либо монополий или фирм.
– Значит, фирма “ТВ” не получит “Аргуса”?
– Нет. Честь и совесть ученого не позволяют мне передать им свое изобретение.
– Значит, вести исследования и создавать аппарат на деньги фирмы, а потом показать ей кукиш – это честно?
– Фирма и так нажила на моих патентах колоссальные деньги, а я получил крохи. Мы квиты. Поймите, ослиная голова, что “Аргус” может быть только привилегией государства, как выпуск денег или ядерное оружие. Причем такого государства или государств, которые сумеют разумно его использовать.
– Что за донкихотство! Соглашайтесь на мои предложения, Бертон. Изобретение попадет в руки государственного учреждения. Я гарантирую вам это.
– Нет, Гюбнер. Уберите свои грязные лапы. “Аргус” [7]7
Мифический стоглавый страж, в переносном смысле – всевидящее око.
[Закрыть] никогда не будет спутником Марса, бога войны. Эта штука не для тех, кто собирается обрядить атом в солдатский мундир. “Аргус” может и должен стать неусыпным стражем мира, действенным орудием контроля над тайными вооружениями.
– И вы воображаете, что вам удастся этого добиться?
– А вот это вас уже не касается.
– Ах, не касается? Вы забываете, что простаки в дирекции фирмы полагают, будто вы работаете всего-навсего над объемным телевидением. Я отправлюсь прямо туда и выложу все, что видел здесь, – заявил Гюбнер.
– Прежде чем вы успеете это сделать, я передам вас в руки полиции, как шпиона-двойника, – отпарировал Бертон.
– Ах, так! – и создатель “Аргуса” увидел прямо против своей переносицы ствол пистолета.
– Последнее слово, патрон, – угрожающе сказал Гюбнер. – Либо вы сейчас вручите мне всю техническую документацию из своего сейфа, либо…
– Вы идиот, Франц, – насмешливо отвечал Бертон. – Даже если бы я сделал это, ни вы, ни ваши хозяева все равно не смогли бы ею воспользоваться…
– Считаю до трех: раз!.. два!..
В этот миг ослепительно сверкнула зеленая молния и чудовищный грохот расколол, казалось, стены студии.
Глава 4
Глаз бури
В самом центре циклона обычно находится зона затишья, в которой облака разрежаются и виден просвет голубого неба. Это и есть глаз бури.
Морской словарь
Бертон на предельной скорости гнал машину к Парижу. В пути он сделал только одну коротенькую остановку, чтобы на бензоколонке залить бак горючим. Как ни странно, он чувствовал прилив бодрости и возбуждение, предшествующие опасной игре. Даже боль от вывиха притихла. Правая нога жала на педаль акселератора, на поворотах Бертон не сбрасывал газ. “Фрегат” поскрипывал всеми сочленениями, но тянул исправно.
Порой Бертон усмехался, представляя себе пробуждение Майкла, а затем “доктора”, хозяина машины. Чувство юмора, как всегда, не оставляло его. Несмотря на драматизм положения, тут несомненно имелась и комическая сторона: интересно
было бы послушать разговор этих двух субъектов, если они очнутся одновременно… Впрочем, шутки в сторону. Ясно одно: ни тому, ни другому нет выгоды прибегать к посредничеству полиции – это означало бы снова отдать Бертона в руки “Второго бюро”.
Потом мысли сосредоточились на главном: ему нужен “глаз бури”, как выражаются моряки, место, где бы отсидеться, убежище, чтобы спокойно обдумать положение и план дальнейших действий. В Париже были такие места…
… В те далекие героические годы в ряды Сопротивления широким потоком вливалась удивительно разноликая человеческая фауна. Здесь все бойцы были равны – они имели одинаковое право принять участие в борьбе и одинаковую возможность погибнуть.
В этом потоке были представлены люди самых неожиданных профессий и общественных положений: здесь рисковали жизнью министр и каменщик, ученый и прачка, архиепископ и газетчик, генерал и мусорщик, монах и актриса.
Многие погибли в застенках гестапо, иные умерли уже после войны в своих постелях, но и живых по сей день оставалось немало.
Бертон восстанавливал в памяти адреса старых верных соратников.
Белесое зарево, оттесняя зарю, все явственнее означалось на горизонте Потом оно превратилось в муравейник огней.
Бертон подъехал к городу со стороны заставы Ла-Шапель, сделал большой крюк, в лесу Шантильи бросил машину, вернулся на дорогу, остановил такси и через полчаса был в Париже.
В вестибюле большого жилого дома на бульваре Сен-Жермен его окликнула старуха – привратница, сидевшая тут в своем кресле, казалось, со времен Бальзака.
– Вы к кому, месье?
Бертон назвал фамилию известного ученого-историка.
– Считайте, что вам не повезло, месье, – равнодушно сказала консьержка. – Он второй месяц в отъезде.
Бертону не оставалось ничего другого, как вернуться на улицу.
– Пале Ройяль, улица Рамбуто, – сказал он шоферу. Дверь открыла женщина в черном. Из-за ее юбки выглядывали две мальчишеские рожицы.
– Мадам Сарсэ?
– Да. Что вам угодно?
– Извините, мадам. Я хотел видеть господина Сарсэ. Но этот траур…
Женщина всхлипнула и быстро прижала платок к глазам.
– Вы, видимо, один из друзей моего мужа? Проходите в комнаты, месье, прошу вас…
Бертон вошел Через две минуты он знал все Сарсэ. известный прогрессивный журналист, чья подпись стояла рядом с подписью Бертона под “Обращением ста”, погиб от рук убийц из ОАС. Бомба была заложена в багажник его машины.
Сходя по лестнице, Бертон подумал: “Да, фашизм на пороге этой страны, он наступает. Жаль Этьена – это был честный и умный товарищ. Что делается: людей, проливших кровь за Францию, бросают в тюрьмы, “ультра” со своими бомбами безнаказанно разгуливают по Парижу. Будь осторожен, Анри! Сопротивление продолжается!”.
Бертон проехал на метро несколько остановок и вышел у Северного вокзала. Это был как будто надежный адрес. Уйдя с головой в научную и исследовательскую работу, Бертон лет шесть как потерял из виду Шарля Лобришона. В годы Сопротивления этот человек содержал маленькое кафе, служившее подпольщикам почтовым ящиком. Потом, как слыхал Бертон, Шарль разбогател… Ну, что же, надо надеяться, что остался в душе тем же верным товарищем.
Бертон взглянул на часы: как быстро, словно подстегнутое, бежит время! И с каждым поступательным движением минутной стрелки растет угрожающая ему опасность. Медлить нельзя.
Пятиэтажный отель “Амбассадер” [8]8
Амбассадер – посланник (франц.).
[Закрыть], владельцем которого являлся Шарль Лобришон, находился в сотне шагов от вокзала. Правда, в нем не останавливались дипломаты, но это было солидное, комфортабельное заведение, пользовавшееся доброй славой.
Зайдя в телефонную будку на другой стороне улицы, Бертон узнал в справочном бюро номер телефона директора.
– Алло! – отозвался знакомый голос.
– Отель “Амбассадер”?
– Да.
– Я хотел бы узнать, имеются ли у вас свободные номера?
– Справьтесь у портье, телефон 205–35–98, – сухо ответил голос.
У подъезда отеля остановился длинный желтый автобус. Бертон постоял, ожидая, пока группа чопорных англичан – туристов исчезнет в застекленных дверях. Потом оглядел свой забрызганный плащ, недовольно поморщился и вошел в холл.
– Что угодно? – спросил проходивший мимо портье. Он оглядел посетителя и тоже поморщился.
– Мне нужно видеть вашего хозяина.
– Директор, вероятно, очень занят. Я, право, не знаю, как быть…
– Я подскажу: проведите меня в его кабинет.
– Простите, но я не могу без доклада. Что прикажете передать?
– Скажите директору, что его хочет видеть Зевс… Портье удивленно поднял брови, но пошел докладывать.
Вернулся он необыкновенно быстро и сказал почтительно:
– Директор ждет вас у себя, месье Зевс. Второй этаж, комната 37.
Из-за роскошного резного письменного стола орехового дерева навстречу Бертону, раскрывая объятия, поднялся грузный, с отечным лицом, человек.
– Анри?!
– Он самый, дорогой Шарло!
Так называли в молодости Лобришона за сходство с Чарли Чаплиным. Но сейчас… – бог мой! – он обрюзг, облысел, отпустил брюшко и как-то потускнел, вылинял. “А ведь ему едва за сорок”, – подумал Бертон.
– Но что же ты стоишь?! Тысяча, ведьм! Сколько мы не виделись?
– С сорок пятого года, если не считать короткой встречи в метро шесть лет назад. Мы оба куда-то очень спешили. Торопливо жали друг другу руки, обменивались телефонами, договаривались о встрече и дружеском обеде. Но ни один из нас не выполнил свои обещания.
Лобришон расхохотался:
– В то время мне не везло, я находился на грани финансовой катастрофы.
– А я был чудовищно перегружен работой.
Анри огляделся и заметил скромно сидящую в уголке на диванчике очень молодую, изящно и модно одетую женщину.
– Да, что же это я! – спохватился Шарль. – Прошу знакомиться: моя жена Лора. Разреши представить тебе месье Анри…
– Лемуана, – поспешил вставить Бертон.
– Гм… – поперхнулся Лобришон и повторил: – Месье Анри Лемуана, моего старинного друга.
“Эге, женился на молоденькой!” – подумал, Бертон. Но когда он подошел, чтобы склониться к ее руке, сердце его екнуло: женщина поразительно походила на Вики Шереметьеву. Рост, фигура, лицо – Вики, только без огонька в глазах, и глаза эти смотрели на гостя холодно, равнодушно.
– Очень приятно, – сказала она.
– Ну, что же, садись, – сказал Шарль, открывая дверцу стенного шкафчика. – Выпьем с тобой перед завтраком по рюмочке перно. Садись, рассказывай.
Они выпили, и Лобришон уставился на товарища влажным, растроганным взглядом.
– Ты грустен, Анри, у тебя неприятности?
– Да, и гораздо серьезнее, чем ты можешь себе представить.
– Выпьем еще по одной, а потом ты расскажешь, чем я смогу быть тебе полезен.
Лора поднялась:
– Прошу извинить, но я оставлю вас ненадолго, господа. Легкой походкой она вышла в боковую дверь.
– Как она похожа на “Сорванца”, – сказал Бертон. – Ты помнишь Вики?
– Еще бы, – кивнул Шарль. – Мы все были влюблены в Полиссон…
Бертон прикрыл ладонью глаза.
… Черная машина доставила Вики в тюрьму Фрэн.
Дважды делались попытки вызволить “Сорванца”, когда ее вывозили на допросы в гестапо. Это были хорошо продуманные и подготовленные операции, но обе окончились неудачей.
Вики допрашивали с двумя переводчиками – русским и французским. Пытались спекулировать на ее эмигрантском прошлом.
– Вы ввязались в опасное движение, рискуете жизнью, хотя могли бы жить, как принцесса, – уговаривал ее следователь. – Вы же знаете, что в. Сопротивлении задают тон коммунисты, по вине которых вы лишились отечества…
Ничто не помогло. Вики твердила одно: “Я русская, жила всю жизнь во Франции и никогда не изменю ни своей родине – России, ни Франции, приютившей меня”.
Следователь прозвал ее “Принцесса “Их вайе нихт” [9]9
Я ничего не знаю (немецк.).
[Закрыть].
Пошли в ход резиновые хлысты, веревки и ввинченные в потолок кольца, холодный карцер… Вики не выдала никого. И вскоре ее гордая, прекрасная голова скатилась под топором фашистского палача.
Французское правительство посмертно наградило Веру Александровну Шереметьеву орденом Почетного легиона и военным крестом с пальмами…
По другую сторону двери Лора примкнула ухом к замочной скважине. Разговор был хорошо слышен.
– Что за маскарад, Анри! – спросил Лобришон.
– Обстоятельства… – уклончиво ответил Бертон.
– Что нового в твоей лаборатории? Как подвигается работа?
– У меня нет теперь лаборатории. У меня нет работы. У меня нет своего имени. Я не могу появиться в своей квартире.
– Да, я читал в утренней газете – не твою ли лабораторию взорвали ультра?
– Ультра здесь ни при чем, старина. Можешь ты помочь мне, не спрашивая пока ни о чем? Мне нужен кров на несколько дней.
– Как ты можешь сомневаться, Анри! Мой дом – твой дом.
– Благодарю.
В этот момент дверь приоткрылась и женский голос позвал:
– Шарль, на минуту…
Лобришон вышел. Из-за двери до Бертона доносились приглушенные отголоски спора.
– Кто этот человек? – допытывалась Лора. – Только не ври, Шарль!
– Я уже сказал тебе, он мой старинный друг…
– Боже! Он то Зевс, то Лемуан, хотя это явно не его настоящая фамилия. У него взорвали лабораторию, за ним охотятся оасовцы или бог знает кто еще, и ты тащишь этого подозрительного субъекта в наш дом…
– Лора, детка, я должен помочь ему, иначе окажусь последним подлецом…
– Нет!
– Лора!
– Шарль!
– Я прошу тебя…
– Нет! Ты хочешь влипнуть в темную историю? Ты хочешь, чтобы нас пластикировали? Ты хочешь поставить на карту благополучие семьи?
– Лора!
– Нет, я не перенесу этого! Он войдет в наш дом только через мой труп! Ты знаешь, я жду ребенка…
Лора разрыдалась.
Шарль вернулся в кабинет красный, как вареный рак. Выпил подряд две рюмки перно и повалился в кресло.
– Черт побери!
… Над входом в лагерь Нейе Бремме красовалась издевательская надпись: “Каждому свое”, хотя тут больше пристала бы вывеска над вратами дантовского ада: “Оставь надежду всяк сюда входящий”. Действительно, ни один заключенный до сих пор не выходил отсюда. Тюремщики злорадно предупреждали Бертона, что жизнь в Нейе Бремме будет хуже смерти.
В первый же день лагерной жизни Анри и Шарль увидели потрясающую сцену: два заключенных в полосатых куртках тянули какую-то шутовскую колесницу, декорированную пестрыми тряпками. Под балдахином в кресле сидел связанный человек, тощий до ужаса. А впереди шествовал оркестр, набранный из уголовников, в тех же куртках. Аккордеоны и скрипки негромко наигрывали фривольную песенку: “Приходи, мой друг, я жду тебя…”.
Эсэсовцы надрывались со смеху, довольные своей выдумкой, хватались за животы.
Этого человека везли к месту казни. Вешали, как узнал потом Бертон, на струне от рояля, чтобы агония длилась подольше.
Бертона загоняли в бассейн и заставляли нырять, а когда он высовывал голову, чтобы хлебнуть воздуху, били по темени палкой.
Много может вынести человек, неимоверно много! В нем нередко таятся огромные силы, о которых он и не подозревает… А Бертон превзошел все нормы выносливости, известные лагерным палачам. Комендант лагеря трижды спорил на бутылку шнапса, что “этот французишка не протянет еще и трех дней”, и – трижды проигрывал.
И этот человек, сам полумертвый от голода, подливал свою похлебку в миску Шарля. Этот человек, шатаясь, тащил на спине Шарля, избитого надзирателями… Отстающих травили овчарками – если бы не Анри, не быть бы Шарлю в живых. Однажды он поделился с Лобришоном коркой хлеба, которую стащил у собаки, рискуя получить пулю в спину.
Стараясь не глядеть на Бертона, Шарль удрученно прошептал:
– Очень сожалею, дружище, но сейчас я не могу предоставить тебе свою квартиру… Прости, жена ждет ребенка и… Но если хочешь, я поселю тебя в гостинице. Ты будешь записан под именем Лемуана.
Бертон все понял. Он доверительно коснулся руки Лобришона.
– Я не обижаюсь, старина, давай. Мне нужно хотя бы выспаться.
Шарль встрепенулся, облегченно вздохнул, лицо его просветлело. Он нагнал кнопку звонка. В дверях появился тот же портье.
– Месье Лемуану номер “люкс” на одного. В номер завтрак и шампанское.
– Я боюсь разорить тебя, – засмеялся Бертон.
– Пустяки. Может быть, тебе нужны деньги? Лобришон подошел к сейфу и достал толстую пачку стофранковых бумажек.
– На первое время хватит? Не стесняйся, Анри.
– Спасибо. Как только я смогу снова пользоваться своим текущим счетом…
Бертон, не снимая плаща, стоял у окна роскошного номера и задумчиво глядел в окно. Как обманула его эта жалкая копия Вики! Где ты, бесстрашный, самоотверженный, прямодушный Шарль былых лет! Бедняга! Здорово она взяла тебя под башмак!..
И вдруг он увидел Лору Лобришон, переходящую улицу. Она направилась к тому самому телефону-автомату, из которого он звонил Шарлю, оглянулась по сторонам и вошла в будку
Бертон догадался, куда она звонит: Лора спасала свое благополучие.
Вошел официант с подносом в руках.
– Завтрак, месье.
– Хорошо, поставьте, я сейчас.
Он подошел к письменному столику, взял из коробки лист почтовой бумаги, конверт с маркой отеля и написал:
“Дорогой Шарль! Я знаю – ты не виноват и не сержусь. Может быть, увидимся при более благоприятных обстоятельствах. Прощай, старина.
Твой Анри”.
Запечатал конверт: “Месье Шарлю Лобришону. Лично”. Положил письмо на поднос и вышел.