355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Николай Самохин » Три прекрасных витязя » Текст книги (страница 1)
Три прекрасных витязя
  • Текст добавлен: 21 октября 2016, 22:33

Текст книги "Три прекрасных витязя"


Автор книги: Николай Самохин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Три прекрасных витязя

– Нервное переутомление, – определил врач и прописал мне ежевечерние полуторачасовые прогулки перед сном.

Я представил себе нашу Вторую Глиноземную в эту пору: темные подворотни, забор с проломами вокруг новостройки, фонари, расположенные друг от друга на расстоянии полета стрелы, – и мне стало тоскливо.

– Доктор, – робко сказал я. – А днем нельзя?

– Почему нельзя, – ответил доктор. – Можно и днем. Даже нужно. Пешком на работу, пешком с работы – если не очень далеко… Но перед сном – обязательно.

Вечером, провожая меня на первую прогулку, жена сказала:

– По тротуару не ходи. И от заборов держись подальше. Лучше иди серединой улицы.

– Учи ученого, – буркнул я.

– Закуривать ни с кем не останавливайся, – продолжала жена. – Знаешь эти их приемчики: сначала – дай закурить, а потом – раздевайся. – Она задумалась, припоминая что-то. – Я после войны сразу с одним парнем дружила…

– Ну? – сказал я.

– У него пистолет был – отец с фронта привез. Правда, не стрелял – что-то там заржавело, – но помогал здорово. Подойдет к нему ночью какой-нибудь тип прикурить, а он свою папироску в ствол вставит и протягивает. Представляешь?

– Угу, – хмыкнул я. – Вот и выходила бы за этого ковбоя.

– Тебе все шуточки! – обиделась жена.

– Какие, к черту, шуточки! – мрачно сказал я, запихивая в карман гаечный ключ. – Шуточки…

На улице было темно и пустынно. Хотя кое-какая жизнь и пульсировала, судя по доносившимся звукам. Звуки эти, однако, были неутешительные. Возле забора стройки кто-то со скрипом выворачивал доску. Неизвестно, для какой цели. Может, вооружался. Где-то впереди противными голосами пели неразборчивую песню с леденящим душу припевом: «Страааашно, аж жуть!».

Я шел серединой дороги, от фонаря до фонаря. Самые темные отрезки перебегал рысью, хватаясь за бухающее сердце.

…Бандит вышел из-за угла пивного ларька. Здоровенный детина с квадратными плечами.

– Эй, гражданин! – хриплым голосом сказал он. – Прикурить не найдется?

«Вот оно!» – ахнул я, и правая рука мгновенно онемела.

Теперь, если бы даже у меня был не гаечный ключ, а пистолет, как у того жениного ухажера, я бы не смог им воспользоваться.

Левой рукой я кое-как вытащил зажигалку и начал безуспешно щелкать ею – рука позорно дрожала, огонь не высекался.

– Что ты трясешься, будто кур воровал, – неодобрительно сказал детина. – Дай-ка сюда.

Он отнял у меня зажигалку и с первой попытки добыл огонь.

И тут я увидел на рукаве у него красную повязку.

– Господи! – воскликнул я. – Так вы дружинник?! Я-то думал…

– А ты думал – мазурик, – усмехнулся он. – Правильно думал.

У меня подсеклись ноги.

– Правильно опасался, земляк, – пыхнул он сигареткой. – Здесь этой шпаны, как мусора. Запросто могут и раздеть и ухайдакать.

Тут я окончательно убедился, что он не бандит, и правая рука сама собой оживела.

– Пусть попробуют, – храбро выпрямился я. – Пусть только сунутся. А вот этого они не нюхали? – и я показал ему гаечный ключ.

– Выбрось! – строго сказал он. – Приравнивается к холодному оружию. Срок получишь.

– Извините, – хихикнул я. – Вы же дружинник. Не учел…

Дальше мы пошли вместе. Я больше не вздрагивал и не оглядывался. А чего мне было бояться рядом с дружинником?

– Ты, собственно, какого лешего по ночам блукаешь? – спросил он.

– Гуляю, – признался я. – По рекомендации врача. Полтора часика ежедневно. Перед сном.

– Врача! – остановился он. – Это какого же? Дмитрия Сергеевича?

– Точно. Откуда его знаете? Хотя, пардон, вы же дружинник. Все забываю…

– Вот что, – помявшись, сказал он. – Неудобно как-то. Вроде я тебя конвоирую. Еще подумает кто. – И он начал снимать повязку.

– Ни-ни-ни! – запротестовал я. – Выполняйте свое задание. Кому тут думать-то – нас всего двое.

– Тогда мы вот как сделаем, – он все-таки снял повязку, которая в развернутом виде оказалась почти новой дамской косынкой, и разодрал ее на две части.

– Не заругает супруга? – спросил я, подставляя рукав.

– Не узнает, – подмигнул он. – Я незаметно ее слямзил, когда уходил на это… на дежурство.

Возле «забегаловки» к нам присоединился третий. Мы сначала приняли его за пьяного, но потом разобрались: гражданин этот просто оказался очень нервный. До предела издерганный. И страшно сердитый на медицину. – Коновалы! – орал он, брызжа слюной. – Таблеток пожалели! Придумали лечение – гулять перед сном! По этому Бродвею, да? Где за каждым углом по мокрушнику!!

Он успокоился лишь после того, как мы оторвали ему полоску красной материи и повязали на рукав.

…В половине двенадцатого мы задержали первого бандита. Он бежал от гнавшихся за ним милиционеров и вымахнул прямо на нас. Правда, командир наш успел сигануть в сторону и спрятаться за газетный киоск, но оказалось – поздно. Ворюга уже разглядел повязки, понял, что его окружили, и сдался.

Полезное ископаемое

Копали траншею на улице Четвертой Низменной. Водопроводную. Рыли экскаватором, а за ним уж подчищали лопатами. Подравнивали.

Экскаваторщик Буглов зачерпнул очередной раз ковшом и вместе с землей поднял с глубины три с половиной метра бутылку водки. Полную. Этикетка на ней сгнила, а сама поллитра была целенькая. Только стекло маленько пожелтело – видать, от долгого лежания в глине.

Бригадир Васька Зверинцев взял бутылку, посмотрел ее на свет и крикнул:

– Старинная! Истинный бог. Еще довоенная. Видал – донышко у нее вовнутрь вдавлено. Сейчас такие не делают.

Буглов слез на землю.

– Старинная, – подтвердил он. – Только там теперь вода. Выдохлось, поди, все за столько лет.

– Водка-то? – сказал дядя Федя. – Да нипочем! Ты глянь – закупорка у нее какая! Настоящая пробка, не то что нонешние железки. У меня старуха одну такую с тридцать девятого года уберегла. А недавно, как сын из армии вернулся, – достала. Дак мы с Генкой – веришь-нет? – по одному стакану выпили и попадали.

– Верю, – хмыкнул Буглов. – Ты и с рассыпухи падаешь.

– А ну, отсуньтесь! – скомандовал бригадир Васька Зверинцев и вышиб ладонью пробку.

– Нет, не выдохлась, – сказал он, отпив три больших глотка. – Нормальная водка. Вроде Петровской. Петровскую кто пробовал-нет? – и отпил еще глоток.

– Дай-кось мне, – протянул руку дядя Федя.

Бригадир Васька Зверинцев отодвинул низкорослого дядю Федю локтем и подал бутылку сначала мастеру Семижильному.

Семижильный побледнел и отворотил лицо.

– Не могу, – глухо сказал он. – Не мory… без закуски.

А Буглов мог без закуски. Он раскроил бутылку, вылил в рот граммов сто пятьдесят, постоял, прислушиваясь к организму, и заявил:

– Один хрен – что особомосковская, что эта. Не вижу разницы.

– Много ты понимаешь! – зашебутился дядя Федя. – Дай-кось мне!

– Водяра – она и водяра, – сказал Буглов, возвращая бутылку Ваське. – Хоть в золото ее зарывай, хоть в дерьмо.

Бригадир Васька Зверинцев отпил еще глоток и не согласился.

– Даже сравнивать нельзя, – сказал он. – Разве что с экспортной. Экспортную нашу кто пробовал – нет?

Тут они с Бугловым поспорили – на литровку. Семижильный разнял. А спорщики сбросились и погнали дядю Федю в гастроном за нормальной бутылкой – для сравнения.

Дядя Федя вернулся довольно быстро – принес поллитровку и, на сдачу, плавленый сырок – для Семижильного.

Семижильный сказал:

– Только давайте в темпе. А то мы здесь до вечера провозюкаемся.

В темпе прикончили выкопанную бутылку, потом – магазинную, и все согласились, что бригадир Васька Зверинцев выиграл. Буглов, правда, маленько поупирался: местный розлив, дескать, – чего вы хотите? Но все же достал две трешки и протянул дяде Феде.

– Мыла только этого не бери на закуску, – наказал он. – Купи лучше селедку.

Дядя Федя принес литр и селедку. Семижильный заволновался.

– Может, подождем до вечера? – спросил он.

Бригадир Васька Зверинцев подумал и рассудительно сказал:

– Нельзя… Селедка засохнет.

– …Эх, ма! – вздохнул Буглов, когда проспоренные им бутылки опустели. – Надо было сразу три брать.

– А ты почерпай еще, – кивнул на траншею дядя Федя. – Может, там другая закопана.

– Это идея! – сказал Буглов и полез за рычаги. Семижильный посмотрел ему вслед и высказал сомнение:

– Ничего он не выкопает. Что он думает – там магазин продуктовый?

– Буглов не выкопает?! – завелся бригадир Васька Зверинцев. – Да Буглов, если надо, черта выкопает! С рогами!

Они поспорили. Буглов спустился на минутку с экскаватора и разнял.

Дядю Федю погнали за третьей бутылкой…

Дождик в марте

Собственно, дождик здесь вроде бы ни при чем. Просто так получилось, что для меня лично как бы с него все началось.

Вдруг ни с того ни с сего зарядил дождь. В середине марта. Явление для наших широт довольно редкое. Сыплет и сыплет, такой, знаете, занудный осенний дождик. Положение, надо сказать, дурацкое – из дому носа не высунешь: в плаще холодно, в шубе – мокро.

Словом, я полных три дня просидел, отрезанный от всего окружающего мира и внешних событий. А на четвертый день ударил морозец, и образовался гололед. Радости, конечно, тоже мало, но, по крайней мере, сверху не мочит. Ну, короче говоря, я, наконец-то, выбрался на улицу.

Я прошел какой-нибудь квартал и встретил Жору Виноградова. Жора с чрезвычайно озабоченным лицом шагал куда-то, прижимая к животу свой любимый магнитофон «Мелодию».

– Здравствуй, – сказал он, подставляя для пожатия локоть. – Извини, старик, спешу очень. Прямо опаздываю.

– В комиссионку? – спросил я, кивнув на магнитофон.

– Да ты что! – обиделся Жора. – Двое суток сидел – ремонтировал его, а теперь бы в комиссионку. Иду записывать песни… – тут он назвал фамилии не то Крулевского и Бруха, не то Бруховецкого и Крулича. У меня отвратительная память на фамилии: я, услышав их, либо немедленно забываю, либо путаю.

– Это какой же Крулевецкий? – спросил я. – Тот самый тенор?

– Ты с луны упал, что ли! – удивился Жора. – Неужели не слышал?.. Ну и пень! Барды это, понял? Весь город гудит, а он…

– Так уж и весь? – не поверил я.

– Чернозем! – обругал меня Жора. – Ты посмотри вокруг!

Я посмотрел.

– На забор, на забор гляди! – подсказал Жора. На заборе висел желтый листочек с расползшимися чернильными буквами:

ПОЮТ БАРДЫ!
В молодежном кафе «Аэлита».
Начало в 12.30 и 19.30
Заявки и билеты у Г. Пырышкина.

– Билетов нет, – сказал Жора. – Еще позавчера расхватали… Ну, я побежал. А то пробазарю здесь с тобой.

– Смотри, магнитофон не грохни, – предупредил я, – скользко.

– Не дрейфь! – успокоил меня Жора.

Мы попрощались, и я завернул в магазин, купить сигарет. А когда вышел обратно, Жора ползал на коленях по тротуару, складывая в разостланный плащ осколки магнитофона.

– Поздравляю! – сказал я. – Черт тебя вынес в гололед с такой дорогой вещью!

Жора не прореагировал на мои слова. Он как раз гнался за какой-то верткой пружиной…

«Ну, положим, Жорка фанатик, – думал я, расставшись с Виноградовым. – Скажет тоже! – весь город гудит. Это он сам гудит за весь город».

Однако в коридоре редакции меня перевстрел Зейц, отвел в сторону и зашептал:

– Слушайте, вы уже были на бардах?

– Нет еще. А что такое? – на всякий случай тоже шепотом, ответил я.

Зейц оглянулся вокруг, привстал на цыпочки, дотянулся до моего уха и сказал:

– Обязательно сходите. Весь город потрясен.

– Неужели весь? – усомнился я.

– Я вам говорю! – пылко заверил Зейц. – Там у них в одной песне есть такая строчка, ну просто… – Зейц зажмурился и покрутил головой. – Погодите, сейчас вспомню… Значит, сначала идет «У тети Клавы-дворника была собачка Тузик»… а потом – м-гу-гу-гу, м-гу-гу-гу. Так вот эта.

– Которая? – спросил я. – М-гу-гу-гу? А про что она?

– Я точно не помню, но очень острая, – сказал Зейц. – Прямо динамит.

Тут в коридоре появился наш предместкома товарищ Подкидной. Зейц вздрогнул, побледнел, быстро пробормотал: «Вы меня не видели, я вам ничего не говорил», – и ушмыгнул в кабинет.

– Здорово, – сказал Подкидной. – Ну, что, тоже, небось, восхищен этими… билибардами?

– Да пока еще не слушал, – сознался я.

– Как же это ты сплоховал? – желчно усмехнулся Подкидной. – Сходи, сходи. Послушай… Весь город плюется.

– Прямо-таки весь? – поддел я его. – Поголовно?

– Есть, конечно, некоторые, что и радуются, – сказал Подкидной, метнув угрожающий взгляд на двери Зейца.

…Только я разложил на столе накопившиеся за три дня бумаги, как раздался телефонный звонок.

– Кто? – спросили из трубки. – Такой-то? Здравствуйте. Вы не хотели бы сходить на бардов?

– На кого? Ах, на этих, – я замялся. – В общем-то, любопытно, конечно, но, как говорится, жгучего желания нет. Тем более, многие, слышал, плюются. А я сам лично всегда предпочитал класси…

– Рекомендуем вам сходить, – сказали оттуда. – Билеты в сто четырнадцатой комнате, у товарища Камлей. Запишите: четвертый этаж…

– Спасибо, – поблагодарил я. – Музу-то Спиридоновну знаем. Заботницу нашу…

«Смотри-ка ты, помнят, – не без удовольствия подумал я, положив трубку. – Не забывают все-таки. Выходит, и мы нужны тоже. Не совсем, выходит, бесполезны».

Вечером я взял билет у любезной Музы Спиридоновны и отправился слушать бардов.

Кафе «Аэлита» было переполнено. Собравшиеся, все больше молодые люди, сидели на стульях, столах и подоконниках. Один счастливый юноша висел на деревянной перегородке, разделяющей гардероб и зал.

Скоро вышли и барды – два тихих паренька в водолазных свитерах железобетонного цвета. Некоторое время они настраивали гитары, притопывая могучими горнолыжными ботинками, потом запели.

Сначала тот, который пониже, подняв глаза к потолку, объяснил, что данная песня написана по поводу одного действительного и кошмарного случая, произошедшего на недоступном гималайском леднике, а напарник его эту песню исполнил. Затем тот, который повыше, растолковал, что следующая песня является как бы шуточным откликом на споры ученых вокруг происхождения жизни на нашей планете, а спел ее, наоборот, который пониже.

Так дальше и пошло. Надо сказать, охват у них был довольно широкий. За полтора часа они отобразили многие жизненные явления и конкретные факты. Кое-кому, конечно, подсыпали перчику. И пели, в общем-то, более-менее сносно. Не безобразно пели. Во всяком случае, народ с середины не разбегался, как нередко бывает на некоторых даже профессиональных концертах. Между прочим, та самая строчка, про которую говорил Зейц, тоже фигурировала. Она действительно шла следом за «тетей Клавой-дворником» и была очень острой. Жаль только, что я ее не расслышал, потому что как раз в этот момент все громко засмеялись и захлопали.

После концерта меня остановил Кончиц. Мы с ним когда-то учились в институте, но потом он пошел по другой линии. Сейчас Кончиц стоял в сторонке, сцепив на животе руки и не поддаваясь общему возбуждению. Рядом с ним находился какой-то моложавый товарищ в темно-синем костюме, с университетским ромбиком на лацкане. Товарищ тоже не поддавался.

– Вот, знакомьтесь, – сказал Кончиц, представляя меня своему спутнику. – Наша уважаемая интеллигенция. Прислушиваемся к ее мнению.

Товарищ посмотрел на меня твердым взглядом и пожал руку, не назвав почему-то себя.

– Ты через Музу Спиридоновну? – спросил Кончиц.

– Да вот, понимаешь, получил, так сказать, персональное приглашение, – похвастался я. – Спасибо – не забываете.

Кончиц кивнул: дескать, а как же иначе.

– Ну, так что скажешь про этих? – спросил он.

– Что же сказать, – пожал плечами я. – В общем, небезынтересно. И поют, в общем, на уровне… Не хуже любой другой самодеятельности поют. Конечно, если по высокому счету, то поэзии здесь, настоящей разумеется, кот наплакал. Полагаю, о данной области я могу судить более-менее профессионально? – Кончиц согласно кивнул: дескать, ну какой может быть разговор! Его коллега слушал меня с почтительной строгостью. – Да-а, – продолжил я, оживляясь. – Что же касается музыки, тут я, к сожалению, не специалист, но думаю, если спросить грамотного музыканта, то и он вряд ли обнаружит здесь особые вершины… Словом, если бы мне предложили выбирать между Чайковским и нашими юными друзьями, – боюсь, я выбрал бы Чайковского.

Кончиц сдержанно усмехнулся, оценив шутку. Его товарищ достал блокнот и начал что-то помечать в нем.

– А так – что же, – закончил я. – Пусть поют на здоровье, пока поется.

Товарищ Кончица, полуотвернувшись, быстро писал.

– Простите, – кашлянул я. – Что вы там записываете, если не секрет.

– Да вот заношу ваши совершенно справедливые слова насчет того, что классическая музыка выше и что нам нужен Чайковский, а барды нам не нужны.

– Кхм! – сказал я. – Относительно первой части… это, конечно, в принципе… Кто же станет спорить. Но вот дальше там несколько… я бы сказал…

– И дальше все нормально, – отчеканил товарищ Кончица и его твердые глаза вовсе закаменели. – Вы очень правильно сказали – большое вам спасибо.

Тут вокруг нас произошло волнение – уходили барды. Они прошли, испуганно косясь на нашу деловитую группку. За бардами шел очарованный ими мальчик с магнитофоном. Диски на его маге все еще вращались. Мальчик записывал бессмертную поступь своих кумиров.

Кончиц и его спутник простились со мной и ушли.

Я тоже вышел.

Город жил обычной своей вечерней жизнью: ехал в освещенных троллейбусах, брел по проспекту, целовался в скверах на стылых весенних скамейках.

Не было заметно, что он чем-то потрясен.

Правда, на одной скамейке какие-то гривастые молодые люди, в шляпах с недоразвитыми полями, горланили: «Ему на фиг не нужна была чужая заграница!»

Зато на другой скамейке какие-то не менее волосатые молодые люди в пижонских полушапочках-полукепочках завывали: «Выхожу один я на дорогу!..»

Несознательность

Ha днях зашли мы с Жорой Виноградовым в одно известное кафе пообедать. Выбрали полупустой столик – за ним еще два человека сидели.

Сели и мы. Ждем. Жора пострелял из-под очков глазами туда-сюда, наклоняется ко мне и говорит:

– Вот обрати внимание, как великолепно у нас еще умеют одной какой-нибудь мелочью испортить в общем хорошее впечатление.

– А что такое, Жора? – спрашиваю я.

– Да как же, – говорит Жора. – Ты посмотри, какое замечательное кафе: по стенам картины из космического будущего, чистота, шторки, то, се. Или вот столик, за которым сидим. Заметь, какой изумительный пластик. Между прочим, в огне не горит. И вместе с тем, рядом – эта вот забытая килька. Такой неприятный штрих.

Тут мы все увидели, что посреди стола действительно стоит недоубранная официанткой тарелочка с поржавевшей килькой.

– Да-а! – оживился один из наших соседей. – Наверняка ей в обед сто лет сравняется. Не меньше.

– А может, они ее таким образом вялят? – подхватил его приятель.

– Что вы, товарищи, – с очень серьезным видом сказал Жора. – Это они ее ставят для возбуждения аппетита.

Первый наш сосед прямо затрясся от смеха:

– Что-то она у меня аппетита не возбуждает – сказал он. – Скорее наоборот.

Так мы вдоволь поиздевались над килькой до прихода официантки. Потом пришла официантка, и мы сделали заказ.

– Кстати, девушка, – сказал я слегка ехидным голосом. – Унесите заодно эту уважаемую килечку. – И, осторожно взяв тарелку двумя пальцами, подвинул ее на край стола.

– Поставьте кильку назад! – сухо сказала девушка. – Не заводите здесь своих порядков. Вам не нравится – другие поедят.

– Интересное дело! – обиделся я. – Чем же другие хуже меня?! Кто-то, извиняюсь, не докушал, может быть, еще позавчера, а мы должны есть…

– Как это не докушал! – в свою очередь обиделась официантка. – Что вы такое говорите, подумайте! Да если хотите знать – это наша страничка будущего. Целый коллектив ломал голову – как бы еще улучшить обслуживание. Мы эту кильку разбросали по меню и теперь подаем бесплатно. Вот! Как горчицу и перец.

Мама родная! Ну и вбрякался!.. Действительно, черт возьми, мы с этими постоянными шуточками начинаем уже зарываться и сами не замечаем другой раз, как высмеиваем какое-нибудь полезное начинание.

– Извините, – говорю я официантке и чувствую, что готов провалиться от стыда.

Остальные тоже переконфузились – не знают куда глаза девать.

– Хорошая идея, – бормочет наш первый сосед, однако до кильки пока не дотрагивается.

– Разумеется… напрасно ты, старик, – говорит Жора. – Это, конечно, шаг вперед.

– Ага, – говорит второй сосед. – Ощущается… забота.

Фффууу!

В общем, съели мы после этого свой обед в полном молчании, расплатились и ушли пристыженные.

А бесплатная килька так и осталась ржаветь. Из-за нашей общей несознательности…

Наша марка

Я ждал на остановке троллейбус. По случаю субботнего утра улица была пустынной. И троллейбус чего-то не показывался. Я уж вторую сигарету до половины выкурил, а его все не было.

Из подъезда ближайшего дома выскочил невысокий человек в пижамных штанах, в пиджаке, надетом поверх белой майки, и, нервно почесывая грудь, окинул взглядом по-прежнему безлюдную улицу. Какое-то нетерпение сжигало его, – он словно бы даже пританцовывал.

Человек заметил меня, проглотил слюну и хрипло сказал:

– Друг! Нет ли чего закурить? Если не жалко, конечно… А то прямо уши опухли.

– Да господи! – улыбнулся я. – Чего-чего хорошего, а этого добра сколько угодно… – и протянул ему пачку сигарет «Столичные».

– Ой, нет, нет! – замахал руками человек. – Такие не курю. И на дух не надо. Уж лучше назем куриный!

– Ну, извините, – сказал я, убирая сигареты в карман.

С другой стороны улицы, к остановке, попыхивая папироской, шагал гражданин с рюкзаком. Человек в майке опять затанцевал от нетерпения.

– Ну, давай, давай! – сказал он, маня гражданина рукой. – Шевели лаптями!.. Закурить есть?

Гражданин с рюкзаком достал «Курортные».

– Мимо! – сказал человек. – Спрячь обратно. И как такую траву куришь? Не тошнит?

– Привычка, видимо, – пожал плечами гражданин.

– Дурь, – сплюнул человек. – И больше ничего.

Курить ему, все же, очень хотелось.

– Веришь-нет, прямо грудь раздирает, – пожаловался он с плаксивой гримасой. – С вечера не курил.

– Может, все-таки попробуете? Разок? – я снова полез за сигаретами.

– Даже не навяливай! – сказал он. – Изжога у меня от них, сволочей.

Вдали показался третий пассажир. Он был в комбинезоне, забрызганном известью, в кирзовых сапогах, – и человек оживился.

– Ну, сейчас покурим, – сказал он, потирая руки. – Сейчас-то уж подымим – факт…

Увы, третий пассажир достал из кармана комбинезона нарядные сигареты «Друг».

Человек в майке схватился за голову.

– Это что же делается? – в отчаянии сказал он. – Сбесился народ, в корень, в жилу, в господа Иисуса Христа!..

И, ругаясь чудовищными словами, он перебежал дорогу и купил в киоске пачку любимых своих папирос «Прибой».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю