Текст книги "Последний козырь"

Автор книги: Николай Томан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

При упоминании клички "Куркуль" лицо Орликова темнеет, однако он тотчас овладевает собой и как ни в чем не бывало восклицает беспечно:

– Вон кого вспомнил! А я уж и позабыл, когда виделся с ним в последний раз. Сто лет назад! Это еще когда Козырь тут был. Но с тех пор пути наши разошлись. А ты что, видел его разве?

– В том-то и дело, что видел. И потому удивляюсь, как же это ты-то не встретился с ним?

– Не довелось, – вздыхает Орликов. – Но, может, еще и встретимся…

Дальнейший разговор их не дает Стрельцову ничего интересного, и он приказывает конвоиру увести арестованного.

– Знаете, товарищ капитан, – возбужденно говорит Жуков, как только они остаются одни. – Нечисто тут что-то… Быть того не может, чтобы Орликов (мы его Семафором окрестили) не знал, что Куркуль не только на свободе, но и тут где-то обитает. Скорее всего, даже в Прудках… Они с Куркулем компаньонами были по сбыту краденого. И не у одного только Козыря воровскую добычу перекупали. Главным, правда, всегда был Куркуль. Он башковитее. Козырь даже сказал как-то, что он далеко бы пошел, если посмелее был…

– А теперь посмотрите эту фотографию! – протягивает Стрельцов Жукову небольшую фотокарточку. На ней изображен худощавый мужчина лет сорока.

Едва бросив беглый взгляд на фотографию, Жуков тотчас восклицает:

– Так ведь это и есть Куркуль!

– Вы уверены?

– Все равно, как если бы вы мне отца родного показали.

Как только Стрельцов доложил Ковалеву о разговоре с Жуковым, полковник распорядился:

– Немедленно вызывайте машину – едем в Первомайский! Возьмите с собой кого-нибудь из сержантов.

Возле Грибовского отделения милиции машина останавливается, Стрельцов выходит и спустя несколько минут возвращается вместе с лейтенантом Карцевым.

– Докладывайте, – коротко приказывает Ковалев лейтенанту.

– Как мы и предполагали, в почтово-телеграфном отделении станции Грибово в те дни дежурила одна и та же телеграфистка, – сообщает Карцев. – Я имею в виду случаи, когда в Грибово приходили из Прудков интересующие нас телеграммы.

– Ее фамилия Иванова? – спрашивает Стрельцов.

– Так точно, товарищ капитан, Иванова Елена Семеновна.

– После того как я показал Жукову фотографию шофера Иванова, и он узнал в нем бывшего сообщника Козыря Куркуля, я уже не сомневался более, что совпадение фамилии грибовской телеграфистки с фамилией первомайского шофера не случайно, – удовлетворенно произносит Стрельцов, и усталое лицо его заметно светлеет.

Спустя полчаса машина останавливается возле дома Иванова. Из нее выходит Стрельцов и решительно стучит в калитку.

За забором начинает лаять собака, но никто не отзывается. Подождав немного, капитан стучит снова, уже громче. Опять никакого ответа, только лай свирепеет все больше.

– Может быть, сбежал? – высказывает предположение Карцев.

– Это исключено: за домом неусыпно вели наблюдение. Да он и сам человек неглупый, на рожон не полезет. Не понимает разве, что бежать, да еще с простреленной рукой, очень рискованно. Куда надежнее невинно пострадавшего разыгрывать. К тому же он, наверное, все еще уверен, будто против него нет никаких улик. Что-то слишком уж долго не открывает никто?!

Едва капитан собирается постучать в третий раз, как из соседней калитки выходит сержант Ерошкин.

– Здравия желаю, товарищ капитан, – приветствует он Стрельцова. – Можете не беспокоиться – тут он.

И почти тотчас же за калиткой раздается голос Иванова:

– На место, Полкан! Чего разгавкался!..

Не спрашивая, кто стучит, Иванов широко распахивает калитку и выходит на улицу.

– А, товарищ капитан! – восклицает он, приветливо кивая Стрельцову. – Заходите, пожалуйста. Давненько вы меня не навещали. Я уж думал, что и не зайдете больше.

– Здравствуйте, Куркуль!

Стрельцов делает знак приехавшему с ним сержанту. Вдвоем с Ерошкиным они быстро обыскивают Иванова.

– Вы, видно, путаете меня с кем-то, – возмущается Иванов. – Или шутите, может быть?..

– Какие уж там шутки, – хмуро усмехается Стрельцов.

Иванов держится с отменным хладнокровием и ничем не выдает своего волнения.

– Ваша воля, – говорит он обиженным тоном. – Можете шутить, если это вам нравится. Похоже, вы действительно меня с кем-то спутали…

– На сей раз уже не спутаем, – замечает молчавший до сих пор и с любопытством рассматривавший Иванова Ковалев. – Товарищ сержант, в машину его!

Когда Иванова вводят на допрос к Ковалеву, он произносит тоном глубоко обиженного человека:

– Что же это получается, гражданин начальник? Стоит только бывшему правонарушителю, честно отбывшему свой срок наказания, попытаться встать на честный путь, как ему сразу же пришивают какое-то дело.

– А против того, что ваша воровская кличка Куркуль, уже не возражаете, значит? – спрашивает полковник, дивясь его выдержке.

– А чего же тут возражать теперь? – пожимает плечами Иванов. – Это вам нетрудно было установить, хотя я, откровенно говоря, забыл указать свою судимость в анкете, которую заполнил при поступлении на работу.

– Почему под Козыря работали? – задает вопрос Стрельцов.

– То есть как это под Козыря? Я и не думал…

– Да, сначала не думали, – строго прерывает Иванова Ковалев. – Сначала хотели только его методом воспользоваться. А когда по всей дороге слух пошел, будто все совершенное вами дело рук Козыря, решили, что вам это только на руку. Милиция, мол, обязательно по неверному пути пойдет. Вы и в самом деле чуть было нас не провели, заявив, что ранил вас какой-то бандит, по внешнему виду похожий на Козыря. На самом же деле вас в ту ночь лейтенант Карцев ранил на крыше товарного поезда на перегоне Грибово – Первомайская, когда вы снова собрались девятьсот восьмой ограбить.

– Это еще нужно доказать! – зло восклицает Иванов.

– И докажем, – спокойно продолжает Ковалев, закуривая сигарету. – Сестрица ваша, Елена Семеновна Иванова, расскажет нам, как передавала вам содержание телеграмм, адресованных на имя то Гусакова, то Тюрина, но не востребованных ими, ибо адресатов этих и не существовало. Внесет нужную ясность и отправитель этих телеграмм, наводчик ваш Орликов, по кличке Семафор. Попался он, отправляя вам последнюю телеграмму, хотя на сей раз она была адресована реально существующему лицу и текст ее почти соответствовал действительности. Истинный же смысл ее был, конечно, все тот же: сообщение о вагоне с ценным грузом и местонахождением стрелка охраны.

На все доводы Ковалева и Стрельцова Иванов отвечал упорным молчанием, а иногда и злобной усмешкой. Сдался он лишь тогда, когда во дворе его дома нашли искусно замаскированный тайник. В нем кроме награбленных товаров обнаружен был и пистолет, пулю из которого он выпустил в стену собственного дома, имитируя покушение на самого себя.

А несколько дней спустя на имя полковника Ковалева приходит сообщение о дальнейшей судьбе подлинного Козыря. При побеге из заключения он был ранен и погиб в одном из многочисленных болот, через которые приходилось пробираться. Труп его после длительных поисков был обнаружен и опознан.

– Можно считать, что на нашей дороге этот псевдо-Козырь и в буквальном, и в переносном смысле был последним козырем бандитской "колоды", – рассказав об этом Карцеву, подвел итог капитан Стрельцов.

ИМЕНЕМ ЗАКОНА

Майор Миронов не верит ни в какую интуицию. Его бог – неопровержимые факты. Их, правда, не легко добыть, но он предпринимает все возможное, а подчас и невозможное, чтобы они в конце концов оказались у него в руках. И как бы ни было трудно, он всякий раз делает это не только с большим усердием, но и с удовольствием, видя в этом свое призвание. Поэтому-то он и досадует на своего начальника подполковника Волкова, которому для суждения о людях вроде и не требуется никаких фактов. Он если и не с первого взгляда, то уж во всяком случае в весьма непродолжительное время либо «поверит» в кого-то, либо сразу же в нем «усомнится».

– У Василия Андреевича хорошее "чутье", – уважительно говорят о нем почти все сотрудники, а Миронова это только злит.

– Что значит любая интуиция без фактов, без доказательств? – негодует он. – И потом вообще не очень-то серьезно в наш век столь блестящих успехов науки в целом и криминалистики в частности говорить о каком-то "чутье", о возможности "поверить" в кого-то или "усомниться" в ком-то… Это же отбрасывает нас к криминалистическому знахарству…

Ну, конечно же, он не говорит всего этому самому Волкову. И не потому, что боится. Просто он уважает этого человека при всем своем несогласии с его методом и взглядами на людей. Вот и теперь начинает действовать ему на нервы ни на чем, казалось бы, не основанная предубежденность Волкова к старшему лейтенанту Антипову. Звезд с неба тот не хватает, конечно, до этого ему далеко, но он отличный, незаменимый исполнитель. Ловкий, предприимчивый. Что в нем не нравится Волкову, не очень понятно даже…

Ну да, эти фотографии, которые так пристально рассматривает сейчас Волков, действительно не удались Антипову. Но ведь тому есть свои причины – аппарат для ночных съемок пока еще плохо освоен. Есть у него и еще кое-какие промахи, – а у кого их нет? Почему же тогда прощает он это другим оперативным работникам, а к Антипову так придирчив?

Можно, конечно, спросить его об этом, но Миронову не хочется сегодня начинать этот неприятный разговор, и, стараясь ничем не выдавать своего раздражения, он делает вид, что с интересом наблюдает за действиями Волкова.

Сидя за своим письменным столом, подполковник медленно приподнимает колпачок пластмассовой настольной лампы до тех пор, пока глянцевая бумага на разложенных перед ним фотографиях перестает отсвечивать. На всех шести снимках изображены два человека на фоне густой листвы какого-то кустарника. Фигуры их при этом запечатлены в очень странных, почти неестественных позах. Лишь на одной из фотографий с трудом можно разглядеть неправильный профиль пожилого человека в пенсне. Верхняя часть лица второго мужчины на двух снимках прикрыта широкими полями шляпы, на остальных – его лицо вообще обращено в противоположную от аппарата сторону.

– Странно все это, – задумчиво произносит подполковник Волков, собирая фотографии в левую руку и раздвигая их веером, наподобие игральных карт.

Майор Миронов, сидящий по другую сторону стола, настороженно приподнимает густые брови:

– Ты, значит, считаешь, что Антипов…

– Ничего я не считаю, говорю только, что странно. Почему это вдруг почти на всех шести снимках интересующий нас человек обращен спиной к объективу? Узнать тут можно одного только Мерцалова, и без того хорошо нам известного.

Подполковник бросает фотографии на стол, и все они, кроме двух, на которых изображен Мерцалов, переворачиваются обратной стороной.

"Символично…" – мелькает мысль у Миронова.

Вслух он произносит:

– Ты же знаешь, Василий Андреевич, Антипов впервые пользовался аппаратом для ночных съемок, и неудивительно, что у него, как говорится, первый блин комом…

Волков, ничего ему не отвечая, встает из-за стола и тяжело прохаживается по кабинету. Миронов терпеливо наблюдает за ним некоторое время, потом спрашивает:

– Ты, кажется, вообще недоволен делом Мерцалова?

– Не в восторге, во всяком случае, – присаживаясь на край стола, хмуро замечает Волков. – Откровенно тебе скажу, Михаил Ильич: не ожидал я, что проведешь ты его так грубо. Как же можно было арестовывать Мерцалова, не установив всех его связей?

– Но ведь у нас и без того более чем достаточно доказательств его спекуляции драгоценностями…

– А кому он продал последнюю партию брильянтов? – снова хмурится Волков. – Продал же он, судя по всему, тысяч на четыреста-пятьсот, если не больше.

– При обыске у него было обнаружено семьсот пятьдесят тысяч наличными, – замечает Миронов.

– Вот видишь! И это, может быть, именно та сумма, на которую Мерцалов продал последнюю партию брильянтов. Он явно не успел ни пустить ее в оборот, ни положить на предъявительские счета в сберкассы. Разве ты не понимаешь, что, узнав фамилию человека, купившего у Мерцалова драгоценности на такую сумму, нападем мы на след очень крупного дельца?

– Не считаешь же ты меня совершеннейшим болваном, Василий Андреевич? – обиженно восклицает Миронов. – Сам знаешь, предпринимали мы все возможное, чтобы установить эту таинственную личность. К сожалению, не удалось вот сфотографировать лица его во время тайного свидания с Мерцаловым. Но не все же потеряно. Есть возможность теперь узнать о нем кое-что от самого Мерцалова, хотя он и упорствует пока. Тянуть же с арестом Мерцалова было рискованно. Мы и так взяли его уже в аэропорту.

– А кто допрашивает его?

– Антипов.

– Опять Антипов?

– Да что у тебя за неприязнь такая к этому человеку?

Подполковник не может достаточно убедительно ответить на этот вопрос. Старший лейтенант Антипов давно уже внушает ему чувство, близкое к антипатии своей чрезмерной самоуверенностью. Не любит таких Волков.

"Не очень-то разбираешься ты в людях, Михаил…" – с досадой думает он о Миронове.

А Миронова так и подмывает поговорить с Волковым "начистоту".

– Ты знаешь, Василий Андреевич, я тебя уважаю, – с трудом сдерживая раздражение, произносит он. – Но тебе известно и мое кредо – бесспорные факты. Даже доверие должно быть обоснованным, а тем более – недоверие… А ты слепо не доверяешь Антипову, зато какого-то мальчишку Алехина прочишь мне в помощники. Откуда это недоверие к одному и вера в таланты другого? Интуиция? А где уверенность, что она тебя не подведет?

– Не знаю, что ты имеешь в виду под интуицией, – спокойно замечает Волков, поудобнее устраиваясь в кресле, – а мне лично разбираться в людях помогают тридцать лет моей работы в милиции. Называй это как хочешь, я же считаю это опытом, вернее опытностью.

– Но ведь подводила же тебя эта опытность? Ошибался же ты?..

– Ошибался, – признается Василий Андреевич. – И не раз. Может быть, и теперь ошибаюсь, но, если ты заметил, я никогда ничего не утверждаю до поры до времени… Ну, и хватит об этом. Давай лучше о деле. Допрос Мерцалова – дело серьезное. Ты этого никому не передоверяй.

– Слушаюсь, – холодно отзывается Миронов, хотя и считает, что Антипов мог бы сделать это не хуже, а может быть, даже лучше его. Есть у Антипова, по глубокому убеждению Миронова, какая-то удивительная способность "влезать к людям в душу", добираться до самых сокровенных мыслей.

– Ну, а теперь – по домам! – решительно заключает Волков. – Мы и так слишком засиделись.

На следующее утро, едва подполковник Волков появляется в своем отделе, майор Миронов докладывает ему заметно дрогнувшим голосом:

– Мерцалов скончался от инфаркта, Василий Андреевич…

– Что ты говоришь?! Когда?

– В час ночи.

Значит, не обмануло подполковника предчувствие – не обошлось без сюрприза это дело со спекулянтом брильянтами…

– Срочно разберись во всем и доложи! – приказывает он Миронову. – Не сомневаюсь, что дело тут нечисто.

Майор Миронов тотчас же вызывает своего помощника, старшего лейтенанта Антипова, довольно молодого еще, но уже лысеющего человека. У Антипова растерянный вид. На вопрос Миронова, как все это произошло, он лишь беспомощно разводит руками:

– Кто же его знал, товарищ майор, что он сердечник… У него, оказывается, уже было два инфаркта.

– А кто из наших врачей засвидетельствовал смерть?

– Логинов.

– Попросите его ко мне.

Логинов подтверждает все, что сообщил Антипов. Да, действительно, у Мерцалова уже были два инфаркта, и умер он от третьего. Причина последнего – видимо, потрясение, вызванное арестом. Все как будто бы вполне естественно, однако Миронова это не успокаивает. Ему не нравится, что Антипов заметно нервничает почему-то, а Логинов явно не договаривает чего-то.

– Только ли в аресте причина третьего инфаркта? – пристально глядя в глаза врачу, спрашивает Миронов. – Почему случилось это не в день ареста, а спустя несколько дней?

Логинов недоуменно пожимает плечами:

– Весьма возможно, что было и еще какое-то обстоятельство, потрясшее его сильнее ареста.

– А смерть Мерцалова наступила мгновенно?

– Нет, боюсь, что не мгновенно…

– Как вы думаете, его еще можно было спасти, если бы вовремя была оказана медицинская помощь?

– Или хотя бы оказался под рукой нитроглицерин, – добавляет Логинов.

– А его тоже не было?

– Да, не было. И это очень странно. У человека, перенесшего два инфаркта, не могло не быть при себе валидола и нитроглицерина.

Миронов переводит взгляд на Антипова. Старший лейтенант заметно бледнеет. На лбу его выступает испарина. Не ожидая нового вопроса, он произносит скороговоркой:

– Возможно, при обыске у него отобрали все это.

– А вы даже не поинтересовались, что именно у него отобрали?

– Я интересовался главным образом документами, записными книжками и записками. Но были, кажется, и какие-то лекарства…

– А он разве не протестовал, когда отбирали у него валидол и нитроглицерин? – интересуется Логинов.

– Он протестовал по поводу каждой отобранной у него бумажки, – уже несколько успокоившись, отвечает Антипов. – А лекарства я тоже не мог ему оставить – я ведь не врач. Мало ли что могло быть среди этих лекарств. В пробирке с нитроглицерином мог оказаться и цианистый калий.

– Почему же вы мне не доложили об этом? – спрашивает Миронов, в упор глядя в серые глаза Антипова.

– В этом я действительно виноват, товарищ майор, – спокойно выдерживая взгляд Миронова, отвечает Антипов. – Этого я не сделал. Не хотел вас беспокоить по пустякам.

"Как он может так хладнокровно говорить об этом? – теперь уже с неприязнью думает об Антипове Миронов. – Ох, кажется, и на этот раз не подвела Волкова его интуиция…"

– Кто дежурил по отделу в эту ночь? – хмуро спрашивает он Антипова.

– Лейтенант Алехин.

– Вызовите его ко мне и можете быть свободны.

Лейтенант Алехин недавно в отделе Волкова. Всего два месяца. Он в ОБХСС – прямо из милицейской школы. Подтянут, как хорошо вышколенный курсант военного училища. Невысок ростом, широкоплеч. Похоже, что занимается спортом. Лицо открытое, смышленое. Миронову помнится, что Волков хвалил его за что-то…

– Докладывайте, лейтенант, – строго обращается к нему Миронов, – что произошло за время вашего дежурства?

Алехин хотя и отрапортовал уже обо всем Волкову, повторяет теперь свой рапорт и майору. Но Миронову все это уже известно, и он нетерпеливо перебивает его:

– Вы мне лучше скажите, когда ушел Антипов из отдела?

– Часов в одиннадцать вечера.

– Был он у Мерцалова?

– Был, но недолго. Старшина Мохов сообщил мне, что он заходил к нему буквально на минутку. И утром сегодня снова пытался зайти. Но как только стало мне известно о смерти Мерцалова, я приказал Мохову без разрешения подполковника Волкова никого к нему не пускать.

Майор Миронов несколько минут задумчиво ходит по кабинету, потом решительно произносит:

– Идемте!

Они входят в помещение, в котором был заключен Мерцалов. Их встречает старшина Мохов.

Откозыряв майору, он протягивает ему скомканный листок бумаги, на котором напечатано что-то на машинке.

– Вот, товарищ майор! Нашел это только что под койкой Мерцалова.

Миронов торопливо расправляет складки бумаги и с удивлением читает:

"Уважаемый Семен Семенович! Хотя я ине принадлежу к числу Ваших друзей, считаю, однако ж, долгом своим сообщить Вам, что супруга Ваша, Софья Борисовна, продав Вашу дачу и «Волгу», выехала с небезызвестным Вам «Герцогом» во Львов. Помогли ей в этом Ваши лучшие друзья. А ведь я, если помните, не рекомендовал Вам торопиться с оформлением Вашего имущества на ее имя. Примите мои соболезнования по этому прискорбному случаю.

Регент.

Р. S. Письмецо по прочтении уничтожьте".

Миронов прячет письмо в карман и спешит к Волкову, забыв о сопровождающем его лейтенанте.

Подполковник перечитывает записку дважды.

– Твое мнение? – оборачивается он к Миронову. – Кто, по-твоему, передал ему это письмо?

– Антипов, – почти не задумываясь, отвечает майор.

– Понял, наконец, что это за человек? Спроси его все-таки, зачем он заходил к Мерцалову в одиннадцать.

– Что-нибудь выдумает, конечно. Как же ему теперь признаться, если письмо это сыграло такую роковую роль в жизни Мерцалова?

– А тебе не кажется, что оно для того и предназначалось?

Миронов оторопело поднимает брови. Он понял мысль Волкова, но все еще не хочет верить этому.

– Во всяком случае, – торопливо заключает подполковник, – нам следует иметь в виду и такую возможность. А Антипова ты пришли ко мне.

Как только старший лейтенант приходит к Волкову, подполковник сразу же показывает ему письмо "Регента".

– Виноват, Василий Андреевич, – тотчас же сознаётся Антипов. – Это я его передал… Думал, что как только прочтет его Мерцалов, от расстройства сразу же "расколется" и всех своих "клиентов" выдаст.

– Но как же можно было передавать ему такое письмо, не показав его ни мне, ни Миронову?

Старший лейтенант лишь сокрушенно разводит руками…

Теперь и Миронов начинает верить в злой умысел Антипова.

– Но почему же он не забрал у него письма тотчас же, как только дал его прочесть Мерцалову? – спрашивает он Волкова.

– А он и не стал ждать, пока Мерцалов прочтет его, – объясняет Волков. – Он ведь знал о болезни сердца и боялся, видимо, что письмо может доконать его тотчас же. Решил, наверно, что безопаснее будет зайти за ним попозже. К тому же рассчитывал, верно, что Мерцалов послушается совета "Регента" и сам уничтожит это письмо. А Алехин поступил очень разумно, не разрешив никого впускать к Мерцалову. Вот Антипову и пришлось теперь сознаться. Он ведь не дурак и понимает, что мы бы ему все равно не поверили, если бы он стал отрицать передачу письма Мерцалову. А так получается вроде перестарался.

В тот же день Василий Андреевич докладывает о всем происшедшем начальнику Управления по борьбе с хищениями социалистической собственности и просит его санкции на увольнение Антипова из органов ОБХСС. Начальник без особого сожаления утверждает решение Волкова.

– У него ведь были, кажется, и еще какие-то проступки? – спрашивает он, перелистывая личное дело Антипова.

– Есть и еще кое-что, – хмурится Волков. – Но для увольнения достаточно и этого дела с Мерцаловым.

– Кого же ты возьмешь теперь себе в помощники? – с невольным вздохом облегчения спрашивает Волков Миронова, показывая ему приказ об увольнении Антипова.

– А ты кого посоветуешь?

– Лейтенанта Алехина.

– Алехина? – удивляется Миронов. – Этого мальчишку?

– Из таких мальчишек хорошие работники получаются. Он с характером. Займись им, поставь на ноги.

– Ну что ж, давай попробуем, – вяло соглашается Миронов.

– А на деле Мерцалова в связи с его смертью не ставь креста, – будто угадав его мрачные мысли, замечает Волков. – Сегодня же проверь, правда ли, что его жена продала дачу и автомашину. И если она никуда не уезжала, займись ею лично. Быть не может, чтобы она совершенно ничего не знала о клиентуре своего супруга.

В тот же день выясняется, что жена подпольного миллионера Мерцалова действительно уехала во Львов. Но ни дачи, ни «Волги» она не продала, а лишь поручила вести переговоры о продаже этого имущества своему брату.

– А ты спросил у ее брата, с кем она во Львов поехала? – интересуется Волков. – Может быть, ему известно, кто такой "Герцог"?

– Спрашивал, – мрачно отвечает Миронов. – Говорит, что понятия не имеет ни о "Герцоге", ни о "Регенте". А сестра будто бы уехала одна. Если "Герцог" действительно ее любовник, может быть, брат Мерцалова и в самом деле не знает о нем ничего. В поезд ведь могли они сесть, как посторонние люди.

– Ну что ж, будем считать, что вдова Мерцалова на время выпала из игры, – спокойно заключает Волков, но Миронову почему-то кажется, что он лишь делает вид, что его не обескураживают эти оплошные неудачи. – Займемся тогда их квартирой и дачей.

– Но ведь занимались уже… Обыскивали и ничего не нашли.

– Значит, плохо занимались, – убежденно заявляет Волков. – Не все тайники обнаружили. У него что за мебель в квартире?

– Дорогие старинные гарнитуры. Мы их тщательно простукивали…

– А рентген?

– Наша рентгеновская установка в тот день была занята.

– Я прямо-таки не узнаю тебя, Михаил! – всплескивает руками Волков. – Такой энтузиаст всех новых научно-технических средств криминалистики и вдруг отказался и от рентгена, и от гаммаграфии. Уж не Антипов ли убедил тебя, что Мерцалов нам и без того все расскажет?

– Я и без Антипова не сомневался в этом. Еще один-два допроса, и он бы действительно во всем признался.

– Значит, не сомневались в этом и его сообщники, – усмехается Волков. – Вот они и помогли ему стать "немым, как могила". Поправляй теперь свою ошибку – повтори обыск с помощью современной криминалистической техники.

Приступить к повторному обыску майор Миронов решает с утра следующего дня. Вопреки правилу производить обыски различных помещений одновременно, майор решает заняться сначала городской квартирой Мерцалова. Он не опасается, что, узнав о повторном обыске в квартире Мерцалова, кто-нибудь подготовится к этому на его даче. Дачу эту еще вчера опечатали и установили за ней наблюдение.

Алехин на таком деле впервые. До этого он знал о поисках тайников в квартирах лиц, заподозренных в преступлении, лишь по учебникам криминалистики. А теперь ему самому приходится помогать эксперту из научно-технического отдела перетаскивать портативную рентгеновскую установку из одного угла комнаты Мерцалова в другой. Сначала просвечивают ею массивный письменный стол на львиных лапах, затем книжный шкаф и сервант. На люминесцирующем экране видна слоистая структура дерева, шипы и стыки планок мебели, замки и петли. Но вот просвечена, наконец, вся мебель, даже кресла и стулья, а тайников нигде не обнаружено.

Не оставляет без внимания майор Миронов паркет пола, обои стен, переплеты окон и двери, но все напрасно…

– Теперь-то Василий Андреевич ни в чем не сможет нас упрекнуть, – устало произносит он, выключая установку. – За то, что нет тут никаких тайников, можно уже ручаться.

За город выезжают они во второй половине дня. Неподалеку от дачи Мерцалова их останавливает младший лейтенант и докладывает майору, что во время его дежурства все было спокойно.

Дача Мерцалова большая, четырехкомнатная, с плитой на кухне и изразцовыми печами в столовой и спальне. В отличие от городской его квартиры мебель тут современная, главным образом финская, из карельской березы.

"В такой не укроешь тайничка…" – невольно думает Алехин, но приглашенный Мироновым эксперт и не пытается просвечивать ее. В руках его теперь не рентгеновская, а гаммаграфическая установка, состоящая из свинцового контейнера с изотопом радиоактивного тулия. Майора Миронова интересует теперь главным образом кирпичная кладка печей и кухонной плиты. Вместе с экспертом он тщательно обстукивает ее и в тех местах, которые кажутся им подозрительными, ставит кресты мягким черным карандашом, нумеруя их римскими цифрами.

– Жаль, что мы не увидим, что там за кирпичной кладкой, пока не проявим гаммаграфий, – вздыхает Миронов, подавая эксперту кассеты. – Но я надеюсь, вы проявите их сегодня же. Не знаю, во всех ли печах есть тайники, но вот здесь – безусловно.

И он еще раз громко стучит по кирпичам, помеченным самым большим крестом.

Просвечивание кирпичной кладки гамма-излучением занимает довольно много времени. Они завершают работу лишь к концу дня и тотчас же уезжают в управление.

…Рабочий день давно уже кончился, а они все еще сидят в кабинете Миронова, с нетерпением ожидая звонка из фотолаборатории научно-технического отдела. Раза два к ним заглядывал Волков, тоже засидевшийся за каким-то срочным делом.

– Ну что вы, право, сидите тут, как дети, – укоризненно качал он головой, – все равно ведь до утра мы ничего не сможем предпринять.

– В самом деле, товарищ Алехин, шли бы вы домой, – обращался к лейтенанту Миронов.

– Если это не приказ, то позвольте мне все-таки остаться, – умоляющими глазами смотрел на майора Алехин.

И вот они сидят и ждут, рассеянно перелистывая папки с делами. А когда Миронов решает все же отправить Алехина домой, раздается долгожданный звонок.

– Вы зайдете посмотреть их у нас или вам прислать? – спрашивает Миронова эксперт научно-технического отдела, сообщив ему, что из всех снимков только на одном обнаружились очертания тайника.

– Пожалуй, мы лучше зайдем, – решает Миронов.

Можно было бы и не брать с собой Алехина, но майор понимает, как не терпится и ему посмотреть на гаммаграфии.

Алехин ни разу еще не был в научно техническом отделе и лабораториях Управления. Прежде чем попасть в лабораторию, в которой обрабатываются рентгеновские снимки и гаммаграфии, они проходят через отдел электронно-оптических методов исследования вещественных доказательств. Сейчас здесь пусто, лишь один эксперт и несколько лаборантов выполняют какое-то срочное исследование на электроннооптическом преобразователе, к которому подключен микроскоп. В углу обрисовываются внушительные контуры электронного микроскопа.

Алехин заметно отстает от Миронова, с любопытством всматриваясь в сложную аппаратуру, заполняющую просторную комнату.

"Надо будет прийти сюда как-нибудь и посмотреть на все эти аппараты в действии", – думает Евгений, останавливаясь у бинокулярного микроскопа, укрепленного на сверкающем металлическом штативе. А рядом – еще более совершенный, увеличивающий уже не в сотни, а в тысячи раз сравнительный микроскоп, применяемый для судебно-баллистической экспертизы.

"Сколько тут тончайшей современной техники!" – почти с благоговением думает Алехин, всматриваясь в аппараты, многие из которых ему совершенно не знакомы. Он лишь смутно догадывается, что некоторые из них предназначаются, видимо, для исследований в ультрафиолетовых и инфракрасных лучах, Вон та установка со светонепроницаемым кожухом, наверно, ультрафиолетовая аналитическая лампа, позволяющая обнаружить самые искусные подделки документов.

"Надо, однако, поспешить к Миронову – он уже скрылся за дверью фотолаборатории", – торопит себя Евгений, с трудом отрывая восхищенный взгляд от электронных приборов.

В фотолаборатории, кроме Миронова и эксперта, производившего исследование гаммаграфий кирпичной кладки дачи Мерцалова, с удивлением видит он подполковника Волкова, сосредоточенно рассматривающего проявленную пленку.

– Поздравляю тебя с явной удачей! – протягивая одну из пленок Миронову, весело улыбается Василий Андреевич. – Вот посмотри сам – на снимке довольно четко обозначен не только тайник в кирпичной кладке, но и какие-то предметы. Вот эти круглые пятнышки – видимо, брильянты. А здесь, по-видимому, какие-то документы. Так ведь, Илья Ильич? – обращается Волков к эксперту.

– Да, пожалуй. Скорее всего, это записная книжка и еще какие-то разрозненные бумаги.