Текст книги "Неизвестная земля (сборник)"

Автор книги: Николай Томан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

20

Глава корпорации подпольных бизнесменов Корнелий Телушкин никогда еще, кажется, не смотрел так мрачно на своего младшего партнера Вадима Маврина, как сейчас.

– К Вариному дяде все еще, значит, никаких подступов? – суровым голосом спрашивает он Вадима.

– А какие могут быть подступы? – вздыхает Вадим. – Сам же ты меня в школу взрослых силком загнал, хотя Варя и считает это своей заслугой. Бывать у нее стал я поэтому гораздо реже и с дядей ее почти не встречаюсь. Не устраиваться же мне из-за этого в его институт младшим научным сотрудником? Но ты не забывай, однако, что я и в школу-то устроился только в седьмой класс. Да и то потому, что Варя со мной занималась.

– Кончай острить! – хмурится Корнелий. – Больно остроумным стал. Учиться ему не нравится! А доллары огребать тебе нравится? Пользуясь слишком гуманными законами советской власти, ты не только учишься бесплатно, но еще и получаешь за это деньги.

– Но не от советской же власти, – ухмыляется Вадим.

– А ты что же хотел – чтобы советская власть тебе еще и деньги платила за то, что ты ей пакостишь? Добрый заокеанский дядюшка платит за твое учение тоже не даром. Его доллары нужно отработать, а ты этого не делаешь…

– Я бы и рад, но как?…

– А разве я тебя не инструктировал?

– Но ведь Варин дядя давно уже не был у нее. А к нему она ходит без меня.

– А ты бы попросился.

– Уже просился – не берет. Говорит, что могу скомпрометировать.

– И она права. Ну, о чем бы ты говорил там с профессором физики? О погоде или о футболе?

– Я пробую читать научно-популярные книги по физике. Покупаю в киоске «Науку и жизнь»…

– И надеешься с этими жалкими познаниями выведать у профессора Кречетова его научные секреты? – презрительно фыркает Корнелий. – Не смеши меня, пожалуйста, и выбрось все это из головы. Твоя задача – проникнуть в дом профессора и если уж не втереться к нему в доверие, то чтобы хоть за жулика он тебя не принимал. Не прятал бы от тебя ценных вещей. А путь в его дом для тебя только один – через его любимую племянницу Варю. Я, однако, совсем не уверен, что она в тебя влюблена, но ее уверенность, что она может тебя перевоспитать, ты должен всячески в ней поддерживать. Об этом уже гремит ее слава по всей вашей улице. Это я сам проверил. А как у тебя дела с ее отцом?

– Выпивали с ним несколько раз…

– Ну и зря. Ты же знаешь, как Варя переживает из-за того, что он пьет?

– А мы не при ней, мы в пивной. А когда он потом у себя стал угощать – я упорно отказывался. Специально для Вари…

– Соображаешь, значит, кое-что.

– Ну, а как же? Это ведь ты только меня болваном считаешь, а все остальные… Даже на работе…

– А ты не поддавайся лести. Не создавай себе культа собственной личности. И не такие еще люди на этом горели. Будь поскромнее – скромность украшает человека. Проводи побольше времени с Варей. Какие у тебя планы на июль?

Вадим молчит.

– Чего молчишь? Не думал еще об этом? Июль – самый разгар лета. Надо бы подумать о загородных прогулках. Как она насчет этого?

Вадим смущенно ерзает в своем кресле.

– Ты что-то уж очень мнешься? Говори, в чем дело?

– Уезжает она на июль. Берет отпуск и уезжает…

– Как уезжает? Куда?

– В Гагру.

– Одна?

– Нет, с дядей.

– С профессором Кречетовым?

– Ага…

– Извини ты меня, Вадим, не хотел я тебя обижать, но, ей-богу же, ты кретин! Что же ты сразу-то мне об этом не сказал? Лучшей ситуации и не придумаешь. Надо, значит, и нам подаваться на юг.

– И мне тоже?

– А что же – я, что ли, за тебя за Варей буду волочиться?

– Так я же на работе… Меня не отпустят. И года еще нет, как я на этом заводе…

– Летун чертов! Не сидится тебе на одном месте. Но что бы там ни было, а в июле ты должен поехать в Гагру поправить свое пошатнувшееся здоровье.

– Какое здоровье? По твоему же совету я в боксерскую секцию записался и уже медосмотр прошел.

– Сошлись на нервное потрясение, на болезнь престарелой тети, живущей в глухой деревне. Придумай еще что-нибудь, но чтобы в июле был у тебя отпуск. Хватит мне с тобой нянчиться – пошевели самостоятельно мозгами хоть раз в жизни.

Вадим вздыхает, долго чешет затылок, потом спрашивает:

– А с Варей как быть? Как ей сказать, что тоже хочу в Гагру?

– Незачем ей этого говорить. Предстанешь перед ней там, в Гагре. Скажешь, что не мог без нее оставаться в Москве. И еще какие-нибудь трогательные слова. Ты же, наверно, умеешь это делать, раз все девицы от тебя без ума, как ты уверяешь.

– Так они ко мне без всяких слов с моей стороны, – хихикает Вадим.

– Это тоже твое дело. Действуй по своей технологии, но только без грубости. И с завода не смей уходить, а добейся отпуска. Сейчас нам очень важна твоя репутация.

– Ладно уж, придумаю что-нибудь.

– А теперь давай выпьем по рюмочке за успех предстоящей операции под поэтическим названием «Гагра».

Когда они выпивают уже по третьей, Вадим вдруг вспоминает:

– Да, слушай, чуть не забыл тебе сказать! Похоже, что Вариного отца еще кто-то стал спаивать. Раза два видел его с каким-то интеллигентом в забегаловке.

– А почему решил, что его спаивают?

– Платил за него тот тип. Я издали за ними наблюдал.

– И что же он – здорово его накачивал?

– Нет, не очень. Один раз я слышал даже, как он ему говорил: «Вам много нельзя… Вам вредно…»

– И кто он, по-твоему? Может быть, действительно какой-нибудь спившийся интеллигент?

– Не похож что-то на спившегося… Пожалуй, даже и пьяным не был ни разу, а прикидывался только.

– Да, загадка, черт возьми… – почесывает затылок Корнелий. – Может быть, кто-нибудь из оперативников? Тогда непонятно – зачем им это? А что, если и еще кто-то за Кречетовым охотится, помимо нас? Может быть, даже и Диббль об этом не ведает…

– Думаешь, еще чья-нибудь разведка?

– Все может быть. Не удивлюсь, если даже окажется, что и он нанят Дибблем для перестраховки. Только не тем путем он идет. Путь к профессору Кречетову лежит не через его брата, а через племянницу. И если ты не оплошаешь, мы обскачем наших конкурентов.

21

В течение последних двух недель встретиться с Леонидом Александровичем Кречетовым Алексею Русину так и не удается. Профессор в принципе дает Василию Васильевичу согласие на такую встречу, просит даже дать почитать что-нибудь из произведений его сына, но свободного времени у него все эти дни так и не оказывается.

Алексей теперь редко сидит дома. Несколько раз был на творческих встречах с читателями. Участвовал в обсуждении альманаха научной фантастики, был на просмотре новых фильмов в Центральном доме литераторов. И вчера весь вечер провел там же на встрече с молодыми учеными.

Алексей вообще не пропускает ни одной из таких встреч. В Доме литераторов они давно уже стали традицией, и ученые охотно приезжают к писателям. Алексею посчастливилось встретиться там с многими прославленными деятелями науки самых различных направлений. Более всего интересовали его, однако, физики и астрономы.

Много читал он и сам по всем вопросам физики и астрофизики. Но более всего интересовала его теперь физика элементарных частиц, среди которых особенное внимание привлекло, конечно, нейтрино. Он прочел все работы Понтекорво, какие только оказались посильными для него. Отец принес еще и статьи Филиппа Моррисона, Серджио де Бенедетти, Фримена Дайсона. И чем больше он читал все это, тем очевиднее становилась для него необходимость встречи с профессором Кречетовым.

А сегодня утром разговор о Кречетове заводит сам Василий Васильевич.

– Забыл тебе сказать, – говорит он, заходя к Алексею, – Леонид Александрович собирается в июле в ваш Дом творчества в Гагре. В Академии наук существует, оказывается, специальная договоренность с Литературным фондом Союза писателей, и многие ученые пользуются вашими домами творчества, а писатели – нашим кардиологическим санаторием в Болшеве.

– Значит, мне так и не удастся повидаться с ним до отъезда? – упавшим голосом спрашивает Алексей.

– А почему бы тебе самому не поехать в Гагру? Ты ведь был там как-то, и тебе она понравилась. Там бы вы с Леонидом Александровичем вволю наговорились. Да, между прочим, он берет туда с собой и Варю.

– Ему что ж, дают две путевки?

– Варе он достал курсовку. Устроит ее у кого-нибудь на квартире – там это не проблема, а сам будет жить у вас по путевке.

Алексей до того взволнован этой новостью, что не сразу отвечает на вопрос отца. Василию Васильевичу приходится повторить его:

– Ну, так как же ты, Алеша?

– Я бы поехал, пожалуй, – деланно-спокойным голосом отвечает Алексей. – Только вряд ли сейчас достанешь путевку в Гагру на такой месяц, как июль.

– А ты попытайся все-таки.

– Попытаюсь… А с профессором Кречетовым мне о многом нужно поговорить.

22

Поезд отходит из Москвы поздно вечером. Кречетовы, запоздавшие по какой-то причине, входят в вагон уже почти перед самым его отходом, и Василий Васильевич едва успевает познакомить их со своим сыном. Лицо Леонида Александровича кажется Алексею очень усталым, даже хмурым, пожалуй. На Варю он вообще старается не смотреть. Да она и сидит так, что почти все время находится в тени от верхней полки. Кречетов, видно, из вежливости задает Алексею несколько ничего не значащих вопросов, а как только проводник приносит постели, сразу же предлагает:

– А что, если мы с вашего разрешения, Алексей Васильевич, ляжем спать? Время-то позднее.

– Да, да, конечно!.. – торопливо отзывается Алексей, ибо разговор у них явно не клеится.

И он выходит из купе, прикрыв за собой дверь. В коридоре вагона почти никого нет. Только какой-то средних лет мужчина слишком уж поспешно, как кажется Алексею, отходит от окна перед их купе.

«Не похоже, чтобы он был нашим четвертым соседом, – невольно думает о нем Алексей. – Чего бы ему стоять здесь так долго, ведь чемодан и макинтош его давно уже лежат в купе на верхней полке…»

Подозрительный пассажир прохаживается теперь по коридору, не обращая на Русина никакого внимания.

«А может быть, он охраняет Кречетова? – продолжает рассуждать о нем Алексей. – Но тогда ему лучше было бы устроиться четвертым пассажиром в нашем купе. Да так оно, наверно, и есть…»

Подождав минут десять, Русин решается приоткрыть дверь. Ну да, Леонид Александрович и Варя улеглись уже и даже потушили верхний свет. Алексей гасит и настольную лампу, включая плафон ночного освещения. Свое нижнее место он сразу же уступил Варе и без особого труда взбирается теперь на верхнее. А четвертого пассажира все еще нет. Алексей засыпает, так и не дождавшись его.

…Просыпается Русин около восьми. Похоже, что все еще спят в его купе. На второй верхней полке он видит теперь чью-то спину. Внизу спит Варя, укрывшись с головой легким летним одеялом.

Алексей торопливо одевается, намереваясь встать первым. Но когда спускается со своей полки, обнаруживает, что Леонида Александровича в купе уже нет. Стараясь не шуметь, Русин осторожно открывает дверь и выходит в коридор.

– А, вы тоже проснулись уже, молодой человек? – слышит он веселый голос профессора Кречетова.

Леонида Александровича не узнать – будто совсем другой человек. У него теперь очень доброе, пожалуй, даже веселое лицо. Большой лоб с тремя глубокими морщинами, темные, с сильной проседью волосы, крутой («волевой», – отмечает про себя Алексей) подбородок. Рост выше среднего и не просто широкие плечи, а плечи человека, занимающегося спортом.

Алексей и сам увлекается гимнастикой, которую считает более высокой категорией физической культуры человека, чем все остальные виды спорта. А спортсменов распознает он обычно по соотношению их талии и плеч. Особенно это бесспорно, когда человек в летах и талию уже не так-то просто сохранить, не занимаясь спортом. А Кречетову, видимо, около пятидесяти (потом Алексей узнает, что ему уже за пятьдесят).

– Я вообще встаю рано, – отвечает Леониду Александровичу Русин.

– Это похвально, – улыбается профессор. – Утром все видишь по-иному, даже если утро ненастное. А за окнами-то какая прелесть! И вообще я вам скажу – на отличнейшей планете мы с вами живем! Я бы даже сказал – на уникальной планете. Это ведь только у вас, фантастов, чуть ли не каждый астероид обитаем, не говоря уже о планетах. А я, должен вам признаться, боюсь, что мы очень одиноки. Во всяком случае, в радиусе нескольких десятков световых лет. И учтите, я слыву в нашем институте оптимистом. Да я и на самом деле оптимист!

В этом у Алексея теперь почти не остается сомнений, хотя заявление Кречетова об одинокости Земли кажется ему слишком мрачным.

– Вы имеете в виду разумную жизнь только на углеродной основе? – спрашивает он профессора.

– Да, только такую. Никакой другой не признаю. На нашей планете, да, видимо, и на большинстве других достаточно крупных планет в начальном этапе их развития условия для возникновения жизни на кремниевой основе были ведь куда более благоприятные. И все-таки жизнь возникла гораздо позже, когда Земля в процессе эволюции обогатилась органическими соединениями. И вообще, дорогой Алексей Васильевич, я вижу глубокий смысл в том, что в основе жизни лежат такие легкие химические элементы, как водород, углерод и кислород, а не более тяжелый кремний или германий.

«Надо бы как-то перевести разговор на нейтрино…» – думает Алексей, а профессор Кречетов и не собирается менять тему, напротив, он заявляет:

– Я, знаете ли, вообще сожалею, что посвятил себя физике, а не биологии. Это ведь куда более тонкая материя. Только биологам, по-моему, недостает того, я бы сказал, изящества эксперимента, которым владеют физики. Да и вообще, для того чтобы успешно заниматься вопросами биологии на молекулярном ее уровне, по-моему, нужно сначала получить степень доктора физико-математических наук.

– А изучение таинственного нейтрино разве менее интересно? – удивляется Алексей.

– Ну, теперь-то оно не такое уж таинственное, хотя было открыто, как говорится «на кончике пера», а экспериментально обнаружено уже совсем недавно. Померкла в связи с этим его слава и как неуловимого.

– Да, я это знаю, – кивает головой Алексей. – И все-таки нейтрино продолжает оставаться частицей довольно загадочной.

– Не знаю, не знаю, – задумчиво произносит Кречетов. – Я бы этого не сказал. Мы знаем теперь о нейтрино вполне достаточно, чтобы не только регистрировать его присутствие вспышками сцинтилляционного счетчика и другими детекторами излучения, но и…

Но в это время шумно открывается дверь купе и в коридор выходит, к великому удивлению Алексея Русина, его коллега по жанру Сидор Омегин.

– Так это вы наш четвертый сосед по купе! – оживленно восклицает Кречетов. – Вот кого я действительно считал таинственным, – добавляет он, смеясь, и протягивает руку Омегину. – Будем знакомы – Кречетов Леонид Александрович.

– Омегин Сидор Евсеевич. И совсем не таинственный. Я раньше всех в наш вагон пришел и сразу же к соседям… Там наши с Русиным коллеги. Вот и заболтался до двенадцати…

– А кто из коллег? – интересуется Алексей.

– Фрегатов и Семенов.

– Как, и Фрегатов тоже?

– Ну да. Проспорили с ним почти всю ночь.

– Да, теперь не будет нам в Гагре спокойного житья, – полушутя, полусерьезно вздыхает Русин. – Это ведь все фантасты, – обращается он к Кречетову.

– Ну, так это же очень интересные собеседники! – довольно восклицает Леонид Александрович. – Кстати, у меня к вам много претензий.

– Это профессор физики, – объясняет Алексей Омегину. – Ты только Фрегатову об этом не говори – не даст ведь спокойно доехать до Гагры.

– Нет, нет, Сидор Евсеевич, – протестующе трясет головой профессор Кречетов. – Пусть заходит, охотно с ним поспорю. Это не он ли написал роман «Счастливая планета»?

– Нет, это творение Семенова.

– А вы его читали? – спрашивает Кречетов Омегина.

– Да так, полистал… Ужасная скучища! Я ему так прямо и сказал… Чуть не поругались из-за этого. А ты разве не читал его романа, Алеша? – обращается Омегин к Русину. Никогда прежде Сидор не называл его по имени, но ведь от него всего можно ожидать. Он и на «ты» перешел так же бесцеремонно. – В общем-то правильно, конечно, сделал, а я вынужден был полистать – он подарил его мне. Роман этот про очень счастливую жизнь на какой-то планете. Ну что может быть скучнее?

– Смотря какое счастье ты имеешь в виду, – замечает Русин.

– Да и не в счастье там дело, – морщится Кречетов. – На такой «идеальной планете» вообще ни о какой жизни не может быть и речи, и уж во всяком случае о разумной.

– Дядя Леня, а мы будем сегодня завтракать? – раздается вдруг голос Вари.

Алексей и не заметил, как она приоткрыла дверь купе.

– Ну, а как же, Варюша, – ласково отзывается Леонид Александрович. – Вот и молодых людей пригласим.

– Ну, я пойду тогда умываться.

И она выходит из купе в легком светлом халатике, а Омегин, смешно разинув рот, смотрит ей вслед.

– Это что, наша спутница?

– Это племянница профессора Кречетова, – торопится уточнить Русин, опасаясь, что Омегин может позволить себе какую-нибудь вольность.

– А и в самом деле, товарищи фантасты, давайте-ка сообща? – снова приглашает их Леонид Александрович. – Варя будет у нас за хозяйку.

– Что за вопрос? – широко улыбается Омегин. – Я лично просто счастлив буду. Только ведь у меня…

– Ничего, ничего! – успокаивает его Кречетов. – Зато у нас все в избытке. Варя позаботилась.

– Вы не беспокойтесь, Леонид Александрович. Обо мне тоже ведь позаботилась мамаша, – улыбается Алексей.

– Ну, это тогда на обед. А на завтрак мы вас приглашаем.

– Ты видал, какая девушка? – восхищенно шепчет Омегин, едва профессор уходит в купе. – Я сейчас сбегаю к Фрегатову. У него, кажется, осталось еще что-то в бутылке от вчерашнего…

– А я тебя прошу не делать этого, – хмурится Русин. – Кречетов известный ученый, и неудобно…

– Да что же неудобного-то? Что они, известные ученые, не люди разве?

– А я тебя очень прошу воздержаться от этого, – слегка повышает голос Алексей. – Не будем начинать с этого наше знакомство с Кречетовыми.

– Ну хорошо, тогда коньяк на обед.

«Надо же, чтобы так не повезло? – сокрушенно вздыхает Алексей. – Лучше уж было бы с Фрегатовым попасть в одно купе. Представляю себе, какое впечатление сложится у Кречетова о нас, фантастах… За коньяком он хотел сбегать! У Вари от этого коньяка и без того, наверно…»

А Варя уже возвращается в купе. Через плечо у нее полотенце, в руках мыло и зубная щетка с тюбиком пасты. Лицо свежее, сияющее. Копна густых русых волос так и полыхает в солнечных лучах, когда она проходит мимо окон. И никакой косметики. Чем же тогда занимается она по утрам у своего окна?…

– С добрым утром, Алексей Васильевич, – кивает Варя Алексею, поравнявшись с ним.

– Познакомь же меня, – шепчет Русину Омегин, но Алексей делает вид, что не слышит его.

А Варя уже скрывается в купе, закрывая за собой дверь.

– Ну что же ты? – обиженно морщится Омегин.

– Успеется еще, – смеется Алексей. – Почти сутки будем вместе, да и в Гагре тоже…

– А они в Гагру?

– И даже в наш Дом творчества. Только ты учти, Омегин, у Вари есть жених…

– Подумаешь – жених! Вот если ты только?…

– Да и я тоже… – хмурится Алексей.

– Ну-с, прошу вас, друзья! – энергично открывает дверь Леонид Александрович.

На столике в купе пестрая салфетка, на ней – бутерброды, тарелка с помидорами, масленка с маслом и еще что-то.

– Будет и чай, – весело сообщает Варя. – Я уже заказала проводнику.

– А спиртного ничего нет, – разводит руками Леонид Александрович. – Уж извините…

– А мы непьющие, – заявляет вдруг Омегин.

– Так я вам и поверил! – смеется профессор.

Омегину очень хочется сесть рядом с Варей, но Алексей опережает его. На Варе теперь пестрый сарафанчик (и когда только успела переодеться?), он очень ей идет, так же, видимо, как и вообще все, что бы она ни надела на себя. Так, во всяком случае, кажется Алексею.

– Ну-с, а теперь приступим к скромной трапезе, – приветливо улыбаясь, произносит Кречетов. – Прошу вас!

Но тут широко раздвигается дверь и в купе просовывается рыжая голова Фрегатова.

– А, вот он где! Ба, да тут и Русин!.. Это что же такое – выездной пленум фантастов на брега Черного моря?

– Это ваши друзья, наверно? – кивает Кречетов на Фрегатова и выглядывающего из-за его плеча Семенова.

– Да, это те самые фантасты, о которых я говорил вам, – без особого энтузиазма подтверждает Омегин.

– И один из них – автор «Счастливой планеты»?

– Да, вот тот, что сзади, – комментирует Омегин. – Познакомьтесь с профессором Кречетовым, товарищ Семенов. Он в восторге от вашего романа.

– Заходите, заходите, пожалуйста, товарищи! – приветливо кивает им Леонид Александрович. – В тесноте да не в обиде, как говорится. А роман ваш я действительно читал.

– И он вам, в самом деле, понравился?

– Я не берусь судить о нем с чисто литературных позиций, но мне думается…

И тут завязывается научный спор, в пылу которого участники его забывают не только о бутербродах Вари, но и о принесенном проводником чае.

– Я не буду спорить с вами о возможности небелковой материальной основы жизни. Допускаю даже азотную планету… – пытается высказать свою мысль Кречетов, но его сразу же перебивает Русин:

– Но тогда моря и океаны заполнятся ведь жидким аммиаком!

– Ну и что же? – набрасывается на него Семенов. – Это ведь только на Земле господствует кислород, а во всех внешних планетах солнечной системы, начиная с Юпитера, азот. Зато метеорология азотной планеты куда благоприятнее нашей кислородной, жидкая фаза которой имеет значительно меньший молекулярный вес, чем средний молекулярный вес земной атмосферы. Поэтому-то и неспокойна наша атмосфера, насыщенная парами воды. А небо азотных планет должно быть вечно безоблачным, без гроз, дождей и снегопадов…

– Я же и не спорю с этим… Я не против такой возможности, – удается, наконец, произнести несколько слов профессору Кречетову.

И снова взволнованный голос Алексея Русина:

– И вы допускаете жизнь на такой планете?

– Он допускает. Об этом свидетельствует его роман, – подтверждает Кречетов. – Но и я готов допустить на такой планете только какую-то низшую форму жизни…

– А я нет! – упрямо трясет головой Русин. – Не может быть никакой жизни на такой планете!

– Ну вот, снова ограничение! – сокрушенно разводит руками Омегин.

– А я не понимаю, почему Русин допускает жизнь только на белковой основе, а не на кремниевой? Вы же не против иных форм жизни, профессор? – спрашивает Фрегатов.

– В принципе не против. Биология живых существ должна, видимо, определяться химическим составом планеты. А поскольку нет пока достаточной ясности в характеристике живой материи, воссоздание биологии какой-нибудь иной, чем наша, планеты лежит, конечно, в области смутных догадок.

– То есть в области фантастики! – смеется очень довольный этим заявлением профессора Омегин, убежденный сторонник смутных догадок.

– Да, в какой-то мере, – соглашается с ним Кречетов.

– Не будем спорить сейчас о степени смутности наших догадок в научной фантастике, – предлагает Фрегатов, – но в допущении возможности жизни на азотной планете нет ведь ничего антинаучного.

– Ну, а как же могла она там возникнуть? – спрашивает Русин. – Как осуществлялась на ней миграция химических элементов? Если мы исключаем из этого цикла господа бога, смыслящего в химии, то кто помог «встретиться» там химическим элементам, которые образовали затем органические вещества, на основе которых…

– Ну, знаешь ли, если еще и в такие детали вдаваться в научной фантастике!.. – почти возмущенно восклицает Омегин.

– А может быть, мы все-таки будем завтракать? – робко предлагает Варя, протягивая спорщикам бутерброды.

Чувствуя, что Варе не очень интересен, а может быть, даже и неприятен этот спор, Алексей готов прекратить его, хотя он так полон протеста, что и есть уже не хочет. А Фрегатов не только не отказывается от бутерброда, но и откусывает от него большую его половину, не собираясь, однако, прекращать полемику.

– Вас смущает, что на азотной планете не будет дождей и рек, а жидкий аммиак во впадинах ее коры окажется слишком спокойным? – обращается он к Русину. – А почему бы не допустить, что химические элементы такой планеты «встретятся» в нужных сочетаниях в результате одних лишь тектонических явлений?

– Но ведь это будет совсем уж исключительный случай…

– Да, но в условиях неограниченного времени и планет, которыми располагает такой экспериментатор, как природа…

– Да, да, – утвердительно кивает Кречетов. – Теория вероятности допускает это. Допустим и мы, что жизнь на такой планете возникла. А что дальше? Каково ее дальнейшее развитие? На вашей идеальной планете, товарищ Семенов, отсутствует ведь даже наклон ее оси. А это исключает смену времен года и необходимость живых существ приспосабливаться то к летней жаре, то к зимнему холоду. И как же вы не понимаете, что именно «неидеальность» нашей планеты, ее дождливое, грозовое небо (кстати, не забывайте о роли грозы в возникновении жизни!), ее суровые зимы и летний зной как раз и вынуждали живые существа приспосабливаться к условиям, а следовательно, и совершенствоваться.

– Но возможны ведь и другие стимулы эволюции живых существ, – не очень уверенно произносит Семенов.

– А какие? Вы в своем романе даже не намекаете на них.

– Может быть, действительно прекратим на этом полемику? – неожиданно предлагает Фрегатов.

На сей раз никто не возражает.